Страница:
- "Lagrimas negras" ("Чёрные слезы" (исп.)> Ну, эта песня есть у меня по крайней мере в полутора десятках исполнений. Минуточку. Сейчас что-нибудь поставлю.
Он стал перебирать диски, а Марлен Евграфович меж тем наклонился над столом и начал что-то строчить карандашом на салфетке.
Когда зазвучала наконец музыка, он извинился и предложил:
- Хотите, прочитаю несколько строф? Поэт из меня никудышный, но иногда рифмы меня просто распирают. Так что, почитать?
- Ну конечно, - вежливо поощрил его Сергей.
- Кричит петух, поёт петух, Зовёт петух зарю. Луны хоть круг уже потух и посветлело всё вокруг ,
Поёт он песнь свою
Марлен Евграфович хитро прищурился, опрокинул очередную рюмку и продолжил:
Поёт петух, кричит петух,
Дню радуется он
Красивых кур приметил двух,
Уже захватывает дух,
Как с неба грянул гром.
Бежит петух, кричит петух,
Спешит он, но - увы!!!
Вот топора он слышит звук...
Как профессиональный чтец Марлен Евграфович замер, воздев к потолку правую руку с салфеткой и затем, рубанув ею воздух, выразительно закончил:
И - он без головы!
- С чего это Вы стали писать столь печальные стихи? - полюбопытствовал Сергей. - Да ещё и о петухе?
- Так 'Вы же сами в начале своего повествования сравнили себя с молодым петушком, - усмехнулся гость и тут же продолжил: - Ну-ну, не комплексуйте. Это так, неудачная шутка, давайте-ка выпьем ещё по одной, и Вы продолжите. Договорились? Обещаю не перебивать Вас больше.
"Похоже, он уже чувствует себя здесь почти что хозяином, - отметил Сергей, чокаясь с гостем.
* * *
Счастье Сергея могло бы, казалось, быть просто безграничным. Но не такова человеческая натура! Человеку трудно довольствоваться тем, что он имеет.
"Ну почему Оля, - думал Сергей, - делает тайну из своего адреса? Почему не хочет ничего рассказать о себе, о своих близких? Для чего вся эта таинственность? Что за всем этим скрывается? Почему, наконец, она так испугалась, обнаружив у меня в кабинете свой портрет?"
Действительно, как-то Ольга села за его письменный стол в кабинете и вдруг увидела в простенке между книжными полками свой карандашный портрет. Тот самый, в овале. Она испуганно вскочила, как если бы увидела, говоря словами О'Генри, "привидение или гусеницу".
- Серёжа! - показывая рукой на портрет, побелевшими губами прошептала она. - Это... Откуда у тебя это? Откуда ты взял это?
- Оленька! Олюшка! - не на шутку испугался он. - Успокойся, милая! Это же просто твой портрет. Я нарисовал его, увидев тебя впервые в метро. Нарисовал по памяти... Он тебе не нравится? Ты находишь его неудачным?
Меж тем Ольга отступала от портрета, пятилась назад, не в силах отвести от него взгляд. Потом заслонилась руками и бросилась бегом к выходу.
- Оленька! Что с тобой? Скажи мне, милая! Успокойся, родная! - умолял Сергей, догнав её у дверей и пытаясь обнять.
Вначале она упиралась ему кулачками в грудь и старалась вырваться, а затем вдруг горько расплакалась, уткнувшись носом куда-то под мышку.
- Так это ты нарисовал э т о? ... Ну как ты мог, Серёжа? - всхлипывала она. - Как же ты мог?
Совершенно обескураженный, не в силах понять, что с ней происходит, Сергей гладил ей волосы и как заведённый повторял одно и то же:
- Успокойся, милая... Всё хорошо, моё солнышко, всё хорошо. Успокойся.
Когда же, наконец, она действительно успокоилась, ему так и не удалось добиться - что именно её так напугало. А в том, что она была испугана, он не сомневался. И причина испуга крылась в портрете. Это следовало в частности из того, что она наотрез отказалась входить в спальню до тех пор, пока Сергей не выбросит "это". Объявив свое решение, она начала собираться и предложила немного погулять в парке.
При расставании в тот день Оля вновь завела разговор о портрете. Её интересовало, когда он был нарисован и почему она увидела его впервые лишь в этот день. Получив ответы, вновь настоятельно попросила, чтобы Сергей выбросил его. Почему? Да просто ей неприятно видеть его. И она не хотела бы более говорить на эту тему.
Увы, все мы с лёгкостью необыкновенной готовы обещать любимым всё, что тем хочется. И гораздо труднее сдержать своё слово. Особенно в том случае, когда речь идет об уничтожении твоего детища. О произведении, которое ты выстрадал, которое тебе кажется удачным, которое тебе просто дорого. А тот злополучным портрет был по-настоящему дорог Сергею. Он находил, что тем далёким весенним утром, когда он впервые увидел Ольгу, ему удалось "схватить" саму её суть и запечатлеть на бумаге не только черты лица конкретного человека, но также и его характер, внутреннюю одухотворённость, а в чём-то даже и саму судьбу... Всё это можно было увидеть на скромном листе ватмана. И уничтожить этот лист было превыше его сил. Вот поэтому-то портрет и перекочевал в конце концов в папку с многочисленными набросками, которым суждено было годами и годами не видеть света, будучи заложенными на антресоли.
* * *
Если в первые месяцы их знакомства, а потом и любовных отношений, Сергей просто радовался жизни, стараясь получить от неё по максимуму, то по мере того, как накапливались проклятые вопросы, они всё чаще портили ему жизнь. Особенно ночами, когда, проснувшись, он подолгу не мог более заснуть, мучимый бесконечными рефлексиями. Ну действительно - что скрывается за всем этим? Почему он не может получить ответа на самые, казалось бы, простые и естественные вопросы? Что изменится, если он будет знать немного больше о ней? О её семье? Если она замужем, почему бы не сказать ему об этом? Из страха пробудить его ревность? Но ведь он же любит её и никогда не предпримет ничего такого, что могло бы навредить ей! Что изменится для неё, если ему будут известны день и год её рождения? или если он узнает, живы ли её родители и где они живут? Есть ли у неё дети? Братья? Сестры? Вообще какие-нибудь родственники? Что кроется за всей этой таинственностью и нежеланием говорить о себе?
Лишь в одном ему удалось в конечном итоге с трудом добиться успеха выяснить день её рождения. А родилась она осенью, двенадцатого сентября. И для него, рождённого под знаком Тельца, если верить астрологам, Ольга могла бы быть идеальной женой...
Они встречались почти ежедневно. Но - всегда только во второй половине дня. Ольга или ждала его у метро, или приходила к нему домой. Как ни старался Сергей заставить её взять специально заказанные дубликаты ключей от квартиры - она отказывалась наотрез.
