Страница:
Бесчестные суды и судьи замахнулись на саму Конституцию, и она перестала быть неприступным оплотом закона, который была призвана защищать, и превратилась в серьезную помеху на пути сохранения величайшей нации в истории человечества. Настало время прибегнуть к чрезвычайным мерам.
Поначалу Президент намеревался дать решительный бой и отменить Конституцию, бросив себя на алтарь спасения отечества. Впрочем, сотню лет назад подобное стоило Линкольну жизни.
И Президент пошел другим путем.
В обстановке строжайшей секретности была создана особая организация, КЮРЕ, возглавляемая одним-единственным человеком, достойным высочайшего доверия. Слово «КЮРЕ»[5] следовало понимать буквально; организация призвана была служить могучим средством для исцеления больной нации — лекарством, безусловно, горьким, но если бы оно подействовало, страна протянула бы до следующего века, а возможно, и дольше.
Официально КЮРЕ не существовала. Признать ее существование властями значило расписаться в бессилии. Организация должна была поддерживать на плаву кренящийся корабль государства, пуская в ход неконституционные средства — политический сыск, прослушивание телефонов и даже ликвидацию преступников, которых не удавалось обезвредить в рамках закона. В общем, никаких ограничений, ибо на карту было поставлено выживание страны.
Недуги нации все обострялись, и КЮРЕ получала все более широкие полномочия. Со временем организации разрешили в крайних случаях прибегать к убийству. Радикального перелома не произошло, и все же КЮРЕ, словно корабельный киль, не давала внутренним штормам захлестнуть судно. Широкая публика оставалась в неведении, Конгресс ни о чем не догадывался, и лишь сменявшие друг друга Президенты посвящались в тайну, давая клятву хранить секрет от всех, кроме своего преемника. Каждому из них показывали стоящий в спальне Линкольна аппарат экстренной линии, связывающей Белый дом с безликим человеком, стоявшим во главе КЮРЕ.
С человеком по фамилии Смит, вступившим в эту должность много лет назад.
Взгляд Президента скользнул по магнолии, которую посадил Эндрю Джексон и повредил пилот-самоубийца, протаранивший лужайку несколько месяцев назад, и остановился на холодном граните памятника Вашингтону, позади которого располагался мемориал Джефферсона. Глава государства досадливо выругался, проклиная загадочную аварию, прервавшую экстренную связь со Смитом. Куда проще было бы взять трубку и поговорить по телефону, чем натягивать майку и отправляться на пробежку в надежде, что Смит увидит его по телевизору и примет сигнал.
Впрочем, зная Смита, Президент нимало не сомневался в том, что он уже отправил своих людей в Виргинию.
И в душе у него теплилась надежда, что на сей раз будет поменьше трупов. Предыдущая акция КЮРЕ закончилась настоящей мясорубкой.
Глава 4
Глава 5
Поначалу Президент намеревался дать решительный бой и отменить Конституцию, бросив себя на алтарь спасения отечества. Впрочем, сотню лет назад подобное стоило Линкольну жизни.
И Президент пошел другим путем.
В обстановке строжайшей секретности была создана особая организация, КЮРЕ, возглавляемая одним-единственным человеком, достойным высочайшего доверия. Слово «КЮРЕ»[5] следовало понимать буквально; организация призвана была служить могучим средством для исцеления больной нации — лекарством, безусловно, горьким, но если бы оно подействовало, страна протянула бы до следующего века, а возможно, и дольше.
Официально КЮРЕ не существовала. Признать ее существование властями значило расписаться в бессилии. Организация должна была поддерживать на плаву кренящийся корабль государства, пуская в ход неконституционные средства — политический сыск, прослушивание телефонов и даже ликвидацию преступников, которых не удавалось обезвредить в рамках закона. В общем, никаких ограничений, ибо на карту было поставлено выживание страны.
Недуги нации все обострялись, и КЮРЕ получала все более широкие полномочия. Со временем организации разрешили в крайних случаях прибегать к убийству. Радикального перелома не произошло, и все же КЮРЕ, словно корабельный киль, не давала внутренним штормам захлестнуть судно. Широкая публика оставалась в неведении, Конгресс ни о чем не догадывался, и лишь сменявшие друг друга Президенты посвящались в тайну, давая клятву хранить секрет от всех, кроме своего преемника. Каждому из них показывали стоящий в спальне Линкольна аппарат экстренной линии, связывающей Белый дом с безликим человеком, стоявшим во главе КЮРЕ.
С человеком по фамилии Смит, вступившим в эту должность много лет назад.
Взгляд Президента скользнул по магнолии, которую посадил Эндрю Джексон и повредил пилот-самоубийца, протаранивший лужайку несколько месяцев назад, и остановился на холодном граните памятника Вашингтону, позади которого располагался мемориал Джефферсона. Глава государства досадливо выругался, проклиная загадочную аварию, прервавшую экстренную связь со Смитом. Куда проще было бы взять трубку и поговорить по телефону, чем натягивать майку и отправляться на пробежку в надежде, что Смит увидит его по телевизору и примет сигнал.
Впрочем, зная Смита, Президент нимало не сомневался в том, что он уже отправил своих людей в Виргинию.
И в душе у него теплилась надежда, что на сей раз будет поменьше трупов. Предыдущая акция КЮРЕ закончилась настоящей мясорубкой.
Глава 4
В Ричмондском международном аэропорту «Бэрд» совершил посадку лайнер, выполнявший рейс номер 334 из Бостона. По трапу самолета в синем мундире северян спустился некто Франклин Лоуэлл Фиск.
Случилось так, что в это же самое время прибывший из Атланты самолет покинул инженер Орэл Реди в серой форме Конфедерации.
Они встретились у багажного транспортера.
Реди посмотрел на Фиска, а Фиск посмотрел на Реди, после чего между ними вспыхнула едкая перепалка, не уступавшая своим накалом грохоту артиллерийской картечи. Собралась небольшая толпа донельзя заинтригованных граждан.
Гроза прошла бы стороной, если бы не одно прискорбное обстоятельство — на транспорте в этот миг появился багаж противников. Распаленный руганью, Реди выхватил из походного рюкзака кавалерийскую саблю, а Фиск достал из чемодана действующую модель пистолета «драгун» в декоративном исполнении, с рукоятью орехового дерева, золотой предохранительной скобой в двадцать четыре карата и черным ремешком.
