Страница:
Жанна украдкой посмотрела на Анжелу: взгляд девушки стал пугающе глубоким.
– Angela! – закричал итальянец. – Quel nome piu felice! Sembra in fatto un'angelo ceso dal cielo! II mio cognome ё Sassoferrato, Ferrando Sassoferrato. In fatto, Ferrando Sassoferrato della Rocca. E'vostro?[31]
Жанна поняла, о чем он спрашивает, и ответила:
– Де л'Эстуаль.
Сьер Сассоферрато явно имел какие-то познания во французском, ибо догадался о значении фамилии:
– Stella! Son'due stelle! Non sara possibile! Angela della Stella! Angela della Stella![32]
И он развел руками в восторге.
– Миланец? – спросила Жанна.
– No, non sono milanese. Son'nato a Roma, pero mi son' ritrovato con l'armata del duca. Glielo spieghero se vuole[33].
Он попросил пышку с яблоком и еще один стакан вина. Пышка тоже привела его в восторг. Сьер Сассоферрато обладал пылким темпераментом.
Казалось, он зажег светильник в душе Анжелы.
Жанна поднялась наверх с улыбкой и одновременно с тревогой.
Чуть позже Анжела присоединилась к ней. Они переглянулись и тихонько засмеялись.
– Он красив, – сказала Жанна. – И изящен.
Анжела подняла глаза, но ничего не ответила.
– Откажешься наконец от своего вдовства? – спросила Жанна.
– В самом деле, это было как вдовство, – прошептала Анжела.
Спустившись, чтобы проверить с Гийоме счета, Жанна узнала, что сьер Сассоферрато делла Рокка заплатил золотой монетой и отказался взять сдачу. Гийоме не знал, что это за монета, Жанна тоже. Завтра все станет ясно.
– Он, конечно, вернется, – сказала Жанна.
– Он мне голову заморочил, – со смехом признался Гийоме.
– Не только вам, – пробормотала Жанна.
На ужин пришли Жозеф и госпожа Контривель. После лукового супа Жак налил всем вина. С улицы послышалась музыка.
Какой-то человек играл на лютне. Потом он запел мягким волнующим голосом:
– Да ведь это песня для тебя, – сказал изумленный Жак.
Он подошел к окну и открыл его, но увидел лишь тулью высокой шляпы. Жанна смеялась. Жозеф и госпожа Контривель вытаращили глаза от удивления.
– Думаю, что на самом деле для меня, – отозвалась Анжела.
– Это сьер Феррандо Сассоферрато делла Рокка, – добавила Жанна. – Офицер, влюбившийся в Анжелу.
Жозеф вытянул шею.
– Я не понимаю итальянского, – сказала Анжела. – Что он поет?
Жак, который знал итальянский, английский, немецкий и множество других языков, перевел. Певец продолжал выводить свои томные рулады.
– Но кто же этот ухажер? – спросил ошеломленный Жак.
– Я не знала, что он умеет так петь, – сказала Анжела.
– Пойду посмотрю, – произнес Жак, вставая из-за стола.
– И что потом?
– Попрошу его подняться к нам. Жозеф качал головой.
– Анжела… – начал он, но не закончил свою фразу или вопрос.
Беседа между Жаком и итальянцем затянулась. Потом Жак вновь вошел в комнату в сопровождении улыбающегося гостя, который в одной руке держал лютню, а в другой шляпу.
Все взгляды обратились на воздыхателя Анжелы. Он был одет с продуманной элегантностью. Вел себя чрезвычайно почтительно. От волнения его смуглое лицо раскраснелось. Черты очень тонкие и ресницы прямо девичьи. И куртуазное изящество во всем облике.
Он поцеловал руку Жанне, затем повернулся к Анжеле и преклонил колено, прежде чем взять ее руку. Жак пригласил его сесть за стол. Повисло смущенное молчание: никто, кроме Жака, не говорил по-итальянски. Жанна, поставив еще один прибор, принесла салат из тушеной капусты и блюдо с фазаном. Между Жаком и Феррандо завязался разговор, но итальянец почти не отрывал взгляда от Анжелы. Все остальные, не понимая ни слова, делали вид, будто продолжают беседу между собой.
– А потом? – спросил Жозеф.
– Прежде чем настанет потом, – сказала Анжела, – должно быть начало.
– Этот юноша прекрасен телом и душой, – заявила госпожа Контривель. – Он делает комплименты под музыку, и один вид его создает праздник.
– Он влюбился в Анжелу, – сказал Жак. – И просит разрешения ухаживать за ней. Я разрешил. Завтра вечером он придет к нам на ужин. Это один из приближенных Джан Галеаццо Сфорцы. Он надеется когда-нибудь увезти Анжелу в Милан, где у него, как он говорит, большой дом.
Когда сьер Феррандо Сассоферрато ушел, предварительно рассыпавшись в благодарностях хозяевам дома и надолго припав к руке Анжелы, каждый погрузился в раздумья.
Жанна – поскольку вновь вспомнила свои первые любовные увлечения и особенно встречу с Жаком, тогда еще Исааком.
Жак – поскольку измерял бег времени и тревожился, желая знать, какое будущее готовит его любимой сестре этот галантный офицер-иностранец.
Госпожа Контривель – поскольку размышляла о давно прошедшей молодости и своих воздыхателях, среди которых, конечно, не было столь изящного кавалера.
Жозеф – поскольку вдруг осознал, что возлюбленная и загадочная сестра, с которой он составлял целомудренно-мистическую пару, скоро уедет очень далеко.
Анжела же думала об этом смуглом лице, ибо одного взгляда на него хватило, чтобы разорвались покровы, под которыми она, казалось, нашла убежище навсегда. Что за сила была заключена в этих чертах?