"Боится, что ключи увидят близкие? Муж? - размышлял он. - Но если Оля замужем, почему в таком случае она всегда свободна по вечерам? Что - муж находится в длительной командировке? Или... Неужели она не замужем, а просто находится у кого-то на содержании?! Ведь она же сама говорила, что нигде не работает. Что если она, бедная, вынуждена жить с кем-то, кого не любит?!. Нет, этого просто не может быть!"
Сомнений в том, что он любим, у Сергея не было. Да и откуда им было взяться? Он чувствовал, он наверняка знал, что Ольга любит его всей душой. Любит истово, страстно. Любит той жертвенной всепоглощающей любовью, когда между мужчиной и женщиной устанавливается какая-то непостижимая метафизическая связь, разрушение которой чревато для обоих гибелью. Но как ни старался Сергей сдерживать свою фантазию и обуздывать эмоции, мысль о другом мужчине мучила его с каждым днём всё больше и больше.
Трудно сказать, что он надеялся узнать, специально задерживая Ольгу, а затем, после прощания, незаметно преследуя её по плохо освещённым переулкам погружающейся в ночь старой Москвы. Может быть, ему было просто страшно отпускать её одну в темень этих, уже наполовину выселенных в ожидании реконструкции кварталов. А может быть, он надеялся увидеть того, кто будет встречать её. Или просто хотел увидеть то окно, которое зажжётся после её возвращения домой. В любом случае, ему решительно не везло. Каждый раз Ольга как бы растворялась в полумраке, сворачивая в очередной переулок. А скрыться ей было просто - Сергей просто не решался идти за нею на достаточно близком расстоянии. Но каждый раз его непрошеное сопровождение позволяло ему немного уточнить маршрут Ольги и в очередной раз несколько дальше углубиться в тот недружелюбный район, а следовательно - приблизиться к дому, в котором она жила. И вот однажды, когда Ольга его стараниями задержалась у него до темноты и покидала квартиру в страшной спешке, Сергею удалось-таки выяснить, по какому адресу она так спешит вечерами. Он увидел, как идущая быстрым шагом Оля остановилась у покосившегося деревянного забора, огораживавшего чёрное в ночи старинное здание, судя по всему, не первый год ожидающее своей очереди на реконструкцию. Посмотрев по сторонам, она легко перешагнула через остатки колючей проволоки, заменявшей в одном месте отсутствующую секцию забора, и почти бегом устремилась к зиявшему пустыми оконными и дверными проёмами зданию. Подождав несколько мгновений, Сергей приблизился к ближайшему с его стороны углу забора и через большущую дыру в последний момент успел заметить, как тёмная тень скрывается в одном из дверных проёмов. Некоторое время он, пораженный увиденным, неподвижно стоял опершись обеими руками о шершавые доски забора. Затем резко оттолкнулся, повернулся и медленно побрёл назад. "Так кто же она, моя Оленька?" - думал он и приходящие на ум ответы никак не радовали его.
* * *
Бессонная после увиденного и пережитого ночь дала себя знать. При встрече Ольга сразу поинтересовалась:
- Что-то случилось, милый? Ты неважно себя чувствуешь? Не заболел ли ты? Скажи, что у тебя болит?
Несмотря на протесты, она сочла необходимым уложить его в постель, напоила горячим молоком с малиновым вареньем, а затем наклонилась, чтобы потрогать губами его лоб - нет ли температуры. К счастью, температуры не было.
- Хочешь, я лягу рядом? - предложила Оля.
Сергей воспротивился под предлогом боязни заразить её.
- Ерунда! - решительно заявила она, - Я не заражусь. Что-что, а простуда и грипп мне не грозят...
Сергей действительно недомогал. Болела голова и очень хотелось спать. Сидевшая рядом Ольга держала его за руку. Сидевшая рядом Ольга держала его за руку. Было по-домашнему уютно, покойно и хорошо.
"Что за чепуха мне привиделась вчера вечером? - в полудрёме думал Сергей, - Скорее всего, я потерял Ольгу где-то по пути. Да и было бы просто удивительно, не потеряй я её в такой темноте. ... Нужно будет попытаться пройти за ней сегодня немного дальше".
С этой мыслью он и уснул.
Когда он проснулся, Ольги рядом не было. Судя по всему, она только что ушла, и звук закрываемой двери как раз и разбудил его. Как ни странно, он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Одеться и сунуть в карман фонарик было делом пары минут. И вот уже он выскочил в коридор, захлопнул за собой дверь и устремился знакомым путём.
Вскоре ему удалось нагнать Ольгу. На сей раз она шла не столь быстро, как обычно. Только-только начинало смеркаться, но народу на улицах было уже немного. Оля шла, погружённая в свои мысли. Да, не оставалось сомнений, это была она. Опасаясь, что она может увидеть его, случайно обернувшись, Сергей шагал от неё на достаточно большом расстоянии. Однако по мере того как становилось темнее, он был вынужден сокращать дистанцию. Ольга шла своим обычным путём. Теми же самыми улочками и переулками она вскоре вышла к уже известному Сергею необитаемому дому. И снова, как и накануне, скрылась в том же дверном проёме. Отпали все сомнения - по окончании их свиданий Ольга возвращается в этот пустующий дом. Но что ей нужно ночью в этом старом и явно необитаемом строении? Что или кого ищет она в нём?
Сергей стоял у забора, не зная, на что решиться. Уйти как вчера? Или войти в дом? Нет, это было просто немыслимо! Ведь уже при первой их встрече Ольга предупредила его, чтобы он не задавал лишних вопросов. И за время их знакомства он усвоил, что может потерять её, если будет излишне любопытен. Да, она чётко дала ему это понять... И если она узнает, что он шпионит за нею!..
Пока он раздумывал, из дверного проёма вновь появилась тень. Она постояла некоторое время, как будто прислушиваясь, а затем направилась к выходу из двора. И хотя в свете луны Сергей и смог разглядеть, что это была женщина в бесформенном тёмном плаще, полной уверенности в том, что он видит Ольгу, у него всё-таки не было.
Меж тем женщина вышла со двора и направилась в противоположную от Сергея сторону. Какой-то атавистический охотничий инстинкт подталкивал его к преследованию. Стараясь держаться в тени, он следовал за женщиной. Вскоре они вышли к трамвайным путям. Здесь освещение было получше, и Сергей увидел, что голова женщины в тёмном балахоне покрыта чем-то вроде шали. И всё-таки, несмотря на этот странный наряд, Сергей был уверен, что перед ним идёт Ольга. Она меж тем перешла трамвайные пути и пошла вдоль высокой кирпичной стены. Место показалось Сергею знакомым. Когда же она, подойдя к большим воротам, прошла в них, Сергей сообразил - кладбище. "Но что ей делать здесь ночью? Что она здесь забыла? И к чему весь этот маскарад?"
