Страница:
С прямотой, свойственной каллистянам, Гесьянь не пытался успокоить их, он открыто говорил, что считает их прилет на Каллисто преждевременным.
– Вам надо было несколько месяцев провести на Сетито и не менее года на Кетьо. А еще лучше – провести соответствующую подготовку у себя, на Земле, – говорил он, – а тогда уже лететь на Каллисто. То, что сделано нами, недостаточно. Я не могу поручиться, что вам не придется в ближайшее время вернуться на Сетито. Широков как врач хорошо понимал основательность опасений Гесьяня. Он уже убедился, что Рельос не Солнце. Его лучи обладали иными свойствами, несли в себе гораздо больше энергии. Они явно действовали на организм не так, как лучи Солнца.
– Что ж! – говорил Синяев. – Если Гесьянь окажется прав, вернемся на Сетито, а затем снова отправимся на Каллисто. Задача, поставленная перед нами, должна быть выполнена во что бы то ни стало.
Первое, правда малосущественное и давно предвиденное, отличие Рельоса от Солнца уже на Кетьо дало себя знать. Оба человека Земли были вынуждены надеть темные очки, с дымчатыми стеклами. Широко открытые глаза людей были не в состоянии переносить ослепляюще яркий белый свет Рельоса. Все три года пребывания на Каллисто им придется видеть мир через эти стекла. Но очки были подобраны так, что все разнообразие цветов и оттенков не пропадало, а только смягчалось, становилось подобным цветам и оттенкам на Земле. Они видели окружающие предметы такими же, какими видели их каллистяне незащищенными глазами.
Звездолет медленно опускался все ниже и ниже.
С жадным любопытством друзья всматривались в оранжевый остров. Они не видели ни на нем, ни вокруг него никаких признаков, что обитатели планеты готовятся встретить вернувшийся звездолет. А они хорошо знали, что каллистяне все эти годы с нетерпением ждали Диегоня и его спутников, а теперь, когда они узнали, что на корабле находятся двое людей другого мира, это нетерпение увеличилось во много раз.
Остров, море и воздух были пустынны.
– Разве вас не будут встречать? – спросил Широков у Синьга, стоявшего рядом с ним.
– Будут, но не здесь, – ответил Гесьянь, услышавший вопрос. – На острове нас встретят только работники космической станции.
Диегонь протянул руку и повернул рукоятку на пульте. Изображение на экране, возле которого стояли Широков и Синяев, дрогнуло, и вдруг весь остров со стремительной быстротой «помчался навстречу». Через несколько мгновений показались здания, приблизились вплотную, исчезли за краями экрана, и вот перед ними, в двух шагах, мраморная арка. Они увидели по бокам две скульптуры и группу каллистян, которые, казалось, смотрели прямо на них.
– Вот мой отец, – раздался позади Широкова голос Дьеньи, и ее тонкая рука протянулась к экрану, указывая на человека, стоявшего рядом с высоким стариком, опиравшимся на толстую трость.
Широков вздрогнул. В последнее время, когда Дьеньи была близко, он испытывал волнение и какую-то непонятную тревогу.
Диегонь попросил Мьеньоня сменить его и подошел к экрану.
Все расступились, и командир корабля около минуты всматривался в лицо своего сына, которого он не видел так долго.
Что происходило в его душе? Какие чувства испытывал он в эту минуту? Суровое лицо с резкими, выразительными чертами было таким же, как всегда. Он повернулся и отошел к пульту.
– А это, вероятно, Женьсиньг? – спросил Широков, снова подходя к экрану.
– Да, это сам Женьсиньг, – ответила Дьеньи, подчеркивая слово «сам».
Широков и Синяев уже много слышали о Женьсиньге, о котором все каллистяне говорили с глубоким уважением. Они внимательно рассматривали знаменитого ученого, крупного инженера и первого каллистянина, достигшего соседних планет.
– Он не кажется старым, – заметил Синяев.
– А вместе с тем ему семьдесят один год, – сказал Синьг.
«Сто сорок два, по-нашему», – подумал Широков.
Изображение дрогнуло и с молниеносной быстротой вернулось на прежнее место. Арка и группа встречающих исчезли из глаз.
– Вас будет встречать все население планеты, – сказал Гесьянь.
Широков вопросительно посмотрел на него. Совсем недавно, он помнил, Гесьянь говорил другое.
– Очень просто, – пояснил молодой врач. – На станции мощная бьеньета. На всех экранах, а у нас нет ни одного дома без экрана, смогут видеть ваш финиш.
– Если ваши домашние экраны так же совершенны, как эти… – сказал Синяев.
– Нисколько не хуже, – сказал Мьеньонь.
– Никакого сравнения, – улыбаясь, поправил Гесьянь. – Вы все забываете, что отсутствовали одиннадцать лет. На Каллисто многое успело измениться.
– Верно, верно. Мы не годимся для роли проводников. Нам самим придется со многим знакомиться.
Казавшийся издали небольшим, оранжевый остров быстро увеличивался. Звездолет опустился на высоту ста метров. Кольца бьеньетостанции, исчезнувшие за горизонтом, когда корабль приблизился к земле, снова показались. Еще несколько минут – и белый шар повис над обширной площадкой ракетодрома.
Космический рейс закончился.
– В восемьсот третий день 2387 года, – торжественно произнес Мьеньонь, – звездолет взял старт с этого самого места, которое находится сейчас под нами. В четыреста тридцать третий день 2392 года мы ступили на поверхность Земли и провели на ней двести девяносто дней по нашему счету. В двадцать третий день 2393 года корабль покинул Землю и начал обратный путь. И вот сегодня, в четыреста семьдесят шестой день 2398 года, мы вернулись на Каллисто. Звездолет находился в пути, по времени, протекшем на Каллисто, одиннадцать лет и триста девяносто три дня, пролетев за это время круглым числом… «Сто шестьдесят четыре триллиона один миллиард двести тридцать миллионов километров», – мысленно перевел Синяев.
– От всего сердца поздравляем вас с окончанием вашего героического полета, – сказал Широков.
– А вас, – ответил Мьеньонь, – поздравляем с окончанием первой половины и прилетом на Каллисто.
Корабль медленно и плавно опускался. Его двигатели работали с исполинской силой, удерживая тысячетонную тяжесть от падения. Чудовищный ураган обрушился на землю, но воздух вокруг корабля был чист и прозрачен. Площадка, на которую опускался звездолет, была так чиста, что ни малейших следов поднятой пыли не было видно.
Никто не почувствовал толчка. Белый шар коснулся родной земли совершенно незаметно.
