Мартынов Георгий Сергеевич. Каллистяне

   – Я тоже могу остаться, – предложил Широков.
   – Спасибо, – ответил Синьг, – но этого не нужно. Нас троих вполне достаточно. Вы устали – отдохните!

ГЕСЬЯНЬ

   – Мы полетели на Каллисто, чтобы увидеть будущее нашей Земли, – сказал Синяев. – А по дороге увидели ее прошлое.
   – Да, это верно, – согласился Широков. – Сетито можно назвать прошлым Земли.
   – И Рельос тут совсем как Солнце, – продолжал Синяев. – И небо голубое. А лес напоминает каменноугольный период, как его изображают в школьных учебниках. Такой была наша планета много миллионов лет назад. Как и здесь, по ней бродили гигантские бронтозавры и летали птеродактили. И не было людей.
   – На Каллисто не будет зеленой травы, – сказал Широков. Они сидели на «крыше» звездолета и грелись под лучами высоко стоявшего Рельоса. Оба любовались природой Сетито, зеленым лесом, травой, небом. Все здесь напоминало природу далекой родной Земли.
   Для каллистян Сетито была холодной планетой, а людям было жарко. Широков даже снял рубашку.
   – Хорошо! – сказал он. – На Каллисто мы будем мучиться от жары.
   – Если станет невтерпеж, – засмеялся Синяев, – отправимся на отдых в полярные области.
   Как всегда, беззвучно поднялась подъемная машина. Появился Диегонь в сопровождении Мьеньоня и Линьга. Командир погибшего звездолета с изумлением посмотрел на Широкова.
   – Что вы делаете? – сказал он. – Разве можно раздеваться на таком холоде?
   Диегонь улыбнулся.
   – Они привыкли, – сказал он. – На их планете такая температура воздуха считается теплой.
   – Сегодня не тепло, а жарко, – сказал Широков. Линьг с сомнением покачал головой. Он не скрываясь рассматривал розовую грудь и руки Широкова. Еще не привыкнув к людям Земли, он видел в них много необычайного, что давно стало привычным для Диегоня и Мьеньоня.
   – Погрейтесь! – ласково сказал Диегонь. – На Сетито Рельос ничем не отличается от вашего Солнца. На Каллисто вы нигде не найдете таких условий.
   – Мы только что говорили, – сказал Синяев, – что если устанем от жары, то отправимся в полярные области Каллисто.
   По лицу Диегоня прошла тень озабоченности.
   – Все равно, – сказал он. – На нашей родине нигде нет условий, подобных земным.
   – Как же так? В полярных областях должен быть холод! Относительный, конечно.
   – Это верно, но все же вы не будете чувствовать себя так, как чувствуете здесь.
   – Объясните, – попросил Широков.
   – Это сделает Синьг. Сейчас он поднимется наверх и поговорит с вами.
   Тон Диегоня был каким-то необычным. Оба друга заметили это.
   – Случилось что-нибудь? – спросил Широков.
   – Случилось то, что и должно было случиться. Наша вина, что мы не подумали об этом раньше.
   – Ничего не понимаю, – сказал встревоженный Широков.
   И он и Синяев смотрели на Диегоня, ожидая более ясного объяснения, но командир звездолета ничего больше не сказал. Он и его спутники надели крылья и улетели к кораблю Гесьяня, стоявшему в стороне леса, на расстоянии полутора километров.
   Он прилетел рано утром. Едва взошел Рельос, над лесом показался необычайного вида аппарат. Широков и Синяев привыкли думать, что космические корабли должны иметь сигарообразную форму или быть круглыми, как звездолет Диегоня. Во всяком случае, обтекаемая форма казалась им обязательной. Ведь при взлете и посадке кораблю приходилось прорезывать плотные слои атмосферы.
