Медейрос Тереза. Черный рыцарь

   В руке его был какой-то золотой, сверкающий предмет.
   — Я принес тебе украшение, достойное твоего наряда.
   Ровена стояла и не могла оторваться от его блестящих темных глаз. Он обошел ее, встав сзади. Ровена ощущала странное возбуждение, исходившее от него. Руки его окружили ее талию, не прикасаясь к ней. Она опустила ресницы, и у нее перехватило дыхание. Изумруды и аметисты сверкали на поясе, искусно выполненном из золота. Когда Гарет уже был готов опустить украшения на его место, Ровена схватилась руками за его запястья.
   — Я не нуждаюсь в такой драгоценности, милорд. У меня нет своего пояса, и я предпочитаю не носить чужой.
   Гарет замер. Его губы коснулись ее шеи. Ровена вздрогнула.
   — Этот пояс не принадлежал никому, кроме тебя. — И, не обращая внимания на ее протест, он опустил тяжелое золото на ее бедра. Искусные пальцы быстро соединили замок пояса. Ровена гадала, правду ли он сказал ей.
   Его теплые руки легли ей на плечи, поворачивая ее лицом к нему. Ровена смотрела на него снизу вверх, видя необычное напряжение в его сомкнутых губах, в изогнутых бровях. Не говоря ни слова, он развязал ленты в ее косах и пропустил свои пальцы через каждую прядь, пока волосы не легли сияющим покровом ей на плечи.
   — Пусть твои волосы будут распущенными сегодня. — Тон его был, несомненно, повелительным.
   Нахмурившись, он повернулся к двери и, выйдя, закрыл ее за собой. Была ли в его глазах печаль раскаяния или ей это лишь показалось?
   Ровена переступила через серебряную цепь, туго натянутую над нижней ступенью лестницы, спускающейся в зал. Она глянула туда, куда тянулась цепь, и прижала ладонь ко рту, сдерживая крик. Рядом с лестницей сидел беззубый медведь, раскинув по каменному полу мохнатые задние лапы, как ребенок, играющий в мяч. На его косматой голове возвышался высокий парик, покрытый вуалью. Приглядевшись к нему, Ровена увидела, что медведь не выглядел столь уж свирепым, как ей показалось вначале. Наоборот, вид у него был несколько убогий и растерянный. По другую сторону от лестницы прыгал и вертелся карлик. Он поднял цепь так, чтобы вереница дам могла пройти под нею; затем нырнул под юбки одной из них. Дамы разбежались, визжа от восторга. Громкие звуки лютни Мортимера заглушали все, кроме отдельных громких выкриков и взрывов смеха.
   Проходя мимо одного из временных столов на козлах, уставленных яствами, Ровена взяла из чаши кусок сотов, источающих мед, и бросила его медведю, вспомнив, как мучительно быть одиноким и голодным на таком пиру. Он поймал соты своими неуклюжими лапами и сидел теперь очень довольный, с наслаждением высасывая из них мед.
   Ровена слизнула остатки меда с пальцев, ощущая его приятную сладость. Она встретилась взглядом с Гаретом через весь переполненный зал, и как будто молния проскочила между ними. Жаркая волна затопила все ее тело. Теперь она нашла слова, чтобы выразить ту перемену в нем, которую ощутила сегодня: «Осознание своей власти надо мною».
   Власть эта читалась в его глазах, сквозила в каждой черте его красивого лица, в позе его великолепной фигуры. Сэр Гарет Карлеонский решил в этот вечер наконец как следует исполнить свою роль владельца поместья и хозяина праздника.
   Он сидел лицом к гостям, в массивном резном кресле, которого Ровена прежде не видела, поставив одну ногу на возвышение. В этом подобии трона человек, менее внушительный, чем Гарет, мог потеряться; грозная же мужественность Гарета лишь оттенялась изящными изгибами резьбы кресла. Он был в черном, прошитом серебром одеянии, Сам владыка потустороннего мира не мог бы выглядеть в этот момент более царственным и магически притягательным, чем Гарет. Когда он наклоном головы указал ей на место рядом с ним, она послушно, как завороженная двинулась к нему, будто была его Персефоной, связанной с ним невидимой цепью.