И все – о том, что их небольшой замкнутый кружок, образовавшийся после обращения Штернов, грозил рассыпаться.
– Что ж, – сказал Жозеф, – этот дом действительно стал для нас слишком мал.
Затем он проводил госпожу Контривель. Было уже довольно поздно, и задерживаться не следовало, так как по улицам шатались захмелевшие праздные солдаты.
На следующее утро Жак отправился переговорить со старшим офицером, которому подчинялся Феррандо Сассоферрато; найти его оказалось нелегко, и поиски привели Жака во дворец Турнель, где король каждое утро занимался текущими делами. Наконец перед ним оказался загорелый сорокалетний мужчина с пышными усами, отнюдь не склонный петь серенады. Они пошли в ближайшую таверну, и офицер внимательно выслушал вопросы Жака.
– Феррандо Сассоферрато – один из трех командиров копейщиков, посланных графом Джан Галеаццо на помощь французскому королю, – сказал итальянец. – Вы спрашиваете о его родне: он один из четверых детей, и мать и отец из банкирских семей, одна из них римская – Бонвизи, другая миланская – Сассоферрато. Догадываюсь, что вас заботит: хорошая ли партия для вашей сестры сьер Сассоферрато? Один бог знает, насколько сильно влюблен мужчина! Я же могу сказать вам только то, что он офицер, ему двадцать лет, он принадлежит к двум почтенным семействам и, сколько мне известно, не был женат ни в Риме, ни в Милане. Родственники вроде бы нашли ему подходящую невесту, но нареченная умерла от болотной лихорадки. Военная служба – не его призвание. С графом он отправился, чтобы отвлечься от любовной тоски.
Этого было достаточно, чтобы успокоить Жака. И одновременно озадачить. Брак Анжелы с юношей, состоявшим в родстве с двумя банкирскими семействами, подходил ему как нельзя лучше. Но где же в таком случае играть свадьбу и как ее устроить? Что скажут Бонвизи и Сассоферрато, какие условия выдвинут? В конце концов, это были семейства, подобные всем прочим: разумеется, они отнесутся настороженно к внезапной страсти, настигшей сына в чужеземном городе.
Жак изучил золотую монету, которой Феррандо расплатился в лавке и которую Жанна не опознала. Это был флорин: он стоил семь с половиной ливров или сто пятьдесят солей. Юноша, следовательно, был богат.
Проходя мимо книжной лавки, Жак остановился. Зная, что Жанна любит стихи, он купил ей совсем новую книжку, которую хозяин превозносил до небес, уверяя, что живет в основном на доходы от ее продажи.
Это было "Лэ"[36] Франсуа Вийона.
Жак ничего не знал о прошлых отношениях Жанны с поэтом. Некоторые тайны плохо переносят свет: они проявляют себя неожиданным и порой весьма неприятным образом. Посему Жанна умолчала о том, кто настоящий отец ее сына.
Самые большие изменения в жизни часто совершаются безмолвно.
Дом на улице Бюшри утратил облик крепости, в которую он превратился для Жанны с тех пор, как король Карл VII подарил ей его: слишком большой для молодой кондитерши, он стал чересчур мал для семьи де л'Эстуаль. Жозеф окончательно переселился к госпоже Контривель, на улицу Монтань-Сент-Женевьев, и Франсуа, когда приедет на Рождество, должен будет сделать то же самое. Бесконечно так продолжаться не могло. На каждом из трех верхних этажей были две жилые комнаты и несколько вспомогательных помещений, в том числе кухня и уголок для умывания, а также для отправления естественных потребностей. Второй этаж занимали Жанна с Жаком, третий – кормилица с маленьким Деодатом, четвертый – Анжела. На первом была лавка, припасы хранились в подполе.
Правила приличия не позволяли, чтобы Франсуа по-прежнему спал в одной комнате с кормилицей, а Жозеф – со своей сестрой; такая теснота допускалась только в деревнях или в совсем бедных домах, и все знали, какие бывали последствия. Для семейства де л'Эстуаль такое было немыслимо.
Появление юного Феррандо еще больше осложнило ситуацию. С одной стороны, не вполне благопристойно размещать под одной крышей молодых людей, которые еще даже не обручились, но, с другой, будь дом побольше, стоило бы все же поселить жениха в какую-нибудь достаточно удаленную комнату: это позволило бы получше узнать его.
Ибо Феррандо уже объявил, что не вернется в Милан вместе с войсками Джан Галеаццо Сфорцы.
Сверх того, вокруг клана де л'Эстуалей – ибо это был самый настоящий клан – завывали неблагоприятные ветры. После суда по обвинению в колдовстве распря короля и принцев окончательно убедила Жанну, что в Париже стало душно. Как любая крепость, столица легко могла преобразиться в тюрьму. Во время битвы за Париж тревога сочилась из всех щелей, Жанна до сих пор с трепетом вспоминала об этом.
И вновь со всей очевидностью встал вопрос: куда ехать? На юг, конечно, но куда именно? Жак в свое время ответил: в Лион или в Марсель. Появление Феррандо в очередной раз спутало карты.
Вечером следующего дня итальянец пришел без лютни, более серьезный, чем накануне. Он попросил у Жака разрешения вручить Анжеле подарок. Когда Жак согласился, он вынул из кармана шелковый кошель и протянул девушке.
Там лежало кольцо с рубином.
Анжела подняла глаза и улыбнулась.
– Е 'па gocce del mio sangue, – сказал Феррандо.
Капля его крови, перевел Жак.
Отныне они были обручены.