Противники взирали друг на друга с неизбывной ненавистью.
— Вы, мятежники, трусливо прячетесь по кустам! — прохрипел Фиск.
— А вы, янки, стреляете в спину! — парировал Реди.
История не сохранила имени зачинщика драки в аэропорту «Бэрд». Кое-кто из очевидцев утверждал, будто бы первым нанес удар Реди, другие клялись, что окутанная клубами порохового дыма пуля вылетела из ствола пистолета Фиска еще до того, как острие сабли неприятеля устремилось к его груди.
Как бы то ни было, сверкнула сталь, и грянул выстрел, но у недругов и мысли не мелькнуло о том, что они могут погибнуть.
Впрочем, неудивительно, поскольку оба считали, что находятся в полной безопасности.
В мгновение ока неведомая сила переломила стремительный клинок. От вспышки при выстреле «драгуна» зеваки инстинктивно прикрыли глаза и потому не уловили, как пуля отклонилась от темно-серой груди Орэла Реди.
В тот же миг она с металлическим скрежетом прошила чей-то зеленый ранец, только что выползший из окошка раздатчика багажа.
Когда все стихло, толпа ахнула: из живота Фрэнка Фиска, казалось, торчала сабля, а у самой груди Орэла Реди дымился пистолет.
Фиск и Реди одновременно осознали происшедшее.
— О Господи! Мне конец, — простонал Реди.
— Ты проткнул меня насквозь, проклятый мятежник! — взвыл Фиск.
Оба тотчас повалились на пол, потеряв сознание. Реди по-прежнему сжимал в руке саблю; но теперь стало видно, что от клинка остался лишь затупленный огрызок, похожий на тупой нож для масла. В свою очередь, в теле Реди не было ни дымящейся раны, ни выходного отверстия. Крови тоже не было.
Зеваки подошли поближе, чтобы взглянуть на доблестных солдат, павших на поле битвы аэровокзала «Бэрд». Первым сломанную саблю подхватил страховой агент из саванны. Он поднял клинок, чтобы все присутствующие могли видеть закругленную выбоину на закаленной стали.
— Будь я проклят! — воскликнул агент. — Сдается мне, пуля отсекла конец этого вертела и спасла жизнь обоим!
— Ловкий ход, папочка. Ты предотвратил жестокое кровопролитие.
— Между прочим, ты мог бы помочь, — отозвался Чиун.
— Я бастую.
— Уж не значит ли это, что ты поддерживаешь союз?
— Я бывший морской пехотинец и ни за что не стану поддерживать человека, напялившего чужую форму. А почему ты спросил?
— В этой сумасшедшей стране сторонники союзов постоянно бастуют.
— А-а эти... — протянул Римо.
— Кто?
Заметив, что в аэропорту тут и там вспыхивают кулачные потасовки, Римо проворчал:
— Да так, слабаки всякие.
— Любая республика неизбежно прогнивает изнутри.
Проходя мимо драчунов, Чиун время от времени выбирал ту или иную особо распалившуюся толпу и незаметно погружал в ее гущу свой длинный ноготь.
Кореец действовал так быстро, что вскрикивающие от боли раненые и думать не думали о том, чтобы связать неприятные ощущения с маленьким старичком в черной одежде, который с отсутствующим видом скользил мимо.
Пассажиров быстро эвакуировали, а в аэропорт прибыли специалисты по отлову насекомых, ибо сотрудники аэропорта заявили, что в зале «полно крохотных смертоносных пчел».
Никаких пчел, конечно, обнаружено не было.
Так завершилась схватка в аэропорту «Бэрд», о которой впоследствии будут слагать песни.
— Север? Юг? — спросил он.
— Север, — ответил кореец.
— Он имеет в виду другой Север, — вмешался Римо.
— О каком Севере вы говорите? — недоверчиво уточнил служащий.
— Он подумал, что вы подразумеваете Северную Корею, — сказал Римо.
— Значит, он оттуда приехал?
— Да, я родился в Северной Корее, — ответил мастер Синанджу.
— Тоже ничего хорошего, — отрезал служащий. — Никакой машины вы не получите.
— Это ваше последнее слово? — холодным тоном осведомился Римо.
— Да, клянусь собственной душой и надеждой умереть, шепча слово «Дикси»!
Это было последнее слово, произнесенное служащим проката автомобилей в полный голос. До конца своих дней он мог только шептать. Врачи так и не сумели объяснить паралич его голосового аппарата.
На эту тему было написано немало статей, синдром внезапного онемения вошел во все медицинские справочники, но этот случай более не повторялся.
Пострадавший помнил лишь, как перед ним мелькнула рука с широким запястьем, и он уже глаз не мог от нее отвести. А тем временем большой палец руки двинулся влево, пропал из поля зрения бедолаги и внезапно сделал что-то очень неприятное с его кадыком.
После этого служащему оставалось лишь молча вложить в протянутую ладонь автомобильные ключи.
Римо повел машину на юг. Вокруг расстилалась ласкающая глаз местность, покрытая густой зеленью и весьма живописная. Большую часть пространства занимали фермы, но попадались и заболоченные низины. Через каждую милю или около того мелькали знаки, возвещавшие о близости колониального поселения или заповедника. Поначалу это было интересно. Потом знаки потянулись надоедливой нескончаемой чередой.
То тут, то там виднелись заботливо хранимые развалины строений, разрушенных федеральной армией Потомака во время осады Питерсберга. Любое место, где погиб офицер, пала лошадь или даже собака южан, отмечалось аккуратно покрашенной пирамидкой или мемориальной доской. То и дело встречались братские могилы бойцов Конфедерации. Как-то раз дороге пришлось буквально протискиваться сквозь украшенные флагами памятники, обступившие ее с обеих сторон.
— Зачем эти люди выставляют напоказ позор своих многочисленных поражений? — спросил Чиун.
— Спроси что-нибудь попроще, — отозвался Римо, внимательно глядя на дорогу. — Может быть, они любят хныкать и жаловаться, как некоторые... не будем показывать пальцем.
