Страница:
Она вела себя с Эваном так мягко и нежно, что Рис на мгновение пожалел о своем поведении, из-за которого она могла лишь ненавидеть его. Он сжал кулаки. Просто он ведет себя как человек, которого предала жена. Черт побери, он ведь не избил ее! И не развелся с ней. Она должна быть рада и этому.
Но Джулиана не казалась радостной. Она выглядела… потерянной. Это было самое подходящее слово. С тяжелейшим вздохом она повернулась к столу и увидела раскрытый гроссбух и кипу хозяйственных бумаг. Ее лицо лишь еще больше омрачилось, когда она поняла, чем занимался Рис.
Воган пошевелился, и неосторожное движение выдало его. Джулиана вздрогнула, подняла голову и увидела кого-то, прячущегося за портьерой.
— Боже праведный! — вскрикнула она, прижав руку к груди.
Только когда он покинул свое убежище, она с облегчением вздохнула.
— Черт возьми, Рис, как ты напугал меня! Я не подозревала, что ты здесь.
— Я… — Он запнулся, не придумав, как объяснить, что он подслушивал. И вместо этого спросил: — Кто этот мальчик?
На какой-то момент Джулиана смутилась, но потом ее лицо прояснилось.
— А, ты имеешь в виду Эвана! Это сын одного из твоих арендаторов, Томаса Ньюкома.
— Я помню Томаса. Горячая голова!
— Да. И он совершенно не понимает важности образования.
— Для фермера обычно считать науку пустой тратой времени.
— Я знаю. Но Эван не просто сын фермера. Он исключительно талантлив. До наших занятий он не умел ни читать, ни писать и говорил только по-валлийски. Но прошло четыре года, и он выучился грамоте не только по-валлийски, но и по-английски, и по-французски. И даже начал изучать греческий язык.
— Греческий? — удивленно переспросил Рис. — И французский тоже? Мой Бог, сколько же лет мальчику?
— Двенадцать. Потрясающе, не правда ли? У него фантастические способности к языкам. И все труды пойдут прахом, если вмешается его отец.
Рис потер подбородок.
— Может быть, мы найдем способ убедить мистера Ньюкома, что его сыну образование принесет пользу. Конечно же, мы что-нибудь придумаем, чтобы не причинить мальчику неприятностей.
Она недоверчиво посмотрела на мужа.
— Ты действительно собираешься ему помочь?
— Разумеется. Мне выгодно иметь как можно больше образованных арендаторов.
И за свои слова Рис был награжден ослепительнейшей улыбкой, напомнившей ему их первую встречу там, на собрании «Сынов Уэльса». Боже, какая же все-таки у нее красивая и очаровательная улыбка!
— Если тебе удастся отдать Эвана в школу, это будет значить для меня очень много. — Ее глаза сияли.
— Я вижу, мальчишка очень важен для тебя. Ты не возражаешь, если я спрошу, почему?
— Я познакомилась с Эваном, когда садовник поймал его на краже слив из сада. Его привели ко мне, и мне полагалось отругать его. — Она рассмеялась и начала расхаживать по кабинету. — Вместо этого мы говорили о книгах из твоей библиотеки. Он был совершенно потрясен. И я сказала ему, что в качестве «наказания» он будет приходить сюда каждый день в течение месяца на урок чтения. После этого… он стал приходить несколько раз в неделю. Я плачу ему небольшую сумму за помощь мне в саду, но большую часть времени мы с ним занимаемся. Его отец доволен, что сын работает на «ее милость», а Эван получает хоть и не систематическое, но все же сносное образование.
Рис тяжело вздохнул. Теперешняя Джулиана нисколько не была похожа на ту легкомысленную, взбалмошную девушку, которую он рисовал в своем воображении.
— Ты поступаешь очень великодушно.
Услышав его мягкий голос, Джулиана остановилась около одного из книжных шкафов. От удовольствия ее лицо зарделось нежным румянцем.
— Вовсе нет. Как ты сказал, мне просто выгодно иметь хорошо образованных арендаторов.
— Я вижу, не менее выгодным для тебя был и надлежащий присмотр за моим имением?
Смена темы, казалось, несколько удивила Джулиану. Она нервно провела пальцем по корешку книги, словно проверяя ее чистоту.
— Что ты имеешь в виду?
— Почему ты так много работала для возрождения Ллинвидда? Я просмотрел учетные книги, долго говорил с миссис Робертс и твоим управляющим Джеффри Ньюнсом. Оба подтвердили, что положение дел в имении резко изменилось к лучшему, когда ими стала заниматься ты. Зачем это тебе?
Она взглянула на него с горькой улыбкой.
— Ведь это же мое приданое! Мне следовало содержать его в прекрасном состоянии для моего будущего мужа. Разве я не права?
— Я думал об этом. — И поспешно добавил: — Но ты могла все это делать на расстоянии, через Ньюнса, ты же предпочла действовать иначе. — Не отрывая от нее глаз, он показал на книжный шкаф, где стояли его книги. — Ты, безусловно, не обязана была брать мои вещи из дома Моргана и привозить их сюда. И все же ты это сделала. Почему?
В сумеречном свете ее кожа походила цветом на отполированную слоновую кость, а волосы на изысканное вишневое дерево. Она храбро, почти вызывающе выдержала его взгляд.
— Сам знаешь почему. Но просто не хочешь верить очевидному.
Пока он стоял, не зная, что ответить, Джулиана оторвала от него взгляд и пошла к двери.
— Увидимся за обедом, — тихо бросила она, не оборачиваясь.
И вышла, оставив его с тоской в душе и сотней новых вопросов. И ни один из них, похоже, не имел ответа.
Джулиана ожидала Вогана в столовой, нервничая, как девушка на первом свидании. Она ходила вдоль стола из конца в конец, поправляя то серебряную вилку, то фарфоровую тарелку. Стол был сервирован поистине безупречно.
Она никак не могла решить, как же ей быть с обедом. Может, сделать такой обед, чтобы вернувшийся в родные края изгнанник смог получить истинное наслаждение? Или сделать обед наказанием, попытавшись отплатить за недоверие к ней? В конце концов жажда мира и гордость за процветающий Ллинвидд победили в ней мстительные инстинкты. Почему бы не продемонстрировать ему, как чудесно, когда царит гармония? Тогда, если он будет продолжать ее мучить, он хотя бы будет знать, что потерял.
С миссис Робертс они долго обдумывали меню, стараясь включить в него как можно больше валлийских блюд, поскольку кухарка, оставшаяся от прежней прислуги, заявила, что молодой хозяин всегда питал к ним особую страсть. Стол был покрыт кружевной скатертью, уставлен тончайшим фарфором и серебром. Джулиана проинструктировала слуг, как им следует себя вести, чтобы расположить к себе хозяина.
