Профессор не сводил с него глаз. Коби бросил ему письмо: он не мог сейчас говорить об этом. Оказывается, ненависть Софи, разгоревшаяся, когда Джек предпочел ей Мариетту, не угасла и за тридцать лет. А Коби, отказавшись стать ее любовником, невольно подлил масла в огонь. Да, поистине, ревность жестока, как смерть.
   Профессор с сумрачным лицом вернул ему письмо.
   — Сука. Зато понятно, кто снабдил Хиниджа деньгами. Знаешь, Джейк, имея двух таких врагов, ты должен быть очень осторожным…
   — Снова предлагаешь мне поддержку, Профессор? Еще один повод для благодарности.
   — Отблагодаришь меня, когда вынесут вердикт в твою пользу.
   Коби выпил бренди одним глотком.
   — Я знаю, каким будет вердикт. Сэр Рэтклифф проиграет. Сегодня ты утопил его. Присяжные не потерпят столь оскорбительных обвинений в адрес свидетеля, не подкрепленных доказательствами.
   — Не думаю, что твой адвокат уверен в благополучном исходе, Джейк.
   — Нет? — Коби вскинул брови. — Готов поспорить, Профессор, но не с тобой. Побереги свои деньги. Не хватало еще, чтобы меня обвинили в неблагодарности. Выпьем еще? За старые времена.
   Они выпили снова, со смехом вспоминая былые дни. И если воспоминания Коби отдавали горечью, то он ничем не выдал этого ни перед другом, ни перед женой.
 
   Сэр Рэтклифф тоже чувствовал, что проигрывает. Он жил в постоянном страхе. Три мертвых ребенка не выходили у него из головы. О, нет, это были не угрызения совести, а страх перед разоблачением.
   Покровители от него отвернулись… одна лишь Софи Мессингем поддержала его, она и ее бездонный кошелек. Линфилд, его правая рука, его опора, исчез, а впоследствии в газетах сообщили, что его труп был выловлен из Темзы. Сразу после этого к нему явился дрожащий Мэйсон.
   — Сначала Хоскинса убили, — проскулил он, — а теперь и Линфилда. Следующим буду я или вы. Линфилд говорил, что какая-то сволочь из высшего света натравила на нас Портера и полицию. Линфилд обещал прикончить полицейского, но кто-то прикончил его. Ему сломали шею, прежде чем бросить в реку. Я выхожу из игры.
   Сэр Рэнфилд принялся спорить, и угрожал, и упрашивал. Но без Линфилда все было бесполезно. Да, он прекрасно знал, что это за «сволочь из высшего света», знал с тех пор, как написал письмо Софи Мессингем после возвращения из Маркендейла. А известие о преступном прошлом Гранта убедило его, что именно Грант преследовал его после убийства Лиззи Стил.
   Теперь над ним висело две угрозы. Он боялся проиграть дело (а после лживых показаний этого подонка Ван Дьюзена шансов на победу у него почти не осталось) и еще сильней боялся, что полиция отыщет Мэйсона и выжмет из него признание.
   Что ж, если это случится, винить за все надо подлого ублюдка Гранта. Сэр Рэтклифф поклялся отомстить ему, во что бы то ни стало. Он думал даже, что жена, эта чертова дура, сбежала от него из-за Гранта. Ее последние слова перед уходом не выходили у него из головы.
   Сэр Рэтклифф поморщился. «Да, Грант заплатит за все. Если меня и повесят, то не просто так». Три мертвые девочки из трущоб ничего для него не значили.
 
   Ночь перед окончанием судебного заседания Коби и Дина провели вместе. Как только они остались наедине, Дина спросила:
   — Это правда, да? То, что говорил адвокат. А вы с мистером Ван Дьюзеном рассказывали сказки.
   Коби уклончиво ответил:
   — Вот завтра присяжные и решат, кто из нас лгал, а кто говорил правду.
   Неожиданно Дина разозлилась.
   — Не играй словами, Коби. Я слишком хорошо тебя знаю. — А затем добавила: — Та ванна была в борделе?