Диегонь выключил двигатели, сослужившие свою последнюю службу, и встал. Все повернулись к нему. Несколько минут в центральном посту царила какая-то особенная, торжественная тишина.
Все молчали.
Широков и Синяев обнялись и поцеловались. Цель достигнута! Звездолет неподвижно стоял на поверхности Каллисто!
ПЕРВЫЙ ЧАС В ЧУЖОМ МИРЕ
– Вам надо было несколько месяцев провести на Сетито и не менее года на Кетьо. А еще лучше – провести соответствующую подготовку у себя, на Земле, – говорил он, – а тогда уже лететь на Каллисто. То, что сделано нами, недостаточно. Я не могу поручиться, что вам не придется в ближайшее время вернуться на Сетито. Широков как врач хорошо понимал основательность опасений Гесьяня. Он уже убедился, что Рельос не Солнце. Его лучи обладали иными свойствами, несли в себе гораздо больше энергии. Они явно действовали на организм не так, как лучи Солнца.
– Что ж! – говорил Синяев. – Если Гесьянь окажется прав, вернемся на Сетито, а затем снова отправимся на Каллисто. Задача, поставленная перед нами, должна быть выполнена во что бы то ни стало.
Первое, правда малосущественное и давно предвиденное, отличие Рельоса от Солнца уже на Кетьо дало себя знать. Оба человека Земли были вынуждены надеть темные очки, с дымчатыми стеклами. Широко открытые глаза людей были не в состоянии переносить ослепляюще яркий белый свет Рельоса. Все три года пребывания на Каллисто им придется видеть мир через эти стекла. Но очки были подобраны так, что все разнообразие цветов и оттенков не пропадало, а только смягчалось, становилось подобным цветам и оттенкам на Земле. Они видели окружающие предметы такими же, какими видели их каллистяне незащищенными глазами.
Звездолет медленно опускался все ниже и ниже.
С жадным любопытством друзья всматривались в оранжевый остров. Они не видели ни на нем, ни вокруг него никаких признаков, что обитатели планеты готовятся встретить вернувшийся звездолет. А они хорошо знали, что каллистяне все эти годы с нетерпением ждали Диегоня и его спутников, а теперь, когда они узнали, что на корабле находятся двое людей другого мира, это нетерпение увеличилось во много раз.
Остров, море и воздух были пустынны.
– Разве вас не будут встречать? – спросил Широков у Синьга, стоявшего рядом с ним.
– Будут, но не здесь, – ответил Гесьянь, услышавший вопрос. – На острове нас встретят только работники космической станции.
Диегонь протянул руку и повернул рукоятку на пульте. Изображение на экране, возле которого стояли Широков и Синяев, дрогнуло, и вдруг весь остров со стремительной быстротой «помчался навстречу». Через несколько мгновений показались здания, приблизились вплотную, исчезли за краями экрана, и вот перед ними, в двух шагах, мраморная арка. Они увидели по бокам две скульптуры и группу каллистян, которые, казалось, смотрели прямо на них.
– Вот мой отец, – раздался позади Широкова голос Дьеньи, и ее тонкая рука протянулась к экрану, указывая на человека, стоявшего рядом с высоким стариком, опиравшимся на толстую трость.
Широков вздрогнул. В последнее время, когда Дьеньи была близко, он испытывал волнение и какую-то непонятную тревогу.
Диегонь попросил Мьеньоня сменить его и подошел к экрану.
Все расступились, и командир корабля около минуты всматривался в лицо своего сына, которого он не видел так долго.
Что происходило в его душе? Какие чувства испытывал он в эту минуту? Суровое лицо с резкими, выразительными чертами было таким же, как всегда. Он повернулся и отошел к пульту.
– А это, вероятно, Женьсиньг? – спросил Широков, снова подходя к экрану.
– Да, это сам Женьсиньг, – ответила Дьеньи, подчеркивая слово «сам».
Широков и Синяев уже много слышали о Женьсиньге, о котором все каллистяне говорили с глубоким уважением. Они внимательно рассматривали знаменитого ученого, крупного инженера и первого каллистянина, достигшего соседних планет.
– Он не кажется старым, – заметил Синяев.
– А вместе с тем ему семьдесят один год, – сказал Синьг.
«Сто сорок два, по-нашему», – подумал Широков.
Изображение дрогнуло и с молниеносной быстротой вернулось на прежнее место. Арка и группа встречающих исчезли из глаз.
– Вас будет встречать все население планеты, – сказал Гесьянь.
Широков вопросительно посмотрел на него. Совсем недавно, он помнил, Гесьянь говорил другое.
– Очень просто, – пояснил молодой врач. – На станции мощная бьеньета. На всех экранах, а у нас нет ни одного дома без экрана, смогут видеть ваш финиш.
– Если ваши домашние экраны так же совершенны, как эти… – сказал Синяев.
– Нисколько не хуже, – сказал Мьеньонь.
– Никакого сравнения, – улыбаясь, поправил Гесьянь. – Вы все забываете, что отсутствовали одиннадцать лет. На Каллисто многое успело измениться.
– Верно, верно. Мы не годимся для роли проводников. Нам самим придется со многим знакомиться.
Казавшийся издали небольшим, оранжевый остров быстро увеличивался. Звездолет опустился на высоту ста метров. Кольца бьеньетостанции, исчезнувшие за горизонтом, когда корабль приблизился к земле, снова показались. Еще несколько минут – и белый шар повис над обширной площадкой ракетодрома.
Космический рейс закончился.
– В восемьсот третий день 2387 года, – торжественно произнес Мьеньонь, – звездолет взял старт с этого самого места, которое находится сейчас под нами. В четыреста тридцать третий день 2392 года мы ступили на поверхность Земли и провели на ней двести девяносто дней по нашему счету. В двадцать третий день 2393 года корабль покинул Землю и начал обратный путь. И вот сегодня, в четыреста семьдесят шестой день 2398 года, мы вернулись на Каллисто. Звездолет находился в пути, по времени, протекшем на Каллисто, одиннадцать лет и триста девяносто три дня, пролетев за это время круглым числом… «Сто шестьдесят четыре триллиона один миллиард двести тридцать миллионов километров», – мысленно перевел Синяев.
– От всего сердца поздравляем вас с окончанием вашего героического полета, – сказал Широков.
– А вас, – ответил Мьеньонь, – поздравляем с окончанием первой половины и прилетом на Каллисто.