По такому случаю она оделась с особенной тщательностью. Дарси всегда настаивал, чтобы в Нортклифф-Холле к обеду семья садилась при полном параде. В Ллинвидде же Джулиана одевалась значительно скромнее. Но на сей раз на ней было нарядное голубое с полосками жаккардовое платье и роскошно вышитый корсаж. Она даже велела горничной уложить себе волосы, что делала весьма редко.
Джулиана с улыбкой дотронулась до своей прически. Теперь она покажет Рису, что может быть образцовой женой, если захочет.
А что, если ему это все равно? Что, если он будет груб и требователен? Или, может, она ошиблась и он не захочет валлийской пищи? Джулиана оглядела комнату. Что, если ему не понравится, как она переделала столовую?
Что ж, если так, это уже не ее дело, решила она, пожав плечами. Если он не сможет оценить усилия, затраченные ею на этот обед, тогда он в самом деле грубое, невоспитанное животное и между ними никогда не будет мира.
Лицо Джулианы омрачилось. Что ж, в таком случае, она в следующий раз выставит перед ним тарелку простой овсянки.
Но, однако ж, нынче вечером Рис все же доказал, что может быть справедлив, когда захочет. Разговор в кабинете ее очень ободрил. Оказалось, за безрассудным поведением скрывался вполне разумный человек. Человек, чья гордость несказанно страдает. И все же он попытался разобраться в том, что произошло, и не стал безоговорочно верить россказням Дарси. В конце концов, может, мир между ними не так уж и невозможен?
— Я не слишком поздно? — раздался громкий голос от дверей.
У Джулианы бешено заколотилось сердце. Он уже здесь. Изо всех сил стараясь подавить волнение, Джулиана приветствовала его сердечной улыбкой.
Похоже, он удивился, но тоже ответил ей широкой обезоруживающей улыбкой, некогда так пленившей ее сердце.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, направляясь к столу. — Этот цвет очень тебе идет.
От столь неожиданных комплиментов Джулиана смутилась и низко наклонила голову. Рис подошел к ней вплотную, взял ее руку и поцеловал. Перед тем как отпустить ее, он запечатлел легкий поцелуй на ее запястье, отчего все тело Джулианы пронзила сладостная дрожь.
— Прелестный цвет, — произнес он и распрямился.
Она заставила себя посмотреть ему в глаза и тут же пожалела об этом. Его взгляд пылал такой страстью, что разжег в ней ответный огонь желания. «О Господи! — подумала Джулиана. — Зачем он это со мной делает?»
— Т-ты тоже хорошо выглядишь, — совершенно ничего не соображая, пробормотала она.
— Да? — Он удивленно поднял бровь. — Ты не боишься, что я зазнаюсь от твоей похвалы?
Эти шутливые слова напомнили ей прежнего Риса и то, как он поддразнивал ее в первые дни их знакомства. Он же продолжал по-прежнему крепко держать ее руку.
— Что ж, наверно, мне следует быть сдержанней в комплиментах, — не задумываясь ответила Джулиана. — Мистеру сквайру следует быть поскромнее. И упаси Бог допустить, чтобы мистер сквайр принялся разгуливать в бриджах цвета фуксии, как щеголи из Клуба франтов.
Рис весело расхохотался. Потом, не выпуская ее руки, он проводил Джулиану к ее стулу. Усадив ее, он занял место во главе стола под зачарованным взглядом жены.
Впервые за сегодняшний день он не казался напряженным. И ее слова по поводу его костюма были совершенно справедливыми. Он оделся так, как и в торжественный вечер, устроенный по случаю ее помолвки. Узкие атласные брюки и прекрасно сшитый камзол подчеркивали его мускулистые бедра и плечи. Годы физической работы на море развили его мышцы и сделали тоньше его лицо. Если раньше он был строен и гибок, словно острый клинок, то теперь он походил на мощный разящий меч. Этим, наверно, и объясняется, почему он показался ей столь грозным и внушительным при первой встрече.
Но в то же время он стал и еще более красив. Суровые морщины, избороздившие его чело, лишили его юношеской свежести, но придали чертам мужественную определенность, чудесные смоляные волосы все так же блестели при свете свечей. Это были его собственные волосы, заплетенные сзади в косичку, и Джулиана была очень рада, что он пренебрегал модой, заставляющей мужчин носить пудреные парики и румянить щеки. Слава Богу, он никогда не будет франтом.
— Ты знаешь, у американцев есть песенка о франтах, — сказал он, усаживаясь за стол. — Она называется «Янки Дудль Денди». Я слышал, как ее пели в таверне перед сражением.
Воган позвонил в колокольчик, подавая сигнал к началу обеда.
— А какие там слова? — спросила Джулиана, стараясь удержать Риса в этом миролюбивом настроении. К тому же ее искренне интересовала его жизнь в Америке. Прищурив глаза, он запел для нее песенку о человеке на пони; и пока он пел, Джулиана почти видела его в американской таверне, распевающим боевой гимн колонистов. Бедный Рис! Он был так долго вдали от родного Уэльса, что вынужден был петь о свободе чужой страны. Как это ужасно — быть изгнанником, а затем заложником в чужом краю!
Эти мысли растревожили Джулиану. Безусловно, он имел право злиться на нее за все происшедшее, даже если в этом была виновата не она сама, а ее братья. В конце концов, если бы он вообще ее не встретил, его бы не завербовали. Если бы он не осмелился ее полюбить, его никогда бы не отправили в изгнание.
Открылась дверь, слуга внес горячий суп и разлил его в бульонные чашки. Рис прервал свою песню, нагнулся над чашкой, и улыбка исчезла с его лица. Какое-то время он пристально вглядывался в горячую жидкость с плавающими в ней по старинной валлийской традиции нежными лепестками бархатцев.
«О Боже, — испугалась Джулиана, — он, верно, терпеть не может этот суп. Не нужно было слушать кухарку!»
Он поднял голову над чашкой.
— Ты знаешь, сколько прошло времени с тех пор, как я в последний раз ел эту похлебку?
Стараясь не показать своего волнения, она легко угадала:
— Шесть лет?
— Даже больше. Тогда я отправился в странствия по Европе… как раз тогда, когда Ллинвидд… поменял владельца.
Она кивнула. Воган зачерпнул ложку супа, и Джулиана затаила дыхание. Но тут же вздохнула с облегчением — на его лице застыло невыразимое блаженство.
— Удвой кухарке жалованье, — улыбнулся Воган. — Дай ей все, что она захочет, но пусть она готовит этот суп каждый день до самого второго пришествия.
