Pere (Отец, фр. – Прим. перев.) Роже хорошо все это знает, в том числе и по опыту, потому что проявил себя умелым пропагандистом, поселившись в Херефордшире. Он еще и трех лет не прожил на берегуУая, а вокруг него уже собралась свита из слабоумных Март и Мэри, построила ему небольшую церковь и все лучше и лучше обустраивает его гнездышко. Правда, все его новообращенные принадлежат к беднейшему классу. Тем не менее плата в папскую казну собирается немалая и получается регулярно, с той слепой преданностью и религиозным рвением, на которое способны только новообращенные. Страх перед дьяволом и любовь к нему в равной мере наполняют карман священника церкви у переправы Рага.
Хотя среди его прихожан нет представителей высшего класса и только немногих можно отнести к среднему, отец Роже может утверждать, что двое дворян среди них все же есть – это Мердоки. Мужчина не очень высоко ценит свое обращение, он вообще равнодушен к религии. Другое дело женщина. Выросшая на знаменитом Монмартре – отец ее был обычным рабочим, мать белошвейкой, сама она отличалась большой красотой. Олимпия Рено скоро нашла путь в более высокие круги. То же честолюбие сделало ее женой Льюина Мердока и привело в Англию. Выходя за него замуж, она знала о землях, о которых они только что говорили и на котоые все еще смотрят. Именно это и побудило ее отдать руку; сердце свое она никогда мужу не отдавала.
То, что священник знает многое из этого, по существу все, очевидно из его слов. Неслышными вкрадчивыми шагами – он всегда так ходит – подобрался он к ним незаметно, Только вздрогнув после услышанных слов, они поняли, что он здесь. Увидев, кто подошел, Мердок приветственно встает. Несмотря на долгие годы лишений, в нем временами автоматически проявляется воспитание джентльмена. К тому, родившийся и выросший католиком, он относится к священникам с привычным уважением – даже если знает, что перед ним отъявленный фарисей, какой только надевал когда-нибудь однобортный черный костюм.
После обмена приветствиями, после того, как гостю вынесли стул, Мердок спрашивает, как объяснить слова священника:
– Что вы хотели сказать, отец Роже? Какие две?
– Я сказал вот что, мсье: между вами и тем местом стоят двое, вернее, скоро будут стоять. А со временем не двое, а, может, десять человек. Какой прекрасный пейзаж! – продолжает он, глядя через реку. – Настоящая долина Темпе (Долина в Греции между горами Олимп и Осса. – Прим. перев.) или сад гесперид. Parbleu! (Черт возьми! Фр. – Прим. перев.) Никогда бы не подумал, что ваша Англия так прекрасна! Ах! Что там происходит, в Ллангоррене? – Взгляд его останавливается на павильоне, флагах и нарядных фигурах. – A fete champetre! (Сельский праздник, фр. – Прим. перев.). Мадмуазель развлекается! В ожидании перемен, несомненно.
– Я все равно не понимаю, – удивленно произносит Мердок. – Вы говорите загадками, отец Роже.
– Их легко разгадать, мсье. Эту разгадку вы найдете здесь.
И он показывает на простое золотое кольцо на пальце миссис Мердок, одетое самим Мердоком в день, когда он стал ее мужем.
Теперь он понимает, но его сообразительная жена поняла раньше.
– Ха! – восклицает она, словно ее укололи булавкой. – Мадемуазель выходит замуж?
Священник утвердительно кивает.
– Это для меня новость, – говорит Мердок таким тоном, словно услышал сообщение о собственной смерти.
– Кто, Pere? Неужели все-таки мсье Шенстон?
Вопрос показывает, насколько миссис Мердок знакома с мисс Гвен – если не с нею лично, то с ее делами и окружением.
– Нет, – отвечает священник. – Не он.
– Тогда кто? – одновременно спрашивают супруги.
– Мужчина, который даст Ллангоррену много наследников – и пропасть между вами и наследством еще увеличится. Ах! Ее вообще станет невозможно преодолеть.
– Отец Роже! – восклицает Мердок. – Прошу вас, говорите! Кто это? Как его зовут?
– Капитан Райкрофт.
– Капитан Райкрофт? А кто это?
– Гусарский офицер. Красивый мужчина. Что-то среднее между Марсом и Аполлоном; силен, как Геркулес! Как я сказал, он будет отцом множества сыновей и дочерей, а Гвен Винн – их матерью. Helas! (Увы, фр. – Прим. перев.) Я уже вижу, как они играют там, на газоне!
