Страница:
На самом деле адмирал пошел даже на то, чтобы выставить вдоль лондонской дороги дозоры из моряков, а у Ярмута — сторожевое судно с приказом предупреждать его и мешать проезду любого посланника королевы. Весь день на протяжении 12 и 13 сентября эскадра Дрейка заглатывала в свои трюмы орудия, продовольственные припасы и прочее снаряжение.
Возможно, это была лишь ложная тревога, но когда дозорные Дрейка на лондонской дороге примчались что есть мочи в Плимут — это было на утренней заре 14-го — и, еще не отдышавшись, сообщили, что в Тейвистоке остановился перекусить гонец королевы, собираясь заодно поменять лошадей, адмирал повернулся к капитану своего флагмана. Чувствуя, что задул свежий ветер, хотя небо и было пасмурным с дождевыми облаками, он коротко отчеканил:
— Срочно передайте сигнал поднять якорь. Клянусь Богом, им меня не остановить!
Жители городка столпились на барбикане, большой проходной башне, стояли рядами у различных причалов и даже вышли на еще не достроенный мол. Те, кто находился на каперских и других судах, не сопровождающих экспедицию, смотрели, как распускаются паруса одного за другим двадцати семи кораблей, входящих в эскадру Дрейка. Большинство из них выглядели совсем крошечными и на самом деле такими и были, ведь тоннаж их не дотягивал до ста тонн.
В сущности, в поход уходили только три действительно крупных корабля: шестисоттонный флагманский корабль «Бонавентур»с вымпелом Дрейка и флагом с крестом Святого Георгия, четырехсоттонный галион «Лестер»с флагом контр-адмирала Ноллиса — кузена самой Глорианы, а также двухсотпятидесятитонный корабль «Подспорье», принадлежавший королеве и находившийся под командованием сварливого капитана Уильяма Винтера. Слаба и ничтожно мала эта эскадра, чтобы с нею бросать вызов мощи Испании и Португалии, неоспоримо властвующих на Семи Морях — так мрачно брюзжало претенциозное дурачье. Любая из этих больших каракк, поправлявших теперь такелаж в Лиссабоне и Кадисе, могла выставить больше пушек, чем любая шестерка самых мощных военных кораблей Дрейка.
— Да, корабли его маловаты, — заметил один суровый капитан купеческого судна, — но обратите внимание на имена людей, которые командуют ими: Фробишер, Винтер, Ноллис, один Хоукинс и два Дрейка! — Он был прав. С этой эскадрой в поход отправлялись люди, чье постоянство, сила духа и выносливость определяли судьбу не только Европы, но и всего мира на протяжении многих последующих веков.
Один за другим их корабли выскальзывали из гавани с поднимающимися и опускающимися парусами до тех пор, пока дующий с берега ветер не наполнял их ровно и до краев, одновременно развевая белые флаги с кроваво-красным крестом Святого Георгия. Береговой бриз сносил в море и дым салютов, зажигаемых каждым кораблем при прохождении мимо сторожевого форта, мимо Барбикана, охраняющего Плимут и часть рейда.
На борту кораблей люди с жадностью смотрели в открытое море, и только немногие еще поглядывали назад на крутые холмы и зеленые луга Девона, все уменьшающиеся за кормой. Разве не ждали их впереди за бушпритами богатства Испании и Индии? Если им позволяли обязанности, матросы и благородные господа устремляли глаза к шканцам «Бонавентура», где в ярко-синей одежде стоял невысокий прямой человек. Наконец-то отплыли они с Золотым адмиралом, отплыли, чтобы узнать, какая их ждет судьба в тех далеких землях за горизонтом.
Глава 6
Глава 7
Возможно, это была лишь ложная тревога, но когда дозорные Дрейка на лондонской дороге примчались что есть мочи в Плимут — это было на утренней заре 14-го — и, еще не отдышавшись, сообщили, что в Тейвистоке остановился перекусить гонец королевы, собираясь заодно поменять лошадей, адмирал повернулся к капитану своего флагмана. Чувствуя, что задул свежий ветер, хотя небо и было пасмурным с дождевыми облаками, он коротко отчеканил:
— Срочно передайте сигнал поднять якорь. Клянусь Богом, им меня не остановить!
Жители городка столпились на барбикане, большой проходной башне, стояли рядами у различных причалов и даже вышли на еще не достроенный мол. Те, кто находился на каперских и других судах, не сопровождающих экспедицию, смотрели, как распускаются паруса одного за другим двадцати семи кораблей, входящих в эскадру Дрейка. Большинство из них выглядели совсем крошечными и на самом деле такими и были, ведь тоннаж их не дотягивал до ста тонн.
В сущности, в поход уходили только три действительно крупных корабля: шестисоттонный флагманский корабль «Бонавентур»с вымпелом Дрейка и флагом с крестом Святого Георгия, четырехсоттонный галион «Лестер»с флагом контр-адмирала Ноллиса — кузена самой Глорианы, а также двухсотпятидесятитонный корабль «Подспорье», принадлежавший королеве и находившийся под командованием сварливого капитана Уильяма Винтера. Слаба и ничтожно мала эта эскадра, чтобы с нею бросать вызов мощи Испании и Португалии, неоспоримо властвующих на Семи Морях — так мрачно брюзжало претенциозное дурачье. Любая из этих больших каракк, поправлявших теперь такелаж в Лиссабоне и Кадисе, могла выставить больше пушек, чем любая шестерка самых мощных военных кораблей Дрейка.
— Да, корабли его маловаты, — заметил один суровый капитан купеческого судна, — но обратите внимание на имена людей, которые командуют ими: Фробишер, Винтер, Ноллис, один Хоукинс и два Дрейка! — Он был прав. С этой эскадрой в поход отправлялись люди, чье постоянство, сила духа и выносливость определяли судьбу не только Европы, но и всего мира на протяжении многих последующих веков.
Один за другим их корабли выскальзывали из гавани с поднимающимися и опускающимися парусами до тех пор, пока дующий с берега ветер не наполнял их ровно и до краев, одновременно развевая белые флаги с кроваво-красным крестом Святого Георгия. Береговой бриз сносил в море и дым салютов, зажигаемых каждым кораблем при прохождении мимо сторожевого форта, мимо Барбикана, охраняющего Плимут и часть рейда.
