Мартин Мишель. Украденные мгновения

   — Не знаю, — пожав плечами, ответила Харли. — Думаю, ему мог сказать твой отец.
   — Что ему было нужно? — потребовал ответа Дункан.
   На лице Харли вместо улыбки снова появилась кривая усмешка.
   — Он хотел, чтобы я вернулась с ним в «Ритц».
   — Зачем?
   — Он сказал, что беспокоится обо мне. Я, естественно, отказалась, мы перекинулись двумя-тремя словами. Результатом разговора он остался недоволен, но смирился с ним. Вот, собственно, и вся история.
   Дункан пригладил свои черные как смоль волосы. Она почти физически ощутила напряжение, исходящее от его сильного тела.
   — Сначала люди Жискара, потом Бойд. Ты отправишься в один из охраняемых агентством домов и побудешь там, пока все не кончится.
   — Нет, — возразила Харли, которую не покидало чувство, что она на их с Дунканом беседу смотрит как бы со стороны. — Я не хочу вновь оказаться в клетке.
   — А я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности со стороны парней Жискара и твоего любящего менеджера! Он связан с Анжело Маурицио, Харли. Ты отправишься в безопасное место, и точка.
   — Катись ты к черту! — сопротивлялась Харли. — У тебя нет никакого права указывать мне что делать.
   — Ты мой клиент. И я отвечаю за твою безопасность. Я…
   — Единственная вещь, за которую ты отвечаешь, Дункан Ланг, это расследование махинаций Бойда. Все.
   — Черт побери, Харли, — схватил ее за плечи Дункан, — это не фильм про Джеймса Бонда. Здесь реальная жизнь, и эти люди по-настоящему опасны.
   — Ты никак не можешь понять, — возразила ему Харли, вырываясь, — я прекрасно справилась с тремя мужчинами сегодня утром, и я не нуждаюсь в твоей опеке. Я в состоянии позаботиться о себе сама.
   Дункан развернулся, обошел вокруг стола, остановился прямо перед ней и посмотрел ей в глаза.
   — Позволь, в конце концов, приставить к тебе парочку телохранителей.
   — Нет!
   Дункан издал нечто среднее между стоном и приглушенным воплем ярости.
   — Ты самая упрямая, вздорная, капризная женщина, что я встречал за всю свою жизнь.
   — Спасибо.
   Со вздохом Дункан взял в ладони ее лицо.
   — Неужели не понимаешь, что для меня ты что-то совершенно особенное и необычайно ценное, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
   Прикоснувшись к ней, он вновь заставил ее задрожать. Одним лишь невинным прикосновением ему удалось завести все ее чувства, застав при этом врасплох.
   — Спасибо, — прошептала она, зная, что вся светится от счастья. Он должен испытывать то же самое, то же желание, не ведающее сострадания и жалости, ту же боль, те же токи, пробегающие между ними и пронизывающие их изнутри.
   Дункан вдруг резко отстранился и отвернулся от нее.
   — Во всем виноват я, — пробормотал он. — Я давно должен был раскопать, в чем замешан Бойд. Тогда бы он был не опасен. А тебя бы не донимали головорезы Жискара, просто потому что не увидели бы в моей компании.
   — Дункан, — спокойно проговорила Харли, — Дезмон и Луи со мной были очень вежливы. Они не посмеют причинить мне зло или даже просто напугать меня.
   — Харли, — Дункан резко повернулся к ней. Казалось, что в его темных глазах бушевал шторм, — пожалуйста, дай мне какой-нибудь повод, чтобы я начал избегать тебя.
   Она судорожно вздохнула.
   — Зачем?
   Он стоял, сжав кулаки. Его лицо было напряжено.
   — Потому что, если я не буду видеть тебя, тогда, возможно, всего лишь возможно, я не буду думать о тебе каждую проклятую секунду.
   — О! — только и смогла вымолвить Харли. Дункан больше не мог совладать с собой. Его поцелуй был жадным и нежным одновременно. О, да! Она обвила его шею руками, возвращая поцелуй. Желание и радость, переполнявшие ее, перехлестывали через край.