– Капитан Райкрофт! – задумчиво повторяет Мердок. – Никогда его не видел и не слышал о нем!
– Теперь слышите, а может, и увидите. Несомненно, он среди веселых стрелков из лука… Нет, он ближе! Какое странное совпадение! Старая присказка – «позови черта, а он…» Вон ваш черт, мсье Мердок!
И он указывает на лодку на реке с двумя людьми в ней; на одном белый шлем. Лодка движется в направлении Ллангоррен Корта.
– Который? – машинально спрашивает Мердок.
– Тот, с chapeau blanc (С белой шляпой, фр. – Прим. перев.). Вот кого вам следует опасаться. Второй – всего лишь лодочник Уингейт, честный парень, которого можно не бояться. Пусть боится наш достойный друг Коракл Дик, его соперник по улыбкам хорошенькой Мэри Морган. Да, друзья мои! При таких обстоятельствах вы, вероятно, видите будущего владельца Ллангоррена.
–Никогда! – восклицает Мердок, гневно стискивая зубы. – Никогда!
Французский священник и бывшая куртизанка незаметно обмениваются многозначительным взглядом: на лицах обоих появляется довольное выражение.
– Вы говорите слишком возбужденно, мсье, – замечает священник. – Но как этому помешать?
– Не знаю, – мрачно отвечает Мердок. – Вероятно, никак, – добавляет он, словно обрекая себя. – Но неважно; давайте оставим эту неприятную тему. Останетесь с нами на обед, отец Роже?
– Если я вам не помешаю.
– Нисколько; скорее вам будет неудобно: вы не сможете наесться. Здешние мясники не очень дружелюбно к нам относятся; и, если не ошибаюсь, сегодня у нас очень примитивное меню: бекон с картошкой и немного зелени из старого сада.
– Мсье Мердок! Не продукты, а способ их приготовления делают еду приятной. По мне корка хлеба приятнее банкета с недружелюбно настроенным хозяином во главе стола. К тому же ваш английский бекон очень вкусен, так же как и сочные овощи. А если этому предшествует уайский лосось, а следует за этим фазан, такой обед удовлетворит самого Лукулла.
– Конечно, – соглашается сломленный джентльмен, – с лососем и фазаном. Но где они? Мой поставщик рыбы, который одновременно поставляет и дичь, относится ко мне не лучше мясника. Вероятно, потому, что я у них в долгу. Однако от знакомства они не отказываются и наносят постоянные визиты. Даже сегодня утром, еще до того как я встал, мне оказали честь своим посещением оба джентльмена. К несчастью, они не принесли ни рыбы, ни мяса; напротив, предъявили голубые листочки в красными буквами и рядами чисел – но я не собирался заниматься их арифметикой за завтраком. Так что, отец, мне жаль, но я не могу предложить вам лосося; а что касается фазана – вы, наверно, не знаете, что сейчас не охотничий сезон.
– На них никогда нет сезона, как и на домашнюю птицу, особенно на молодого самца, не нашедшего себе пару.
– Однако сезон скоро, – говорит англичанин, в котором проснулся инстинкт спортсмена.
– Не для тех, кто знает, как его открывать, – многозначительно отвечает француз. – Предположим, мы откроем его сегодня.
– Не понимаю. Может, ваше преподобие просветит меня?
– Что ж, мсье. Сегодня духов понедельник (Праздник, отмечаемый протестанской церковью; в Англии долгое время был нерабочим днем. – Прим. перев.), и, собираясь к вам в гости, я решил, что вы не обидитесь, если я принесу вам небольшой подарок – для мадам – то, о чем мы с вами говорили: лосось и фазан.
На лице мужа отражается недоверие. Может, священник шутит? Под его сутаной, плотно облегающей фигуру, ничего нет, ничто не указывает на присутствие рыбы или птицы.
– Где они? – машинально спрашивает Мердок. – Вы говорите, что принесли их с собой?
– Ах, это я сказал метафорически. Я имел в виду, что послал их. И если не ошибаюсь, они уже близко. Да, вот и посыльный.
Он указывает на человека, который через кусты, густо растущие по берегам ручейка, направляется к дому.
– Коракл Джон! – восклицает Мердок, узнав браконьера.
