Страница:
Смотрит в сторону… А я стою и жду непонятно чего, словно вот сейчас Он рассмеется и обнимет меня, и сразу вся эта беготня с метлой по разрушенным перекрытиям обратится просто в игру, затеянную двумя друзьями от избытка энергии.
Так поступил бы Флетчер. Но Он не Флетчер, и наивно ждать от Него таких же реакций — ни разу не видела я даже тени улыбки на этом неправдоподобно красивом лице.
Вместо этого Он наклоняется и целует мою руку — у запястья, с внутренней стороны. Так, а этого Он откуда набрался?
— Зря ты это, — резко говорю я. — Таким жестом и оскорбить можно. У меня руки всегда были чистые.
— Что? — не понимает Он.
— Так целуют шрамы, — объясняю я нехотя.
— Какие шрамы?
— От бритвы. А иногда, — теперь моя очередь прятать глаза, — от гвоздей.
— Не понимаю…
— И очень хорошо, что не понимаешь, — кстати, я ничуть не удивилась бы, если бы за Ним числился и этот непростительный грех. Но Он не носит браслетов, и нетрудно увидеть, что запястья Его так же чисты, как и мои, без единого следа порезов.
— Эко лихое мудерсло… — вырывается у меня почти непроизвольно.
— А это что за ругательство? — тут же откликается Он.
— Это не ругательство, — невольно улыбаюсь я. — Это когда-то давно, еще детенышами, мы играли в магию. Было такое правило: в придуманном заклятье все согласные заменяются любыми другими, гласные не трогаются. И один мальчишка сделал заклятье: «Да станет это живое существо ледяным мороком». Через три дня заклятье знали наизусть абсолютно все…
И тут я впервые за все время вижу Его губы, чуть дрогнувшие в доверчивом подобии улыбки!
— Кажется, я понял, — и свет из бирюзовых глаз. Вот честное слово, именно из-за таких улыбок — только чуть поярче — и убегают из дому разные Нелли и Маэстины…
— Брат мой… — срывается с моих губ еле слышно.
— Лиганор! — я вскидываю голову. — Слушай… Если ты обещаешь мне одну вещь, клянусь тебе чем угодно, что сегодняшняя история в «Вечном зове» никогда не повторится.
— Обещаю, только скажи, что именно…
— Танцуй под мою гитару перед людьми — и я буду петь, как пою только по ночам.
— Ты в самом деле этого хочешь? — замираю я.
Наши, взгляды встречаются — и одними губами, как молитву, Он произносит:
— Все в твоей власти…
С торжествующей улыбкой я погружаю обе руки в шелковистую медь:
— Ну смотри у меня! Будешь во время концерта, как это у тебя водится, из бутылки с пивом отхлебывать — разобью ее без всякого сострадания!
Терцет II
Так поступил бы Флетчер. Но Он не Флетчер, и наивно ждать от Него таких же реакций — ни разу не видела я даже тени улыбки на этом неправдоподобно красивом лице.
Вместо этого Он наклоняется и целует мою руку — у запястья, с внутренней стороны. Так, а этого Он откуда набрался?
— Зря ты это, — резко говорю я. — Таким жестом и оскорбить можно. У меня руки всегда были чистые.
— Что? — не понимает Он.
— Так целуют шрамы, — объясняю я нехотя.
— Какие шрамы?
— От бритвы. А иногда, — теперь моя очередь прятать глаза, — от гвоздей.
— Не понимаю…
— И очень хорошо, что не понимаешь, — кстати, я ничуть не удивилась бы, если бы за Ним числился и этот непростительный грех. Но Он не носит браслетов, и нетрудно увидеть, что запястья Его так же чисты, как и мои, без единого следа порезов.
— Эко лихое мудерсло… — вырывается у меня почти непроизвольно.
— А это что за ругательство? — тут же откликается Он.
— Это не ругательство, — невольно улыбаюсь я. — Это когда-то давно, еще детенышами, мы играли в магию. Было такое правило: в придуманном заклятье все согласные заменяются любыми другими, гласные не трогаются. И один мальчишка сделал заклятье: «Да станет это живое существо ледяным мороком». Через три дня заклятье знали наизусть абсолютно все…
И тут я впервые за все время вижу Его губы, чуть дрогнувшие в доверчивом подобии улыбки!
— Кажется, я понял, — и свет из бирюзовых глаз. Вот честное слово, именно из-за таких улыбок — только чуть поярче — и убегают из дому разные Нелли и Маэстины…
— Брат мой… — срывается с моих губ еле слышно.
— Лиганор! — я вскидываю голову. — Слушай… Если ты обещаешь мне одну вещь, клянусь тебе чем угодно, что сегодняшняя история в «Вечном зове» никогда не повторится.
— Обещаю, только скажи, что именно…
— Танцуй под мою гитару перед людьми — и я буду петь, как пою только по ночам.
— Ты в самом деле этого хочешь? — замираю я.
Наши, взгляды встречаются — и одними губами, как молитву, Он произносит:
— Все в твоей власти…
С торжествующей улыбкой я погружаю обе руки в шелковистую медь:
— Ну смотри у меня! Будешь во время концерта, как это у тебя водится, из бутылки с пивом отхлебывать — разобью ее без всякого сострадания!
Терцет II
УТЕШЕНИЕ ДУШИ
«СЛЫШИШЬ, НЕБО ЗОВЕТ НАС…»
Пожалуй, он был бы даже красив, этот рыжеволосый парень, если б не копировал так старательно Лугхада. Впрочем, чушь — он явно переигрывает. То, что у Лугхада — нечеловеческое напряжение, полнейшая, до последней капли, самоотдача, у этого типа стало банальной истерикой. Смотреть на то, как он закатывает глаза и потрясает огненно-рыжими нечесаными патлами, мне еще более неприятно, чем на их предыдущий номер, когда он скакал вокруг черненькой девочки с гитарой, как сибирский шаман на рабочем месте, потрясал бубном и орал, заглушая песню, что-то нечленораздельное. И такое ощущение, что волосы у него крашеные, хотя с чего бы… Но уж больно яркий оттенок, особенно в сравнении с темной медью Лугхада, которая наливается живым огнем лишь в лучах света.
Лугхад сейчас шляется где-то по кабакам совсем в другой части города, а может быть, сидит на полуобвалившейся башенке нашего «замка ужаса» и сверху меланхолично взирает на вечерний Кармэль. Во всяком случае, вечер сегодня пропал — утром я наступила босой ногой на осколок бутылки. Рана не то чтобы глубокая, но нормально танцевать я смогу дня через три, не раньше. Трать-тарарать, вот поймаю Ярта, этого маленького свиненка — и пусть не рассчитывает на мой гуманизм! Я его живенько отучу пить пиво тайком от матери, а потом швырять пустые бутылки в окна соседям!