   — Боже, — выдохнул Дункан, отрываясь от ее губ, но не выпуская Харли из объятий. Она прижималась щекой к его крепкой груди, вслушиваясь в сумасшедшее биение его сердца, и, зажмурив глаза, мечтала всегда быть рядом с ним. — Со мной никогда не случалось такого, — сказал он с еле заметным удивлением в голосе. — Ты угрожаешь разрушить все то, что я до сих пор считал в себе незыблемым. Я не знаю, что мне делать.
   — Пожалуй, это меня радует, — прошептала Харли. Ее тело каплю за каплей впитывало в себя его жар и силу. — Все это время я тоже думала только о тебе. Когда я ехала в автобусе, а потом бродила по музею, и даже когда разглядывала скверное изображение Джона Уэйна, все мои мысли были о тебе.
   Его смех защекотал ее ухо. Он отодвинулся от Харли, и они смотрели друг на друга, взявшись за руки.
   — Мы едва знакомы, — попытался пошутить он.
   — Я так не думаю, — возразила Харли, вглядываясь в его черные глаза. — Мы, быть может, не очень хорошо знаем самих себя, но уж точно знаем друг друга.
   — Ты опасна, — шепнул Дункан. Он медленно провел пальцем по ее губам
   — Но ты должна помнить, Харли, я очень сложный человек, с такими ты еще не сталкивалась.
   — Знаю.
   — Ты не должна забывать, что я не признаю серьезных отношений между мужчиной и женщиной.
   — Я не забываю об этом.
   — Ладно, хорошо. Но помни, что мною интересуется полиция, ФБР и французская мафия.
   — Похоже, тебе просто необходим хороший друг.
   Его глаза потемнели.
   — А если мне нужна любовница?
   Дункан почувствовал, что она затрепетала в его объятиях. Он ждал ответа. Она ведь могла сказать все что угодно.
   — А если со мной ты потеряешь голову?
   Его пальцы скользнули по щеке Харли и зарылись в ее волосах. Боже, как ей нравились его прикосновения.
   — Я уже сказал, что думаю о тебе постоянно, каждое мгновение, рядом ты или нет. Ты в самом деле мое безумие. Моя нынешняя жизнь сплошная неразбериха и сумятица. Но не иметь тебя рядом — невыносимо.
   — Дункан…
   В этот момент телефон на столе издал звук, напоминающий сирену.
   — Что это за чертовщина? — спросила она Дункана, когда тот торопливо подтолкнул ее к креслу.
   — Эмма посылает мне предупредительный сигнал, — бросил он, встав около стола. — Идет отец.
   Дверь распахнулась, и в кабинет величественно прошествовал Колби Ланг. Он замер, увидев Харли.
   — Добрый день, мисс Миллер.
   — Здравствуйте, мистер Ланг. Рада видеть вас, — спокойно ответила Харли, будто минуту назад она не трепетала в объятиях его сына.
   — Вы, без сомнения, обсуждали ваше дело.
   — Конечно. Все продвигается достаточно успешно. Дункан великолепно проводит расследование. Вы должны им гордиться.
   Дункан повернулся к отцу с совершенно бесстрастным выражением лица. Харли тоже внимательно смотрела на Ланга-старшего.
   — Думаю, что… некоторый потенциал у моего сына есть, — ответил Колби Ланг. — Дункан, когда у тебя будет минута, я хотел бы тебя на пару слов. — С этим он покинул кабинет, не хлопнув дверью по обыкновению.
   Харли подняла глаза на Дункана.
   — Разговор пойдет о бриллиантах? — спросила она.
   Он обернулся и посмотрел на нее с унылой усмешкой.
   — Боюсь, что да. Похоже, в конце концов мне придется заняться этой проблемой. С полицией и семьей я как-нибудь управлюсь, но, когда французская мафия рвется вытрясти из меня бриллианты на миллион долларов, да еще и на тебя наезжает, я просто вынужден начать поиски настоящего вора, и как можно быстрее.