   Звездолет Гесьяня, «корабль внутренних рейсов», как говорили каллистяне, имел форму отнюдь не обтекаемую – скорее наоборот. Это был удлиненный прямоугольный летающий брус, метров двадцати в длину и приблизительно трех в поперечнике. Он был бледно-зеленого цвета и не имел крыльев.
   Странное впечатление производил этот «ящик», медленно плывший над равниной; нельзя было понять, какие силы поддерживали его в воздухе.
   Синяев посмотрел на Мьеньоня и увидел такое же выражение удивления, как и на лице Широкова. Было ясно, что инженер звездолета впервые в жизни видит такую конструкцию.
   Зеленый корабль пролетел над самой вершиной шара, где стояли оба человека Земли и все каллистяне.
   – Как он держится в воздухе? – спросил Синяев.
   – Антигравитационное поле, – коротко и малопонятно ответил Линьг.
   Снова гравитация! Каллистяне, прилетавшие на Землю, ничего не говорили о такой технике. Очевидно, она появилась на Каллисто за время их отсутствия.
   Двадцать два года – огромный срок для высокоразвитой науки!
   «Чем дальше, тем интереснее», – подумал Синяев.
   Зеленый «ящик» летел все медленнее и медленнее. Вот он совсем остановился над выбранным местом и неподвижно повис в воздухе.
   Не слышно ни звука. Ничто не указывает, что на корабле есть какой-нибудь двигатель. Волшебным кажется весь его «невозмутимый» вид. Точно не существуют для него законы всемирного тяготения.
   Медленно и осторожно корабль опустился на землю по вертикальной линии.
   – Да! – сказал Мьеньонь, обращаясь к Ньяньиньгу. – Чтобы снова стать инженерами, нам придется немало поучиться.
   Экипаж прилетевшего корабля состоял из четырех каллистян. Трое из них сразу после посадки прилетели на звездолет.
   Они пользовались «обыкновенными» крыльями, и это показалось Синяеву удивительным. Вероятно, он не удивился, если бы они летели совсем без крыльев.
   Широков и его друг уже знали от Ресьиня, что командир корабля – Гесьянь – по специальности врач. Несмотря на свою молодость, он был широко известен на Каллисто своими научными работами и пользовался большим авторитетом. Опустившись на вершину шара, Гесьянь поспешно снял крылья и одного за другим обнял людей Земли.
   Он был одет в черный комбинезон с черным мехом на воротнике и манжетах.
   В первую минуту появление этой странной, сплошь черной, фигуры произвело на Широкова и Синяева ошеломляющее впечатление. Словно персонаж из детской сказки, какой-то волшебный «черт», появился рядом с ними. Потом они разглядели молодое приветливое лицо, производившее приятное впечатление.
   Двое других были одеты в обычные для каллистянских звездоплавателей серые костюмы с красным мехом.
   – Мы были очень рады, – сказал Гесьянь, – когда узнали, что вернулся корабль Диегоня и на нем прилетели два человека от Мьеньи. Приветствую вас, дорогие гости! – Он повернулся к Диегоню и, обнимая его, сказал: – Вы, наверное, знаете их язык. Переведите им мои слова.
   – Они вас поняли, – ответил Диегонь.
   – Поняли, – сказал Широков. – И очень благодарны за теплое приветствие.
   – За время пути наши гости хорошо овладели каллистянским языком, – пояснил Мьеньонь.
   – А вы?
   – Один только Бьяининь. Их язык очень труден для нас.
   Два других члена экипажа, в свою очередь, обняли людей Земли. Один из них – Мьесинь – был тоже врачом и так же молод, как его командир. Другой, значительно старше, оказался женщиной.
   – Меня зовут Сетьи, – сказала она. – Я вьеньти Синьяня.
   Слово «вьеньти» на каллистянском языке обозначало «подруга» и было равнозначно русскому слову «жена», но одновременно оно служило для обозначения дружбы между женщинами. Если же друзьями были мужчина и женщина, то они назывались «вьести», так же как и друзья «мужчины. (Слово „вьести“ не поддается точному переводу. Приблизительный смысл – „собеседники“.)