Жак поднялся со своего места и поднял бокал за здоровье будущих супругов. Все последовали его примеру. Никто не мог выговорить ни слова. Жак разрешил обрученным поцеловаться.
Никто и представить себе не мог, что Анжела когда-либо поцелует мужчину. Казалось, ее имя подходит ей больше, чем следовало бы. Но она ответила на поцелуй Феррандо так, что привела в смущение присутствующих. И сжала его в объятиях столь страстно, что все изумились.
Жак и Жанна между собой решили, что надо дать возможность жениху с невестой познакомиться поближе, и Жак предложил Феррандо прогуляться вместе с Анжелой по Парижу.
У семейства Сассоферрато был в Милане дом. "Большой дом", как уточнил Феррандо. Весной именно там состоится свадьба. Семейство де л'Эстуаль получило приглашение в Милан. Феррандо вернется домой на несколько недель раньше, чтобы предупредить родителей и подготовить празднество, а затем вновь приедет за невестой в Париж.
Но прежде нужно было исправить положение с жильем. Инициативу проявил Феррандо: он снял на улице Бьевр старинный особняк, который принадлежал некоему торговцу из Санса. В четырехэтажном особняке Дюмонслен было двенадцать комнат. Жак взял на себя обустройство и меблировку. А в доме Жанны на улице Бюшри разместился Гийоме с молодой супругой.
Как говорили, в этом доме жил поэт Данте Алигьери. Феррандо продекламировал отрывок из "Божественной комедии":
Феррандо нанял одного слугу, Жак – второго. Комната, где все собирались за столом, была украшена таким большим ковром, каких Жанна никогда не видела: его привезли из Константинополя.
Наступил тридцатый в жизни Жанны Рождественский пост. Она посмотрелась в первое зеркало, которое появилось у нее после того, что подарил ей Жак в Аржантане. И увидела в нем совсем другую женщину, не похожую на ту, что пятнадцать лет назад впервые узнала, как она выглядит. Еле заметные гусиные лапки вокруг глаз. Чуть припухлая кожа в углах губ.
Ее весна миновала.
Клан де л'Эстуалей, собравшийся наконец в одних стенах и получивший в дар миланца, отпраздновал Рождество и новый 1465 год с большой помпой.
Впервые в жизни Жанна присутствовала на маленьком домашнем концерте: Феррандо пригласил двух музыкантов; сам он играл на лютне, двое других – на флейте и скрипке. Они пели, иногда поочередно, иногда хором. Жанна открыла, что услаждение глаз и слуха делает существование слаще. И вновь подумала о поэзии – впервые с тех пор, как изгнала из своей жизни поэта.
Сообразно приличиям, Анжеле отвели спальню в одном крыле дома, Феррандо – в другом. Это им ничуть не помешало, и однажды утром Анжела доверительно сказала Жанне:
– Я не знала, что у мужчин может быть такое красивое тело.
Жанна рассмеялась и почувствовала облегчение. Она боялась, что в свои двадцать три года Анжела будет холодна как лед в супружеской постели. Теперь она стала опасаться, что беременность может наступить задолго до свадьбы.
Большой Ковер расцветал золотом, лазурью и пурпуром.
Весной Жанна и Жак съездили посмотреть на свои фермы и суконную мануфактуру в Лионе. Затем все, включая госпожу Контривель, отправились в Милан.
Месяц празднеств, музыки, танцев – о подобном Жанна и мечтать не могла. Она танцевала! Под звуки скрипок!
Феррандо заказал придворному художнику портрет Анжелы.
Жанна заказала портрет Жака. А. Жак – Жанны.
Потом пришлось возвращаться и вновь столкнуться с так и не решенным вопросом: где же будет их дом? В Лионе или в Марселе?
Тем временем коллеги Жака убедили его поехать в Каир, в Египет, и закупить там восточные диковинки, от которых Европа начинала сходить с ума: ковры, перья экзотических птиц и сами эти птицы, обезьяны, ювелирные изделия, статуэтки из слоновой кости, жемчуг, кораллы и бог знает что еще…
Он вернулся на корабле, нагруженном необычным роскошным товаром, который у него готовы были расхватать прямо в марсельском порту. Отбившись с большим трудом, он обменял эти товары на сукно, заработав в восемь раз больше, чем заплатил.
В сентябре он вновь ушел в плавание. И очень долго не возвращался.
Собственно, он так и не вернулся. Через два месяца венецианские торговцы сообщили Феррандо, что его корабль был захвачен алжирскими корсарами.
– Лучшей новостью, на которую вы можете надеяться будет требование о выкупе, – сказали они.
Жанна стала ждать. Требование так и не поступило. Надежда трепетала в ее груди, как орифламма на поле битвы. Дождь, обстрелы и время истрепали ее. Остался лишь лоскут – слишком маленький, чтобы величественно развеваться на ветру.
Прошло несколько месяцев. Потом еще несколько. Весной 1466 года расцвели зеленые изгороди и луга. Никаких вестей.
Итак, все на свете – лишь ловушки и козни.
Жак давно стал неизменной звездой в жизни Жанны. Остальное – не больше, чем кометы. Небо было теперь черным шатром, грозившим рухнуть на опустевшую землю.
Часть вторая
17 Черная смерть
– Angela! – закричал итальянец. – Quel nome piu felice! Sembra in fatto un'angelo ceso dal cielo! II mio cognome ё Sassoferrato, Ferrando Sassoferrato. In fatto, Ferrando Sassoferrato della Rocca. E'vostro?[31]
Жанна поняла, о чем он спрашивает, и ответила:
– Де л'Эстуаль.