   Харли кивнула.
   — Пора брать судьбу в свои руки.
   Черные глаза, прищурившись, взглянули на нее.
   — Харли, я не завожу длительных связей.
   —Да, да, конечно, — пробормотала она. — Я помню об этом.
   — Слушай, — начал он, заводясь и теряя душевное равновесие, — ведь я пытаюсь быть честным с тобой и хочу объяснить, что ты можешь распроститься со своим отпуском, свободой, а возможно, и сердцем, если вдруг по глупости увлечешься мной. Лучше бы тебе держаться от меня подальше, Харли. Нам надо остановиться прямо сейчас. Потом нас уже ничто не остановит…
   Харли понимала, что улыбается совершенно глупой улыбкой, но ничего не могла с собой поделать. Она понимала, что радоваться особенно нечему. Это его «люби меня — оставь меня» совершенно выбило ее из колеи. В нем нет отеческого опекунства Бойда. Не дает он и ощущения безопасности и какой-то надежности. Он весь — сплошная опасность, и не только из-за этих французов; он пробудил в ней новые чувства, заставил мечтать об осуществлении самых потаенных желаний. Чувственных желаний. Желаний сердца.
   — Надо наслаждаться жизнью каждый миг, — едва слышно изрекла она чью-то мысль.
   Глаза Дункана широко раскрылись. Он соскользнул со стола.
   — Харли?
   — Поужинай со мной сегодня вечером. В семь. Выбор надежного убежища — за тобой.
   Дункан уставился на нее.
   — Апартаменты пентхауза тебя устроят? Я предупрежу, чтобы тебя пропустила моя охрана… Харли, ты уверена?
   — Никаких сомнений, — откликнулась она, поднялась из кресла и решительно направилась к двери, борясь с желанием снова поцеловать Дункана. — Я не сомневаюсь, ты — отменный повар, если же нет, то мы что-нибудь закажем. Удачи тебе с бриллиантами, Бойдом и агентом Салливаном.
   — Харли, — он схватил ее за локти. Она остановила его взглядом.
   — Дункан, отпусти сию же минуту. А то прямо здесь узнаешь, насколько я опасна.
   Черные глаза моргнули. Он медленно выпустил ее руки из своих.
   — В семь, говоришь? А сколько осталось до семи?
   — Чуть больше пяти часов.
   — Ладно, я попытаюсь дотерпеть.
   Каким-то образом ей удалось выйти из кабинета, дверь за ней плотно закрылась. Теперь она снова обрела возможность дышать.
   — Ты пыхтишь, как паровоз, — прокомментировала Эмма.
   Харли заставила себя сосредоточиться.
   — Я?
   — Хм-м, — Эмма изумленно оглядела ее с ног до головы. — Ты, должно быть, уже на финишной прямой.
   Харли удивленно уставилась на нее. Эмма Тент — проницательная и удивительно чуткая женщина.
   — Считаешь, я должна сойти с дистанции?
   — За это я сверну тебе шею собственными руками.
   Харли рассмеялась.
   — Почему?
   — Да потому что за те два года, что я работаю с ним, я впервые вижу его счастливым.
   Харли обогнула стол Эммы и протянула ей руку:
   — Будешь моей подругой?
   Эмма с усмешкой пожала ее. — Навеки.
 
   Примерно часа в четыре, просматривая полицейский отчет об осмотре машины, из которой были похищены жискаровские бриллианты, Дункан случайно поднял голову и обнаружил на пороге кабинета Эмму.
   — Чего это ты так улыбаешься?
   — Улыбаюсь как? — спросила она, входя и кладя ему на стол папку.
   — Как-то ангельски, но в то же время с хитринкой, словно хочешь мне сказать: «Я-знаю-то-чего-ты-не-знаешь».
   — Ах, это. Действительно знаю. Вот записи моих опросов свидетелей по делу о транспортировке бриллиантов.
   — Не подозревал, что ты можешь быть такой загадочной, Эм, — посетовал Дункан.