Корабль медленно и плавно опускался. Его двигатели работали с исполинской силой, удерживая тысячетонную тяжесть от падения. Чудовищный ураган обрушился на землю, но воздух вокруг корабля был чист и прозрачен. Площадка, на которую опускался звездолет, была так чиста, что ни малейших следов поднятой пыли не было видно.
Никто не почувствовал толчка. Белый шар коснулся родной земли совершенно незаметно.
Диегонь выключил двигатели, сослужившие свою последнюю службу, и встал. Все повернулись к нему. Несколько минут в центральном посту царила какая-то особенная, торжественная тишина.
Все молчали.
Широков и Синяев обнялись и поцеловались. Цель достигнута! Звездолет неподвижно стоял на поверхности Каллисто!
ПЕРВЫЙ ЧАС В ЧУЖОМ МИРЕ
От здания бьеньетостанции к кораблю, стоявшему в центре площадки, быстро приближался простой с виду, но совершенно непонятный для не посвященного в тайну его конструкции человека экипаж с шестью каллистянами.
Это была как будто лодка, сделанная из гофрированного материала нежно-голубого цвета. Ее дно было плоско, а борта низки. Сверху «лодка» была закрыта прозрачным и почти невидимым сплошным колпаком, без каких-либо отверстий, через которые можно было бы войти в нее и выйти.
Странный экипаж двигался у самой земли, не касаясь ее. Он летел по воздуху на высоте нескольких сантиметров. Но крыльев у него не было.
Аппаратом никто не управлял. Не было ни штурвала, ни ручек, ни педалей, ни кнопок – ничего. Не было и двигателя, по крайней мере его нигде нельзя было заметить.
Впереди сидели Вьег Диегонь и Женьсиньг. Остальные четверо расположились сзади.
Экипаж летел быстро. Иногда он плавно поднимался, встретив неровность почвы, но, перелетев препятствие, опускался опять, почти вплотную к земле.
Пассажиры молчали, не спуская глаз с приближавшейся громады космического корабля. На его вершине виднелось десять человек. Шестеро были уже внизу. «Лодка» остановилась, но осталась висеть в воздухе. Прозрачный колпак поднялся на четырех тонких серебристых стержнях. Пассажиры вышли.
Аппарат слегка покачнулся и снова встал прямо, оставаясь неподвижно висеть на невидимых нитях, на которых он, как невольно казалось, был подвешен неизвестно к чему.
Один из членов экипажа звездолета спустился на землю у самой лодки. Он снял крылья и повернулся. Шестеро каллистян сразу увидели, что перед ними один из обитателей Земли, о которых вся Каллисто только и говорила за последнее время.
С жадным вниманием Женьсиньг и его спутники рассматривали гостя. Человек Земли был одет в необычайный костюм, но, кроме этого костюма и цвета кожи, ничем не отличался от обыкновенного каллистянина. Это был самый настоящий «мьеньк». Его глаза были закрыты темными очками.
– Я почему-то всегда думал, что обитатели других миров не могут быть похожи на нас, – тихо сказал Вьег Диегонь.
– Вы же знали, что эти на нас похожи, – ответил Женьсиньг.
Пришелец от Мьеньи улыбнулся красными губами.
– Когда-то мы думали так же, – сказал он по-каллистянски. – Но прилет вашего корабля на Землю показал, что такое мнение ошибочно. Меня зовут Георгий Синяев. А это, – прибавил он, указывая на кого-то позади них, – мой друг Петр Широков.
Шестеро каллистян поспешно обернулись. Занятые рассматриванием Синяева, они не заметили, как позади собрались все члены экипажа звездолета. Рядом с Диегонем стоял второй житель Земли, который в первый момент показался им точной копией первого.
– Здравствуйте, друзья! – сказал Широков. – Просим оказать нам гостеприимство на вашей планете.
Женьсиньг первым пришел в себя.
– Приветствуем ваш прилет, – сказал он, поочередно обнимая гостей. – Мы счастливы видеть вас.
Примеру Женьсиньга последовали остальные. Вьег Диегонь был единственным, кто обнял сначала не жителей земли, а своего отца. Но с дочерью он все же поздоровался после них.
Широков и Синяев подумали, что если бы не они, то встреча Диегоня и его спутников была бы совсем иной. Получилось так, что все внимание каллистян сосредоточивалось именно на гостях, а звездоплаватели, вернувшиеся из беспримерного рейса, оставались на втором плане. Им казалось это несправедливым.
Но они безусловно ошибались. Эффект возвращения звездолета был огромен, а их присутствие только подчеркивало успех рейса.
Диегонь и его товарищи нисколько не казались обиженными.
– Вам надо сейчас же выступить перед каллистянами, – сказал Женьсиньг. – Вся планета взволнована вашим прилетом. Я точно знаю, что на ночной половине Каллисто никто не спит.
– Мы готовы, – сказал Диегонь от имени всех.
– На крыше станции установлена бьеньтеси.
– Что установлено? – спросил, видимо удивленный, Диегонь.
– Я забыл, – ответил Женьсиньг, – что бьеньтеси появились недавно. Это разновидность бьеньеты.
– Но что означает «теси»?
– Это долго объяснять. Может быть, отложим?
– Пусть будет так, – согласился Диегонь. – Мы знаем, что на Каллисто нас ждет много нового.
Слово «бьень» означало в переводе на русский язык «передача», а «ета»
– «волна». Таким образом, «бьеньета» означало передачу на волне. Бьеньтеси можно было понять как передачу на теси, но что означало это слово, было неизвестно не только Широкову и Синяеву, но и каллистянам, вернувшимся с Земли. Очевидно, оно было совсем новым словом.
Синяев вспомнил, что такое слово он слышал от Бьесьи, когда она объясняла устройство своего звездолета. Но тогда он не спросил о его значении.
– Едем! – сказал Диегонь. – Мы надеемся, – обратился он к людям, – что вы не откажетесь сказать несколько слов каллистянам.
– Конечно нет, – ответил Широков.
– Ты помнишь, – спросил Синяев по-русски, – как Бьяининь выступал перед микрофоном пятнадцатого августа?
– На Земле, – сказал Широков, и в его голосе прозвучала грусть.
– Я тогда думал, – также по-русски сказал стоявший рядом Бьяининь, – что ваше «радио» – это то же, что наша бьеньета, и считал, что меня видят все жители Земли; и очень удивлялся, что «бьеньета» так мала. Шутка Бьяининя рассеяла овладевшее было друзьями тоскливое настроение. Земля была далеко; раньше чем через три года они не полетят к ней. Грустить о разлуке не время.
– Садитесь! – сказал Женьсиньг.
Широков повернулся и вздрогнул от неожиданности. Не меньше его были удивлены и все остальные.