Мастер Синанджу обиженно промолчал. Чуть позже в голову Римо пришла одна мысль, и он произнес:
— А я думал, что Парис погиб во время троянской войны и не успел сбежать с Еленой.
— Враки, — рассеянно отозвался Чиун.
— А как было на самом деле?
— Парис лишь сделал вид, будто его убили, и они втайне от всех уехали в Египет. Ходили слухи, будто бы царь Протей убил Париса, чтобы отнять у него верную подругу, но в действительности Парису так опротивел храп супруги, что он покончил жизнь самоубийством. Всякие другие утверждения являются безответственной ложью и клеветой на корейцев.
— Минутку! Так значит, наш Дом служил царю Протею?
Мастер Синанджу смотрел в окно. Лицо его вмиг превратилось в пергаментную маску.
— Не помню, — отозвался он.
— Черт побери! — воскликнул Римо и, помедлив, добавил: — Во всяком случае, Елену Троянскую ухайдакали не мы.
— Были и такие предложения, — произнес Чиун. — Низменные и подлые.
Они проехали Питерсберг без особых приключений. Вокруг царила тишина, если не считать вертолетов, стрекотавших в небе. Римо заметил несколько полицейских и армейских машин, а также вертолеты различных служб новостей. Все они летели в одном и том же направлении.
— Слишком много посторонних глаз. Нас того и гляди засекут, — недовольно произнес Римо.
— Кого это «нас»? — спросил Чиун. — Ты всего лишь проводник и носильщик.
— Ты хотел сказать — оруженосец.
— Помни свое место, жалкий червь!
За милю до выезда на питерсбергское поле битвы путь им преградила застава. Люди в форме виргинской дорожной полиции останавливали проезжающий транспорт. Они с должным почтением относились к автомобилям с номерами Виргинии, Северной Каролины и иных прилегающих штатов, машины же из северных районов заворачивали назад, а порой и задерживали.
Наконец подошла очередь Римо. Патрульный в серой широкополой шляпе вразвалочку подошел к машине и заглянул в водительское окошко.
— Вы, ребята, местные? — в общем-то вежливо спросил он.
Увидев серую форму Конфедерации, Римо ничуть не удивился и решил попробовать обвести полицейского вокруг пальца.
— Привет, землячок, — отозвался он, подражая южанину Энди Гриффиту, имя которого первым пришло ему в голову, и надеясь, что в Виргинии разговаривают именно так.
— Вот и славно, — отозвался полицейский. — Сейчас мы проверим ваше зрение. Это займет не больше минуты. — Он поднес к глазам Римо глянцевую карточку с надписью «Портсмут». — Что здесь написано?
— Портсмут, — ответил Римо.
— А вот и нет. Здесь написано Порч Маут, — возразил полицейский.
— Ничего подобного. Портсмут.
— Ладно, возьмем следующую.
— Остров Уайт, — прочел Римо.
— Отнюдь. Остров Вайт.
— Но написано Уайт.
— А произносится Вайт, — самым серьезным тоном заявил экзаменатор.
— Что-то я не вижу буквы "В", — возразил Римо.
— Это виргинская "В", — сообщил полицейский. — Ее видят только жители Виргинии.
— А я из Теннесси, — ответил Римо, надеясь, что Энди Гриффит живет в тех краях.
— Может, попробуем еще?
— Роан-ок, — прочел Римо, произнося звуки в точном соответствии с написанным, поскольку именно так называла этот город приютская учительница сестра Мэри на уроках американской истории.
— Нет. Ро-ноук.
— Но ведь после "о" написано "а"... — заспорил Римо.
— А у тебя на лбу написано «синебрюхий»! — оборвал его полицейский и взмахнул рукой, подзывая коллегу. — Слышь, Эрл, тут еще один саквояжник на нашу голову.
К машине приблизились еще двое полицейских, держа руки на кобурах.
В этот миг со стороны пассажирского кресла донесся голос мастера Синанджу:
— Римо, если меня будут задерживать, я не смогу вновь сплотить эту страну.
— Ну и что прикажешь делать? — чуть слышно поинтересовался ученик.
— Я должен сохранить силы для более важных свершений.
Римо вздохнул.
— Ладно, — сказал он.
— Будьте добры выйти из машины, — заявил экзаменатор, и в тот же миг дверца автомобиля распахнулась, больно ударив его по коленям.
Полицейский издал вопль, который сделал бы честь самому голосистому повстанцу, и, сложившись пополам, схватился за ушибленные коленные чашечки. Пока он стоял согнувшись, Римо сорвал с него шляпу и, словно Фрисби, метнул ее в подбегающих виргинцев.
Шляпа просвистела над их головами, зависла в воздухе и как бумеранг полетела назад, хлестнув при этом патрульных по лицам развевающимся шнурком.
Удар на мгновение отвлек полицейских, и те не заметили приближения Римо. К тому времени когда они заподозрили неладное, Римо уже успел крепко стиснуть их ладони и вывихнуть им пальцы.
Он отступил назад, а патрульные замерли на месте, потряхивая онемелыми пальцами, которые теперь болтались, словно дохлые червяки.
— Эй, что ты с нами сделал? — изумленным голосом спросил остановивший их патрульный.
— Называется «рукопожатие Синанджу», — ответил Римо. — Это пройдет, если вы сейчас вернетесь домой и займетесь любовью с супругой.
— А если нет?
— Ваши пальцы отпадут уже на закате солнца.
— Ни за что не поверю в эту чушь!
— Ваши пальцы, вам и решать, — ответил Римо и, забравшись в автомобиль, объехал загородившее дорогу препятствие.
В зеркальце заднего обзора он видел, как растерянные патрульные умоляли водителя полицейской машины отвезти их домой, в город.
— "Рукопожатие Синанджу"? Впервые слышу, — фыркнул Чиун, оправляя подол кимоно.
— Новый прием. Мое собственное изобретение.
— Терпеть не могу эти твои изобретения!
— Не хочешь — не пользуйся, — отозвался ученик.
— Нипочем не стану. Можешь не сомневаться.
— Интересно, на чьей они стороне? — раздумчиво произнес Римо.
— Понятия не имею, — признался мастер Синанджу. — Сейчас разведаем.
Показывая, что в руках у них ничего нет, они, улыбаясь, стали приближаться к солдатам — лучший способ сбить с толку вероятного противника.
