Мартин Дебора. В плену сомнений

   — Может быть. Но ты все же это сделал. И я не позволю тебе отобрать у меня свадебный подарок. Ллинвидд теперь принадлежит мне и моему мужу. И до его возвращения я намереваюсь жить там и посвятить себя тамошнему хозяйству.
   — Господи, какая глупость… — начал было глава семейства.
   — Если ты не позволишь мне этого, отец, я клянусь — все в городе узнают, что ты сделал с моим мужем. Я расскажу людям всю правду, и мне наплевать, что из этого всего выйдет.
   Братья Сент-Албанс переглянулись, но Джулиану интересовало лишь мнение отца. Граф был чрезвычайно сердит на дочь, но она чувствовала, что он уже готов сдаться. Впервые в своей жизни Джулиана с грустью заметила, как постарел и осунулся ее отец, и сердце ее смягчилось.
   — Так что ты скажешь, отец?
   На какое-то мгновение былой гнев взял над ним верх, но старый граф сумел с ним справиться.
   — Будь по твоему, дочка. — И твердым голосом добавил: — Но обещаю, если мне попадется твой муженек, клянусь, я собственными руками сверну ему шею.
   — Да, отец, — рассеянно откликнулась Джулиана, не обращая внимания на его последние слова.
   Теперь у нее был свой дом, но не было мужа, с которым она могла бы делить этот кров. Не было мужа. Сердце ее сжалось от горя. Рис исчез, и могут пройти годы, прежде чем она увидит его вновь.
   Однако у нее теперь оставался Ллинвидд, и хозяйственные хлопоты могли хоть как-то отвлечь ее. Уж если ей удалось получить то, что раньше принадлежало Рису, то, может быть, судьба окажется еще раз благосклонна к ней и вернет обратно мужа.
   Только на это ей и оставалось теперь уповать.

Часть II
Кармартен, Уэльс
Июнь 1783 года

8

   От резкого запаха уксуса к Джулиане постепенно возвращалось сознание. Она начала улавливать обрывки фраз и отдельные слова: «лжец», «полоумный валлиец», «моя жена»… и окончательно пришла в себя. Неужели ей все это не приснилось? Не приснилось, что после шести лет молчания из небытия возник Рис?
   Она заставила себя открыть глаза. Мать склонилась к ней с пузырьком, от которого исходил резкий запах. Джулиана оттолкнула пузырек и попыталась сесть, но рядом с матерью неожиданно возник Оувертон.
   — Лежи спокойно, детка.
   Во взгляде Оувертона было столько сочувствия, что она решила иметь дело только с ним, а не с матерью, явно близкой к истерике.
   — Он… он на самом деле здесь? — Джулиана облизала пересохшие губы. — Рис действительно здесь?
   Оувертон кивнул и отодвинулся в сторону, чтобы она могла видеть всю комнату. У окна стояли Стивен, безмолвный и суровый, истинный английский лорд, и Дарси, багровый от ярости. Напротив них она заметила того, кого по-прежнему едва могла узнать. Рис Воган.
   Мгновенно забыв про Оувертона, Джулиана села. Она не сразу осознала, что находится уже не в танцевальной зале и что гостей вокруг нет. Видимо, родные приказали перенести ее в гостиную, подальше от любопытных глаз. Джулиана была благодарна им за это, хотя и прекрасно понимала, что двигало ими одно лишь желание избежать назревавшего скандала. Но по сравнению со сверхъестественным появлением Риса все это было неважно.
   Трое мужчин на другом конце комнаты не заметили, что она пришла в себя. Они продолжали спорить о «нравах», «измене», «чести», а Джулиана между тем пыталась разглядеть человека, которого не видела шесть лет.
