Маттсон Уле. Бриг 'Три лилии'

   Миккель весь день рыскал по берегу, искал морское золото, но нашел только ржавый бидон без ручки и полвесла.
   - Ты как думаешь: это важно или нет? - спросил он Туа-Туа.
   - Кто его знает! - ответила Туа-Туа. - Клеенчатая сумка с чурбаном внутри - это что же такое, а, Миккель?
   - Если бы я не знал, что это невозможно, - сказал Миккель, - подумал бы на судовой журнал. Как по-твоему, похож он на чурбан?
   Они бросили каждый по камню на могилу викинга, не стишок читать не стали - некогда. В сарае было темно. Неужели Пат не пришел?
   - Может, он вовсе и не станет сидеть здесь до самой весны? - сказала Туа-Туа.
   Миккель промолчал. Он думал о своем побеге. "Если Пат уйдет, - думал он, - то и я с ним". И вдруг ему пришло в голову такое, что он даже похолодел от волнения. "Зовутка! Она все знает - она должна знать, где отец! Надо спросить Пата".
   До сарая оставалось всего шагов двадцать.
   - Плотно завесил, - сказала Туа-Туа. - Ни одной щелочки не видно.
   Миккель нагнулся и вытащил из тайника бидон, полвесла и покупки, за которыми ходил через залив.
   - Иди за мной, - распорядился он.
   Дверь была отперта. Он толкнул ее веслом.
   - Темно, - сообщил Миккель. - Пат не пришел. Подержи весло и бидон, я зажгу свечу.
   Туа-Туа прошептала ему в самое ухо:
   - Я боюсь, Миккель, тут как-то странно пахнет...
   - Как во всех лодочных сараях.
   Туа-Туа зажала в охапке бидон и весло, а Миккель пошел на ощупь к столу, где они накануне видели свечу.
   Туа-Туа слышала в темноте голос Миккеля:
   - Нашел, сейчас, только спичку достану...
   И в тот же миг заговорил кто-то еще. Чей-то чужой голос донесся с кровати Симона Тукинга - рокочущий, как если говорить в жестяную банку.
   - Послушай моего совета, Пат О'Брайен, - рокотал голос. - Не слишком-то полагайся на этого Била. Он скрывает от тебя...
   - Не...неправда! - отозвался Миккель в темноте.
   - Истинная правда! - рокотал голос на кровати. - Он такой же мазурик, как и его отец!
   - Отец не мазурик! - закричал Миккель.
   Вдруг стало светло. Посреди каморки стоял Миккель с горящей спичкой в дрожащей руке. А на кровати Симона Тукинга лежал Пат О'Брайен. Он спал как убитый. Борода покрывала его грудь, точно звериная шкура. Живот то поднимался, то опускался, а на животе лежала зовутка. Миккель зажег свечу.
   - Пат, - шепнул он и легонько толкнул Пата в плечо.
   Туа-Туа смотрела, затаив дыхание. Пат повернулся и застонал. Потом подавил зевок и открыл глаза:
   - А... что?.. Кого я вижу! Вы уже здесь? А я маленько задремал. Все принесли?
   - Все, - ответил Миккель. - Но...
   - Что - но, что там еще? - Пат спустил ноги на пол.
   - Голос, - сказала Туа-Туа; она стояла с открытым ртом и никак не могла его закрыть. - Тут... тут кто-то говорил, когда мы вошли.
   Пат нахмурился.
   - Говорил кто-то? - прошептал он. - Не может быть.
   Он тревожно оглянулся, потом увидел соскользнувшую на пол зовутку и улыбнулся.
   - Ну конечно, это зовутка, - сказал Пат. - Должно быть, я вдул в нее слишком много воздуха. В таких случаях она не может тихо лежать - все болтает и болтает. Что же она говорила?
   - Ничего особенного, - заверил Миккель. - Вот покупки. Я привез их через залив на санках.
   Он с трудом поднял сверток и положил на стол.
   - А здесь то, что я на берегу нашел.
   Пат развернул сверток.
   - Неплохо, - заметил он.
   Потом посмотрел на бидон и обломок весла.
   - Не худо. А клеенчатая сумка с чурбаном не попалась?
   Миккель отрицательно покачал головой:
   - Везде лед. Толстый. Не пробить.
   Пат прикурил сигару от свечи и выпустил облако дыма.