Пока что гоп-компания во главе с рыжим шаманом обосновалась на нашем заветном месте — третьей площадке широкой парадной лестницы, ведущей в парк, которую я, по аналогии с Городом Дорожного Миража, зову Лестницей на Небеса. Ну, нам они не конкуренты — они здесь только потому, что Даммис, их флейтист, спросил у меня разрешения. В отличие от шамана и черненькой, с ним я знакома уже давно — вместе голубей крали из голубятни толстого Форка. Но тем не менее стоит зажить моей ноге — и эта троица тут же отправится искать себе другое место. Пока я здесь, Лестница моя по праву первооткрывателя.
Однако надо отдать им должное — толпу они собрали немногим меньше той, что собираем мы с Лугхадом. И не только простонародье — вон тот алый камзол явно принадлежит Рыцарю Залов из личной охраны лорда Райни, Владыки Каэр Мэйла. Да и вообще хватает народу, которому дозволено носить оружие, а также дам под покрывалами. Но все же — сколько ни бейся в истерике этот деятель, никогда ему не играть так, как Лугхаду. У того, бывает, руки почти и не движутся по струнам, а гитара сама поет. И в безумии, и в беспамятстве Магистр остается Магистром…
Два с небольшим месяца, как я под Тенью, — а для всего Кармэля, или Каэр Мэйла, как называет его Безумец, я уже давно Лигнор-танцовщица, одна из городских достопримечательностей, сумасшедшая подружка ненормального Лугхада (ибо нормальная женщина с таким не свяжется)… Сразу говорю, дабы пресечь все возможные кривотолки: что бы ни говорили на этот счет в Кармэле, отношения между нами так и остались чисто братскими, что, скажем так, вполне меня устраивает. Уж лучше я буду хранить верность Флетчеру, чем лишний раз подтвержу справедливость цитаты из моей ученицы Клейдры: «Любовь его лишь с гитарой, всю страсть отдает он песне…» С менестрелями оно так частенько бывает, и хватит об этом…
Первые пять дней моих гастролей в «Багровой луне» уже благополучно забыты, так как я засунула зеленое платье на самое дно сумки. Оно было нужно лишь для привлечения Его внимания. Сейчас же я одеваюсь в черное, как большинство горожан, изредка — в бледно-желтое, в общем, выгляжу вполне обычно для Кармэля. После того бешеного вечера, когда я отхлестала Лугхада мокрой тряпкой, и начались наши вечерние концерты на предмет заработка — мое обещание танцевать под его гитару сломило Его упрямство. Он и сейчас куда охотнее играет для меня, чем поет сам, но голос Его постепенно обретает прежнюю власть. И это так странно не сочетается с Его все еще человеческой, кармэльской манерой держаться — развязной и в то же время отстраненной… Такая углубленность в бездны прошлой боли до сих пор мешает Ему — не только Говорить, но даже полноценно работать на публику.
К тому же общее количество того, что Он выпивает… Я первая готова признать, что напоить Нездешнего невозможно — но все-таки эта привычка не способствует Его возвращению на прежний уровень. И поздно вечером, когда мы возвращаемся домой, бренча честно заработанными деньгами, между нами все еще нередки такие разговоры:
«Опять?»
«Что — опять?»
«Опять „Литанию“ три раза начинал! Вот помяни мое слово — в следующий раз во время танца непременно опрокину твою бутылку с пойлом!»
«Это я пытался хоть как-то отвязаться от дурехи в серой рубашке… Не вставать же и не говорить — извини, девочка, но под „Литанию“ не танцуют и уж тем более не приплясывают, отбивая ритм!»
«Тогда в следующий раз мигни мне, я сама уйму этих балбесов. Но ты, если уж взялся петь, пой, а не валяй дурака! Возьми себя в руки, мать твою дивную!»
«Миллион чертей, вот сказал бы мне кто полгода назад, что абсолютно посторонняя ведьма будет меня воспитывать…»
«А я тебе уже не посторонняя. Мы работаем вместе, разве этого не достаточно?» — и, удерживая Его взгляд (что очень непросто), именно с той интонацией, с какой надо: «Брат мой…» И высшая моя награда — улыбка, подобная лучу утреннего солнца, что все чаще озаряет Его лицо!
Мелочь, скажете? А по-моему, вовсе нет. Как легко сняла я с Него привычную броню чуть надменной раздражительности — и неожиданно оказалось, что никакой другой защиты у Него нет, словно и не Камень сопутствует Его Воде, а такой же, как у меня, Огонь. И потому боже упаси хоть как-то надавить на Него — характер не тот, да и бесполезно. Он должен вспоминать сам…
Вот так и живем. Первый месяц я боялась, что скорее сама с ума сойду — каждый день видеть такое вблизи, да не просто видеть, а говорить, касаться, слушать, как поет… Потом как-то незаметно привыкла — воистину, нет предела человеческой способности к адаптации!
Он для меня — источник одновременно сильнейшего наслаждения и постоянных забот, а главное — средство, помогающее не выть каждый вечер на луну в мыслях о Флетчере. Я для Него — поддержка в безумные, невозможные ночи, когда Он хватается за гитару и начинается такая мистика с магией пополам, что просто боже мой… И еще чистый плащ, аккуратно зашитая рубашка и вполне съедобный обед. Никогда бы прежде не подумала, что смогу вести хозяйство за двоих, особенно в кармэльских условиях, где все, от мытья головы до тушения грибов, приходится делать левой ногой через правое ухо. Впрочем, пусть даже ты в хозяйстве полный ноль, но если твой спутник — отрицательная величина… Да и много ли надо тому, кто давно уже отрешился и воспарил, плохо замечая мир вокруг себя!
Кстати, о плаще: это моя навязчивая идея — купить Ему хоть что-то под стать Его внешности… где б найти такое средство, чтобы вывести эстетство! Но честное слово, меня уже в тоску вгоняет этот Его неизменный черный. Зеленого в Кармэле, правда, днем с огнем не сыщешь, зато коричневого — сколько угодно, от золотистого и красноватого до совсем темного. Когда-то этот цвет был здесь исключительно привилегией знати, сейчас же — просто считается самым нарядным. Вот поднакоплю еще немного рун и подберу Ему что-нибудь под цвет волос, а рубашку обязательно белую, как это водится в Городе. Чтоб все эти благородные дамы в золотом шитье, что до сих пор поглядывают на Него с легким презрением, умерли на месте, осознав, что красивее в этом городе нет никого!
Между тем рыжеволосый шаман в последний раз тряхнул гривой и, завершая песню, вдарил по гитаре с такой силой, что удивительно, как она не разлетелась в щепки.
— Следующая песня тоже относится к циклу «Леди с соседней крыши», — объявляет он, кашлянув для порядка. — Но если первая была целиком моя, то эту мы написали вдвоем с Висару, — кивок в сторону черненькой девочки. — И слова, и музыку — не разбираем, где чье. Песня называется «Птица без хвоста»!