   Почти целая вечность… Разве Рис был так высок? И так красив? Пожалуй, определенную импозантность придавал ему дорогой костюм, но было и еще что-то… Шесть лет назад его необузданная сила сочеталась с юношеской пылкостью. Теперь же… Она слышала, как обдуманно он парирует словесные выпады Дарси, чувствовала, что его страстность, его энергия искусно приглушены и от этого кажутся еще опаснее. Его теперешняя сдержанность пугала ее еще больше, чем прежняя безграничная пылкость…
   Значит, он намерен распорядиться ее судьбой так, словно за эти годы ничего не произошло? Джулиана вспыхнула от возмущения. Особенно тяжело было смотреть на Стивена, который, за внешней холодностью старался не показать отчаяния.
   Как Рис посмел так поступить? За шесть лет ни одного письма, ни одной весточки! Она даже не знала, жив ли он. Дарси тогда помог ей нанять сыщика, который год назад разыскал наконец судовой журнал с записью о смерти Риса. А теперь, оказывается, Рис и не Думал умирать. Пока она отдавала все силы, чтобы вернуть Ллинвидду былое величие, ждала Риса, переживала за него, он преспокойно процветал на другом конце света! Да-да, именно процветал, это было заметно хотя бы по его платью, такому дорогому и такому изящному. Но тогда, Боже мой, почему же он не вернулся раньше?
   Она-то думала, что он погиб в бою, утонул в море… Вовсе нет. И он собирается здесь остаться. Как он сказал? «Я требую вернуть принадлежащие мне по праву земли… наследство… Я пришел за тобой». Он жив, он рядом, но, похоже, эти шесть лет молчания ничего для него не значили. Он хочет вступить во владение поместьем, которое восстановила она, воспользоваться плодами ее трудов, а сам даже не удосужился сообщить ей, что жив.
   Джулиана застыла недвижно, собираясь с силами. Пусть он катится ко всем чертям, если думает, что она не станет противиться его планам.
   «Шесть лет — это целая вечность», — горько думал Рис, и в этот момент его внимание привлекло какое-то движение на другом конце комнаты. Он повернулся и увидел, как Джулиана, бледная, с решимостью во взоре, поднимается с диванчика.
   — Мне бы тоже хотелось принять участие в этой дискуссии, — твердо заявила она.
   Лорд Девоншир и Дарси, унаследовавший после смерти отца титул графа Нортклиффа, сразу обернулись на звук ее голоса и прервали спор. Овладев всеобщим вниманием, Джулиана расправила юбки и шагнула вперед.
   Рис снова почувствовал, как что-то дрогнуло в его душе. То же волнение он ощутил, когда впервые после шестилетней разлуки увидел Джулиану в этом платье из золотистого атласа, так подчеркивающем ее красоту. Когда же она, сияя от счастья, стала спускаться по лестнице об руку с этим английским самозванцем, Рис испытал настоящую боль, пронзившую его сердце. Он не понимал, чем вызвано это чувство: гневом ли, разочарованием или, может, ревностью, но в любом случае не ожидал, что может испытать нечто подобное.
   Боль не отпускала его, когда он стоял перед высокородным собранием и произносил свои первые слова. Рис был уверен, что сумеет придать убедительность своим гневным речам, — так оно и вышло, едва он увидел, с каким виноватым видом Джулиана встретила его появление. Но тут же нахлынули воспоминания, от которых остро защемило в груди.
   Неважно, что он сейчас думал о ней, все равно Джулиана была его женой, и эти нежные алые губы когда-то податливо раскрывались под его поцелуями. В восемнадцать лет она была хорошенькой, с лучистыми зелеными глазами и стройной фигурой. Но сейчас… сейчас она была прекрасна. Да, черт побери, прекрасна! Эти расцветшие формы, прелестное лицо… Прошедшие годы, исполненные мстительного желания заставить ее пережить хотя бы десятую долю выпавших ему страданий, стерли в памяти Риса ее образ: он уже позабыл, как отливают медью ее волосы в неярком свете свечей, как мило она жестикулирует, когда говорит.