   - Не иначе, морское золото на исходе, - заключил он. Будем искать сухопутное. И то неплохо. Смотрите в оба... Что это у тебя на руке, Бетси?
   - Мазь от бородавок, - объяснила Туа-Туа. - Только медвежьи волоски сдуло.
   Пат попросил ее показать руку и осторожно стер сало носовым платком. Потом почмокал языком и покачал головой:
   - Ух ты, злые какие! Ничего, сейчас мы ими займемся. Ну-ка, Бил, посмотри у меня в кармане пальто, в левом. Там коробка с лекарствами.
   Миккель посмотрел туда, куда показывал палец Пата... и ахнул. Пальто - клетчатое пальто с кожаным поясом и блестящими медными пуговицами!
   - Это же то самое, которое мы в часовне видели, Туа-Туа! - воскликнул он. - Так это ты там был, Пат?
   - Всяко может быть, - безразлично произнес Пат. - Выбирать не приходилось. Для золотоискателя самое главное, чтобы никто не совал носа в его дела... Нашел коробку?
   Миккель долго рылся, но отыскал наконец нужную коробку.
   - Дай-ка ее сюда, посмотрим, - сказал Пат.
   Он открыл коробку. В одном углу стояло два пузырька с ярлычками, на которых были нарисованы череп и кости.
   - Это от краснухи и одышки, - пробурчал Пат. - Неужели я потерял самое главное?
   Он поискал еще и достал что-то вроде длинной толстой спички. Пат обмакнул ее в кружку на столе и сказал:
   - Ляписутапис. Давай сюда бородавки.
   Туа-Туа нерешительно протянула руку. И Пат стал тереть бородавки палочкой. Потом вытащил из кармана зеленый лоскут, величиной с собачье ухо.
   - Американский пластырь, - объяснил Пат и залепил им бородавки. - Вообще-то он для огнестрельных ран, но и от бородавок тоже помогает. Ляписутапис. Через пять месяцев можешь снять.
   - Не... не раньше? - пролепетала Туа-Туа.
   - Раньше не стоит, - ответил Пат. - Теперь, Бетси, когда я заляписовал твои бородавки, выкладывай начистоту: что говорила зовутка, когда вы вошли, а я спал?
   - Она сказала, что я что-то скрываю, но это вранье! крикнул Миккель и покраснел.
   Пат раскурил погасшую было сигару и горестно поглядел на свои ногти.
   - Что ж, если ты от меня что-то скрываешь, Миккель, твое дело.
   - Я ничего не скрываю! - вскричал Миккель. - Я правду говорю! Мало что наболтает какая-то старая табакерка!
   - Не забывай, что это зовутка, - поправил его Пат.
   - А что она знает?
   - Все! - сказал Пат.
   - И про отца - жив ли он, тоже? - спросил Миккель.
   В сарае сделалось тихо-тихо. Пат вытянул голову, словно ему вдруг стало невмоготу дышать.
   - Что ж, - сказал он наконец, - давай спросим.
   Миккель сжал кулаки, в глазах защипало от слез. Час пробил: мазурик не мазурик, отец остается отцом. А у кого нет отца - тому на душе так тяжко, так тяжко...
   - Давайте, - согласился Миккель.
   Пат уже дунул в зовутку и поднес ее к уху. Глаза его сузились, губы были плотно сжаты.
   - Что она говорит? - шепнула Туа-Туа.
   - Что вопрос нелегкий, - ответил Пат. - Но она попробует. Тшш-ш, опять что-то говорит.
   Лицо Пата покраснело, затем побелело, опять покраснело. Он облегченно вздохнул и отложил зовутку в сторону.
   - Говорит, что жив, - сообщил он.
   - А... а домой вернется? - Миккель запинался от волнения.
   Пат кивнул:
   - Только не знает точно, когда. Говорит, это от тебя зависит.
   Миккель хотел что-то сказать, но Пат прикрыл ему рот рукой.
   - Тш-ш-ш, опять заговорила, - шепнул он и осторожно поднес зовутку к уху. Он слушал так внимательно, что даже рот приоткрылся. - Не может быть... - шептал Пат. - Нет, правда? За отставшей доской в северной стене?
   Глаза Туа-Туа и Миккеля встретились: "Судовой журнал!"
   Миккель снова хотел сказать, но Пат замахал на него рукой. Он все еще слушал.