Сьер Сассоферрато явно имел какие-то познания во французском, ибо догадался о значении фамилии:
– Stella! Son'due stelle! Non sara possibile! Angela della Stella! Angela della Stella![32]
И он развел руками в восторге.
– Миланец? – спросила Жанна.
– No, non sono milanese. Son'nato a Roma, pero mi son' ritrovato con l'armata del duca. Glielo spieghero se vuole[33].
Он попросил пышку с яблоком и еще один стакан вина. Пышка тоже привела его в восторг. Сьер Сассоферрато обладал пылким темпераментом.
Казалось, он зажег светильник в душе Анжелы.
Жанна поднялась наверх с улыбкой и одновременно с тревогой.
Чуть позже Анжела присоединилась к ней. Они переглянулись и тихонько засмеялись.
– Он красив, – сказала Жанна. – И изящен.
Анжела подняла глаза, но ничего не ответила.
– Откажешься наконец от своего вдовства? – спросила Жанна.
– В самом деле, это было как вдовство, – прошептала Анжела.
Спустившись, чтобы проверить с Гийоме счета, Жанна узнала, что сьер Сассоферрато делла Рокка заплатил золотой монетой и отказался взять сдачу. Гийоме не знал, что это за монета, Жанна тоже. Завтра все станет ясно.
– Он, конечно, вернется, – сказала Жанна.
– Он мне голову заморочил, – со смехом признался Гийоме.
– Не только вам, – пробормотала Жанна.
На ужин пришли Жозеф и госпожа Контривель. После лукового супа Жак налил всем вина. С улицы послышалась музыка.
Какой-то человек играл на лютне. Потом он запел мягким волнующим голосом:
Жак поднял глаза. Он смотрел на сестру. Певец продолжал:
Angela,
Stella matutina,
Mi s'alz'il cuore
Quando dico il tuo поте[34].
Голос едва не сорвался, но, поднявшись на опасную высоту, опустился с легкостью слетающей вниз ласточки.
Angela,
Stella del tramonto,
Ascolti il mio dolore
Quando canto il tuo поте.. .[35]
– Да ведь это песня для тебя, – сказал изумленный Жак.
Он подошел к окну и открыл его, но увидел лишь тулью высокой шляпы. Жанна смеялась. Жозеф и госпожа Контривель вытаращили глаза от удивления.
– Думаю, что на самом деле для меня, – отозвалась Анжела.
– Это сьер Феррандо Сассоферрато делла Рокка, – добавила Жанна. – Офицер, влюбившийся в Анжелу.
Жозеф вытянул шею.
– Я не понимаю итальянского, – сказала Анжела. – Что он поет?
Жак, который знал итальянский, английский, немецкий и множество других языков, перевел. Певец продолжал выводить свои томные рулады.
– Но кто же этот ухажер? – спросил ошеломленный Жак.
– Я не знала, что он умеет так петь, – сказала Анжела.
– Пойду посмотрю, – произнес Жак, вставая из-за стола.
– И что потом?
– Попрошу его подняться к нам. Жозеф качал головой.
– Анжела… – начал он, но не закончил свою фразу или вопрос.
Беседа между Жаком и итальянцем затянулась. Потом Жак вновь вошел в комнату в сопровождении улыбающегося гостя, который в одной руке держал лютню, а в другой шляпу.
Все взгляды обратились на воздыхателя Анжелы. Он был одет с продуманной элегантностью. Вел себя чрезвычайно почтительно. От волнения его смуглое лицо раскраснелось. Черты очень тонкие и ресницы прямо девичьи. И куртуазное изящество во всем облике.
Он поцеловал руку Жанне, затем повернулся к Анжеле и преклонил колено, прежде чем взять ее руку. Жак пригласил его сесть за стол. Повисло смущенное молчание: никто, кроме Жака, не говорил по-итальянски. Жанна, поставив еще один прибор, принесла салат из тушеной капусты и блюдо с фазаном. Между Жаком и Феррандо завязался разговор, но итальянец почти не отрывал взгляда от Анжелы. Все остальные, не понимая ни слова, делали вид, будто продолжают беседу между собой.
– А потом? – спросил Жозеф.
– Прежде чем настанет потом, – сказала Анжела, – должно быть начало.
– Этот юноша прекрасен телом и душой, – заявила госпожа Контривель. – Он делает комплименты под музыку, и один вид его создает праздник.
– Он влюбился в Анжелу, – сказал Жак. – И просит разрешения ухаживать за ней. Я разрешил. Завтра вечером он придет к нам на ужин. Это один из приближенных Джан Галеаццо Сфорцы. Он надеется когда-нибудь увезти Анжелу в Милан, где у него, как он говорит, большой дом.
Когда сьер Феррандо Сассоферрато ушел, предварительно рассыпавшись в благодарностях хозяевам дома и надолго припав к руке Анжелы, каждый погрузился в раздумья.
Жанна – поскольку вновь вспомнила свои первые любовные увлечения и особенно встречу с Жаком, тогда еще Исааком.
Жак – поскольку измерял бег времени и тревожился, желая знать, какое будущее готовит его любимой сестре этот галантный офицер-иностранец.
Госпожа Контривель – поскольку размышляла о давно прошедшей молодости и своих воздыхателях, среди которых, конечно, не было столь изящного кавалера.
Жозеф – поскольку вдруг осознал, что возлюбленная и загадочная сестра, с которой он составлял целомудренно-мистическую пару, скоро уедет очень далеко.
Анжела же думала об этом смуглом лице, ибо одного взгляда на него хватило, чтобы разорвались покровы, под которыми она, казалось, нашла убежище навсегда. Что за сила была заключена в этих чертах?
И все – о том, что их небольшой замкнутый кружок, образовавшийся после обращения Штернов, грозил рассыпаться.