— Стой! — крикнул кто-то, по всей видимости, офицер. Впрочем, как знать: его цветастое одеяние ничем не отличалось от костюмов остальных.
Ученик с учителем продолжали шагать.
— Мы не вооружены! — успокоил вояк Римо.
— К какой армии принадлежите?
— Ни к какой.
— У вас северный акцент!
Но и это не остановило мастеров Синанджу. На знамени вновь прибывших Римо разглядел надпись: «Луизианские зуавы»[6].
— Луизиана — это штат, граничащий с Югом, — заметил он. — А что такое «зуав», я не знаю.
— Это французское слово, — прошипел Чиун.
— Подумаешь, большое дело! «Суфле» тоже французское слово. Может, эти парни из луизианской бригады кулинаров и приехали покормить конфедератов.
— Это французское слово означает «солдат потешной гвардии», — объяснил кореец.
— Стало быть, перед нами бригада клоунов.
— Повторяю! Остановитесь и назовите себя! — прокричал кто-то из луизианцев.
— Мы из газеты, — ответил Римо и потянулся за бумажником, в котором хранились удостоверения личности на все случаи жизни.
— Так вы шпионы! — рявкнул зуав грубым голосом. — Огонь по проклятым шпионам-янки!
Шесть мушкетов разом выплюнули свинцовые шарики и клубы черного порохового дыма.
Мастера Синанджу начали использовать этот потенциал много веков назад. И неуверенные шаги Синанджу оказались тем самым семенем, из которого произросли остальные боевые искусства — от оборонительного кунг-фу до парализующего джиу-джитсу. Первым человеком, полностью овладевшим своими разумом и телом, был Великий Ванг, а случилось это в самую мрачную годину истории Дома, служившего тогда античным императорам. Однако мастер Синанджу, обучавший Ванга, умер, не успев передать ученику знания и мудрость, накопленные его предшественниками.
Казалось, Дому Синанджу пришел конец, но Ванг отправился в безлюдную пустошь и стал поститься — питаться травой и рисовой шелухой. В то же время он беспрестанно размышлял о судьбе Синанджу, деревни на каменистых берегах Западно-Корейского залива, пережившей многие поколения лишь благодаря лучшим своим сыновьям, что служили в этом беспощадном мире ассасинами — наемными убийцами, охранявшими покой земных владык.
Однажды ночью Ванг увидел в небе огненное кольцо и услышал отчетливый голос:
— Люди не знают истинных возможностей своего разума и тела и понапрасну расточают дух и силу, — донеслось до Ванга, и, прежде чем исчезнуть, кольцо одной вспышкой пламени передало ему высшее знание, впоследствии получившее название искусства Синанджу.
Все, что знал Ванг, он передал Унгу, тот обучил Ги, и, наконец, в середине двадцатого века мастер Синанджу по имени Чиун выпестовал Римо Уильямса. Ученик, правда, пропустил мимо ушей львиную долю красочных сказаний, которыми сопровождал свое учение мастер, — в особенности легенду об огненном кольце, весьма смахивавшую на средневековое предание о прилете НЛО. Тем не менее Римо научился дышать всем телом, а это умение в свою очередь пробудило мозг и раскрыло неограниченные возможности тела.
В числе новообретенных способностей были молниеносная реакция, обостренные ощущения и практически абсолютная власть над телом, уже давно доведенная до автоматизма, не требовавшая вмешательства разума и ставшая второй натурой. С тех пор Римо не приходилось задумываться над такими пустячными трюками, как преодоление отвесных стен и уклонение от пуль, которые Чиун при первой их встрече назвал «летучими зубами». Римо проделывал эти фокусы уже рефлекторно.
Мастер Синанджу научил Римо реагировать, не дожидаясь выстрела, и у него выработался рефлекс уклоняться от пуль по щелчку курка либо по клацанью патрона, досланного в патронник. Впрочем, существовало много разных способов. Римо предпочитал подпускать пули вплотную, следя за их траекторией до самого последнего мгновения, а затем небрежно отступал в сторону и молниеносно возвращался назад, отчего противнику казалось, будто его выстрел пронзил цель, не причинив ей ни малейшего вреда.
Уклоняться от пуль было проще простого. Римо не слышал выстрела, поскольку даже самый чувствительный слуховой аппарат срабатывает лишь по приходу звуковой волны, но глаза ученика улавливали движение даже со скоростью света. Римо оставалось лишь дождаться приближения пули и убраться с ее пути.
Мушкетные шарики уступали в скорости современным пулям в той же мере, что теннисный мяч — выпущенной из лука стреле. Сравнивать их скорость было бессмысленно. Рефлексы Римо, привыкшего к сверхзвуковому полету смерти, даже не пробудились от дремы.
Одна из пуль летела сбоку. Римо и отступать в сторону не пришлось — он лишь чуть качнулся вправо, уперев левую руку в бедро.
Свинцовый комочек благополучно юркнул в пространство между его грудной клеткой и оттопыренным локтем левой руки.
Другая пуля грозила угодить ему в лоб. Римо слегка присел, и кусок свинца едва задел его темные волосы. В обычной ситуации такую промашку Чиун посчитал бы непростительной ошибкой, что привело бы к суровым нареканиям с его стороны. Просто шарик этот казался Римо таким неуклюжим и безвредным, что ему захотелось немножко поиграть с ним, словно с пляжным мячиком. Позволить ему погладить себя по голове было куда забавнее, чем полностью уклониться от столкновения.
Третий стрелок, судя по всему, недостаточно плотно забил заряд в ствол, и его пуля, кувыркнувшись в воздухе, упала на туфлю Римо. Тот пинком отправил шарик обратно, и свинец угодил в луизианца, который повалился на землю, прижимая руки к паху.
Римо с улыбкой на устах повернулся к учителю, и у него тут же отвисла челюсть.
Солдаты дали по мастеру Синанджу второй залп. О судьбе первого ученику оставалось лишь гадать. Впрочем, если уж он так легко избежал попадания, то Чиун и подавно.
Четыре свинцовых шарика приближались к мастеру невероятно медленно, как бы заранее возвещая о своем прибытии.