Какое-то непонятное ему самому упрямство заставило его пройти в ворота и углубиться по аллее на территорию кладбища. Одинокая фигура маячила перед ним, временами пропадая в тени. Было абсолютно тихо, а потому приходилось идти крайне осторожно, дабы не нарушить звуками своих шагов царившее здесь безмолвие,
Вот фигурка свернула с центральной аллеи. Здесь было больше деревьев, а потому и темнее. И снова идущая впереди женщина повернула в очередную аллею. Пройдя немного, остановилась под большим деревом, как бы прислушиваясь к чему-то - но тишину нарушал лишь далёкий стук трамвайных колёс. Постояв неподвижно несколько секунд, она пошла дальше. Затем приблизилась к оградке могилы, выделявшейся среди прочих бoльшими размерами своего надгробья, открыла калитку, вошла внутрь и - исчезла.
Сергей от неожиданности зажмурился. Затем легонько нажал ладонями себе на глаза. Снова посмотрел - в призрачном свете луны, как нельзя более кстати выглянувшей из-за туч, достаточно чётко была видна могила. Но помимо памятника и могильного холмика за решёткой ничего и никого не было.
Стояние в тени дерева посреди кладбища поздним вечером едва ли способно доставить удовольствие кому-либо. Сергей попытался сориентироваться и запечатлеть в памяти участок, в калитку которого вошла преследуемая им женщина. Затем повернулся и направился к выходу, стараясь получше запомнить путь.
Как ни странно, на сей раз Сергей заснул достаточно быстро. Скорее всего, сказывались треволнения истекшего вечера и накопившаяся за последние дни усталость. Кроме того, наконец-то появилось нечто вроде определённости, которой так не хватало ему в последние дни, в последнее время. В любом случае, он испытывал некоторое облегчение, пусть и круто замешанное на тревоге, если не на страхе. И это облегчение позволило ему проспать не менее шести часов. Проснувшись, по обыкновению занялся зарядкой, позавтракал, а затем позвонил коллеге и предупредил, что на работе его сегодня не будет.
За окном - пасмурное осеннее утро. По подоконнику стучали редкие капли. На балконе ветер шелестел какой-то бумагой. Было одиннадцатое сентября. "Завтра - день рождения Ольги, - отметил про себя Сергей, срывая листок с календаря.
Надев плащ и захватив зонтик, он отправился на то старое кладбище, куда накануне его привело преследование женщины в чёрном балахоне. Сойдя с трамвая, он вошёл в высокие кладбищенские ворота и направился по центральной аллее в глубь территории. Хотя это было и непросто, ему удалось вспомнить, где женщина повернула в боковую аллею. Повторив вчерашний путь, он оказался под тем самым старым деревом, из-под которого вчера вечером наблюдал за женщиной;, скрывшейся за одной из могильных оградок.
Хотя дневное освещение и изменило до неузнаваемости всё вокруг, сомнений не было - он видел ту самую могилу... И, как ни странно, место казалось ему очень знакомым. Ах да, конечно, ведь около года тому назад где-то здесь они хоронили своего коллегу. Покойному было уже за восемьдесят, но благодаря своей исключительной эрудиции и живому уму он оставался незаменимым на занимаемом им посту вплоть до своей неожиданной смерти. Его "подхоронили" к кому-то из родственников. К жене, кажется. Сергей тогда ещё помогал нести гроб. А потом, когда стал расходиться пришедший на похороны люд, некоторое время он оставался на кладбище, переходя от памятника к памятнику, разглядывая надгробья и читая эпитафии. Он даже сочинил тогда этакую псевдофилософскую эпитафию самому себе:
"Остановись, прохожий! Постой одно мгновенье.
К тебе из прошлого мой обращён привет.
Здесь стаивал и я. И здесь нашёл забвенье.
Здесь я лежу, хотя... меня уж нет".
И что-то ещё произошло тогда на этом старом кладбище. Кого-то он встретил, или увидел что-то необычное...
Вспоминая тот день, Сергей подошёл к могиле, на которую накануне вечером его привела женщина (как-то не хотелось даже мысленно называть её Ольгой). К его удивлению, калитка оградки оказалась на замке. Чтобы разглядеть высокое гранитное надгробье, следовало зайти с противоположной стороны. Сергей предпочёл не обходить участок по аллее - до ближайшего пересечения аллей было не менее пятидесяти метров. Представлялось более простым пройти по очень узкому проходу между оградками. Рискуя испачкаться о мокрые, местами покрытые ржавчиной и мхом металлические прутья, он стал осторожно бочком протискиваться между оградками двух могил.
Да, памятник был основательным. Огромный тёмно-серый монолит поставили здесь, судя по всему, ещё задолго до революции семнадцатого года. Верхнюю его часть завершал большой православный крест. А вот загородку, похоже, меняли неоднократно. Скорее всего, участок постепенно уменьшали, отдавая его части под другие захоронения. Слева сверху вниз по вертикали на мокрой поверхности отполированного гранита располагались выполненные на керамике девять мужских и женских портретов. Правее каждого ив них были высечены фамилии, имена и даты. По всей видимости, все фотографии были изготовлены и укреплены в относительно недавнее время одним из потомков или просто родственников покоящихся здесь людей.
Сергей остановился, разглядывая фотографии, и - у него перехватило дыхание! Третьим сверху был портрет... Ольги! Рядом - даты: 1899 - I938 гг. И день рождения со днём смерти. Это был её день рождения: двенадцатое сентября...
Нет, нельзя сказать, чтобы он не ожидал увидеть ничего подобного. Где-то в подсознании теплились подозрения, которые он пытался подавить всё это время. Ах, это пресловутое "вытеснение"! Когда человек не хочет и не может позволить признаться самому себе в смущающих его душу мыслях. Когда он гонит их от себя, насилуя свое сознание и запрещая себе даже думать о том, что не нравится сидящему в нем "внутреннему цензору"... И вот теперь портрет! Это был тот самый портрет в овале, который недавно так напугал Ольгу. Тот самый портрет, который он был вынужден заложить в покоящуюся на антресолях папку... Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в удивительном сходстве этих двух изображений. Вот только масштабы были разными - карандашный вариант был существенно больше...
Теперь Сергей понял, почему уже при первой их мимолётной встрече в метро лицо Ольги показалось ему таким знакомым. И теперь он вспомнил, как всё это начиналось...
* * *
В тот раз они помянули коллегу прямо у могилы. Расположившись на ближайшей к свежему захоронению скамейке, выпили почти без закуски из пластмассовых стаканчиков.
Бредя по кладбищу после похорон коллеги, Сергей случайно оказался у этого памятника. И сразу, с первого же взгляда, был поражён красотой женщины, смотревшей на него с керамического овала. Он долго стоял тогда у оградки, рассматривая на фото черты пленившего его лица. В голове роились какие-то неопределённые мысли. Из этого состояния отрешённости его вывел грубый мужской голос:
- Закурить не найдётся, отец?
Сергей оглянулся. Сзади стоял, опершись на лопату, один из принимавших участие в похоронах могильщиков.