   - Да, да, сейчас же проверю, - произнес он. Потом отложил зовутку и вздохнул. - Разве так у нас что получится с золотом? Вы же от меня все скрываете! Зовутка говорит: "За отставшей доской в северной стене лежит книга". Что за книга, Бетси?
   - А какие на кораблях бывают, - объяснила Туа-Туа. - Ее вешают на стену на веревке и пишут туда про шторм, про то, как питьевую воду забирают, и все такое.
   Пат кивнул и сообщил, что слыхал про такие книги. Он сам в море плавал. Один раз ходил на шхуне "Трубач", другой раз - на пароходе, который вез лес в Австралию. А еще, давным-давно, плавал на старом бриге под названием "Три лилии".
   Он закурил новую сигару.
   - Что с тобой, Бил? - Он выпустил дым на Миккеля. Ишь, как побелел! Али захворал?
   - "Три лилии"?! - повторил Миккель шепотом.
   - Но это еще до того, как я стал золотнишником... продолжал Пат. - Ты уверен, что не захворал, Бил? - Пат даже встревожился.
   - Отец... мой отец был на этом корабле! - через силу вымолвил Миккель.
   Пат страшно удивился:
   - На "Трех лилиях"? Неужели? Хотя это могло быть еще до того случая... А как он выглядел?
   Миккель описал фотографию на стене.
   - Мне было всего три годика, когда он ушел в плавание. Это было за год до того, как мама померла.
   Пат мрачно жевал сигару. Лукавинка исчезла из его глаз.
   - Так что я его почти не знал, - закончил Миккель.
   - Понятно, - кивнул Пат, потом произнес задумчиво: Петрус Юханнес Миккельсон... Светлые волосы, бритый, голубые глаза, на левой щеке бородавка. Он... конечно, он.
   Туа-Туа стиснула руки коленками и боялась дышать.
   - Был с нами такой у Дарнерарта, - продолжал Пат и прикурил опять от свечи. - Шалопай, каких мало.
   - Знаю, - сказал Миккель.
   - А коли разобраться, то вовсе не плохой человек, - заметил Пат. - И везло же ему всегда. Взять хоть тот раз, у Дарнерарта, когда корабль пошел ко дну. Ураган, волны как дом! Трах - задняя мачта пополам, а потом волна как налетела справа и весь груз с палубы смыла! "Все в шлюпку!" - кричит капитан. Только спустили шлюпку, а ее волной о борт - и вдребезги. Я тогда матросом был, младшим на корабле. Стою, растерялся, ну и меня тоже в море смыло. Во-от такая волна, больше дома! Конец, подумал я, все, и в тот самый миг увидел Миккельсона. "Эгей!" - кричу и чуть не захлебнулся. В такую волну лучше не кричать.
   - Отца... тоже смыло? - спросил Миккель, запинаясь.
   - Ну да, одна голова торчала. Потому что та волна всех до единого унесла. Я уж тонуть стал, но тут он ухватил меня за шиворот. После я ничего не помню. Очнулся уже на берегу, где смотритель маяка Дарнерарт отпаивал меня чем-то горячим.
   - А Петрус Юханнес Миккельсон как же? - спросила Туа-Туа.
   - Он рядом сидел, смотрел шлюпку. "Намокла, - говорит, - немного внутри".
   - Но ведь шлюпку разбило? - удивился Миккель.
   - Большую - да, - подтвердил Пат. - А наша цела осталась.
   Миккель ничего не понимал. Туа-Туа и того меньше.
   Пат откинулся и выпустил огромное облако дыма.
   - Понимаете, дакс, - заговорил он. - Когда корабль тонет, капитан о чем первым делом подумает? О судовом журнале! Так и в тот раз. Капитан, как увидел, что бригу конец приходит, так и скомандовал: "Петрус Юханнес Миккельсон! - кричит. - Живо в мою каюту за судовым журналом!" Петрус Юханнес, понятно, ответил "Есть!" и бегом вниз, с опасностью для жизни, потому что корабль все больше на левый борт кренился. В общем, сумел он в каюту пробраться и вернулся с судовым журналом. Он его сунул в клеенчатую сумку, чтобы не намок. Тут-то и налетела та волна и швырнула его в море. Но он не выпустил журнал, и хорошо сделал. Потому что корки были деревянные и толстые, как доска. На этой книге мы и выплыли с Миккельсоном вместе. Ну вот, лежу я, значит, на берегу и дышу, как загнанный конь. И только я открыл левый глаз, слышу Миккельсон говорит сам с собой: "Береги эту книгу, Миккельсон, она счастье приносит". Потом он встал, встряхнулся и пошел на маяк Дарнерарт выпить кружечку пива. С тех пор я его больше не видал.