   Сегодня у него достало времени, чтобы увидеть ее все той же и вспомнить… Ругая себя за то, что опять чуть было не поддался ее чарам, Рис взглянул на свои руки. Изуродованные глубокими шрамами от пряжки, что безжалостно впивалась в его тело во время многочисленных порок на борту «Символа ночи», прозванного моряками «Кошмаром ночи», они напомнили Рису о цели его сегодняшнего визита.
   — Я вижу, моя супруга наконец решила к нам присоединиться.
   — Вы продолжаете называть ее своей супругой, — прервал его Нортклифф, — но у вас нет доказательств, что вы имеете на это право.
   При других обстоятельствах Риса позабавила бы жалкая попытка Нортклиффа оправдаться перед лордом Девонширом. Но сейчас в этом не было ничего забавного.
   — Я полагаю, брачное свидетельство будет достаточным доказательством?
   В комнате повисла изумленная тишина. Лишь одна Джулиана сохранила присутствие духа.
   — Брачное свидетельство? — Дарси повернулся к ней: — У него есть брачное свидетельство?
   Холодно кивнув головой, она с высокомерием поглядела на Риса, протягивавшего ей злополучный документ.
   — Это поможет тебе освежить в памяти то, о чем ты постаралась забыть.
   Она отстранила его руку.
   — Если бы я хотела забыть о нашем браке, я давно бы расторгла его!
   — Трудно аннулировать брак, не имея на руках брачного свидетельства, — спокойно произнес Рис, опуская документ обратно в карман. — К тому же епископ, мой крестный отец, никогда бы не пошел на это. Да и зачем же ворошить прошлое, если и он, и его жена, единственные свидетели нашего брака, умерли? Ведь больше всего вам хотелось избежать публичного скандала.
   Ее молчание подтвердило, что он попал в точку.
   — Но мы обязаны аннулировать этот брак немедленно! — вмешался Нортклифф.
   — И таким образом его признать? — язвительно спросил Рис и бросил многозначительный взгляд на лорда Девоншира. Несчастный жених смертельно побледнел.
   — Да, — буркнул Нортклифф.
   — Никакого аннулирования, однако, не будет, — во всеуслышанье заявил Рис.
   — Почему же? — вырвалось у Джулианы.
   Рис испытующе поглядел на нее. Она густо покраснела, но взгляда не отвела.
   — Разве ты забыла, что наш брак — это свершившийся факт? Или ты решила притвориться, будто между нами ничего не было?
   — Между вами что-то было? — Голос Девоншира был спокоен, но исполнен горечи. — Он говорит правду, Джулиана?
   Рис с удовольствием заметил, как задрожали нежные лживые губы, как исчезла вся ее самоуверенность. Эти мелкие колкости, конечно, не могли возместить крушение всех его иллюзий, но некоторое удовлетворение они все же приносили.
   — Ты имеешь право не отвечать, — предупредил Джулиану Нортклифф.
   — Но, если ты не ответишь, — спокойно проговорил Рис, — я буду вынужден подробно описать твоему жениху нашу сладостную первую брачную ночь… Как ты выкрикивала мое имя, когда я…
   — Довольно, Рис.
   Джулиана смертельно побледнела, отчего ее прелестная шейка казалась особенно хрупкой. Ее нежная шейка… Воган выругался про себя. Ну почему он замечает такие вещи даже теперь, когда ему известно, какая лживая, холодная душа скрывается под этой прекрасной внешностью?
   Не смея поднять глаз, Джулиана повернулась к Девонширу:
   — Прости меня, Стивен. Я не ожидала, что такое может случиться. Я думала…
   — Он говорит правду? — с нескрываемой болью в голосе произнес лорд Девоншир.
   От смущения Джулиана закусила нижнюю губу.
   — Наш брак… — На секунду она запнулась, потом решительно подняла голову, однако так и не решилась взглянуть в глаза жениху. — Да, он говорит правду.
   — О Боже, дорогая, да ты сошла с ума! — воскликнула графиня-мать и в отчаянии рухнула на диван.