– Он самый, – соглашается священник и добавляет: – Он хоть и браконьер, а может, и кое-что похуже, но, по-моему, неплохой человек – для некоторых целей. Правда, в моей пастве он не самый набожный и не отличается достойным поведением; тем не менее он очень полезен, особенно по пятницам, когда приходится смириться с рыбьей диетой. Я обнаружил, что он удобен и в других отношениях; вы тоже это поймете, мсье Мердок, – когда-нибудь. Если вам когда-нибудь понадобится сильная жесткая рука и соответствующее ему сердце, Ричард Демпси обладает тем и другим и, несомненно, предоставит их в ваше распоряжение – за определенную плату.
Пока Мердок размышляет, что могли бы означать последние слова, индивидуум, которого так рекомендовали, подходит к дому. Крепкий плотно сбитый мужчина, с длинным черными низко растущими волнистыми волосами, которые почти закрывают глаза, придавая их обладателю зловещую и низменную внешность. Лицо у него не некрасивое, но на нем преступление уже оставило свой след, глубокий и неизгладимый.
Одет он так, как одеваются почти повсеместно лесники и браконьеры – в вельветовую куртку для стрельбы, короткие вельветовые же брюки и гамаши из козьей кожи, застегнутые металлическими пуговицами. В карманах куртки – каждый из них размером с сумку для дичи – видны две выпуклости, примерно одинаковые по размеру. Священник уже сказал, что это такое: в одном кармане трех– или четырехфунтовый лосось, в другом – молодой самец фазан.
Почтительно поклонившись троим из Глингога, он уже готов достать из карманов подношение, но священник останавливает его, воскликнув:
– Arretez! (Остановись! Фр. – Прим. перев.) Их нельзя держать на солнце. Стоит одному из лесников Ллангоррена их увидеть, как они тут же протухнут. Эти парни с глазами рыси могут далеко видеть, особенно в такой солнечный день. Поэтому, достойный Коракл, преде чем разворачивать, лучше унесите их на кухню.
Получив это указание, браконьер направляется к заднему входу в дом; миссис Мердок входит через передний, чтобы давать указания по подготовке обеда. Она не собирается принимать в этом непосредственное участие. Это ниже достоинства красавицы из Мабилля. Как ни беден Глингог, но в нем есть кухарка и служанка ей в помощь.
Двое мужчин остаются снаружи, гость получает от хозяина стакан бренди с водой. И не один: отец Роже, хоть и француз, умеет пить не хуже прирожденного ирландца. В нем нет ничего от члена общества трезвости.
Примерно с час они выпивают и разговаривают, причем Мердок по-прежнему сторонится темы, которая у обоих оставалась в сознании; священник делает еще одну попытку.
– Parbleu! Они там хорошо проводят время! – Он смотрит на газон, по которому перемещаются ярко одетые фигуры. – И больше всех, я вижу, мсье Белая Шляпа – предвкушает удовольствия, которыми ему предстоит насладиться, когда она станет хозяином Ллангоррена.
– Он – никогда! – восклицает Мердок, на этот раз добавляя клятву. – Никогда, пока я жив. А когда умру…
– Обед! – прерывает его женский голос от дома – это голос хозяйки, которая стоит в дверях.
– Мадам приглашает нас, – говорит священник, – мы должны идти, мсье. Объедая косточки фазана, вы сможете закончить свою фразу. Идемте!
Глава тринадцатая
Среди стрел
Почти все приглашенные на состязание стрелков из луков прибыли, и стрельба началась; в воздух одновременно устремляется с полдюжины стрел к такому же количеству целей.
Только несколько леди соперничают за первое место, и у каждой за спиной небольшая свита из знакомых и поклонников.
Открывает соревнование сама Гвен Винн. Стреляет она так же хорошо, как гребет – в своем клубе она получила чемпионский значок, и все заранее предполагали, что она станет победительницей.
Однако вскоре поддерживающие ее начинают выглядеть разочарованными. Она стреляет без обычного мастерства и энергии. Напротив, стреляет небрежно и, по всей видимости, думает о чем-то другом; время от времени она смотрит по сторонам, разглядывает группы собравшихся, как будто кого-то ищет. Собралось много народу, почти сто человек, и в толпе вполне можно затеряться. Очевидно, Глен ждет того, кто пока еще не пришел; и чаще обычного ее взгляды устремляются к лодочной пристани, как будто ожидаемый персонаж должен появиться оттуда. В манерах девушки какое-то нервное возбуждение; после каждого такого разглядывания на лице у нее появляется разочарованное выражение.