   В первое мгновение Коби понять не мог, о чем она говорит, но затем вспомнил, как они любили друг друга в ванне, и свое последующее признание.
   — Ох, Дина, Дина, ты меня удивляешь. Замечаешь даже то, что я считаю пустяками. Чем ты удивишь меня в следующий раз?
   Дина чуть было не решилась рассказать ему о ребенке… но тень судебного решения еще висела над ними. «Завтра вечером, — подумала она, — мы сможем отпраздновать и порадоваться наедине».
   С некоторой робостью она предложила:
   — Коби, я могу чем-то тебе помочь? Знаешь ведь, все, что ты делал в Аризоне, ничего для меня не значит.
   Он ответил, уткнувшись лицом ей в шею:
   — Ничего, Дина. Просто оставайся Диной и все.
   После этого они занялись любовью с такой нежностью, словно были фарфоровыми статуэтками и от резкого движения могли разбиться. Наслаждение было таким долгим и острым, что Дина почти сразу уснула.
   Не удивительно, что во сне ей снова явился Коби. Он был очень молод, с длинными волосами, загорелым и заросшим щетиной лицом и яркими голубыми глазами, которые она узнала бы где угодно. Вокруг лежала пустыня, и горная цепь лиловела на фоне неба, такого же голубого, как его глаза. Он шел к ней, улыбаясь.
   Дина была так рада увидеть его, что бросилась ему на шею и поцеловала, прежде чем спросить:
   — А где же мистер Ван Дьюзен? То есть, Шульц.
   — Там, — ответил он, указывая на долину, в которой разместился маленький городок. — Но что ты здесь делаешь, Дина, так далеко от дома?
   — Это и есть мой дом, — ответила она. — Мой дом там, где ты. Об этом месте говорил сегодня сэр Альберт? Здесь ты взорвал поезд?
   Он отстранился и повторил слова, которые говорил наяву:
   — Ох, Дина, ты меня удивляешь.
   Она указала на маленький городок.
   — Отведи меня туда. Я хочу это видеть.
   Коби покачал головой.
   — Увы, хотя я и люблю тебя, но ничего не могу поделать. Здесь мне снова двадцать лет, а если я отведу тебя в Сан-Мигель, святилище изгоев, ты тоже станешь на десять лет моложе, а это не годится. Я слишком сильно люблю тебя.
   Он признался ей в любви, и не один раз, а целых два! Хотя никогда не говорил этого наяву. Но как только Дина задумалась об этом, пустынный пейзаж начал таять, и сон прервался.
 
   К утру его признание забылось; если бы Дина и вспомнила его слова, то не поверила бы им… ведь желания сбываются только во сне.
   Зато Коби долго не смыкал глаз. Он нежно обнимал Дину и думал о Белите, впервые не чувствуя за собой вины.
   Однажды Хендрик сказал ему, что он не Господь Бог, и не в его силах взвалить на плечи все беды мира.
   Завтра, когда все закончится, он скажет Дине то, что должен был сказать давным-давно: что он искренне любит ее и никогда больше не подвергнет ее опасности, не станет рисковать ни ею, ни их отношениями. Наконец-то Коби Грант остепенится и заживет собственной жизнью.
   И, наконец, уже проваливаясь в сон, он вспомнил Джека и Мариетту, которые любили его… и любят до сих пор. Теперь он горько сожалел о своем разрыве с ними, о том, что не только отверг их любовь, но и отказался признать их своими родителями. Нет, нельзя было доставлять Софи эту радость.
   Так или иначе, придется помириться с ними, попытаться загладить десятилетнюю размолвку. Приняв решение, Коби почувствовал, какой камень свалился с его души, и уснул безмятежно, как не спал уже многие годы.
   Письмо Софи Мессингем лежало в камине горкой серого пепла, который утром выметет служанка.
 
   Зал суда был полон до отказа. Вошел судья, величественный в своем одеянии. Адвокаты, которые только что обменивались шутками в комнате для переодевания, вновь превратились в злейших врагов. Ответчики предвкушали победу. Лишь сэр Рэтклифф, чувствуя себе обреченным, смотрел с ненавистью на весь мир, и особенно на Джейкоба Гранта. Принц Уэльский отсутствовал… по уважительным причинам.