   Девоншир, казалось, был совершенно уничтожен. «Бедняга, — подумал Рис, — еще не женат, но уже рогат». Но тут же вспомнил, что еще пара недель, и невинно пострадавший лорд стал бы полноправным владельцем Ллинвидда. Воган взглянул на Джулиану и жестко произнес:
   — Ну, раз все согласны с тем, что наш брак абсолютно законен, не может быть и речи о его расторжении.
   — Послушайте, ну что вам стоит обоим подтвердить, что между вами ничего серьезного не было? Тогда мы легко аннулируем этот брак, и Джулиана сможет выйти за его светлость, как и собиралась, — нерешительно предложил Нортклифф, бросая умоляющие взгляды на Девоншира.
   Лицо Стивена стало пепельно-серым.
   — Вы, безусловно, понимаете, что я не смогу… Я имею в виду… — Он повернулся к Джулиане: — Мне очень жаль, дорогая, но я должен… Я должен пересмотреть свое предложение. Я должен подумать об обязательствах перед моей семьей. И моя репутация… Ты понимаешь, не правда ли?
   Джулиана кивнула, но Рис готов был поклясться, что она не понимает. На мгновение Воган поддался эмоциям: он был зол на Девоншира за его бездушие, зол на Джулиану за ее явную симпатию к этому проклятому маркизу, зол на себя за то, что вообще обращает внимание на ее чувства. Ведь именно этого он и хотел — разлучить ее с титулованным англичанином, заставить ее страдать и ответить за зло, совершенное ею шесть лет назад. Почему же тогда ее страдания не приносят ему радости? Но, когда Девоншир сжал ее руку в своих ладонях и она ответила ему полным раскаяния взглядом, Рис почувствовал, как в душе у него все переворачивается.
   — Если бы ты сразу сказала мне правду, — произнес Девоншир, — если бы не лгала мне…
   — Лгать вам было необходимо, глупец вы этакий, чтобы женить вас на себе. — Воган не мог дольше выносить эту сцену раскаяния.
   — Не вмешивайся, Рис, — страдальчески прошептала Джулиана, — это не твое дело.
   — Ну, разумеется, — огрызнулся Рис, — я и не сообразил, что жених главнее мужа.
   Она вздрогнула и не ответила. Затем сжала руки маркиза и произнесла:
   — Мне жаль, что я ничего не сказала тебе, Стивен. Я думала, что его уже больше нет в живых, иначе бы я никогда не позволила тебе сделать мне предложение.
   Рис заскрежетал зубами. Она никогда не позволила бы себе этого, если бы не считала его мертвым! Вздор! Она как раз и хотела убрать его из своей жизни, чтобы найти мужа получше. Маленькая лгунья!
   — Я прекрасно понимаю, почему ты должен… пересмотреть свое предложение, — продолжала она, глядя на маркиза так, как когда-то глядела на Риса.
   И маркиз, плененный ее раскаянием, с горячностью произнес:
   — Сообщи мне, если брак удастся аннулировать, и я поговорю со своим поверенным. Может быть… — Он тяжело вздохнул, прежде чем продолжить: — Надеюсь, ты поймешь, если я сейчас уеду. Я не могу перенести… — Он смерил Вогана мрачным взглядом. — Ты должна все обсудить вместе с мужем, и думаю, мне лучше при этом не присутствовать.
   После чего Девоншир, сухо откланявшись, удалился. Едва дверь за ним затворилась, графиня, с ужасом наблюдавшая за всем происходящим, издала пронзительный крик и замахала руками, словно пойманная птица крыльями.
   — Скандал! Позор! Боже, что с нами будет! Ужас!
   — Позови Элизабет. Пусть она уведет маму, — приказал Нортклифф брату. — Ей не вынести потрясения.
   Оувертон отправился за Элизабет Нортклифф, кото-Рая со всем доступным ей тактом немедленно принялась выпроваживать гостей. Затем, вернувшись в гостиную, вопросительно взглянула на мужа.
   — Все ушли? — спросил жену Дарси.