- Не курю. Бросил, - почему-то извиняющимся тоном ответил Сергей.
- Интересуешься? - полюбопытствовал рабочий.
- Да, необычный памятник, - слукавил Энгелью. - Теперь такие не делают.
- Да ты не финти! - поморщился его незваный собеседник и передразнил: - "Памятник...Теперь такие не делают". ... Ты ж вон той фотографией любуешься! Да и не ты первый здесь стоишь. Думаю, и не последним будешь. Оно и верно, хороша была баба. И смотрит с фотографии как живая. Как из окошка. Немного помолчав, он продолжил: - Как рекли древние - "Corpus humanum mortale est". Но с другой стороны - "In соrроrе mortali humanum animus inmortalis est"... Что смотришь удивлённо, человече? Не ожидал? Да ты и латыни небось не изучал. "Смертно тело человеческое", говорю. Но - "В смертном человеческом теле бессмертен дух". Вот так-то, друже. Мать твою... Дух бессмертен! You see? <понимаешь? (англ.)> Kannst du es begreifen <Можешь ты это уразуметь? (нем.)> , tonto <глупец (исп.)>? А?
- Сам ты tonto и bobo <глупец и дурак (исп.)>, - обиделся Сергей, коль не в свои дела нос суёшь. Да, стою вот и любуюсь... Любуюсь, потому что красотой такой нельзя не любоваться. Вот так вот. Гляжу на портрет и сожалею о том, что не судьба мне повстречать такую красавицу. Сожалею и мечтаю. Если бы в свое время мне повстречать такое чудо, если бы она досталась мне, всю бы свою жизнь посвятил ей! В буквальном смысле носил бы её на руках. И был бы при этом самым счастливым из смертных. Э-эх! Встретить бы такую женщину! Я бы смог, поверь, всё сделать для её счастья. Не привередничал бы, не капризничал... Я был бы счастлив только возможности хотя бы изредка видеть её рядом с собой. Любоваться этим совершенством! ... Ан нет - не судьба. Я слишком поздно родился - она умерла ещё до того, как я появился на свет... А ведь - я чувствую это, я знаю! - повстречайся мы, наверняка бы стали самой счастливой парой в мире!
- Ну-ну... - покачал головой могильщик. Восторженность твою я понимаю. Сам хорошо сегодня на грудь принял. Но что-то ты, отец, слишком уверенно, хотя и в сослагательном наклонении, об отношениях с красивой женщиной говоришь... Или не имел с бабами никогда дела, infelice <несчастный (итал.)>? Да откуда тебе знать, во что превратилась бы твоя жизнь, повстречай ты такую вот женщину? Откуда у тебя эта уверенность в том, что ты смог бы сделать её счастливой? Что смог бы довольствоваться лишь тем, что она сочла бы возможным дать тебе?! Что не требовал бы большего? Тьфу, Schei?e < дерьмо (нем.)>. Внешне ты вроде на интеллигентного человека похож, а рассуждаешь, как выпускник школы для умственно отсталых. Ты что, maluco <сумасшедший (порт.) >? Не понимаешь разве, что в жизни опасно ручаться не только за других, но и за себя самого? Что наши ожидания и мечтания почти никогда не претворяются в жизнь? Что прогнозировать отношения с женщиной, даже в том случае, когда ты её хорошо знаешь, глупость вдвойне? А тут и вообще нечто немыслимое: увидел фотографию давно умершей - и возмечтал! Целый мир в мечтах своих построил. И в мечтах своих готов на все pour l'amour <ради любви (фр.)>... Да ведь сами мечты-то твои греховны. Кто-то умный сказал, кстати, прямо по твоему поводу:
"Kennt's Sunde, nennt es Leidenschaft,
Gewiss ist, da? es Leiden schafft."
<Как хочешь называй - грехом иль страстью / Ведет все к одному - к страданьям и несчастью (нем.)>
- Comprendes <понимаешь (исп.)>?
Сергей помолчал.
- Сечешь, спрашиваю? Так что мечты свои нужно уметь ограничивать. Иначе они могут становиться опасными...
- Comprendo <понимаю (исп.)>. Comprendo, что всё твоё здравомыслие, весь этот твой рационализм просто... просто патологичны. И знаешь, мне трудно уразуметь, как при такой вот заземлённости вообще жить можно... Даже могильщиком.
- А я и не живу. Я...
- Помолчи! - прервал его Сергей. - Теперь ты, sabelotodo <всезнайка (исп.)>, послушай меня! Да, наверное это дико (объясняться в любви с первого взгляда к портрету давно умершей женщины. Но я знаю - слышишь, з н а ю - воскресни она или воплотись в другую женщину подобной красоты и высоких душевных качеств...
- Да откуда тебе знать о её душевных качествах?
- Да-да, именно высоких душевных качеств! - повторил Сергей. - Они же читаются в её взгляде. И только глупец или негодяй может предположить иное, глядя на этот портрет. Эта женщина была удивительным созданием. Честным и открытым. Неспособным ни на что постыдное. И, повствчай я её, мне бы и в голову не пришло обидеть её каким-нибудь нелепым подозрением...
- Ну что ж, посмотрим. - задумчиво произнёс могильщик, зримо потеряв вдруг всякий интерес к продолжению беседы. - Посмотрим...
Некоторое время он молча в упор разглядывал Сергея. Затем, не говоря более ни слова, повернулся к нему спиной и, забросив на плечо лопату, неспешно удалился.
- И он оказался прав, - прервал рассказ Марлен Евграфович. - Не смогли Вы довольствоваться тем, что давала вам ваша Ольга... И этого следовало ожидать. Человек - существо ненасытное. Ему подавай всё больше и больше. И аппетит будет только разыгрываться! ... Простите за эмоции. Так что же было дальше?
- Да ничего. Я постоял у могилы ещё некоторое время, а затем ушёл... Можете представить себе, какие мысли одолевали меня. Долго я бродил ещё по кладбищу, а затем по городу. Я проклинал своё любопытство, проклинал свою ревность... Усталый и опустошённый я вернулся на свою станцию метро как раз ко времени наших обычных встреч с Ольгой. Непонятно на что надеясь, около часа бродил у входа в метро. Конечно - она не пришла. Не пришла она и ко мне домой. Заснул я под утро, и вот во сне Оля навестила меня. Нет, не было никаких упрёков. Она присела на край моего дивана, положила мне руку на лоб и печально заметила: "Ты снова не выдержал. Как и тогда, в той жизни. Но теперь я не умру - мёртвые не умирают. Я просто больше не смогу приходить к тебе. Но я люблю тебя по-прежнему. И буду ждать тебя. И когда ты придёшь, мы с тобой уже никогда не расстанемся... Никогда". Наклонившись, она поцеловала меня в губы и ушла. А я смотрел ей вслед и не мог сбросить с себя сонное оцепенение. Не мог даже произнести ни звука. На утро я купил цветов и отнёс их на могилу. Это же был день её рождения.