На борту кораблей люди с жадностью смотрели в открытое море, и только немногие еще поглядывали назад на крутые холмы и зеленые луга Девона, все уменьшающиеся за кормой. Разве не ждали их впереди за бушпритами богатства Испании и Индии? Если им позволяли обязанности, матросы и благородные господа устремляли глаза к шканцам «Бонавентура», где в ярко-синей одежде стоял невысокий прямой человек. Наконец-то отплыли они с Золотым адмиралом, отплыли, чтобы узнать, какая их ждет судьба в тех далеких землях за горизонтом.
Глава 6
К БУХТЕ ВИГО
Под все более палящим солнцем армада сэра Френсиса Дрейка — люди сухопутные постоянно удивлялись, как часто на судах королевы употреблялись испанские и португальские морские термины, — пробороздила вечно изменчивый Бискайский залив. За два дня перед этим она попала в жестокий шторм, разметавший эскадру и угнавший пинассу «Спидуэлл» назад в Плимут.
Наступило воскресенье, и корабль ее величества «Бонавентур» поднял все флаги, а адмирал прочел со шканцев очень яркую проповедь.
Среди слушающих ее дворян находился некий сквайр Хьюберт Коффин. Его сотоварищи считали этого молодого джентльмена веселым, остроумным и проницательным, потому что, по его оценке, Золотой адмирал лишь совсем незначительно по всемогуществу отличался от самого Господа Бога.
Возможно, потому, что сквайр и Уайэтт были почти ровесниками и жадно поглощали все, что могли узнать о навигационном искусстве, между ними возникло взаимоуважение. По большей части именно от молодого Коффина Уайэтт приобрел ценные знания, касающиеся артиллерийского дела и умения поддерживать дисциплину. Например, Коффин объяснил ему, что, когда начинается сражение, солдаты с аркебузами и пиками посылаются на возвышающиеся полубак и полуют галиона, тогда как здоровенные бомбардиры, вооруженные гранатами, забирались на боевые марсы, которые едва ли больше, чем бочки из-под солонины.
— На этом военном корабле и большинстве других морские офицеры, — Коффин вытянул длинный загорелый палец, — это капитан, на торговом судне ты бы называл его «мастер», потом ответственный за хозяйство боцман и помощник боцмана, затем канонир и помощник канонира. — Хотя Генри Уайэтт давно уже это знал, он промолчал, не желая перебивать своего приятеля. — Затем идут старшие моряки; обычно они делятся на младших офицеров и тех моряков, которые управляют парусами. Они все получают по десять шиллингов в месяц. Ниже стоят йонкеры, или обыкновенные матросы; затем кренгельсы, или корабельные ученики, и, наконец, эти бедолаги, которых зовут юнгами.
— Хорошо. Но меня больше всего интересует артиллерия, — признался Уайэтт, когда они помедлили у основания бизань-мачты с латинским треугольным парусом. Был там и второй бизань, поменьше, расположенный от первого ближе к корме, а потому, что это был первый из кораблей королевы, на котором поднимали второй бизань, он стал известен под названием «бизань Бонавентура».
Подчиняясь движению палубы вверх и вниз, они пересекли ее поперек, чтобы видеть другие корабли эскадры или «армады», как настоятельно рекомендовал называть эскадру Коффин, растянувшиеся в длинный неровный строй. Они бороздили синие воды Бискайского залива, и их паруса казались неестественно чистыми в этом ярком солнечном свете.
— Артиллерийское дело? Друг Уайэтт, ты обратился к кому следует, — рассмеялся Коффин. — Я целиком и полностью за порох. Что бы там старики ни говорили, длинный лук и даже арбалеты уже свое отжили. Войны будущего будут выигрываться порохом.
Он похлопал по длинному пушечному стволу и, перейдя на серьезный тон, стал объяснять:
— Перед нами полу пушка, способная выбросить тридцатифунтовое железное ядро на расстояние тысячи семисот ярдов. Конечно, точно не угадаешь, куда оно попадет при такой дальности орудийного огня, — добавил Коффин, ослабляя простой суконный воротник, который он носил вместо брыжей. — Но для ядра это громадное расстояние, ведь так?
— Верно. Сколько людей требуется для обслуживания этого орудия? — Уайэтт пробежал глазами по сбивающей с толку путанице талей и канатов, которыми орудие крепилось к палубе и борту.
— Четверо канониров, — последовал незамедлительный ответ. — Разумеется, для самого тяжелого орудия, которое мы сейчас устанавливаем, потребуется шесть канониров. — Он повернулся и указал рукой. — Вон там, друг Уайэтт, у нас кулеврина, отличнейшее орудие, бьет семнадцатифунтовыми ядрами примерно на две тысячи пятьсот ярдов.
— Ого, это же больше чем полмили! — удивился Уайэтт, затем в его ярко-синих глазах появилась подозрительность. — Уж верно, друг Коффин, ты меня разыгрываешь?
— Да нет же. Завтра получишь доказательство тому, что я говорю, так как ручаюсь, что к тому времени сэр Френсис распорядится насчет учебной стрельбы. По этому поводу другие капитаны наверняка разворчатся как голодные медведи, а джентльмены будут ругаться и кукситься. Хотя наше судно и не так хорошо вооружено, как те новые корабли, которые, как мы слышали, строятся в Дептфорде, однако мы устанавливаем восемь полупушек по каждому борту.
— А как называются те небольшие пушки, установленные у нас на юте и на полубаке?
— Это камнеметные орудия, они стреляют каменными ядрами. Следующие по величине — полукулеврины. Все они называются осадной артиллерией, обладая небольшой дальностью огня, но мощным выстрелом. Затем у нас есть убойные орудия, стреляющие исключительно картечью, такие, как вон те пушки, что стоят вдоль поручня, а двухфунтовые фальконеты охраняют наш шкафут. Эти орудия заряжаются с казенной части, и дальность огня у них очень небольшая, потому что главное их назначение — отражать идущих на абордаж; мощность выстрела у них теряется из-за плохо подогнанных замков на казенной части.