   — Остались лишь ближайшие соседи. Их я не смогла выставить. Ты должен заняться ими сам.
   Нортклифф сердито покосился на Вогана.
   — Позже… Сейчас отведи маму наверх и побудь с нею.
   Леди Нортклифф покорно подошла к вдовствующей графине и помогла ей встать. Как только они вышли, Нортклифф решительно повернулся к Рису:
   — Вы должны согласиться на аннулирование брака. Вы не можете так поступить с Джулианой.
   — После того, как она со мной поступила, мне легко ее простить, не правда ли?
   Джулиана все еще не отводила глаз от двери, за которой только что исчез Девоншир. Она была ужасно расстроена столь печальной развязкой, однако последние слова Риса заставили ее встрепенуться.
   — Так что же такого ужасного я натворила, что ты специально явился на мою помолвку, а теперь мучишь и меня, и моего жениха?
   Он вздрогнул, услышав ее вопрос. Черт побери, она еще будет разыгрывать невинность!
   — Ты еще смеешь делать вид, будто ничего не знаешь? Это смешно! Ведь только благодаря твоему сговору с братьями меня завербовали в матросы!
   Джулиана посмотрела на него с ужасом, но этим только подлила масла в огонь.
   — Если бы ты просто отреклась от нашего супружества, я бы ни в чем тебя не обвинял — наш брак был обречен с самого начала… — У него перехватило дыхание. — Но повести себя так подло, так трусливо… Ты могла хотя бы поговорить со мной! Но нет, за моей спиной ты обратилась к ним и велела избавиться от меня. Этого тебе я простить не могу. Возможно, ты думала, что делаешь мне одолжение, спасая от мести своего братца. Но знай — во флоте меня ждала жизнь, которая едва ли лучше смерти!
   В лице ее не осталось ни кровинки, но Воган неумолимо продолжал:
   — Тебе не повезло — я все-таки не умер. После трех невыносимых лет службы наш корабль захватили американцы. Они предложили мне выбор — либо тюрьма, либо борьба за независимость Американских Штатов. Я выбрал второе — и был вознагражден. Очень щедро вознагражден.
   — Значит, вы были либо шпионом, либо капером^[1], — холодно прервал его Нортклифф. — Других способов разбогатеть на войне не существует.
   — Подумайте дважды, Нортклифф, прежде чем обвинять меня. — Рис мрачно усмехнулся. — И еще: не пытайтесь грозить мне повешеньем за дезертирство — попасть в плен не значит дезертировать. Затем война с американцами закончилась, и я участвовал в мирных переговорах. В результате мне удалось приобрести могущественных друзей — например, герцога Графтона и рерцога Рокингема. Они заверили меня, что мой долг перед Англией выплачен сполна.
   К удовольствию Вогана, Нортклифф страшно побледнел. Графтон и Рокингем были лидерами нынешнего парламента и решительно поддерживали американских колонистов. Они, конечно, не одобрили бы Риса за каперство, но Нортклиффу ни к чему об этом знать. По правде говоря, они просто прислушались к мнению Бенджамина Шранклина, заявившего, что Рис — образцовый представитель как британских, так и американских интересов.
   Воган мысленно улыбнулся. Это утверждение американца понравилось ему своей здоровой иронией.
   — Я… я не понимаю, — вмешалась Джулиана. Она смущенно переводила взгляд с брата на Риса. — С какой стати ты решил, что это я вызвала своих братьев в гостиницу? Как ты мог поверить, что я выдала тебя вербовщикам? Ты, верно, лишился рассудка там, во флоте?
   Она еще смеет строить из себя невинность! И он гневно подступил к неверной жене, мгновенно отскочившей от него на безопасное расстояние.
   — Нет, я лишился разума в тот момент, когда доверился тебе. Боже, я был так влюблен! Понадобилась не одна плеть, чтобы я наконец сообразил, что ты натворила.
   Он схватил ее за руку, но Джулиана в страхе попыталась высвободиться.