– Что ж, – сказал Жозеф, – этот дом действительно стал для нас слишком мал.
Затем он проводил госпожу Контривель. Было уже довольно поздно, и задерживаться не следовало, так как по улицам шатались захмелевшие праздные солдаты.
На следующее утро Жак отправился переговорить со старшим офицером, которому подчинялся Феррандо Сассоферрато; найти его оказалось нелегко, и поиски привели Жака во дворец Турнель, где король каждое утро занимался текущими делами. Наконец перед ним оказался загорелый сорокалетний мужчина с пышными усами, отнюдь не склонный петь серенады. Они пошли в ближайшую таверну, и офицер внимательно выслушал вопросы Жака.
– Феррандо Сассоферрато – один из трех командиров копейщиков, посланных графом Джан Галеаццо на помощь французскому королю, – сказал итальянец. – Вы спрашиваете о его родне: он один из четверых детей, и мать и отец из банкирских семей, одна из них римская – Бонвизи, другая миланская – Сассоферрато. Догадываюсь, что вас заботит: хорошая ли партия для вашей сестры сьер Сассоферрато? Один бог знает, насколько сильно влюблен мужчина! Я же могу сказать вам только то, что он офицер, ему двадцать лет, он принадлежит к двум почтенным семействам и, сколько мне известно, не был женат ни в Риме, ни в Милане. Родственники вроде бы нашли ему подходящую невесту, но нареченная умерла от болотной лихорадки. Военная служба – не его призвание. С графом он отправился, чтобы отвлечься от любовной тоски.
Этого было достаточно, чтобы успокоить Жака. И одновременно озадачить. Брак Анжелы с юношей, состоявшим в родстве с двумя банкирскими семействами, подходил ему как нельзя лучше. Но где же в таком случае играть свадьбу и как ее устроить? Что скажут Бонвизи и Сассоферрато, какие условия выдвинут? В конце концов, это были семейства, подобные всем прочим: разумеется, они отнесутся настороженно к внезапной страсти, настигшей сына в чужеземном городе.
Жак изучил золотую монету, которой Феррандо расплатился в лавке и которую Жанна не опознала. Это был флорин: он стоил семь с половиной ливров или сто пятьдесят солей. Юноша, следовательно, был богат.
Проходя мимо книжной лавки, Жак остановился. Зная, что Жанна любит стихи, он купил ей совсем новую книжку, которую хозяин превозносил до небес, уверяя, что живет в основном на доходы от ее продажи.
Это было "Лэ"[36] Франсуа Вийона.
Жак ничего не знал о прошлых отношениях Жанны с поэтом. Некоторые тайны плохо переносят свет: они проявляют себя неожиданным и порой весьма неприятным образом. Посему Жанна умолчала о том, кто настоящий отец ее сына.
Самые большие изменения в жизни часто совершаются безмолвно.
Дом на улице Бюшри утратил облик крепости, в которую он превратился для Жанны с тех пор, как король Карл VII подарил ей его: слишком большой для молодой кондитерши, он стал чересчур мал для семьи де л'Эстуаль. Жозеф окончательно переселился к госпоже Контривель, на улицу Монтань-Сент-Женевьев, и Франсуа, когда приедет на Рождество, должен будет сделать то же самое. Бесконечно так продолжаться не могло. На каждом из трех верхних этажей были две жилые комнаты и несколько вспомогательных помещений, в том числе кухня и уголок для умывания, а также для отправления естественных потребностей. Второй этаж занимали Жанна с Жаком, третий – кормилица с маленьким Деодатом, четвертый – Анжела. На первом была лавка, припасы хранились в подполе.
Правила приличия не позволяли, чтобы Франсуа по-прежнему спал в одной комнате с кормилицей, а Жозеф – со своей сестрой; такая теснота допускалась только в деревнях или в совсем бедных домах, и все знали, какие бывали последствия. Для семейства де л'Эстуаль такое было немыслимо.
Появление юного Феррандо еще больше осложнило ситуацию. С одной стороны, не вполне благопристойно размещать под одной крышей молодых людей, которые еще даже не обручились, но, с другой, будь дом побольше, стоило бы все же поселить жениха в какую-нибудь достаточно удаленную комнату: это позволило бы получше узнать его.
Ибо Феррандо уже объявил, что не вернется в Милан вместе с войсками Джан Галеаццо Сфорцы.
Сверх того, вокруг клана де л'Эстуалей – ибо это был самый настоящий клан – завывали неблагоприятные ветры. После суда по обвинению в колдовстве распря короля и принцев окончательно убедила Жанну, что в Париже стало душно. Как любая крепость, столица легко могла преобразиться в тюрьму. Во время битвы за Париж тревога сочилась из всех щелей, Жанна до сих пор с трепетом вспоминала об этом.
И вновь со всей очевидностью встал вопрос: куда ехать? На юг, конечно, но куда именно? Жак в свое время ответил: в Лион или в Марсель. Появление Феррандо в очередной раз спутало карты.
Вечером следующего дня итальянец пришел без лютни, более серьезный, чем накануне. Он попросил у Жака разрешения вручить Анжеле подарок. Когда Жак согласился, он вынул из кармана шелковый кошель и протянул девушке.
Там лежало кольцо с рубином.
Анжела подняла глаза и улыбнулась.
– Е 'па gocce del mio sangue, – сказал Феррандо.
Капля его крови, перевел Жак.
Отныне они были обручены.
Жак поднялся со своего места и поднял бокал за здоровье будущих супругов. Все последовали его примеру. Никто не мог выговорить ни слова. Жак разрешил обрученным поцеловаться.