   Глава пятнадцатая
   ЧТО ГОВОРИЛ ПЕТРУС МИККЕЛЬСОН ВО СНЕ
   Долго стояла тишина. В каморке стало темно от дыма.
   Миккель прокашлялся.
   - Но... но он жив сейчас? - осторожно произнес он.
   Пат кивнул.
   - Ну да, книга его выручила. Он ее с собой взял. Через год, когда я ходил в Австралию, один негр рассказал мне, что Петрус Юханнес Миккельсон нашел в Клондайке золотой самородок с кулак. А все из-за той деревянной книги, уверял негр. Он с ней никогда не расставался, потому что деревянные книги приносят счастье. Негр говорил, что он ее клал под голову, когда спал. Этот негр все знал про Миккельсона, потому что был у него поваром в Клондайке и спал рядом с ним на нарах. Знал даже, что он говорил во сне по ночам.
   Миккель боялся пошевельнуться: вдруг он проснется и окажется, что все это сон.
   - И... о чем же он говорил во сне? - прошептал Миккель.
   Пат закурил новую сигару и сообщил, что Миккельсон говорил разное, но больше всего сокрушался о том, что бросил своих. Целые ночи напролет ворочался, покоя себе не находил. И все твердил: "Бездельник ты был и мазурик, Миккельсон. Ничего, вернешься домой, все иначе пойдет".
   - Почему же он домой не поехал? - спросила Туа-Туа.
   Пат закрыл глаза - казалось, он перенесся куда-то далекодалеко. Потом протер глаза рукавом и пробурчал, что всегда-то они у него слезятся от сигарного дыма.
   - Почему ж он домой не поехал? - повторил Миккель.
   - Почему не поехал, говоришь? - Пат вздохнул, - Понимаешь, тот негр говорил, что Миккельсон хотел сначала побольше золота намыть, чтобы было на что дом построить на Бранте Клеве, когда вернется. За тем и дело стало. Негр уверял, что Миккельсон уже совсем было ехать собрался, когда получил весть, что жена чахоткой заболела и умерла. От горя он чуть ума не решился. Больше негр ничего сказать не мог, потому что нанялся на пароход. Там я и встретился с ним. Правда, негр рассказывал еще, что в последнюю ночь Миккельсон хуже прежнего во сне говорил. Лежит головой на деревянной книге и все какое-то имя бормочет.
   - Какое имя? - спросила Туа-Туа.
   - Да он не совсем разобрал, негр-то. Что-то вроде "никель", не то "никель".
   - А... а может, Миккель? - чуть слышно произнес Миккель.
   - Как же я не догадался раньше! - воскликнул Пат. - Ну конечно, Миккель! С тех пор негр ничего о нем не слышал. Но только, если я верно знаю зовутку, то скоро Петрус Юханнес Миккельсон будет здесь.
   Пат потряс зовутку и поднес к уху.
   - Нет, - сказал он вскоре, - видно, устала - ничего больше не говорит.
   Он убрал зовутку в карман и пристально посмотрел на Миккеля.
   - Бил, - заговорил он, - пока я не запамятовал - какую это ты книгу спрятал в стене?
   Мгновение спустя Миккель уже стоял на коленях у оторванной доски. Еще мгновение - и он достал судовой журнал брига "Три лилии". Пат точно онемел, до того он был удивлен. Но удивление прошло очень быстро.
   - Гляди-ка, он самый! - ахнул Пат. - В точности такой, каким я его видел, когда мы выплыли на берег у Дарнерарта... Дай-ка его сюда, Бил!
   Миккель положил книгу на колени Пата. Тот стал листать ее. С каждой страницей он восклицал: "Надо же!.. Во-во, точно!.. Не может быть!.." Потом перевернул книгу и посмотрел на заднюю корку с зарубкой и потайным отделением. Он ловко отодвинул крышку, будто делал это тысячу раз.
