Страница:
Что бы там у него ни было на уме, Дрейк хранил свои планы при себе до тех пор, пока эскадра не пробыла в море целых четыре дня.
К неловкому удивлению Генри Уайэтта, его вдруг вызвали в роскошную красно-золотистую каюту адмирала, оторвав от наблюдения за работой по замене некоторых изношенных шкотовых линей и фалов.
День выдался необычайно знойный, и сэр Френсис, как и большинство его приближенных, сменил теплые, плотно облегающие чулки, бриджи и дублет на муслиновую рубаху и просторные панталоны — такие, в каких в тех широтах красовались его враги. На широком столе были разбросаны карты, схемы и прочие чертежи, поразившие Уайэтта чудесным своим исполнением. Фульк Гревиль, главный секретарь адмирала и «верный Ахат», сидел, сосредоточенно подготавливая списки и составляя различные реквизиции.
В каюте флагманского корабля было так жарко, что с конца луковицеобразного красного носа вице-адмирала Мартина Фробишера начал уже капать пот, а генерал-лейтенант Карлейль разделся до пояса, выставив напоказ свою густо поросшую черными волосами грудь и красноватый шрам, тянущийся вдоль ребер. Дрейк промокнул лоб батистовым платком и откинул назад рукой свои желто-соломенные волосы, которые начиная с Байоны он подстригал довольно коротко.
— Мастер Уайэтт, сэр, — объявил флаг-капитан Феннер.
Дрейк резко поднял на Уайэтта взгляд пронзительных синих глаз, буравя его красное, цвета меди, лицо.
— Если мне не изменяет память, мастер Уайэтт, — сухо заговорил он, — вы в тот проклятый день, когда мы покинули бухту Виго, что-то говорили об Эспаньоле?
Чувствуя себя страшно неловко, ибо он не был уверен, что Дрейк уже не считает его тогдашнее выступление наглостью, Уайэтт ответил утвердительно.
— Не говорили ли вы об отсутствии длинноствольных пушек в фортах Санто-Доминго?
— Говорил, сэр. — Уайэтт чувствовал на себе испытующие взгляды дюжины пар глаз. — Но из-за промедления, связанного с нашим плаванием на острова Зеленого Мыса, невозможно теперь быть уверенным, что их туда не завезли.
На загорелых щеках адмирала выступил легкий румянец: не нравилось ему, очевидно, это напоминание о бесполезном и почти катастрофическом изменении курса.
— Иными словами, вы не можете с уверенностью сказать, что эти форты на Эспаньоле все еще лишены тяжелых орудий?
— Так точно, сэр. Испанцы давно уже, наверное, заподозрили, что вы намерены ударить в этом направлении.
Одна из кустистых желтых бровей адмирала поползла вверх.
— Разумно. Скажите мне, что вы знаете о городе.
Стыдясь неповоротливости своего языка, Уайэтт отвечал:
— Я ничего не знаю о городе Санто-Доминго, кроме того, что мне рассказывал о нем мастер Дженкинс.
— И что же он вам рассказывал?
— Что Санто-Доминго — столица и резиденция испанской власти над всеми их владениями в этой части Западного Мира. Он уверял меня, что город расположен на прекрасной местности и красиво отстроен из камня и превосходного мрамора. В нем можно увидеть десятки церквей и монастырей. Эта столица имеет славу самого богатого города испанской Вест-Индии.
Дрейк кивнул головой и улыбнулся своим капитанам.
— Это не вранье, джентльмены. Санто-Доминго должен быть той сочной сладкой сливой, что мы ищем, если таковая вообще имеется. Теперь, джентльмены, давайте-ка обсудим, как нам лучшим образом потрясти дерево короля Филиппа, чтобы эта пухленькая слива непременно упала так, что до нее можно было бы дотянуться.
Адмирал не мешкая разложил на столе большую карту Санто-Доминго и приступил к рассуждениям о том, какие стратегию и тактику им нужно принять в этом деле. Поскольку об Уайэтте он, похоже, забыл, тот, испытывая неловкость, стал потихоньку пробираться к двери, но Дрейк, останавливая его, поднял руку.
— Нет, прошу остаться здесь, мастер Уайэтт, потому что я намерен отправить на разведку галиот «Утку», а капитану Хоукинсу, видно, придется так много заниматься наблюдениями, что ему понадобится иметь с собой рядом ловкого моряка. — Далее адмирал заговорил о своем намерении высадить на берег лазутчиков для заключения союза с его старыми друзьями маронами — беглыми неграми-рабами Вест-Индии. На Эспаньоле, как и в других местах, бесчувственная жестокость испанцев готова была пожинать кровавые урожаи. От многих мореплавателей до адмирала уже доходили слухи о том, что на Эспаньоле скрываются сотни отчаявшихся негров и индейцев, жаждущих лютой мести.
Контр-адмирал Ноллис, всегда поджарый и мрачновато молчаливый, заявил, что он возражает против подключения к ним незнакомых и, вероятно, не заслуживающих доверия союзников; в этом его горячо поддержал капитан Уильям Винтер с «Подспорья».
— Я против этого, сэр Френсис. Никто не может сказать, как поведут себя эти чернокожие, если удача в этом деле обернется против нас.
Дрейк резко распрямился и заговорил уверенно и энергично:
— Они не отвернутся. Разве они не из тех, кого ожидает гнев Испании в случае нашего поражения? Чего Господь не допустит! В Санта-Крус и Номбре-де-Дьос они оставались верными и доблестными, хотя удача мне и изменила. Нет, эти негры никогда не отвернутся от нас.
Наконец в каюту ввели греческого купца, захваченного одним из кораблей эскадры при сторожевом патрулировании и теперь служащего экспедиции лоцманом. Хотя этот изменник, казалось, так весь и рассыпается в улыбках и поклонах, он явно боялся, что пропадет его маленькая барка с грузом молодых оливковых деревцев и он сам будет болтаться на рее английского корабля. Нескольких успокоительных слов со стороны Дрейка оказалось вполне достаточно, чтобы этот человек быстро набросал грубый, но понятный для глаза план Санто-Доминго с его фортами и батареями. Старый грек вращал глазами и бормотал себе под нос какие-то указания для самого себя, а кисточка его обрисовывала длинную, выступающую в море с восточной оконечности Санто-Доминго песчаную косу. Западнее остров описывал широкую кривую, заканчивающуюся невысоким мысом.