   Ровена ощущала обращенные на нее взгляды, пробираясь сквозь толпу танцующих. Она присела в реверансе перед Гаретом, чувствуя тяжесть своих волос, мерцавших на плечах. Он поднес ее руку к своим губам. Вместо того чтобы поцеловать ладонь, он провел языком по ее пальцам, слизывая последние следы меда.
   — Моя сладкая, — тихо сказал он. Ровена отдернула руку, пораженная так, будто он укусил ее. До сих пор он почти не замечал ее, почти никогда не удостаивая ни единым словом.
   У ног Гарета лежала подушка, накрытая мехами. Он кивком указал на нее, и Ровена опустилась на подушку, испытывая теперь совершенно иной страх. Бешено колотившееся сердце говорило ей, что у нее никогда не хватит сил бороться с соблазном, которому Гарет может ее подвергнуть.
   Боясь повернуться и встретить его взгляд, Ровена разглядывала лица. Очень знакомая пара остановилась перед ними. Блэйн поклонился. Леди Алиса схватила его за руку, как будто он мог ненароком ускользнуть.
   — Ты превзошел самого себя, Гарет, — сказал Блэйн, окидывая зал восхищенным взглядом.
   — Не в этом дело, — ответил Гарет. — Я превзошел тебя. И ты досадуешь.
   Блэйн поднял руку, приветствуя кого-то.
   — Взгляни. Там, у двери. Сэр Мартэн, граф Глостерский, болтает с Марли. А вон барон Медфорд обхаживает пудинг. Того и гляди распахнется дверь, и войдет сам король.
   — Эдуард во Франции. Он прислал свои сожаления. — Гарет взял кубок с проносимого подноса. — Однако ты можешь обнаружить принца Уэльского среди играющих в фанты.
   Блэйн побледнел от зависти, увидев там, куда указывал взглядом Гарет, гибкого и тонкого молодого человека, склонившего голову с завязанными глазами к коленям леди. Из-за повязки не было видно лица, а только масса вьющихся светлых локонов. От его мундира в черную и белую клетку у Ровены зарябило в глазах.
   — Этот юноша напоминает шахматную доску, — сказала Алиса. — Скажите, это он — ваш загадочный почетный гость? — Она так высоко задирала голову, что Ровена, сидя на подушке, видела только ее возбужденно расширенные ноздри на фоне круглого подбородка.
   Гарет пожал плечами:
   — Может быть, медведь Варфоломей займет более почетное место.
   — Варфоломей — прекрасный малый, не правда ли? — вступила Ровена. — Когда я сошла с лестницы, я подумала сначала, что это — Марли, но по его печальным глазам поняла, что ошиблась. Я очень сочувствую ему. Такой отличный малый и так унижен этим бестолковым устройством на голове. — Она засмеялась. — Я бы забралась под лестницу, если бы меня заставили носить такую нелепую штуку.
   Повисла неловкая пауза. Ровена слишком поздно поняла, что башня, нагроможденная на голове Алисы, была точно такой же, как на голове Варфоломея. Блэйн откашлялся.
   Гарет поднял прядь волос Ровены. Она стекала сквозь его пальцы подобно жидкому золоту.
   — Ты очень наблюдательна, дорогая. Варфоломей — действительно прекрасный малый. Он и гостей поедает гораздо меньше, чем прожорливые рыбы Блэйна.
   Ровена низко наклонила голову, от души желая, чтобы медведь набросился на нее и съел. Напыщенный мужчина в шляпе с перьями остановился, чтобы обменяться любезностями с Гаретом. Во время их многоречивой беседы над ее головой Ровена, уставшая изучать в смущении туфли Алисы, стала старательно раскладывать юбку вокруг себя аккуратными складками. Она выложила из нее нечто вроде широкого веера, когда дверь широко распахнулась, и в зал, тяжело ступая, вошла группа каких-то сутулящихся фигур. Сердце Ровены забилось в неровном ритме.