Коффин все рассказывал и рассказывал до тех пор, пока голова у Уайэтта не закружилась от незнакомых слов; тем не менее он приготовился запомнить их все до одного.
Этот сентябрьский денек был таким, о каком обычно мечтают выходящие в плавание моряки: теплый, но не переходящий в зной воздух; наверху поскрипывали реи, создавая мягкий аккомпанемент ветру, тренькающему в брасах, фалах и вантах. Правильно или ошибочно, но поговаривали, что завтра на горизонте покажется берег Испании. Поэтому будут учения по внедрению автоматизма действий при орудии и стрельба по мишени.
— Подожди, пока не послужишь на каком-нибудь другом из наших кораблей, — заметил Коффин. — Вот тогда убедишься, что сэр Френсис поступает умно, когда настаивает на том, чтобы люди, несущие разные обязанности, держались своего места на корабле и чтобы строгое подчинение приказам стало неукоснительным правилом. Боже! Почти на всех других кораблях ты услышишь пререкания и игру словами, если приказ не нравится; бывает, матросы просто-напросто игнорируют такую команду и это им сходит с рук. Так было на «Черном медведе», на нем я ходил к западному побережью Африки по заданию сэра Джона Хоукинса. Джентльмены на судне избегали простых матросов и держались в сторонке, отказываясь выполнять какую-либо работу, связанную с навигацией. Их дело воевать, говорили они. Что еще хуже, большинство из них держали слуг, которым запрещалось пальцем пошевелить в деле управления судном, даже если их собственная жизнь висела на волоске.
На юте зазвучали трубы, и группы блестяще одетых джентльменов удалились, чтобы принять участие в послеполуденной трапезе. В этой эскадре, как и в большинстве других, еда подавалась только два раза в день, тогда как те, кто состоял в низшем ранге, сами готовили суточные рационы, склоняясь над огнем, разведенным на ящиках с песком в районе полубака.
Как обычно, если позволяла морская погода, сэр Френсис Дрейк обедал с помпой. Он откровенно наслаждался тем фактом, что сын бедного приходского священника может потчеваться, имея двух мальчиков на подхвате: один передавал ему еду или подставлял медный таз, в который он сплевывал воду при полоскании рта, другой готов был наполнить кубок из чистого золота сию же минуту, как тот становился пустым.
В большущем кресле с деревянной резьбой, обитом тисненой кожей, адмирал казался почти малышом, особенно если справа от него возвышалась фигура восседающего за столом старшего сержанта Энтони Пауэлла, великана валлийца со смуглым лицом. Последующим поколениям старшина будет известен как генерал-майор Пауэлл. Присутствовали также два полевых капрала Дрейка — позже ставших бригадирами. Генерал-лейтенант Карлейль с интересом отметил, что сегодня к адмиральскому столу приглашены в основном армейские офицеры. Дрейк, разумеется, получал немалое удовлетворение от того, что под его командованием оказались как флотские, так и армейские элементы.
Какое-то время адмирал молча старался разжевать кусок определенно жесткой говядины, задаваясь вопросом, догадываются ли другие о его беспокойстве относительно следующих нескольких дней. Они конечно же видели мощь Испании на суше и на воде, продемонстрированную ею в Средиземном море и Нидерландах, и все как один знали, какая ужасная доля поджидает еретиков, воюющих против самого его католического величества, если они попадают в плен. Едва ли нашелся бы за этим столом человек, не потерявший родственника или близкого друга по вине Святой инквизиции.
Тем не менее сердце Дрейка стучало сильнее при мысли, что он командует крупнейшей морской экспедицией, когда-либо отплывавшей от берегов Англии. Не то чтобы это была последняя такого рода эскадра или самая сильная: пройдет еще два-три года — и флот Англии получит те прекрасные корабли и галионы, которые сэр Джон Хоукинс проектировал и закладывал с неисчерпаемой сноровкой, проницательностью и воображением, — но она стала первой. И кто, интересно, должен будет командовать великолепными новыми кораблями, как не некий Френсис Дрейк? Не светит ли ему еще графский титул, если только некоторые нынешние планы его и расчеты окажутся плодотворными?
Дрейк отложил столовый нож и, орудуя «пальцами учтивости» — большим и третьим пальцами левой руки, — поднял последний кусок говядины и поднес его к обросшим бородой губам. Он заметил, что Кристофер Карлейль изучает его с насмешливым выражением в серо-стальных глазах.
— Ручаюсь, что могу прочесть ваши мысли. — Дрейк улыбнулся, заслышав мягкие звуки музыки, исполняемой на виолах парочкой музыкантов, примостившихся на сходном трапе. — Вы думаете: «Чума и оспа на адмирала за то, что молчит о своем намерении»?
Напряженно сжатый рот Карлейля слегка расслабился.
— В самую точку, сэр Френсис. Действительно, ваши полевые капралы, старшина и я хотят обсудить с вами высадку на берег и то, какую применять тактику.
— Точно. — Капрал Симпсон кивнул в согласии с легкой носовой качкой «Бонавентура». — В чем же конкретно заключается наше предприятие, сэр Френсис?
— Во-первых, я намерен добиться безусловного освобождения наших соотечественников и их судов вместе с товарами, — тут же последовал ответ. — Кроме того, я нанесу как можно больше вреда испанскому торговому флоту. — Адмирал нахмурился. — Ох, жаль, что мне запрещено сжигать их порты.
— Но, разумеется, мы можем их пограбить? — полюбопытствовал Пауэлл. Большая темно-красная родинка на правой щеке валлийца подчеркивала голубизну его глаз. Раздвоенная борода казалась густой и жесткой, как шерсть на спине медведя.
— Да, нам разрешено грабить, но, при любых обстоятельствах, не более чем на половину лье в глубь материка. Как вам, наверное, известно, дружище Пауэлл, солдаты, с которыми мы будем сражаться в самой Испании, по качеству намного будут превосходить тех несчастных, измученных лихорадкой чертей, которых мы так часто встречали в Карибском море и на северо-восточном побережье Америки.