   - Пусто! - сказал Пат.
   Он положил книгу и скосился на Миккеля. Потом на Туа-Туа. Опять на Миккеля. Потом вздохнул, достал зовутку и потряс ее. Постучал по книге.
   - Да... вот она - та самая, которую Петрус Юханнес Миккельсон клал ночью под голову в Клондайке. Это она ему счастье принесла. Но как она попала сюда?!
   - Спросите зовутку, - предложила Туа-Туа.
   - Я уже дул в нее, - ответил Пат. - Не помогает. Как устанет, от нее ничего не добьешься. А ведь я хотел спросить ее еще кое о чем... - Он снова постучал по крышке. - Что бы это такое мог здесь прятать Петрус Юханнес Миккельсон?
   - Правда, что? - подхватил Миккель.
   - А где вы нашли книгу? - спросил Пат.
   - Там, за доской, несколько дней назад, - объяснил Миккель. - Увидели веревку. Я потянул за нее и вытащил.
   Пат задумчиво кивнул. Потом он подвинул к себе Миккеля и Туа-Туа и зашептал им на ухо:
   - Вы никому не говорите. Но только, думается мне, что здесь лежало клондайкское золото этого Миккельсона. И вот пропало!
   - Когда мы нашли книгу, там уже ничего не было, - дружно заверили Миккель и Туа-Туа.
   Пат откусил кончик сигары, вздохнул и сказал, что верит им. А жаль - особенно Петруса Юханнеса. Выходит, не видать ему собственного дома. Скорее всего, придется опять на корабль наниматься, начинать все сначала. Правда, в Клондайке золото на исходе. Такой самородок раз в сто лет можно найти.
   Пат прикурил от свечи, поперхнулся дымом и закашлялся.
   - Ты что это? - с трудом выговорил он. - Что с тобой, Бил?
   - Если он уедет, то и я с ним! - закричал Миккель сквозь слезы. - На край света, и никакого золота не надо!
   Пат никак не мог справиться с сигарой. Весь дым почему-то шел прямо ему в глаза. Он непрерывно тер их.
   - Ну что ты, Миккель! - тихо заговорил он. - Будем держаться вместе, дружно, глядишь, и отыщем пропажу. Ну, не плачь. Слышишь, Миккель? Завтра же начнем искать.
   Глава шестнадцатая
   ПЛОТНИК НАХОДИТ ПИСЬМО И
   ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ
   Однажды, спустя год после того, как он поселился на постоялом дворе, плотник пошел на залив ловить треску в проруби. Был февраль, скользко, и недалеко от берега он упал. Упал ничком и ударился так сильно, что потерял сознание, успел только ощутить резкую боль где-то между бровями и подбородком. Когда плотник пришел в себя, нос примерз ко льду.
   Он позвал на помощь. Но кто услышит человека, который лежит на животе и кричит в лед? Лишь через несколько часов пришел Симон Тукинг с ломом и ведром горячей воды. Водой он оттаял лед вокруг носа, а ломом вырубил кружок.
   - Держись, Грилле! - подбодрял он плотника.
   Каждый раз, как Симон замахивался ломом, плотник молился про себя богу.
   Наконец Симон освободил его, обмотал ему лицо мешком и проводил до дому. Про то, как выглядел нос, лучше не говорить.
   На следующий день плотник Грилле купил в деревне градусник и повесил его на окне снаружи.
   Если температура была ниже нуля и на дороге становилось скользко, никакие силы не могли выманить плотника Грилле за дверь. Nн надевал свои шерстяные носки, а шею обматывал тюленьей шкурой. Или еще лучше: напяливал на уши пыжиковую шапку и ставил ноги в кадку с горячей водой.
   В ясные дни плотник сидел с подзорной трубой у окна, чтобы не помереть от скуки. Зима в том краю долгая, все дни один на другой похожи.
   В тот день, когда Миккель с краюхой в кармане бродил по берегу и искал морское золото, плотник сидел, как обычно, у окна и смотрел в подзорную трубу.
   "Что это с мальчонкой? - думал он. - Уж не помешался ли, бедняга?"
   Потом повернул трубу на лодочный сарай. Почему нет дыма над крышей? Он ведь сам видел вечером свет в северном окошке. Тут что-то не так... Чего доброго, Симон Тукинг, если он дома, совсем замерзнет. Почему он не топит? Почему не выходит из каморки, не прыгает, чтобы согреться?