   Уокер и его подчиненные застыли в ожидании: сегодня дело наверняка завершится, и они получат свою добычу.
   Выступая с заключительным словом, оба адвоката превзошли самих себя. Сэр Альберт превозносил сэра Рэтклиффа до небес. О троих ответчиках он отозвался уважительно, зато Коби обозвал авантюристом. Он знал, что не сумеет изменить сложившееся у присяжных благоприятное мнение о мистере Ван Дьюзене, но сделал все, чтобы пробудить сомнения в его честности.
   Свидетельства против сэра Рэтклиффа он назвал неубедительными и заявил, что понять не может, как принц Уэльский мог им поверить. По его мнению, подписанное признание является не доказательством вины сэра Рэтклиффа, а свидетельством его преданности принцу.
   — Я молю вас, — обратился он к присяжным, — восстановите доброе имя сэра Рэтклиффа и позвольте ему продолжить политическую карьеру, так жестоко разрушенную этими ошибочными обвинениями.
   К раздражению судьи, зрители с галерки, ничего не знающие о сэре Рэтклиффе, но считающие его жертвой принца Уэльского, принялись аплодировать в знак поддержки. Зрители, сидящие в первых рядах, хранили молчание.
   — Тихо, — рявкнул лорд главный судья. — Здесь вам не театр и, — он сердито взглянул на сэра Альберта, — не мюзик-холл.
   Сэр Дарси был сдержан и проявлял больше сожаления, чем гнева. Он предпочел не останавливаться на бессмысленных и ничем не подкрепленных обвинениях в адрес мистера Гранта (по его собственным словам), но сосредоточился на сильных сторонах позиции ответчиков. Мысль о том, что сэр Рэтклифф мог подписать документ ради спасения принца, он назвал «невиданным донкихотством».
   Наконец, дошла очередь и до судьи.
   Лорд Кольридж не оставил никаких сомнений в исходе дела. Он обрушился на сэра Альберта за личные нападки в адрес всех ответчиков, а особенно несчастного мистера Джекоба Гранта, который всего лишь исполнил долг чести, засвидетельствовав то, что видел собственными глазами.
   — Скажу наконец, — заявил он, — что попытки очернить репутацию мистера Гранта были предприняты лишь потому, что его свидетельство оказалось решающим. Он американец, гость в нашей стране. Я надеюсь, что это бесстыдное обвинение, от которого доктор Ван Дьюзен не оставил и камня на камне, не отразится на его мнении о британской системе правосудия.
   Сэр Альберт побагровел. Злые языки утверждали, что лорд главный судья и адвокат не ладят друг с другом, и судья воспользовался подвернувшейся возможностью, чтобы уязвить сэра Альберта.
   Судья поддержал заявление сэра Дарси о том, что ни один разумный человек не станет губить свою репутацию ради кого бы то ни было.
   — У вас, — обратился он к присяжным, — есть все основания полагать, что раз сэр Рэтклифф Хинидж поставил свою подпись под признанием, один этот факт является прямым и неоспоримым доказательством его виновности. Невозможно поверить, что невинный человек мог бы сам, намеренно, объявить себя бесчестным. Господа присяжные, решение за вами.
   — Боже мой, — прошептал Кенилворт. — Им же нечего решать.
   Присяжные удалились. Зрители начали вставать, потягиваться, ходить по залу. Дина помахала мужу впервые за всю неделю, пока шло заседание. Коби испытывал огромное облегчение. То, что началось с похищения Лиззи Стил, наконец-то завершится. В исходе дела он не сомневался.
   Уокер тоже дожидался вынесения вердикта. Он собирался арестовать сэра Рэтклиффа на улице, при выходе из здания суда.
   Неожиданно раздался гул голосов. И десяти минут не прошло, как присяжные объявили, что готовы огласить свое решение!