Один за другим гости отодвигались на табуретах от стола и извлекали из тяжелых кожаных футляров глиняные трубки, которые набивали табаком из позолоченной свинцовой табакерки, подносимой пажами Френсиса Дрейка. Дрейк про себя улыбался: все ведь знали, что ни Симпсон, ни Пауэлл не получали удовольствия от курения. Даже Кристофер Карлейль неуклюже обращался со своей трубкой и то и дело сплевывал в поставленный у стола рукомойник; но поскольку было модно курить табак, он курил — кашлял, но курил, — и яростно вытирал слезящиеся глаза.
— Дорогие друзья, я намерен нанести удар по Байоне, что на побережье бухты Виго, — просто объявил Дрейк. — В Виго хорошая якорная стоянка, где мы можем рассортировать наши запасы — ведь знает Бог, у нас имеется в этом нужда — и позволить нашим солдатам размяться.
Карлейль сплюнул и энергично кивнул.
— Чем скорее, тем лучше — вот мое мнение. Все наши корабли чересчур переполнены: один человек на каждые две тонны корабельного тоннажа — это слишком рискованно. Я все время держал пальцы скрещенными, чтобы, не дай Бог, не разразилась какая-нибудь оспа или чума. А что! Ведь Ноллис заявляет, что на «Подспорье» солдаты находятся в такой тесноте, что многие не в состоянии вытянуться на палубе в полный рост, когда ложатся спать.
— Но почему Байона? — Капрал Симпсон слыл человеком немногословным, но слова, когда он начинал говорить, были в основном богохульные.
— Большое число наших задержанных судов находится именно там и в других портах бухты Вито.
Старшина ухмыльнулся, вытирая соус с седеющей бороды.
— А в этой Байоне нет ли случайно богатого собора и нескольких больших церквей и монастырей?
При словах «церкви и монастыри» на этих жестких обветренных лицах, окруживших обеденный стол сэра Френсиса Дрейка, появилось голодно-задумчивое выражение.
— Есть, — с легкостью признался адмирал. — Кажется, я о таких слыхал. Но из-за этой переполненности, о которой говорил Кит, нам нужны дополнительные суда снабжения. Те, что мы привели из Англии, годятся только на короткое плавание, а… — Он осекся, нарочно давая своим подчиненным понять, что этот поход может оказаться весьма продолжительным.
Он уже мог представить себе их дебаты насчет того, не предначертано ли их экспедиции появиться внезапно в Средиземном море, чтобы напасть неожиданно на порты восточного побережья Испании, или они поплывут на юг, чтоб перехватывать идущие с западного побережья Африки каракки, груженные золотом и специями.
— Когда мы станем на некотором расстоянии от Байоны, — информировал Дрейк Карлейля сквозь пахучую серую табачную дымку, — один отряд высадится севернее, а другой южнее Байоны. Я же тем временем поведу третий отряд прямо в город.
Во взглядах собравшихся офицеров выразилось краткое изумление. Дрейк говорил так непринужденно, словно они намеревались обложить медведя в берлоге, а не предпринять дерзкое и совершенно беспрецедентное нападение на собственные владения испанского короля. Ну да, его поведение предполагало, будто он собирался повести могучую армию на слабые и почти беззащитные крепости, а не слабо дисциплинированные и плохо организованные отряды численностью менее тысячи измотанных морской качкой солдат против мощнейшей, лучше всех управляемой армии христианского, а уж если на то пошло, то и целого мира.
Наступило воскресенье, и корабль ее величества «Бонавентур» поднял все флаги, а адмирал прочел со шканцев очень яркую проповедь.
Среди слушающих ее дворян находился некий сквайр Хьюберт Коффин. Его сотоварищи считали этого молодого джентльмена веселым, остроумным и проницательным, потому что, по его оценке, Золотой адмирал лишь совсем незначительно по всемогуществу отличался от самого Господа Бога.
Возможно, потому, что сквайр и Уайэтт были почти ровесниками и жадно поглощали все, что могли узнать о навигационном искусстве, между ними возникло взаимоуважение. По большей части именно от молодого Коффина Уайэтт приобрел ценные знания, касающиеся артиллерийского дела и умения поддерживать дисциплину. Например, Коффин объяснил ему, что, когда начинается сражение, солдаты с аркебузами и пиками посылаются на возвышающиеся полубак и полуют галиона, тогда как здоровенные бомбардиры, вооруженные гранатами, забирались на боевые марсы, которые едва ли больше, чем бочки из-под солонины.
— На этом военном корабле и большинстве других морские офицеры, — Коффин вытянул длинный загорелый палец, — это капитан, на торговом судне ты бы называл его «мастер», потом ответственный за хозяйство боцман и помощник боцмана, затем канонир и помощник канонира. — Хотя Генри Уайэтт давно уже это знал, он промолчал, не желая перебивать своего приятеля. — Затем идут старшие моряки; обычно они делятся на младших офицеров и тех моряков, которые управляют парусами. Они все получают по десять шиллингов в месяц. Ниже стоят йонкеры, или обыкновенные матросы; затем кренгельсы, или корабельные ученики, и, наконец, эти бедолаги, которых зовут юнгами.
— Хорошо. Но меня больше всего интересует артиллерия, — признался Уайэтт, когда они помедлили у основания бизань-мачты с латинским треугольным парусом. Был там и второй бизань, поменьше, расположенный от первого ближе к корме, а потому, что это был первый из кораблей королевы, на котором поднимали второй бизань, он стал известен под названием «бизань Бонавентура».
Подчиняясь движению палубы вверх и вниз, они пересекли ее поперек, чтобы видеть другие корабли эскадры или «армады», как настоятельно рекомендовал называть эскадру Коффин, растянувшиеся в длинный неровный строй. Они бороздили синие воды Бискайского залива, и их паруса казались неестественно чистыми в этом ярком солнечном свете.
— Артиллерийское дело? Друг Уайэтт, ты обратился к кому следует, — рассмеялся Коффин. — Я целиком и полностью за порох. Что бы там старики ни говорили, длинный лук и даже арбалеты уже свое отжили. Войны будущего будут выигрываться порохом.
Он похлопал по длинному пушечному стволу и, перейдя на серьезный тон, стал объяснять:
— Перед нами полу пушка, способная выбросить тридцатифунтовое железное ядро на расстояние тысячи семисот ярдов. Конечно, точно не угадаешь, куда оно попадет при такой дальности орудийного огня, — добавил Коффин, ослабляя простой суконный воротник, который он носил вместо брыжей. — Но для ядра это громадное расстояние, ведь так?
— Верно. Сколько людей требуется для обслуживания этого орудия? — Уайэтт пробежал глазами по сбивающей с толку путанице талей и канатов, которыми орудие крепилось к палубе и борту.
— Четверо канониров, — последовал незамедлительный ответ. — Разумеется, для самого тяжелого орудия, которое мы сейчас устанавливаем, потребуется шесть канониров. — Он повернулся и указал рукой. — Вон там, друг Уайэтт, у нас кулеврина, отличнейшее орудие, бьет семнадцатифунтовыми ядрами примерно на две тысячи пятьсот ярдов.
— Ого, это же больше чем полмили! — удивился Уайэтт, затем в его ярко-синих глазах появилась подозрительность. — Уж верно, друг Коффин, ты меня разыгрываешь?
— Да нет же. Завтра получишь доказательство тому, что я говорю, так как ручаюсь, что к тому времени сэр Френсис распорядится насчет учебной стрельбы. По этому поводу другие капитаны наверняка разворчатся как голодные медведи, а джентльмены будут ругаться и кукситься. Хотя наше судно и не так хорошо вооружено, как те новые корабли, которые, как мы слышали, строятся в Дептфорде, однако мы устанавливаем восемь полупушек по каждому борту.
— А как называются те небольшие пушки, установленные у нас на юте и на полубаке?
— Это камнеметные орудия, они стреляют каменными ядрами. Следующие по величине — полукулеврины. Все они называются осадной артиллерией, обладая небольшой дальностью огня, но мощным выстрелом. Затем у нас есть убойные орудия, стреляющие исключительно картечью, такие, как вон те пушки, что стоят вдоль поручня, а двухфунтовые фальконеты охраняют наш шкафут. Эти орудия заряжаются с казенной части, и дальность огня у них очень небольшая, потому что главное их назначение — отражать идущих на абордаж; мощность выстрела у них теряется из-за плохо подогнанных замков на казенной части.
Коффин все рассказывал и рассказывал до тех пор, пока голова у Уайэтта не закружилась от незнакомых слов; тем не менее он приготовился запомнить их все до одного.
Этот сентябрьский денек был таким, о каком обычно мечтают выходящие в плавание моряки: теплый, но не переходящий в зной воздух; наверху поскрипывали реи, создавая мягкий аккомпанемент ветру, тренькающему в брасах, фалах и вантах. Правильно или ошибочно, но поговаривали, что завтра на горизонте покажется берег Испании. Поэтому будут учения по внедрению автоматизма действий при орудии и стрельба по мишени.
— Подожди, пока не послужишь на каком-нибудь другом из наших кораблей, — заметил Коффин. — Вот тогда убедишься, что сэр Френсис поступает умно, когда настаивает на том, чтобы люди, несущие разные обязанности, держались своего места на корабле и чтобы строгое подчинение приказам стало неукоснительным правилом. Боже! Почти на всех других кораблях ты услышишь пререкания и игру словами, если приказ не нравится; бывает, матросы просто-напросто игнорируют такую команду и это им сходит с рук. Так было на «Черном медведе», на нем я ходил к западному побережью Африки по заданию сэра Джона Хоукинса. Джентльмены на судне избегали простых матросов и держались в сторонке, отказываясь выполнять какую-либо работу, связанную с навигацией. Их дело воевать, говорили они. Что еще хуже, большинство из них держали слуг, которым запрещалось пальцем пошевелить в деле управления судном, даже если их собственная жизнь висела на волоске.
На юте зазвучали трубы, и группы блестяще одетых джентльменов удалились, чтобы принять участие в послеполуденной трапезе. В этой эскадре, как и в большинстве других, еда подавалась только два раза в день, тогда как те, кто состоял в низшем ранге, сами готовили суточные рационы, склоняясь над огнем, разведенным на ящиках с песком в районе полубака.
Как обычно, если позволяла морская погода, сэр Френсис Дрейк обедал с помпой. Он откровенно наслаждался тем фактом, что сын бедного приходского священника может потчеваться, имея двух мальчиков на подхвате: один передавал ему еду или подставлял медный таз, в который он сплевывал воду при полоскании рта, другой готов был наполнить кубок из чистого золота сию же минуту, как тот становился пустым.
В большущем кресле с деревянной резьбой, обитом тисненой кожей, адмирал казался почти малышом, особенно если справа от него возвышалась фигура восседающего за столом старшего сержанта Энтони Пауэлла, великана валлийца со смуглым лицом. Последующим поколениям старшина будет известен как генерал-майор Пауэлл. Присутствовали также два полевых капрала Дрейка — позже ставших бригадирами. Генерал-лейтенант Карлейль с интересом отметил, что сегодня к адмиральскому столу приглашены в основном армейские офицеры. Дрейк, разумеется, получал немалое удовлетворение от того, что под его командованием оказались как флотские, так и армейские элементы.
Какое-то время адмирал молча старался разжевать кусок определенно жесткой говядины, задаваясь вопросом, догадываются ли другие о его беспокойстве относительно следующих нескольких дней. Они конечно же видели мощь Испании на суше и на воде, продемонстрированную ею в Средиземном море и Нидерландах, и все как один знали, какая ужасная доля поджидает еретиков, воюющих против самого его католического величества, если они попадают в плен. Едва ли нашелся бы за этим столом человек, не потерявший родственника или близкого друга по вине Святой инквизиции.