Повинуясь кивку, черненькая начинает бить в бубен, задавая ритм. Гитара и флейта подстраиваются как-то очень ловко, и я понимаю, что вот это мне, похоже, даже нравится. Посмотрим, каков будет текст. До сих пор особым смыслом песни рыжего не грешили — набор случайных ассоциаций, лишь бы на музыку ложилось. Впрочем, народу вроде бы в кайф…
Машинально я окидываю взглядом этот самый народ — и неожиданно встречаюсь взглядом… нет, наверное, нельзя так сказать — сейчас на мне мой лучший наряд, что впору знатной даме, а потому и мое лицо тоже скрыто достаточно плотным черным покрывалом.
Юноша, почти мальчишка, смуглое лицо падшего ангела, особенно красивое вот так, когда он стоит в профиль ко мне и чуть касается рукой подбородка. Полудлинные волосы как вороново крыло — даже не столько по цвету, сколько по удивительной завершенности линии. Черный шелк одежды, тонкий темный обруч на таких же шелковых волосах, точеная, почти женская рука с перстнем — высший из высших. Оттого и скучающее, почти презрительное выражение в оленьих глазах. Я делаю попытку отвернуться, но он снова и снова необъяснимо притягивает мой взгляд.
Черт, отвлеклась на этого красавчика и прослушала начало песни! Они уже второй куплет начали…
Когда мне петь невмоготу,
Я усложняю жизнь коту,
Его котята даже в небе
достают нас на лету.
Моя хрустальная мечта —
Избавить небо от кота…
«Я ведь птица, я ведь птица, я ведь птица без хвоста!» — радостно подхватывает толпа.
Слушайте, да эти ребятки по-настоящему завели публику! Я и сама только сейчас заметила, что тихонько отбиваю такт ногой. Вроде и слова по-прежнему — не бог весть что, но с этим мотивом так удачно сочетаются, что результат почти приближается к тому, что делают Растящие Кристалл!
Да, я птица без хвоста!
Да, я птица без хвоста!
Нет, рыжего шамана, конечно, надо долго воспитывать битьем, но… но теперь я ничуть не жалею, что пустила их на наше место. Так завести народ и нам с Лугхадом не всякий раз удается!
И снова, почти против воли, я поворачиваю взгляд к юному Лорду Залов. Почему-то не покидает ощущение, что, хоть я, в своей черной парче из закромов Наллики, и не выделяюсь из толпы, взгляд его ищет именно меня — ищет и не находит… И еще он неестественно красив… для человека неестественно, но не для Нездешнего, чья красота всегда несколько более среднего рода, чем у короткоживущих людей. Но ведь в Кармэле давным-давно не осталось настоящих Нездешних, так что даже некому сказать Лугхаду, что он — не простой человек!
Словно услышав мои мысли, юноша поворачивается ко мне лицом. Вспыхивает налобное украшение обруча — золотое то ли перышко, то ли колосок, то ли лепесток огня, с рубиновым зерном в сердце… В следующую секунду я вспоминаю, где видела этот значок — Хозяин показывал в Башне фибулу…
Так значит, это сам лорд Райни, раз на нем родовой знак дома Айэрра! Дома, к которому принадлежал когда-то Хозяин, а Райнэя — лишь по праву супружества! А этот невысокий, с безукоризненной выправкой, в простой черной форме внешней охраны — выходит, лорд Ниххат. Удивительно, как их до сих пор не узнали… или они толпе глаза отводят? Весьма возможно, кстати — это я Видящая, иногда даже и не понимаю, есть ли какая-то обманка, на чем один раз чуть не влипла… Но что бы там ни было — не предвещает их появление ничего хорошего, хоть режьте меня!
Шаман со своими ребятами тем временем совсем разошлись: —
А на посту сидит степняк,
Его терзает отходняк,
Вчера он пил с самой Райнэей —
согласитесь, не пустяк!
Рядом с ним стоит Ниххат
И ест молочный шоколад.
Он просто вышел на работу
и хватает всех подряд.
Его заветная мечта —
Всем нам устроить… тра-та-та,
А я пти…
Едва лишь прозвучало имя Райнэи, как юноша в черном, нахмурившись, поворачивается к своему спутнику — я не слышу, какое распоряжение он отдает, но тот коротко кивает…
…в следующее мгновение большой метательный нож степной работы вылетает из задних рядов — кажется, я одна вижу, откуда — и разбивает горло рыжему шаману, оборвав песню на полуслове. Тот роняет гитару и падает, захлебываясь кровью.
— Иэн!!! — отшвырнув прочь бубен, черненькая Висару кидается к своему товарищу. Поздно — если рыжий и жив еще, то жизни этой осталось не больше минуты. После Войны Шести Королей я в таких вещах не ошибаюсь. Еще секунда — и Висару резко уходит назад, встав на «мостик», а второй нож вонзается в ствол чахлой акации за ее спиной.
Теперь паника охватывает и толпу. Похоже, никакой обманки таки не было — многие оборачиваются, по толпе проносятся возгласы узнавания. Третьего ножа у Ниххата, по-моему, тоже нет, но Райни, скривив рот, снова отдает какой-то приказ — я не слышу, слышу лишь вопль Даммиса: «Бежим!» Схватив за руку оцепеневшую Висару, он перелетает через боковой парапет Лестницы и крупными прыжками уносится по склону Паркового холма. Толпа окончательно приходит в движение — кто-то, забыв, как только что подпевал Иэну, бросается за беглецами, кто-то просто бежит, не разбирая дороги, и лишь Райни, оставаясь на месте, всматривается в толпу, и ощущение ищущего меня взгляда становится почти болезненным… Не в силах дольше выносить его, я сама начинаю осторожненько пробираться к краю беспокойного людского моря, но почти тут же сталкиваюсь с алым камзолом.
От столкновения покрывало наполовину сползает с моего лица. Одетый в красное ойкает, видимо, узнав меня, я поспешно оправляю покрывало, но до того, как оно снова скрывает меня, успеваю глянуть в лицо… и издаю еще более громкий возглас удивления. Ибо, невзирая на форму внутренней гвардии и прическу с челкой до бровей, передо мной стоит девушка не старше меня.
— Лигнор? — тихо и быстро бросает девушка. Мне не остается ничего другого, как кивнуть. — Я Лотиа-Изар Серид, — представляется она так же быстро, сквозь зубы. — Пойдем отсюда скорее — не дай бог вас сейчас тут узнают!
Окончательно растерявшись, я протягиваю странной девушке руку и позволяю увлечь себя в ближайшую узкую улочку. Кажется, никто за нами не следует…
— …Я знаю — все-таки я Рыцарь Залов, у меня сведения из первых рук. Они уже давно поговаривали, что хотят взглянуть, кто это каждый вечер народ на лестнице собирает. Но кто же мог знать, что сегодня вы не просто не сможете работать, но еще и уступите место другой команде…
— Едрена хрень! — это выражение служит у меня для выражения наиболее сильных эмоций. — Это ж получается, что нам повезло даже и не скажу как! Выходит, я этого свиненыша Ярта еще благодарить должна за его долбаный осколок!