   — Зря я ставку не сделал, — прошептал Рейни.
   Коби не ответил. Он видел, что ни один из присяжных даже не взглянул в сторону сэра Рэтклиффа. Наконец-то Лиззи Стил и ее подруги по несчастью будут отомщены.
   Он выиграл закулисную войну с сэром Рэтклиффом, но испытывал не торжество, а печаль. Та же печаль наполнила его сердце, когда он застрелил убийцу Белиты, потому что месть не вернет к жизни несчастных жертв, и три мертвых девочки останутся лежать в своих безымянных могилах.
   В зале раздались крики и радостные возгласы. «Три благородных пэра» и Коби обменялись рукопожатиями. Галерка, настроенная против принца, безумствовала. Вокруг здания суда собрались любопытные. Известие о вынесенном вердикте дошло и туда, и крики, ликующие и возмущенные, свидетельствовали о настроениях толпы.
   Дина и Виолетта бросились к Коби и Кенилворту.
   — Я так рада, что все уже позади, — воскликнула Дина. — Теперь мы можем отпраздновать.
   Коби обнял ее и прошептал ей на ухо:
   — Я тоже, Дина. Когда приедем домой, скажем Джилсу, чтобы приготовил для нас ванну.
   Он начал проталкиваться сквозь толпу. Большинство из присутствующих в суде были настроены дружелюбно, радостно приветствовали его и остальных ответчиков, хлопали по спине, протягивали ладони для рукопожатия. Только Хендрик Ван Дьюзен куда-то пропал.
   Лорд Кенилворт схватил Коби за руку и с широкой улыбкой сказал:
   — Ей-богу, Грант, только благодаря вам мы выиграли дело, а Ван Дьюзен добил Паркера, когда доказал, что обвинение против вас было сфабриковано.
   Дагенхэм и Рейни закивали в знак согласия. Одна лишь Дина взглянула на Коби с иронией, прежде чем встать на цыпочки и чмокнуть его в щеку со словами:
   — Внешность часто бывает обманчивой!
   Пока ответчики праздновали победу, сэр Рэтклифф, на лице которого был написан ужас перед виселицей, стоял в нерешительности.
   Только что к нему подошел адвокат и без прежней учтивости сказал:
   — Один совет. Я узнал, что снаружи вас дожидается полиция с ордером на арест. Так что прежде чем выходить подождите несколько минут, пока толпа рассосется.
   Сэр Рэтклифф кивнул и протянул адвокату руку, которую сэр Альберт отказался пожать. Он чувствовал на себе любопытные и враждебные взгляды. Вопли галерки и угроза ареста казались ему сном: решение присяжных означало, что его жизнь кончена. Он обречен.
   Выйдя из здания на широкую лестницу, Коби обратился к Дине:
   — Куда подевался Хендрик? Я хотел поблагодарить его. Ему мы обязаны победой.
   — Аминь, — согласился Кенилворт. — Между нами, вы вдвоем и утопили сэра Рэтклиффа. А мы трое произвели жалкое впечатление.
   Полицейские безуспешно пытались разогнать толпу, чтобы очистить проход к зданию суда.
   Дина ответила:
   — Мистер Ван Дьюзен поцеловал меня, когда огласили вердикт, а потом сказал, что у него важное дело, и что он вынужден сразу уйти. Он просил передать вам свои поздравления.
   Неожиданно в дверях появился сэр Рэтклифф. Он видел Уокера и констеблей, дожидающихся его у подножия лестницы. Его не заметили, пока он сам не окликнул Коби.
   — Эй, Грант! Эй, ты, взгляни на меня!
   Коби оглянулся… и увидел своего врага, с пистолетом в руке, с искаженным от ненависти лицом.
   — Грант, будь ты проклят, это ты погубил меня! Но тебе недолго осталось радоваться.
   Звук выстрела, произведенного почти в упор и отбросившего Коби на ступеньки лестницы к ногам перепуганной Дины, был заглушен резким щелчком.
   Сэр Рэтклифф, сбитый с ног вторым выстрелом, рухнул замертво у дверей суда.