Тем не менее сердце Дрейка стучало сильнее при мысли, что он командует крупнейшей морской экспедицией, когда-либо отплывавшей от берегов Англии. Не то чтобы это была последняя такого рода эскадра или самая сильная: пройдет еще два-три года — и флот Англии получит те прекрасные корабли и галионы, которые сэр Джон Хоукинс проектировал и закладывал с неисчерпаемой сноровкой, проницательностью и воображением, — но она стала первой. И кто, интересно, должен будет командовать великолепными новыми кораблями, как не некий Френсис Дрейк? Не светит ли ему еще графский титул, если только некоторые нынешние планы его и расчеты окажутся плодотворными?
Дрейк отложил столовый нож и, орудуя «пальцами учтивости» — большим и третьим пальцами левой руки, — поднял последний кусок говядины и поднес его к обросшим бородой губам. Он заметил, что Кристофер Карлейль изучает его с насмешливым выражением в серо-стальных глазах.
— Ручаюсь, что могу прочесть ваши мысли. — Дрейк улыбнулся, заслышав мягкие звуки музыки, исполняемой на виолах парочкой музыкантов, примостившихся на сходном трапе. — Вы думаете: «Чума и оспа на адмирала за то, что молчит о своем намерении»?
Напряженно сжатый рот Карлейля слегка расслабился.
— В самую точку, сэр Френсис. Действительно, ваши полевые капралы, старшина и я хотят обсудить с вами высадку на берег и то, какую применять тактику.
— Точно. — Капрал Симпсон кивнул в согласии с легкой носовой качкой «Бонавентура». — В чем же конкретно заключается наше предприятие, сэр Френсис?
— Во-первых, я намерен добиться безусловного освобождения наших соотечественников и их судов вместе с товарами, — тут же последовал ответ. — Кроме того, я нанесу как можно больше вреда испанскому торговому флоту. — Адмирал нахмурился. — Ох, жаль, что мне запрещено сжигать их порты.
— Но, разумеется, мы можем их пограбить? — полюбопытствовал Пауэлл. Большая темно-красная родинка на правой щеке валлийца подчеркивала голубизну его глаз. Раздвоенная борода казалась густой и жесткой, как шерсть на спине медведя.
— Да, нам разрешено грабить, но, при любых обстоятельствах, не более чем на половину лье в глубь материка. Как вам, наверное, известно, дружище Пауэлл, солдаты, с которыми мы будем сражаться в самой Испании, по качеству намного будут превосходить тех несчастных, измученных лихорадкой чертей, которых мы так часто встречали в Карибском море и на северо-восточном побережье Америки.
Один за другим гости отодвигались на табуретах от стола и извлекали из тяжелых кожаных футляров глиняные трубки, которые набивали табаком из позолоченной свинцовой табакерки, подносимой пажами Френсиса Дрейка. Дрейк про себя улыбался: все ведь знали, что ни Симпсон, ни Пауэлл не получали удовольствия от курения. Даже Кристофер Карлейль неуклюже обращался со своей трубкой и то и дело сплевывал в поставленный у стола рукомойник; но поскольку было модно курить табак, он курил — кашлял, но курил, — и яростно вытирал слезящиеся глаза.
— Дорогие друзья, я намерен нанести удар по Байоне, что на побережье бухты Виго, — просто объявил Дрейк. — В Виго хорошая якорная стоянка, где мы можем рассортировать наши запасы — ведь знает Бог, у нас имеется в этом нужда — и позволить нашим солдатам размяться.
Карлейль сплюнул и энергично кивнул.
— Чем скорее, тем лучше — вот мое мнение. Все наши корабли чересчур переполнены: один человек на каждые две тонны корабельного тоннажа — это слишком рискованно. Я все время держал пальцы скрещенными, чтобы, не дай Бог, не разразилась какая-нибудь оспа или чума. А что! Ведь Ноллис заявляет, что на «Подспорье» солдаты находятся в такой тесноте, что многие не в состоянии вытянуться на палубе в полный рост, когда ложатся спать.
— Но почему Байона? — Капрал Симпсон слыл человеком немногословным, но слова, когда он начинал говорить, были в основном богохульные.
— Большое число наших задержанных судов находится именно там и в других портах бухты Вито.
Старшина ухмыльнулся, вытирая соус с седеющей бороды.
— А в этой Байоне нет ли случайно богатого собора и нескольких больших церквей и монастырей?
При словах «церкви и монастыри» на этих жестких обветренных лицах, окруживших обеденный стол сэра Френсиса Дрейка, появилось голодно-задумчивое выражение.
— Есть, — с легкостью признался адмирал. — Кажется, я о таких слыхал. Но из-за этой переполненности, о которой говорил Кит, нам нужны дополнительные суда снабжения. Те, что мы привели из Англии, годятся только на короткое плавание, а… — Он осекся, нарочно давая своим подчиненным понять, что этот поход может оказаться весьма продолжительным.
Он уже мог представить себе их дебаты насчет того, не предначертано ли их экспедиции появиться внезапно в Средиземном море, чтобы напасть неожиданно на порты восточного побережья Испании, или они поплывут на юг, чтоб перехватывать идущие с западного побережья Африки каракки, груженные золотом и специями.
— Когда мы станем на некотором расстоянии от Байоны, — информировал Дрейк Карлейля сквозь пахучую серую табачную дымку, — один отряд высадится севернее, а другой южнее Байоны. Я же тем временем поведу третий отряд прямо в город.
Во взглядах собравшихся офицеров выразилось краткое изумление. Дрейк говорил так непринужденно, словно они намеревались обложить медведя в берлоге, а не предпринять дерзкое и совершенно беспрецедентное нападение на собственные владения испанского короля. Ну да, его поведение предполагало, будто он собирался повести могучую армию на слабые и почти беззащитные крепости, а не слабо дисциплинированные и плохо организованные отряды численностью менее тысячи измотанных морской качкой солдат против мощнейшей, лучше всех управляемой армии христианского, а уж если на то пошло, то и целого мира.