Никто и представить себе не мог, что Анжела когда-либо поцелует мужчину. Казалось, ее имя подходит ей больше, чем следовало бы. Но она ответила на поцелуй Феррандо так, что привела в смущение присутствующих. И сжала его в объятиях столь страстно, что все изумились.
Жак и Жанна между собой решили, что надо дать возможность жениху с невестой познакомиться поближе, и Жак предложил Феррандо прогуляться вместе с Анжелой по Парижу.
У семейства Сассоферрато был в Милане дом. "Большой дом", как уточнил Феррандо. Весной именно там состоится свадьба. Семейство де л'Эстуаль получило приглашение в Милан. Феррандо вернется домой на несколько недель раньше, чтобы предупредить родителей и подготовить празднество, а затем вновь приедет за невестой в Париж.
Но прежде нужно было исправить положение с жильем. Инициативу проявил Феррандо: он снял на улице Бьевр старинный особняк, который принадлежал некоему торговцу из Санса. В четырехэтажном особняке Дюмонслен было двенадцать комнат. Жак взял на себя обустройство и меблировку. А в доме Жанны на улице Бюшри разместился Гийоме с молодой супругой.
Как говорили, в этом доме жил поэт Данте Алигьери. Феррандо продекламировал отрывок из "Божественной комедии":
Жак улыбался, остальные просто слушали. Феррандо учил французский язык, Анжела – итальянский, и оба изучали друг друга.
Gia si godea solo del suo verbo
Quelle specchio beato, et io gustava
Lo mio, temprando col dolce I'acerbo;
E quella donna ch'a Dio mi menava
Disse: «Muta pensier…» [37]
Феррандо нанял одного слугу, Жак – второго. Комната, где все собирались за столом, была украшена таким большим ковром, каких Жанна никогда не видела: его привезли из Константинополя.
Наступил тридцатый в жизни Жанны Рождественский пост. Она посмотрелась в первое зеркало, которое появилось у нее после того, что подарил ей Жак в Аржантане. И увидела в нем совсем другую женщину, не похожую на ту, что пятнадцать лет назад впервые узнала, как она выглядит. Еле заметные гусиные лапки вокруг глаз. Чуть припухлая кожа в углах губ.
Ее весна миновала.
Клан де л'Эстуалей, собравшийся наконец в одних стенах и получивший в дар миланца, отпраздновал Рождество и новый 1465 год с большой помпой.
Впервые в жизни Жанна присутствовала на маленьком домашнем концерте: Феррандо пригласил двух музыкантов; сам он играл на лютне, двое других – на флейте и скрипке. Они пели, иногда поочередно, иногда хором. Жанна открыла, что услаждение глаз и слуха делает существование слаще. И вновь подумала о поэзии – впервые с тех пор, как изгнала из своей жизни поэта.
Сообразно приличиям, Анжеле отвели спальню в одном крыле дома, Феррандо – в другом. Это им ничуть не помешало, и однажды утром Анжела доверительно сказала Жанне:
– Я не знала, что у мужчин может быть такое красивое тело.
Жанна рассмеялась и почувствовала облегчение. Она боялась, что в свои двадцать три года Анжела будет холодна как лед в супружеской постели. Теперь она стала опасаться, что беременность может наступить задолго до свадьбы.
Большой Ковер расцветал золотом, лазурью и пурпуром.
Весной Жанна и Жак съездили посмотреть на свои фермы и суконную мануфактуру в Лионе. Затем все, включая госпожу Контривель, отправились в Милан.
Месяц празднеств, музыки, танцев – о подобном Жанна и мечтать не могла. Она танцевала! Под звуки скрипок!
Феррандо заказал придворному художнику портрет Анжелы.
Жанна заказала портрет Жака. А. Жак – Жанны.
Потом пришлось возвращаться и вновь столкнуться с так и не решенным вопросом: где же будет их дом? В Лионе или в Марселе?
Тем временем коллеги Жака убедили его поехать в Каир, в Египет, и закупить там восточные диковинки, от которых Европа начинала сходить с ума: ковры, перья экзотических птиц и сами эти птицы, обезьяны, ювелирные изделия, статуэтки из слоновой кости, жемчуг, кораллы и бог знает что еще…
Он вернулся на корабле, нагруженном необычным роскошным товаром, который у него готовы были расхватать прямо в марсельском порту. Отбившись с большим трудом, он обменял эти товары на сукно, заработав в восемь раз больше, чем заплатил.
В сентябре он вновь ушел в плавание. И очень долго не возвращался.
Собственно, он так и не вернулся. Через два месяца венецианские торговцы сообщили Феррандо, что его корабль был захвачен алжирскими корсарами.
– Лучшей новостью, на которую вы можете надеяться будет требование о выкупе, – сказали они.
Жанна стала ждать. Требование так и не поступило. Надежда трепетала в ее груди, как орифламма на поле битвы. Дождь, обстрелы и время истрепали ее. Остался лишь лоскут – слишком маленький, чтобы величественно развеваться на ветру.
Прошло несколько месяцев. Потом еще несколько. Весной 1466 года расцвели зеленые изгороди и луга. Никаких вестей.
Итак, все на свете – лишь ловушки и козни.
Жак давно стал неизменной звездой в жизни Жанны. Остальное – не больше, чем кометы. Небо было теперь черным шатром, грозившим рухнуть на опустевшую землю.
Часть вторая
Голоса ночи
17 Черная смерть
Известие о захвате корабля застало Жанну в особняке Дюмонслен. В тот день в камине пылал большой огонь, но ее била дрожь. Шли месяцы, ей все тяжелее было оставаться там, где они когда-то жили с Жаком. Все стало невыносимым. Этот особняк. Улица Бюшри. Ла-Дульсад. Вечная зима сковала мир. Она не знала, куда уехать. Если бы не Франсуа и Деодат, она бы все бросила. Но куда же отправиться?