   Никто так и не понял, где находился второй стрелок.
   Началось столпотворение. Зеваки с криками бросились врассыпную.
   Уокер взбежал по лестнице, велел Бейтсу заняться сэром Рэтклиффом, а Алькотту — искать человека, который стрелял в Хиниджа, а сам склонился над упавшим мистером Дилли, надеясь, что какое-то чудо сможет его спасти.

Тринадцатая глава

   Он разговаривал с Диной. Кто-то окликнул его по имени, он оглянулся… и тут на него обрушился страшный удар.
   Окружающий мир разлетелся вдребезги. Он поднялся высоко в воздух, словно на крыльях, и направился к золотому пятну света, к гигантскому солнечному диску.
   На мгновение он оглянулся. Далеко-далеко внизу, на грязном тротуаре у здания суда лежала оболочка, некогда бывшая Джейкобом Грантом. Рядом на коленях стояла женщина. Затем все исчезло. Он мчался прямо к солнцу. Теперь он уже не знал, ни кто он, ни кем он был, знал лишь то, что именно к этому стремился всю свою жизнь. К полной свободе, которая всегда оставалась недосягаемой.
   Время исчезло: было лишь безграничное пространство и безграничный свет. Свет сиял в вышине, словно мерцающее око. Последний рывок, и цель будет достигнута. Но в следующее мгновение оглушительный звук разбил первозданную пустоту, готовую его принять.
   Кто-то снова и снова повторял его имя. Он не желал слушать, но с каждой его попыткой достигнуть света, имя звучало вновь и вновь:
   — Коби… Коби… Коби…
   Женский голос напоминал ему о том, кем он был раньше.
   Он сделал еще один рывок и начал падать. Из света он погружался в темноту. Теперь он слышал голоса Хендрика и сэра Алана:
   — Летая слишком близко к солнцу, недолго и крылышки опалить.
   Он попытался подняться снова, но мог лишь падать, как легендарный Икар, падать на землю, к своей бренной оболочке.
   Он открыл глаза и увидел плачущую Дину и скорбное лицо Уокера. На этот раз, когда его глаза закрылись, он погрузился в полную темноту… снова прикованный к земле.
 
   — Он жив, — сказал Уокер Дине. — Пока еще жив. — Он был слишком потрясен, чтобы думать о вежливости. — Нам надо отвезти его домой.
   Кенилворт, остолбеневший, как и большинство свидетелей перестрелки, пробормотал непослушными губами:
   — Нужен врач, хирург. Предоставьте это мне, Дина.
   Коби истекал кровью: кровотечение доказывало, что он еще жив. Уокер, прежде чем подойти к Дине, дал приказ своим подчиненным найти убийцу сэра Рэтклиффа, но бесполезно было искать человека в беснующейся толпе.
   Прибыл полицейский хирург. Он подтвердил, что сэр Рэтклифф мертв, а Коби тяжело ранен. Необходимо остановить кровотечение, прежде чем везти его домой.
   Дина подложила Коби под голову свою меховую накидку. Ей было невыносимо видеть его лежащим на холодном грязном тротуаре. Когда Коби открыл глаза, словно в ответ на ее зов, Дина подумала, что он приходит в себя, но он тут же снова погрузился в беспамятство.
   Теперь все, что ей оставалось, это усесться в экипаж Кенилворта и следовать за собственным экипажем, в котором лежал Коби. Одна и та же мысль вертелась у нее в голове: «Ну почему я вчера не рассказала ему о ребенке? Теперь уже может быть слишком поздно».
 
   Впоследствии Дина сама не понимала, как она пережила эти ужасные дни, пока Коби находился на грани жизни и смерти.
   Заходя в его спальню, где он лежал, тихий и неподвижный, Дина с трудом сдерживала свои чувства. Сможет ли он снова смеяться? Узнает ли о ее беременности? Доживет ли до рождения ребенка?
   Доктора приходили и уходили, осматривали его, гадали, почему он до сих пор не пришел в сознание. Сиделки, работающие по сменам, удивлялись железному самообладанию леди Дины. «Вряд ли он хочет, чтобы я плакала, — сурово говорила она себе. — Что толку в слезах?»