Он стал перебирать диски, а Марлен Евграфович меж тем наклонился над столом и начал что-то строчить карандашом на салфетке.
Когда зазвучала наконец музыка, он извинился и предложил:
- Хотите, прочитаю несколько строф? Поэт из меня никудышный, но иногда рифмы меня просто распирают. Так что, почитать?
- Ну конечно, - вежливо поощрил его Сергей.
- Кричит петух, поёт петух, Зовёт петух зарю. Луны хоть круг уже потух и посветлело всё вокруг ,
Поёт он песнь свою
Марлен Евграфович хитро прищурился, опрокинул очередную рюмку и продолжил:
Поёт петух, кричит петух,
Дню радуется он
Красивых кур приметил двух,
Уже захватывает дух,
Как с неба грянул гром.
Бежит петух, кричит петух,
Спешит он, но - увы!!!
Вот топора он слышит звук...
Как профессиональный чтец Марлен Евграфович замер, воздев к потолку правую руку с салфеткой и затем, рубанув ею воздух, выразительно закончил:
И - он без головы!
- С чего это Вы стали писать столь печальные стихи? - полюбопытствовал Сергей. - Да ещё и о петухе?
- Так 'Вы же сами в начале своего повествования сравнили себя с молодым петушком, - усмехнулся гость и тут же продолжил: - Ну-ну, не комплексуйте. Это так, неудачная шутка, давайте-ка выпьем ещё по одной, и Вы продолжите. Договорились? Обещаю не перебивать Вас больше.
"Похоже, он уже чувствует себя здесь почти что хозяином, - отметил Сергей, чокаясь с гостем.
* * *
Счастье Сергея могло бы, казалось, быть просто безграничным. Но не такова человеческая натура! Человеку трудно довольствоваться тем, что он имеет.
"Ну почему Оля, - думал Сергей, - делает тайну из своего адреса? Почему не хочет ничего рассказать о себе, о своих близких? Для чего вся эта таинственность? Что за всем этим скрывается? Почему, наконец, она так испугалась, обнаружив у меня в кабинете свой портрет?"
Действительно, как-то Ольга села за его письменный стол в кабинете и вдруг увидела в простенке между книжными полками свой карандашный портрет. Тот самый, в овале. Она испуганно вскочила, как если бы увидела, говоря словами О'Генри, "привидение или гусеницу".
- Серёжа! - показывая рукой на портрет, побелевшими губами прошептала она. - Это... Откуда у тебя это? Откуда ты взял это?
- Оленька! Олюшка! - не на шутку испугался он. - Успокойся, милая! Это же просто твой портрет. Я нарисовал его, увидев тебя впервые в метро. Нарисовал по памяти... Он тебе не нравится? Ты находишь его неудачным?
Меж тем Ольга отступала от портрета, пятилась назад, не в силах отвести от него взгляд. Потом заслонилась руками и бросилась бегом к выходу.
- Оленька! Что с тобой? Скажи мне, милая! Успокойся, родная! - умолял Сергей, догнав её у дверей и пытаясь обнять.
Вначале она упиралась ему кулачками в грудь и старалась вырваться, а затем вдруг горько расплакалась, уткнувшись носом куда-то под мышку.
- Так это ты нарисовал э т о? ... Ну как ты мог, Серёжа? - всхлипывала она. - Как же ты мог?
Совершенно обескураженный, не в силах понять, что с ней происходит, Сергей гладил ей волосы и как заведённый повторял одно и то же:
- Успокойся, милая... Всё хорошо, моё солнышко, всё хорошо. Успокойся.
Когда же, наконец, она действительно успокоилась, ему так и не удалось добиться - что именно её так напугало. А в том, что она была испугана, он не сомневался. И причина испуга крылась в портрете. Это следовало в частности из того, что она наотрез отказалась входить в спальню до тех пор, пока Сергей не выбросит "это". Объявив свое решение, она начала собираться и предложила немного погулять в парке.
При расставании в тот день Оля вновь завела разговор о портрете. Её интересовало, когда он был нарисован и почему она увидела его впервые лишь в этот день. Получив ответы, вновь настоятельно попросила, чтобы Сергей выбросил его. Почему? Да просто ей неприятно видеть его. И она не хотела бы более говорить на эту тему.
Увы, все мы с лёгкостью необыкновенной готовы обещать любимым всё, что тем хочется. И гораздо труднее сдержать своё слово. Особенно в том случае, когда речь идет об уничтожении твоего детища. О произведении, которое ты выстрадал, которое тебе кажется удачным, которое тебе просто дорого. А тот злополучным портрет был по-настоящему дорог Сергею. Он находил, что тем далёким весенним утром, когда он впервые увидел Ольгу, ему удалось "схватить" саму её суть и запечатлеть на бумаге не только черты лица конкретного человека, но также и его характер, внутреннюю одухотворённость, а в чём-то даже и саму судьбу... Всё это можно было увидеть на скромном листе ватмана. И уничтожить этот лист было превыше его сил. Вот поэтому-то портрет и перекочевал в конце концов в папку с многочисленными набросками, которым суждено было годами и годами не видеть света, будучи заложенными на антресоли.
* * *
Если в первые месяцы их знакомства, а потом и любовных отношений, Сергей просто радовался жизни, стараясь получить от неё по максимуму, то по мере того, как накапливались проклятые вопросы, они всё чаще портили ему жизнь. Особенно ночами, когда, проснувшись, он подолгу не мог более заснуть, мучимый бесконечными рефлексиями. Ну действительно - что скрывается за всем этим? Почему он не может получить ответа на самые, казалось бы, простые и естественные вопросы? Что изменится, если он будет знать немного больше о ней? О её семье? Если она замужем, почему бы не сказать ему об этом? Из страха пробудить его ревность? Но ведь он же любит её и никогда не предпримет ничего такого, что могло бы навредить ей! Что изменится для неё, если ему будут известны день и год её рождения? или если он узнает, живы ли её родители и где они живут? Есть ли у неё дети? Братья? Сестры? Вообще какие-нибудь родственники? Что кроется за всей этой таинственностью и нежеланием говорить о себе?
Лишь в одном ему удалось в конечном итоге с трудом добиться успеха выяснить день её рождения. А родилась она осенью, двенадцатого сентября. И для него, рождённого под знаком Тельца, если верить астрологам, Ольга могла бы быть идеальной женой...
Они встречались почти ежедневно. Но - всегда только во второй половине дня. Ольга или ждала его у метро, или приходила к нему домой. Как ни старался Сергей заставить её взять специально заказанные дубликаты ключей от квартиры - она отказывалась наотрез.