Впрочем, супружеская верность, напротив, требовала свято оберегать те места, где она делила счастье с Жаком. Стало быть, ей оставалось только плакать.
Конечно, Франсуа, Анжела, Жозеф, Феррандо и кормилица старались отвлекать ее от печальных мыслей. Госпожа Контривель тоже. Они сторицей воздали ей за доброту, с которой она относилась к ним в счастливые дни.
– Не знаю, что хуже, – вздыхала госпожа Контривель, – горевать по счастливым дням или вовсе не иметь их никогда.
Успешнее всех действовал Феррандо. Его красота и изящный облик были не только блестящим оперением – за ними скрывалась чуткая душа. Жак оставил незаконченные дела, в которых Жанна ничего не понимала. Сын миланского банкира призвал брата Ильдеберто в мартовские холода, чтобы тот распутал все узлы к выгоде Жанны и семьи. Ильдеберто Сассоферрато, сам банкир, мастерски справился с затруднениями, расплатившись по просроченным обязательствам, погасив займы, взыскав долги. Феррандо, тоже сведущий в этом ремесле, помог брату привести в порядок финансовые дела Жанны, которую пока еще не называли вдовой де л'Эстуаль. А также дела Жозефа, доверившего свою часть наследства брату. Ильдеберто вернулся в Милан, довольный собой.
Жак исчез, но никаких доказательств того, что он погиб, не было. Жанна жила без мужа, но вдовой не считалась. Пока факт смерти не установлен и не подтвержден нотариусом, она не могла унаследовать состояние супруга. Ситуация осложнялась тем, что туда были включены и деньги Жозефа. Финансистом семьи де л'Эстуаль стал теперь Феррандо. Этот внешне легкомысленный певец и музыкант взял в свои руки даже управление суконной мануфактурой в Лионе, которая едва не пришла в упадок.
Жанна радовалась, что сохранила свои лавки и фермы, устояв перед соблазном их продать. Они обеспечивали ей постоянный доход. Нет, она не нуждалась в деньгах, но не хотела, чтобы Франсуа и Деодат оказались обездоленными в будущем.
В будущем! Много раз она грезила о смерти, черной тени, которая заберет ее из этого мира. Но никогда не посмела бы сделать Деодата круглым сиротой, чтобы утолить свое горе. Он часто спрашивал, когда вернется отец; Жанна и кормилица отвечали, что нынешнее путешествие просто оказалось более долгим, чем прежние. Гораздо более долгим. Ни одна из женщин не могла решиться произнести слово "погиб".
Итак, Жанна прозябала в особняке Дюмонслен. Феррандо делил время между Парижем и миланским герцогством. Анжела была беременна. Он хотел, чтобы она рожала в Милане. Когда Деодат и кормилица уходили спать, Жанна часто оставалась в обществе Жозефа, который научил ее играть в шахматы, и госпожи Контривель. Едва умолкал голос Деодата, в доме воцарялась невыносимая пустота.
Госпожа Контривель ухитрилась выбрать именно этот неудачный момент, чтобы умереть. Она прожила семьдесят шесть лет, но радостей имела немного. Исчезновение Жака потрясло ее так, словно она потеряла сына, и муку Жанны она ощущала как свою собственную. Выбираешь не родителей, а друзей – именно они наполняют существование смыслом. Как часто братья или дети значат меньше, чем те люди, с которыми действительно делишь и радости и горе!
Вдову суконщика похоронили рядом с мужем. Ее сын не пришел даже в церковь. Наверное, он был в странствии. Все мужчины всегда пребывали в странствии.
В особняке Дюмонслен Жанна не находила себе места.
И решила ехать в Анжер.
Это была земля короля без королевства, Рене Анжуйского. Никто не мог сравниться с этим человеком по числу поражений. Некогда он был королем Неаполя – и перестал им быть. Королем Иерусалимским – чистая фикция! Неаполя и Сицилии – войска Альфонса V Великодушного отобрали их у него! Имея титул герцога, он попал в плен, когда попытался забрать свое достояние, Лотарингию. Карл VII мог бы освободить его, но ничего не сделал. Всем было известно, что король Рене – так его называли – не слишком доверяется родственным связям. Его брат, граф Мэнский, был честолюбцем и соглашателем – одно явно противоречило другому. Его сын Иоанн Калабрийский, авантюрист в поисках короны, ослеплялся любой, пусть даже неправдоподобной, надеждой. Рене сохранивший куртуазные манеры, всегда отправлял посольство с поздравлениями новоизбранным папам, однако больше не хотел ни воевать, ни тем более интриговать ради золотого венца. Он позволил Альфонсу Великодушному править Неаполем и Сицилией, принадлежавшим ему по праву наследства. Не из-за вялости характера: слишком сильна была в нем философская жилка. Царствовать означало проливать кровь, и одно кровопролитие всегда влекло за собой другое. Любой король – это волк. Рене хотел остаться человеком.
В Анжере было достаточно хорошей пищи, хорошего вина и хорошеньких девушек, чтобы утешить его за все потери. Дородное телосложение свидетельствовало, что этот король без короны весьма ценит первые две радости, а масляный взгляд – что не чужд он и третьей. Он читал Вергилия и Сенеку, слушал музыкантов и привечал поэтов. У него был свой двор, где все интриги имели лишь одну цель – добиться нового приглашения. За приятный стишок или изящный мадригал там можно было получить вознаграждение, но только не доходную должность.