Глава 7
НЕКОТОРЫЕ СОБЫТИЯ В БУХТЕ ВИГО
Появись внезапно из моря армия циклопов, жители провинции Галисия не были бы так поражены, как при виде странной армады, насчитывающей двадцать шесть парусных кораблей, обращенных носом к берегу в направлении от мыса Куэйо. Когда распространился слух, что эскадра английская и командует ею не кто иной, как ужасный «эль Драго» собственной персоной, тревогу забили церковные колокола и страхом прониклась вся прибрежная местность. Охваченные паникой, купцы, дворяне и богатые домовладельцы грузили самое ценное из своих товаров и принадлежностей — одни на мулов, другие на маленькие гребные галеры, которые увозили их вверх по реке Виго или в горы.
Невдалеке от Байоны английские корабли мастерски свернули паруса, отдали свои неуклюжие якоря, а затем наблюдали, как генерал-лейтенант Карлейль на «Тигре» повел три других небольших корабля в погоню за удирающими гребными галерами.
Англичане с любопытством разглядывали растянувшийся вдоль берега город, где желтые большей частью дома стояли под красными крышами. За Байоной тянулся ряд голых, лишенных деревьев холмов, которые выглядели иссушенными солнцем, со странным коричневатым оттенком, очень непохожим на мягкие голубовато-зеленые краски южного побережья Англии. У города беспрерывно сновали небольшие суденышки, словно испуганные водяные жучки по мельничной запруде.
Вдоль более крупных кораблей английской эскадры выстроили пинассы, на воду спустили гички и баркасы и приготовили собственную галеру адмирала, вооружив ее и укомплектовав экипажем.
В стальном шлеме и куртке из жесткой кожи, которая легко могла отразить стрелу на излете или скользящий удар шпаги, Генри Уайэтт ждал своей очереди присоединиться к солдатам и сожалел, что на боку у него висит не его красивая «бильбо», потерянная им в Хантингдоне, а короткая неуклюжая шпага, бывшая у сквайра Коффина запасной. Уайэтт поклялся, что скоро он сменит этот одолженный им клинок на что-нибудь более отвечающее его вкусу.
Громко звучала похвальба относительно того, что произойдет на берегу и какие доблестные подвиги совершат Джон Симпкинс или Уот Блэк.
— Клянусь Богом! Я уже чувствую, как держу в руке пару подсвечников из чистого золота, — ревел широколицый парень, говоривший с сильным йоркширским акцентом.
На высоком, но узком юте «Бонавентура» собралась небольшая кучка офицеров. На ветру развевались разноцветные перья их шишаков, и солнце отражалось от их выкрашенных в черную краску кирас. Некоторые из этих кирас имели золотые или серебряные орнаменты, поблескивавшие как водная рябь на закате. Это был единственный цветовой мазок. В сундуки оказались убраны вчерашние красочные наряды, и теперь преобладали цвета темно-зеленые, черные и красновато-коричневые. Что касается сэра Френсиса, то он надел на голову полушлем, обильно украшенный золотом и захваченный им при разграблении Вентакруса еще в 1573 году. В нем он носил страусиное перо — султан белого и голубого цвета, излюбленных его красок.
Люди перелезали через борта других кораблей, и десантная партия скоро оказалась готова к высадке на берег, когда от Байоны отчалила длинная низкая шлюпка с красно-золотым флагом испанского короля; она шла с такой скоростью, что, наверное, гребцам ее трудно было дышать. В роли эмиссара выступал перепуганный насмерть английский купец, который, подчиняясь приказу дона Педро Ромеро, губернатора города, отважился подойти, чтобы выяснить намерения этой эскадры, держащей теперь Байону под угрозой почти сотни пушек. Приведенный к адмиралу, он поклялся, что все захваченные английские суда некоторое время назад были уже освобождены.
Дрейк вонзил в перебежчика взгляд синих холодных глаз.
— А по-моему, сэр, вы всего лишь несчастный мерзавец, которого заставили передать мне такое послание в интересах наших соотечественников, удерживаемых на берегу в качестве пленников. — Он круто повернулся к своему полевому капралу Симпсону и прогремел металлическим голосом, какого многие на корабле раньше еще не слышали: — Возьмите мою галеру и охрану, разыщите его превосходительство губернатора и потребуйте от него прямых ответов на два ясных вопроса.
— Слушаюсь, сэр. — Коричневые глаза Симпсона продолжали гореть и под забралом тяжелого шлема.
— Первое, узнайте у его превосходительства дона Педро, не находятся ли Испания и Англия в состоянии войны.
— Слушаюсь, сэр.
— Второе, если наши страны не находятся в состоянии войны, тогда почему были задержаны наши суда?
— Слушаюсь, сэр. — Капрал Симпсон поклонился, подозвал сквайра Коффина, горниста и шестерых здоровенных парней с аркебузами.
— Ну и дела! — прорычал вице-адмирал Фробишер. — Что мы выиграем, если будем тянуть с атакой?
Дрейк с раздражением взглянул на седовласого старого моряка — они вечно с ним были на ножах.
— Остается достаточно времени, чтобы я получил ответы на свои вопросы. Если мы с ними воюем, моя тактика будет резко изменена.
Адмирал отвернулся в сторону, притворяясь, что не слышит недовольных проклятий, раздававшихся со шлюпок, нагруженных до планширов людьми, сгорающими от нетерпения оказаться на берегу и разлучить испанцев с их богатствами. Зрелище длинных рядов запряженных волами телег, тянущихся к холмам, и маленьких ботов с залатанными коричневыми парусами, удирающих прочь, мало способствовало их успокоению.
— Черт побери! Подливка утекает прямо сквозь наши пальцы, — проворчал старый вояка-сержант. — Командуй нами старина Фробишер, мы бы не знали таких политических тонкостей.
Уайэтт тоже сгорал от нетерпения. В гавани Байоны на якоре стояло с полдюжины чудных барков, и все они были куда превосходней «Катрины»с ее латаными-перелатаными парусами и источенными червем досками.
Вскоре капрал Симпсон вернулся на флагманский корабль вместе с депутацией купцов — капитанов английских судов, торгующих в Байоне. Дрейк их вежливо принял у себя на шканцах и после обстоятельного опроса узнал, что действительно определенная часть судов и грузов освобождена. Никакого состояния войны не существует, доложил ему полевой капрал — или, по крайней мере, так клянется губернатор дон Педро Ромеро. Далее он заявил, что, хотя Дрейк вторгся во владения его самого католического величества, он считает себя слишком незначительным подданным, чтобы брать на себя ответственность за начало военных действий.