   Она не знала, помогает ли ей постоянный поток посетителей или, напротив, отягощает ее ношу. Первым пришел Хендрик Ван Дьюзен.
   Он поселился на Парк-Лейн и целыми днями сидел в углу библиотеки, дожидаясь улучшения… или ухудшения. Дина выделила ему спальню и следила, чтобы он не забывал есть. Однажды он подошел к ней и спросил:
   — Нет новостей?
   Дина покачала головой.
   — Нет, ни хороших, ни плохих. Доктор говорит, что он давно должен был прийти в себя. Он просыпается и пьет понемножку, но еще ни разу не заговорил со мной.
   — Доктора много чего говорят, — мрачно ответил Ван Дьюзен.
   — Поживем, увидим, — вздохнула Дина. — Вы не хотите отдохнуть, мистер Ван Дьюзен?
   — Нет, — ответил он. — Вы были очень добры, когда позволили мне остаться здесь, но вы должны меня понять. Он стал для меня сыном. Сыном, которого я потерял.
   Он помолчал, а затем повернул к ней мертвенно-бледное лицо.
   — Я уверен, что вы меня выслушаете. Я никому не рассказывал об этом, даже Джейку. Вы знаете, что я лгал в суде. Нет, не только о Джейке, как вы сами наверняка понимаете, но и о себе. На запад меня повлек не кризис среднего возраста. Я был, как и сказал, ученым. У меня было все, что можно желать от жизни, хорошие мозги, успешная карьера, жена и сын. Боги благословили меня. Но в божьей власти как давать, так и отнимать. Однажды утром мы вместе пошли в банк, чтобы открыть счет для маленького Гая. Ему исполнилось двенадцать лет, и я уже начал знакомить его с премудростями жизни. Произошло ограбление. Двое бандитов ворвались в банк и заставили всех нас выстроиться вдоль стены. Один из кассиров хранил пистолет под стойкой, он открыл огонь и убил одного из грабителей. Второй грабитель застрелил кассира и начал палить во все стороны. Моя жена и Гай погибли сразу. Я успел сорвать маску с его лица, но он оглушил меня и бросился бежать. Полиция его выследила, а я и несколько других свидетелей его опознали. Но адвокат обнаружил ошибку в обвинительном акте. В результате убийца моей жены и ребенка был выпущен на свободу. Я никогда этого не забуду. Он шел мимо меня, улыбаясь. Моя жена и сын погибли, а я даже не смог насладиться местью. Мой мир был разрушен. Мало того, что я потерял семью, отныне мне незачем было жить. Я верил в Господа Всемогущего, Сократа, Томаса Джефферсона, Американскую Конституцию и силу закона. И все эти боги оказались фальшивыми! Если я хотел отомстить (о да, как же я хотел отомстить!), то мне нужно было сделать все собственными руками. Я научился стрелять, а затем выследил убийцу и тайно прикончил его. Беда в том, что, утратив веру, я не мог больше оставаться в Гарварде, не мог преподавать философию, которая стала мне ненавистна. Я бросил университет и отправился на юго-запад, чтобы начать новую жизнь. Там я и встретил Джейка. Я убедил себя, что Гай был бы похож на него, если бы остался в живых. Я обрел сына. Сына, которому обязан жизнью. Ведь он спас меня, леди Дина. Он застрелил двух человек, которые пытались убить меня из засады, а потом выхаживал меня, тяжело раненного. За это я буду вечно ему благодарен. Но я не могу привязать его к себе, леди Дина, это было бы неправильно. Тем более, Джейку не нужен отец. Он ненавидит всех отцов и любую власть жгучей ненавистью. И поэтому, когда мы уехали с юго-запада, я отпустил его. Я был для него лишь прикрытием, прикрытием и останусь.
   Ван Дьюзен умолк. Пока он говорил, Дина не проронила ни слова, только взяла его за руку и не отпускала до самого конца исповеди.