Чиун замер на месте. Римо вновь растянул губы в улыбке. Все ясно — учителю тоже захотелось поиграть. Но вот уже шарики скрылись в складках его черного кимоно, а старый кореец и не думал шевелиться.
Римо на миг оцепенел. Творилось что-то непонятное: Чиун даже не пытался защитить себя!
Ученик решил сам остановить смертоносные шарики. Остановить или отклонить, пусть даже придется пожертвовать руками.
Случилось так, что в это же самое время прибывший из Атланты самолет покинул инженер Орэл Реди в серой форме Конфедерации.
Они встретились у багажного транспортера.
Реди посмотрел на Фиска, а Фиск посмотрел на Реди, после чего между ними вспыхнула едкая перепалка, не уступавшая своим накалом грохоту артиллерийской картечи. Собралась небольшая толпа донельзя заинтригованных граждан.
Гроза прошла бы стороной, если бы не одно прискорбное обстоятельство — на транспорте в этот миг появился багаж противников. Распаленный руганью, Реди выхватил из походного рюкзака кавалерийскую саблю, а Фиск достал из чемодана действующую модель пистолета «драгун» в декоративном исполнении, с рукоятью орехового дерева, золотой предохранительной скобой в двадцать четыре карата и черным ремешком.
Противники взирали друг на друга с неизбывной ненавистью.
— Вы, мятежники, трусливо прячетесь по кустам! — прохрипел Фиск.
— А вы, янки, стреляете в спину! — парировал Реди.
История не сохранила имени зачинщика драки в аэропорту «Бэрд». Кое-кто из очевидцев утверждал, будто бы первым нанес удар Реди, другие клялись, что окутанная клубами порохового дыма пуля вылетела из ствола пистолета Фиска еще до того, как острие сабли неприятеля устремилось к его груди.
Как бы то ни было, сверкнула сталь, и грянул выстрел, но у недругов и мысли не мелькнуло о том, что они могут погибнуть.
Впрочем, неудивительно, поскольку оба считали, что находятся в полной безопасности.
* * *
Никто не заметил худенького приземистого азиата в черной одежде, пробиравшегося сквозь толпу. Он был на три головы ниже большинства присутствующих, к тому же их взгляды были прикованы к спорщикам, точнее, к их оружию.В мгновение ока неведомая сила переломила стремительный клинок. От вспышки при выстреле «драгуна» зеваки инстинктивно прикрыли глаза и потому не уловили, как пуля отклонилась от темно-серой груди Орэла Реди.
В тот же миг она с металлическим скрежетом прошила чей-то зеленый ранец, только что выползший из окошка раздатчика багажа.
Когда все стихло, толпа ахнула: из живота Фрэнка Фиска, казалось, торчала сабля, а у самой груди Орэла Реди дымился пистолет.
Фиск и Реди одновременно осознали происшедшее.
— О Господи! Мне конец, — простонал Реди.
— Ты проткнул меня насквозь, проклятый мятежник! — взвыл Фиск.
Оба тотчас повалились на пол, потеряв сознание. Реди по-прежнему сжимал в руке саблю; но теперь стало видно, что от клинка остался лишь затупленный огрызок, похожий на тупой нож для масла. В свою очередь, в теле Реди не было ни дымящейся раны, ни выходного отверстия. Крови тоже не было.
Зеваки подошли поближе, чтобы взглянуть на доблестных солдат, павших на поле битвы аэровокзала «Бэрд». Первым сломанную саблю подхватил страховой агент из саванны. Он поднял клинок, чтобы все присутствующие могли видеть закругленную выбоину на закаленной стали.
— Будь я проклят! — воскликнул агент. — Сдается мне, пуля отсекла конец этого вертела и спасла жизнь обоим!
* * *
Шагая прочь от места стычки, Римо сказал мастеру Синанджу:— Ловкий ход, папочка. Ты предотвратил жестокое кровопролитие.
— Между прочим, ты мог бы помочь, — отозвался Чиун.
— Я бастую.
— Уж не значит ли это, что ты поддерживаешь союз?
— Я бывший морской пехотинец и ни за что не стану поддерживать человека, напялившего чужую форму. А почему ты спросил?
— В этой сумасшедшей стране сторонники союзов постоянно бастуют.
— А-а эти... — протянул Римо.
— Кто?
Заметив, что в аэропорту тут и там вспыхивают кулачные потасовки, Римо проворчал:
— Да так, слабаки всякие.
— Любая республика неизбежно прогнивает изнутри.
Проходя мимо драчунов, Чиун время от времени выбирал ту или иную особо распалившуюся толпу и незаметно погружал в ее гущу свой длинный ноготь.
Кореец действовал так быстро, что вскрикивающие от боли раненые и думать не думали о том, чтобы связать неприятные ощущения с маленьким старичком в черной одежде, который с отсутствующим видом скользил мимо.
Пассажиров быстро эвакуировали, а в аэропорт прибыли специалисты по отлову насекомых, ибо сотрудники аэропорта заявили, что в зале «полно крохотных смертоносных пчел».
Никаких пчел, конечно, обнаружено не было.
Так завершилась схватка в аэропорту «Бэрд», о которой впоследствии будут слагать песни.
* * *
Служащий конторы проката автомобилей смерил Римо и Чиуна критическим взором.— Север? Юг? — спросил он.
— Север, — ответил кореец.
— Он имеет в виду другой Север, — вмешался Римо.
— О каком Севере вы говорите? — недоверчиво уточнил служащий.
— Он подумал, что вы подразумеваете Северную Корею, — сказал Римо.
— Значит, он оттуда приехал?
— Да, я родился в Северной Корее, — ответил мастер Синанджу.
— Тоже ничего хорошего, — отрезал служащий. — Никакой машины вы не получите.
— Это ваше последнее слово? — холодным тоном осведомился Римо.
— Да, клянусь собственной душой и надеждой умереть, шепча слово «Дикси»!
Это было последнее слово, произнесенное служащим проката автомобилей в полный голос. До конца своих дней он мог только шептать. Врачи так и не сумели объяснить паралич его голосового аппарата.
На эту тему было написано немало статей, синдром внезапного онемения вошел во все медицинские справочники, но этот случай более не повторялся.
