Мерфи Уоррен. Опаленная земля

   «Шаттл», ракетоносители, топливный бак, транспортер — все это превратилось в кипящую, пузырящуюся массу расплавленного металла и резины. Над местом катастрофы поднималось ядовитое облако. Жаропрочные керамические плитки, которыми был облицован корпус «шаттла», буквально пролились дождем. Раскаленные добела капли падали на землю, оставляя после себя черные следы и струйки дыма.
   Расположенные неподалеку камеры также расплавились, так что никаких видеосвидетельств случившегося не сохранилось.
   Если не считать одной-единственной фотокамеры.
   Фотографу из «Нэшнл Инквайрер» было отказано в допуске на место на общих основаниях, и он снимал происходящее, расположившись далеко за пределами объекта.
   Затвор щелкал в автоматическом режиме, снимая величественный силуэт «шаттла» на фоне ночного небосклона. Репортер рассчитывал, что хоть один кадр окажется удачным.
   Картинка в видоискателе была такой мелкой, что он не заметил одной важной детали. Лишь напечатав снимки «до» и непосредственно «после» катастрофы, он обратил внимание на горящие на фоне ночного небосклона буквы.
   Это послание было способно взорвать мир по обе стороны земного шара.

Глава 14

   Президента Соединенных Штатов разбудил звонок главы аппарата Белого дома.
   — Неприятности с новым «шаттлом», сэр.
   — С «шаттлом»? — переспросил Президент, все еще пребывая во власти сладких снов.
   — "Релайент". С ним произошло то же, что с «Биобабблом».
   — Проклятие. Ни слова моей жене. Она найдет повод во всем обвинить меня.
   Чувствительный удар ногой по лодыжке лишний раз напомнил Президенту, что это не сон и его жена находится рядом с ним в постели.
   — Извини, — пробормотал он, скидывая одеяло. — Не узнал тебя с новой прической.
   Глава администрации, натянув махровый халат, вышел из спальни. Навстречу ему уже спешил глава аппарата.
   — Вы должны выступить перед нацией, — с тревогой в голосе произнес тот.
   — Текст уже готов? — буркнул Президент.
   — Надо бы предложить какое-нибудь правдоподобное объяснение, чтобы избежать всеобщей паники.
   — Предоставляю это вам, — сказал Президент, входя в кабинку лифта.
   Глава аппарата было последовал за ним, но наткнулся на мягкую, мучнистого цвета ладонь Президента.
   — Встретимся в Овальном кабинете. Через девять минут.
   — А куда вы сейчас? А-а, — понимающе протянул растерянный глава аппарата.
   Поднявшись в спальню Линкольна, Президент соединился с неутомимым Смитом. Тому потребовалось не более пяти секунд, чтобы стряхнуть с себя остатки сна, после чего в голосе его послышались знакомые кислые интонации.
   — Смит, только что был уничтожен космический челнок «Релайент». Угадывается тот же почерк, что и в случае с «Биобабблом».
   — Я займусь этим.
   — Мне казалось, вы уже занимаетесь этим.
   — Верно, но моим людям пока не удалось узнать ничего сколько-нибудь существенного. Но я продолжаю расследование.
   — Как прикажете объяснить все это американскому народу? Похоже, марсиане действительно решили похоронить нашу программу исследований космоса.
   — "Биобаббл" не имел отношения к космической программе, — пояснил Смит.
   — Попробуйте убедить в этом американцев, когда доктор Паган все время твердит, что мы впали в немилость к марсианам. Мне просто никто не поверит. Я не располагаю его авторитетом.
   — Сделайте все, что в ваших силах. Я прикажу моим людям немедленно заняться этим делом.
   Президент понизил голос, памятуя о том, что офис Первой леди находится по соседству:
   — Вы думаете, что кто-то вознамерился сорвать нашу космическую программу?
   Смит откашлялся и скупо проронил:
   — Я бы не исключал такую возможность.
   — Может быть, за этим стоят русские? Снова хотят ввязаться в драку?
   — Если не считать орбитальной станции «Мир», их космическая программа переживает не лучшие времена.
   — И с тех пор как месяц назад их «шаттлу» не удалось состыковаться с «Миром», они сидят на голодном пайке.
   — Вот именно. Так что русским просто нет смысла лезть в бутылку. Если на «Мире» произойдет чрезвычайная ситуация, наши «шаттлы» для них последняя надежда.
   — Видимо, вы правы. Таким образом, русских можно исключить.
   — Программы коммерческого освоения космоса сейчас активно разрабатывают китайцы, французы и японцы, — продолжал Смит. — Все они являются потенциальными конкурентами НАСА. Но я бы не спешил обвинять и их. У них просто нет соответствующей технологии.
   — Японцы последнее время стали совершенно невыносимы. Я ума не приложу, чем мы могли вывести их из себя.
   Смит предпочел избежать комментариев, хотя он-то знал — чем. Он сам приказал Римо и Чиуну наказать одну японскую корпорацию за акты коммерческого саботажа, о которых Президент ничего не знал. Японцы догадывались, что, когда на здание штаб-квартиры «Нишицу» в Осаке упал локомотив, за этим стояли американцы, однако предпочитали не выдвигать прямых обвинений, не желая обнаружить свою причастность к попыткам развалить систему железнодорожного сообщения США.
   — Я свяжусь с вами, господин Президент, — сказал Смит, прекращая разговор.
   Президент положил трубку и, завязав пояс халата, в мягких шлепанцах потащился к лифту. Кризисами, подобными этому, он мог заниматься только днем. Он терпеть не мог, когда его поднимали среди ночи. Ему требовался полноценный десятичасовой сон, иначе он весь день чувствовал себя не в своей тарелке.

* * *

   Харолд В. Смит взял чемоданчик спутниковой связи для выхода на телефонную линию КЮРЕ. В ту ночь он был избавлен от необходимости выслушивать нескончаемый храп своей жены. У него был благовидный предлог. Этот чемоданчик был единственным слабым пунктом в системе связи с Белым домом. Когда Смит отсутствовал на своем рабочем месте, звонок через компьютер направлялся в его кейс, в котором также был установлен мини-компьютер, соединенный с клиникой «Фолкрофт».
   Разумеется, все разговоры зашифровывались. Однако разговор, который передавался с наземной станции на спутник связи и снова на землю, мог быть перехвачен. Теоретически разговор даже можно было расшифровать при наличии соответствующего оборудования и времени — на это ушло бы лет пять, и разговор давно потерял бы свою актуальность. Так что Смит считал, что такая чрезвычайная линия связи вполне надежна.
   Поговорив с Президентом, Смит нажал кнопку с номером телефона Римо в Массачусетсе. Смит был человеком серым, внешне невзрачным. Серые глаза, пепельно-серые волосы, лицо цвета мореного дуба — все это вполне соответствовало его замкнутому, нелюдимому характеру. Недаром в ЦРУ, откуда он ушел более тридцати лет назад, его знали как Серого Призрака.
   Смит терпеливо ждал, зная, что мастер Синанджу сделает вид, что не слышит звонка, а Римо в свою очередь — в зависимости от настроения — мог либо в пику Чиуну также притвориться, что ничего не слышит, либо разбить телефон, чтобы не мешал ему спать.
   Этот номер не значился ни в одном справочнике, и у этих двоих не было ни друзей, ни знакомых, однако последнее время им докучали телефонные торговые агенты, которые могли позвонить в самое неудобное время, а Римо не любил, когда его беспокоят по пустякам.
   Наконец, на пятидесятом гудке Римо — бодрым и слегка раздраженным голосом — ответил:
   — Если опять хотите что-то мне впарить, я скормлю вам содержимое вашей мошонки.
   Смит откашлялся:
   — Это я.
   — Кто "я"?
   — Вы знаете мой голос, — осторожно сказал Смит, памятуя о том, что разговор шел через спутник.
   — Я знаю миллион голосов.
   Смит решил прекратить эти игры и перейти к делу.
   — Космический челнок «Релайент» был уничтожен на транспортере на полпути между ангаром и стартовой площадкой.
   Римо посерьезнел:
   — Есть жертвы?
   — Пока трудно сказать. Известно лишь, что астронавтов на борту не было. — Смит помолчал, затем добавил: — Римо, удар был как гром среди ясного неба. От «шаттла» осталась кучка золы.
   — Черт, кто-то пытается сорвать космическую программу.
   — "Биобаббл" не имел отношения к космической программе, — кисло заметил Смит.
   — Возможно, тот, кто это сделал, об этом не знал.
   — Возможно, — согласился Смит.
   — Кстати, — сказал Римо, — удалось отследить приятеля, который финансировал «Биобаббл»?
   — Нет. Я проверил все, частные и служебные, телефонные разговоры Амоса Буллы. Человека по имени Рубер Маворс среди его абонентов не было.
   — Его просто не существует. По крайней мере под таким именем.
   — Я проверил всех. Ни у одного из них не было средств на то, чтобы поддерживать «Биобаббл» на плаву.
   — Значит, вы что-то упустили, — сухо проронил Римо. — Если только не верите в марсиан, которые говорят по-латыни и обладают большим чувством юмора.
   — Римо, постарайтесь что-нибудь выяснить в космическом центре Кеннеди.
   — Он небось кишит детективами.
   — Да. Но вы видели последствия катастрофы на «Биобаббле». Я хочу знать, являются ли два эти события звеньями одной цепи.
   — Это все?
   — Возможно, наткнетесь на что-нибудь интересное.
   — Может, мне не брать с собой Чиуна?
   — Почему?
   — Потому что он слишком колоритная фигура для секретного расследования, — пояснил Римо.
   — А он согласится? — спросил Смит.
   — А почему нет?
   — Хорошо. Вам виднее. Вы знаете его лучше, чем я. Отправляйтесь под видом инспектора Национального совета по безопасности транспорта.
   — НСБТ! Они же расследуют только крушения самолетов и поездов!
   — Верно, но все агентства, имеющие отношение к этому делу, там скорее всего будут официально представлены. Если воспользоваться другой «крышей», у вас могут возникнуть нежелательные коллизии с ними.
   — Понял. Позвоню из Флориды.
   На этом разговор оборвался.
   Зайдя в комнату Чиуна, Римо увидел, что тот, одетый в кимоно цвета слоновой кости, укладывает свой спальный матрас.
   — Я еду с тобой, — тоном капризного ребенка изрек он.
   Римо был не в настроении спорить.
   — Папочка, — сказал он, — в этом нет смысла.
   — Я буду арбитром, — сказал Чиун.
   — Там будет настоящий зоопарк.
   — Тем более. Может, мне посчастливится встретить дотоле невиданных обезьян.
   — Послушай, зачем тебе ехать, когда тебе нечего там делать?
   В светло-карих глазах Чиуна появился таинственный блеск.
   — Я слышал, что американцы берут с собой в космос японцев, — сказал он.
   — Ну да. В этом году японский астронавт летал на «шаттле» — помогал спасать японский спутник. Не понимаю, при чем здесь это.
   — Чем кореец хуже японца?
   — Все не так просто, — уклончиво ответил Римо. — Ты должен пройти специальный отбор. И потом это требует многолетних тренировок.
   — Я тренировался всю свою жизнь.
   — Но не для полетов в космос.
   — В космосе есть ассасины и киллеры? — требовательным тоном спросил Чиун.
   — Кажется, таких пока не обнаружено, — признал Римо.
   — Мне приходилось уничтожать самых опасных киллеров на земле. Почему бы мне теперь не навестить безвоздушное пространство, где смерть предпочитает принимать другое — не человеческое — обличье?
   Римо лихорадочно соображал, что ответить ему на это. Чиун снизу вверх смотрел на него с надеждой во взоре. Его лысый череп приходился Римо по плечи.
   — Потому что ты слишком маленький, — нашелся Римо.
   — Что!
   — Честное слово. Дай тебе Бог здоровья, но для астронавта ты ростом не вышел.
   — Чем тебя не устраивает мой рост? — вспылил Чиун.
   — Астронавты надевают защитные скафандры, а скафандров твоего размера просто не бывает. Думаю, тебе не хватает дюйма два.
   Чиун пытливо смотрел в его глаза. Римо затаил дыхание.
   — Я так понимаю, что тебе, хромоногому, будет позволено вознестись на небеса? — спросил мастер Синанджу.
   — У меня и в мыслях нет выходить на орбиту, Чиун. Честное слово.
   — Когда я последний раз был в Китае, китайцы обещали мне, что я буду первым корейцем, который побывает в космосе.
   — Они хотели запустить тебя в никуда, Чиун. И ты прекрасно знаешь это. Они хотели прикончить тебя и решили, что проще всего будет посадить тебя на межконтинентальную баллистическую ракету.
   — Китайцам известно, что я работаю на американцев. Как и русским. Как все остальным смертельным врагам твоей нации.
   — Ну и что? Им же ничего не известно ни о КЮРЕ, ни даже обо мне.
   — Если земным странам это известно, значит, это не они совершают нападки на Новый Рим. Страх перед Синанджу не позволил бы им занести на него коварную руку. Следовательно, это происки другой, неземной, цивилизации.
   — Оставим марсиан в покое. Послушай, если уж ты настаиваешь на том, чтобы поехать вместе со мной, тогда давай поспешим.
   — Я еду, — решительно промолвил Чиун.
   — Только никаких пароходных кофров.
   Чиун презрительно фыркнул.
   — Я не буду готовиться к космической экспедиции, пока не получу официального приглашения. У меня есть гордость.
   — Вот и хорошо. Думаю, у тебя вряд ли сохранилась та «тройка», которую ты завел несколько лет назад в пору последнего увлечения Западом?
   — Если я появлюсь в таком наряде, это увеличит мои шансы отправиться за пределы земного мира?
   — Не повредит, — сказал Римо.
   — Тогда готовь алую колесницу. Я мигом.
   Римо, не в силах сдержать улыбки, пошел разогревать «колесницу».
   Эта самая колесница была одним из условий, оговоренных в контракте Римо. Римо настаивал, чтобы ему было предоставлено такое средство передвижения, в котором он чувствовал бы себя в безопасности в окружении безумных бостонских водил. Оно должно выдерживать боковые удары и удары в лоб, которых трудно избежать на улицах Бостона. Кроме того, оно должно быть красного цвета.
   Последняя колесница представляла собой бронит рованный вездеход многоцелевого назначения. Вид он имел довольно неказистый, но Римо решил, что и так сойдет. То, что годилось для Арнольда Шварценеггера, сгодится и для Римо, рассуждал он.
   Несмотря на минусовую температуру, двигатель завелся мгновенно.
   Минуту спустя из дома появился мастер Синанджу. Он был в строгой черной «тройке», которая ничем не отличалась бы от обычных костюмов, если бы не одна деталь — портной, идя навстречу пожеланиям Чиуна, скроил такие широкие рукава, что теперь они хлопали на ветру подобно шароварам.
   Это позволяло мастеру Синанджу прятать ладони в рукавах, чтобы не являть миру — которому по большому счету не было до него дела — своего позора в виде изувеченного ногтя.
   Чиун занял свое место, взревел мотор, и Римо сдал назад, выезжая со стоянки.
   Стояла ночь, и Юго-восточное шоссе было практически пустынно. Миновав туннель Тэда Уильямса, они прибыли в международный аэропорт Логана, оставили машину на стоянке и первым же рейсом вылетели в Орландо, штат Флорида. Этот рейс оказался последним в ту ночь.
   Самолет был не то чтобы совсем пустой, но стюардесс на борту было раза в два больше, чем пассажиров. Римо, испугавшись, как бы всем им не пришла в голову идея скоротать время полета у него на коленях, наклонился к Чиуну и шепнул ему на ухо:
   — Скажи им, что я в коме.
   — Но это же неправда, — возразил мастер Синанджу.
   — Я и не говорю, что это правда. Просто соври им ради меня.
   — Я сам придумаю, что им соврать, — буркнул Чиун.
   — Только соври так, чтобы меня не будили до конца полета. — С этими словами Римо подложил под голову подушку и мгновенно уснул.
   Первая стюардесса подошла к ним, как только «Боинг-747» взмыл в ночное небо.
   — Можете не беспокоиться, — сказал ей Чиун. — Он «голубой».
   — Да, он чем-то напоминает «голубого».
   — Он очень-очень «голубой».
   — Жаль, черт побери.
   Вторая приблизилась со словами:
   — Скажете мне, когда он проснется, хорошо?
   — Зачем? — не понял Чиун.
   — У меня кое-что есть для «голубых».
   — Он к тому же ВИЧ-инфицированный.
   — Он что, какая-нибудь знаменитость?
   — Он больной.
   — Ничего, просто нужен двойной презерватив. Скажите ему, о'кей?
   — Разумеется.
   Третья задумчиво промолвила:
   — Ну почему все приличные парни непременно либо гомики, либо женатые?
   — Потому что они не могут быть одновременно и тем и другим, — ответил мастер Синанджу.
   Когда шасси коснулись посадочной полосы, Римо проснулся и посмотрел в окно иллюминатора на пробегавшие мимо посадочные огни.
   — Прибыли? — спросил он.
   — Да.
   — Со стюардессами были проблемы?
   — Первой я сказал, что ты очень-очень счастлив, второй — что ты очень важная шишка и тебя нельзя будить ни при каких обстоятельствах, а третья выразила сожаление по поводу того, что ты женат.
   — Ты сказал, что я женат?
   — Да нет. Это была ее идея, — равнодушно проронил Чиун. — Просто я не стал с ней спорить.
   — Ты отлично справился, Чиун. С меня причитается.
   — Я сообщу, когда сочту нужным взыскать с тебя должок.
   Когда они выходили из самолета, стюардессы тепло попрощались с ними, причем каждая норовила пожать Римо руку. Римо не сопротивлялся; он был даже благодарен им за то, что не приставали к нему во время полета.
   Уже в здании аэровокзала он разжал ладонь, чтобы посмотреть, что за бумажки тайком совали ему в руку стюардессы. Он думал, что это будут обычные, написанные в спешке, записки с предложением позвонить.
   Каково же было его изумление, когда он увидел, что держит в руке несколько смятых проспектов на тему «Профилактика СПИДа».
   — Какого черта они мне это подсунули? — возмутился он и швырнул проспекты в ближайшую урну.
   — Наверное, решили, что ты спишь с кем ни попадя.
   — Я противник промискуитета.
   — Если ты возьмешь за правило назначать свидания первой встречной, то на твоем надгробном камне напишут, что ты пал жертвой этого самого промискуитета.
   — Часом не ты их надоумил? — Римо подозрительно покосился на него.
   — Похоть убивает, — ворчливо заметил Чиун, словно не слыша его вопроса. — Помни об этом, отдавая дань завихрениям молодости.
   — Увлечениям молодости, — поправил его Римо. — И не буди во мне зверя.
   — Только не жалуйся, когда обнаружишь, что твой зверь пожрал тебя всего.

Глава 15

   Иногда Радомир Эдуардович Рушенко забывал, кто он такой. Забыть, кто ты такой, было просто. Сложно было отказаться от большевистских замашек.
   Рушенко припарковал свою зловеще черную «Волгу» на Тверской перед небольшим ателье «Из цветочка», располагавшимся неподалеку от того места, где горела желтым цветом гигантская двойная арка «Макдоналдса», самого популярного ресторана в самом центре серой неприветливой Москвы. Сейчас город, с нависшими над ним серыми стальными тучами, казался особенно мрачным. Откуда-то из Сибири тянуло холодом и снегом.
   Рушенко вышел из машины и направился к невзрачному заведению. Над дверью звякнул звонок.
   Склонившийся над гладильной доской довольно пожилой портной с курчавыми волосами и огромными залысинами даже не поднял головы, пока тот не обратился к нему со словами:
   — Доброе утро, товарищ.
   — Я вам не товарищ, — осадил его портной.
   — Виноват. Хотел сказать, доброе утро, сударь.
   Портной удовлетворенно кивнул.
   Рушенко положил свой костюм на стол и сказал:
   — Это потребует особенного внимания.
   Портной кивнул в сторону примерочной. Рушенко вошел в кабинку, задернул красные шторы и, услышав, как из гладильного пресса с шипением вырвалась струя пара, осторожно повернул крючок вешалки.
   Задняя стенка кабинки начала вращаться, подвешенная на невидимых центральных петлях. Рушенко поспешил сделать шаг назад. Когда деревянная панель закончила свое вращение, Рушенко оказался в недрах самой засекреченной из всех российских секретных организаций.
   Некогда в России существовала царская охранка. Потом ЧК. Потом ВЧК. Потом ОГПУ, НКВД, НКГБ, МВД и КГБ. Теперь была ФСБ, беззубое учреждение, годное разве лишь на то, чтобы охранять архивы бывшего КГБ и вести бездарную чеченскую войну.
   Лучшие умы бывшего КГБ, которых тошнило от всех этих разрядок, перестроек и гласности и которые не хотели отвечать за последствия провальной политики, объединились, чтобы создать свое собственное подпольное министерство, неподотчетное гнилым кремлевским демократам. Пока не наступит красный день календаря, когда будет восстановлена власть Советов, они будут действовать тайно — наблюдать, устраивать заговоры, чтобы уберечь матушку Русь от зла, которое в те дни заключалось в ней самой, а также в ее некомпетентных, погрязших в пьянстве лидерах.
   Шаги полковника Рушенко гулким эхом разносились по коридору. Наконец перед ним оказалась стальная никелированная дверь. На ней не было никакой таблички. Повесить табличку значило бы дать имя организации, которой официально не существовало в природе.
   Поначалу ее называли «Щит» — по аналогии с эмблемой КГБ, на которой были изображены щит и меч. В организации не вели никаких бумаг, не оставляли никаких протоколов, не заводили никаких досье. Однако с течением времени в целях конспирации было решено отказаться даже от названия. Организация, не имеющая официального статуса, не должна иметь и названия, рассуждал полковник Рушенко, главный мозг «Щита».