Находившаяся перед ними «лодка» висела в воздухе. Было совершенно ясно, что ее поддерживает не реактивная сила. Крупное насекомое, похожее на паука, пробежало под дном аппарата на длинных суставчатых ножках. Очевидно, воздух под лодкой был спокоен.
Широков по привычке посмотрел на Мьеньоня, ожидая объяснений. Но инженер смотрел на странный аппарат с неменьшим удивлением, чем другие.
– Объясните, пожалуйста, – сказал Ньяньиньг, – что это такое? В чем тут дело?
Весь экипаж звездолета повернулся к Женьсиньгу.
Но вместо него, совершенно неожиданно для Широкова, ответил Синяев.
– Антигравитация, – сказал он. – Тот же принцип, что и на звездолетах внутренних рейсов.
– Совершенно правильно, – подтвердил Женьсиньг. – Вероятно, у вас на Земле хорошо известно об антигравитации? – спросил он.
– Теоретически, – улыбнулся Синяев. – Практического применения еще нет.
– Это последнее достижение нашей техники. Олити, – Женьсиньг указал на «лодку», – имеются всюду. Вы с ними еще не раз встретитесь.
– Отложим знакомство, – сказал Диегонь. – Но слово «олити» не ново.
– Название осталось прежним. Изменился только принцип. Да и то не у всех олити. Очень многие из них еще старой конструкции.
Широков и Синяев первыми вошли в «лодку». За ними последовали Женьсиньг, Диегонь и Бьяининь.
Когда кто-нибудь ставил ногу на борт, олити покачивалась, точно под нею находилась вода невидимого озера.
Мьеньонь внимательно следил за посадкой.
– Вес олити увеличился, – сказал он. – Почему это не влияет на ее положение?
– Сила антигравитационного поля изменяется автоматически, – ответил Женьсиньг. – Мы скоро вернемся.
Прозрачный колпак опустился.
Широков и Синяев сильно волновались. С этого момента начиналась их жизнь на Каллисто. Впереди на каждом шагу их ожидало неожиданное и непонятное, неизвестная обстановка, чуждые условия быта. Этот «автомобиль», не подчиняющийся законам тяготения, был первым звеном длинной цепи, которую им предстояло наблюдать в продолжение трех земных лет.
С чувством, похожим на то, которое он испытал, когда за ними закрылась дверь подъемной машины в день старта с Земли, Широков опустился в кресло, сделанное как будто из стекла. Оно мягко поддалось, облегая тело упруго, как жидкость. Он перестал ощущать свой вес. Так бывает, когда погружаешься в воду.
Никто не сел за управление, – его не было.
Как только опустился прозрачный колпак, олити плавно повернулась и двинулась вперед.
Кто же все-таки управляет ею? Неужели она сама выбирала дорогу, с помощью каких-то необычайно совершенных «телеглаз», «электронного мозга» и созданных каллистянами механических «нервов»?
– Я знаю столько же, сколько и вы, – с непривычной сухостью ответил Диегонь на вопрос Синяева.
– Начиная с завтрашнего дня, – сказал Женьсиньг, –вы получите ответ на любой ваш вопрос. А сейчас не отвлекайтесь. Для всей Каллисто сегодня торжественный и радостный день встречи. Потом, в Атилли.
– Что такое Атилли? – все же спросил Широков.
– Хорошо, что хоть на это я могу вам ответить, – улыбнулся Диегонь. – Атилли – это название города. Очевидно, решили поселить вас в нем.
– Именно так, – сказал Женьсиньг. – Мы долго думали, где вам будет лучше, и остановились на Атилли. Это самый далекий от экватора город из всех больших городов Каллисто.
– Это правильно, – сказал Синяев, – но только на первое время.
– Вы можете жить где хотите, – поспешно уверил его Женьсиньг.
– А где живете вы? – спросил Широков у Диегоня, впервые подумав, что придется, может быть, расстаться со спутниками по полету, к которым они так привыкли.
– Никто из нас, – ответил Диегонь, – никогда не жил в Атилли. Но мы проводим вас туда и останемся там, чтобы быть вместе.
Обрадованный Широков провел пальцами по лбу Диегоня. Люди уже привыкли выражать благодарность по-каллистянски. Это было то же, что крепкое рукопожатие на Земле.
Олити остановилась у самой арки, которую Широков и Синяев видели недавно на экране в центральном посту звездолета.
Выйдя из машины, они сразу обратили внимание на скульптуры у входа и легко узнали всех своих спутников.
– Их придется переделать, – сказал Женьсиньг. – От Мьеньи вернулись не двенадцать человек, а четырнадцать.
– Слово «Мьеньи» также придется переделать, – заметил Бьяининь. – Звезда, которую мы называем «Мьеньи», имеет другое название – Солнце.
– Сьольньце, – медленно, с трудом повторил Женьсиньг. – Это трудное слово. Но говорить «Мьеньи» мы больше не имеем права. А как вы называли наш Рельос?
– Сириус, –ответил Синяев. – Я понимаю, что вам трудно сказать слово «Солнце». Называйте нашу звезду «Гелиос». (Гелиос – Солнце (греч.).)
– А почему у вас несколько названий одного и того же предмета?
– Потому что на Земле не один народ и не один язык. «Солнце» – это на языке того народа, к которому принадлежим мы оба.
– То, что вы говорите, очень интересно, –сказал Женьсиньг, внимательно и с видимым любопытством слушавший Синяева. – Но не совсем понятно.
– Ограничьтесь пока этим, – пошутил Синяев, повторяя недавно сказанные самим Женьсиньгом слова. – А сейчас не отвлекайтесь.
Старый каллистянин улыбнулся.
– Гелиос, – сказал он. – Да, это гораздо легче. Но в честь вас, первых людей, посетивших Каллисто, мы будем говорить «Солнце», хотя это слово труднее.
– На Земле, – сказал Синяев, – слово «Рельос» вошло во всеобщее употребление.
Вслед за Женьсиньгом все прошли внутрь здания.
Там были просторные, очень высокие, но почти пустые комнаты, с блестящими разноцветными полами и огромными окнами.
Было ясно, что это здание не только бьеньетостанция. Вероятно, это был «космический вокзал» – центральное здание острова, который весь представлял собой ракетодром.
Впоследствии они узнали, что здание называлось «Дом неба». Отсутствие мебели, высота стен, статуи, казавшиеся совсем маленькими в огромных помещениях, подчеркивали замысел архитектора.
Поражала необычайная чистота воздуха внутри здания. Может быть, это было следствием близости океана или же действовала специальная вентиляция.