   — Что это? — пробормотал Блэйн. — Крестьянское возмущение?
   — Поистине возмутительно, — сказала Алиса. Новые гости робко прокрадывались по краю зала, как будто надеясь, что их бесцветная одежда позволит им быть совсем незаметными на фоне каменной стены. Но замыкал этот скромный парад стройный мужчина, чьи широко расправленные плечи и шапка светлых серебристых волос не позволяли ему раствориться в толпе, подобно остальным.
   Ровена почти поднялась, когда рука Гарета твердо легла на ее плечо. Она бросила на него отчаянный взгляд. Лицо его было непроницаемо, но едва уловимое давление тяжелой руки заставило ее сесть.
   Линдсей Фордайс, барон Ревелвуда, гордо прошествовал в зал, замыкая строй своих семи сыновей и одного племянника. В темно-фиолетовых рейтузах и желтой тунике, он выглядел как яркий павлин, выступающий позади стайки воробьев. Его глаза метались из стороны в сторону. Руки нервно теребили одна другую. Когда Мортимер грянул новую песню, он подпрыгнул от неожиданности. Глаза Маленького Фредди тоже шныряли по толпе. Он первым заметил Ровену, сидящую у ног Гарета. Он пихнул следующего за ним так, что цепочка братьев качнулась, как волна, дошедшая до Фордайса крепким тычком, полученным от Большого Фредди.
   Глаза отца Ровены осветились благосклонной улыбкой. Прежде чем она успела поднять свою дрожащую руку, Гарет взял ее подбородок большим и указательным пальцами, заставив пораженную Ровену глядеть прямо на него. Он склонился над нею и прикоснулся губами к ее рту. Усы щекотали ей нос, а губы скользили дразнящим ласкающим прикосновением. Слишком изумленная, чтобы противиться, она невольно раскрыла губы ему навстречу. Гарет немедленно предпринял ласкающее нападение своим языком на крепость ее сомкнутых зубов, пока не почувствовал, как разошлись крошечные белые башенки этой крепости, впуская его в ее влажный, сладкий рот.
   Дрожь пронизала все тело Гарета. Он пытался оторваться от нее, но прочная нить желания крепко удерживала его. Когда он наконец освободил Ровену, отвернуться в смущении пришлось ему самому. Погрузившись глубоко в свое кресло, он схватил кубок с подноса, поднесенного Данлой, осушил его и взял другой.
   Ровена тоже взяла кубок с подноса, чтобы занять свои дрожащие руки, и тут же забрызгала элем юбку. Блэйн отвел леди Алису в сторону. Ее гримаса была столь же напряженной, как его улыбка. Фордайс стоял у двери, как примерзший. Ровена ждала, что он пройдет через зал к ней, чтобы приветствовать свою единственную дочь. Но он лишь взглянул гордо куда-то в сторону, постоял с таким видом, будто ждал бурных приветствий в свой адрес, и наконец отвернулся окончательно. Ровена с изумлением наблюдала, как он погнал своих парней к столам, ломящимся от угощений, а сам склонился перед полной женщиной, сидевшей у стены. Они пустились танцевать, и щеки женщины порозовели от его цветистой болтовни.
   Братья Ровены очистили три стола ото всего, что на них было, кроме костей, буквально за минуты. Данла прошаркала к ним, потрясла головой в отчаянии и отправилась на кухню за новыми припасами. Темные глаза Гарета скользили но залу. Он поглаживал рукой бороду, держа под прицелом золотистую головку у своего колена и потускневшее золото головы Линдсея Фордайса, скачущего по залу.
   Папа понадобились две бутыли эля, шесть туров галопирующего танца и бодрящая непристойная песенка, чтобы собрать всю его смелость и Б окружении трех отпрысков подойти наконец к креслу Гарета.