Оно не остается незамеченным. Джентльмен рядом с девушкой замечает его и начинает подозревать его причину. Это подозрение причиняет ему боль. Этот джентльмен Джордж Шенстон; он помогает Гвен, подает ей стрелы – короче, выполняет обязанности ее оруженосца. Он тоже не очень ловко справляется со своими обязанностями; напротив, выполняет их неуклюже; мысли его тоже заняты, и взгляд бродит. Однако посматривает он в противоположном направлении – на ворота парка, видимые с того места, где установлены цели.
Оба они высматривают одного и того же человека, но с очень разными мыслями – одна радостно ожидает его появления, другой отчаянно надеется, что он не придет. Потому что ожидаемый джентльмен не кто иной, как капитан Райкрофт.
Шенстон знает, что гусарский офицер приглашен, и, не теряя надежды, все же думает, что тот появится. Его самого в таких обстоятельствах не остановило бы никакое препятствие, как не может остановить на охоте его и его собак живая изгородь.
Проходит время, запоздавший гость не появляется, и Шенстон начинает думать, что сегодня мисс Винн будет предоставлена ему. Во всяком случае никаких серьезных соперников он больше не видит. Многие присутствующие ищут ее улыбки, многие не прочь предложить руку, но никого он так не опасается, как отсутствующего.
И вот как раз когда он уже начинает успокаиваться и обретать уверенность, к нему подходит джентльмен, из числа «приличных» и спрашивает:
– А кто этот человек, Шенстон?
– Какой человек?
– В очень странном головном уборе. Индийский, кажется, – тропический шлем, так его называют.
– Где? – спрашивает Шенстон, вздрогнув и оглядываясь.
– Вон там! Идет со стороны реки. Кажется, он только что появился. Наверно, приплыл в лодке. Вы его знаете?
Джордж Шенстон, сильный человек, начинает дрожать. Если бы Гвен Винн в этот момент направила ему в грудь одну из своих стрел, он бы меньше побледнел и испытывал бы не такую боль в сердце. Потому что человек в «странном головном уборе» – тот, кого он больше всего боится и кого он надеялся сегодня не увидеть.
Он так поражен, что не отвечает на обращенный к нему вопрос; да у него и нет такой возможности, потому что в этот момент Гвен, которая тоже заметила тропический шлем, неожиданно поворачивается и говорит ему:
– Джордж, будьте добры, присмотрите за этими вещами! – Она протягивает ему лук со стрелой, наложенной на тетиву. – Появился новый джентльмен. Вы знаете, он недавно приехал к нам. Тетя ждет, что я его представлю. Я вернусь, как только исполню свой долг.
Передав лук и невыпущенную стрелу, она без дальнейших слов или церемоний уходит.
Джордж Шенстон стоит, глядя ей вслед; в глазах его что угодно, только не приятное выражение. Напротив, оно мрачное, почти гневное; он следит за Гвен и отмечает ее действия: она приветствует чужака тепло и сердечно, и Штентон считает такой прием неподобающим, кем бы ни был этот незнакомец. Этот так называемый долг, кажется, не тяготит ее; сын баронета так раздражен, что готов сломать лук или порвать тетиву о колено.
Он стоит, сердито глядя им вслед, и тут к нему опять обращается все тот же любопытный джентльмен, который спрашивает:
– В чем дело, Джордж? Вы не ответили на мой вопрос!
– Какой вопрос? Я забыл.
– Еще бы. Это странно. Я только хотел знать, кто такой мистер Белая Шляпа.
– Я бы сам хотел это знать. Могу только сказать, что он из армии, из кавалерии, кажется, и зовут его Райкрофт.
– А, да. Кавалерия. Видно по сгибу ног. Райкрофт, говорите?
– Так он сам говорит. Капитан гусар – его собственный рассказ.
Все это произносится многозначительным тоном и с красноречивым пожатием плечами.
– Но вы не считаете, что он авантюрист?
– Не могу сказать ни да, ни нет.
– Но кто его привел? Кто представил его?
– Не могу вам сказать.
Он может: мисс Винн, верная своему обещанию, познакомила его с обстоятельствами речного приключения, хотя и не с теми, которые к нему привели; а он, верный своему, сохранил это в тайне. Поэтому он и не может рассказать, и его ответ оправдан.
– Клянусь Юпитером! Кто бы его ни представил, он не теряет времени зря. Мисс Гвин кажется хорошо с ним знакомой; а вон он обменивается рукопожатием с маленькой мисс Лиз, как будто они знакомы с колыбели. Смотрите! Они ведут его к старой деве, которая сидит в кресле, как королева во времена турниров. Все это очень похоже на средневековье – очень!