Широков и Синяев ни о чем больше не спрашивали, помня просьбу Женьсиньга.
В одной из комнат на полу темнел синий круг диаметром около трех метров, поверхность которого отсвечивала металлическим блеском. В центре потолка находилось отверстие.
Когда по приглашению Женьсиньга все встали на этот круг, он быстро поднялся, плотно войдя в отверстие на потолке.
Они очутились на крыше здания.
– Своеобразный лифт! – заметил Синяев. Плоская крыша была выстлана желтыми треугольными плитками и окружена невысокой балюстрадой.
Отсюда хорошо был виден белый шар звездолета и можно было различить возле него крохотные фигурки каллистян.
«Там Дьеньи!» – Широков вдруг понял, что успел соскучиться по ней.
Высоко над головой, в самое небо уходили хрустально блестящие кольца межпланетной бьеньетостанции. Даже вблизи они казались воздушными, трудно различимыми в блеске Рельоса, хотя были сделаны из металла.
Рядом с подъемной машиной стоял небольшой аппарат, напоминавший своим видом школьный телескоп.
Это и была загадочная бьеньтеси.
Возле нее в ожидании стояло трое молодых каллистян.
Широков и Синяев уже начали привыкать к тому, что их появление перед каллистянами вызывает большой эффект, и не обратили никакого внимания на изумленные взгляды, которыми их встретили. Прежде всего их интересовал аппарат. Они знали, что вся планета наблюдала финиш звездолета. Женьсиньг говорил, что каллистяне видели на экранах их обоих. Это значило, что «телевизионная» камера была снабжена телескопическим устройством, позволявшим приблизить снимаемый объект, даже если он находился, как в данном случае, на расстоянии двух километров.
Видя интерес, с которым гости рассматривали бьеньтеси, один из каллистян подошел и стал давать пояснения. Кто-то, очевидно, успел сказать ему, что пришельцы из другого мира понимают каллистянский язык. Из его слов Широков и Синяев вывели заключение, что камера работала на совершенно ином принципе, чем телевизионные камеры на Земле. Она давала цветное и объемное изображение, и передача осуществлялась непосредственно от нее, без прохождения через усилительное устройство мощной промежуточной станции. Каким образом столь небольшая установка могла обладать такой мощностью, чтобы ее передачи воспринимались всеми приемниками Каллисто, осталось неясным.
Слово «теси» непрерывно встречалось в объяснениях, но его значение все еще не стало понятным.
– Вам нравится? – спросил каллистянин.
– Да, – ответил Синяев. – Ваша бьеньтеси работает на другом принципе, чем наши. Я хотел бы узнать об ее устройстве более подробно.
– Потом, потом! – вмешался Женьсиньг. – Каллистяне ждут. – Он подошел к аппарату и встал прямо против отверстия трубы. Широков представил себе, как на экранах появится лицо Женьсиньга. Сколько миллионов каллистян будут слушать его?
– Больше одиннадцати лет тому назад… – начал Женьсиньг.
Он говорил прямо в объектив. Было ясно, что эта небольшая установка была равна по мощности величайшим радиостанциям Земли, давала возможность передать на всю планету цвет, объем и звук одновременно.
Женьсиньг рассказал об организации полета к Мьеньи, о старте звездолета и обо всех разнообразных мнениях относительно результатов рейса, которые высказывались на Каллисто ее учеными.
– О том, как протекал рейс и что увидели у Мьеньи наши отважные звездоплаватели, вам расскажет командир корабля Рьиг Диегонь.
– Митинг, в котором участвует все население планеты, – шепнул Синяев на ухо Широкову.
Диегонь мало говорил о полете, а все свое выступление посвятил Земле. Он подробно рассказал о встрече с людьми и о них самих. Коротко описал природу и города Земли. Затем перешел к причинам опоздания звездолета.
Широков слушал его с тревогой. Он опасался, что рассказ о происшествии в лагере под Курском может создать у каллистян, незнакомых, с условиями земной жизни, ложное представление о людях.
Но Диегонь ни словом не упомянул о диверсии.
– Дверь в помещение центрального агрегата была повреждена и не открывалась, – только и сказал он. – Техника Земли оказала нам неоценимую помощь.
Широков и Синяев облегченно вздохнули. Каллистяне все равно узнают об истинной причине аварии, но потом это будет не страшно, лишь бы не сейчас.
– Все, что мы видели на этой далекой от нас планете, – закончил Диегонь, – убедило нас, что люди и каллистяне будут жить в дружбе. За нашим полетом последуют другие. Я хочу верить, что к союзу Земли и Каллисто примкнут обитатели других миров, спутников звезд, находящихся не слишком далеко от Мьеньи –Солнца – и от Рельоса. Первый шаг к этому сделан. Мы, двенадцать каллистян, посетили Землю. Теперь двое ученых Земли прилетели к нам. Мы счастливы, что вернулись на родину, но еще более потому, что вернулись не одни. Дадим слово нашим гостям. Не удивляйтесь, что они будут говорить на нашем языке. За годы полета они хорошо овладели им. Перед вами представитель медицинской науки Земли – Петр Широков.
– Не говорите слишком мало, – сказал Женьсиньг. – Дайте каллистянам время как следует рассмотреть вас.
Широков одно мгновение колебался, потом решительно снял очки и подошел к аппарату. Яркий свет был очень неприятен, пришлось сильно прищуриться, но это казалось ему лучше, чем показаться перед многими миллионами зрителей в очках, искажавших его лицо. Сознавая, с каким жадным вниманием каллистяне будут его рассматривать, он мучительно волновался и несколько секунд был не в состоянии начать говорить.
Прямо перед ним находилось темное отверстие трубы передатчика. В глубине этого отверстия что-то неясно блестело. Широкову вдруг показалось, что перед ним окно, за которым раскинулся весь простор огромной планеты, и бесчисленное количество черных лиц с длинными узкими глазами, устремленными на него.
Он глубоко вздохнул и сказал:
– Здравствуйте, товарищи каллистяне!
Сказал и только тогда понял, что говорит по-русски.
Все бывшие возле аппарата смотрели на него внимательно и серьезно. Никто, казалось, не удивился, что он говорит на земном языке. Вероятно, все подумали, что он сделал это намеренно.
Три слова, сказанные на родном языке, как-то сразу успокоили Широкова, и он начал говорить уже по-каллистянски, как ему казалось, совсем спокойно. Но впоследствии он никак не мог вспомнить, что именно он говорил каллистянам в тот день. Слова сходили с его губ без участия его воли, сами собой. Но когда, некоторое время спустя, он спросил Синяева о своей речи, оказалось, что он говорил хорошо и с чувством.