— Между острием этой косы, сеньоры, и этим мысом западнее от нее находится мелкое место, которое можно преодолеть только в умеренную погоду. Здесь же, за этой отмелью и в пределах досягаемости для длинноствольных пушек, стоят городские стены из камня-известняка, — давал он свои пояснения. — Увы, сеньоры, только в этом единственном месте возможна высадка в гавани.
— Такое место для высадки нам очень здорово подойдет, — проворчал Фробишер, — если те две звезды, что нарисовал этот воняющий чесноком парень, представляют собой форты.
— Узнайте, действительно ли те отметины означают форты, — распорядился Дрейк, — и, если это так, сколько в них установлено пушек.
Переводчик затрещал по-гречески, затем сообщил:
— Он клянется, что уже много месяцев не наведывался в Санто-Доминго, но в то время у них стояло только пятьдесят шестидесятифунтовых пушек. Однако он заметил, что многие амбразуры все еще пустуют и ожидают прибытия орудий из Испании.
— Слышал ли этот чесночный пройдоха насчет того, прибыли ли эти недостающие пушки? — включился в разговор Ноллис.
— Нет, сэр. Он говорит, что полгода не был в этом городе и как раз направлялся туда, когда его судно захватил «Белый лев».
— Пусть продолжает.
Смущенный вниманием этих высокопоставленных лордов, высохший старый грек объяснил, что город стоит целиком окруженный высокими стенами из прочного известняка, что королевские инженеры построили пару укреплений, которые защищают стены со стороны моря, и что недавно он слышал, будто эти форты укомплектовываются испанскими регулярными войсками.
— Где же тогда мы можем высадиться? — услышал Уайэтт густой и глубокий голос Карлейля.
— Я узнал, — громко заговорил Дрейк, — что милях в десяти к западу от Санто-Доминго лежит мелководная бухта с берегом, подходящим для нашей цели. Но только она охраняется двумя сторожевыми башнями, в которых службу несут добровольцы из города.
— В десяти милях, вот как? — протянул Карлейль и пощупал пальцами свою тяжелую черную бороду.
Тем временем грек-лоцман охотно распространялся о богатстве домов, количестве очень солидных складов и о громадных церковных накоплениях. Город был переполнен знатью, богатыми купцами и высокопоставленными чиновниками колониального правительства. Каково население? Что-то около шестнадцати тысяч, не считая рабов и временных поселенцев, которых так много потому, что Санто-Доминго — перекресток дорог американских владений испанского короля. Нет, на него еще никогда не нападали, заявил старый грек, и его жители из-за своих фортов и доблести солдат убеждены, что этого никогда не случится. В конце концов, разве не здесь находится, чтобы защищать их, цвет испанской колониальной армии?
Глава 12
Глава 13
К неловкому удивлению Генри Уайэтта, его вдруг вызвали в роскошную красно-золотистую каюту адмирала, оторвав от наблюдения за работой по замене некоторых изношенных шкотовых линей и фалов.
День выдался необычайно знойный, и сэр Френсис, как и большинство его приближенных, сменил теплые, плотно облегающие чулки, бриджи и дублет на муслиновую рубаху и просторные панталоны — такие, в каких в тех широтах красовались его враги. На широком столе были разбросаны карты, схемы и прочие чертежи, поразившие Уайэтта чудесным своим исполнением. Фульк Гревиль, главный секретарь адмирала и «верный Ахат», сидел, сосредоточенно подготавливая списки и составляя различные реквизиции.
В каюте флагманского корабля было так жарко, что с конца луковицеобразного красного носа вице-адмирала Мартина Фробишера начал уже капать пот, а генерал-лейтенант Карлейль разделся до пояса, выставив напоказ свою густо поросшую черными волосами грудь и красноватый шрам, тянущийся вдоль ребер. Дрейк промокнул лоб батистовым платком и откинул назад рукой свои желто-соломенные волосы, которые начиная с Байоны он подстригал довольно коротко.
— Мастер Уайэтт, сэр, — объявил флаг-капитан Феннер.
Дрейк резко поднял на Уайэтта взгляд пронзительных синих глаз, буравя его красное, цвета меди, лицо.
— Если мне не изменяет память, мастер Уайэтт, — сухо заговорил он, — вы в тот проклятый день, когда мы покинули бухту Виго, что-то говорили об Эспаньоле?
Чувствуя себя страшно неловко, ибо он не был уверен, что Дрейк уже не считает его тогдашнее выступление наглостью, Уайэтт ответил утвердительно.
— Не говорили ли вы об отсутствии длинноствольных пушек в фортах Санто-Доминго?
— Говорил, сэр. — Уайэтт чувствовал на себе испытующие взгляды дюжины пар глаз. — Но из-за промедления, связанного с нашим плаванием на острова Зеленого Мыса, невозможно теперь быть уверенным, что их туда не завезли.
На загорелых щеках адмирала выступил легкий румянец: не нравилось ему, очевидно, это напоминание о бесполезном и почти катастрофическом изменении курса.
— Иными словами, вы не можете с уверенностью сказать, что эти форты на Эспаньоле все еще лишены тяжелых орудий?
— Так точно, сэр. Испанцы давно уже, наверное, заподозрили, что вы намерены ударить в этом направлении.
Одна из кустистых желтых бровей адмирала поползла вверх.
— Разумно. Скажите мне, что вы знаете о городе.
Стыдясь неповоротливости своего языка, Уайэтт отвечал:
— Я ничего не знаю о городе Санто-Доминго, кроме того, что мне рассказывал о нем мастер Дженкинс.
— И что же он вам рассказывал?
— Что Санто-Доминго — столица и резиденция испанской власти над всеми их владениями в этой части Западного Мира. Он уверял меня, что город расположен на прекрасной местности и красиво отстроен из камня и превосходного мрамора. В нем можно увидеть десятки церквей и монастырей. Эта столица имеет славу самого богатого города испанской Вест-Индии.
Дрейк кивнул головой и улыбнулся своим капитанам.
— Это не вранье, джентльмены. Санто-Доминго должен быть той сочной сладкой сливой, что мы ищем, если таковая вообще имеется. Теперь, джентльмены, давайте-ка обсудим, как нам лучшим образом потрясти дерево короля Филиппа, чтобы эта пухленькая слива непременно упала так, что до нее можно было бы дотянуться.
Адмирал не мешкая разложил на столе большую карту Санто-Доминго и приступил к рассуждениям о том, какие стратегию и тактику им нужно принять в этом деле. Поскольку об Уайэтте он, похоже, забыл, тот, испытывая неловкость, стал потихоньку пробираться к двери, но Дрейк, останавливая его, поднял руку.
— Нет, прошу остаться здесь, мастер Уайэтт, потому что я намерен отправить на разведку галиот «Утку», а капитану Хоукинсу, видно, придется так много заниматься наблюдениями, что ему понадобится иметь с собой рядом ловкого моряка. — Далее адмирал заговорил о своем намерении высадить на берег лазутчиков для заключения союза с его старыми друзьями маронами — беглыми неграми-рабами Вест-Индии. На Эспаньоле, как и в других местах, бесчувственная жестокость испанцев готова была пожинать кровавые урожаи. От многих мореплавателей до адмирала уже доходили слухи о том, что на Эспаньоле скрываются сотни отчаявшихся негров и индейцев, жаждущих лютой мести.
Контр-адмирал Ноллис, всегда поджарый и мрачновато молчаливый, заявил, что он возражает против подключения к ним незнакомых и, вероятно, не заслуживающих доверия союзников; в этом его горячо поддержал капитан Уильям Винтер с «Подспорья».
— Я против этого, сэр Френсис. Никто не может сказать, как поведут себя эти чернокожие, если удача в этом деле обернется против нас.
Дрейк резко распрямился и заговорил уверенно и энергично:
— Они не отвернутся. Разве они не из тех, кого ожидает гнев Испании в случае нашего поражения? Чего Господь не допустит! В Санта-Крус и Номбре-де-Дьос они оставались верными и доблестными, хотя удача мне и изменила. Нет, эти негры никогда не отвернутся от нас.
Наконец в каюту ввели греческого купца, захваченного одним из кораблей эскадры при сторожевом патрулировании и теперь служащего экспедиции лоцманом. Хотя этот изменник, казалось, так весь и рассыпается в улыбках и поклонах, он явно боялся, что пропадет его маленькая барка с грузом молодых оливковых деревцев и он сам будет болтаться на рее английского корабля. Нескольких успокоительных слов со стороны Дрейка оказалось вполне достаточно, чтобы этот человек быстро набросал грубый, но понятный для глаза план Санто-Доминго с его фортами и батареями. Старый грек вращал глазами и бормотал себе под нос какие-то указания для самого себя, а кисточка его обрисовывала длинную, выступающую в море с восточной оконечности Санто-Доминго песчаную косу. Западнее остров описывал широкую кривую, заканчивающуюся невысоким мысом.
— Между острием этой косы, сеньоры, и этим мысом западнее от нее находится мелкое место, которое можно преодолеть только в умеренную погоду. Здесь же, за этой отмелью и в пределах досягаемости для длинноствольных пушек, стоят городские стены из камня-известняка, — давал он свои пояснения. — Увы, сеньоры, только в этом единственном месте возможна высадка в гавани.
— Такое место для высадки нам очень здорово подойдет, — проворчал Фробишер, — если те две звезды, что нарисовал этот воняющий чесноком парень, представляют собой форты.
— Узнайте, действительно ли те отметины означают форты, — распорядился Дрейк, — и, если это так, сколько в них установлено пушек.
Переводчик затрещал по-гречески, затем сообщил:
— Он клянется, что уже много месяцев не наведывался в Санто-Доминго, но в то время у них стояло только пятьдесят шестидесятифунтовых пушек. Однако он заметил, что многие амбразуры все еще пустуют и ожидают прибытия орудий из Испании.
— Слышал ли этот чесночный пройдоха насчет того, прибыли ли эти недостающие пушки? — включился в разговор Ноллис.
— Нет, сэр. Он говорит, что полгода не был в этом городе и как раз направлялся туда, когда его судно захватил «Белый лев».
— Пусть продолжает.
Смущенный вниманием этих высокопоставленных лордов, высохший старый грек объяснил, что город стоит целиком окруженный высокими стенами из прочного известняка, что королевские инженеры построили пару укреплений, которые защищают стены со стороны моря, и что недавно он слышал, будто эти форты укомплектовываются испанскими регулярными войсками.
— Где же тогда мы можем высадиться? — услышал Уайэтт густой и глубокий голос Карлейля.
— Я узнал, — громко заговорил Дрейк, — что милях в десяти к западу от Санто-Доминго лежит мелководная бухта с берегом, подходящим для нашей цели. Но только она охраняется двумя сторожевыми башнями, в которых службу несут добровольцы из города.
— В десяти милях, вот как? — протянул Карлейль и пощупал пальцами свою тяжелую черную бороду.
Тем временем грек-лоцман охотно распространялся о богатстве домов, количестве очень солидных складов и о громадных церковных накоплениях. Город был переполнен знатью, богатыми купцами и высокопоставленными чиновниками колониального правительства. Каково население? Что-то около шестнадцати тысяч, не считая рабов и временных поселенцев, которых так много потому, что Санто-Доминго — перекресток дорог американских владений испанского короля. Нет, на него еще никогда не нападали, заявил старый грек, и его жители из-за своих фортов и доблести солдат убеждены, что этого никогда не случится. В конце концов, разве не здесь находится, чтобы защищать их, цвет испанской колониальной армии?
Глава 12
МАРОНЫ
Благодаря навигаторскому мастерству Эрика Паркера, английского моряка, решившего, в отличие от ему подобных, оставить Байону после того, как прожил там годы, занимаясь торговыми делами, галиот «Утка» смело вошел в гавань Санто-Доминго, уверенно проскользнув среди стаи высоких купеческих судов и двух стоявших там на приколе военных кораблей. Галиот «Утка», переименованный на скорую руку в «Санта-Тереза де ла-Глориа», якобы прибыл с Кубы с грузом выделанной кожи — так на безукоризненном испанском заявил выдавший себя за его капитана Паркер.
Холодные мурашки пробежали по спине Генри Уайэтта, когда нос невысокого маленького галиота врезался в воды оживленной разноцветной гавани Санто-Доминго. Подумать только, он теперь в действительности видит перед собой эти великолепные фортификационные сооружения, так ярко описанные мастером Дженкинсом под деревом миндаля в Байоне.
Уайэтт имел на себе только поношенные бриджи длиной до колена и так сильно загорел, что, имея от природы темный и густой цвет кожи, легко мог сойти за испанца. Он присмотрелся к длинному ряду амбразур, проделанных в зубчатых желтовато-серых стенах, возвышающихся над чистыми, кое-где со следами мусора, зелеными водами гавани. Почти из всех крепостных бойниц торчали жерла орудий!
К сожалению, галиот был вынужден плыть в такой близости от парапетов, что оказалось невозможным оценить вероятный вес этих пушек, так грозно поблескивающих там, наверху. И точно, как и рассказывал старый грек, была тут и вымощенная булыжником площадка для высадки — на ней, вытащенные из воды, лежали пироги и небольшие лодки. Площадка располагалась на самом краю гавани и находилась под столь плотным прикрытием батарей, что всякая вражеская попытка высадиться на ней неминуемо привела бы к массе разорванных в клочья тел. Множество сарычей парило высоко в воздухе вокруг спаренных кружевных башен большого собора, в котором, как говорили люди, покоились мощи дона Кристобаля Колона[53].
— Видели, какого размера их чертов собор? — пробормотал матрос по имени Джексон, — Ручаюсь, мы в нем здорово поживимся.
Не вызывало ни малейших сомнений то, что до колониальной столицы еще не дошли никакие известия о близости к ней английской эскадры. Маленький галиот вошел в порт в первый послеполуденный час: капитан Ричард Хоукинс, человек кипучей энергии и нередко скандальный, выбрал именно это время, когда подавляющее большинство населения обыкновенно погружается в сиесту — послеполуденный сон.
«Утка», подгоняемая мягким бризом, сделала поворот оверштаг и, пройдя через гавань, удостоверилась, что два стоящих там военных корабля проходят обширный ремонт: один — большой галион примерно тонн на шестьсот и, судя по его виду, построенный французами; другой — галлизабро, небольшое быстроходное судно. Последнее представляло собой новый класс кораблей, спроектированных адмиралом Менендесом специально для того, чтобы защищать испанские королевские флотилии с серебром от нападающих в море пиратов. Если мужественно и умело пользоваться его преимуществами (маневренность, быстрота, хорошая вооруженность) в сражении, галлизабра одна стала бы более чем достаточным соперником «Бонавентуру».
Разведывательное судно неторопливо прокралось сквозь путаницу стоявших на приколе судов, два из которых, судя по издаваемым ими тошнотворным запахам, видимо, только что прибыли с грузом рабов с Гвинейского побережья. По снастям распознавались все виды судов: нефы, барки, фрегаты и каракки, а также торговые суда для плавания по внутренним водам архипелага. Вдоль прибрежной части гавани был разбросан ряд внушительных строений, включая таможню — адуану, королевские склады и дворец, резиденцию губернатора и одновременно главнокомандующего всеми вооруженными силами. Далее располагалось то, в чем Паркер распознал королевское казначейство, где собирались и хранились слитки золота и серебра, дожидаясь, пока флотилия галионов и каракк перевезет сокровища в Кадис. Весь обращенный к морю фасад этого здания, что относилось и к другим королевским строениям, украшала изысканная резьба с гигантским гербом Филиппа.
Сколько несчастных рабов, думал Уайэтт, томилось и умирало под этим палящим солнцем, чтобы создать эту чудную каменную резьбу!
Среди обширных садов, на вершине низенького холма, казавшегося крошечным по сравнению с возвышающимися позади горами, стоял дворец наместника короля, ослепительно сверкающий белизной под этим ярким декабрьским солнцем.
— Этот старый грек говорил правду, — пробурчал Ричард Хоукинс, отгоняя вьющуюся над ним стаю мух. Эти и прочие летающие насекомые осаждали судно, словно вражеские солдаты, идущие на абордаж.
Только совсем небольшое количество негритянских лодок, снабжавших суда провизией, отчалило от берега, чтобы встретить самозваную «Санта-Терезу»; они везли кучи кокосов, лимонов, апельсинов и прочие фрукты и яства, столь любезные матросам судов, прибывших в долгожданную гавань после долгого плавания.
На городских крепостных стенах не было видно признаков жизни, помимо головы единственного полусонного часового, снявшего свой стальной шлем и прислонившего пику к стене, чтобы немного побыть в голубоватой тени. Он лениво обмахивался пальмовым, с бахромой по краям листом.
Галиот покружил по гавани, словно бы в поисках подходящей якорной стоянки, но, когда гавань стала оживать, задул морской ветер и стали удлиняться тени, Хоукинс повел судно ломаным курсом назад к входу в гавань, лавируя между желтыми парусами рыболовецких шлюпок, входящих в порт в компании с двумя неуклюжими каравеллами. Последние, видимо, приплыли сюда из Мексики, потому что подняли флаги Кастилии и Арагона с изображением башен и львов и дали приветственный залп, проходя мимо замка у входа с восточной стороны.
— Исхитрись бросить лот, когда мы пойдем над отмелью, — приказал молодой Хоукинс Уайэтту, и в его голосе послышалась напряженность. — Давай убедимся, что наши суда не сломают себе хребты под испанскими пушками.
Всем на галиоте было немного не по себе. Если бы на протяжении истекшего часа кто-либо потрудился понаблюдать за так называемой «Санта-Терезой», он бы уж точно заподозрил неладное. Измеряя лотами глубину, Уайэтт и Джексон следили за крепостными стенами и вот заметили на них значительно возросшую активность. Засверкала сталь, над водой разнеслось лошадиное ржание труб, прогрохотала пушка.
— Божьи зеницы! — рявкнул Хоукинс. — Эти болваны все же подняли тревогу. Ставить все паруса!
— Прошу прощения, сэр, — вмешался Уайэтт, — просто с той крепости отвечают салютом. В данный момент, если мы сразу поднимем все паруса, это вызовет подозрение.
— Возможно, ты прав, — сердито бросил в ответ Ричард Хоукинс.
Когда изумрудные воды под галиотом посветлели и стали желто-зелеными, Уайэтт извлек свой лот и вздохнул с облегчением: не менее трех добрых морских саженей — достаточная глубина для всех кораблей армады.
Одна из идущих в порт каравелл проходила так близко, что матросы ее экипажа закричали приветствия. Паркер помахал им рукой и не спеша поприветствовал в ответ. — Это «Санта-Анна де Веракрус», только что из Сан-Хуан де Улуа. — Паркер ухмыльнулся. — Как раз успевает на праздник Нового года.
Благодаря своей заурядной внешности и испанскому флагу на мачте галиот «Утка» остался, очевидно, незамеченным и у него не потребовали опознавательных; он прошел мимо входящего в гавань рыболовецкого судна, и оттуда его приветствовали веселыми криками. Отплыв подальше в открытое море, галиот повернул на запад и шел этим курсом до тех пор, пока, уже в сумерках, не завидел вход в небольшую гавань с двумя возвышающимися сторожевыми башнями, охранявшими великолепный и хорошо защищенный от непогоды берег.
Это, объявил Хоукинс, то самое место для высадки на берег без всяческих проволочек шести-семи сотен солдат — конечно, при том лишь условии, что сначала захватываются башни.
Словно бы нисколько не интересуясь этой гаванью, разведывательный галиот прошел мимо, раздувшись под свежим ветром желто-коричневыми парусами. У берегов еще одной гавани, лежащей, возможно, в лье от охраняемого берега, капитан Хоукинс положил руль налево и, когда уже первые звезды стали приобретать тот добела раскаленный блеск, что был свойственен им в небе тропиков, повел свое судно к суше и в тридцати ярдах от берега вошел в бейдвинд и бросил там якорь.
— Вывесь два фонаря со шпринтовштага, один над другим, — распорядился Хоукинс. — А ты, рыжий разбойник, готовь своих людей, чтобы они отвалили по первому же знаку.
— Слушаюсь, сэр.
Уайэтт чувствовал враждебность молодого капитана. Не стоило Хоукинсу так заводиться по поводу его совершенно справедливого замечания; жаль, что он, очевидно, сцепился рогами не с кем-то еще, а именно с Хоукинсом. Будучи сыном сэра Уильяма Хоукинса, он неизменно пользовался большим уважением, чем мог бы на то рассчитывать командир самого что ни на есть маленького суденышка в английской эскадре.
Наконец с кормы спустили на воду судовую шлюпку галиота, и капитан Хоукинс приказал, чтобы его отвезли на берег. Он восседал, прямо и горделиво, на кормовом сиденье, Уайэтт же правил, держа шлюпку носом к полого поднимающейся галечной полосе. Затем полчаса ожидания, пока комары праздновали веселье над жалобно скрючившимися гребцами. Хоукинс не желал высаживаться на берег или даже приблизиться к тем темным джунглям, в которых зловеще звучали крики всевозможных птиц и обезьян.
— Есть! — вдруг резко выкрикнул Хоукинс. — Вон они пришли!
Из гущи теней донесся голос, он подавал им сигнал опознания: «Глориана», на который Хоукинс ответил: «Боже, спаси королеву». Затем на галечной полосе появились вице-адмирал Мартин Фробишер, старшина Пауэлл, капитан Мун и молодой корнет вместе с дюжиной человеческих существ самого безобразного вида, каких только мог представить себе Уайэтт.
Вожди негритянских рабов носили ожерелья из кабаньих клыков, перемежающихся с человеческими костяшками пальцев, в мочки их ушей и в носовые перегородки были продеты вырезанные в форме полумесяца кусочки слоновой кости. Это убранство дополнялось разнообразными, странного вида головными уборами, сидящими на черных и жестких, как ежовые иглы, волосах. Вооруженные всевозможными дротиками, луками и дубинками, они молча рысцой подбежали к краю воды.
При ярком свете звезд их плоские черные лица приобрели слегка синеватый оттенок, и Уайэтт заметил, что многие из них обточили свои зубы так, что они стали похожи на острые собачьи клыки. Все мароны были голые, если не считать пояса, с которого свисала блестящая морская раковина; в таких крупных раковинах негры прятали свои половые органы, видимо, для того, чтобы уберечь их от шипов и прочих травмирующих прикосновений джунглей.
— Ну прямо как бесы из преисподней, а? — тихонько проговорил Джексон.
— Это уж точно, — согласился Уайэтт. — Вряд ли позавидуешь доле испанца, попавшего им в руки.
Томас Мун, сопровождавший Дрейка в нескольких предыдущих экспедициях, видимо, без затруднений нашел общий язык с главным вождем маронов, сильно смахивающим на обезьяну, хотя казалось, что тот издавал лишь ряд звуков, не более сложных, чем щелканье языком и свистоподобное хрюканье.
— Договорились, — проинформировал он крепкого старого Мартина Фробишера. — Перед рассветом наши дикие друзья овладеют сторожевыми башнями, охраняющими место высадки, и, когда мы окажемся на берегу, нашим глазам, я думаю, откроется жуткое зрелище.
— Это уж точно, если, конечно, им посчастливится застать испанцев врасплох, — проворчал вице-адмирал, — но да поможет нам Бог, если у них сорвется.
Холодные мурашки пробежали по спине Генри Уайэтта, когда нос невысокого маленького галиота врезался в воды оживленной разноцветной гавани Санто-Доминго. Подумать только, он теперь в действительности видит перед собой эти великолепные фортификационные сооружения, так ярко описанные мастером Дженкинсом под деревом миндаля в Байоне.
Уайэтт имел на себе только поношенные бриджи длиной до колена и так сильно загорел, что, имея от природы темный и густой цвет кожи, легко мог сойти за испанца. Он присмотрелся к длинному ряду амбразур, проделанных в зубчатых желтовато-серых стенах, возвышающихся над чистыми, кое-где со следами мусора, зелеными водами гавани. Почти из всех крепостных бойниц торчали жерла орудий!
К сожалению, галиот был вынужден плыть в такой близости от парапетов, что оказалось невозможным оценить вероятный вес этих пушек, так грозно поблескивающих там, наверху. И точно, как и рассказывал старый грек, была тут и вымощенная булыжником площадка для высадки — на ней, вытащенные из воды, лежали пироги и небольшие лодки. Площадка располагалась на самом краю гавани и находилась под столь плотным прикрытием батарей, что всякая вражеская попытка высадиться на ней неминуемо привела бы к массе разорванных в клочья тел. Множество сарычей парило высоко в воздухе вокруг спаренных кружевных башен большого собора, в котором, как говорили люди, покоились мощи дона Кристобаля Колона[53].
— Видели, какого размера их чертов собор? — пробормотал матрос по имени Джексон, — Ручаюсь, мы в нем здорово поживимся.
Не вызывало ни малейших сомнений то, что до колониальной столицы еще не дошли никакие известия о близости к ней английской эскадры. Маленький галиот вошел в порт в первый послеполуденный час: капитан Ричард Хоукинс, человек кипучей энергии и нередко скандальный, выбрал именно это время, когда подавляющее большинство населения обыкновенно погружается в сиесту — послеполуденный сон.
«Утка», подгоняемая мягким бризом, сделала поворот оверштаг и, пройдя через гавань, удостоверилась, что два стоящих там военных корабля проходят обширный ремонт: один — большой галион примерно тонн на шестьсот и, судя по его виду, построенный французами; другой — галлизабро, небольшое быстроходное судно. Последнее представляло собой новый класс кораблей, спроектированных адмиралом Менендесом специально для того, чтобы защищать испанские королевские флотилии с серебром от нападающих в море пиратов. Если мужественно и умело пользоваться его преимуществами (маневренность, быстрота, хорошая вооруженность) в сражении, галлизабра одна стала бы более чем достаточным соперником «Бонавентуру».
Разведывательное судно неторопливо прокралось сквозь путаницу стоявших на приколе судов, два из которых, судя по издаваемым ими тошнотворным запахам, видимо, только что прибыли с грузом рабов с Гвинейского побережья. По снастям распознавались все виды судов: нефы, барки, фрегаты и каракки, а также торговые суда для плавания по внутренним водам архипелага. Вдоль прибрежной части гавани был разбросан ряд внушительных строений, включая таможню — адуану, королевские склады и дворец, резиденцию губернатора и одновременно главнокомандующего всеми вооруженными силами. Далее располагалось то, в чем Паркер распознал королевское казначейство, где собирались и хранились слитки золота и серебра, дожидаясь, пока флотилия галионов и каракк перевезет сокровища в Кадис. Весь обращенный к морю фасад этого здания, что относилось и к другим королевским строениям, украшала изысканная резьба с гигантским гербом Филиппа.
Сколько несчастных рабов, думал Уайэтт, томилось и умирало под этим палящим солнцем, чтобы создать эту чудную каменную резьбу!
Среди обширных садов, на вершине низенького холма, казавшегося крошечным по сравнению с возвышающимися позади горами, стоял дворец наместника короля, ослепительно сверкающий белизной под этим ярким декабрьским солнцем.
— Этот старый грек говорил правду, — пробурчал Ричард Хоукинс, отгоняя вьющуюся над ним стаю мух. Эти и прочие летающие насекомые осаждали судно, словно вражеские солдаты, идущие на абордаж.
Только совсем небольшое количество негритянских лодок, снабжавших суда провизией, отчалило от берега, чтобы встретить самозваную «Санта-Терезу»; они везли кучи кокосов, лимонов, апельсинов и прочие фрукты и яства, столь любезные матросам судов, прибывших в долгожданную гавань после долгого плавания.
На городских крепостных стенах не было видно признаков жизни, помимо головы единственного полусонного часового, снявшего свой стальной шлем и прислонившего пику к стене, чтобы немного побыть в голубоватой тени. Он лениво обмахивался пальмовым, с бахромой по краям листом.
Галиот покружил по гавани, словно бы в поисках подходящей якорной стоянки, но, когда гавань стала оживать, задул морской ветер и стали удлиняться тени, Хоукинс повел судно ломаным курсом назад к входу в гавань, лавируя между желтыми парусами рыболовецких шлюпок, входящих в порт в компании с двумя неуклюжими каравеллами. Последние, видимо, приплыли сюда из Мексики, потому что подняли флаги Кастилии и Арагона с изображением башен и львов и дали приветственный залп, проходя мимо замка у входа с восточной стороны.
— Исхитрись бросить лот, когда мы пойдем над отмелью, — приказал молодой Хоукинс Уайэтту, и в его голосе послышалась напряженность. — Давай убедимся, что наши суда не сломают себе хребты под испанскими пушками.
Всем на галиоте было немного не по себе. Если бы на протяжении истекшего часа кто-либо потрудился понаблюдать за так называемой «Санта-Терезой», он бы уж точно заподозрил неладное. Измеряя лотами глубину, Уайэтт и Джексон следили за крепостными стенами и вот заметили на них значительно возросшую активность. Засверкала сталь, над водой разнеслось лошадиное ржание труб, прогрохотала пушка.
— Божьи зеницы! — рявкнул Хоукинс. — Эти болваны все же подняли тревогу. Ставить все паруса!
— Прошу прощения, сэр, — вмешался Уайэтт, — просто с той крепости отвечают салютом. В данный момент, если мы сразу поднимем все паруса, это вызовет подозрение.
— Возможно, ты прав, — сердито бросил в ответ Ричард Хоукинс.
Когда изумрудные воды под галиотом посветлели и стали желто-зелеными, Уайэтт извлек свой лот и вздохнул с облегчением: не менее трех добрых морских саженей — достаточная глубина для всех кораблей армады.
Одна из идущих в порт каравелл проходила так близко, что матросы ее экипажа закричали приветствия. Паркер помахал им рукой и не спеша поприветствовал в ответ. — Это «Санта-Анна де Веракрус», только что из Сан-Хуан де Улуа. — Паркер ухмыльнулся. — Как раз успевает на праздник Нового года.
Благодаря своей заурядной внешности и испанскому флагу на мачте галиот «Утка» остался, очевидно, незамеченным и у него не потребовали опознавательных; он прошел мимо входящего в гавань рыболовецкого судна, и оттуда его приветствовали веселыми криками. Отплыв подальше в открытое море, галиот повернул на запад и шел этим курсом до тех пор, пока, уже в сумерках, не завидел вход в небольшую гавань с двумя возвышающимися сторожевыми башнями, охранявшими великолепный и хорошо защищенный от непогоды берег.
Это, объявил Хоукинс, то самое место для высадки на берег без всяческих проволочек шести-семи сотен солдат — конечно, при том лишь условии, что сначала захватываются башни.
Словно бы нисколько не интересуясь этой гаванью, разведывательный галиот прошел мимо, раздувшись под свежим ветром желто-коричневыми парусами. У берегов еще одной гавани, лежащей, возможно, в лье от охраняемого берега, капитан Хоукинс положил руль налево и, когда уже первые звезды стали приобретать тот добела раскаленный блеск, что был свойственен им в небе тропиков, повел свое судно к суше и в тридцати ярдах от берега вошел в бейдвинд и бросил там якорь.
— Вывесь два фонаря со шпринтовштага, один над другим, — распорядился Хоукинс. — А ты, рыжий разбойник, готовь своих людей, чтобы они отвалили по первому же знаку.
— Слушаюсь, сэр.
Уайэтт чувствовал враждебность молодого капитана. Не стоило Хоукинсу так заводиться по поводу его совершенно справедливого замечания; жаль, что он, очевидно, сцепился рогами не с кем-то еще, а именно с Хоукинсом. Будучи сыном сэра Уильяма Хоукинса, он неизменно пользовался большим уважением, чем мог бы на то рассчитывать командир самого что ни на есть маленького суденышка в английской эскадре.
Наконец с кормы спустили на воду судовую шлюпку галиота, и капитан Хоукинс приказал, чтобы его отвезли на берег. Он восседал, прямо и горделиво, на кормовом сиденье, Уайэтт же правил, держа шлюпку носом к полого поднимающейся галечной полосе. Затем полчаса ожидания, пока комары праздновали веселье над жалобно скрючившимися гребцами. Хоукинс не желал высаживаться на берег или даже приблизиться к тем темным джунглям, в которых зловеще звучали крики всевозможных птиц и обезьян.
— Есть! — вдруг резко выкрикнул Хоукинс. — Вон они пришли!
Из гущи теней донесся голос, он подавал им сигнал опознания: «Глориана», на который Хоукинс ответил: «Боже, спаси королеву». Затем на галечной полосе появились вице-адмирал Мартин Фробишер, старшина Пауэлл, капитан Мун и молодой корнет вместе с дюжиной человеческих существ самого безобразного вида, каких только мог представить себе Уайэтт.
Вожди негритянских рабов носили ожерелья из кабаньих клыков, перемежающихся с человеческими костяшками пальцев, в мочки их ушей и в носовые перегородки были продеты вырезанные в форме полумесяца кусочки слоновой кости. Это убранство дополнялось разнообразными, странного вида головными уборами, сидящими на черных и жестких, как ежовые иглы, волосах. Вооруженные всевозможными дротиками, луками и дубинками, они молча рысцой подбежали к краю воды.
При ярком свете звезд их плоские черные лица приобрели слегка синеватый оттенок, и Уайэтт заметил, что многие из них обточили свои зубы так, что они стали похожи на острые собачьи клыки. Все мароны были голые, если не считать пояса, с которого свисала блестящая морская раковина; в таких крупных раковинах негры прятали свои половые органы, видимо, для того, чтобы уберечь их от шипов и прочих травмирующих прикосновений джунглей.
— Ну прямо как бесы из преисподней, а? — тихонько проговорил Джексон.
— Это уж точно, — согласился Уайэтт. — Вряд ли позавидуешь доле испанца, попавшего им в руки.
Томас Мун, сопровождавший Дрейка в нескольких предыдущих экспедициях, видимо, без затруднений нашел общий язык с главным вождем маронов, сильно смахивающим на обезьяну, хотя казалось, что тот издавал лишь ряд звуков, не более сложных, чем щелканье языком и свистоподобное хрюканье.
— Договорились, — проинформировал он крепкого старого Мартина Фробишера. — Перед рассветом наши дикие друзья овладеют сторожевыми башнями, охраняющими место высадки, и, когда мы окажемся на берегу, нашим глазам, я думаю, откроется жуткое зрелище.
— Это уж точно, если, конечно, им посчастливится застать испанцев врасплох, — проворчал вице-адмирал, — но да поможет нам Бог, если у них сорвется.
Глава 13
ДЕМОНСТРАЦИЯ СИЛЫ
На рассвете первого дня нового, 1586 года эскадра сэра Френсиса Дрейка подняла якоря. Больше не было смысла притворяться, что присутствие ее оставалось незамеченным. Слишком часто она оказывалась в поле зрения пирог и рыболовных суденышек, которые тут же разворачивались и улепетывали в сторону этой жемчужины Антильских островов, именовавшейся Санто-Доминго.
Один за другим английские корабли поднимали развевающиеся флаги и вымпелы, обрасопливали паруса и пускались в сторону двух голубовато-зеленых гор, маячивших над горизонтом. Воины генерал-лейтенанта Карлейля напоследок бегло осмотрели свои доспехи, подточили шпаги и копья. Лучники испробовали свои луки, а аркебузиры убедились, что порох у них сухой и фитили готовы к запалке — благо что угольная жаровня меж палубами полубака никогда не затухала.
Браво, со всех топов мачт затрепетал крест Святого Георгия, и, в согласии со старинным обычаем, обладавшие своим гербом дворяне навесили деревянные щиты, теперь уже чисто геральдические и не используемые в боях, на поручни юта, чтобы их врагам было известно, с кем предстоит сражение.
Хотя сквайр Коффин оставался еще слишком слабым, чтобы участвовать в предстоящей схватке, он тем не менее попросил, чтобы ему на палубу принесли отцовский, уже устаревший шишак и усеянную вмятинами от ударов кирасу.
Как обычно, никто не знал наверняка, каким курсом задумал идти адмирал, и его джентльмены то и дело поглядывали на эту прямую коренастую фигуру у поручней борта на юте.
Из-за людских потерь во время эпидемии на кораблях больше не было прежней теснотищи, и оставшиеся в живых так и рвались наружу, словно гончие из-за загородки, при виде все приближающегося бело-желто-серого города впереди у подножия горы.
Дрейк стоял в стороне и глядел на залитое солнцем море. Какая судьба ожидает его там? Вот так же он шел на Санта-Марту, Сан-Хуан де Улуа и Номбре-де-Дьос. Над горизонтом поднялись рассеянные дождевые шквалы недолго побродили по небу и промочили один корабль за другим, заставив лучников выругаться и попрятать свои луки в непромокаемые чехлы. Но ливни отшумели быстро, и уже через считанные минуты солнце жарило как и прежде.
Несмотря на полдень и время сиесты, мало кто спал сейчас в Санто-Доминго: у берега легким галопом скакали кавалеристы, а по дорогам, ведущим в столицу, маршировали отряды войск. Похоже, с мрачным удовлетворением заключали английские моряки, уже больше не повторится то малодушное и опрокидывающее их планы нежелание сражаться, которое так испортило им настроение при налете на Сантьяго. Видно было, как несколько суденышек поспешно выбираются из гавани и стремглав удирают, держась береговой полосы.
— Жаль. Теперь их никак не поймать, — проворчал Дрейк. — Наверное, доверху набиты ценными грузами.
Генри Уайэтт, поставленный рядом с лоцманом «Бонавентура» (учли его опыт, приобретенный на галиоте «Утка»), теперь обнаружил, что Санто-Доминго впечатляет его еще больше, чем прежде. Вспомнив, что до сих пор экспедиция не принесла ему ни гроша, он бессознательно облизнулся. Наверняка в этом богатом городе его ожидает сокровище, достаточное, чтобы обеспечить собственным домом милую Кэт и ребенка, который, уж верно, тоже будет его встречать. И домом достаточно большим и красивым.
Обожженное солнцем лицо блеснуло зубами, когда он представил себе, сколько судов сейчас стоит на приколе в той гавани. Пока его флагман равномерно шел к отмели, он заметил клубы серовато-белого дыма, отделявшиеся от зубчатых стен того массивного форта, который стоял на страже у входа в гавань с западной стороны. Несомненно, это всего лишь палили сигнальные пушки. Теперь на каждую башню водрузили яркие флаги — короля, наместника короля или какого-нибудь могущественного сановника.
Уайэтт, хоть убей, не мог понять, почему войска не высадились на берегу, разведанном галиотом. Чувствуя, как всем существом его овладевает напряжение, он бросил взгляд на шкафут, заполненный теперь бородатыми, выбеленными солнцем солдатами в стальных касках и белом обмундировании, помеченном крестом Святого Георгия. Все до единого бравые ребята, они отпускали грубые шутки.
— Ставлю два дуката, Уилл, что раньше тебя буду развлекаться с девчонкой, — хвастался один.
Один за другим английские корабли поднимали развевающиеся флаги и вымпелы, обрасопливали паруса и пускались в сторону двух голубовато-зеленых гор, маячивших над горизонтом. Воины генерал-лейтенанта Карлейля напоследок бегло осмотрели свои доспехи, подточили шпаги и копья. Лучники испробовали свои луки, а аркебузиры убедились, что порох у них сухой и фитили готовы к запалке — благо что угольная жаровня меж палубами полубака никогда не затухала.
Браво, со всех топов мачт затрепетал крест Святого Георгия, и, в согласии со старинным обычаем, обладавшие своим гербом дворяне навесили деревянные щиты, теперь уже чисто геральдические и не используемые в боях, на поручни юта, чтобы их врагам было известно, с кем предстоит сражение.
Хотя сквайр Коффин оставался еще слишком слабым, чтобы участвовать в предстоящей схватке, он тем не менее попросил, чтобы ему на палубу принесли отцовский, уже устаревший шишак и усеянную вмятинами от ударов кирасу.
Как обычно, никто не знал наверняка, каким курсом задумал идти адмирал, и его джентльмены то и дело поглядывали на эту прямую коренастую фигуру у поручней борта на юте.
Из-за людских потерь во время эпидемии на кораблях больше не было прежней теснотищи, и оставшиеся в живых так и рвались наружу, словно гончие из-за загородки, при виде все приближающегося бело-желто-серого города впереди у подножия горы.
Дрейк стоял в стороне и глядел на залитое солнцем море. Какая судьба ожидает его там? Вот так же он шел на Санта-Марту, Сан-Хуан де Улуа и Номбре-де-Дьос. Над горизонтом поднялись рассеянные дождевые шквалы недолго побродили по небу и промочили один корабль за другим, заставив лучников выругаться и попрятать свои луки в непромокаемые чехлы. Но ливни отшумели быстро, и уже через считанные минуты солнце жарило как и прежде.
Несмотря на полдень и время сиесты, мало кто спал сейчас в Санто-Доминго: у берега легким галопом скакали кавалеристы, а по дорогам, ведущим в столицу, маршировали отряды войск. Похоже, с мрачным удовлетворением заключали английские моряки, уже больше не повторится то малодушное и опрокидывающее их планы нежелание сражаться, которое так испортило им настроение при налете на Сантьяго. Видно было, как несколько суденышек поспешно выбираются из гавани и стремглав удирают, держась береговой полосы.
— Жаль. Теперь их никак не поймать, — проворчал Дрейк. — Наверное, доверху набиты ценными грузами.
Генри Уайэтт, поставленный рядом с лоцманом «Бонавентура» (учли его опыт, приобретенный на галиоте «Утка»), теперь обнаружил, что Санто-Доминго впечатляет его еще больше, чем прежде. Вспомнив, что до сих пор экспедиция не принесла ему ни гроша, он бессознательно облизнулся. Наверняка в этом богатом городе его ожидает сокровище, достаточное, чтобы обеспечить собственным домом милую Кэт и ребенка, который, уж верно, тоже будет его встречать. И домом достаточно большим и красивым.
Обожженное солнцем лицо блеснуло зубами, когда он представил себе, сколько судов сейчас стоит на приколе в той гавани. Пока его флагман равномерно шел к отмели, он заметил клубы серовато-белого дыма, отделявшиеся от зубчатых стен того массивного форта, который стоял на страже у входа в гавань с западной стороны. Несомненно, это всего лишь палили сигнальные пушки. Теперь на каждую башню водрузили яркие флаги — короля, наместника короля или какого-нибудь могущественного сановника.
Уайэтт, хоть убей, не мог понять, почему войска не высадились на берегу, разведанном галиотом. Чувствуя, как всем существом его овладевает напряжение, он бросил взгляд на шкафут, заполненный теперь бородатыми, выбеленными солнцем солдатами в стальных касках и белом обмундировании, помеченном крестом Святого Георгия. Все до единого бравые ребята, они отпускали грубые шутки.
— Ставлю два дуката, Уилл, что раньше тебя буду развлекаться с девчонкой, — хвастался один.