Пострадавший помнил лишь, как перед ним мелькнула рука с широким запястьем, и он уже глаз не мог от нее отвести. А тем временем большой палец руки двинулся влево, пропал из поля зрения бедолаги и внезапно сделал что-то очень неприятное с его кадыком.
После этого служащему оставалось лишь молча вложить в протянутую ладонь автомобильные ключи.
Римо повел машину на юг. Вокруг расстилалась ласкающая глаз местность, покрытая густой зеленью и весьма живописная. Большую часть пространства занимали фермы, но попадались и заболоченные низины. Через каждую милю или около того мелькали знаки, возвещавшие о близости колониального поселения или заповедника. Поначалу это было интересно. Потом знаки потянулись надоедливой нескончаемой чередой.
То тут, то там виднелись заботливо хранимые развалины строений, разрушенных федеральной армией Потомака во время осады Питерсберга. Любое место, где погиб офицер, пала лошадь или даже собака южан, отмечалось аккуратно покрашенной пирамидкой или мемориальной доской. То и дело встречались братские могилы бойцов Конфедерации. Как-то раз дороге пришлось буквально протискиваться сквозь украшенные флагами памятники, обступившие ее с обеих сторон.
— Зачем эти люди выставляют напоказ позор своих многочисленных поражений? — спросил Чиун.
— Спроси что-нибудь попроще, — отозвался Римо, внимательно глядя на дорогу. — Может быть, они любят хныкать и жаловаться, как некоторые... не будем показывать пальцем.
Мастер Синанджу обиженно промолчал. Чуть позже в голову Римо пришла одна мысль, и он произнес:
— А я думал, что Парис погиб во время троянской войны и не успел сбежать с Еленой.
— Враки, — рассеянно отозвался Чиун.
— А как было на самом деле?
— Парис лишь сделал вид, будто его убили, и они втайне от всех уехали в Египет. Ходили слухи, будто бы царь Протей убил Париса, чтобы отнять у него верную подругу, но в действительности Парису так опротивел храп супруги, что он покончил жизнь самоубийством. Всякие другие утверждения являются безответственной ложью и клеветой на корейцев.
— Минутку! Так значит, наш Дом служил царю Протею?
Мастер Синанджу смотрел в окно. Лицо его вмиг превратилось в пергаментную маску.
— Не помню, — отозвался он.
— Черт побери! — воскликнул Римо и, помедлив, добавил: — Во всяком случае, Елену Троянскую ухайдакали не мы.
— Были и такие предложения, — произнес Чиун. — Низменные и подлые.
Они проехали Питерсберг без особых приключений. Вокруг царила тишина, если не считать вертолетов, стрекотавших в небе. Римо заметил несколько полицейских и армейских машин, а также вертолеты различных служб новостей. Все они летели в одном и том же направлении.
— Слишком много посторонних глаз. Нас того и гляди засекут, — недовольно произнес Римо.
— Кого это «нас»? — спросил Чиун. — Ты всего лишь проводник и носильщик.
— Ты хотел сказать — оруженосец.
— Помни свое место, жалкий червь!
За милю до выезда на питерсбергское поле битвы путь им преградила застава. Люди в форме виргинской дорожной полиции останавливали проезжающий транспорт. Они с должным почтением относились к автомобилям с номерами Виргинии, Северной Каролины и иных прилегающих штатов, машины же из северных районов заворачивали назад, а порой и задерживали.
Наконец подошла очередь Римо. Патрульный в серой широкополой шляпе вразвалочку подошел к машине и заглянул в водительское окошко.
— Вы, ребята, местные? — в общем-то вежливо спросил он.
Увидев серую форму Конфедерации, Римо ничуть не удивился и решил попробовать обвести полицейского вокруг пальца.
— Привет, землячок, — отозвался он, подражая южанину Энди Гриффиту, имя которого первым пришло ему в голову, и надеясь, что в Виргинии разговаривают именно так.
— Вот и славно, — отозвался полицейский. — Сейчас мы проверим ваше зрение. Это займет не больше минуты. — Он поднес к глазам Римо глянцевую карточку с надписью «Портсмут». — Что здесь написано?
— Портсмут, — ответил Римо.
— А вот и нет. Здесь написано Порч Маут, — возразил полицейский.
— Ничего подобного. Портсмут.
— Ладно, возьмем следующую.
— Остров Уайт, — прочел Римо.
— Отнюдь. Остров Вайт.
— Но написано Уайт.
— А произносится Вайт, — самым серьезным тоном заявил экзаменатор.
— Что-то я не вижу буквы "В", — возразил Римо.
— Это виргинская "В", — сообщил полицейский. — Ее видят только жители Виргинии.
— А я из Теннесси, — ответил Римо, надеясь, что Энди Гриффит живет в тех краях.
— Может, попробуем еще?
— Роан-ок, — прочел Римо, произнося звуки в точном соответствии с написанным, поскольку именно так называла этот город приютская учительница сестра Мэри на уроках американской истории.
— Нет. Ро-ноук.
— Но ведь после "о" написано "а"... — заспорил Римо.
— А у тебя на лбу написано «синебрюхий»! — оборвал его полицейский и взмахнул рукой, подзывая коллегу. — Слышь, Эрл, тут еще один саквояжник на нашу голову.
К машине приблизились еще двое полицейских, держа руки на кобурах.
В этот миг со стороны пассажирского кресла донесся голос мастера Синанджу:
— Римо, если меня будут задерживать, я не смогу вновь сплотить эту страну.
— Ну и что прикажешь делать? — чуть слышно поинтересовался ученик.
— Я должен сохранить силы для более важных свершений.
Римо вздохнул.
— Ладно, — сказал он.
— Будьте добры выйти из машины, — заявил экзаменатор, и в тот же миг дверца автомобиля распахнулась, больно ударив его по коленям.
Полицейский издал вопль, который сделал бы честь самому голосистому повстанцу, и, сложившись пополам, схватился за ушибленные коленные чашечки. Пока он стоял согнувшись, Римо сорвал с него шляпу и, словно Фрисби, метнул ее в подбегающих виргинцев.
Шляпа просвистела над их головами, зависла в воздухе и как бумеранг полетела назад, хлестнув при этом патрульных по лицам развевающимся шнурком.
Удар на мгновение отвлек полицейских, и те не заметили приближения Римо. К тому времени когда они заподозрили неладное, Римо уже успел крепко стиснуть их ладони и вывихнуть им пальцы.