Жанна выслушала множество мнений о Рене и Анжере. И пришла к заключению, что этот город может стать утешением для разбитого сердца. Само имя его ласкало слух, а местонахождение в Анжу сулило надежду на радость и празднества.
Она, обычно столь решительная, тянула с отъездом несколько дней. Покинуть места, где расцвело и потом внезапно пресеклось ее счастье, означало в каком-то смысле проститься с собой.
Непредвиденные события вынудили ее поторопиться с решением.
В первых числах августа 1466 года по улице Бюшри утром промчался человек, охваченный паническим ужасом. Он кричал во все горло:
– Чума! Чума вернулась!
Услышав это, жители не задержались у окон. Они – Гийоме в числе прочих – бросились за ним, чтобы узнать, говорит он правду или повредился рассудком.
– Двое больных в Нельской башне… я только что оттуда! – задыхаясь, лепетал он. – Трое больных и один умерший в Шатле! Надо бежать! Я спешу к жене и детям!
Его отпустили, хотя при других обстоятельствах распространение столь опасных слухов стоило бы ему дорого – взбучки по меньшей мере. Уже через час появились новые известия о больных, подтвержденные городскими стражниками. Гийоме закрыл ставни в лавке и побежал к Жанне, на улицу Бьевр.
– Хозяйка! – крикнул он, едва переводя дух. – Говорят, в городе чума. Я закрыл лавку.
Кормилица вскрикнула, а Жанна смертельно побледнела.
– Ты хорошо сделал, – сказала она. – Пусть и Сидони закрывает свою. Что касается Сибуле…
– Он наверняка знает. На рынке уже есть один умерший.
Тут как раз и появился Сибуле, который хотел предупредить Жанну, что он тоже закрыл лавку. Ибо оба они опасались, что любой клиент может заразить стаканы, полы, воздух и бог весть что еще!
Чума! Черная смерть! Все хорошо знали ее симптомы: сильнейший жар, гнойные бубоны в паху или под мышками, жгучая Жажда, кашель, затрудненное дыхание и затем, после ужасной агонии, смерть. Она вдруг начинала косить людей в том или ином городе, потом через несколько недель исчезала, непонятно по какой причине и каким образом, оставив после себя десятки Или сотни мертвецов. Курносая собирала жатву каждый год.
Конечно, некоторым счастливчикам удавалось выжить Другие золотом убеждали цирюльников вскрыть им бубоны Но таких было один на сто, на тысячу…
– Колодцы, Гийоме! Стереги колодцы! – приказала Жанна. – И воду берите только из них. Из дома не выходите! Ни к кому не прикасайтесь! Я не хочу потерять всех.
Он улыбнулся, чтобы успокоить ее.
– Мы и не такое видывали, – ответил он.
– Нужно просто запереться в доме, – сказал Сибуле. – Провизии у меня достаточно, слава богу. У Сидони и Гийоме, конечно, тоже. А у вас?
– На три-четыре дня, не больше, – ответила Жанна.
– Хотите, я вам принесу?
– Спасибо. Нет. Я постараюсь уехать в Анжер. Лавки откроете лишь после того, как эпидемия кончится.
Впрочем, супружеская верность, напротив, требовала свято оберегать те места, где она делила счастье с Жаком. Стало быть, ей оставалось только плакать.
Конечно, Франсуа, Анжела, Жозеф, Феррандо и кормилица старались отвлекать ее от печальных мыслей. Госпожа Контривель тоже. Они сторицей воздали ей за доброту, с которой она относилась к ним в счастливые дни.
– Не знаю, что хуже, – вздыхала госпожа Контривель, – горевать по счастливым дням или вовсе не иметь их никогда.
Успешнее всех действовал Феррандо. Его красота и изящный облик были не только блестящим оперением – за ними скрывалась чуткая душа. Жак оставил незаконченные дела, в которых Жанна ничего не понимала. Сын миланского банкира призвал брата Ильдеберто в мартовские холода, чтобы тот распутал все узлы к выгоде Жанны и семьи. Ильдеберто Сассоферрато, сам банкир, мастерски справился с затруднениями, расплатившись по просроченным обязательствам, погасив займы, взыскав долги. Феррандо, тоже сведущий в этом ремесле, помог брату привести в порядок финансовые дела Жанны, которую пока еще не называли вдовой де л'Эстуаль. А также дела Жозефа, доверившего свою часть наследства брату. Ильдеберто вернулся в Милан, довольный собой.
Жак исчез, но никаких доказательств того, что он погиб, не было. Жанна жила без мужа, но вдовой не считалась. Пока факт смерти не установлен и не подтвержден нотариусом, она не могла унаследовать состояние супруга. Ситуация осложнялась тем, что туда были включены и деньги Жозефа. Финансистом семьи де л'Эстуаль стал теперь Феррандо. Этот внешне легкомысленный певец и музыкант взял в свои руки даже управление суконной мануфактурой в Лионе, которая едва не пришла в упадок.
Жанна радовалась, что сохранила свои лавки и фермы, устояв перед соблазном их продать. Они обеспечивали ей постоянный доход. Нет, она не нуждалась в деньгах, но не хотела, чтобы Франсуа и Деодат оказались обездоленными в будущем.
В будущем! Много раз она грезила о смерти, черной тени, которая заберет ее из этого мира. Но никогда не посмела бы сделать Деодата круглым сиротой, чтобы утолить свое горе. Он часто спрашивал, когда вернется отец; Жанна и кормилица отвечали, что нынешнее путешествие просто оказалось более долгим, чем прежние. Гораздо более долгим. Ни одна из женщин не могла решиться произнести слово "погиб".
Итак, