Страница:
И снова частый смертоносный огонь английских орудий превращал в щепки и дым ярко выкрашенные борта испанских парусников, по которым струилась кровь. Кашляя в клубах порохового дыма, Хьюберт Коффин вдруг осознал, что смотрит чуть вверх на шканцы неизвестного галиона. Он приставил к плечу кремневый пистолет и сделал удачный выстрел, свалив толстого испанского офицера, что-то кричавшего своему штурвальному. Шлем соскочил с головы офицера и катался по палубе в такт тяжелым покачиваниям галиона.
Оба корабля сходились все ближе, причем англичанин все еще старался держаться наветренной стороны от своего врага.
— Maria у el Rey![72] — кричали на галионе и размахивали оружием.
В воздухе пролетели два абордажных якоря и застряли в вантах фок-мачты английского галиона. Но только толпа орущих испанских солдат в черных доспехах собралась перепрыгнуть на палубу «Коффина», как почтенный Чарльз собственноручно перерубил лини абордажных якорей, а штурман Клоуг живо переложил свой румпель и стал отводить корабль, позволив ему избежать взятия на абордаж.
Грохот орудийных лафетов, накатываемых вперед, теперь усилился, потому что продымленные артиллеристы из Девоншира стремились выпустить с близкой дистанции как можно больше ядер по врагу.
Благодаря резким порывам ветра, видимость в данном случае была намного лучше, чем в бою при Утесах Додмена, и вскоре галион «Коффин» выплыл из дыма сражения всего лишь с двумя пробоинами в фальшборту и тремя ранеными, тогда как его соперник беспомощно качался меж набегавшими морскими валами, зловеще дымя. Казалось, везде, куда ни посмотри, группы кораблей поливали друг друга огнем. Теперь рев орудий разносился на мили окрест, поскольку у мыса Портленд-билл Фробишера атаковали сам Медина-Сидония и четыре неаполитанских галеаса.
На Мартина Фробишера надвигалась серьезная угроза, ведь за исключением его «Триумфа» он не располагал регулярными боевыми кораблями — только купеческими, переделанными в военные. Тем не менее этот отважный старый ветеран вовсе и не пытался увернуться от сражения, он построил свои корабли «Королевский купец», «Золотой лев», «Центурион», «Мэри Роуз»и «Маргарет и Джон»в четкий кильватерный строй и приготовился к бою с гораздо более тяжелыми галеасами и высоким «Сан-Мартином» герцога.
Получив две пробоины в корпусе, «Морской купец» бился не на жизнь, а на смерть с каравеллой эскадры Андалузии. Построенный не таким высоким, как основная масса сопровождающих судов эскадры, андалузец по этой причине мог придавать своим орудиям достаточно точный угол наклона, и единственным ядром разнес второй орудийный расчет на правом борту Уайэтта в кровавые лоскуты. Среди них погиб Герберт, один из близнецов Доусонов, обнаженный по пояс и потому почерневший от пороха так, что его тело стало похоже на тело негра.
— Отходи, ради Бога! — крикнул Питер Хоптон. — Нашим пушкам с ними не сравниться!
Ничего не оставалось делать, как переложить руль фрегата. Уайэтт медленно отступил, и как раз вовремя, так как его блинд, пробитый во многих местах, превратился в лохмотья. «Морской купец» захромал прочь с рваными пробоинами в фальшбортах, с несколькими перебитыми и болтающимися штагами и фалами, уступая свое место в строю другому переделанному «купцу». Когда ветер, всегда капризный в это время года, снова ослаб, над морем повисла густая дымная пелена, сквозь которую корабли пробирались вслепую, как привидения.
Генри Уайэтт — в ушах у него все еще пульсировало от нескончаемого грохота, а нервы нестройно звенели от близости, казалось, неминуемой катастрофы, которой чудом удалось избежать, — старался не думать о воплях раненых, собранных у основания грот-мачты, где они выживали или умирали без помощи со стороны, если не считать заботы о них пары неловких юнг. Он оставался в неизбежной неопределенности относительно того, что их ждет в будущем, — особенно теперь, когда потянуло ветром, таким исключительно важным, непостоянным и победоносным ветром. За двадцать минут он сместился с зюйд-веста к зюйд-зюйд-весту.
Плотники фрегата, сурово подгоняемые боцманом Арнольдом, застучали молотками, а сквозь пробоины в фальшбортах трупы и части тел бесцеремонно сбрасывались в море. Джайлз Доусон и Джордж — оставшийся в живых близнец — все-таки склонили головы и пробормотали молитву, когда за борт сбрасывали окровавленные останки их брата. Затем они угрюмо вернулись к своим постам у полукулеврины номер один.
На корму к Питеру Хоптону прибежал один из цыган, у которого слегка кровоточила осколочная рана на боку. На его худом и смуглом лице отражалось беспокойство, когда он прокричал:
— Осталось только два ящика зернистого пороха!
Здоровенный желтоволосый старший артиллерист корабля гневно глянул на него, не веря своим ушам.
— Спустись вниз, дубина неотесанная, и разуй глаза. Там должно быть гораздо больше. — Но Питер ошибался. В таком же положении оказалась и вся остальная ведущая тяжелый бой эскадра Дрейка.
«Морской купец», пользуясь преимуществом свежего благоприятного ветра, напал на большой изолированный корабль с вымпелом вице-адмирала. Выкрашенный в синий и алый цвета, он тяжело ворочался средь белых гребешков волн, но Уайэтт подвел «Морского купца» прямо под корму испанца так близко, что мог видеть позолоченного деревянного ангела с наполовину отстреленной нижней частью и позолоченного Иоанна Крестителя, сквозь которого прошло небольшое ядро. Эта внушительных размеров каракка представляла собой не что иное, как величественный флагманский корабль «Сан-Хуан» вице-адмирала Мартинеса де Рекальдо.
Пороху оставалось только на то, чтобы произвести с полдюжины бортовых залпов.
— Цельтесь в ватерлинию этого паписта! — проорал Питер. — Там у него самое чувствительное место.
Но прежде чем они успели разрядить свои орудия, Дрейк просигналил приказ отойти и атаковать группу каравелл, направленных Мединой-Сидонией на выручку крепко прижатому вице-адмиралу. Тем самым испанский главнокомандующий лишил себя поддержки и «Сан-Мартин» один остался защищать стаю беспомощных транспортных судов и судов снабжения.