Он отступил назад, а патрульные замерли на месте, потряхивая онемелыми пальцами, которые теперь болтались, словно дохлые червяки.
— Эй, что ты с нами сделал? — изумленным голосом спросил остановивший их патрульный.
— Называется «рукопожатие Синанджу», — ответил Римо. — Это пройдет, если вы сейчас вернетесь домой и займетесь любовью с супругой.
— А если нет?
— Ваши пальцы отпадут уже на закате солнца.
— Ни за что не поверю в эту чушь!
— Ваши пальцы, вам и решать, — ответил Римо и, забравшись в автомобиль, объехал загородившее дорогу препятствие.
В зеркальце заднего обзора он видел, как растерянные патрульные умоляли водителя полицейской машины отвезти их домой, в город.
— "Рукопожатие Синанджу"? Впервые слышу, — фыркнул Чиун, оправляя подол кимоно.
— Новый прием. Мое собственное изобретение.
— Терпеть не могу эти твои изобретения!
— Не хочешь — не пользуйся, — отозвался ученик.
— Нипочем не стану. Можешь не сомневаться.
* * *
Они подкатили к воротам питерсбергского национального поля битвы, и в этот миг их обогнал автобус, приехавший с другой стороны. Автобус круто развернулся и остановился, перегораживая Кратер-роуд. Дверцы его распахнулись, и из салона выскочили десятка два солдат в красных фесках, коротких синих куртках и мешковатых красных панталонах со старинными мушкетами в руках.— Интересно, на чьей они стороне? — раздумчиво произнес Римо.
— Понятия не имею, — признался мастер Синанджу. — Сейчас разведаем.
Показывая, что в руках у них ничего нет, они, улыбаясь, стали приближаться к солдатам — лучший способ сбить с толку вероятного противника.
— Стой! — крикнул кто-то, по всей видимости, офицер. Впрочем, как знать: его цветастое одеяние ничем не отличалось от костюмов остальных.
Ученик с учителем продолжали шагать.
— Мы не вооружены! — успокоил вояк Римо.
— К какой армии принадлежите?
— Ни к какой.
— У вас северный акцент!
Но и это не остановило мастеров Синанджу. На знамени вновь прибывших Римо разглядел надпись: «Луизианские зуавы»[6].
— Луизиана — это штат, граничащий с Югом, — заметил он. — А что такое «зуав», я не знаю.
— Это французское слово, — прошипел Чиун.
— Подумаешь, большое дело! «Суфле» тоже французское слово. Может, эти парни из луизианской бригады кулинаров и приехали покормить конфедератов.
— Это французское слово означает «солдат потешной гвардии», — объяснил кореец.
— Стало быть, перед нами бригада клоунов.
— Повторяю! Остановитесь и назовите себя! — прокричал кто-то из луизианцев.
— Мы из газеты, — ответил Римо и потянулся за бумажником, в котором хранились удостоверения личности на все случаи жизни.
— Так вы шпионы! — рявкнул зуав грубым голосом. — Огонь по проклятым шпионам-янки!
Шесть мушкетов разом выплюнули свинцовые шарики и клубы черного порохового дыма.
* * *
В свое время Чиун нещадно тренировал Римо, и тот наконец обрел власть над каждой клеточкой своего мозга. Современная наука утверждает, будто бы человеку двадцатого столетия доступны не более десяти процентов его мозговых клеток. По мнению ученых, оставшиеся девяносто процентов заключают в себе грандиозный потенциал — могущество, которым люди могли бы управлять, сумей они полностью раскрыть свои способности. Там же скрыт источник ловкости и силы, утраченный человеком в те давние времена, когда он спустился с деревьев, поднялся на задние конечности и отправился в саванну на поиски пропитания.Мастера Синанджу начали использовать этот потенциал много веков назад. И неуверенные шаги Синанджу оказались тем самым семенем, из которого произросли остальные боевые искусства — от оборонительного кунг-фу до парализующего джиу-джитсу. Первым человеком, полностью овладевшим своими разумом и телом, был Великий Ванг, а случилось это в самую мрачную годину истории Дома, служившего тогда античным императорам. Однако мастер Синанджу, обучавший Ванга, умер, не успев передать ученику знания и мудрость, накопленные его предшественниками.
Казалось, Дому Синанджу пришел конец, но Ванг отправился в безлюдную пустошь и стал поститься — питаться травой и рисовой шелухой. В то же время он беспрестанно размышлял о судьбе Синанджу, деревни на каменистых берегах Западно-Корейского залива, пережившей многие поколения лишь благодаря лучшим своим сыновьям, что служили в этом беспощадном мире ассасинами — наемными убийцами, охранявшими покой земных владык.
Однажды ночью Ванг увидел в небе огненное кольцо и услышал отчетливый голос:
— Люди не знают истинных возможностей своего разума и тела и понапрасну расточают дух и силу, — донеслось до Ванга, и, прежде чем исчезнуть, кольцо одной вспышкой пламени передало ему высшее знание, впоследствии получившее название искусства Синанджу.
Все, что знал Ванг, он передал Унгу, тот обучил Ги, и, наконец, в середине двадцатого века мастер Синанджу по имени Чиун выпестовал Римо Уильямса. Ученик, правда, пропустил мимо ушей львиную долю красочных сказаний, которыми сопровождал свое учение мастер, — в особенности легенду об огненном кольце, весьма смахивавшую на средневековое предание о прилете НЛО. Тем не менее Римо научился дышать всем телом, а это умение в свою очередь пробудило мозг и раскрыло неограниченные возможности тела.
В числе новообретенных способностей были молниеносная реакция, обостренные ощущения и практически абсолютная власть над телом, уже давно доведенная до автоматизма, не требовавшая вмешательства разума и ставшая второй натурой. С тех пор Римо не приходилось задумываться над такими пустячными трюками, как преодоление отвесных стен и уклонение от пуль, которые Чиун при первой их встрече назвал «летучими зубами». Римо проделывал эти фокусы уже рефлекторно.