   Плотник Грилле ничего не знал о бородатом Пате О'Брайене. Он знал одно: кто боится за свой нос, в гололедицу сидит дома.
   Он снова посмотрел на Миккеля. Мальчишка вырубал изо льда старое весло. Ничего не понятно.
   И почему Симон Тукинг не показывается?
   Плотник ломал себе голову весь этот день и следующий тоже. К вечеру второго дня он уже не мог больше усидеть на месте. Он натянул сапоги, сделал зарубки на каблуках, чтобы не так скользить, и вышел. Захватил и палку с острым наконечником.
   Миккель Миккельсон сидел на кухне и макал в соль картошку. Это был весь его обед; рыба последнее время ловилась плохо.
   Через час он и Туа-Туа должны были встретиться у Пата.
   Они так условились.
   Но плотник ничего об этом не знал. Он медленно брел вперед и все время опирался на острую палку. Потому что плотник Грилле предпочитал умереть в своей постели, чем замерзнуть в сугробе.
   В сарае было темно. Непонятно! Накануне вечером из северного окошка просачивался свет...
   Ой, упал! Хорошо - на спину, а не на нос опять. Плотник с громкими воплями покатился под откос, потом затормозил, но палка катилась дальше, и он услышал, как она звякнула о лед внизу. Плотник зажмурился и сказал сам себе: "Грилле, пустая голова, и дернуло тебя выйти!"
   Тяжело дыша, плотник поднялся, но руки оторвать от опоры не решился. "Лиса и собака никогда не скользят, - сказал он себе. - Так лучше и я пойду на четвереньках".
   Вот, наконец, и сарай. Плотник Грилле обливался потом, хотя было десять градусов мороза. Дверь... Он облегченно вздохнул, с трудом поднялся и оперся о стену. Пальцы посинели от холода.
   Замок, хоть и висел на месте, был не заперт. Плотник открыл дверь и заглянул внутрь.
   Темно. Но пахнет табаком, а Симон Тукинг не курит.
   Плотник Грилле чиркнул спичкой и зажег свечу на столе.
   Пусто... Он поглядел под кроватью. И там никого. Потрогал печь - холодная. Что за наваждение? Ведь был же свет в окне вчера! Хоть он и старый, но не слепой. У плотника задрожали губы: может, привидение завелось в сарае? Но уже в следующее мгновение он наклонился над столом и принюхался. На столе лежали шкурки от сала и колбасы.
   Разве привидения едят колбасу? Не может того быть.
   У плотника сразу стало легче на душе. А рядом со шкурками он увидел исписанную бумагу, прижатую старой табакеркой.
   Плотник вынул из кармана очки, протер их о штанину и стал читать:
   - Дакс! Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга Пата О'Брайена. Большое спасибо за свинину, продукты и все прочее. Вы ждете увидеть меня здесь. Но я ушел. Но не думайте, что я уже не вернусь совсем.
   Кто его знает. А только сами видите - морское золото истощилось. А речное можно промывать только после пасхи, так в старательском уставе записано.
   К тому времени, дакс, мне нужно все застолбить. Вот я и подумал: мой старый приятель Петрус Миккелъсон нуждается в помощи... Вы сами знаете, в каком деле. А Пат О'Брайен не такой человек, чтобы оставить в беде друга. Никогда! Но поиски надо продолжать все время, хоть какого старателя спросите.
   Ищите без устали! Каждый след - путеводная нить, говорят опытные люди. Первый след ведет на острова, к некоему мистеру Симону Тукингу, ю нау, дакс!
   Надо спешить, пока еще лед не сошел. А Вы тем временем тоже будьте начеку - вдруг еще старатели появятся. Уж тогда покажите, на что Вы годитесь, не подкачайте, как до дела дойдет. Вернусь, когда настанет час. Привет Вам от Вашего друга
   Пата О'Брайена.
   П. С. Зовутка со вчерашнего дня не действует. Не иначе, я слишком сильно подул в нее. С ней так случается: вдруг запнется и молчит несколько месяцев.
   Заберите ее и грейте, пока я не вернусь. Пусть она напоминает Вам о Вашем
   Пате О'Брайене.
   Плотник даже вспотел читая. Очки затуманились. Руки дрожали. Пат О'Брайен? Зовутка? Морское золото?.. Гул стоял в его бедной голове, как в улье.