   — Вообще-то я придерживаюсь мнения, что в нашей работе все средства хороши. Я переговорила с большинством из людей Жискара, занятых в доставке бриллиантов в нашу страну. Но пока ничего, — и она с достоинством удалилась из его кабинета.
   Раздраженно ворча, Дункан отбросил полицейский отчет, прочитанный уже раз семь, и открыл папку с опросами.
   В течение следующего часа он методично барабанил по столу средним пальцем правой руки, замедляя темп лишь тогда, когда перед ним мысленно возникал образ Харли. Правда, надо честно признать, случалось это в конце каждого предложения. Время от времени Дункан тихо ругался, но продолжал читать. Он не будет вспоминать о соблазнительной позе Харли, расположившейся сегодня напротив него в кресле в коротеньком красном платье, той позе, которая грозила лишить его остатков благоразумия. Он не будет думать о манящих губах, отзывающихся на его поцелуи. И уж конечно, он не будет думать о предстоящем ужине.
   Незаметно для себя он начал бормотать.
   «Что подойдет, „Пино-Гри“ или „Орвьето“, к тем омарам и креветкам под соусом, которые будут у нас сегодня на ужин? Наверное, стоит остановиться на салате по-итальянски. Еще вопрос — какой кофе? Что она предпочитает — черный, капуччино, или эспрессо, или…»
   — О черт! — выругался он вслух и заставил себя перечитать отрывок из беседы Эммы с Майком Гонсалесом, шофером лимузина, в котором перевозили бриллианты.
   Но на последней строчке последнего абзаца его мысли сами собой переключились на Харли. Дункан вновь поразился тому, как она стремилась к нему, несмотря на полное отсутствие каких-либо обещаний с его стороны. Это причиняло странное неудобство. Ведь он был честен, он действительно ее предостерег. Она же предпочла броситься с головой в омут, а там будь что будет. Хватит мучить себя мыслями об ответственности, пора подумать и об удовольствии. Возможно, она девственница, и значит, такого рода отношения для нее внове, а он совсем не подходит на роль первооткрывателя. И потом, она вовсе не из тех женщин, с которыми он вообще был готов завязывать отношения, — она была опасна для него потому, что пробудила в ней не только плотское желание, а затронула душу, проникла в сердце.
   Он недовольно нахмурился и отложил опросный лист Гонсалеса в растущую стопку бумаг справа. Эмма просунула голову в кабинет.
   — Половина шестого, шеф. Я ухожу. Тебе ничего не нужно?
   Осталось всего полтора часа, и он встретится с Харли, дотронется до Харли, услышит ее голос…
   — Смирительная рубашка была бы к месту, — пробубнил он.
   — Что?
   — Иди, иди домой и вкушай свою суточную норму си-эн-эновских новостей. Увидимся утром.
   — Вы в плохой форме, шеф, — усмехнулась Эмма.
   Дункан тяжело вздохнул.
   — Да знаю я. Давай-ка сматывайся отсюда, пока я не послал тебя раздобыть мне что-нибудь из запрещенной фармакологии.
   — Уже ухожу, — быстро проговорила Эмма и исчезла.
   Дункан поднялся, со стоном потянулся и двинулся, как ему самому казалось, уверенным шагом к лифту в апартаменты наверху, минуя кабинет отца. Можно было уже не беспокоиться по поводу встречи с Колби-старшим. К счастью, его отец придерживался строгого распорядка дня и покидал офис ровно в пять.
   Дункан проходил мимо приемной Брэндона, и брат окликнул его. Дункан с неохотой вошел в его кабинет. После кражи коллекции они почти не разговаривали. Ему было мучительно сознавать, что его идеальный братец — человек, которого он ревновал и которым восхищался всю жизнь, — верил в его виновность. Сидевший за столом Брэндон выглядел точно так, как парень с плаката «Городу и стране». На нем был костюм с иголочки от Бриони, светлые волосы были тщательно уложены, отполированные ногти поблескивали на ручке, замершей над не проставленной подписью на каком-то контракте.