– На самом деле, очень современно; по моему мнению, до отвращения.
– Почему вы так говорите, Джордж?
– Почему! Потому что в старинные или средневековые времена такое было немыслимо – здесь, в Херефордшире.
– Что было немыслимо?
– Чтобы человека без представления и без подтверждения сведений о нем допускали в хорошее общество. Только в наши дни это возможно: утверждать, что знаком с леди, и навязывать ей свое общество только потому, что поднял ее носовой платок или предложил зонтик в дождь!
– Но ведь этот джентльмен не так познакомился с прекрасной Гвендолин?
– О! Я этого не говорил, – отвечает Шенстон с принужденной улыбкой – постепенно улыбка становится более естественной, так как он видит, что мисс Гвин отделилась от группы, на которую он смотрит, и направляется к нему за луком. Почувствав некоторое удовлетворение, Шенстон начинает испытывать легкие опасения по поводу неловкости своего любопытного приятеля и, чтобы избавиться от него, добавляет:
– Если хотите узнать, как мисс Гвин с ним познакомилась, почему бы вам не спросить у нее?
Ни за что на свете этот джентльмен не стал бы задавать подобный вопрос Гвен Винн. Это небезопасно; поэтому он отходит, прежде чем она оказывается здесь.
Райкрофт, оставшийся вблизи мисс Линтон, продолжает разговаривать с ней. Это не первая их встреча: он уже несколько раз побывал в Ллангоррене; девушки представили его как джентльмена, который помог им выбраться из опасного водоворота на реке, с которым не мог справиться старый Джозеф. Возможно, он даже спас им жизнь! В такой версии было рассказано тетушке о приключении; ее вполне достаточно, чтобы быть представленным в Ллангоррен Корте.
И старая дева из Челтхема очарована им. В красивом гусарском офицере она видит типичного героя романов, которые читает; он настолько похож на героя, что лорд Льюстринг давно забыт, ушел из памяти, как легкий звук. Из всех, кто подходит к ней, никто не приятен ей больше этого незнакомого военного.
Взяв в руки лук, Гвен стреляет не лучше, чем раньше. Ее мысли и взгляд никак не могут сосредоточиться на разноцветных кругах мишени, они постоянно отвлекаются и устремляются туда, где капитан по-прежнему тет-а-тет беседует с тетушкой. Стрелы Гвен летят по сторонам, не задевая мишень. Среди всех соперниц она занимает последнее место – так плохо она никогда еще не стреляла. Но какая разница? Она лишь радуется, когда пустеет ее колчан; теперь у нее есть предлог для возвращения к мисс Линтон по какому-то вопросу, связанному с приемом в доме.
Видя все это и многое другое, Джордж Шенстон испытывает раздражение, такое сильное, что с трудом сдерживается от проявления дурных манер. Если еще останется здесь, может не выдержать. И поэтому он не остается. Не доверяя своей сдержанности, чувствуя, что может поставить себя в дурацкое положение, он выдумывает предлог и покидает Ллангоррен Корт задолго до окончания развлечений. Не грубо и не демонстрируя свое раздражение. Он джентльмен, даже в гневе; вежливо попрощавшись с мисс Линтон и так же вежливо, но чуть холоднее – с мисс Винн, он уходит на конюшню, приказывает вывести свою лошадь, садится в седло и уезжает.
Много раз въезжал он в ворота Ллангоррена с легким и счастливым сердцем – но на этот раз уезжает с тяжелым и несчастным.
Если собравшимся его не хватает, то этого нельзя сказать о мисс Винн. Напротив, она рада, что он уехал. Несмотря на то, что сердце ее занято любовью к другому, почти переполнено ею, в нем сохраняется место для жалости. Она понимает, как страдает Шенстон – как она может не знать это? – и жалеет его.
Особенно сейчас, после этого холодного прощания; он пытался скрыть свои мысли и страдание, но только раскрыл их. Как мужчины недооценивают женскую проницательность! У женщин на такие дела настоящая интуиция.
И она особенно остра у Гвен Винн. Девушка знает, почему Шенстон ушел так рано, – знает, словно он сам ей сказал. И сдерживает сочувственный вздох: как печально он уезжал, как безрассудно поскакал галопом, как только выехал за ворота. Но как только он скрывается из виду, легкая печаль на лице Гвен сменяется облегчением.