После Широкова выступил Синяев. Он не казался, а действительно был совершенно спокоен. Коротко приветствовав каллистян, Георгий Николаевич посвятил свою речь развитию мысли, высказанной Диегонем, что к союзу людей и каллистян примкнут в будущем жители других, пока еще не известных планет.
Это была как будто лодка, сделанная из гофрированного материала нежно-голубого цвета. Ее дно было плоско, а борта низки. Сверху «лодка» была закрыта прозрачным и почти невидимым сплошным колпаком, без каких-либо отверстий, через которые можно было бы войти в нее и выйти.
Странный экипаж двигался у самой земли, не касаясь ее. Он летел по воздуху на высоте нескольких сантиметров. Но крыльев у него не было.
Аппаратом никто не управлял. Не было ни штурвала, ни ручек, ни педалей, ни кнопок – ничего. Не было и двигателя, по крайней мере его нигде нельзя было заметить.
Впереди сидели Вьег Диегонь и Женьсиньг. Остальные четверо расположились сзади.
Экипаж летел быстро. Иногда он плавно поднимался, встретив неровность почвы, но, перелетев препятствие, опускался опять, почти вплотную к земле.
Пассажиры молчали, не спуская глаз с приближавшейся громады космического корабля. На его вершине виднелось десять человек. Шестеро были уже внизу. «Лодка» остановилась, но осталась висеть в воздухе. Прозрачный колпак поднялся на четырех тонких серебристых стержнях. Пассажиры вышли.
Аппарат слегка покачнулся и снова встал прямо, оставаясь неподвижно висеть на невидимых нитях, на которых он, как невольно казалось, был подвешен неизвестно к чему.
Один из членов экипажа звездолета спустился на землю у самой лодки. Он снял крылья и повернулся. Шестеро каллистян сразу увидели, что перед ними один из обитателей Земли, о которых вся Каллисто только и говорила за последнее время.
С жадным вниманием Женьсиньг и его спутники рассматривали гостя. Человек Земли был одет в необычайный костюм, но, кроме этого костюма и цвета кожи, ничем не отличался от обыкновенного каллистянина. Это был самый настоящий «мьеньк». Его глаза были закрыты темными очками.
– Я почему-то всегда думал, что обитатели других миров не могут быть похожи на нас, – тихо сказал Вьег Диегонь.
– Вы же знали, что эти на нас похожи, – ответил Женьсиньг.
Пришелец от Мьеньи улыбнулся красными губами.
– Когда-то мы думали так же, – сказал он по-каллистянски. – Но прилет вашего корабля на Землю показал, что такое мнение ошибочно. Меня зовут Георгий Синяев. А это, – прибавил он, указывая на кого-то позади них, – мой друг Петр Широков.
Шестеро каллистян поспешно обернулись. Занятые рассматриванием Синяева, они не заметили, как позади собрались все члены экипажа звездолета. Рядом с Диегонем стоял второй житель Земли, который в первый момент показался им точной копией первого.
– Здравствуйте, друзья! – сказал Широков. – Просим оказать нам гостеприимство на вашей планете.
Женьсиньг первым пришел в себя.
– Приветствуем ваш прилет, – сказал он, поочередно обнимая гостей. – Мы счастливы видеть вас.
Примеру Женьсиньга последовали остальные. Вьег Диегонь был единственным, кто обнял сначала не жителей земли, а своего отца. Но с дочерью он все же поздоровался после них.
Широков и Синяев подумали, что если бы не они, то встреча Диегоня и его спутников была бы совсем иной. Получилось так, что все внимание каллистян сосредоточивалось именно на гостях, а звездоплаватели, вернувшиеся из беспримерного рейса, оставались на втором плане. Им казалось это несправедливым.
Но они безусловно ошибались. Эффект возвращения звездолета был огромен, а их присутствие только подчеркивало успех рейса.
Диегонь и его товарищи нисколько не казались обиженными.
– Вам надо сейчас же выступить перед каллистянами, – сказал Женьсиньг. – Вся планета взволнована вашим прилетом. Я точно знаю, что на ночной половине Каллисто никто не спит.
– Мы готовы, – сказал Диегонь от имени всех.
– На крыше станции установлена бьеньтеси.
– Что установлено? – спросил, видимо удивленный, Диегонь.
– Я забыл, – ответил Женьсиньг, – что бьеньтеси появились недавно. Это разновидность бьеньеты.
– Но что означает «теси»?
– Это долго объяснять. Может быть, отложим?
– Пусть будет так, – согласился Диегонь. – Мы знаем, что на Каллисто нас ждет много нового.
Слово «бьень» означало в переводе на русский язык «передача», а «ета»
– «волна». Таким образом, «бьеньета» означало передачу на волне. Бьеньтеси можно было понять как передачу на теси, но что означало это слово, было неизвестно не только Широкову и Синяеву, но и каллистянам, вернувшимся с Земли. Очевидно, оно было совсем новым словом.
Синяев вспомнил, что такое слово он слышал от Бьесьи, когда она объясняла устройство своего звездолета. Но тогда он не спросил о его значении.
– Едем! – сказал Диегонь. – Мы надеемся, – обратился он к людям, – что вы не откажетесь сказать несколько слов каллистянам.
– Конечно нет, – ответил Широков.
– Ты помнишь, – спросил Синяев по-русски, – как Бьяининь выступал перед микрофоном пятнадцатого августа?
– На Земле, – сказал Широков, и в его голосе прозвучала грусть.
– Я тогда думал, – также по-русски сказал стоявший рядом Бьяининь, – что ваше «радио» – это то же, что наша бьеньета, и считал, что меня видят все жители Земли; и очень удивлялся, что «бьеньета» так мала. Шутка Бьяининя рассеяла овладевшее было друзьями тоскливое настроение. Земля была далеко; раньше чем через три года они не полетят к ней. Грустить о разлуке не время.
– Садитесь! – сказал Женьсиньг.
Широков повернулся и вздрогнул от неожиданности. Не меньше его были удивлены и все остальные.
Находившаяся перед ними «лодка» висела в воздухе. Было совершенно ясно, что ее поддерживает не реактивная сила. Крупное насекомое, похожее на паука, пробежало под дном аппарата на длинных суставчатых ножках. Очевидно, воздух под лодкой был спокоен.
Широков по привычке посмотрел на Мьеньоня, ожидая объяснений. Но инженер смотрел на странный аппарат с неменьшим удивлением, чем другие.