Лорд Хоуард, оценив представившийся случай, проворно сменил галс, пока ветер не подул над раковиной его правого борта, а «Сан-Мартин» не оказался прямо под ветром.
С дон-кихотской спесивостью герцог приказал развернуть здоровенный красно-золотой галион и стать прямо против ветра, чтобы так же демонстративно показать священное знамя Папы Римского и королевские флаги Испании, развевающиеся на топах мачт. С корабля Хоуарда намеченную жертву можно было видеть теперь лишь изредка, потому что ее то и дело заволакивало клубами дыма, гонимого ветром с мест десятка сражений второстепенного масштаба. Ведь на самом деле эта битва у мыса Портленд-билл не была единой: она распалась на целый ряд полусамостоятельных стычек со своими собственными индивидуальными проблемами.
Сначала «Королевский ковчег» обрезал нос «Сан-Мартина»и дал по нему не менее трех бортовых залпов: Питер Хоптон точно сосчитал, что на три залпа англичан пришелся лишь один залп испанцев. Должно быть, вражескому флагману здорово досталось, однако он поддерживал яростный огонь, даже когда «Королевский ковчег» обошел вокруг него и повторил губительный маневр.
Затем подошли высокие корабли Хоуарда: «Радуга», «Авангард», «Белый медведь»и другие — и присоединились к избиению «испанца». Раздался мощный крик ликования, когда священное бело-золотистое знамя Папы с перебитыми залпом фалами рухнуло в усеянную обломками воду.
Наблюдая издали, Хьюберт Коффин ждал, что сейчас испанский королевский корабль спустит флаги и сдастся, но постепенно огонь англичан ослаб и совсем прекратился, и «Сан-Мартину», изрешеченному залпами, но все еще остающемуся на плаву, было позволено медленно, дергаясь из стороны в сторону, уйти с места боя.
— Чего, Бога ради, церемониться с ним теперь? — тяжело дыша, прокричал Чарльз Коффин, прибежав на корму с полубака и видевший эту картину. — Он же был у них в руках.
— Пороха больше не осталось, — лаконично пояснил Хьюберт.
Тот факт, что ни одно судно с той и другой стороны не затонуло, пробитое артиллерийским огнем в тот знаменательный вторник, дал главному кораблестроителю Джону Хоукинсу и его артиллерийским офицерам пищу для глубоких размышлений. Почему? Их самих немало потрепало сверху, но тем не менее ни одно английское судно не было в критически бедственном положении. У испанцев, несмотря на то, что и им крепко досталось от пушек, на дно не пошел ни один корабль.
Может, ядра обоих противников оказались чересчур тяжелыми, чтобы пробить насквозь мощный корпус типичного галиона? С другой стороны, различные командиры артиллерии клятвенно утверждали, что если бы в самый неподходящий момент не кончился порох, то уж наверняка и герцог Медина-Сидония, и Яго Флорес дель Вальдес — дальний родственник сдавшегося сэру Френсису Дрейку адмирала — отправились бы на дно морское добывать себе на пропитание морских угрей, каракатиц и палтуса у входа в гавань Уэст-бей.
Злясь на пустые пороховые ящики, англичане отошли к берегу, оставив «Непобедимую армаду» короля Филиппа медленно двигаться дальше. За два дня сражения они сильно потрепали ее, но затопили лишь два корабля — «Розу»и «Сан-Сальвадор», — у которых взорвались пороховые погреба.
Английской эскадрой «Непобедимой армаде» был нанесен ущерб, но, несмотря на это, она продолжала оставаться такой же смертельной угрозой для Англии, как и в тот час, когда ее впервые заметили у мыса Лизард.
Глава 19
Глава 20
Оба корабля сходились все ближе, причем англичанин все еще старался держаться наветренной стороны от своего врага.
— Maria у el Rey![72] — кричали на галионе и размахивали оружием.
В воздухе пролетели два абордажных якоря и застряли в вантах фок-мачты английского галиона. Но только толпа орущих испанских солдат в черных доспехах собралась перепрыгнуть на палубу «Коффина», как почтенный Чарльз собственноручно перерубил лини абордажных якорей, а штурман Клоуг живо переложил свой румпель и стал отводить корабль, позволив ему избежать взятия на абордаж.
Грохот орудийных лафетов, накатываемых вперед, теперь усилился, потому что продымленные артиллеристы из Девоншира стремились выпустить с близкой дистанции как можно больше ядер по врагу.
Благодаря резким порывам ветра, видимость в данном случае была намного лучше, чем в бою при Утесах Додмена, и вскоре галион «Коффин» выплыл из дыма сражения всего лишь с двумя пробоинами в фальшборту и тремя ранеными, тогда как его соперник беспомощно качался меж набегавшими морскими валами, зловеще дымя. Казалось, везде, куда ни посмотри, группы кораблей поливали друг друга огнем. Теперь рев орудий разносился на мили окрест, поскольку у мыса Портленд-билл Фробишера атаковали сам Медина-Сидония и четыре неаполитанских галеаса.
На Мартина Фробишера надвигалась серьезная угроза, ведь за исключением его «Триумфа» он не располагал регулярными боевыми кораблями — только купеческими, переделанными в военные. Тем не менее этот отважный старый ветеран вовсе и не пытался увернуться от сражения, он построил свои корабли «Королевский купец», «Золотой лев», «Центурион», «Мэри Роуз»и «Маргарет и Джон»в четкий кильватерный строй и приготовился к бою с гораздо более тяжелыми галеасами и высоким «Сан-Мартином» герцога.
Получив две пробоины в корпусе, «Морской купец» бился не на жизнь, а на смерть с каравеллой эскадры Андалузии. Построенный не таким высоким, как основная масса сопровождающих судов эскадры, андалузец по этой причине мог придавать своим орудиям достаточно точный угол наклона, и единственным ядром разнес второй орудийный расчет на правом борту Уайэтта в кровавые лоскуты. Среди них погиб Герберт, один из близнецов Доусонов, обнаженный по пояс и потому почерневший от пороха так, что его тело стало похоже на тело негра.
— Отходи, ради Бога! — крикнул Питер Хоптон. — Нашим пушкам с ними не сравниться!
Ничего не оставалось делать, как переложить руль фрегата. Уайэтт медленно отступил, и как раз вовремя, так как его блинд, пробитый во многих местах, превратился в лохмотья. «Морской купец» захромал прочь с рваными пробоинами в фальшбортах, с несколькими перебитыми и болтающимися штагами и фалами, уступая свое место в строю другому переделанному «купцу». Когда ветер, всегда капризный в это время года, снова ослаб, над морем повисла густая дымная пелена, сквозь которую корабли пробирались вслепую, как привидения.
Генри Уайэтт — в ушах у него все еще пульсировало от нескончаемого грохота, а нервы нестройно звенели от близости, казалось, неминуемой катастрофы, которой чудом удалось избежать, — старался не думать о воплях раненых, собранных у основания грот-мачты, где они выживали или умирали без помощи со стороны, если не считать заботы о них пары неловких юнг. Он оставался в неизбежной неопределенности относительно того, что их ждет в будущем, — особенно теперь, когда потянуло ветром, таким исключительно важным, непостоянным и победоносным ветром. За двадцать минут он сместился с зюйд-веста к зюйд-зюйд-весту.
Плотники фрегата, сурово подгоняемые боцманом Арнольдом, застучали молотками, а сквозь пробоины в фальшбортах трупы и части тел бесцеремонно сбрасывались в море. Джайлз Доусон и Джордж — оставшийся в живых близнец — все-таки склонили головы и пробормотали молитву, когда за борт сбрасывали окровавленные останки их брата. Затем они угрюмо вернулись к своим постам у полукулеврины номер один.
На корму к Питеру Хоптону прибежал один из цыган, у которого слегка кровоточила осколочная рана на боку. На его худом и смуглом лице отражалось беспокойство, когда он прокричал:
— Осталось только два ящика зернистого пороха!
Здоровенный желтоволосый старший артиллерист корабля гневно глянул на него, не веря своим ушам.
— Спустись вниз, дубина неотесанная, и разуй глаза. Там должно быть гораздо больше. — Но Питер ошибался. В таком же положении оказалась и вся остальная ведущая тяжелый бой эскадра Дрейка.
«Морской купец», пользуясь преимуществом свежего благоприятного ветра, напал на большой изолированный корабль с вымпелом вице-адмирала. Выкрашенный в синий и алый цвета, он тяжело ворочался средь белых гребешков волн, но Уайэтт подвел «Морского купца» прямо под корму испанца так близко, что мог видеть позолоченного деревянного ангела с наполовину отстреленной нижней частью и позолоченного Иоанна Крестителя, сквозь которого прошло небольшое ядро. Эта внушительных размеров каракка представляла собой не что иное, как величественный флагманский корабль «Сан-Хуан» вице-адмирала Мартинеса де Рекальдо.
Пороху оставалось только на то, чтобы произвести с полдюжины бортовых залпов.
— Цельтесь в ватерлинию этого паписта! — проорал Питер. — Там у него самое чувствительное место.
Но прежде чем они успели разрядить свои орудия, Дрейк просигналил приказ отойти и атаковать группу каравелл, направленных Мединой-Сидонией на выручку крепко прижатому вице-адмиралу. Тем самым испанский главнокомандующий лишил себя поддержки и «Сан-Мартин» один остался защищать стаю беспомощных транспортных судов и судов снабжения.
Лорд Хоуард, оценив представившийся случай, проворно сменил галс, пока ветер не подул над раковиной его правого борта, а «Сан-Мартин» не оказался прямо под ветром.
С дон-кихотской спесивостью герцог приказал развернуть здоровенный красно-золотой галион и стать прямо против ветра, чтобы так же демонстративно показать священное знамя Папы Римского и королевские флаги Испании, развевающиеся на топах мачт. С корабля Хоуарда намеченную жертву можно было видеть теперь лишь изредка, потому что ее то и дело заволакивало клубами дыма, гонимого ветром с мест десятка сражений второстепенного масштаба. Ведь на самом деле эта битва у мыса Портленд-билл не была единой: она распалась на целый ряд полусамостоятельных стычек со своими собственными индивидуальными проблемами.
Сначала «Королевский ковчег» обрезал нос «Сан-Мартина»и дал по нему не менее трех бортовых залпов: Питер Хоптон точно сосчитал, что на три залпа англичан пришелся лишь один залп испанцев. Должно быть, вражескому флагману здорово досталось, однако он поддерживал яростный огонь, даже когда «Королевский ковчег» обошел вокруг него и повторил губительный маневр.
Затем подошли высокие корабли Хоуарда: «Радуга», «Авангард», «Белый медведь»и другие — и присоединились к избиению «испанца». Раздался мощный крик ликования, когда священное бело-золотистое знамя Папы с перебитыми залпом фалами рухнуло в усеянную обломками воду.
Наблюдая издали, Хьюберт Коффин ждал, что сейчас испанский королевский корабль спустит флаги и сдастся, но постепенно огонь англичан ослаб и совсем прекратился, и «Сан-Мартину», изрешеченному залпами, но все еще остающемуся на плаву, было позволено медленно, дергаясь из стороны в сторону, уйти с места боя.
— Чего, Бога ради, церемониться с ним теперь? — тяжело дыша, прокричал Чарльз Коффин, прибежав на корму с полубака и видевший эту картину. — Он же был у них в руках.
— Пороха больше не осталось, — лаконично пояснил Хьюберт.
Тот факт, что ни одно судно с той и другой стороны не затонуло, пробитое артиллерийским огнем в тот знаменательный вторник, дал главному кораблестроителю Джону Хоукинсу и его артиллерийским офицерам пищу для глубоких размышлений. Почему? Их самих немало потрепало сверху, но тем не менее ни одно английское судно не было в критически бедственном положении. У испанцев, несмотря на то, что и им крепко досталось от пушек, на дно не пошел ни один корабль.
Может, ядра обоих противников оказались чересчур тяжелыми, чтобы пробить насквозь мощный корпус типичного галиона? С другой стороны, различные командиры артиллерии клятвенно утверждали, что если бы в самый неподходящий момент не кончился порох, то уж наверняка и герцог Медина-Сидония, и Яго Флорес дель Вальдес — дальний родственник сдавшегося сэру Френсису Дрейку адмирала — отправились бы на дно морское добывать себе на пропитание морских угрей, каракатиц и палтуса у входа в гавань Уэст-бей.
Злясь на пустые пороховые ящики, англичане отошли к берегу, оставив «Непобедимую армаду» короля Филиппа медленно двигаться дальше. За два дня сражения они сильно потрепали ее, но затопили лишь два корабля — «Розу»и «Сан-Сальвадор», — у которых взорвались пороховые погреба.
Английской эскадрой «Непобедимой армаде» был нанесен ущерб, но, несмотря на это, она продолжала оставаться такой же смертельной угрозой для Англии, как и в тот час, когда ее впервые заметили у мыса Лизард.
Глава 19
ПОРОХ!
Никогда в своей истории Уэймут, крошечный рыболовецкий порт на южном берегу Англии, не видел такого количества морских перевозок, которые заполнили его пристань и обе набережные. Начиная с предыдущего дня, подготовленные к военным действиям отряды, сзываемые сигнальными кострами, маршевым строем все подходили к берегу, готовые убивать любого врага-иностранца, осмелившегося ступить на их землю недружественной ногой. Опытные старые дворяне, носившие гордое звание рыцаря, закаленные в боях ветераны, участвовавшие во многих набегах вдоль шотландской границы или в ирландских кампаниях, готовились к боям спокойно, сожалея, что видят такое большое количество рьяной «молодежи», слишком громко кричащей в защиту своей королевы. Сами же они горели желанием сражаться и хотели доказать свою доблесть оружием на испанских ублюдках.
На окраине Уэймута расположились лагерем сотни флегматичных лучников, потомков воинов-лучников, сражавшихся при Кресси и Азенкуре[73]. Большинство местных складов уже очистили от запасов, чтобы они не попали в руки папистов. Достать продовольствие было почти невозможно.
Однако больше всего маленький порт заинтересовали два небольших тихоходных торговых судна, только что прибывших из Дартмута. Как раз в ту сторону и тащился Генри Уайэтт во главе отряда хорошо вооруженных матросов с «Морского купца». В кулаке он сжимал требование на порох с неразборчивой подписью Золотого адмирала, которая в этих краях имела гораздо большее значение, чем четкая подпись Хоуарда Эффингема.
Еще задолго до этого проницательный Дрейк распорядился перевезти на каботажном судне из Дартмута захваченный им на «Розе» порох в Уэймут, что лежал приблизительно милях в пятидесяти к западу от места дислоцирования эскадры. По этой причине Уайэтт имел большое преимущество над охотниками за порохом с других эскадр. И вскоре драгоценное «зерно», ящик за ящиком, перекочевало через грубо заделанные фальшборта «Морского купца» и улеглось на палубе.
После более чем двух бессонных суток Уайэтт чувствовал себя таким усталым, что его пошатывало и голос слегка охрип. Он мог бы свалиться с ног, если бы не одна добрая хозяйка, сунувшая ему в руки кувшин молока, буханку хлеба и сыр, с горячей просьбой, в которой слышались слезы: «Да благословит вас Бог, сэр. Молю вас отбейте этих кровавых папистов от наших берегов».
С кораблей большого флота все прибывали шлюпки, сильно осев в воде под грузом больных и раненых. Их место быстро занимали добровольцы из среды сухопутных ополченцев и рыбаков.
Уайэтт плюхнулся на большую бочку и принялся механически жевать хлеб с сыром и размышлять, надолго ли хватит этого нового запаса пороха при таком ненасытном спросе на него со стороны артиллеристов Дрейка.
Один из офицеров, отряженных за порохом Мартином Фробишером, разразился святотатственной бранью возмущения, когда узнал, что около половины запаса, имеющегося в Уэймуте, уже ушло на «Морской купец».
Начальник порохового запаса сэра Джона Хоукинса также изрыгал проклятия и прямые угрозы до тех пор, пока не поднял парус своей пинассы и не взял курс на Лайм-Регис, где, по слухам, имелись значительные запасы этого драгоценного вещества.
Уходили с пустыми руками и другие запоздавшие капитаны кораблей и потом стремились удовлетворить свои потребности в Пуле и Борнмуте, вдоль берегов которых армада короля Филиппа потихоньку ползла со своею обычной скоростью — два узла в час.
Женщин в Уэймуте осталось совсем мало: как и в других подобных местах, подавляющее большинство их вместе с детьми было отправлено подальше от берега.
К ужасу Уайэтта, Дрейк пришел в настоящее бешенство оттого, что Генри позволил даже небольшой доле пороха с «Розы» уплыть в чужие руки. Оно и понятно: Золотой адмирал горел желанием силами лишь одной его эскадры нанести сокрушительный удар по армаде герцога Медины-Сидонии и тем самым вписать свое имя большими буквами в новую страницу истории Англии.
На тускло освещенной палубе полуюта «Мести» Золотой адмирал топал ногами и гневно испепелял взглядом несчастного капитана «Морского купца».
— Вон отсюда, жалкий пес! Плавай вдоль берега и кради, проси, одалживай, — меня это не касается, — но чтобы добыл полное судно пороха. Встретимся у берега Брайтона, и если у тебя ничего не выйдет, то, клянусь бородой святого Петра, ты у меня полетишь со службы у королевы!
Из впалых усталых глаз Уайэтта брызнули слезы и потекли по опаленным солнцем щекам. Он хорошо уже знал своего командира и понимал, что совершенно не готов к тому, чтобы справиться с низостью и несправедливостью такого отношения к нему со стороны сэра Френсиса. То, что он из чисто амбициозного эгоизма отказывается поделиться боевым запасом с остальным флотом лорда Хоуарда, никак не укладывалось в его сознании. Он вернулся на «Морского купца», растолкал спящего Питера Хоптона и отрывисто рассказал ему, что случилось.
— Ясно, наш адмирал переутомился, — просто объяснил это Хоптон. — А теперь, Генри, отдохни-ка немного, а я проложу наш будущий курс до Борнмута.
— Нет, Питер, Борнмут не подойдет, — возразил Уайэтт, валясь на истрепанный в клочья парус, — слишком много других искателей пороха уже отправились туда. Лучше попытаем счастья в Госпорте или Саутгемптоне.
Он уже спал, когда по трапу полуюта зазвучали удаляющиеся шаги его кузена.
Решение Генри Уайэтта искать боевой запас в портах, лежащих по носу от нынешней позиции врага, оказалось мудрым. Экспедиции за порохом из других отрядов, зачастую угрожая оружием, позаботились о том, чтобы вычистить из пороховых погребов ближайших портов все, что еще не отправили в море на местных судах, ушедших служить лорду Хоуарду с молодыми, жаждущими драки сорвиголовами и старыми морскими волками на борту.
Достигнув Брайтона, «Морской купец» был вынужден держаться очень близко к берегу, потому что плавучие крепости армады четко просматривались по носу с правого борта, и, таким образом, команде впервые представилась возможность спокойно рассмотреть необычайно пестрое собрание плавучих средств, составляющих эскадру снабжения армады. Там были такие диковинные чужестранные суда, как средиземноморские тартаны, фелюги и дхау — одномачтовые арабские суда, а также нефы и несчетное количество каравелл и контеров. Они приметили там десятки круглоносых голландских судов: это были хольки, тихоходные, трудноуправляемые, и хои — небольшие береговые суда; их расписанные красными крестами паруса наполнялись лишь настолько, чтобы поддерживать минимальную скорость, так как ветер снова ослабевал.
К счастью, береговой бриз гнал «Морского купца» достаточно быстро, чтобы отбить охоту преследовать его даже у быстроходных каталонских галер, играющих роль охранения во вражеском флоте. До предела измотанная команда фрегата совершенно отчетливо слышала стук молотка и видела, как вражеские моряки усердно занимаются починкой повреждений, нанесенных последним боем. Попадалось все больше лошадиных трупов, несомых приливом вместе с трупами скончавшихся за ночь раненых. Над ними с резкими криками кружились белые чайки, потом наконец усаживались и питались этой ужасной манной из далекой Испании.
В Брайтоне они обнаружили то же, что было сейчас типично для всего южного побережья. На вершинах холмов еще дымили сигнальные костры, вдоль берега, параллельно медленно продвигающемуся по морю врагу, проезжали конные отряды, а за ними тащились только что набранные из крестьян и ремесленников отряды пехотных ополченцев, которые по-своему, не мудрствуя лукаво, верили, что смогут уничтожить всех этих испанцев, если они осмелятся ступить на английскую землю.
Скорее всего, думал, но не выражал свои мысли вслух Генри Уайэтт, ветераны Медины-Сидонии изрубили бы эти неповоротливые массы народной милиции в куски для кошачьего корма.
Самые крупные концентрации этих войск замечались возле Портсмута, поскольку сухопутные генералы твердо полагали, что испанцы обойдут Спитхед, захватят остров Уайт и устроят там свою базу. Ведь в таком случае герцог окажется менее чем в сотне миль от Лондона, а что для герцога Пармы и его отличных, вымуштрованных в Нидерландах регулярных частей могло бы быть разумнее решения воспользоваться этим моментом и двинуться через пролив в Дувр? А ведь, чтобы не допустить такой катастрофы, в Узком море находится лишь слабенькая флотилия лорда Генри Сеймура — всего 18 кораблей. И никто, похоже, не знал, какие военно-морские силы может выставить против них герцог Парма.
Как только «Морской купец» причалил к доку в Брайтонской гавани, явилась группа добровольцев — отличных крепких деревенских парней из графств, находящихся в глубине страны: многие из них были отлично экипированы, даже взятки предлагали, лишь бы им разрешили сражаться на борту фрегата.
К величайшему удивлению Уайэтта, когда он собрал на палубе свою пристыженную команду и сообщил ей, что каждый волен покинуть корабль, никто и шагу не ступил к трапу. После этого Джайлз Доусон был назначен младшим канониром вместо прежнего, получившего перелом руки во время битвы при Портленд-билле, а Джордж — помощником боцмана.
Капитан «Морского купца» завершил свой визит в порт, позволив дюжине крепких фермеров и такому же числу горячих молодых джентльменов завербоваться к нему в команду. Один из этих веселых парней спустился вниз и по своей наивности хотел оставить свою одежду в собственной каюте Уайэтта; наконец он вернулся на палубу, покрасневший, все еще подыскивая местечко для своих вещей. Когда другой привередливый джентльмен решительно отказался помочь при подъеме на борт некоторых припасов, Уайэтт приказал ему немедленно убираться на берег и обратился к остальным добровольцам:
— На борту моего фрегата, как и на любом другом корабле, находящемся под командованием сэра Френсиса Дрейка, все джентльмены, — затем он воспользовался фразой самого Золотого адмирала, — должны тянуть и тащить вместе с матросами.
Ради блага почти отчаявшихся искателей пороха начальник над этими разваливающимися крепостными замками, обороняющими порт, щедро поделился половиной своего порохового запаса, тем самым смягчив язвительное беспокойство лорда Хоуарда.
Замечательная новость о захвате Дрейком в одиночку великого корабля «Нуэстра Сеньора де ла Роза» распространилась уже по всему побережью со всеми мельчайшими подробностями. Большое значение придавали также тому, как здорово потрепала испанцев буря на их пути к Ла-Маншу. Ходили и менее утешительные слухи о том, что испанцы вот-вот готовы высадиться на берег.
К ночи в среду 24 июля армада, все столь же огромная и зловещая с виду, поравнялась с островом Уайт и двинулась к берегу.
Той же ночью «Морской купец» перегружал из своего трюма в пороховые погреба «Мести» достаточное количество пороха, чтобы удовлетворить ненасытные потребности даже Золотого адмирала.
На окраине Уэймута расположились лагерем сотни флегматичных лучников, потомков воинов-лучников, сражавшихся при Кресси и Азенкуре[73]. Большинство местных складов уже очистили от запасов, чтобы они не попали в руки папистов. Достать продовольствие было почти невозможно.
Однако больше всего маленький порт заинтересовали два небольших тихоходных торговых судна, только что прибывших из Дартмута. Как раз в ту сторону и тащился Генри Уайэтт во главе отряда хорошо вооруженных матросов с «Морского купца». В кулаке он сжимал требование на порох с неразборчивой подписью Золотого адмирала, которая в этих краях имела гораздо большее значение, чем четкая подпись Хоуарда Эффингема.