   Его «министерство» время от времени меняло штаб-квартиры. Сначала оно располагалось в одной из московских тюрем. Затем маскировалось под издательский дом, специализировавшийся на русскоязычных версиях «Унесенных ветром».
   Идея последнего перевоплощения принадлежала полковнику Рушенко. Отсюда его люди могли следить за американским ФБР, которое в эти безумные дни имело наглость открыть филиал в Москве, в той же части города.
   В двери была вмонтирована медная решетка микрофона. На уровне глаз сквозь оптическую линзу на него был направлен красновато мерцавший лазерный луч.
   — Имя, — проскрипела решетка.
   — Радомир Эдуардович. Полковник.
   — Поднесите подушечки пальцев к световодам.
   Рушенко прикоснулся пальцами к пяти светлым пятнам, которые появились в двери чуть ниже оптической линзы. Когда отпечатки пальцев полковника были таким образом идентифицированы, тот же скрипучий голос предложил ему заглянуть в горевшую красным огоньком лазерную линзу.
   Лазерный луч, который — если отпечатки пальцев совпадали — был совершенно безвреден, начал сканировать уникальный рисунок сетчатки глаза полковника. Только после этого дверь бесшумно отворилась. Если бы процедура опознания дала негативные результаты, итог был бы плачевным — лазер оставил бы в черепе полковника сквозную дыру
   Интерьер приемной был выдержан в строгом стиле советской бюрократии. За массивным столом сидела блондинка секретарша в скромной темно-бордовой юбке и красной шерстяной водолазке. Секретарши менялись каждый месяц. Каждый месяц это была новая патриотка, готовая в случае чего принять яд, чтобы унести с собой в могилу секреты «Щита».
   — Вас ждут, товарищ.
   Услышав привычное, милое его сердцу обращение, Рушенко не смог сдержать улыбки:
   — Спасибо, товарищ.
   Теперь все вокруг вдруг заделались сударями да господами. Для Рушенко, воспитанного старым режимом, эти высокопарные слова звучали чудовищными анахронизмами и неприятно резали слух. Только здесь, в мрачных лабиринтах «Щита», было принято обращаться друг к другу по-старому — «товарищ».
   В красном, лишенном окон, зале для совещаний (он освещался мощными лампами, которые несколько сглаживали тягостное ощущение, возникавшее из-за отсутствия дневного света) полковника Рушенко ждали руководители различных подразделений. Они собирались здесь лишь в случае кризиса, или получив особо важные разведданные, или для принятия принципиальных политических решений. Все были в одинаковых полувоенных френчах без всяких знаков различия. Полковник Рушенко снял пальто и каракулевую шапку, оставшись в таком же френче.
   — В Штатах имело место чрезвычайное происшествие, — сообщил ему бывший оперативник КГБ (как и сам Рушенко), имени которого он не знал.
   — Это интересно, — сказал полковник.
   — Сооружение, именуемое «Биобаббл», было уничтожено неизвестной силой непонятного происхождения.
   — Бомба?
   — Непохоже. Скорее луч.
   — Лазер?
   — Лазеров, обладающих такой разрушительной силой, насколько нам известно, не существует. Чтобы произвести разрушение такого масштаба, необходим направленный лазерный пучок, покрывающий площадь примерно в полтора гектара.
   Молчаливые люди с каменными выражениями на лицах обменялись тревожными взглядами. В целях конспирации никто из присутствующих не знал друг друга по имени. Чтобы обеспечить их анонимность, человек, некогда завербовавший их, выполнив свою миссию, героически покончил с собой.
   — Звездные войны? — предположил кто-то.
   Рушенко покачал головой.
   — Незаметно вывести на орбиту лазер такого размера невозможно. Вряд ли это некое новое оружие в рамках якобы закрытой программы СОИ.
   — Может быть, наши? — спросил человек с косматой шевелюрой и подозрительными грузинскими глазками.
   — Жириновский что-то болтает об «Элиптиконе», — заметил некто с эстонским акцентом.
   Рушенко снова скептически покачал тяжелым, выраженного монголоидного типа черепом.
   — Жириновский несет вздор. Но он для нас полезен.
   — Полковник Рушенко, в моем распоряжении имеется копия документа из архивов КГБ. В нем речь идет об оружии, аналогичном этому.