Джулиана не смогла сдержать улыбки. Она готова была просто расцеловать кухарку. Удвоить ей жалованье? Это стоит сделать, хотя бы ради того, чтобы видеть Риса таким оживленным. И чувствовать себя ему равной, а не кающейся грешницей.
— Правильно ли я поняла, — желая подзадорить его, спросила она, — что эта похлебка не входила в твое американское меню?
Он отломил кусок хлеба и бросил его в суп.
— Ни в американское, ни во флотское. — При упоминании флота ее лицо погрустнело, и он поспешно добавил: — Но в Америке были другие интересные блюда.
— Да? — Она проглотила ложку супа. — И какие же?
— Скажем, суп из мидий. Это просто мидии в густом бульоне, но американцы добавляют в него еще какие-то специи… в общем, это замечательное блюдо, если его готовит хорошая кухарка.
Джулиана отложила ложку, у нее вдруг пропал весь аппетит.
— И кто готовил его для тебя? — спросила она, разом вспомнив обо всех женщинах, с которыми, как говорил, он спал.
Но Воган, казалось, не заметил ее изменившегося голоса.
— Чаще всего моя хозяйка. Когда я не выходил в море, то жил больше в меблированных комнатах. Вот так и сэкономил уйму денег. — Он проглотил ложку супа и ухмыльнулся. — Видела бы ты эту ужасающую женщину. С седыми волосами, с плоским лицом, вдвое толще тебя. И если кто-нибудь входил на кухню, она вышвыривала его одним ударом огромного кулака. Горничные, лакеи, солдаты — от всех оставалось лишь мокрое место. Но она умела потрясающе готовить.
Джулиана с облегчением вздохнула. Пожалуй, трудно было представить Риса в постели с этакой амазонкой.
— Расскажи мне о твоей жизни в Америке. Я читала о колониях и всегда задавалась вопросом, действительно ли там такая захватывающая жизнь, как описывается в рассказах.
Он взглянул на нее с изумлением.
— Ты серьезно? Ты действительно хочешь узнать об Америке?
— Да. Очень.
Он пожал плечами.
— Хорошо. Что бы ты хотела узнать?
Следующий час пролетел, словно в тумане. Стоило только попросить, и Рис с удовольствием принялся рассказывать ей о колонистах. Ей они казались какой-то разношерстной компанией — все эти говорящие по-английски голландцы из долины Гудзона, шотландцы из Северной Каролины, воинственные племена индейцев и даже англичане, порой любящие, а порой и ненавидевшие свою отчизну. Занимаясь каперством, он изучил все американское побережье и за три года повидал больше, чем она за всю жизнь.
Блюда все прибывали и прибывали — заливные миноги, жареный гусь, вареный лук-порей с беконом, консервированные абрикосы… Но Джулиана к ним едва притронулась. Вместо того она, затаив дыхание, впитывала истории Риса о людях, которые раскрашивали свои тела и полунагие шли в бой, о деревянных укреплениях, густых лесах и тучных полях, возделываемых рабами.
— Это звучит так дико! — сказала Джулиана, когда он прикончил вторую порцию хлеба, запеченного с сыром, столь любимого валлийцами. — Как люди могут растить детей и мирно жить, если над их головами раздаются воинственные кличи индейцев?
Рис фыркнул от смеха и вытер рот.
— Боюсь, я дал тебе такой же искаженный образ Америки, как и твои книги. Но, знаешь, это твоя вина. Ты — превосходная слушательница, а потому я не удержался и кое-что приврал. На самом деле воинственные индейцы, а вернее, остатки некогда могучих племен обитают лишь в девственных лесах в самой глубине материка. В прибрежных же городах и на плантациях протекает совершенно цивилизованная жизнь. Люди ходят в театр, в церковь, дети каждый день посещают школу… все это не слишком уж отличается от Уэльса или Англии…
В этот момент слуга внес слоеный торт, над которым, как стало известно Джулиане, кухарка трудилась с самого момента их приезда. Рис со смехом указал на него.
— Но чего точно я не видел в Америке, так это столь изысканно украшенного слоеного торта. Кухарка превзошла самое себя.
Пока лакей разрезал десерт и раскладывал его на тарелки, лицо Риса внезапно стало серьезным. Он откинулся на стуле и медленно потягивал вино, не сводя глаз с Джулианы. В своем нарядном костюме он смотрелся просто великолепно. На какую-то долю секунды она вспомнила прошлую ночь и его грубые притязания. Но сегодня все было иначе. Хотя он и казался ей по-прежнему властным и самоуверенным, в его взгляде она прочла также и приглашение. Приглашение и желание. Он дождался, пока их обнесли тортом, затем отставил свои стакан и наклонился к ней через стол.
— Кухарка была не единственной, кто превзошел себя. Это был настоящий праздник для изгнанника, Джулиана. Если бы я сам заказывал каждое блюдо, я не сделал бы лучшего выбора. Должно быть, ты готовилась к этому приему с самого нашего приезда.
Его похвала воодушевила ее. Глядя в тарелку, Джулиана ответила:
— Поверишь или нет, но я думала об этом обеде для тебя с тех самых пор, как ты покинул Уэльс. Я была уверена, что, если… что, когда ты вернешься, тебе захочется отведать тех блюд, которых ты был лишен… за границей. — Она не смогла заставить себя сказать «на флоте».
— Спасибо. — Когда она подняла на него взгляд, Рис мягко сказал: — Спасибо за такое внимание. Это было не тем, что я… Я просто не знал, чего ожидать.
Он был так искренен, что она не удержалась:
— По правде, после вчерашней ночи я не хотела тебе ничего подавать, кроме обыкновенной овсянки, но кухарка просто восстала. Ей так хотелось порадовать тебя своими кулинарными талантами!
Рис рассмеялся и отрезал себе кусок торта. Но не стал его есть, а задумчиво смотрел на Джулиану.
— А ты? Ты не хочешь порадовать меня своими талантами?
Она пристально рассматривала свой кусочек торта.
— Может быть.
— Я просто потрясен, уверяю тебя. Но я был потрясен и раньше, Джулиана. Домом… обстановкой… прислугой… Я считаю, ты прекрасно со всем справилась, даже если ты сделала все это и не для меня.
Она хотела ответить, что все это было для него, но вдруг заколебалась. Так ли это? Для него ли она старалась, поднимая Ллинвидд? Или же только для того, чтобы доказать семье, что она способна сама позаботиться о себе? Чтобы доказать свою значимость в мире, где женщину расценивают только как покорную жену, не более?
Да, сначала ее любовь к Ллинвидду, гордость за него были связаны с одним лишь желанием сохранить его для Риса. Когда же надежда увидеть мужа исчезла, стремление остаться в Ллинвидде только окрепло. Она видела истинное счастье в том, чтобы превратить этот край в цветущий уголок. И это уже не имело никакого отношения к Рису.
Теперь же она смело глядела в глаза мужу, гордясь тем, что ей удалось совершить.
— Вот например, — Рис обвел рукой столовую, — мне нравится, что ты сделала с этой комнатой. Она мне всегда казалась слишком темной. С этими подвесными лампами и по-новому окрашенная она выглядит значительно веселее. И не кажется такой пустой. В ней стало больше мебели?
— Прибавился только этот буфет. — Джулиана указала на предмет ее гордости — массивный валлийский фигурный буфет из красного дерева с резными дверцами.
Рис поднялся и подошел поближе.
— Прекрасная работа. Где ты его нашла?
— Я заказала его у одного столяра в Кармартене.
— Прекрасно. Я полагаю, ты заплатила за него из доходов от Ллинвидда?
Она покачала головой.
— Не совсем так. Я купила его еще до того, как Ллинвидд стал приносить доход. Я воспользовалась своими деньгами, тем содержанием, что выплачивал мне отец, и заплатила за буфет.
Рис с удивлением взглянул на нее, будто она сообщила ему нечто странное.
— Твоим содержанием? И твой отец одобрял это?
— Он не знал. Я распорядилась этими средствами по своему усмотрению.
— Сколько именно из твоего содержания шло на поддержание Ллинвидда?
— Иногда половина. В какой-то год — две трети.
Он подошел к ней и решительно заявил:
— Ты поступила благородно, но теперь этому конец. Тебе больше не нужно тратить ничего на Ллинвидд. У меня для этого достаточно денег. Я предпочел бы, чтобы ты расходовала свои деньги на всякие женские безделушки: туалеты, украшения…
— Я предпочитаю вкладывать эти средства в Ллинвидд. — Она встала. — Здесь еще столько нужно сделать, стольким обзавестись!
— Позволь мне этим заняться. А ты больше ни о чем не беспокойся. Если тебе нужно что-нибудь из мебели, скажи мне, и я об этом позабочусь… Иначе…
— Иначе ты будешь делать все сам, без меня? — Джулиана больше не могла сдерживаться. — Почему ты хочешь так поступить? Я доказала, что могу заниматься хозяйством без тебя, и ты должен разрешить мне продолжить это дело. Это ведь также и мое имение. Я не могу целый день сидеть и вышивать, если в силах помочь тебе управлять Ллинвиддом.
Его лицо стало совсем мрачным, и Джулиана смягчилась.
— Я понимаю, ты думаешь наказать меня, сделав гостьей в собственном доме. Но разве ты не видишь, как это глупо? Вместе мы сможем сделать для Ллинвидда гораздо больше, чем ты один. И если мы должны жить как муж с женой…
— Жить как муж с женой? — Воган удивленно взглянул на нее. — Но в этом-то и вся загвоздка. Ты моя жена, только когда тебя это устраивает — в кабинете, на кухне. Но не в постели.
Джулиана густо покраснела. Аицо Вогана впервые за этот вечер стало суровым, хотя голос звучал обманчиво мягко:
— Ты приказала лакею вынести твои вещи из нашей спальни в Голубую комнату, хотя я недвусмысленно тебе это запретил.
Джулиана заложила дрожащие руки за спину. Она проделала это, пока Рис был в конюшнях, и велела лакею ничего не говорить мужу. Откуда же он узнал?
Словно бы услышав немой вопрос, он ответил:
— Помнишь, я велел слугам приходить ко мне, если у них есть вопросы. Они не так глупы и поэтому пообещали. Они понимают, кто хозяин в доме. Поэтому они сделали, как я сказал, и перенесли твои вещи назад.
Потрясенная услышанным, Джулиана попыталась отвернуться, но Воган схватил ее за руку и притянул к себе. Он наклонился к ней так, что его губы почти касались ее щеки.
— Ну так что, Джулиана? Я вижу, ты хочешь обладать главной привилегией супруги — быть хозяйкой в доме. Я признаю, что у тебя это хорошо выходит, и считаю, что недурно было бы управлять имением вместе. Но только при одном условии. — Когда он обвил рукой ее талию и прижался губами к ее волосам, стало совершенно ясно, каким будет его условие. — Обещаешь ли ты быть женою мне во всех смыслах? Обещаешь ли ты делить со мной постель? По своей воле?
Ей так хотелось ответить «да», особенно когда он был так близко и ей так легко было вспомнить то трепетное ощущение, которое вызывали в ней его поцелуи. Его дыхание на ее щеке было таким теплым и манящим, а его рука у нее на талии искушала ее сделать один шаг и упасть к нему в объятия.
Но Джулиана не могла принять это условие. Если она позволит ему таким образом купить ее, она скоро сама пожалеет об этом. Рис жаждет не ее, а ее тела. Он хочет видеть в ней бесчестную предательницу и в то же время заниматься с ней любовью. Вся ее гордость, все достоинство восставали против этого.
— Нет, — прошептала она. — Я не хочу делить с тобой постель до тех пор, пока ты не перестанешь видеть в любви еще одно сражение.
Рис отскочил от нее и прорычал:
— Прекрасно. Спи, где хочешь. Но приготовься к долгим дням вышивания и безделья. Потому что этот дом только тогда станет твоим, когда ты будешь принадлежать мне.
И Воган стремительно выбежал из комнаты.
14
Но Джулиана не казалась радостной. Она выглядела… потерянной. Это было самое подходящее слово. С тяжелейшим вздохом она повернулась к столу и увидела раскрытый гроссбух и кипу хозяйственных бумаг. Ее лицо лишь еще больше омрачилось, когда она поняла, чем занимался Рис.
Воган пошевелился, и неосторожное движение выдало его. Джулиана вздрогнула, подняла голову и увидела кого-то, прячущегося за портьерой.
— Боже праведный! — вскрикнула она, прижав руку к груди.
Только когда он покинул свое убежище, она с облегчением вздохнула.
— Черт возьми, Рис, как ты напугал меня! Я не подозревала, что ты здесь.
— Я… — Он запнулся, не придумав, как объяснить, что он подслушивал. И вместо этого спросил: — Кто этот мальчик?
На какой-то момент Джулиана смутилась, но потом ее лицо прояснилось.
— А, ты имеешь в виду Эвана! Это сын одного из твоих арендаторов, Томаса Ньюкома.
— Я помню Томаса. Горячая голова!
— Да. И он совершенно не понимает важности образования.
— Для фермера обычно считать науку пустой тратой времени.
— Я знаю. Но Эван не просто сын фермера. Он исключительно талантлив. До наших занятий он не умел ни читать, ни писать и говорил только по-валлийски. Но прошло четыре года, и он выучился грамоте не только по-валлийски, но и по-английски, и по-французски. И даже начал изучать греческий язык.
— Греческий? — удивленно переспросил Рис. — И французский тоже? Мой Бог, сколько же лет мальчику?
— Двенадцать. Потрясающе, не правда ли? У него фантастические способности к языкам. И все труды пойдут прахом, если вмешается его отец.
Рис потер подбородок.
— Может быть, мы найдем способ убедить мистера Ньюкома, что его сыну образование принесет пользу. Конечно же, мы что-нибудь придумаем, чтобы не причинить мальчику неприятностей.
Она недоверчиво посмотрела на мужа.
— Ты действительно собираешься ему помочь?
— Разумеется. Мне выгодно иметь как можно больше образованных арендаторов.
И за свои слова Рис был награжден ослепительнейшей улыбкой, напомнившей ему их первую встречу там, на собрании «Сынов Уэльса». Боже, какая же все-таки у нее красивая и очаровательная улыбка!
— Если тебе удастся отдать Эвана в школу, это будет значить для меня очень много. — Ее глаза сияли.
— Я вижу, мальчишка очень важен для тебя. Ты не возражаешь, если я спрошу, почему?
— Я познакомилась с Эваном, когда садовник поймал его на краже слив из сада. Его привели ко мне, и мне полагалось отругать его. — Она рассмеялась и начала расхаживать по кабинету. — Вместо этого мы говорили о книгах из твоей библиотеки. Он был совершенно потрясен. И я сказала ему, что в качестве «наказания» он будет приходить сюда каждый день в течение месяца на урок чтения. После этого… он стал приходить несколько раз в неделю. Я плачу ему небольшую сумму за помощь мне в саду, но большую часть времени мы с ним занимаемся. Его отец доволен, что сын работает на «ее милость», а Эван получает хоть и не систематическое, но все же сносное образование.
Рис тяжело вздохнул. Теперешняя Джулиана нисколько не была похожа на ту легкомысленную, взбалмошную девушку, которую он рисовал в своем воображении.
— Ты поступаешь очень великодушно.
Услышав его мягкий голос, Джулиана остановилась около одного из книжных шкафов. От удовольствия ее лицо зарделось нежным румянцем.
— Вовсе нет. Как ты сказал, мне просто выгодно иметь хорошо образованных арендаторов.
— Я вижу, не менее выгодным для тебя был и надлежащий присмотр за моим имением?
Смена темы, казалось, несколько удивила Джулиану. Она нервно провела пальцем по корешку книги, словно проверяя ее чистоту.
— Что ты имеешь в виду?
— Почему ты так много работала для возрождения Ллинвидда? Я просмотрел учетные книги, долго говорил с миссис Робертс и твоим управляющим Джеффри Ньюнсом. Оба подтвердили, что положение дел в имении резко изменилось к лучшему, когда ими стала заниматься ты. Зачем это тебе?
Она взглянула на него с горькой улыбкой.
— Ведь это же мое приданое! Мне следовало содержать его в прекрасном состоянии для моего будущего мужа. Разве я не права?
— Я думал об этом. — И поспешно добавил: — Но ты могла все это делать на расстоянии, через Ньюнса, ты же предпочла действовать иначе. — Не отрывая от нее глаз, он показал на книжный шкаф, где стояли его книги. — Ты, безусловно, не обязана была брать мои вещи из дома Моргана и привозить их сюда. И все же ты это сделала. Почему?
В сумеречном свете ее кожа походила цветом на отполированную слоновую кость, а волосы на изысканное вишневое дерево. Она храбро, почти вызывающе выдержала его взгляд.
— Сам знаешь почему. Но просто не хочешь верить очевидному.
Пока он стоял, не зная, что ответить, Джулиана оторвала от него взгляд и пошла к двери.
— Увидимся за обедом, — тихо бросила она, не оборачиваясь.
И вышла, оставив его с тоской в душе и сотней новых вопросов. И ни один из них, похоже, не имел ответа.
Джулиана ожидала Вогана в столовой, нервничая, как девушка на первом свидании. Она ходила вдоль стола из конца в конец, поправляя то серебряную вилку, то фарфоровую тарелку. Стол был сервирован поистине безупречно.
Она никак не могла решить, как же ей быть с обедом. Может, сделать такой обед, чтобы вернувшийся в родные края изгнанник смог получить истинное наслаждение? Или сделать обед наказанием, попытавшись отплатить за недоверие к ней? В конце концов жажда мира и гордость за процветающий Ллинвидд победили в ней мстительные инстинкты. Почему бы не продемонстрировать ему, как чудесно, когда царит гармония? Тогда, если он будет продолжать ее мучить, он хотя бы будет знать, что потерял.
С миссис Робертс они долго обдумывали меню, стараясь включить в него как можно больше валлийских блюд, поскольку кухарка, оставшаяся от прежней прислуги, заявила, что молодой хозяин всегда питал к ним особую страсть. Стол был покрыт кружевной скатертью, уставлен тончайшим фарфором и серебром. Джулиана проинструктировала слуг, как им следует себя вести, чтобы расположить к себе хозяина.
По такому случаю она оделась с особенной тщательностью. Дарси всегда настаивал, чтобы в Нортклифф-Холле к обеду семья садилась при полном параде. В Ллинвидде же Джулиана одевалась значительно скромнее. Но на сей раз на ней было нарядное голубое с полосками жаккардовое платье и роскошно вышитый корсаж. Она даже велела горничной уложить себе волосы, что делала весьма редко.
Джулиана с улыбкой дотронулась до своей прически. Теперь она покажет Рису, что может быть образцовой женой, если захочет.
А что, если ему это все равно? Что, если он будет груб и требователен? Или, может, она ошиблась и он не захочет валлийской пищи? Джулиана оглядела комнату. Что, если ему не понравится, как она переделала столовую?
Что ж, если так, это уже не ее дело, решила она, пожав плечами. Если он не сможет оценить усилия, затраченные ею на этот обед, тогда он в самом деле грубое, невоспитанное животное и между ними никогда не будет мира.
Лицо Джулианы омрачилось. Что ж, в таком случае, она в следующий раз выставит перед ним тарелку простой овсянки.
Но, однако ж, нынче вечером Рис все же доказал, что может быть справедлив, когда захочет. Разговор в кабинете ее очень ободрил. Оказалось, за безрассудным поведением скрывался вполне разумный человек. Человек, чья гордость несказанно страдает. И все же он попытался разобраться в том, что произошло, и не стал безоговорочно верить россказням Дарси. В конце концов, может, мир между ними не так уж и невозможен?
— Я не слишком поздно? — раздался громкий голос от дверей.
У Джулианы бешено заколотилось сердце. Он уже здесь. Изо всех сил стараясь подавить волнение, Джулиана приветствовала его сердечной улыбкой.
Похоже, он удивился, но тоже ответил ей широкой обезоруживающей улыбкой, некогда так пленившей ее сердце.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, направляясь к столу. — Этот цвет очень тебе идет.
От столь неожиданных комплиментов Джулиана смутилась и низко наклонила голову. Рис подошел к ней вплотную, взял ее руку и поцеловал. Перед тем как отпустить ее, он запечатлел легкий поцелуй на ее запястье, отчего все тело Джулианы пронзила сладостная дрожь.
— Прелестный цвет, — произнес он и распрямился.
Она заставила себя посмотреть ему в глаза и тут же пожалела об этом. Его взгляд пылал такой страстью, что разжег в ней ответный огонь желания. «О Господи! — подумала Джулиана. — Зачем он это со мной делает?»
— Т-ты тоже хорошо выглядишь, — совершенно ничего не соображая, пробормотала она.
— Да? — Он удивленно поднял бровь. — Ты не боишься, что я зазнаюсь от твоей похвалы?
Эти шутливые слова напомнили ей прежнего Риса и то, как он поддразнивал ее в первые дни их знакомства. Он же продолжал по-прежнему крепко держать ее руку.
— Что ж, наверно, мне следует быть сдержанней в комплиментах, — не задумываясь ответила Джулиана. — Мистеру сквайру следует быть поскромнее. И упаси Бог допустить, чтобы мистер сквайр принялся разгуливать в бриджах цвета фуксии, как щеголи из Клуба франтов.
Рис весело расхохотался. Потом, не выпуская ее руки, он проводил Джулиану к ее стулу. Усадив ее, он занял место во главе стола под зачарованным взглядом жены.
Впервые за сегодняшний день он не казался напряженным. И ее слова по поводу его костюма были совершенно справедливыми. Он оделся так, как и в торжественный вечер, устроенный по случаю ее помолвки. Узкие атласные брюки и прекрасно сшитый камзол подчеркивали его мускулистые бедра и плечи. Годы физической работы на море развили его мышцы и сделали тоньше его лицо. Если раньше он был строен и гибок, словно острый клинок, то теперь он походил на мощный разящий меч. Этим, наверно, и объясняется, почему он показался ей столь грозным и внушительным при первой встрече.
Но в то же время он стал и еще более красив. Суровые морщины, избороздившие его чело, лишили его юношеской свежести, но придали чертам мужественную определенность, чудесные смоляные волосы все так же блестели при свете свечей. Это были его собственные волосы, заплетенные сзади в косичку, и Джулиана была очень рада, что он пренебрегал модой, заставляющей мужчин носить пудреные парики и румянить щеки. Слава Богу, он никогда не будет франтом.
— Ты знаешь, у американцев есть песенка о франтах, — сказал он, усаживаясь за стол. — Она называется «Янки Дудль Денди». Я слышал, как ее пели в таверне перед сражением.
Воган позвонил в колокольчик, подавая сигнал к началу обеда.
— А какие там слова? — спросила Джулиана, стараясь удержать Риса в этом миролюбивом настроении. К тому же ее искренне интересовала его жизнь в Америке. Прищурив глаза, он запел для нее песенку о человеке на пони; и пока он пел, Джулиана почти видела его в американской таверне, распевающим боевой гимн колонистов. Бедный Рис! Он был так долго вдали от родного Уэльса, что вынужден был петь о свободе чужой страны. Как это ужасно — быть изгнанником, а затем заложником в чужом краю!
Эти мысли растревожили Джулиану. Безусловно, он имел право злиться на нее за все происшедшее, даже если в этом была виновата не она сама, а ее братья. В конце концов, если бы он вообще ее не встретил, его бы не завербовали. Если бы он не осмелился ее полюбить, его никогда бы не отправили в изгнание.
Открылась дверь, слуга внес горячий суп и разлил его в бульонные чашки. Рис прервал свою песню, нагнулся над чашкой, и улыбка исчезла с его лица. Какое-то время он пристально вглядывался в горячую жидкость с плавающими в ней по старинной валлийской традиции нежными лепестками бархатцев.
«О Боже, — испугалась Джулиана, — он, верно, терпеть не может этот суп. Не нужно было слушать кухарку!»
Он поднял голову над чашкой.
— Ты знаешь, сколько прошло времени с тех пор, как я в последний раз ел эту похлебку?
Стараясь не показать своего волнения, она легко угадала:
— Шесть лет?
— Даже больше. Тогда я отправился в странствия по Европе… как раз тогда, когда Ллинвидд… поменял владельца.
Она кивнула. Воган зачерпнул ложку супа, и Джулиана затаила дыхание. Но тут же вздохнула с облегчением — на его лице застыло невыразимое блаженство.
— Удвой кухарке жалованье, — улыбнулся Воган. — Дай ей все, что она захочет, но пусть она готовит этот суп каждый день до самого второго пришествия.
Джулиана не смогла сдержать улыбки. Она готова была просто расцеловать кухарку. Удвоить ей жалованье? Это стоит сделать, хотя бы ради того, чтобы видеть Риса таким оживленным. И чувствовать себя ему равной, а не кающейся грешницей.
— Правильно ли я поняла, — желая подзадорить его, спросила она, — что эта похлебка не входила в твое американское меню?
Он отломил кусок хлеба и бросил его в суп.
— Ни в американское, ни во флотское. — При упоминании флота ее лицо погрустнело, и он поспешно добавил: — Но в Америке были другие интересные блюда.
— Да? — Она проглотила ложку супа. — И какие же?
— Скажем, суп из мидий. Это просто мидии в густом бульоне, но американцы добавляют в него еще какие-то специи… в общем, это замечательное блюдо, если его готовит хорошая кухарка.
Джулиана отложила ложку, у нее вдруг пропал весь аппетит.
— И кто готовил его для тебя? — спросила она, разом вспомнив обо всех женщинах, с которыми, как говорил, он спал.
Но Воган, казалось, не заметил ее изменившегося голоса.
— Чаще всего моя хозяйка. Когда я не выходил в море, то жил больше в меблированных комнатах. Вот так и сэкономил уйму денег. — Он проглотил ложку супа и ухмыльнулся. — Видела бы ты эту ужасающую женщину. С седыми волосами, с плоским лицом, вдвое толще тебя. И если кто-нибудь входил на кухню, она вышвыривала его одним ударом огромного кулака. Горничные, лакеи, солдаты — от всех оставалось лишь мокрое место. Но она умела потрясающе готовить.
Джулиана с облегчением вздохнула. Пожалуй, трудно было представить Риса в постели с этакой амазонкой.
— Расскажи мне о твоей жизни в Америке. Я читала о колониях и всегда задавалась вопросом, действительно ли там такая захватывающая жизнь, как описывается в рассказах.
Он взглянул на нее с изумлением.
— Ты серьезно? Ты действительно хочешь узнать об Америке?
— Да. Очень.
Он пожал плечами.
— Хорошо. Что бы ты хотела узнать?
Следующий час пролетел, словно в тумане. Стоило только попросить, и Рис с удовольствием принялся рассказывать ей о колонистах. Ей они казались какой-то разношерстной компанией — все эти говорящие по-английски голландцы из долины Гудзона, шотландцы из Северной Каролины, воинственные племена индейцев и даже англичане, порой любящие, а порой и ненавидевшие свою отчизну. Занимаясь каперством, он изучил все американское побережье и за три года повидал больше, чем она за всю жизнь.
Блюда все прибывали и прибывали — заливные миноги, жареный гусь, вареный лук-порей с беконом, консервированные абрикосы… Но Джулиана к ним едва притронулась. Вместо того она, затаив дыхание, впитывала истории Риса о людях, которые раскрашивали свои тела и полунагие шли в бой, о деревянных укреплениях, густых лесах и тучных полях, возделываемых рабами.
— Это звучит так дико! — сказала Джулиана, когда он прикончил вторую порцию хлеба, запеченного с сыром, столь любимого валлийцами. — Как люди могут растить детей и мирно жить, если над их головами раздаются воинственные кличи индейцев?
Рис фыркнул от смеха и вытер рот.
— Боюсь, я дал тебе такой же искаженный образ Америки, как и твои книги. Но, знаешь, это твоя вина. Ты — превосходная слушательница, а потому я не удержался и кое-что приврал. На самом деле воинственные индейцы, а вернее, остатки некогда могучих племен обитают лишь в девственных лесах в самой глубине материка. В прибрежных же городах и на плантациях протекает совершенно цивилизованная жизнь. Люди ходят в театр, в церковь, дети каждый день посещают школу… все это не слишком уж отличается от Уэльса или Англии…
В этот момент слуга внес слоеный торт, над которым, как стало известно Джулиане, кухарка трудилась с самого момента их приезда. Рис со смехом указал на него.
— Но чего точно я не видел в Америке, так это столь изысканно украшенного слоеного торта. Кухарка превзошла самое себя.
Пока лакей разрезал десерт и раскладывал его на тарелки, лицо Риса внезапно стало серьезным. Он откинулся на стуле и медленно потягивал вино, не сводя глаз с Джулианы. В своем нарядном костюме он смотрелся просто великолепно. На какую-то долю секунды она вспомнила прошлую ночь и его грубые притязания. Но сегодня все было иначе. Хотя он и казался ей по-прежнему властным и самоуверенным, в его взгляде она прочла также и приглашение. Приглашение и желание. Он дождался, пока их обнесли тортом, затем отставил свои стакан и наклонился к ней через стол.
— Кухарка была не единственной, кто превзошел себя. Это был настоящий праздник для изгнанника, Джулиана. Если бы я сам заказывал каждое блюдо, я не сделал бы лучшего выбора. Должно быть, ты готовилась к этому приему с самого нашего приезда.
Его похвала воодушевила ее. Глядя в тарелку, Джулиана ответила:
— Поверишь или нет, но я думала об этом обеде для тебя с тех самых пор, как ты покинул Уэльс. Я была уверена, что, если… что, когда ты вернешься, тебе захочется отведать тех блюд, которых ты был лишен… за границей. — Она не смогла заставить себя сказать «на флоте».
— Спасибо. — Когда она подняла на него взгляд, Рис мягко сказал: — Спасибо за такое внимание. Это было не тем, что я… Я просто не знал, чего ожидать.
Он был так искренен, что она не удержалась:
— По правде, после вчерашней ночи я не хотела тебе ничего подавать, кроме обыкновенной овсянки, но кухарка просто восстала. Ей так хотелось порадовать тебя своими кулинарными талантами!
Рис рассмеялся и отрезал себе кусок торта. Но не стал его есть, а задумчиво смотрел на Джулиану.
— А ты? Ты не хочешь порадовать меня своими талантами?
Она пристально рассматривала свой кусочек торта.
— Может быть.
— Я просто потрясен, уверяю тебя. Но я был потрясен и раньше, Джулиана. Домом… обстановкой… прислугой… Я считаю, ты прекрасно со всем справилась, даже если ты сделала все это и не для меня.
Она хотела ответить, что все это было для него, но вдруг заколебалась. Так ли это? Для него ли она старалась, поднимая Ллинвидд? Или же только для того, чтобы доказать семье, что она способна сама позаботиться о себе? Чтобы доказать свою значимость в мире, где женщину расценивают только как покорную жену, не более?
Да, сначала ее любовь к Ллинвидду, гордость за него были связаны с одним лишь желанием сохранить его для Риса. Когда же надежда увидеть мужа исчезла, стремление остаться в Ллинвидде только окрепло. Она видела истинное счастье в том, чтобы превратить этот край в цветущий уголок. И это уже не имело никакого отношения к Рису.
Теперь же она смело глядела в глаза мужу, гордясь тем, что ей удалось совершить.
— Вот например, — Рис обвел рукой столовую, — мне нравится, что ты сделала с этой комнатой. Она мне всегда казалась слишком темной. С этими подвесными лампами и по-новому окрашенная она выглядит значительно веселее. И не кажется такой пустой. В ней стало больше мебели?
— Прибавился только этот буфет. — Джулиана указала на предмет ее гордости — массивный валлийский фигурный буфет из красного дерева с резными дверцами.
Рис поднялся и подошел поближе.
— Прекрасная работа. Где ты его нашла?
— Я заказала его у одного столяра в Кармартене.
— Прекрасно. Я полагаю, ты заплатила за него из доходов от Ллинвидда?
Она покачала головой.
— Не совсем так. Я купила его еще до того, как Ллинвидд стал приносить доход. Я воспользовалась своими деньгами, тем содержанием, что выплачивал мне отец, и заплатила за буфет.
Рис с удивлением взглянул на нее, будто она сообщила ему нечто странное.
— Твоим содержанием? И твой отец одобрял это?
— Он не знал. Я распорядилась этими средствами по своему усмотрению.
— Сколько именно из твоего содержания шло на поддержание Ллинвидда?
— Иногда половина. В какой-то год — две трети.
Он подошел к ней и решительно заявил:
— Ты поступила благородно, но теперь этому конец. Тебе больше не нужно тратить ничего на Ллинвидд. У меня для этого достаточно денег. Я предпочел бы, чтобы ты расходовала свои деньги на всякие женские безделушки: туалеты, украшения…
— Я предпочитаю вкладывать эти средства в Ллинвидд. — Она встала. — Здесь еще столько нужно сделать, стольким обзавестись!
— Позволь мне этим заняться. А ты больше ни о чем не беспокойся. Если тебе нужно что-нибудь из мебели, скажи мне, и я об этом позабочусь… Иначе…
— Иначе ты будешь делать все сам, без меня? — Джулиана больше не могла сдерживаться. — Почему ты хочешь так поступить? Я доказала, что могу заниматься хозяйством без тебя, и ты должен разрешить мне продолжить это дело. Это ведь также и мое имение. Я не могу целый день сидеть и вышивать, если в силах помочь тебе управлять Ллинвиддом.
Его лицо стало совсем мрачным, и Джулиана смягчилась.
— Я понимаю, ты думаешь наказать меня, сделав гостьей в собственном доме. Но разве ты не видишь, как это глупо? Вместе мы сможем сделать для Ллинвидда гораздо больше, чем ты один. И если мы должны жить как муж с женой…
— Жить как муж с женой? — Воган удивленно взглянул на нее. — Но в этом-то и вся загвоздка. Ты моя жена, только когда тебя это устраивает — в кабинете, на кухне. Но не в постели.
Джулиана густо покраснела. Аицо Вогана впервые за этот вечер стало суровым, хотя голос звучал обманчиво мягко:
— Ты приказала лакею вынести твои вещи из нашей спальни в Голубую комнату, хотя я недвусмысленно тебе это запретил.
Джулиана заложила дрожащие руки за спину. Она проделала это, пока Рис был в конюшнях, и велела лакею ничего не говорить мужу. Откуда же он узнал?
Словно бы услышав немой вопрос, он ответил:
— Помнишь, я велел слугам приходить ко мне, если у них есть вопросы. Они не так глупы и поэтому пообещали. Они понимают, кто хозяин в доме. Поэтому они сделали, как я сказал, и перенесли твои вещи назад.
Потрясенная услышанным, Джулиана попыталась отвернуться, но Воган схватил ее за руку и притянул к себе. Он наклонился к ней так, что его губы почти касались ее щеки.
— Ну так что, Джулиана? Я вижу, ты хочешь обладать главной привилегией супруги — быть хозяйкой в доме. Я признаю, что у тебя это хорошо выходит, и считаю, что недурно было бы управлять имением вместе. Но только при одном условии. — Когда он обвил рукой ее талию и прижался губами к ее волосам, стало совершенно ясно, каким будет его условие. — Обещаешь ли ты быть женою мне во всех смыслах? Обещаешь ли ты делить со мной постель? По своей воле?
Ей так хотелось ответить «да», особенно когда он был так близко и ей так легко было вспомнить то трепетное ощущение, которое вызывали в ней его поцелуи. Его дыхание на ее щеке было таким теплым и манящим, а его рука у нее на талии искушала ее сделать один шаг и упасть к нему в объятия.
Но Джулиана не могла принять это условие. Если она позволит ему таким образом купить ее, она скоро сама пожалеет об этом. Рис жаждет не ее, а ее тела. Он хочет видеть в ней бесчестную предательницу и в то же время заниматься с ней любовью. Вся ее гордость, все достоинство восставали против этого.
— Нет, — прошептала она. — Я не хочу делить с тобой постель до тех пор, пока ты не перестанешь видеть в любви еще одно сражение.
Рис отскочил от нее и прорычал:
— Прекрасно. Спи, где хочешь. Но приготовься к долгим дням вышивания и безделья. Потому что этот дом только тогда станет твоим, когда ты будешь принадлежать мне.
И Воган стремительно выбежал из комнаты.
14
Дарси торопливо шагал по направлению к дому Летиции. Беспокойство его было вызвано запиской, переданной ею накануне. Раньше Летиция никогда сама не просила его прийти. Она выжидала, пока страсть возобладает над ним и он прибежит к ней сам. Это и нравилось Дарси, и раздражало. Он не был нужен ей так же сильно, как она ему.
Но сегодня она вызвала его, и, вместо того чтобы сразу броситься к ней, как он поступил бы прежде, Дарси провел некоторое время в раздумьях. От излишней поспешности его удерживал страх. Он перебирал в голове все возможные причины, по которым Летиция могла захотеть его видеть, и ни одна из них не была приятной. Либо Воган поговорил с ней, либо привез какое-то известие от этого негодяя Пеннанта, либо… Он не решался даже и помыслить об этом: что, если Морган Пеннант вернулся живой и невредимый…
Дарси шел по извилистой тропинке, освещенной светом, падавшим из окон домика. Внезапно он подумал, что ему, пожалуй, следовало бы получше подкрепиться горячительным накануне такой встречи.
В доме царило зловещее молчание. Малыш Эдгар, должно быть, уже в постели. Обычно Дарси еще издали слышал, как Летиция снует по дому, хлопоча по хозяйству. С бьющимся от недобрых предчувствий сердцем Дарси толкнул дверь, не утруждая себя стуком.
Увиденное лишило его дара речи. Его возлюбленная Летиция была в объятиях незнакомого мужчины. Дарси почудилось, будто все его тело налилось тяжелым свинцом. В глазах потемнело, словно с яркого солнечного света он внезапно попал в мрачное подземелье. Подземелье, где бродят призраки. Ибо Дарси догадывался, кто этот незнакомец.
Но сегодня она вызвала его, и, вместо того чтобы сразу броситься к ней, как он поступил бы прежде, Дарси провел некоторое время в раздумьях. От излишней поспешности его удерживал страх. Он перебирал в голове все возможные причины, по которым Летиция могла захотеть его видеть, и ни одна из них не была приятной. Либо Воган поговорил с ней, либо привез какое-то известие от этого негодяя Пеннанта, либо… Он не решался даже и помыслить об этом: что, если Морган Пеннант вернулся живой и невредимый…
Дарси шел по извилистой тропинке, освещенной светом, падавшим из окон домика. Внезапно он подумал, что ему, пожалуй, следовало бы получше подкрепиться горячительным накануне такой встречи.
В доме царило зловещее молчание. Малыш Эдгар, должно быть, уже в постели. Обычно Дарси еще издали слышал, как Летиция снует по дому, хлопоча по хозяйству. С бьющимся от недобрых предчувствий сердцем Дарси толкнул дверь, не утруждая себя стуком.
Увиденное лишило его дара речи. Его возлюбленная Летиция была в объятиях незнакомого мужчины. Дарси почудилось, будто все его тело налилось тяжелым свинцом. В глазах потемнело, словно с яркого солнечного света он внезапно попал в мрачное подземелье. Подземелье, где бродят призраки. Ибо Дарси догадывался, кто этот незнакомец.