   — Я слышал, ты решил заняться делом Жискара, — произнес Брэндон, кладя ручку и откидываясь в кресле.
   — Похоже, я единственный, кто заинтересован в доказательстве моей невиновности, так что мне необходимо хотя бы поучаствовать в нем.
   — Это мое дело, брат, и я не потерплю твоего вмешательства.
   Дункан вопросительно поднял брови.
   — Опасаешься, что перехвачу часть твоих лавров в поимке настоящего грабителя?
   — Нет, — отрезал Брэндон. — Я боюсь, что ты окончательно взбесишь отца и навлечешь на себя дополнительные неприятности.
   — Я учту твою заботу, братец.
   — Черт возьми, Дункан, это не игра! У тебя и так большие неприятности, зачем же ты так стремишься сделать себе еще хуже?
   — Мне казалось, что, подойдя к делу с разных сторон, мы сообща быстрее вычислим настоящего преступника.
   Брэндон с грустью взглянул на него.
   — Неужели ты не можешь быть честным даже со мной?
   Дункан остолбенел.
   — Просто удивительно, что человек, знающий меня всего четверо суток, не сомневается в моей невиновности, в то время как вся моя семья готова стать и судьей, и присяжными, и палачом.
   — Если бы ты мог предъявить хоть какие-нибудь доказательства.
   — А моего слова недостаточно? — спросил Дункан ледяным тоном.
   — Дункан, ты же должен понимать, что с твоим прошлым даже мне, брату, нужны хоть какие-то гарантии.
   — Подтвержденного полицией алиби тебе мало?
   — Мог быть кто-то, кто работал на тебя в этом деле.
   — О да, именно версию сообщника подсовывали мне в полиции сегодня утром в течение двух часов. Ну что же, видимо, с твоей подачи… Спокойной ночи, брат.
   — И наконец, заканчивай ты с этой Миллер. Она тебя только отвлекает, а тебе сейчас это совсем не нужно. Отошли ее обратно к Бойду Монро, где ей самое место…
   — Нет.
   — Проклятие, Дункан! Тебе надо сосредоточиться на своих, а не ее проблемах! От нее одни неприятности.
   Дункан горько улыбнулся.
   — Знаю.
   — Вот и избавься от нее.
   — Нет. И не лезь в мои дела. Увидимся.
   — Дункан…
   — Брэндон, я спешу к себе наверх. У меня свидание, а дел еще по горло.
   — Свидание? — поперхнулся Брэндон. — И это когда все твое будущее под вопросом?
   — В своем будущем я уверен. Никаких вопросов. Я уже сказал, у меня свидание. Увидимся, Брэндон. И успокойся ты. Если меня в самом деле арестуют по обвинению в грабеже, я, по крайней мере, исчезну из конторы, и в ней опять воцарится мир.
   Он покинул кабинет брата, чувствуя себя так, как будто его раздавили и размазали. Лишний раз он удивился, что же увидела в нем Харли, что позволяет ей, в отличие от его семьи, раз за разом верить ему на слово, даже тогда, когда многое, включая его прошлое, говорит против него.
   Эмма тоже верит ему. Это можно было бы назвать женской интуицией, да вот только его мать совсем недавно выразила горячую надежду на то, что он сам отдаст себя в руки полиции прежде, чем компания и семья столкнутся с еще большими неприятностями.
   Какое-то время он еще размышлял над своими проблемами, стараясь не обращать внимания на терзавшую сердце боль, и едва успел остановиться, чтобы не влететь в охранника, стоявшего около лифта в пентхауз.
   — Привет, Пит, — сказал Дункан, рассеянно набирая секретный код на панели вызова лифта. — Никаких событий?
   — В общем, все тихо, — ответил бывший армейский сержант. — Днем Гвен засек этих двух французских ребят в гараже, но они убрались, не причинив никакого вреда. И больше не появлялись.
   — Отлично. — Двери лифта распахнулись. — Они могут болтаться около мисс Миллер, когда она появится здесь вечером. Скажи всем, чтобы держали ухо востро.