* * *
Римо услышал звук пороховой вспышки еще до того, как увидел летящий свинцовый шарик, и это обстоятельство показалось ему необычным — современное оружие выбрасывает пули со сверхзвуковой скоростью, и они, как правило, приближаются прежде, чем уши успевают уловить звук выстрела.Мастер Синанджу научил Римо реагировать, не дожидаясь выстрела, и у него выработался рефлекс уклоняться от пуль по щелчку курка либо по клацанью патрона, досланного в патронник. Впрочем, существовало много разных способов. Римо предпочитал подпускать пули вплотную, следя за их траекторией до самого последнего мгновения, а затем небрежно отступал в сторону и молниеносно возвращался назад, отчего противнику казалось, будто его выстрел пронзил цель, не причинив ей ни малейшего вреда.
Уклоняться от пуль было проще простого. Римо не слышал выстрела, поскольку даже самый чувствительный слуховой аппарат срабатывает лишь по приходу звуковой волны, но глаза ученика улавливали движение даже со скоростью света. Римо оставалось лишь дождаться приближения пули и убраться с ее пути.
Мушкетные шарики уступали в скорости современным пулям в той же мере, что теннисный мяч — выпущенной из лука стреле. Сравнивать их скорость было бессмысленно. Рефлексы Римо, привыкшего к сверхзвуковому полету смерти, даже не пробудились от дремы.
Одна из пуль летела сбоку. Римо и отступать в сторону не пришлось — он лишь чуть качнулся вправо, уперев левую руку в бедро.
Свинцовый комочек благополучно юркнул в пространство между его грудной клеткой и оттопыренным локтем левой руки.
Другая пуля грозила угодить ему в лоб. Римо слегка присел, и кусок свинца едва задел его темные волосы. В обычной ситуации такую промашку Чиун посчитал бы непростительной ошибкой, что привело бы к суровым нареканиям с его стороны. Просто шарик этот казался Римо таким неуклюжим и безвредным, что ему захотелось немножко поиграть с ним, словно с пляжным мячиком. Позволить ему погладить себя по голове было куда забавнее, чем полностью уклониться от столкновения.
Третий стрелок, судя по всему, недостаточно плотно забил заряд в ствол, и его пуля, кувыркнувшись в воздухе, упала на туфлю Римо. Тот пинком отправил шарик обратно, и свинец угодил в луизианца, который повалился на землю, прижимая руки к паху.
Римо с улыбкой на устах повернулся к учителю, и у него тут же отвисла челюсть.
Солдаты дали по мастеру Синанджу второй залп. О судьбе первого ученику оставалось лишь гадать. Впрочем, если уж он так легко избежал попадания, то Чиун и подавно.
Четыре свинцовых шарика приближались к мастеру невероятно медленно, как бы заранее возвещая о своем прибытии.
Чиун замер на месте. Римо вновь растянул губы в улыбке. Все ясно — учителю тоже захотелось поиграть. Но вот уже шарики скрылись в складках его черного кимоно, а старый кореец и не думал шевелиться.
Римо на миг оцепенел. Творилось что-то непонятное: Чиун даже не пытался защитить себя!
Ученик решил сам остановить смертоносные шарики. Остановить или отклонить, пусть даже придется пожертвовать руками.
Глава 5
Римо развел руки в стороны и бросился наперерез смертоносным пулям, готовым вонзиться в морщинистое лицо учителя. И в этот миг в груди у него возникла острая боль, да такая, что у парня отнялись ноги и перехватило дыхание.
«Все-таки подстрелили», — подумал он, хотя разум отказывался в это верить. Мастер Синанджу, прошедший полный курс обучения, никак не мог проморгать момент приближения медлительной мушкетной пули.
И тем не менее внутри у Римо все так и раздирало от невыносимой боли. Он повалился на спину, изумленно тараща глаза.
И тут же увидел руку Чиуна, которая только что нанесла ему жестокий удар, а теперь как ни в чем не бывало отражала мушкетные пули, посылая свинцовые шарики в сторону стрелков, имевших наглость покуситься на мастера Синанджу.
Чиун пустил в ход нижнюю часть ладоней, сжав их на манер «кошачьей лапы» — так обычно наносят короткие удары. При этом верхние суставы пальцев были плотно прижаты к нижним, а ладонь оставалась открытой.
Резкими движениями Чиун преградил путь сразу четырем пулям, по две на каждую ладонь. Пули с чмоканьем отскакивали от его рук и летели назад, к мушкетам, из которых вылетели. Чиун не мог сообщить им первоначальную скорость, и все же пули летели достаточно быстро, чтобы поразить человеческую плоть.
Первой жертвой стал дымящийся мушкет — ствол его треснул по всей длине. Второй — стрелок, получивший сокрушительный удар в плечо. Боец тут же закрутился волчком. Еще один солдат опустился на землю, схватившись за разбитое колено, а последнему пуля угодила в грудную кость, и он отлетел назад, как будто его лягнула лошадь.
«Все-таки подстрелили», — подумал он, хотя разум отказывался в это верить. Мастер Синанджу, прошедший полный курс обучения, никак не мог проморгать момент приближения медлительной мушкетной пули.
И тем не менее внутри у Римо все так и раздирало от невыносимой боли. Он повалился на спину, изумленно тараща глаза.
И тут же увидел руку Чиуна, которая только что нанесла ему жестокий удар, а теперь как ни в чем не бывало отражала мушкетные пули, посылая свинцовые шарики в сторону стрелков, имевших наглость покуситься на мастера Синанджу.
Чиун пустил в ход нижнюю часть ладоней, сжав их на манер «кошачьей лапы» — так обычно наносят короткие удары. При этом верхние суставы пальцев были плотно прижаты к нижним, а ладонь оставалась открытой.
Резкими движениями Чиун преградил путь сразу четырем пулям, по две на каждую ладонь. Пули с чмоканьем отскакивали от его рук и летели назад, к мушкетам, из которых вылетели. Чиун не мог сообщить им первоначальную скорость, и все же пули летели достаточно быстро, чтобы поразить человеческую плоть.
Первой жертвой стал дымящийся мушкет — ствол его треснул по всей длине. Второй — стрелок, получивший сокрушительный удар в плечо. Боец тут же закрутился волчком. Еще один солдат опустился на землю, схватившись за разбитое колено, а последнему пуля угодила в грудную кость, и он отлетел назад, как будто его лягнула лошадь.