   – Дайте как следует рассмотреть вас, – сказал Гесьянь.
   Он положил руки на плечи Широкова и улыбаясь смотрел в его лицо.
   – Сколько вам лет, Гесьянь? – спросил Широков.
   – Четырнадцать.
   – Двадцать восемь, по-нашему. Вы ненамного моложе меня.
   – Тем лучше, – сказал Гесьянь. – Больше оснований нам быть друзьями.
   Синьг и Ресьинь подошли к нему.
   – Да, да! – заторопился Гесьянь. – Пойдемте к раненым. Я хочу их видеть. – Он снова повернулся к людям Земли и снова окинул их внимательным взглядом. – Вы очень легко одеты, – сказал он совсем другим, профессиональным тоном.
   – Для нас здесь достаточно тепло, – ответил Широков.
   – Вот как! – Гесьянь нахмурился. – Какая средняя температура на вашей планете?
   Синяев ответил.
   – На каком расстоянии ваша планета от Мьеньи? Получив ответ и на этот вопрос, Гесьянь повернулся к Синьгу.
   – Вы, кажется, собирались лететь прямо на Каллисто? – спросил он.
   – Да.
   – Хорошо! Там увидим. Идемте, Синьг.
   Четыре врача надели крылья и улетели на станцию.
   Это было первым намеком на то, что с прилетом людей Земли на Каллисто не все обстоит так просто, как они думали. Но в тот момент Широков и Синяев еще не заподозрили ничего неладного.
   Примерно через час Синьг и Мьесинь вернулись на звездолет.
   – Как раненые? – спросил Диегонь.
   – С ними все в порядке, – ответил Синьг. – Вот только зрение можно вернуть на Каллисто, не раньше.
   – Гесьянь там?
   – Да. Он разговаривает с Каллисто. – Синьг посмотрел на Широкова, стоявшего рядом, и Петр Аркадьевич заметил странное выражение на лице своего друга. Казалось, что Синьг чем-то взволнован и огорчен.
   – Гесьянь разговаривает о нас? – прямо спросил Широков, глядя в глаза Синьга.
   – Да, о вас. Мне надо поговорить с вами, – сказал Синьг, обращаясь к Диегоню.
   И они ушли.
   Это было вторым намеком, возбудившим уже тревогу. И вот сейчас, спустя несколько часов после прилета корабля Гесьяня, слова Диегоня в третий раз намекнули на что-то, по-видимому, неприятное.
   Что же могло случиться?
   Они с нетерпением ждали прихода Синьга.
   Врач звездолета появился наверху явно расстроенный.
   Он сел рядом с Широковым и долго молчал.
   – Вот, Петя, – сказал он наконец. – Меня считают хорошим врачом, а это совсем не так.
   – Что-нибудь с ранеными?
   – Нет, не то. Дело не в раненых, а в вас.
   – Мы ни разу не болели.
   Широков уже начал догадываться, в чем дело, но хотел вызвать Синьга на полную откровенность.
   «Хорошо, там увидим», – звучали в его ушах слова Гесьяня.
   Не об этом ли говорил он с Каллисто? Очевидно, об этом.
   – Говорите прямо: в чем дело? – спросил Синяев.
   – Я был на Земле, – словно самому себе сказал Синьг. – Я знаю ее климат, знаю организм людей. И все же я не подумал о разнице средних температур Земли и Каллисто.
   – И что же? – спросил Широков, поняв все.
   – Гесьянь считает, что вам нельзя лететь на Каллисто. Пока нельзя, – поправился Синьг. – Надо привыкнуть к лучам Рельоса.
   – Здесь?
   – Нет, здесь ничего не выйдет. Сетито слишком далеко от Рельоса. Гесьянь советовался с врачами и астрономами Каллисто. И они решили отправить вас на Кетьо, для акклиматизации. Кетьо ближе к Рельосу, чем Сетито, но дальше, чем Каллисто. Это будет промежуточной остановкой.
   – И долго нас собираются там держать?
   – Дней пятьдесят.
   Широков переглянулся с Синяевым. Пятьдесят дней! Это было не так уж страшно. Они ожидали худшего.
   – Из-за этого не стоит расстраиваться, – сказал Широков.
   – Как ты не понимаешь? – по-русски сказал Синяев. – Не это их расстраивает. Дело не в том, что мы попадем на Каллисто с опозданием.
   – А в чем же?
   – В них самих. Широков посмотрел на грустное лицо Синьга и понял.
   – Летите на Каллисто, – сказал он, – без нас. Мы отправимся на Кетьо с Гесьянем.
   – Диегонь не хочет этого. Да и другие не хотят. Мы говорили об этом. Мы сами доставим вас на Кетьо и останемся там вместе с вами. Вы наши друзья, а друзей не бросают.
   Широков и Синяев хорошо знали, что экипаж звездолета любит их, но такого самоотверженного проявления этой любви они не ожидали. Ведь эти люди двадцать два года не видели своей родины. Каллисто была так близка!
   – Не делайте этого, – сказал Синяев.
   – Это решено, – ответил Синьг. – Но, конечно, нам грустно.
   Широков обнял каллистянина и поцеловал его в серые губы.
   – Спасибо! – сказал он взволнованно. – Мы не забудем жертвы, которую вы нам приносите.

СНОВА В ПУТЬ

   Гесьянь пригласил Широкова и Синяева посетить его звездолет и познакомиться с четвертым членом экипажа. Сегодня вечером корабль должен был покинуть Сетито, чтобы как можно скорее перевезти раненых на Каллисто. До старта оставалось немного времени.
   Нечего и говорить, что оба друга с удовольствием воспользовались этим приглашением.
   Звездолет Диегоня был им понятен. Его конструкция и двигатели, хотя и недоступные пока земной технике, не представляли собой ничего загадочного. Наука Земли стояла на самом пороге открытий, которые были сделаны каллистянами к моменту старта их корабля к Солнечной системе, то есть двадцать два года тому назад. Но корабль Гесьяня был детищем иной техники. Ведь даже Мьеньонь, несомненно выдающийся инженер Каллисто, не понимал принципов его устройства. Техника, основанная на силах гравитации, – это было нечто совсем новое, загадочное и потому особенно интересное. Когда Широков и Синяев покидали Землю, наука их родины еще не знала достоверно, что представляет собой физическая сущность тяготения, она только подходила к решению этой загадки природы.
   Космический корабль «внутренних рейсов» не имел ничего общего с кораблем Диегоня, и не только по внешнему виду, но и по внутреннему устройству. Вход в него помещался на одном из концов «бруса». Это была обычная сдвижная дверь, правда абсолютно герметичная, а за ней сразу начинался коридор, идущий вдоль всего корабля. Не было ничего похожего на выходную камеру. На Сетито и Кетьо состав атмосферы был такой же, как на Каллисто, и в камере не было надобности.
   Коридор шел слева, у самой стенки. Направо помещались каюты. Их было всего четыре, каждая длиной около пяти метров и двух с половиной в ширину и высоту. После межзвездного корабля с его многочисленными просторными помещениями звездолет Гесьяня показался Широкову и Синяеву совсем маленьким.
   Им сразу бросилось в глаза, что на корабле как будто не было помещений для двигателей, а также пульта управления.
   – Они есть, – пояснил Гесьянь. – Аппараты, создающие движущую силу (он не сказал «двигатели»), помещены под полом и изолированы от других помещений. Это необходимо для избежания опасности аннигиляции. А аппараты, предназначенные для изменения направления полета, или, если хотите, пульт управления, помещаются в передней части корабля. Мы туда сейчас пройдем. Но вообще, строго говоря, на звездолете нет ни передней, ни задней части.
   – Как это понять? – спросил Синяев.
   – Очень просто. Корабль летит всегда вверх. Пол всегда остается полом. При движении в горизонтальной плоскости, а это происходит только близко от поверхности планет, он может лететь в любом положении. Специально передней части не существует.
   – А в моменты невесомости?
   – Их не бывает. Наши корабли внутренних рейсов половину пути летят с ускорением, а вторую половину – с замедлением. Сила тяжести всегда нормальна и направлена вниз, к полу.
   Они прошли до конца коридора, и Гесьянь с помощью кнопки открыл дверь.
   – Вот здесь, – сказал он, – находится водитель корабля, когда надо производить маневр взлета или посадки.
   Если бы Широков и Синяев не видели раньше командного пункта корабля Диегоня при «открытых» экранах, они могли бы подумать, что вышли наружу. Но они привыкли к кажущемуся отсутствию экранов и поняли, что стены, пол и потолок здесь есть, но только совершенно невидимы. Вокруг расстилался пейзаж Сетито, а под ногами, в полуметре расстояния, они видели зеленую траву равнины. Ступив на пол, они оказались «висящими» в воздухе.
   У маленького круглого «пульта», покрытого множеством крохотных кнопок, стояла небольшого роста молодая женщина, лет двенадцати по каллистянскому счету времени.
   – Моя жена, – представил ее Гесьянь. – Бьесьи. Мы с ней впервые встретились именно на Сетито и потому особенно любим эту планету.
   – И нам очень приятно, что мы можем приветствовать вас именно здесь,
   – сказала Бьесьи.
   Она посмотрела на мужа, и он, поняв ее взгляд, поспешил сказать, что пришельцы из другого мира понимают их язык.
   – Они оба владеют им совершенно свободно.
   – Как хорошо, – продолжала каллистянка, – что вы успели прийти на помощь. Без вас Синьянь и Вьеньонь погибли бы. Мы торопились, как могли, но знали, что опаздываем, и были в отчаянии. Особенно Сетьи.
   Она говорила так, словно Широков и Синяев были членами экипажа межзвездного корабля. Никакого любопытства, которое они должны были вызывать, не было заметно в ее обращении с ними.
   – Диегонь и его товарищи, – ответил Синяев, – ни минуты не колебались. Как только была перехвачена бьеньета Линьга, звездолет повернул к Сетито.
   – Чудесный конец чудесного рейса, – сказала Бьесьи. – А как мы торопились! – прибавила она. – Было тяжело, очень тяжело.
   – Она довела ускорение до такой величины, – сказал Гесьянь, – что мы лежали почти без сознания.
   Оба друга с удивлением взглянули на Гесьяня. До сих пор они слышали, что именно Гесьянь был командиром звездолета. И вдруг он говорит совсем иное.
   – Я вас не понял, – сказал Синяев, уже усвоивший манеру каллистян говорить и спрашивать обо всем прямо. – Кто же из вас командир корабля?
   – Я руководитель спасательной экспедиции, – ответил Гесьянь. – А кораблем управляет Бьесьи. Она инженер-астронавт, а я только врач.
   – В таком случае, – сказал Синяев, – разрешите задать вам несколько вопросов.
   – Я с радостью отвечу вам, если только смогу, – сказала Бьесьи.
   Из последующего разговора Широков почти ничего не понял.
   Синяев и Бьесьи говорили о проблемах гравитации, о которых он знал только понаслышке. Но хотя ему казалось, что его друг понимает все, в действительности Синяев также понял очень мало. В этой области наука Каллисто ушла вперед слишком далеко.