   Он попытался разобраться: Симон Тукинг не курит табак, Симон Тукинг не умеет писать, и, наконец, Симон Тукинг на островах...
   Двумя дрожащими пальцами плотник Грилле схватил письмо и сунул нечистое послание в карман куртки. "Сглаз долой - из сердца вон", - подумал он; тем более, карман был глубокий. "А вообще, - продолжал он размышлять,в гололедицу лучше дома сидеть. Доброе правило!"
   - Чур меня, чур! Нечисть, прочь, враз отскочь! - пробормотал плотник Грилле, плюнул три раза и задул свечу.
   Табакерку он отшвырнул, точно ядовитого паука. К тому же в ней была дыра.
   Минутой позже он запер, как мог, дверь. Далеко впереди мелькали огоньки в окнах постоялого двора. Плотник Грилле потерся спиной об угол сарая, вздохнул и двинулся в путь. Палка лежала на льду. Он полз на четвереньках.
   Глава семнадцатая
   ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МЕДВЕДЬ
   В семь часов Туа-Туа и Миккель должны были встретиться с Патом в лодочном сарае. Учитель Эсберг еще не вернулся. Тетушка Гедда Соделин выпила свой бузинный чай раньше обычного. У нее начиналась простуда.
   - А в таких случаях лучше сразу меры принимать, - объяснила она Туа-Туа. - Ложись-ка и ты, да не забудь лампу задуть - керосин денег стоит.
   - Хорошо, - сказала Туа-Туа.
   Полчаса спустя Миккель посвистел у калитки. Туа-Туа вынырнула из мрака, держа в руке незажженный штормовой фонарь.
   - На случай, если на Бранте Клеве будет скользко, объяснила она шепотом. - Пата видел?
   - Только вчера, - ответил Миккель. - Сегодня днем заглядывал, - там было пусто.
   Когда они добрались до Бранте Клева, над островами взошла луна, чуть обгрызенная с правого края. Она давала достаточно света.
   - Без фонаря обойдемся, - объявил Миккель. - Еще увидит кто с постоялого двора, заподозрит неладное. Лучше поставь его в тур.
   - А в сарае света нет, Миккель, - шепнула Туа-Туа.
   - Просто Пат остерегается. Он набил кожу на косяк, все щели вдоль двери закрыл.
   Они прокрались, держась за руки, к сараю.
   Немного не доходя, Миккель остановился и задержал Туа-Туа:
   - Мелькнуло что-то. Значит, Пат там. Тш-ш-ш. Идет.
   Луна спряталась за облако, но они отчетливо слышали, как скрипнула дверь.
   - Окликнем? - шепотом спросила Туа-Туа.
   - Не стоит - вдруг бабушка на дворе, услышит. Тш-ш-ш...
   Снова скрипнула дверь, потом загремел замок. В следующий миг луна вышла из-за облака, и они увидели, как что-то черное, неуклюжее со стоном почесалось о стену сарая и медленно побрело к постоялому двору на четырех ногах.
   Туа-Туа задрожала и прижалась к Миккелю:
   - Ой, Миккель, медведь! Шатун!.. Поворачивается! Что делать?
   - Стой тихо! - прошипел Миккель. - Совсем тихо, тогда он нас, может, за дерево примет. У медведей хорошее чутье, но видят они плохо. Тш-ш-ш - сюда смотрит.
   Зверь остановился, громко сопя. Туа-Туа зажмурилась.
   - Если подойдет, ляжем и притворимся мертвыми, - шепнул Миккель. - Медведи не едят мертвечину. Ух, какой здоровенный! Спинища-то!.. Дальше пошел...
   Зверь, тяжело дыша, скрылся в темноте. Туа-Туа выпустила руку Миккеля и выдохнула.
   - Если это шатун, то он выломает дверь и съест бабушку, - сказал Миккель. - Хотя она может шкаф придвинуть. А у плотника ружье есть.
   Туа-Туа снова схватила Миккеля за руку:
   - Миккель! Ой, что я подумала! Ведь он из сарая вышел! Он съел Пата.
   Миккель похолодел от ужаса.
   - Чего там... У Пата нож есть, - неуверенно произнес он, но сам тут же подумал: "А можно шатуна одним ножом одолеть?" Миккель сжал кулаки.