   — Слушаюсь.
   Двери лифта закрылись и открылись этажом выше. Там стоял еще один охранник.
   — Добрый вечер, мистер Ланг, — приветствовал Дункана стоявший на часах курсант Полицейской академии.
   — Пора тебе уже научиться звать меня Дунканом, Том, а то у меня появится какой-нибудь комплекс.
   Парень покраснел.
   — Прошу прощения… Дункан. Трудно отвыкнуть от правил.
   — Нет проблем, — ответил Дункан, вставляя личную карточку в прорезь замка на двери своих апартаментов. — Пока, Том.
   Закрыв дверь и включив сигнализацию, Дункан наконец сбросил с себя личину холодности и спокойствия. Он устремился в душ, на ходу сбрасывая одежду.
   Через двадцать минут он вышел из душа и начал так лихорадочно соображать, что бы такое ему надеть, что самому стало смешно. Да, парень, похоже, дело зашло далеко. Внезапно раздался звонок в дверь.
   Он взглянул на небольшие часы в ванной. Только шесть. Черт! То ли отец решил не давать ему покоя, то ли что-то случилось и Том пришел доложить. А у него всего час на то, чтобы одеться и приготовить ужин.
   Вздохнув, Дункан натянул первые попавшиеся джинсы и босиком пошел к входной двери. Он включил камеру слежения и уставился на возникшую на экране Харли Миллер, выглядевшую немного напряженно.
   Он распахнул дверь.
   — Харли! В чем дело? Что-то стряслось?
   На ней было то самое красное платье. Ее глаза сузились при виде его полуголого тела.
   — Прости, — сказала она, проходя в комнату. — Я знаю, что пришла на час раньше. Я себя сдерживала, честно. Но ждать больше не могла.
   Харли захлопнула дверь. Дальнейшего развития событий Дункан предвидеть не мог. Она обхватила руками его голову, прижала его к стене своим телом. Ее рот жадно прильнул к его губам. Если бы обычное чувство юмора не покинуло в эту минуту Дункана, он сострил бы что-нибудь по поводу насильниц-женщин.
   Радость, какую он испытал, пронеслась по его жилам, унося всю боль, горести и проблемы. Со сдавленным возгласом он крепко обнял Харли. Его руки были повсюду; он гладил ее упругие ягодицы и прижимался к ней все теснее, чтобы она почувствовала его собственное голодное исступление. Ее тихий вскрик слился с его стоном в то мгновение, когда губами она прикоснулась к его уху. Она стала покусывать его мочку, зажигая по всему телу Дункана мучительный огонь. А потом ее влажный язык скользнул внутрь ушной раковины, доводя его почти до безумия.
   Он рванул вниз «молнию» у нее на спине, и преграда между его руками и теплым, шелковистым телом Харли исчезла.
   Затрепетав, она задышала часто и прерывисто, когда он губами стал ласкать ее ушко и нежную шею. Лифчика на ней не было. Его руки беспрепятственно преодолели весь путь до маленьких трусиков, которые, впрочем, не являлись препятствием. Его пальцы дерзко проникли под шелковистую материю, устремляясь к ее нежной плоти, в то время как она вновь и вновь шептала его имя слабым голосом, сводящим его с ума. Он может вот так касаться ее… его руки могут вызвать столь чувственное волнение. Она вернулась к его губам, проникая в них языком и приводя его в неистовый восторг.
   И еще раз она поразила его, когда начала торопливо и жадно расстегивать его джинсы, а потом резко дернула их вниз. Она медленно гладила и сжимала его ягодицы, а затем вдруг стремительно скользнула вверх по спине и снова вниз, едва сдерживая нарастающую страсть.
   Руки Харли, ее восхитительные руки, ласкали, терзали и возбуждали его.
   Он начал тянуть вверх ее красное платьице, позволяя ей покрывать поцелуями и ласкать языком его шею.
   — Да! — выдохнула она, впервые коснувшись своей высокой грудью его обнаженной вздымающейся груди. — Дункан, где, черт побери, твоя спальня?