   «Хорошо, — подумал он, — пусть она боится меня. Похоже, это чувство ей понятнее, чем любовь».
   — А когда все мои письма, что я слал тебе одно за другим, остались без ответа, я вынужден был признать жестокую, правду.
   — Какие письма? О чем ты говоришь? — прошептала Джулиана.
   Но Рис не обратил на нее внимания.
   — И тогда я решил забыть навеки Уэльс и остаться в Америке. Когда же герцог Графтон гарантировал мне жизнь и свободу, я понял, что могу вернуться… чтобы напомнить тебе о супружестве, от которого ты отказалась, о твоем подлом поступке, обрекшем меня на каторжные работы.
   — Почему ты повторяешь всю эту ложь? Ты сошел с ума!
   — Ложь? Тогда объясни мне, почему ты еще недавно собиралась выйти замуж за другого? И ведь не за кого-то, а за английского маркиза, за богача! За того, за кого тебе и следовало выйти, как утверждает твой брат. — В его голосе прозвучала угроза. — Поэтому не притворяйся, что ты тут ни при чем. Хозяин «Белого дуба» подтвердил все, что сказал мне твой братец тогда, шесть лет тому назад: это ты послала меня на флот, потому что хотела избавиться от меня, от нашего брака!
   Его голос сорвался на крик, но Вогана это сейчас мало беспокоило. Долгих шесть лет он ждал этого момента — увидеть ее лицо, увидеть, как она задрожит в страхе, предвкушая суровую кару за содеянное. И она действительно задрожала, но то был не страх, а гнев.
   — Мой брат? Мой брат сказал тебе это? — В ярости, делавшей ее похожей на рыжую дьяволицу, она повернулась к братьям: — Который из них наговорил тебе это? Который?
   — Дарси, — ответил Оувертон, отходя в сторону. Он словно освобождал место для сражения, и Джулиана вправду была готова кинуться с кулаками на старшего брата, столь гнусно оболгавшего ее.
   — Зачем ты врал ему, Дарси? — У нее перехватило дыхание. — Зачем?
   Нортклифф взглянул на Оувертона.
   — Но, Джулиана, помнишь, ты ведь хотела, чтобы он исчез. И когда я сдал его вербовщикам, я сказал ему правду. Сказал, что ты сожалеешь об этом браке. Я хотел убить его, но ты предложила вербовку. Тебе нечего стыдиться.
   — Ты! — прошипела Джулиана. — Так это ты сдал его во флот? А потом вел себя так, словно… О Боже, как ты мог?
   — Ну, ладно, дорогая, — мягко отвечал Нортклифф. — Глупо притворяться. Я знаю, ты не хотела, чтобы я сказал ему правду, но я не смог промолчать. Я был так зол на него из-за этого вашего венчания, из-за твоего приданого, что, наверное, наговорил лишнего.
   — Правду? Что я сама выбрала столь ужасную судьбу для своего мужа? И это ты называешь правдой? Как ты смеешь так лгать?
   — Нет смысла притворяться, Джулиана. — Нортклифф говорил с ней словно с капризным ребенком. — Он знает все. Нам же следует сейчас решить, как бы договориться с этим негодяем.
   На какой-то момент Джулиана застыла недвижно, пытаясь что-то припомнить.
   — О каких письмах он говорил? Ведь письма приходили, не правда ли, Дарси? Ты мне их просто никогда не передавал. И… тот человек, который сказал мне, что Рис умер… Это ведь тоже твоих рук дело?
   Нортклифф пожал плечами.
   — Если тебе так легче… — Он повернулся к Рису и вежливо подтвердил: — Я лгал. Все это дело моих рук.
   Джулиана понимала, что слова брата, сказанные таким тоном, лишь подтверждают худшие опасения Вога-на. Дрожь отчаяния сотрясла ее тело, и Рис с трудом подавил внезапно вспыхнувшую жалость. «Она никогда не умела скрывать свои чувства, — напомнил он себе. — Вот теперь и злится, что брат выдал ее секреты».