– Объясните, пожалуйста, – сказал Ньяньиньг, – что это такое? В чем тут дело?
Весь экипаж звездолета повернулся к Женьсиньгу.
Но вместо него, совершенно неожиданно для Широкова, ответил Синяев.
– Антигравитация, – сказал он. – Тот же принцип, что и на звездолетах внутренних рейсов.
– Совершенно правильно, – подтвердил Женьсиньг. – Вероятно, у вас на Земле хорошо известно об антигравитации? – спросил он.
– Теоретически, – улыбнулся Синяев. – Практического применения еще нет.
– Это последнее достижение нашей техники. Олити, – Женьсиньг указал на «лодку», – имеются всюду. Вы с ними еще не раз встретитесь.
– Отложим знакомство, – сказал Диегонь. – Но слово «олити» не ново.
– Название осталось прежним. Изменился только принцип. Да и то не у всех олити. Очень многие из них еще старой конструкции.
Широков и Синяев первыми вошли в «лодку». За ними последовали Женьсиньг, Диегонь и Бьяининь.
Когда кто-нибудь ставил ногу на борт, олити покачивалась, точно под нею находилась вода невидимого озера.
Мьеньонь внимательно следил за посадкой.
– Вес олити увеличился, – сказал он. – Почему это не влияет на ее положение?
– Сила антигравитационного поля изменяется автоматически, – ответил Женьсиньг. – Мы скоро вернемся.
Прозрачный колпак опустился.
Широков и Синяев сильно волновались. С этого момента начиналась их жизнь на Каллисто. Впереди на каждом шагу их ожидало неожиданное и непонятное, неизвестная обстановка, чуждые условия быта. Этот «автомобиль», не подчиняющийся законам тяготения, был первым звеном длинной цепи, которую им предстояло наблюдать в продолжение трех земных лет.
С чувством, похожим на то, которое он испытал, когда за ними закрылась дверь подъемной машины в день старта с Земли, Широков опустился в кресло, сделанное как будто из стекла. Оно мягко поддалось, облегая тело упруго, как жидкость. Он перестал ощущать свой вес. Так бывает, когда погружаешься в воду.
Никто не сел за управление, – его не было.
Как только опустился прозрачный колпак, олити плавно повернулась и двинулась вперед.
Кто же все-таки управляет ею? Неужели она сама выбирала дорогу, с помощью каких-то необычайно совершенных «телеглаз», «электронного мозга» и созданных каллистянами механических «нервов»?
– Я знаю столько же, сколько и вы, – с непривычной сухостью ответил Диегонь на вопрос Синяева.
– Начиная с завтрашнего дня, – сказал Женьсиньг, –вы получите ответ на любой ваш вопрос. А сейчас не отвлекайтесь. Для всей Каллисто сегодня торжественный и радостный день встречи. Потом, в Атилли.
– Что такое Атилли? – все же спросил Широков.
– Хорошо, что хоть на это я могу вам ответить, – улыбнулся Диегонь. – Атилли – это название города. Очевидно, решили поселить вас в нем.
– Именно так, – сказал Женьсиньг. – Мы долго думали, где вам будет лучше, и остановились на Атилли. Это самый далекий от экватора город из всех больших городов Каллисто.
– Это правильно, – сказал Синяев, – но только на первое время.
– Вы можете жить где хотите, – поспешно уверил его Женьсиньг.
– А где живете вы? – спросил Широков у Диегоня, впервые подумав, что придется, может быть, расстаться со спутниками по полету, к которым они так привыкли.
– Никто из нас, – ответил Диегонь, – никогда не жил в Атилли. Но мы проводим вас туда и останемся там, чтобы быть вместе.
Обрадованный Широков провел пальцами по лбу Диегоня. Люди уже привыкли выражать благодарность по-каллистянски. Это было то же, что крепкое рукопожатие на Земле.
Олити остановилась у самой арки, которую Широков и Синяев видели недавно на экране в центральном посту звездолета.
Выйдя из машины, они сразу обратили внимание на скульптуры у входа и легко узнали всех своих спутников.
– Их придется переделать, – сказал Женьсиньг. – От Мьеньи вернулись не двенадцать человек, а четырнадцать.
– Слово «Мьеньи» также придется переделать, – заметил Бьяининь. – Звезда, которую мы называем «Мьеньи», имеет другое название – Солнце.
– Сьольньце, – медленно, с трудом повторил Женьсиньг. – Это трудное слово. Но говорить «Мьеньи» мы больше не имеем права. А как вы называли наш Рельос?
– Сириус, –ответил Синяев. – Я понимаю, что вам трудно сказать слово «Солнце». Называйте нашу звезду «Гелиос». (Гелиос – Солнце (греч.).)
– А почему у вас несколько названий одного и того же предмета?
– Потому что на Земле не один народ и не один язык. «Солнце» – это на языке того народа, к которому принадлежим мы оба.
– То, что вы говорите, очень интересно, –сказал Женьсиньг, внимательно и с видимым любопытством слушавший Синяева. – Но не совсем понятно.
– Ограничьтесь пока этим, – пошутил Синяев, повторяя недавно сказанные самим Женьсиньгом слова. – А сейчас не отвлекайтесь.
Старый каллистянин улыбнулся.
– Гелиос, – сказал он. – Да, это гораздо легче. Но в честь вас, первых людей, посетивших Каллисто, мы будем говорить «Солнце», хотя это слово труднее.
– На Земле, – сказал Синяев, – слово «Рельос» вошло во всеобщее употребление.
Вслед за Женьсиньгом все прошли внутрь здания.
Там были просторные, очень высокие, но почти пустые комнаты, с блестящими разноцветными полами и огромными окнами.
Было ясно, что это здание не только бьеньетостанция. Вероятно, это был «космический вокзал» – центральное здание острова, который весь представлял собой ракетодром.
Впоследствии они узнали, что здание называлось «Дом неба». Отсутствие мебели, высота стен, статуи, казавшиеся совсем маленькими в огромных помещениях, подчеркивали замысел архитектора.
Поражала необычайная чистота воздуха внутри здания. Может быть, это было следствием близости океана или же действовала специальная вентиляция.
Широков и Синяев ни о чем больше не спрашивали, помня просьбу Женьсиньга.
В одной из комнат на полу темнел синий круг диаметром около трех метров, поверхность которого отсвечивала металлическим блеском. В центре потолка находилось отверстие.
Когда по приглашению Женьсиньга все встали на этот круг, он быстро поднялся, плотно войдя в отверстие на потолке.