   Это рассмешило его, и он все еще смеялся, когда снимал через голову и платье и кулон, нашедшие пристанище у них под ногами на полу. Он коснулся языком ее набухшего соска, затем последовал ниже к ребрам и мягкому животу, наслаждаясь ее стонами. Он не мог и вообразить такого — удивительного сочетания обостренной женственности и страстно ищущей наслаждения плоти. Он вновь ощущал себя девственником, впервые вступающим в мир чувственных наслаждений.
   Он приник губами к впадине между ее бедрами, и тело Харли содрогнулось от удивления и удовольствия, когда его пальцы принялись, не спеша, стягивать узенькую полоску красного шелка вниз.
   — Так намного лучше, — прошептал он, касаясь светлых завитков. Он поднялся, прижимаясь к ней всем телом.
   Дункан не был готов к такому неожиданному открытию — у Харли были обнажены все чувства. Не готов он был и к доверчивому сиянию ее распахнутых небесно-голубых глаз.
   — Надеюсь, у тебя здесь достаточно презервативов? — спросила она хрипло, чем окончательно его добила.
   Он почувствовал облегчение, лишь проведя губами по ее нежной шее. Он слегка покусывал ее.
   — Есть одна важная вещь, которой в свое время обучили меня бойскауты, — выдохнул он, касаясь горящей кожи Харли и мечтая погрузиться в ее сладкую плоть, — быть всегда готовым.
   — Я уже… Я готова, Дункан, — воскликнула она. Его самообладание испарилось, а пальцы проникли в горячую, влажную плоть. С захлестывающим чувством восторга он осознал, что мог бы взять ее прямо здесь, в прихожей, рядом с Томом, стоящим за звуконепроницаемой дверью, и она вкусила бы наслаждение, но эти чертовы резинки находятся за целую милю отсюда, в спальне, а Харли здесь — в его объятиях. Опасная, славная, благословенная Харли. Она заслуживала любой возможной защиты, и он жаждал обладания ею долгие часы. Пол прихожей для начала явно не подходил.
   — Ты вообще-то понимаешь, — шепнул он ей на ухо низким, грудным голосом, — что сдержанность не самое сильное мое качество.
   — Слава Богу! — пылко отозвалась Харли. Он улыбнулся, и его пальцы еще глубже погрузились в сладостную плоть.
   — Однако сведения, собранные «Колангко», заставляют предположить, что это будет впервые в твоей жизни. Ты нервничаешь? Не боишься?
   — А что, я произвожу впечатление человека, у которого шалят нервы? — спросила она, обхватывая его одной ногой, чтобы облегчить путь его пальцам.
   — Ты производишь неотразимое впечатление, — застонал Дункан, приподнимая ее вверх.
   Она скинула свои красные ковбойские сапожки и плотно обвила ногами его талию, доведя его почти до исступления, пока он нес ее в спальню.
   Она вновь прикусила мочку его уха и принялась ласкать ее со страстью, рушившей всякие сдерживающие помыслы. Только величайшим усилием воли он заставил себя удерживаться на ногах, пока не почувствовал, что наткнулся на кровать. Он устремился вперед, опуская ее на атласное стеганое одеяло.
   Обнаженная Харли, раскинувшаяся на серебристом шелке, — ничего более сексуального в своей жизни он не видел.
   Не владея собой, Дункан искал ее рот с отчаянным стремлением утолить свою голодную страсть. Он приник к ней, взяв в плен одной лишь силой своего желания, содрогаясь и ужасаясь невозможности контролировать себя. Ее тело, возбуждающее и желанное, изогнулось в ожидании.
   Никогда прежде не охватывало его такое безудержное желание подарить удовольствие женщине, любое удовольствие, какое только способно выдержать ее тело. Он буквально упивался телом Харли, а ее вздохи, возгласы и стоны превосходили всякое физическое удовлетворение, которое он мог себе представить. Она извивалась под ним — извивалась от наслаждения, которое он дарил ей, — и ничто не могло сравниться с этим.