"Боится, что ключи увидят близкие? Муж? - размышлял он. - Но если Оля замужем, почему в таком случае она всегда свободна по вечерам? Что - муж находится в длительной командировке? Или... Неужели она не замужем, а просто находится у кого-то на содержании?! Ведь она же сама говорила, что нигде не работает. Что если она, бедная, вынуждена жить с кем-то, кого не любит?!. Нет, этого просто не может быть!"
Сомнений в том, что он любим, у Сергея не было. Да и откуда им было взяться? Он чувствовал, он наверняка знал, что Ольга любит его всей душой. Любит истово, страстно. Любит той жертвенной всепоглощающей любовью, когда между мужчиной и женщиной устанавливается какая-то непостижимая метафизическая связь, разрушение которой чревато для обоих гибелью. Но как ни старался Сергей сдерживать свою фантазию и обуздывать эмоции, мысль о другом мужчине мучила его с каждым днём всё больше и больше.
Трудно сказать, что он надеялся узнать, специально задерживая Ольгу, а затем, после прощания, незаметно преследуя её по плохо освещённым переулкам погружающейся в ночь старой Москвы. Может быть, ему было просто страшно отпускать её одну в темень этих, уже наполовину выселенных в ожидании реконструкции кварталов. А может быть, он надеялся увидеть того, кто будет встречать её. Или просто хотел увидеть то окно, которое зажжётся после её возвращения домой. В любом случае, ему решительно не везло. Каждый раз Ольга как бы растворялась в полумраке, сворачивая в очередной переулок. А скрыться ей было просто - Сергей просто не решался идти за нею на достаточно близком расстоянии. Но каждый раз его непрошеное сопровождение позволяло ему немного уточнить маршрут Ольги и в очередной раз несколько дальше углубиться в тот недружелюбный район, а следовательно - приблизиться к дому, в котором она жила. И вот однажды, когда Ольга его стараниями задержалась у него до темноты и покидала квартиру в страшной спешке, Сергею удалось-таки выяснить, по какому адресу она так спешит вечерами. Он увидел, как идущая быстрым шагом Оля остановилась у покосившегося деревянного забора, огораживавшего чёрное в ночи старинное здание, судя по всему, не первый год ожидающее своей очереди на реконструкцию. Посмотрев по сторонам, она легко перешагнула через остатки колючей проволоки, заменявшей в одном месте отсутствующую секцию забора, и почти бегом устремилась к зиявшему пустыми оконными и дверными проёмами зданию. Подождав несколько мгновений, Сергей приблизился к ближайшему с его стороны углу забора и через большущую дыру в последний момент успел заметить, как тёмная тень скрывается в одном из дверных проёмов. Некоторое время он, пораженный увиденным, неподвижно стоял опершись обеими руками о шершавые доски забора. Затем резко оттолкнулся, повернулся и медленно побрёл назад. "Так кто же она, моя Оленька?" - думал он и приходящие на ум ответы никак не радовали его.
* * *
Бессонная после увиденного и пережитого ночь дала себя знать. При встрече Ольга сразу поинтересовалась:
- Что-то случилось, милый? Ты неважно себя чувствуешь? Не заболел ли ты? Скажи, что у тебя болит?
Несмотря на протесты, она сочла необходимым уложить его в постель, напоила горячим молоком с малиновым вареньем, а затем наклонилась, чтобы потрогать губами его лоб - нет ли температуры. К счастью, температуры не было.
- Хочешь, я лягу рядом? - предложила Оля.
Сергей воспротивился под предлогом боязни заразить её.
- Ерунда! - решительно заявила она, - Я не заражусь. Что-что, а простуда и грипп мне не грозят...
Сергей действительно недомогал. Болела голова и очень хотелось спать. Сидевшая рядом Ольга держала его за руку. Сидевшая рядом Ольга держала его за руку. Было по-домашнему уютно, покойно и хорошо.
"Что за чепуха мне привиделась вчера вечером? - в полудрёме думал Сергей, - Скорее всего, я потерял Ольгу где-то по пути. Да и было бы просто удивительно, не потеряй я её в такой темноте. ... Нужно будет попытаться пройти за ней сегодня немного дальше".
С этой мыслью он и уснул.
Когда он проснулся, Ольги рядом не было. Судя по всему, она только что ушла, и звук закрываемой двери как раз и разбудил его. Как ни странно, он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Одеться и сунуть в карман фонарик было делом пары минут. И вот уже он выскочил в коридор, захлопнул за собой дверь и устремился знакомым путём.
Вскоре ему удалось нагнать Ольгу. На сей раз она шла не столь быстро, как обычно. Только-только начинало смеркаться, но народу на улицах было уже немного. Оля шла, погружённая в свои мысли. Да, не оставалось сомнений, это была она. Опасаясь, что она может увидеть его, случайно обернувшись, Сергей шагал от неё на достаточно большом расстоянии. Однако по мере того как становилось темнее, он был вынужден сокращать дистанцию. Ольга шла своим обычным путём. Теми же самыми улочками и переулками она вскоре вышла к уже известному Сергею необитаемому дому. И снова, как и накануне, скрылась в том же дверном проёме. Отпали все сомнения - по окончании их свиданий Ольга возвращается в этот пустующий дом. Но что ей нужно ночью в этом старом и явно необитаемом строении? Что или кого ищет она в нём?
Сергей стоял у забора, не зная, на что решиться. Уйти как вчера? Или войти в дом? Нет, это было просто немыслимо! Ведь уже при первой их встрече Ольга предупредила его, чтобы он не задавал лишних вопросов. И за время их знакомства он усвоил, что может потерять её, если будет излишне любопытен. Да, она чётко дала ему это понять... И если она узнает, что он шпионит за нею!..
Пока он раздумывал, из дверного проёма вновь появилась тень. Она постояла некоторое время, как будто прислушиваясь, а затем направилась к выходу из двора. И хотя в свете луны Сергей и смог разглядеть, что это была женщина в бесформенном тёмном плаще, полной уверенности в том, что он видит Ольгу, у него всё-таки не было.
Меж тем женщина вышла со двора и направилась в противоположную от Сергея сторону. Какой-то атавистический охотничий инстинкт подталкивал его к преследованию. Стараясь держаться в тени, он следовал за женщиной. Вскоре они вышли к трамвайным путям. Здесь освещение было получше, и Сергей увидел, что голова женщины в тёмном балахоне покрыта чем-то вроде шали. И всё-таки, несмотря на этот странный наряд, Сергей был уверен, что перед ним идёт Ольга. Она меж тем перешла трамвайные пути и пошла вдоль высокой кирпичной стены. Место показалось Сергею знакомым. Когда же она, подойдя к большим воротам, прошла в них, Сергей сообразил - кладбище. "Но что ей делать здесь ночью? Что она здесь забыла? И к чему весь этот маскарад?"