Еще задолго до этого проницательный Дрейк распорядился перевезти на каботажном судне из Дартмута захваченный им на «Розе» порох в Уэймут, что лежал приблизительно милях в пятидесяти к западу от места дислоцирования эскадры. По этой причине Уайэтт имел большое преимущество над охотниками за порохом с других эскадр. И вскоре драгоценное «зерно», ящик за ящиком, перекочевало через грубо заделанные фальшборта «Морского купца» и улеглось на палубе.
После более чем двух бессонных суток Уайэтт чувствовал себя таким усталым, что его пошатывало и голос слегка охрип. Он мог бы свалиться с ног, если бы не одна добрая хозяйка, сунувшая ему в руки кувшин молока, буханку хлеба и сыр, с горячей просьбой, в которой слышались слезы: «Да благословит вас Бог, сэр. Молю вас отбейте этих кровавых папистов от наших берегов».
С кораблей большого флота все прибывали шлюпки, сильно осев в воде под грузом больных и раненых. Их место быстро занимали добровольцы из среды сухопутных ополченцев и рыбаков.
Уайэтт плюхнулся на большую бочку и принялся механически жевать хлеб с сыром и размышлять, надолго ли хватит этого нового запаса пороха при таком ненасытном спросе на него со стороны артиллеристов Дрейка.
Один из офицеров, отряженных за порохом Мартином Фробишером, разразился святотатственной бранью возмущения, когда узнал, что около половины запаса, имеющегося в Уэймуте, уже ушло на «Морской купец».
Начальник порохового запаса сэра Джона Хоукинса также изрыгал проклятия и прямые угрозы до тех пор, пока не поднял парус своей пинассы и не взял курс на Лайм-Регис, где, по слухам, имелись значительные запасы этого драгоценного вещества.
Уходили с пустыми руками и другие запоздавшие капитаны кораблей и потом стремились удовлетворить свои потребности в Пуле и Борнмуте, вдоль берегов которых армада короля Филиппа потихоньку ползла со своею обычной скоростью — два узла в час.
Женщин в Уэймуте осталось совсем мало: как и в других подобных местах, подавляющее большинство их вместе с детьми было отправлено подальше от берега.
К ужасу Уайэтта, Дрейк пришел в настоящее бешенство оттого, что Генри позволил даже небольшой доле пороха с «Розы» уплыть в чужие руки. Оно и понятно: Золотой адмирал горел желанием силами лишь одной его эскадры нанести сокрушительный удар по армаде герцога Медины-Сидонии и тем самым вписать свое имя большими буквами в новую страницу истории Англии.
На тускло освещенной палубе полуюта «Мести» Золотой адмирал топал ногами и гневно испепелял взглядом несчастного капитана «Морского купца».
— Вон отсюда, жалкий пес! Плавай вдоль берега и кради, проси, одалживай, — меня это не касается, — но чтобы добыл полное судно пороха. Встретимся у берега Брайтона, и если у тебя ничего не выйдет, то, клянусь бородой святого Петра, ты у меня полетишь со службы у королевы!
Из впалых усталых глаз Уайэтта брызнули слезы и потекли по опаленным солнцем щекам. Он хорошо уже знал своего командира и понимал, что совершенно не готов к тому, чтобы справиться с низостью и несправедливостью такого отношения к нему со стороны сэра Френсиса. То, что он из чисто амбициозного эгоизма отказывается поделиться боевым запасом с остальным флотом лорда Хоуарда, никак не укладывалось в его сознании. Он вернулся на «Морского купца», растолкал спящего Питера Хоптона и отрывисто рассказал ему, что случилось.
— Ясно, наш адмирал переутомился, — просто объяснил это Хоптон. — А теперь, Генри, отдохни-ка немного, а я проложу наш будущий курс до Борнмута.
— Нет, Питер, Борнмут не подойдет, — возразил Уайэтт, валясь на истрепанный в клочья парус, — слишком много других искателей пороха уже отправились туда. Лучше попытаем счастья в Госпорте или Саутгемптоне.
Он уже спал, когда по трапу полуюта зазвучали удаляющиеся шаги его кузена.
Решение Генри Уайэтта искать боевой запас в портах, лежащих по носу от нынешней позиции врага, оказалось мудрым. Экспедиции за порохом из других отрядов, зачастую угрожая оружием, позаботились о том, чтобы вычистить из пороховых погребов ближайших портов все, что еще не отправили в море на местных судах, ушедших служить лорду Хоуарду с молодыми, жаждущими драки сорвиголовами и старыми морскими волками на борту.
Достигнув Брайтона, «Морской купец» был вынужден держаться очень близко к берегу, потому что плавучие крепости армады четко просматривались по носу с правого борта, и, таким образом, команде впервые представилась возможность спокойно рассмотреть необычайно пестрое собрание плавучих средств, составляющих эскадру снабжения армады. Там были такие диковинные чужестранные суда, как средиземноморские тартаны, фелюги и дхау — одномачтовые арабские суда, а также нефы и несчетное количество каравелл и контеров. Они приметили там десятки круглоносых голландских судов: это были хольки, тихоходные, трудноуправляемые, и хои — небольшие береговые суда; их расписанные красными крестами паруса наполнялись лишь настолько, чтобы поддерживать минимальную скорость, так как ветер снова ослабевал.
К счастью, береговой бриз гнал «Морского купца» достаточно быстро, чтобы отбить охоту преследовать его даже у быстроходных каталонских галер, играющих роль охранения во вражеском флоте. До предела измотанная команда фрегата совершенно отчетливо слышала стук молотка и видела, как вражеские моряки усердно занимаются починкой повреждений, нанесенных последним боем. Попадалось все больше лошадиных трупов, несомых приливом вместе с трупами скончавшихся за ночь раненых. Над ними с резкими криками кружились белые чайки, потом наконец усаживались и питались этой ужасной манной из далекой Испании.
В Брайтоне они обнаружили то же, что было сейчас типично для всего южного побережья. На вершинах холмов еще дымили сигнальные костры, вдоль берега, параллельно медленно продвигающемуся по морю врагу, проезжали конные отряды, а за ними тащились только что набранные из крестьян и ремесленников отряды пехотных ополченцев, которые по-своему, не мудрствуя лукаво, верили, что смогут уничтожить всех этих испанцев, если они осмелятся ступить на английскую землю.