Они очутились на крыше здания.
– Своеобразный лифт! – заметил Синяев. Плоская крыша была выстлана желтыми треугольными плитками и окружена невысокой балюстрадой.
Отсюда хорошо был виден белый шар звездолета и можно было различить возле него крохотные фигурки каллистян.
«Там Дьеньи!» – Широков вдруг понял, что успел соскучиться по ней.
Высоко над головой, в самое небо уходили хрустально блестящие кольца межпланетной бьеньетостанции. Даже вблизи они казались воздушными, трудно различимыми в блеске Рельоса, хотя были сделаны из металла.
Рядом с подъемной машиной стоял небольшой аппарат, напоминавший своим видом школьный телескоп.
Это и была загадочная бьеньтеси.
Возле нее в ожидании стояло трое молодых каллистян.
Широков и Синяев уже начали привыкать к тому, что их появление перед каллистянами вызывает большой эффект, и не обратили никакого внимания на изумленные взгляды, которыми их встретили. Прежде всего их интересовал аппарат. Они знали, что вся планета наблюдала финиш звездолета. Женьсиньг говорил, что каллистяне видели на экранах их обоих. Это значило, что «телевизионная» камера была снабжена телескопическим устройством, позволявшим приблизить снимаемый объект, даже если он находился, как в данном случае, на расстоянии двух километров.
Видя интерес, с которым гости рассматривали бьеньтеси, один из каллистян подошел и стал давать пояснения. Кто-то, очевидно, успел сказать ему, что пришельцы из другого мира понимают каллистянский язык. Из его слов Широков и Синяев вывели заключение, что камера работала на совершенно ином принципе, чем телевизионные камеры на Земле. Она давала цветное и объемное изображение, и передача осуществлялась непосредственно от нее, без прохождения через усилительное устройство мощной промежуточной станции. Каким образом столь небольшая установка могла обладать такой мощностью, чтобы ее передачи воспринимались всеми приемниками Каллисто, осталось неясным.
Слово «теси» непрерывно встречалось в объяснениях, но его значение все еще не стало понятным.
– Вам нравится? – спросил каллистянин.
– Да, – ответил Синяев. – Ваша бьеньтеси работает на другом принципе, чем наши. Я хотел бы узнать об ее устройстве более подробно.
– Потом, потом! – вмешался Женьсиньг. – Каллистяне ждут. – Он подошел к аппарату и встал прямо против отверстия трубы. Широков представил себе, как на экранах появится лицо Женьсиньга. Сколько миллионов каллистян будут слушать его?
– Больше одиннадцати лет тому назад… – начал Женьсиньг.
Он говорил прямо в объектив. Было ясно, что эта небольшая установка была равна по мощности величайшим радиостанциям Земли, давала возможность передать на всю планету цвет, объем и звук одновременно.
Женьсиньг рассказал об организации полета к Мьеньи, о старте звездолета и обо всех разнообразных мнениях относительно результатов рейса, которые высказывались на Каллисто ее учеными.
– О том, как протекал рейс и что увидели у Мьеньи наши отважные звездоплаватели, вам расскажет командир корабля Рьиг Диегонь.
– Митинг, в котором участвует все население планеты, – шепнул Синяев на ухо Широкову.
Диегонь мало говорил о полете, а все свое выступление посвятил Земле. Он подробно рассказал о встрече с людьми и о них самих. Коротко описал природу и города Земли. Затем перешел к причинам опоздания звездолета.
Широков слушал его с тревогой. Он опасался, что рассказ о происшествии в лагере под Курском может создать у каллистян, незнакомых, с условиями земной жизни, ложное представление о людях.
Но Диегонь ни словом не упомянул о диверсии.
– Дверь в помещение центрального агрегата была повреждена и не открывалась, – только и сказал он. – Техника Земли оказала нам неоценимую помощь.
Широков и Синяев облегченно вздохнули. Каллистяне все равно узнают об истинной причине аварии, но потом это будет не страшно, лишь бы не сейчас.
– Все, что мы видели на этой далекой от нас планете, – закончил Диегонь, – убедило нас, что люди и каллистяне будут жить в дружбе. За нашим полетом последуют другие. Я хочу верить, что к союзу Земли и Каллисто примкнут обитатели других миров, спутников звезд, находящихся не слишком далеко от Мьеньи –Солнца – и от Рельоса. Первый шаг к этому сделан. Мы, двенадцать каллистян, посетили Землю. Теперь двое ученых Земли прилетели к нам. Мы счастливы, что вернулись на родину, но еще более потому, что вернулись не одни. Дадим слово нашим гостям. Не удивляйтесь, что они будут говорить на нашем языке. За годы полета они хорошо овладели им. Перед вами представитель медицинской науки Земли – Петр Широков.
– Не говорите слишком мало, – сказал Женьсиньг. – Дайте каллистянам время как следует рассмотреть вас.
Широков одно мгновение колебался, потом решительно снял очки и подошел к аппарату. Яркий свет был очень неприятен, пришлось сильно прищуриться, но это казалось ему лучше, чем показаться перед многими миллионами зрителей в очках, искажавших его лицо. Сознавая, с каким жадным вниманием каллистяне будут его рассматривать, он мучительно волновался и несколько секунд был не в состоянии начать говорить.
Прямо перед ним находилось темное отверстие трубы передатчика. В глубине этого отверстия что-то неясно блестело. Широкову вдруг показалось, что перед ним окно, за которым раскинулся весь простор огромной планеты, и бесчисленное количество черных лиц с длинными узкими глазами, устремленными на него.
Он глубоко вздохнул и сказал:
– Здравствуйте, товарищи каллистяне!
Сказал и только тогда понял, что говорит по-русски.
Все бывшие возле аппарата смотрели на него внимательно и серьезно. Никто, казалось, не удивился, что он говорит на земном языке. Вероятно, все подумали, что он сделал это намеренно.
Три слова, сказанные на родном языке, как-то сразу успокоили Широкова, и он начал говорить уже по-каллистянски, как ему казалось, совсем спокойно. Но впоследствии он никак не мог вспомнить, что именно он говорил каллистянам в тот день. Слова сходили с его губ без участия его воли, сами собой. Но когда, некоторое время спустя, он спросил Синяева о своей речи, оказалось, что он говорил хорошо и с чувством.
После Широкова выступил Синяев. Он не казался, а действительно был совершенно спокоен. Коротко приветствовав каллистян, Георгий Николаевич посвятил свою речь развитию мысли, высказанной Диегонем, что к союзу людей и каллистян примкнут в будущем жители других, пока еще не известных планет.