   Ровена глядела не отрываясь на Маленького Фредди, как будто его сияющая голова была ее спасительным маяком. Она снова хотела было подняться, но рука Гарета вновь удержала ее, прижавшись нежно к ее щеке жестом собственника, напомнившим ей обращение Гарета со своим Фолио.
   Толпа расступилась перед гордо выступающим Фордайсом. Нога, которую он слегка приволакивал, придавала его походке какую-то особую напыщенность. Дамы перешептывались, прикрываясь рукавами, наблюдая за большим неуклюжим существом, шедшим за отцом Ровены. Разумеется, это был Большой Фредди.
   За Большим Фредди следовал Ирвин, непрестанно повторявший что-то вроде истерического припева:
   — Извините меня… Извините меня… Пожалуйста, извините меня… Прошу прощения, миледи. Я не имел намерения наступать на ваш шлейф… Пожалуйста, простите меня.
   Он бормотал до тех пор, пока не налетел на спину Большого Фредди, споткнувшись о его ногу.
   Фордайс отдал дань уважения Гарету размашистым поклоном. Ирвин глядел на Ровену сверху. Под этим углом зрения его ноги не казались столь похожими на колбасы. Но в восхищенном взгляде было все то же собачье обожание, которое она не выносила.
   Папа продолжал не замечать ее.
   — Мой дорогой сэр Гарет, — начал он неуверенным голосом. Потом прокашлялся, сплюнул на пол и продолжал: — Я не могу выразить вам наш восторг от вашего великодушного приглашения. Мы опасались, что снег задержит нас, но бог был милостив и привел нас невредимыми в Карлеон.
   — Я всегда говорил, что у бога непредсказуемое Чувство юмора, — ответил Гарет. Его пальцы поглаживали щеку Ровены с опытностью менестреля самого дьявола. Сердце ее ухнуло куда-то вниз, потом заколотилось часто-часто, а потом вроде бы и вообще остановилось. Во всяком случае, так ей казалось.
   Папа захихикал и вытер свои влажные губы тыльной стороной руки.
   — Не настолько непредсказуемое, как ваше, великодушный сэр.
   Высвободив ногу из-под юбки, Ровена смогла дотронуться носком ноги до щиколотки Фредди Маленького. Ее лайковая туфелька казалась белой как снег на фоне сшитых лоскутов, служивших ему обувью. Он ответил на ее прикосновение быстрым веселым взглядом, стараясь, чтобы никто не заметил происходящего.
   — Вам все еще нравится Карлеон, Фордайс? — Гарет осушил свой кубок и выпустил его из руки. Кубок с грохотом покатился по камням.
   Отец Ровены в ответ на вопрос Гарета огляделся вокруг с придирчивым взглядом возможного покупателя.
   — По моим вкусам, он несколько великоват. Я предпочитаю более уютную обитель для моих парней. Они становятся там скромнее, мне кажется.
   Большой Фредди пошаркал ногами, как бы размышляя: а так ли уж велики достоинства скромности.
   — Вы нашли Карлеон таким, каким помните его? — спросил Гарет.
   Фордайс снова прокашлялся.
   — Прошло много лет с тех пор, как я служил вашему отцу. Память изменяет мне.
   Ровена вопросительно нахмурилась:
   — Ты служил отцу Гар…
   Пальцы Гарета почти неощутимо напряглись на ее щеке. Вдруг его рука медленно заскользила по нежной коже к шее. Взгляд папа на мгновение метнулся вслед этому дерзкому жесту. Ровена опустила глаза. Маленький Фредди проглотил подступавший от волнения комок в горле.
   Гарет наклонился вперед, пронзая Фордайса своим темным взглядом. Его другая рука поглаживала серебряную рукоять меча. Ирвин сделал непроизвольный шаг назад.
   — Может быть, необходимо освежить твою память? — произнес Гарет.
   Папа дико оглянулся, как будто ожидал, что из толпы выскочит орда рыцарей и изрубит его на месте. Впервые за этот вечер лютня Мортимера смолкла. Менестрель делал вид, что настраивает ее; сам же искоса наблюдал за Гаретом.