   Словно безумная, она подскочила к брату и вцепилась ему в камзол.
   — Скажи Рису правду, — в отчаянии трясла его Джулиана. — Дарси, нет… Как ты мог выдумать обо мне такое? Как ты мог так оболгать меня?
   Дарси стало неловко. Но он должен был доиграть взятую на себя роль. Он оттолкнул сестру, демонстрируя свое презрение. Даже Оувертон от нее отвернулся. «Неужели все это только игра? — думал про себя Воган. — Как искусно она притворяется!»
   — Перестань обвинять его во лжи, Джулиана. Да, вербовщикам меня сдал Нортклифф. Но только ты могла вызвать его в ту ночь в «Белый дуб». Больше никто не знал, что мы там остановимся. Только ты да еще Летиция знали, что мы с Морганом печатали запрещенные брошюры. Вот из-за них-то Нортклиффу и удалось сдать меня на корабль. Ну, как ты все это объяснишь?
   Джулиана с виноватым видом прошептала:
   — Я оставила тогда прощальную записку маме. Но, клянусь тебе, в этом и вся моя вина! Я ничего не писала о том, куда мы едем.
   — Насколько мне известно, мы уговорились не оставлять никаких записок.
   — Да, конечно. Но не могла же я допустить, чтобы мама с папой волновались!
   — И теперь ты утверждаешь, что благодаря твоей записке нас отыскали в трактире всего через час после нашего туда прибытия?
   — Через час? О чем ты говоришь? Они пришли в трактир уже на следующее утро и рассказали мне… — Она в ужасе повернулась к братьям: — Вы пришли раньше, когда я еще спала? И схватили его? И наговорили все эти гадости обо мне?
   — Прекрати! — рявкнул Рис. — Ты думаешь, я поверю твоим неуклюжим оправданиям? И не надейся: хозяин гостиницы клятвенно подтвердил мне, что это ты послала его за братьями!
   — Он лжет! — яростно воскликнула Джулиана.
   — Неужели? Трактирщик лжет, твой собственный брат лжет! Даже твой новый жених бросил тебя, когда увидел, что ты на самом деле из себя представляешь. Скажи, к чему всем им на тебя наговаривать, если ты так чиста и невинна?
   — Я… я не знаю, — прошептала она, бросая умоляющий взгляд на Дарси. — Но что бы они ни говорили, я любила тебя тогда. Я хотела быть твоей женой. И не посылала никого за братьями.
   Рису удалось справиться с собой лишь потому, что она «любила» его… любила в прошедшем времени. Он знал, что Джулиана его предала, и все же ей удалось его Растрогать. А этого нельзя было больше допустить.
   — Что же получается? Кто-то привел их в трактир в четыре часа утра, еще до того, как они успели бы прочитать твою записку! А брошюры? Никто не знал, что это мы их отпечатали. Кроме тебя и Летиции.
   Она резко вскинула голову.
   — После того, как ты и твой друг Морган беспечно носились по городу с этими брошюрами, не опасаясь последствий, ты смеешь еще обвинять меня? Твоя деятельность ни для кого не была секретом, я уверена. Об этом все знали, и ты объявил об этом во всеуслышание на собрании…
   — На том самом собрании, на которое ты сперва хитростью проникла и с которого потом бежала. — Он улыбнулся, зная, что поймал ее в ловушку.
   Джулиана вздрогнула.
   — Ты и в самом деле думаешь, что я такая? Безответственная дурочка, которая сперва вышла за тебя замуж, а потом из каприза передумала?
   — Ну почему же «из каприза»? Было же еще и твое приданое. Помнишь, той ночью, когда я сделал тебе предложение, ты обвинила меня в том, что я хочу на тебе жениться единственно ради Алинвидда. Я отрицал это, но ты упорствовала в своих подозрениях, не так ли? Видимо, с нашим супружеством они только окрепли, и ты тогда решила, что совершила большую ошибку.