— Не знаю, — задумчиво произносит Лотиа-Изар. — Они же ударили, только когда в песне задели Райнэю и самого Ниххата…
— А вот тут ты ошибаешься, — перебиваю я. — Ребятки и раньше помянули Райнэю, причем столь же непочтительно. Помнишь — «кто расстегнет на Райнэе платье, под ним увидит стальной доспех»?
— Тогда я совсем ничего не понимаю. Почему они не ударили тогда?
— Да потому, что «Алый цвет неба» — так себе песенка. Ни слов, ни мелодии в памяти не застревает. А «Птицу без хвоста», сложись все чуть-чуть иначе, стали бы распевать на всех улицах!
— Вот оно как… — роняет моя спутница, рассеянно скользя взглядом по окрестным домам.
Я никогда не бывала в этой части города — лишь любовалась на великолепные дворцы с той стороны Сухого русла. Слишком близко к Залам, а значит, нечего мне там делать. А вот теперь перешла через мост Семи Отважных, и сразу стало видно, что все это бело-золото-багряное великолепие точно так же обветшало и облезло, как и дома в нашем Крысином квартале. Интересно, какой из этих дворцов прежде принадлежал Ассунте Айэрра, а потом ее племяннику Джейднору?
— Слушай, объясни мне, наконец, внятно: куда ты меня ведешь?
— Я уже сказала — в дом к леди Сульвас Ирраль.
— И что там?
— Там — все наши. Те, кто называет себя Последними Лордами и очень хочет познакомиться с Лигнор, танцующей на площадях…
Мы поворачиваем еще два или три раза, и наконец Лотиа-Изар подводит меня к подъезду серо-коричневого особняка, выглядящего несколько свежее остальных. Слуга у входа почтительно кланяется ей, как хозяйке или дорогой гостье.
Внутри то же, что и снаружи — обветшалое великолепие. Мраморные лестницы, бронзовые перила… и ни единой лампы или хотя бы факела, приходится пробираться буквально ощупью. Впрочем, моя спутница движется уверенно, а я не выпускаю ее руки. Наконец распахивается тяжелая двустворчатая дверь…
— Я привела ее, — просто говорит Лотиа-Изар.
Окна в комнате на запад, поэтому после темноты лестницы я буквально ослеплена брызнувшим мне в глаза горячим вечерним светом и едва могу разглядеть тех, кого мне представляют.
— Леди Сульвас Ирраль, старшая среди нас, хозяйка этого дома. Иниана Ирраль-Фоллаи, ее сестра. Снэйкр Фоллаи, мечевластитель гвардии, и его брат Тэль-Арно, Рыцарь Залов и наследный лорд Черной горы…
— Про Черную гору — это лишнее, Лоти, — перебивает ее низкий, чуть насмешливый голос мужчины с темно-русыми волосами и едва заметно окаймляющей лицо бородкой. — Хорош наследный лорд, если в его владения уже сто лет как невозможно пройти!
— Аозал недоступен уже более пятисот лет, — возражает ему женщина, сидящая в большом кресле у окна. — Однако в реестре Залов я до сих пор значусь как Сульвас, леди Аозала…
— Пустые титулы, пустая формальность, — мужчина подходит и как-то неумело касается губами моей руки. Ладонь у него жесткая и теплая. — И тем приятнее приветствовать женщину, которая пришла к нам оттуда, куда давно уже не ведет ни одна дорога.
— Не удивляйся, Лигнор, — леди Сульвас чуть улыбается, видя мое окончательное замешательство. — Не так уж много осталось в нас от хваленых способностей Вышних, но… Если бы я была собакой, сказала бы — ты пахнешь по-иному. Тень все теснее сжимается вокруг Каэр Мэйла, и воздух в нем непоправимо затхлый — ты же пришла оттуда, из-за Тени, и от тебя веет свежестью.
Я колеблюсь еще пару секунд, осторожно прощупывая поля тонких взаимодействий — но нет, нигде ни малейшего следа не только враждебности, но даже обычного кармэльского недоверия. Кармэльского… между прочим, это второй человек после Луга, который называет этот город так — Каэр Мэйл…
— Значит, в городе уже знают, что я не изгнанница из Бурого Леса? — спрашиваю я наконец.
— Надо быть Вышним, чтобы распознать это, — улыбнувшись, отвечает мужчина с бородкой. — А Вышних в Каэр Мэйле, кроме нас пятерых и Лугхада, давно уже нет. Так что не стоит беспокоиться…
— Вижу, ты все еще не понимаешь, зачем мы пригласили тебя, — Сульвас встает, дергает за шнурок — длинные портьеры из коричневого бархата, поднимая тучи пыли, сдвигаются на окне. — Вот, Иниана, теперь ты можешь вылезти из своего угла. Давайте все за стол, и я расскажу нашей гостье все с самого начала…
— …Но все дело в том, что перед самым своим уходом Королева взяла себе новых Избранных. Только один из них был Вышним — Валерон Ирраль из младшей ветви Ло-Сеттри. Двое других были простыми смертными — Пол, последний из Семи Отважных, и девушка Чина, которая, как и Валерон, случайно оказалась на набережной в час ухода Королевы. Естественно, ни Бранд, ни Ианта, ни Оливер с Аньес не желали уступать свою причастность кому-то еще — может быть, Королева и лишила их избранности, зная это. А городом тем временем овладели Коричневые Лорды, и Ульвхильд, которую сейчас чаще называют Ульвенгельд, была провозглашена новой Королевой…
Высокая, величественная женщина в платье кирпичного цвета с оранжевой бахромой, веснушки на крупном лице и падающие на плечи кольца волос одного цвета с платьем. Покажи какому-нибудь простому смертному нашу компанию и скажи, что одна из женщин — Жрица Огня… готова спорить на что угодно, что укажут не на меня, но только и исключительно на леди Сульвас. Рядом с ней — Иниана, безгласная и неподвижная, с волосами, как снег. Верхняя часть лица прикрыта легкой вуалью-сеточкой пунцового цвета, но это не мешает мне видеть, что глаза у нее такие, какие полагаются лишь белым мышам. А под бесформенным платьем серо-стального цвета ясно угадываются очертания зарождающейся новой жизни…
— Как и следовало ожидать, согласие между новыми Избранными продержалось недолго. Прежним Избранным, которые теперь окрестили себя Верными, удалось привлечь на свою сторону Валерона — он был Вышним, как и они, и к тому же безумно влюбился в Ианту. Спустя некоторое время Пол исчез, а Чина была схвачена Патрулем — так тогда именовалось то, чем сейчас командует Ниххат. Что случилось с ними дальше, не знает никто из нас…
— Зато у нас, — перебиваю я, — ничего не знают про Валерона и считают, что Избранных было лишь двое — Святая Чина и Пол Открыватель Пути. Вы, Вышние, — кстати, у нас чаще говорят «Нездешние» — ходили по мирам по Закону Истока, которым могут пользоваться лишь немногие из смертных. Пол же открыл Закон Цели, по которому и ходят сейчас простые люди без Нездешней крови. А Чина, уже сидя в тюрьме, научила Закону Цели Джейднора Арана, у вас известного как Джейд Айэрра, который впоследствии основал новый Город-для-Всех — Авиллон.
— Теперь понятно, почему она так подчеркивала, что происходит из дома Айэрра, — бросает Снэйкр, нервно пощипывая бородку. — А для нас Айэрра были всего лишь одним из родов, приближенных к Ульвхильд и Рианон, и до сих пор было неясно, в чем смысл их особой претензии на власть.
— Так тянулись годы, — продолжает Сульвас столь же размеренно, чуть нараспев, как старая сказительница. — Рианон и Ульвхильд умерли, само собой, не оставив потомства, и правление перешло к династии Лиенн… Никто уже не вспоминал о том, что когда-то Вышние умели ходить сквозь миры и этим отличались от простых смертных — никто, кроме трех родов Верных: Фоллаи, Серид и Ирраль. Давно ушли из жизни Валерон и Ианта, Бранд, Оливер и Аньес, но их потомки продолжали ждать, словно забыли, что уж по наследству-то избранность точно не передается… Ждали, пока шестьсот пятьдесят лет назад не явилась женщина, назвавшая себя Ольдой Райнэей из дома Айэрра, и не победила в магическом поединке Беренис, последнюю из Лиенн.
Голос леди Сульвас вздрагивает — похоже, именно сейчас пойдет речь о самом главном:
— И тогда главы трех родов Верных… Я называю их имена: Альгрим Серид, Изен Ирраль и Нанета Фоллаи — да будут прокляты они во веки веков!
— Да будут прокляты! — слитно отзываются два мужских и два женских голоса, и холодок пробегает по моей спине от осознания, что проклятие это — уже привычный ритуал, что-то вроде молитвы перед обедом…
—…и тогда эти трое проклятых явились к Райнэе и сказали, что признают ее истинной и единственно сущей Королевой, а спутника ее, огневолосого Луга, — законным Лордом с ее воли и своего одобрения. И Альгрим Серид возложил на ее голову ту корону, что когда-то пала с головы Королевы Адельхайд и треснула от удара о камень. Предречено было, что, возложенная на голову истинной владелицы, корона снова станет целой. Но трещина осталась, а Райнэя вернула корону Альгриму и велела хранить и далее — мол, только когда отступит Тень, сумеет она вернуть ей целость. Но даже это очевидное доказательство не заставило тех троих взять назад обеты и клятвы. И даже то, что через несколько десятков лет тот, кого они признали своим Лордом, безумным бродягой пошел по улицам, не умея добыть куска хлеба…
Пожалуй, он был бы даже красив, этот рыжеволосый парень, если б не копировал так старательно Лугхада. Впрочем, чушь — он явно переигрывает. То, что у Лугхада — нечеловеческое напряжение, полнейшая, до последней капли, самоотдача, у этого типа стало банальной истерикой. Смотреть на то, как он закатывает глаза и потрясает огненно-рыжими нечесаными патлами, мне еще более неприятно, чем на их предыдущий номер, когда он скакал вокруг черненькой девочки с гитарой, как сибирский шаман на рабочем месте, потрясал бубном и орал, заглушая песню, что-то нечленораздельное. И такое ощущение, что волосы у него крашеные, хотя с чего бы… Но уж больно яркий оттенок, особенно в сравнении с темной медью Лугхада, которая наливается живым огнем лишь в лучах света.
Лугхад сейчас шляется где-то по кабакам совсем в другой части города, а может быть, сидит на полуобвалившейся башенке нашего «замка ужаса» и сверху меланхолично взирает на вечерний Кармэль. Во всяком случае, вечер сегодня пропал — утром я наступила босой ногой на осколок бутылки. Рана не то чтобы глубокая, но нормально танцевать я смогу дня через три, не раньше. Трать-тарарать, вот поймаю Ярта, этого маленького свиненка — и пусть не рассчитывает на мой гуманизм! Я его живенько отучу пить пиво тайком от матери, а потом швырять пустые бутылки в окна соседям!
Пока что гоп-компания во главе с рыжим шаманом обосновалась на нашем заветном месте — третьей площадке широкой парадной лестницы, ведущей в парк, которую я, по аналогии с Городом Дорожного Миража, зову Лестницей на Небеса. Ну, нам они не конкуренты — они здесь только потому, что Даммис, их флейтист, спросил у меня разрешения. В отличие от шамана и черненькой, с ним я знакома уже давно — вместе голубей крали из голубятни толстого Форка. Но тем не менее стоит зажить моей ноге — и эта троица тут же отправится искать себе другое место. Пока я здесь, Лестница моя по праву первооткрывателя.
Однако надо отдать им должное — толпу они собрали немногим меньше той, что собираем мы с Лугхадом. И не только простонародье — вон тот алый камзол явно принадлежит Рыцарю Залов из личной охраны лорда Райни, Владыки Каэр Мэйла. Да и вообще хватает народу, которому дозволено носить оружие, а также дам под покрывалами. Но все же — сколько ни бейся в истерике этот деятель, никогда ему не играть так, как Лугхаду. У того, бывает, руки почти и не движутся по струнам, а гитара сама поет. И в безумии, и в беспамятстве Магистр остается Магистром…
Два с небольшим месяца, как я под Тенью, — а для всего Кармэля, или Каэр Мэйла, как называет его Безумец, я уже давно Лигнор-танцовщица, одна из городских достопримечательностей, сумасшедшая подружка ненормального Лугхада (ибо нормальная женщина с таким не свяжется)… Сразу говорю, дабы пресечь все возможные кривотолки: что бы ни говорили на этот счет в Кармэле, отношения между нами так и остались чисто братскими, что, скажем так, вполне меня устраивает. Уж лучше я буду хранить верность Флетчеру, чем лишний раз подтвержу справедливость цитаты из моей ученицы Клейдры: «Любовь его лишь с гитарой, всю страсть отдает он песне…» С менестрелями оно так частенько бывает, и хватит об этом…
Первые пять дней моих гастролей в «Багровой луне» уже благополучно забыты, так как я засунула зеленое платье на самое дно сумки. Оно было нужно лишь для привлечения Его внимания. Сейчас же я одеваюсь в черное, как большинство горожан, изредка — в бледно-желтое, в общем, выгляжу вполне обычно для Кармэля. После того бешеного вечера, когда я отхлестала Лугхада мокрой тряпкой, и начались наши вечерние концерты на предмет заработка — мое обещание танцевать под его гитару сломило Его упрямство. Он и сейчас куда охотнее играет для меня, чем поет сам, но голос Его постепенно обретает прежнюю власть. И это так странно не сочетается с Его все еще человеческой, кармэльской манерой держаться — развязной и в то же время отстраненной… Такая углубленность в бездны прошлой боли до сих пор мешает Ему — не только Говорить, но даже полноценно работать на публику.
К тому же общее количество того, что Он выпивает… Я первая готова признать, что напоить Нездешнего невозможно — но все-таки эта привычка не способствует Его возвращению на прежний уровень. И поздно вечером, когда мы возвращаемся домой, бренча честно заработанными деньгами, между нами все еще нередки такие разговоры:
«Опять?»
«Что — опять?»
«Опять „Литанию“ три раза начинал! Вот помяни мое слово — в следующий раз во время танца непременно опрокину твою бутылку с пойлом!»
«Это я пытался хоть как-то отвязаться от дурехи в серой рубашке… Не вставать же и не говорить — извини, девочка, но под „Литанию“ не танцуют и уж тем более не приплясывают, отбивая ритм!»
«Тогда в следующий раз мигни мне, я сама уйму этих балбесов. Но ты, если уж взялся петь, пой, а не валяй дурака! Возьми себя в руки, мать твою дивную!»
«Миллион чертей, вот сказал бы мне кто полгода назад, что абсолютно посторонняя ведьма будет меня воспитывать…»
«А я тебе уже не посторонняя. Мы работаем вместе, разве этого не достаточно?» — и, удерживая Его взгляд (что очень непросто), именно с той интонацией, с какой надо: «Брат мой…» И высшая моя награда — улыбка, подобная лучу утреннего солнца, что все чаще озаряет Его лицо!
Мелочь, скажете? А по-моему, вовсе нет. Как легко сняла я с Него привычную броню чуть надменной раздражительности — и неожиданно оказалось, что никакой другой защиты у Него нет, словно и не Камень сопутствует Его Воде, а такой же, как у меня, Огонь. И потому боже упаси хоть как-то надавить на Него — характер не тот, да и бесполезно. Он должен вспоминать сам…
Вот так и живем. Первый месяц я боялась, что скорее сама с ума сойду — каждый день видеть такое вблизи, да не просто видеть, а говорить, касаться, слушать, как поет… Потом как-то незаметно привыкла — воистину, нет предела человеческой способности к адаптации!
Он для меня — источник одновременно сильнейшего наслаждения и постоянных забот, а главное — средство, помогающее не выть каждый вечер на луну в мыслях о Флетчере. Я для Него — поддержка в безумные, невозможные ночи, когда Он хватается за гитару и начинается такая мистика с магией пополам, что просто боже мой… И еще чистый плащ, аккуратно зашитая рубашка и вполне съедобный обед. Никогда бы прежде не подумала, что смогу вести хозяйство за двоих, особенно в кармэльских условиях, где все, от мытья головы до тушения грибов, приходится делать левой ногой через правое ухо. Впрочем, пусть даже ты в хозяйстве полный ноль, но если твой спутник — отрицательная величина… Да и много ли надо тому, кто давно уже отрешился и воспарил, плохо замечая мир вокруг себя!
Кстати, о плаще: это моя навязчивая идея — купить Ему хоть что-то под стать Его внешности… где б найти такое средство, чтобы вывести эстетство! Но честное слово, меня уже в тоску вгоняет этот Его неизменный черный. Зеленого в Кармэле, правда, днем с огнем не сыщешь, зато коричневого — сколько угодно, от золотистого и красноватого до совсем темного. Когда-то этот цвет был здесь исключительно привилегией знати, сейчас же — просто считается самым нарядным. Вот поднакоплю еще немного рун и подберу Ему что-нибудь под цвет волос, а рубашку обязательно белую, как это водится в Городе. Чтоб все эти благородные дамы в золотом шитье, что до сих пор поглядывают на Него с легким презрением, умерли на месте, осознав, что красивее в этом городе нет никого!
Между тем рыжеволосый шаман в последний раз тряхнул гривой и, завершая песню, вдарил по гитаре с такой силой, что удивительно, как она не разлетелась в щепки.
— Следующая песня тоже относится к циклу «Леди с соседней крыши», — объявляет он, кашлянув для порядка. — Но если первая была целиком моя, то эту мы написали вдвоем с Висару, — кивок в сторону черненькой девочки. — И слова, и музыку — не разбираем, где чье. Песня называется «Птица без хвоста»!
Повинуясь кивку, черненькая начинает бить в бубен, задавая ритм. Гитара и флейта подстраиваются как-то очень ловко, и я понимаю, что вот это мне, похоже, даже нравится. Посмотрим, каков будет текст. До сих пор особым смыслом песни рыжего не грешили — набор случайных ассоциаций, лишь бы на музыку ложилось. Впрочем, народу вроде бы в кайф…
Машинально я окидываю взглядом этот самый народ — и неожиданно встречаюсь взглядом… нет, наверное, нельзя так сказать — сейчас на мне мой лучший наряд, что впору знатной даме, а потому и мое лицо тоже скрыто достаточно плотным черным покрывалом.
Юноша, почти мальчишка, смуглое лицо падшего ангела, особенно красивое вот так, когда он стоит в профиль ко мне и чуть касается рукой подбородка. Полудлинные волосы как вороново крыло — даже не столько по цвету, сколько по удивительной завершенности линии. Черный шелк одежды, тонкий темный обруч на таких же шелковых волосах, точеная, почти женская рука с перстнем — высший из высших. Оттого и скучающее, почти презрительное выражение в оленьих глазах. Я делаю попытку отвернуться, но он снова и снова необъяснимо притягивает мой взгляд.
Черт, отвлеклась на этого красавчика и прослушала начало песни! Они уже второй куплет начали…
Когда мне петь невмоготу,
Я усложняю жизнь коту,
Его котята даже в небе
достают нас на лету.
Моя хрустальная мечта —
Избавить небо от кота…
«Я ведь птица, я ведь птица, я ведь птица без хвоста!» — радостно подхватывает толпа.
Слушайте, да эти ребятки по-настоящему завели публику! Я и сама только сейчас заметила, что тихонько отбиваю такт ногой. Вроде и слова по-прежнему — не бог весть что, но с этим мотивом так удачно сочетаются, что результат почти приближается к тому, что делают Растящие Кристалл!
Да, я птица без хвоста!
Да, я птица без хвоста!
Нет, рыжего шамана, конечно, надо долго воспитывать битьем, но… но теперь я ничуть не жалею, что пустила их на наше место. Так завести народ и нам с Лугхадом не всякий раз удается!
И снова, почти против воли, я поворачиваю взгляд к юному Лорду Залов. Почему-то не покидает ощущение, что, хоть я, в своей черной парче из закромов Наллики, и не выделяюсь из толпы, взгляд его ищет именно меня — ищет и не находит… И еще он неестественно красив… для человека неестественно, но не для Нездешнего, чья красота всегда несколько более среднего рода, чем у короткоживущих людей. Но ведь в Кармэле давным-давно не осталось настоящих Нездешних, так что даже некому сказать Лугхаду, что он — не простой человек!
Словно услышав мои мысли, юноша поворачивается ко мне лицом. Вспыхивает налобное украшение обруча — золотое то ли перышко, то ли колосок, то ли лепесток огня, с рубиновым зерном в сердце… В следующую секунду я вспоминаю, где видела этот значок — Хозяин показывал в Башне фибулу…
Так значит, это сам лорд Райни, раз на нем родовой знак дома Айэрра! Дома, к которому принадлежал когда-то Хозяин, а Райнэя — лишь по праву супружества! А этот невысокий, с безукоризненной выправкой, в простой черной форме внешней охраны — выходит, лорд Ниххат. Удивительно, как их до сих пор не узнали… или они толпе глаза отводят? Весьма возможно, кстати — это я Видящая, иногда даже и не понимаю, есть ли какая-то обманка, на чем один раз чуть не влипла… Но что бы там ни было — не предвещает их появление ничего хорошего, хоть режьте меня!
Шаман со своими ребятами тем временем совсем разошлись: —
А на посту сидит степняк,
Его терзает отходняк,
Вчера он пил с самой Райнэей —
согласитесь, не пустяк!
Рядом с ним стоит Ниххат
И ест молочный шоколад.
Он просто вышел на работу
и хватает всех подряд.
Его заветная мечта —
Всем нам устроить… тра-та-та,
А я пти…
Едва лишь прозвучало имя Райнэи, как юноша в черном, нахмурившись, поворачивается к своему спутнику — я не слышу, какое распоряжение он отдает, но тот коротко кивает…
…в следующее мгновение большой метательный нож степной работы вылетает из задних рядов — кажется, я одна вижу, откуда — и разбивает горло рыжему шаману, оборвав песню на полуслове. Тот роняет гитару и падает, захлебываясь кровью.
— Иэн!!! — отшвырнув прочь бубен, черненькая Висару кидается к своему товарищу. Поздно — если рыжий и жив еще, то жизни этой осталось не больше минуты. После Войны Шести Королей я в таких вещах не ошибаюсь. Еще секунда — и Висару резко уходит назад, встав на «мостик», а второй нож вонзается в ствол чахлой акации за ее спиной.
Теперь паника охватывает и толпу. Похоже, никакой обманки таки не было — многие оборачиваются, по толпе проносятся возгласы узнавания. Третьего ножа у Ниххата, по-моему, тоже нет, но Райни, скривив рот, снова отдает какой-то приказ — я не слышу, слышу лишь вопль Даммиса: «Бежим!» Схватив за руку оцепеневшую Висару, он перелетает через боковой парапет Лестницы и крупными прыжками уносится по склону Паркового холма. Толпа окончательно приходит в движение — кто-то, забыв, как только что подпевал Иэну, бросается за беглецами, кто-то просто бежит, не разбирая дороги, и лишь Райни, оставаясь на месте, всматривается в толпу, и ощущение ищущего меня взгляда становится почти болезненным… Не в силах дольше выносить его, я сама начинаю осторожненько пробираться к краю беспокойного людского моря, но почти тут же сталкиваюсь с алым камзолом.
От столкновения покрывало наполовину сползает с моего лица. Одетый в красное ойкает, видимо, узнав меня, я поспешно оправляю покрывало, но до того, как оно снова скрывает меня, успеваю глянуть в лицо… и издаю еще более громкий возглас удивления. Ибо, невзирая на форму внутренней гвардии и прическу с челкой до бровей, передо мной стоит девушка не старше меня.
— Лигнор? — тихо и быстро бросает девушка. Мне не остается ничего другого, как кивнуть. — Я Лотиа-Изар Серид, — представляется она так же быстро, сквозь зубы. — Пойдем отсюда скорее — не дай бог вас сейчас тут узнают!
Окончательно растерявшись, я протягиваю странной девушке руку и позволяю увлечь себя в ближайшую узкую улочку. Кажется, никто за нами не следует…
— …Я знаю — все-таки я Рыцарь Залов, у меня сведения из первых рук. Они уже давно поговаривали, что хотят взглянуть, кто это каждый вечер народ на лестнице собирает. Но кто же мог знать, что сегодня вы не просто не сможете работать, но еще и уступите место другой команде…
— Едрена хрень! — это выражение служит у меня для выражения наиболее сильных эмоций. — Это ж получается, что нам повезло даже и не скажу как! Выходит, я этого свиненыша Ярта еще благодарить должна за его долбаный осколок!
— Не знаю, — задумчиво произносит Лотиа-Изар. — Они же ударили, только когда в песне задели Райнэю и самого Ниххата…
— А вот тут ты ошибаешься, — перебиваю я. — Ребятки и раньше помянули Райнэю, причем столь же непочтительно. Помнишь — «кто расстегнет на Райнэе платье, под ним увидит стальной доспех»?
— Тогда я совсем ничего не понимаю. Почему они не ударили тогда?
— Да потому, что «Алый цвет неба» — так себе песенка. Ни слов, ни мелодии в памяти не застревает. А «Птицу без хвоста», сложись все чуть-чуть иначе, стали бы распевать на всех улицах!
— Вот оно как… — роняет моя спутница, рассеянно скользя взглядом по окрестным домам.
Я никогда не бывала в этой части города — лишь любовалась на великолепные дворцы с той стороны Сухого русла. Слишком близко к Залам, а значит, нечего мне там делать. А вот теперь перешла через мост Семи Отважных, и сразу стало видно, что все это бело-золото-багряное великолепие точно так же обветшало и облезло, как и дома в нашем Крысином квартале. Интересно, какой из этих дворцов прежде принадлежал Ассунте Айэрра, а потом ее племяннику Джейднору?
— Слушай, объясни мне, наконец, внятно: куда ты меня ведешь?
— Я уже сказала — в дом к леди Сульвас Ирраль.
— И что там?
— Там — все наши. Те, кто называет себя Последними Лордами и очень хочет познакомиться с Лигнор, танцующей на площадях…
Мы поворачиваем еще два или три раза, и наконец Лотиа-Изар подводит меня к подъезду серо-коричневого особняка, выглядящего несколько свежее остальных. Слуга у входа почтительно кланяется ей, как хозяйке или дорогой гостье.
Внутри то же, что и снаружи — обветшалое великолепие. Мраморные лестницы, бронзовые перила… и ни единой лампы или хотя бы факела, приходится пробираться буквально ощупью. Впрочем, моя спутница движется уверенно, а я не выпускаю ее руки. Наконец распахивается тяжелая двустворчатая дверь…
— Я привела ее, — просто говорит Лотиа-Изар.
Окна в комнате на запад, поэтому после темноты лестницы я буквально ослеплена брызнувшим мне в глаза горячим вечерним светом и едва могу разглядеть тех, кого мне представляют.
— Леди Сульвас Ирраль, старшая среди нас, хозяйка этого дома. Иниана Ирраль-Фоллаи, ее сестра. Снэйкр Фоллаи, мечевластитель гвардии, и его брат Тэль-Арно, Рыцарь Залов и наследный лорд Черной горы…
— Про Черную гору — это лишнее, Лоти, — перебивает ее низкий, чуть насмешливый голос мужчины с темно-русыми волосами и едва заметно окаймляющей лицо бородкой. — Хорош наследный лорд, если в его владения уже сто лет как невозможно пройти!
— Аозал недоступен уже более пятисот лет, — возражает ему женщина, сидящая в большом кресле у окна. — Однако в реестре Залов я до сих пор значусь как Сульвас, леди Аозала…
— Пустые титулы, пустая формальность, — мужчина подходит и как-то неумело касается губами моей руки. Ладонь у него жесткая и теплая. — И тем приятнее приветствовать женщину, которая пришла к нам оттуда, куда давно уже не ведет ни одна дорога.
— Не удивляйся, Лигнор, — леди Сульвас чуть улыбается, видя мое окончательное замешательство. — Не так уж много осталось в нас от хваленых способностей Вышних, но… Если бы я была собакой, сказала бы — ты пахнешь по-иному. Тень все теснее сжимается вокруг Каэр Мэйла, и воздух в нем непоправимо затхлый — ты же пришла оттуда, из-за Тени, и от тебя веет свежестью.
Я колеблюсь еще пару секунд, осторожно прощупывая поля тонких взаимодействий — но нет, нигде ни малейшего следа не только враждебности, но даже обычного кармэльского недоверия. Кармэльского… между прочим, это второй человек после Луга, который называет этот город так — Каэр Мэйл…
— Значит, в городе уже знают, что я не изгнанница из Бурого Леса? — спрашиваю я наконец.
— Надо быть Вышним, чтобы распознать это, — улыбнувшись, отвечает мужчина с бородкой. — А Вышних в Каэр Мэйле, кроме нас пятерых и Лугхада, давно уже нет. Так что не стоит беспокоиться…
— Вижу, ты все еще не понимаешь, зачем мы пригласили тебя, — Сульвас встает, дергает за шнурок — длинные портьеры из коричневого бархата, поднимая тучи пыли, сдвигаются на окне. — Вот, Иниана, теперь ты можешь вылезти из своего угла. Давайте все за стол, и я расскажу нашей гостье все с самого начала…
— …Но все дело в том, что перед самым своим уходом Королева взяла себе новых Избранных. Только один из них был Вышним — Валерон Ирраль из младшей ветви Ло-Сеттри. Двое других были простыми смертными — Пол, последний из Семи Отважных, и девушка Чина, которая, как и Валерон, случайно оказалась на набережной в час ухода Королевы. Естественно, ни Бранд, ни Ианта, ни Оливер с Аньес не желали уступать свою причастность кому-то еще — может быть, Королева и лишила их избранности, зная это. А городом тем временем овладели Коричневые Лорды, и Ульвхильд, которую сейчас чаще называют Ульвенгельд, была провозглашена новой Королевой…
Высокая, величественная женщина в платье кирпичного цвета с оранжевой бахромой, веснушки на крупном лице и падающие на плечи кольца волос одного цвета с платьем. Покажи какому-нибудь простому смертному нашу компанию и скажи, что одна из женщин — Жрица Огня… готова спорить на что угодно, что укажут не на меня, но только и исключительно на леди Сульвас. Рядом с ней — Иниана, безгласная и неподвижная, с волосами, как снег. Верхняя часть лица прикрыта легкой вуалью-сеточкой пунцового цвета, но это не мешает мне видеть, что глаза у нее такие, какие полагаются лишь белым мышам. А под бесформенным платьем серо-стального цвета ясно угадываются очертания зарождающейся новой жизни…
— Как и следовало ожидать, согласие между новыми Избранными продержалось недолго. Прежним Избранным, которые теперь окрестили себя Верными, удалось привлечь на свою сторону Валерона — он был Вышним, как и они, и к тому же безумно влюбился в Ианту. Спустя некоторое время Пол исчез, а Чина была схвачена Патрулем — так тогда именовалось то, чем сейчас командует Ниххат. Что случилось с ними дальше, не знает никто из нас…
— Зато у нас, — перебиваю я, — ничего не знают про Валерона и считают, что Избранных было лишь двое — Святая Чина и Пол Открыватель Пути. Вы, Вышние, — кстати, у нас чаще говорят «Нездешние» — ходили по мирам по Закону Истока, которым могут пользоваться лишь немногие из смертных. Пол же открыл Закон Цели, по которому и ходят сейчас простые люди без Нездешней крови. А Чина, уже сидя в тюрьме, научила Закону Цели Джейднора Арана, у вас известного как Джейд Айэрра, который впоследствии основал новый Город-для-Всех — Авиллон.
— Теперь понятно, почему она так подчеркивала, что происходит из дома Айэрра, — бросает Снэйкр, нервно пощипывая бородку. — А для нас Айэрра были всего лишь одним из родов, приближенных к Ульвхильд и Рианон, и до сих пор было неясно, в чем смысл их особой претензии на власть.
— Так тянулись годы, — продолжает Сульвас столь же размеренно, чуть нараспев, как старая сказительница. — Рианон и Ульвхильд умерли, само собой, не оставив потомства, и правление перешло к династии Лиенн… Никто уже не вспоминал о том, что когда-то Вышние умели ходить сквозь миры и этим отличались от простых смертных — никто, кроме трех родов Верных: Фоллаи, Серид и Ирраль. Давно ушли из жизни Валерон и Ианта, Бранд, Оливер и Аньес, но их потомки продолжали ждать, словно забыли, что уж по наследству-то избранность точно не передается… Ждали, пока шестьсот пятьдесят лет назад не явилась женщина, назвавшая себя Ольдой Райнэей из дома Айэрра, и не победила в магическом поединке Беренис, последнюю из Лиенн.
Голос леди Сульвас вздрагивает — похоже, именно сейчас пойдет речь о самом главном:
— И тогда главы трех родов Верных… Я называю их имена: Альгрим Серид, Изен Ирраль и Нанета Фоллаи — да будут прокляты они во веки веков!
— Да будут прокляты! — слитно отзываются два мужских и два женских голоса, и холодок пробегает по моей спине от осознания, что проклятие это — уже привычный ритуал, что-то вроде молитвы перед обедом…
—…и тогда эти трое проклятых явились к Райнэе и сказали, что признают ее истинной и единственно сущей Королевой, а спутника ее, огневолосого Луга, — законным Лордом с ее воли и своего одобрения. И Альгрим Серид возложил на ее голову ту корону, что когда-то пала с головы Королевы Адельхайд и треснула от удара о камень. Предречено было, что, возложенная на голову истинной владелицы, корона снова станет целой. Но трещина осталась, а Райнэя вернула корону Альгриму и велела хранить и далее — мол, только когда отступит Тень, сумеет она вернуть ей целость. Но даже это очевидное доказательство не заставило тех троих взять назад обеты и клятвы. И даже то, что через несколько десятков лет тот, кого они признали своим Лордом, безумным бродягой пошел по улицам, не умея добыть куска хлеба…