Мгновение спустя она радостна и весела, как всегда; снова берет в руки лук и со звоном спускает тетиву. Теперь она стреляет превосходно, каждый раз попадает в цель, и часто в самый центр мишени. Потому что тот, кто теперь ей помогает, не только внушает уверенность, но и возбуждает стремление продемонстрировать все свое мастерство. Капитан Райкрофт занял место Шенстона, став оруженосцем Гвен; и, когда он протягивает ей стрелы, а она их выпускает, между ними происходит и иной обмен – обмен стрелами Купидона. И в глазах обоих полные колчаны этих стрел.
Глава четырнадцатая
Хождение вокруг да около
Естественно, капитан Райкрофт становится объектом разговоров гостей Ллангоррена. Человек его внешности и манер везде оказался бы в центре внимания, даже если он незнакомец. Старая история о неизвестном рыцаре, который неожиданно появляется на поле турнира с закрытым забралом, и распознают его только по локону или другому подарку леди, чью честь он приехал защищать.
У капитана тоже есть отличительный знак – его белая шляпа. На голове капитана Райкрофта белый головной убор с прошитым верхом. Он привык к нему в Индии, откуда только недавно вернулся, и продолжает носить в Англии, не думая о том, чтобы привлечь внимание, и вообще об этом не заботясь.
Однако он привлекает внимание. Мы, изолированно живущие на острове, чрезвычайно консервативны – некоторые могут назвать это «вульгарным» – и всегда ревниво смотрим на новшества; свидетельством тому так называемое «движение усов» не так много лет назад и вызванные им яростные споры.
И по другим причинам гусарский офицер остается в центре внимания. Его окутывает аромат романтики; то, как он был представлен леди из Ллангоррена; вопросы, которые задавал не только любопытный приятель Джорджа Шенстона. Истинная история с пьяными углекопами не распространилась – сами они тоже молчали, опасаясь последствий; Джек Уингейт, вообще неразговорчивый человек, в этом случае молчал и потому, что его об этом попрсили; а почему молчал Джозеф, читателю тоже понятно.
Тем не менее по окрестностям ходили неясные рассказы о лодке на реке, в которой были две леди, о том, что лодка едва не перевернулась – в некоторых версиях на самом деле первернулась, – и леди были спасены незнакомцем, который случайно поблизости ловил лосося, и звали этого незнакомца Райкрофт. Поскольку та же история циркулирует среди лучниц в Ллангоррене, неудивительно, что все интересуются ее присутствующим здесь же героем.
Однако в таком большом собрании народа, где многие даже не знакомы друг с другом, ни один человек не может долго быть единственным объектом внимания; и если капитан Райкрофт продолжает интересовать собравшихся, то не из-за любопытства, откуда он явился, не из-за своего необычного головного убора, а благодаря красивому смуглому лицу под ним. И не одна пара глаз разглядывает его с восхищением.
Но никто не смотрит на него с таким теплом, как Гвен Винн; хотя и она не делает это открыто и подчеркнуто. Потому что понимает, что за ней наблюдают другие глаза и ей нужно соблюдать приличия.
В этом она преуспевает – настолько хорошо, что никто из наблюдателей не мог бы сказать, что в ее обращении с капитаном Райкрофтом есть что-то помимо гостеприимства хозяйки – в определенном смысле она и есть хозяйка – по отношению к гостю, который еще не освоился с обществом. Даже когда в перерыве соревнований эти двое гуляют вместе и после недолгой прогулки по газону заходят в летний домик, это не выззывает неодобрительных замечаний. Другие поступают так же, прогуливаются парами, задерживаются в тенистых местах или сидят на старинных скамьях. Хорошее общество предоставляет свободу – до определенных пределов. Только испорченные люди могут над этим смеяться, и печален будет день, когда такая уверенность друг в друге исчезнет.
Молодые люди стоят рядом в маленьком павильоне, в тени раскрашенной крыши. Возможно, они пришли сюда не случайно, да и само соревнование лучниц не было случайным. Но это может сказать только Гвендолин Винн, которая и предложила его устроить. Стоя в летнем домике и глядя на реку, они какое-то время молчат, и каждый слышит биение сердца другого, оба сердца переполнены любовью.
В такие моменты не может быть сдержанности или скрытности, а только признание, полное, откровенное и взаимное. И оно действительно близко. Если le joie fait peur (Радость побеждает страх. Фр, – Прим. перев.), то тем более l’amour (Любовь. Фр. – Прим. перев.).