Какое-то непонятное ему самому упрямство заставило его пройти в ворота и углубиться по аллее на территорию кладбища. Одинокая фигура маячила перед ним, временами пропадая в тени. Было абсолютно тихо, а потому приходилось идти крайне осторожно, дабы не нарушить звуками своих шагов царившее здесь безмолвие,
Вот фигурка свернула с центральной аллеи. Здесь было больше деревьев, а потому и темнее. И снова идущая впереди женщина повернула в очередную аллею. Пройдя немного, остановилась под большим деревом, как бы прислушиваясь к чему-то - но тишину нарушал лишь далёкий стук трамвайных колёс. Постояв неподвижно несколько секунд, она пошла дальше. Затем приблизилась к оградке могилы, выделявшейся среди прочих бoльшими размерами своего надгробья, открыла калитку, вошла внутрь и - исчезла.
Сергей от неожиданности зажмурился. Затем легонько нажал ладонями себе на глаза. Снова посмотрел - в призрачном свете луны, как нельзя более кстати выглянувшей из-за туч, достаточно чётко была видна могила. Но помимо памятника и могильного холмика за решёткой ничего и никого не было.
Стояние в тени дерева посреди кладбища поздним вечером едва ли способно доставить удовольствие кому-либо. Сергей попытался сориентироваться и запечатлеть в памяти участок, в калитку которого вошла преследуемая им женщина. Затем повернулся и направился к выходу, стараясь получше запомнить путь.
Как ни странно, на сей раз Сергей заснул достаточно быстро. Скорее всего, сказывались треволнения истекшего вечера и накопившаяся за последние дни усталость. Кроме того, наконец-то появилось нечто вроде определённости, которой так не хватало ему в последние дни, в последнее время. В любом случае, он испытывал некоторое облегчение, пусть и круто замешанное на тревоге, если не на страхе. И это облегчение позволило ему проспать не менее шести часов. Проснувшись, по обыкновению занялся зарядкой, позавтракал, а затем позвонил коллеге и предупредил, что на работе его сегодня не будет.
За окном - пасмурное осеннее утро. По подоконнику стучали редкие капли. На балконе ветер шелестел какой-то бумагой. Было одиннадцатое сентября. "Завтра - день рождения Ольги, - отметил про себя Сергей, срывая листок с календаря.
Надев плащ и захватив зонтик, он отправился на то старое кладбище, куда накануне его привело преследование женщины в чёрном балахоне. Сойдя с трамвая, он вошёл в высокие кладбищенские ворота и направился по центральной аллее в глубь территории. Хотя это было и непросто, ему удалось вспомнить, где женщина повернула в боковую аллею. Повторив вчерашний путь, он оказался под тем самым старым деревом, из-под которого вчера вечером наблюдал за женщиной;, скрывшейся за одной из могильных оградок.
Хотя дневное освещение и изменило до неузнаваемости всё вокруг, сомнений не было - он видел ту самую могилу... И, как ни странно, место казалось ему очень знакомым. Ах да, конечно, ведь около года тому назад где-то здесь они хоронили своего коллегу. Покойному было уже за восемьдесят, но благодаря своей исключительной эрудиции и живому уму он оставался незаменимым на занимаемом им посту вплоть до своей неожиданной смерти. Его "подхоронили" к кому-то из родственников. К жене, кажется. Сергей тогда ещё помогал нести гроб. А потом, когда стал расходиться пришедший на похороны люд, некоторое время он оставался на кладбище, переходя от памятника к памятнику, разглядывая надгробья и читая эпитафии. Он даже сочинил тогда этакую псевдофилософскую эпитафию самому себе:
"Остановись, прохожий! Постой одно мгновенье.
К тебе из прошлого мой обращён привет.
Здесь стаивал и я. И здесь нашёл забвенье.
Здесь я лежу, хотя... меня уж нет".
И что-то ещё произошло тогда на этом старом кладбище. Кого-то он встретил, или увидел что-то необычное...
Вспоминая тот день, Сергей подошёл к могиле, на которую накануне вечером его привела женщина (как-то не хотелось даже мысленно называть её Ольгой). К его удивлению, калитка оградки оказалась на замке. Чтобы разглядеть высокое гранитное надгробье, следовало зайти с противоположной стороны. Сергей предпочёл не обходить участок по аллее - до ближайшего пересечения аллей было не менее пятидесяти метров. Представлялось более простым пройти по очень узкому проходу между оградками. Рискуя испачкаться о мокрые, местами покрытые ржавчиной и мхом металлические прутья, он стал осторожно бочком протискиваться между оградками двух могил.
Да, памятник был основательным. Огромный тёмно-серый монолит поставили здесь, судя по всему, ещё задолго до революции семнадцатого года. Верхнюю его часть завершал большой православный крест. А вот загородку, похоже, меняли неоднократно. Скорее всего, участок постепенно уменьшали, отдавая его части под другие захоронения. Слева сверху вниз по вертикали на мокрой поверхности отполированного гранита располагались выполненные на керамике девять мужских и женских портретов. Правее каждого ив них были высечены фамилии, имена и даты. По всей видимости, все фотографии были изготовлены и укреплены в относительно недавнее время одним из потомков или просто родственников покоящихся здесь людей.
Сергей остановился, разглядывая фотографии, и - у него перехватило дыхание! Третьим сверху был портрет... Ольги! Рядом - даты: 1899 - I938 гг. И день рождения со днём смерти. Это был её день рождения: двенадцатое сентября...
Нет, нельзя сказать, чтобы он не ожидал увидеть ничего подобного. Где-то в подсознании теплились подозрения, которые он пытался подавить всё это время. Ах, это пресловутое "вытеснение"! Когда человек не хочет и не может позволить признаться самому себе в смущающих его душу мыслях. Когда он гонит их от себя, насилуя свое сознание и запрещая себе даже думать о том, что не нравится сидящему в нем "внутреннему цензору"... И вот теперь портрет! Это был тот самый портрет в овале, который недавно так напугал Ольгу. Тот самый портрет, который он был вынужден заложить в покоящуюся на антресолях папку... Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в удивительном сходстве этих двух изображений. Вот только масштабы были разными - карандашный вариант был существенно больше...
Теперь Сергей понял, почему уже при первой их мимолётной встрече в метро лицо Ольги показалось ему таким знакомым. И теперь он вспомнил, как всё это начиналось...
* * *
В тот раз они помянули коллегу прямо у могилы. Расположившись на ближайшей к свежему захоронению скамейке, выпили почти без закуски из пластмассовых стаканчиков.
Бредя по кладбищу после похорон коллеги, Сергей случайно оказался у этого памятника. И сразу, с первого же взгляда, был поражён красотой женщины, смотревшей на него с керамического овала. Он долго стоял тогда у оградки, рассматривая на фото черты пленившего его лица. В голове роились какие-то неопределённые мысли. Из этого состояния отрешённости его вывел грубый мужской голос:
- Закурить не найдётся, отец?
Сергей оглянулся. Сзади стоял, опершись на лопату, один из принимавших участие в похоронах могильщиков.
- Не курю. Бросил, - почему-то извиняющимся тоном ответил Сергей.