   Ответ Бьесьи на вопрос о принципах движения корабля сводился к тому, что загадка сил гравитации была полностью раскрыта каллистянами десять лет тому назад (двадцать по-земному). И не только раскрыта, но и приспособлена к нуждам техники. Появились аппараты, основанные на энергии гравитационных и антигравитационных полей. Нейтрализация тяготения сначала была впервые достигнута с помощью мощного электростатического поля, имеющего заряд, противоположный по знаку гравитационному полю. Но этот метод был громоздок и требовал огромных расходов энергии. Каллистянские ученые сосредоточили свое внимание на поисках антигравитации, так сказать, в чистом виде и решили эту задачу.
   Так появились звездолеты, не имеющие никаких двигателей и летящие с помощью сил взаимодействия полей гравитации: одного – создаваемого искусственно в них самих, а другого – внешнего, причем оба поля имели противоположные знаки.
   Из объяснений Бьесьи Синяев уяснил себе, что каллистяне могли произвольно менять знак поля своего корабля, что и давало им возможность маневрировать в широких пределах. Но как это делалось – он не понял, да и не мог понять, так как не был знаком с основами «гравитационной науки», о которой говорила Бьесьи.
   – Насколько я понял, – сказал он, – вы используете притяжение и отталкивание небесных тел. Но мы видели, что ваш корабль летал над Сетито в горизонтальной плоскости…
   – О! – улыбнулась Бьесьи. – Об этом не стоит и говорить. Вес корабля нейтрализован, и его может приводить в движение двигатель ничтожной мощности. Такой у нас есть.
   – Откуда берется энергия для полета корабля? Я говорю о межпланетном полете.
   – Я же вам сказала, – удивилась Бьесьи. – Энергия гравитационных полей есть везде. Корабль может лететь бесконечно долго. Энергия для создания его собственного поля черпается из окружающего пространства. Остается только переменить ее знак нужным образом.
   – Об этом я и спрашиваю. Как достигается превращение прямого поля в обратное?
   – Это делают аппараты, расположенные в нижней части корабля.
   И Бьесьи принялась объяснять устройство и принцип работы аппаратов. Но здесь Синяев уже окончательно ничего не понял. Он слушал нежный голос каллистянки, говорившей как будто на совершенно ему незнакомом языке, и думал, сознаться в своем невежестве или дать ей договорить. Ему почему-то было стыдно признаваться, и он позволил довести объяснение до конца.
   – Теперь вам ясно? – спросила Бьесьи.
   Синяев не выдержал при этом прямом вопросе.
   – Ничего не понял, – неожиданно для себя ответил он, к немалому удивлению Широкова.
   Бьесьи явно огорчилась.
   – Я не сумела вам объяснить, – сказала она. – Извините меня. На Каллисто вы найдете людей, которые сделают это гораздо лучше.
   – Будем надеяться, – сказал Синяев.
   Он боялся, что такой ответ может еще больше огорчить Бьесьи, но ничего другого не мог сказать. Ему казалось невозможным принижать в ее глазах науку Земли при первом же знакомстве.
   Но каллистянка, казалось, нисколько не обиделась. Разговор продолжался как ни в чем не бывало.
   Они долго беседовали. Широков и Синяев чувствовали себя как-то особенно хорошо с молодыми супругами, которые также, очевидно, симпатизировали людям Земли.
   – Как жаль, что нам придется расстаться с вами, – сказала Бьесьи, когда они собрались на свой звездолет.
   – Увидимся на Каллисто, – ответил Широков. Он случайно посмотрел при этом на Гесьяня и заметил, как на высоком лбу каллистянина появилась глубокая морщина.
   Бьесьи также взглянула на мужа.
   – Если вам так хочется… – начала она.
   – Нет, этого нельзя, – перебил Гесьянь.
   – А что такое? – спросил Широков.
   – Нельзя, – повторил Гесьянь.
   – Ему очень хочется лететь с вами на Кетьо, – пояснила Бьесьи.
   – Почему же нельзя? Раненые будут находиться под наблюдением двух врачей. Или вы им не доверяете?
   – Я взял на себя руководство спасательной экспедицией и должен довести ее до конца. Я знаю, что Месьинь сделает все не хуже меня.