Невдалеке от Байоны английские корабли мастерски свернули паруса, отдали свои неуклюжие якоря, а затем наблюдали, как генерал-лейтенант Карлейль на «Тигре» повел три других небольших корабля в погоню за удирающими гребными галерами.
Англичане с любопытством разглядывали растянувшийся вдоль берега город, где желтые большей частью дома стояли под красными крышами. За Байоной тянулся ряд голых, лишенных деревьев холмов, которые выглядели иссушенными солнцем, со странным коричневатым оттенком, очень непохожим на мягкие голубовато-зеленые краски южного побережья Англии. У города беспрерывно сновали небольшие суденышки, словно испуганные водяные жучки по мельничной запруде.
Вдоль более крупных кораблей английской эскадры выстроили пинассы, на воду спустили гички и баркасы и приготовили собственную галеру адмирала, вооружив ее и укомплектовав экипажем.
В стальном шлеме и куртке из жесткой кожи, которая легко могла отразить стрелу на излете или скользящий удар шпаги, Генри Уайэтт ждал своей очереди присоединиться к солдатам и сожалел, что на боку у него висит не его красивая «бильбо», потерянная им в Хантингдоне, а короткая неуклюжая шпага, бывшая у сквайра Коффина запасной. Уайэтт поклялся, что скоро он сменит этот одолженный им клинок на что-нибудь более отвечающее его вкусу.
Громко звучала похвальба относительно того, что произойдет на берегу и какие доблестные подвиги совершат Джон Симпкинс или Уот Блэк.
— Клянусь Богом! Я уже чувствую, как держу в руке пару подсвечников из чистого золота, — ревел широколицый парень, говоривший с сильным йоркширским акцентом.
На высоком, но узком юте «Бонавентура» собралась небольшая кучка офицеров. На ветру развевались разноцветные перья их шишаков, и солнце отражалось от их выкрашенных в черную краску кирас. Некоторые из этих кирас имели золотые или серебряные орнаменты, поблескивавшие как водная рябь на закате. Это был единственный цветовой мазок. В сундуки оказались убраны вчерашние красочные наряды, и теперь преобладали цвета темно-зеленые, черные и красновато-коричневые. Что касается сэра Френсиса, то он надел на голову полушлем, обильно украшенный золотом и захваченный им при разграблении Вентакруса еще в 1573 году. В нем он носил страусиное перо — султан белого и голубого цвета, излюбленных его красок.
Люди перелезали через борта других кораблей, и десантная партия скоро оказалась готова к высадке на берег, когда от Байоны отчалила длинная низкая шлюпка с красно-золотым флагом испанского короля; она шла с такой скоростью, что, наверное, гребцам ее трудно было дышать. В роли эмиссара выступал перепуганный насмерть английский купец, который, подчиняясь приказу дона Педро Ромеро, губернатора города, отважился подойти, чтобы выяснить намерения этой эскадры, держащей теперь Байону под угрозой почти сотни пушек. Приведенный к адмиралу, он поклялся, что все захваченные английские суда некоторое время назад были уже освобождены.
Дрейк вонзил в перебежчика взгляд синих холодных глаз.
— А по-моему, сэр, вы всего лишь несчастный мерзавец, которого заставили передать мне такое послание в интересах наших соотечественников, удерживаемых на берегу в качестве пленников. — Он круто повернулся к своему полевому капралу Симпсону и прогремел металлическим голосом, какого многие на корабле раньше еще не слышали: — Возьмите мою галеру и охрану, разыщите его превосходительство губернатора и потребуйте от него прямых ответов на два ясных вопроса.
— Слушаюсь, сэр. — Коричневые глаза Симпсона продолжали гореть и под забралом тяжелого шлема.
— Первое, узнайте у его превосходительства дона Педро, не находятся ли Испания и Англия в состоянии войны.
— Слушаюсь, сэр.
— Второе, если наши страны не находятся в состоянии войны, тогда почему были задержаны наши суда?
— Слушаюсь, сэр. — Капрал Симпсон поклонился, подозвал сквайра Коффина, горниста и шестерых здоровенных парней с аркебузами.
— Ну и дела! — прорычал вице-адмирал Фробишер. — Что мы выиграем, если будем тянуть с атакой?
Дрейк с раздражением взглянул на седовласого старого моряка — они вечно с ним были на ножах.
— Остается достаточно времени, чтобы я получил ответы на свои вопросы. Если мы с ними воюем, моя тактика будет резко изменена.
Адмирал отвернулся в сторону, притворяясь, что не слышит недовольных проклятий, раздававшихся со шлюпок, нагруженных до планширов людьми, сгорающими от нетерпения оказаться на берегу и разлучить испанцев с их богатствами. Зрелище длинных рядов запряженных волами телег, тянущихся к холмам, и маленьких ботов с залатанными коричневыми парусами, удирающих прочь, мало способствовало их успокоению.
— Черт побери! Подливка утекает прямо сквозь наши пальцы, — проворчал старый вояка-сержант. — Командуй нами старина Фробишер, мы бы не знали таких политических тонкостей.
Уайэтт тоже сгорал от нетерпения. В гавани Байоны на якоре стояло с полдюжины чудных барков, и все они были куда превосходней «Катрины»с ее латаными-перелатаными парусами и источенными червем досками.
Вскоре капрал Симпсон вернулся на флагманский корабль вместе с депутацией купцов — капитанов английских судов, торгующих в Байоне. Дрейк их вежливо принял у себя на шканцах и после обстоятельного опроса узнал, что действительно определенная часть судов и грузов освобождена. Никакого состояния войны не существует, доложил ему полевой капрал — или, по крайней мере, так клянется губернатор дон Педро Ромеро. Далее он заявил, что, хотя Дрейк вторгся во владения его самого католического величества, он считает себя слишком незначительным подданным, чтобы брать на себя ответственность за начало военных действий.