Скорее всего, думал, но не выражал свои мысли вслух Генри Уайэтт, ветераны Медины-Сидонии изрубили бы эти неповоротливые массы народной милиции в куски для кошачьего корма.
Самые крупные концентрации этих войск замечались возле Портсмута, поскольку сухопутные генералы твердо полагали, что испанцы обойдут Спитхед, захватят остров Уайт и устроят там свою базу. Ведь в таком случае герцог окажется менее чем в сотне миль от Лондона, а что для герцога Пармы и его отличных, вымуштрованных в Нидерландах регулярных частей могло бы быть разумнее решения воспользоваться этим моментом и двинуться через пролив в Дувр? А ведь, чтобы не допустить такой катастрофы, в Узком море находится лишь слабенькая флотилия лорда Генри Сеймура — всего 18 кораблей. И никто, похоже, не знал, какие военно-морские силы может выставить против них герцог Парма.
Как только «Морской купец» причалил к доку в Брайтонской гавани, явилась группа добровольцев — отличных крепких деревенских парней из графств, находящихся в глубине страны: многие из них были отлично экипированы, даже взятки предлагали, лишь бы им разрешили сражаться на борту фрегата.
К величайшему удивлению Уайэтта, когда он собрал на палубе свою пристыженную команду и сообщил ей, что каждый волен покинуть корабль, никто и шагу не ступил к трапу. После этого Джайлз Доусон был назначен младшим канониром вместо прежнего, получившего перелом руки во время битвы при Портленд-билле, а Джордж — помощником боцмана.
Капитан «Морского купца» завершил свой визит в порт, позволив дюжине крепких фермеров и такому же числу горячих молодых джентльменов завербоваться к нему в команду. Один из этих веселых парней спустился вниз и по своей наивности хотел оставить свою одежду в собственной каюте Уайэтта; наконец он вернулся на палубу, покрасневший, все еще подыскивая местечко для своих вещей. Когда другой привередливый джентльмен решительно отказался помочь при подъеме на борт некоторых припасов, Уайэтт приказал ему немедленно убираться на берег и обратился к остальным добровольцам:
— На борту моего фрегата, как и на любом другом корабле, находящемся под командованием сэра Френсиса Дрейка, все джентльмены, — затем он воспользовался фразой самого Золотого адмирала, — должны тянуть и тащить вместе с матросами.
Ради блага почти отчаявшихся искателей пороха начальник над этими разваливающимися крепостными замками, обороняющими порт, щедро поделился половиной своего порохового запаса, тем самым смягчив язвительное беспокойство лорда Хоуарда.
Замечательная новость о захвате Дрейком в одиночку великого корабля «Нуэстра Сеньора де ла Роза» распространилась уже по всему побережью со всеми мельчайшими подробностями. Большое значение придавали также тому, как здорово потрепала испанцев буря на их пути к Ла-Маншу. Ходили и менее утешительные слухи о том, что испанцы вот-вот готовы высадиться на берег.
К ночи в среду 24 июля армада, все столь же огромная и зловещая с виду, поравнялась с островом Уайт и двинулась к берегу.
Той же ночью «Морской купец» перегружал из своего трюма в пороховые погреба «Мести» достаточное количество пороха, чтобы удовлетворить ненасытные потребности даже Золотого адмирала.
Глава 20
ВЕСТИ С ФЛОТА
Однажды теплым июльским днем пополудни к той величественной аллее из вязов, ведущей к Портледжу, прискакал запыленный верховой. Из своего окна Кэт Уайэтт заметила сначала, что ехал он жестко держась в седле, потому как держал одну руку на перевязи, а затем что он оглядывается вокруг, будто эти места ему совершенно незнакомы. Вестовой! Она поспешно закончила пеленать маленького Тони и, быстро сбежав по лестнице, вышла наружу как раз в тот момент, когда один из конюхов помогал незнакомцу спешиться.
— Я привез письма для сэра Роберта Коффина и его невестки, — сказал человек, поморщившись от боли, когда поправлял свою раненую руку в петле кожаного ремня, захлестнутого на одном плече. — Я служил на галионе «Коффин» до той поры, пока проклятый осколок не перебил мне руку.
— Они здесь. Вы… вы слышали что-нибудь о фрегате «Морской купец»? — выпалила Кэт. — Он в порядке?
— Да, — ответил высокий вестовой, отирая от пыли большую бороду в форме лопаты. — Ему немного всыпали у Портленд-билла, но меньше недели назад я видел его: он выходил из Брайтона с порохом для кораблей Дрейка.
— Заходите! Заходите! — крикнула ему Кэт, вся сияя своим заостренным личиком. — Бетти! Сбегай наверх к миссис Коффин и передай ей, что этот добрый человек привез для нее письма.
Весь старый дворянский дом встрепенулся и ожил, словно от удара в набат. Сэр Роберт крикнул лакеям, чтоб принесли подушки и лупу для чтения, а Розмари, трепеща от радости, скрылась в своей комнате, чтобы внимательно прочитать послание, которое она судорожно прижимала к груди. Это событие было почти таким же волнующим, как если бы снова она увидела Хьюберта, вернувшегося домой, ибо писал он всегда ясно и точно.
«Радость моя, если бы я мог, я бы вложил в эти страницы самого себя. Как живется тебе с нашим ребенком? Часто тебе приходится вставать по утрам? Передай мой самый горячий привет миссис Уайэтт и скажи ей, что вся наша эскадра расточает похвалы ее мужу. Он дважды доблестно нападал на корабли почти в три раза большие по размеру, чем его фрегат, вот только не удается ему пока захватить хотя бы один из них.
Что же до галиона «Коффин», нас однажды здорово обстрелял настильным огнем «Сан-Мартин» — адмиральский галион, или, как говорят испанцы, — capitana, флагманский корабль, и мы потеряли несколько крепких девонширцев. Ты должна знать, что у острова Уайт в прошлый четверг произошло еще одно большое сражение. Два крупнейших «испанца» (один — галион «Санта-Анна», а другой — португальская каракка «Сан-Луис») попали в штиль и отстали от главных сил врага, после чего контрадмирал Хоукинс приказал спустить на воду пинассы и шлюпки и подтащить судно на буксире к врагу на такое расстояние, чтобы обстрелять его из пушек. Вместе с ним то же самое сделали и другие мощнейшие его корабли, их было около дюжины. Затем в бой вступил милорд Хоуард на своем «Королевском ковчеге»и «Золотой лев», принадлежащий лорду Томасу Хоуарду, его кузену. Тогда их адмирал бросил на нас эти проклятые неаполитанские галеасы, которые все это время были у нас как бельмо в глазу «.