   – Так в чем же дело?
   – Я отвечаю за раненых.
   – Перед кем? – спросил Широков.
   – Перед своей совестью.
   Это был закономерный ответ.
   Каллистяне формально могли вести себя как хотели, ничто их не ограничивало. Но всегда и во всем они руководствовались велениями совести и общечеловеческой морали.
   Широков и Синяев не стали уговаривать Гесьяня, – они знали, что это бесполезно.
   Выйдя из корабля, они увидели Леньиньга, который только что опустился на землю.
   – Диегонь послал меня за вами, – сказал он. – Не хотите ли сопровождать его к месту катастрофы?
   – Конечно! С большим удовольствием!
   Полетели на крыльях. Кроме Диегоня, Широкова и Синяева, в экскурсии участвовали Линьг, Мьеньонь и Гесьянь.
   Прежде чем подняться в воздух, Диегонь обратился к Широкову и Синяеву.
   – Если мы встретимся с гисельями, – сказал он, – немедленно опускайтесь на землю и ложитесь. Отражать нападение будем мы. А если это произойдет над лесом, уходите вперед на полной скорости. Ни при каких обстоятельствах не вмешивайтесь, что бы ни произошло. Думайте только о собственной безопасности. – Заметив, что Широков собирается возразить, Диегонь прибавил очень серьезно: – Каллистян сотни миллионов, а вас двое. Не забывайте этого.
   – Хорошо, – сказал Широков. – Обещаем.
   – Обещаем, – повторил Синяев.
   Они не могли не признать справедливости слов Диегоня. Не стоило несколько лет провести на звездолете, чтобы в самом конце пути поставить на карту результат их миссии. Достигнув планетной системы Рельоса, Широков и Синяев уже не имели права распоряжаться собой. Заменить их было некем. Они принадлежали не себе, а науке Земли и Каллисто. Двадцатикилометровый перелет над лесом прошел благополучно. Только в самом конце, уже над полем, где произошла катастрофа, увидели несколько гиселий. Помня свое обещание, Широков и Синяев немедленно опустились и спрятались на опушке.
   Но хищники не заметили людей. Они повернули в сторону и вскоре исчезли.
   Каллистяне тщательно осмотрели место, где стоял звездолет. От него и от лагеря не осталось ровно ничего – огромная воронка сожженной земли. Ни единого обломка, ни одного самого маленького куска металла. Космический корабль исчез бесследно.
   – Тут ничего не выяснишь, – сказал Мьеньонь. – Несомненно, произошла аннигиляция. Но почему и как, остается только предполагать.
   Широков незаметно наблюдал за Линьгом. По его понятиям, командир погибшего корабля должен был нести ответственность за гибель звездолета и смерть одного из членов экипажа. В какую же форму может вылиться эта ответственность, если, как он знал, на Каллисто нет никаких следственных органов, судебных учреждений, не говоря уже о тюрьмах или исправительно-трудовых лагерях, никакого аппарата для наказания виновных?
   Лицо Линьга было грустно, но такая же грусть чувствовалась и у всех остальных. Она относилась к погибшему каллистянину, а не к сознанию своей вины. Неужели на Каллисто любой поступок остается безнаказанным? Это была бы уже не свобода личности, а анархия.
   Воспользовавшись тем, что Гесьянь отошел немного в сторону, Широков обратился к нему со своими вопросами.
   – Я понимаю, – ответил Гесьянь, выслушав Широкова, – чем вызвано ваше недоумение. Несколько веков тому назад у нас было то, что вы называете «судом». Люди судили поступки других людей. Теперь мы смотрим на эти вопросы несколько иначе. Лучшим судьей человека является он сам. Суд совести самый страшный и беспощадный, гораздо более суровый, чем суд других людей. Мы не знаем, виноват Линьг или нет. Он знает это лучше нас. И если виноват, мне жаль его.