- Интересуешься? - полюбопытствовал рабочий.
- Да, необычный памятник, - слукавил Энгелью. - Теперь такие не делают.
- Да ты не финти! - поморщился его незваный собеседник и передразнил: - "Памятник...Теперь такие не делают". ... Ты ж вон той фотографией любуешься! Да и не ты первый здесь стоишь. Думаю, и не последним будешь. Оно и верно, хороша была баба. И смотрит с фотографии как живая. Как из окошка. Немного помолчав, он продолжил: - Как рекли древние - "Corpus humanum mortale est". Но с другой стороны - "In соrроrе mortali humanum animus inmortalis est"... Что смотришь удивлённо, человече? Не ожидал? Да ты и латыни небось не изучал. "Смертно тело человеческое", говорю. Но - "В смертном человеческом теле бессмертен дух". Вот так-то, друже. Мать твою... Дух бессмертен! You see? <понимаешь? (англ.)> Kannst du es begreifen <Можешь ты это уразуметь? (нем.)> , tonto <глупец (исп.)>? А?
- Сам ты tonto и bobo <глупец и дурак (исп.)>, - обиделся Сергей, коль не в свои дела нос суёшь. Да, стою вот и любуюсь... Любуюсь, потому что красотой такой нельзя не любоваться. Вот так вот. Гляжу на портрет и сожалею о том, что не судьба мне повстречать такую красавицу. Сожалею и мечтаю. Если бы в свое время мне повстречать такое чудо, если бы она досталась мне, всю бы свою жизнь посвятил ей! В буквальном смысле носил бы её на руках. И был бы при этом самым счастливым из смертных. Э-эх! Встретить бы такую женщину! Я бы смог, поверь, всё сделать для её счастья. Не привередничал бы, не капризничал... Я был бы счастлив только возможности хотя бы изредка видеть её рядом с собой. Любоваться этим совершенством! ... Ан нет - не судьба. Я слишком поздно родился - она умерла ещё до того, как я появился на свет... А ведь - я чувствую это, я знаю! - повстречайся мы, наверняка бы стали самой счастливой парой в мире!
- Ну-ну... - покачал головой могильщик. Восторженность твою я понимаю. Сам хорошо сегодня на грудь принял. Но что-то ты, отец, слишком уверенно, хотя и в сослагательном наклонении, об отношениях с красивой женщиной говоришь... Или не имел с бабами никогда дела, infelice <несчастный (итал.)>? Да откуда тебе знать, во что превратилась бы твоя жизнь, повстречай ты такую вот женщину? Откуда у тебя эта уверенность в том, что ты смог бы сделать её счастливой? Что смог бы довольствоваться лишь тем, что она сочла бы возможным дать тебе?! Что не требовал бы большего? Тьфу, Schei?e < дерьмо (нем.)>. Внешне ты вроде на интеллигентного человека похож, а рассуждаешь, как выпускник школы для умственно отсталых. Ты что, maluco <сумасшедший (порт.) >? Не понимаешь разве, что в жизни опасно ручаться не только за других, но и за себя самого? Что наши ожидания и мечтания почти никогда не претворяются в жизнь? Что прогнозировать отношения с женщиной, даже в том случае, когда ты её хорошо знаешь, глупость вдвойне? А тут и вообще нечто немыслимое: увидел фотографию давно умершей - и возмечтал! Целый мир в мечтах своих построил. И в мечтах своих готов на все pour l'amour <ради любви (фр.)>... Да ведь сами мечты-то твои греховны. Кто-то умный сказал, кстати, прямо по твоему поводу:
"Kennt's Sunde, nennt es Leidenschaft,
Gewiss ist, da? es Leiden schafft."
<Как хочешь называй - грехом иль страстью / Ведет все к одному - к страданьям и несчастью (нем.)>
- Comprendes <понимаешь (исп.)>?
Сергей помолчал.
- Сечешь, спрашиваю? Так что мечты свои нужно уметь ограничивать. Иначе они могут становиться опасными...
- Comprendo <понимаю (исп.)>. Comprendo, что всё твоё здравомыслие, весь этот твой рационализм просто... просто патологичны. И знаешь, мне трудно уразуметь, как при такой вот заземлённости вообще жить можно... Даже могильщиком.
- А я и не живу. Я...
- Помолчи! - прервал его Сергей. - Теперь ты, sabelotodo <всезнайка (исп.)>, послушай меня! Да, наверное это дико (объясняться в любви с первого взгляда к портрету давно умершей женщины. Но я знаю - слышишь, з н а ю - воскресни она или воплотись в другую женщину подобной красоты и высоких душевных качеств...
- Да откуда тебе знать о её душевных качествах?
- Да-да, именно высоких душевных качеств! - повторил Сергей. - Они же читаются в её взгляде. И только глупец или негодяй может предположить иное, глядя на этот портрет. Эта женщина была удивительным созданием. Честным и открытым. Неспособным ни на что постыдное. И, повствчай я её, мне бы и в голову не пришло обидеть её каким-нибудь нелепым подозрением...
- Ну что ж, посмотрим. - задумчиво произнёс могильщик, зримо потеряв вдруг всякий интерес к продолжению беседы. - Посмотрим...
Некоторое время он молча в упор разглядывал Сергея. Затем, не говоря более ни слова, повернулся к нему спиной и, забросив на плечо лопату, неспешно удалился.
- И он оказался прав, - прервал рассказ Марлен Евграфович. - Не смогли Вы довольствоваться тем, что давала вам ваша Ольга... И этого следовало ожидать. Человек - существо ненасытное. Ему подавай всё больше и больше. И аппетит будет только разыгрываться! ... Простите за эмоции. Так что же было дальше?
- Да ничего. Я постоял у могилы ещё некоторое время, а затем ушёл... Можете представить себе, какие мысли одолевали меня. Долго я бродил ещё по кладбищу, а затем по городу. Я проклинал своё любопытство, проклинал свою ревность... Усталый и опустошённый я вернулся на свою станцию метро как раз ко времени наших обычных встреч с Ольгой. Непонятно на что надеясь, около часа бродил у входа в метро. Конечно - она не пришла. Не пришла она и ко мне домой. Заснул я под утро, и вот во сне Оля навестила меня. Нет, не было никаких упрёков. Она присела на край моего дивана, положила мне руку на лоб и печально заметила: "Ты снова не выдержал. Как и тогда, в той жизни. Но теперь я не умру - мёртвые не умирают. Я просто больше не смогу приходить к тебе. Но я люблю тебя по-прежнему. И буду ждать тебя. И когда ты придёшь, мы с тобой уже никогда не расстанемся... Никогда". Наклонившись, она поцеловала меня в губы и ушла. А я смотрел ей вслед и не мог сбросить с себя сонное оцепенение. Не мог даже произнести ни звука. На утро я купил цветов и отнёс их на могилу. Это же был день её рождения.