Розмари оторвалась от письма, заслышав, как сэр Роберт, взволнованный адресованным лично ему письмом, разразился проклятиями. Она подумала, не позвать ли Кэт, но тут услышала, что молодая ее подруга с большим пристрастием допрашивает бывшего младшего канонира галиона «Коффин», и продолжила чтение.
«Эти наши корабли дали несколько отличных бортовых залпов и так повредили „Санта-Анну“, что она для боя уже не годилась, а когда наступил рассвет, ее нигде не было видно. Испанцы показали себя храбрыми, хоть и ошибающимися воинами. Один из галеасов потерял бушприт, а другой — грот-рей. Если бы не поднялся южный ветер, что позволило врагу послать подкрепление своему арьергарду, ничто не помешало бы нам уничтожить эти ужасные боевые машины.
Чтобы остановить это подкрепление, почтенный Mapтин Фробишер со своей эскадрой подошел к нему и стал молотить испанский строй, как целая куча кузнецов по своим наковальням. Да, моя отрада, испанцы действительно становятся искусными воинами: как они быстро напали на «Триумф» своими кораблями «Гран-Грин»и «Сан-Хуан де Сицилия». Вместе с эскадрой Хоукинса мы тем временем собрались вокруг их наветренных кораблей и дружно напали на «Сан-Матео». Уже к нам в руки шла решительная победа, когда вдруг все сорвалось — опять из-за нехватки пороха. Радость моя дорогая, было ужасно смотреть, как бушует сэр Френсис — ведь он давно уже просил увеличить его резервный боевой запас.
— Я привез письма для сэра Роберта Коффина и его невестки, — сказал человек, поморщившись от боли, когда поправлял свою раненую руку в петле кожаного ремня, захлестнутого на одном плече. — Я служил на галионе «Коффин» до той поры, пока проклятый осколок не перебил мне руку.
— Они здесь. Вы… вы слышали что-нибудь о фрегате «Морской купец»? — выпалила Кэт. — Он в порядке?
— Да, — ответил высокий вестовой, отирая от пыли большую бороду в форме лопаты. — Ему немного всыпали у Портленд-билла, но меньше недели назад я видел его: он выходил из Брайтона с порохом для кораблей Дрейка.
— Заходите! Заходите! — крикнула ему Кэт, вся сияя своим заостренным личиком. — Бетти! Сбегай наверх к миссис Коффин и передай ей, что этот добрый человек привез для нее письма.
Весь старый дворянский дом встрепенулся и ожил, словно от удара в набат. Сэр Роберт крикнул лакеям, чтоб принесли подушки и лупу для чтения, а Розмари, трепеща от радости, скрылась в своей комнате, чтобы внимательно прочитать послание, которое она судорожно прижимала к груди. Это событие было почти таким же волнующим, как если бы снова она увидела Хьюберта, вернувшегося домой, ибо писал он всегда ясно и точно.
«Радость моя, если бы я мог, я бы вложил в эти страницы самого себя. Как живется тебе с нашим ребенком? Часто тебе приходится вставать по утрам? Передай мой самый горячий привет миссис Уайэтт и скажи ей, что вся наша эскадра расточает похвалы ее мужу. Он дважды доблестно нападал на корабли почти в три раза большие по размеру, чем его фрегат, вот только не удается ему пока захватить хотя бы один из них.
Что же до галиона «Коффин», нас однажды здорово обстрелял настильным огнем «Сан-Мартин» — адмиральский галион, или, как говорят испанцы, — capitana, флагманский корабль, и мы потеряли несколько крепких девонширцев. Ты должна знать, что у острова Уайт в прошлый четверг произошло еще одно большое сражение. Два крупнейших «испанца» (один — галион «Санта-Анна», а другой — португальская каракка «Сан-Луис») попали в штиль и отстали от главных сил врага, после чего контрадмирал Хоукинс приказал спустить на воду пинассы и шлюпки и подтащить судно на буксире к врагу на такое расстояние, чтобы обстрелять его из пушек. Вместе с ним то же самое сделали и другие мощнейшие его корабли, их было около дюжины. Затем в бой вступил милорд Хоуард на своем «Королевском ковчеге»и «Золотой лев», принадлежащий лорду Томасу Хоуарду, его кузену. Тогда их адмирал бросил на нас эти проклятые неаполитанские галеасы, которые все это время были у нас как бельмо в глазу «.
Розмари оторвалась от письма, заслышав, как сэр Роберт, взволнованный адресованным лично ему письмом, разразился проклятиями. Она подумала, не позвать ли Кэт, но тут услышала, что молодая ее подруга с большим пристрастием допрашивает бывшего младшего канонира галиона «Коффин», и продолжила чтение.
«Эти наши корабли дали несколько отличных бортовых залпов и так повредили „Санта-Анну“, что она для боя уже не годилась, а когда наступил рассвет, ее нигде не было видно. Испанцы показали себя храбрыми, хоть и ошибающимися воинами. Один из галеасов потерял бушприт, а другой — грот-рей. Если бы не поднялся южный ветер, что позволило врагу послать подкрепление своему арьергарду, ничто не помешало бы нам уничтожить эти ужасные боевые машины.
Чтобы остановить это подкрепление, почтенный Mapтин Фробишер со своей эскадрой подошел к нему и стал молотить испанский строй, как целая куча кузнецов по своим наковальням. Да, моя отрада, испанцы действительно становятся искусными воинами: как они быстро напали на «Триумф» своими кораблями «Гран-Грин»и «Сан-Хуан де Сицилия». Вместе с эскадрой Хоукинса мы тем временем собрались вокруг их наветренных кораблей и дружно напали на «Сан-Матео». Уже к нам в руки шла решительная победа, когда вдруг все сорвалось — опять из-за нехватки пороха. Радость моя дорогая, было ужасно смотреть, как бушует сэр Френсис — ведь он давно уже просил увеличить его резервный боевой запас.