   Фордайс потер затылок, взбив свои редкие волосы в хохолок.
   — До несчастного случая со мной моими услугами пользовались многие сеньоры. Ваш отец был лишь одним из них. Я же не могу упомнить всего, не так ли? Карлеон лишь смутно припоминается мне. Да и какое это имеет значение? Я не упоминал еще о нашем подарке? Мы принесли вам дар в вашу честь. — Он хлопнул в ладоши. — Подарки, Фредди, принеси подарки!
   Большой Фредди и Маленький Фредди стали привычно бороться за мешок. Папа дал Ирвину подзатыльник за то, что тот стоял раскрыв рот, и выхватил мешок. Он торжественно взмахнул рукой, и ржавый кубок с камина в Ревелвуде покатился по полу на юбку Ровены. В смущении, забыв о вызывающем поведении Гарета и буре чувств, которые он вызвал в ней, она протянула руку, чтобы набросить край своего наряда на жалкий подарок, но сапог Гарета опередил ее руку.
   — Восхитительно, — сухо произнес он, подталкивая железяку носком сапога. — Но другой дар, полученный мной от тебя, куда лучше.
   Прежде чем Ровена, задохнувшись от неожиданности, смогла предотвратить его следующий жест, рука Гарета скользнула под лиф ее платья. Она тихо ахнула от немыслимого потрясения, ощутив, как его теплая рука накрыла ее грудь, а пальцы начали грубо ласкать ее. Глаза папа расширились. Лицо Ирвина стало таким же фиолетовым, как отцовские рейтузы. Но хуже всего было медленное приближение к ним Маленького Фредди, сжимавшего и разжимавшего кулаки.
   Ровена, с заалевшим лицом, в инстинктивном жесте гнева подняла руку. Она хотела ударить Гарета, совсем забыв о кубке, зажатом в руке. Она выплеснула его содержимое прямо в лицо Гарета. Он смотрел на нее, глупо мигая, и эль капал с его лба на подбородок. Затем его губы сжались, и он схватил Ровену за волосы, опрокинув ее себе на колени. Она могла видеть лишь его глаза, ставшие от жгучей ярости темными, как черный янтарь. Зубы Ровены были сжаты в таком же гневе.
   Кто-то кашлянул, и звук этот громом разнесся в наступившей тишине. Все замерли, затаив дыхание. Гарет оторвал взгляд от глаз Ровены, увидев перед собой множество иных глаз, полных плохо скрытого удовлетворения. Они почти двадцать лет ждали подобного момента. Ждали увидеть в нем того человека, который убил Илэйн из Турэйна в ее постели. И дождались.
   Его рука медленно ослабила хватку.
   — Иди, — проговорил он, сжав зубы. — В свою комнату.
   Она замерла, все еще прислоняясь к его коленям, чтобы не упасть. На мгновение он подумал, что она не повинуется ему, но Ровена, наклонив голову, тихо сказала:
   — Как вы пожелаете, милорд.
   Все шеи в зале вытянулись, поворачиваясь вслед за нею на всем ее пути сквозь толпу и вверх по лестнице. Голова ее была скромно опущена, но спина оставалась гордо выпрямленной.
   Марли первая нарушила тишину насмешливыми аплодисментами.
   — Мортимер! Можете вы дать нам развлечение лучшее, чем это?
   — Я думаю, нет. Может быть, обратимся к Варфоломею. Медведь больше мужчина, чем я.
   — Даже Марли больше мужчина, чем ты, — крикнул кто-то под восторженный рев толпы.
   Никто не смел взглянуть на Гарета, вытиравшего последние следы эля с лица рукавом. Линдсей Фордайс отступил в толпу, утаскивая за собой Ирвина и Маленького Фредди. Пока карлик выводил Варфоломея в центр зала, Гарет взял кубок, который предложил ему Блэйн, и осушил его. Он знал, что должен следовать за неуверенно двигавшимся Фордайсом, однако, вместо этого, его горящий взгляд был прикован к лестнице, которая вела в спальню.

10

   Гарет, спотыкаясь, прошел мимо двери комнаты, в которой он спал еще мальчиком. Затем возвратился и нащупал ручку. Ударившись головой о притолоку, он вошел в комнату. Застонав, захлопнул ногой дверь за собой и стоял, опустив голову, как бык, готовый к нападению. Вместо эля, который он поглотил в огромном количестве, чтобы смягчил свой гнев, он мог бы с таким же успехом пить воду. Его ярость разгорелась вновь, когда он увидел Ровену.
   Ровена вовсе не ходила в отчаянии перед камином, заламывая руки. Она не сидела, съежившись, у окна с омраченным горем лицом. Она спала, уютно устроившись в середине огромной кровати, подобная ангелу в облаках меха. Ее золотистые волосы струились по подушке. Лоб был гладок и безмятежен — ни намека на беспокойные сны. Такого он даже и представить себе не мог.
   Одной рукой он схватил за край меховое покрывало под нею и рванул его. Ровена была грубо сброшена на пол.
   — Ага! — Гарет поднял покрывало вверх, как флаг победы.
   Ровена села, моргая и потирая локоть. Вид Гарета мог бы напугать любого из самых стойких его противников. Он стоял, слегка расставив ноги. Его обычно безупречное одеяние было в беспорядке. Волосы торчали во все стороны, не укрощенные ни пальцами, ни гребнем. От него веяло опасностью, так же как и запахом эля.
   — Моя кровать! — прорычал он, оскалив зубы.
   Он стянул тунику, затем бросил покрывало обратно на кровать. Не снимая рейтуз, рухнул вслед за покрывалом. Кровать закачалась под его тяжестью.
   Ровена посидела в наступившем молчании, размышляя над его странным поведением. Потом пожала плечами и свернулась на каменном полу, оставшись без мехов и покрывала. Дрожа от холода, перекати на спину. Она не представляла до этого, сколько острых краев было на этих камнях. Твердый выступ впивался ей в позвоночник. Несмотря на неудобство, ею овладело странное чувство покоя.
   — Вы не имеете права, — вдруг тихо сказала Ровена.
   Она даже не осознала, что сказала это вслух, пока искаженное лицо Гарета не появилось над краем кровати.
   — Что ты сказала?
   Она встретила его взгляд с совершенным спокойствием.
   — Я сказала, что вы не имеете права касаться меня таким образом перед моим отцом.
   — Не имею права? Не имею права?! — Гарет перелез через край кровати. Ровена попятилась, но его руки схватили ее за рубашку. Он легко поднял ее и швырнул на перину. — Я не имею права? Позвольте сообщить вам кое-что о моих правах, великолепная леди Ровена.Он навис над нею всем телом. Лишь его локти, упершиеся с обеих сторон от ее головы, препятствовали ему обрушиться на нее всем весом.
   — Я выиграл вас в честной игре на пари. Ваш ублюдок отец поставил вас на кон, как любой порядочный человек ставит корову или клочок земли. Вы принадлежите мне со всеми потрохами. Я имею право сделать с вами все, что мне заблагорассудится, и имел это право с самого первого дня, когда увидел вас. Если я захочу протащить вас вниз по лестнице и раздвинуть ваши ноги прямо у ног вашего драгоценного папы, я имею на это право. Ни один мужчина в зале не осмелится обвинить меня за это.
   Болезненная гордость Ровены делала ее излишне беззаботной.
   — Они обвиняют вас совсем в других вещах, не правда ли?
   Глаза Гарета сузились, превратившись в глаза незнакомца. Ровена пыталась отвернуться, но он держал ее за подбородок.
   — Советую быть поосторожней. Я проглотил сегодня достаточно эля, чтобы изнасиловать пять девушек до рассвета без каких-либо угрызений совести.
   — Если вы проглотили столько эля, то вряд ли способны на это, — возразила она.
   — Вот как?
   Он опустил на нее свое крепкое тело воина, и Ровена ощутила что-то огромное и твердое, коснувшееся ее живота. Глаза ее расширились. Сэр Гарет никогда не вступал в битву, не показав врагу свое оружие. Ровена вся сжалась от этого грубого прикосновения. Шерстяная ткань и полотно между ними вдруг стали казаться ей почти отсутствующими.
   Ровена кусала губу и пыталась сдержать слезы.
   — Вы и вправду хотите сделать то, в чем пытаетесь уверить моего отца?
   Ее слезы оказались столь же отрезвляющими, как поток холодной воды. Гарет зарылся лицом в ее волосы.
   — Я знаю, какая ты. Я уже знал таких раньше. Нежная и сладкая и так же смертельна, как отравленный мед. Если бы только твой отец знал, сколько сил мне понадобилось… Ни один мужчина в зале не осмелится обвинить меня за это. — Его горячие губы скользили по ее виску.
   — Не смейтесь надо мной, — выдавила она. — Вы лишь использовали меня. Вы пригласили моего отца, чтобы унизить нас обоих в вашей хитрой игре. Вы притащили мою семью сюда в зимнюю пору, изголодавшихся и замерзших, зная, что в любое время их может настигнуть снежная буря.
   — Почему ты защищаешь своего отца? — пробормотал он в ее волосы.
   — Почему вы ненавидите его?
   Гарет не отвечал. Его рот скользил по крошечным волоскам на ее виске, вниз, к уголку ее рта.
   — Не расположили ли вы мою семью в комнате рядом? — Она спешила остановить его, прежде чем ей достанется вкус эля на его языке. — Чтобы они могли слышать мои мольбы и крики? Нет, Гарет, если вы хотите сделать из меня шлюху, вам придется сделать это в тишине, ибо я клянусь, что с моих губ не сорвется ни один вскрик.
   Он схватил ее за руки.
   — Если ты думаешь, что я не могу заставить тебя кричать, ты ошибаешься. — Его глаза говорили ей, что он имеет в виду не крик боли.
   Ровена не успела вдохнуть, как его губы припали к ее рту. Она решилась сопротивляться, приготовившись даже к возможному наказанию за это. Но она никак не ожидала того, что произошло. Когда их губы встретились, весь его жестокий напор уступил место нежности столь же обезоруживающей, как и могущественной. Его язык коснулся ее губ, затем проник внутрь, неспешно наслаждаясь ее сладостью. Когда его пальцы сплелись с ее пальцами, Ровена тщетно пыталась обрести в себе внутреннюю опору, способную удержать от погружения в поглощающее ее море новых ощущений.
   Его темная голова опускалась вниз, отодвигая рубашку, пока его рот не коснулся нежной вершины ее груди в ласке, не имеющей никакого отношения к тому грубому прикосновению в большом зале. Ее сосок вздрогнул и сжался под его языком. Она тихо застонала от немыслимого наслаждения и стыда, смешавшихся в ней. Этот тихий звук заставил Гарета поднять голову. Глаза Ровены были крепко зажмурены. Он тронул ее за подбородок, прося открыть их. Даже затуманенные слезами, ее глаза не потеряли своего блеска. В них все еще сияло то доверие, с которым она встретила его поцелуй в большом зале, доверие оскорбленное и подорванное, но все еще не сдающееся. Он уже видел когда-то такой взгляд голубых глаз, наполняющихся слезами. Ее доверие было непобедимым оружием. Оно уже одержало верх над нищетой и предательством с таким достоинством, которое было почти недоступно его пониманию. А теперь оно берет верх и над ним. Если бы он был мужчиной, способным упрашивать, он, может быть, смог бы умолить Ровену открыться навстречу его мятущейся душе и позволить ему погасить свою горечь ее исцеляющей теплотой.
   Она дышала тихо-тихо.
   Он откатился от нее, не произнося ни слова, и сел на краю кровати.