   — Я никому этого не рассказывал, — повторил Ван Дьюзен. — Сколько в вас мудрости, дитя мое. Вы знаете, когда говорить и когда молчать. Не удивительно, что он так вас ценит.
   — Что я могла сказать? — возразила Дина. — Слова не помогут.
   — Нет, конечно. Наконец-то я обрел покой, леди Дина, но боюсь, я не вынесу, если и Джейк будет убит подлецом.
   Ван Дьюзен не признался ей, что это он застрелил сэра Рэтклиффа, а она не стала спрашивать.
 
   Не только Хендрик Ван Дьюзен исповедовался перед Диной. В дом постоянно приходили посетители, многих из которых она не знала. Все они рассказывали о Коби Гранте и о том, что он для них сделал.
   На следующий день Дине сообщили, что ее хотят видеть отец Ансельм и капитан Армии спасения.
   — Да, джентльмены, чем обязана?
   Отец Ансельм, католический священник, судя по его имени и платью, сказал:
   — Инспектор Уокер известил нас, леди Дина, о том, что наш благотворитель мистер Дилли, основавший приют для бездомных детей, это на самом деле ваш муж, мистер Джейкоб Грант. Мы пришли выразить ему свое уважение и пожелать скорейшего выздоровления.
   Капитан добавил:
   — С нами девочка из приюта. Она принесла корзину с цветами, которые дети купили на свои карманные деньги. Вы позволите ей войти?
   Дина, едва сдерживающая слезы, кивнула.
   — Конечно. К сожалению, к мужу я вас пустить не могу. Ему еще очень плохо.
   Скромная корзинка цветов из рук маленькой девочки, удивленно и испуганно озирающейся по сторонам, тронула Дину гораздо сильнее, чем роскошные букеты, присланные принцем и принцессой Уэльской.
   Впервые она готова была разрыдаться. Мужчины заметили ее состояние и оба, по-своему, попытались ее утешить.
   — Не могу поверить, — сказал капитан Армии спасения, — что Бог отнимет его у вас, леди Дина. Но даже если это случится, значит, такова Его воля. Мы должны верить в Него, иначе нам не на что будет опереться.
   «Мистер Дилли, — думала Дина, ставя цветы на маленький приставной столик. — Вот как он называл себя, когда надевал эту странную одежду… и занимался благотворительностью! Кто бы мог подумать? Не помешало бы сообщить об этом сэру Альберту Паркеру!»
   Кроме ежедневно доставляемых букетов принц Уэльский прислал ей письмо.
   «Я многим обязан вашему мужу, — писал принц, — и хотел бы отблагодарить его. Поверьте, душой и сердцем я с вами».
   Не успела Дина прочесть письмо, как дворецкий объявил о визите миссис Сюзанны Уинтроп. Сюзанна вбежала в гостиную, осунувшаяся и подурневшая.
   — Как он? — с порога спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Лорд Кенилворт сказал, что он все еще без сознания. Я не могу выразить вам свои чувства…
   Она разрыдалась, упала на диван и уткнулась лицом в подушку.
   — Жизнь так жестока, а я так ужасно с ним обошлась. Сама не знаю, что на меня нашло. Я называла Коби своим любовником, хотя на самом деле он отверг меня… и я возненавидела вас за это…. После этого я сошлась с сэром Рэтклиффом, чтобы забыть его, а он всего лишь хотел с моей помощью досадить Коби… а теперь Коби умирает, и я так перед ним виновата.
   Дина села рядом с Сюзанной, обняла ее и начала успокаивать.
   — Я не поверила вам, — мягко сказала она обезумевшей от горя женщине. — Я и подумать не могла, что он способен так меня обмануть.
   — Нет, конечно, — всхлипнула Сюзанна. — Мы любили друг друга, когда он был совсем еще мальчиком, но я прогнала его. Я знала, что поступила правильно, и все равно жалела об этом всю оставшуюся жизнь. А всего сильней жалела, когда он женился на вас, и я увидела, как он вас любит. Мне так совестно, что я пыталась вас обмануть.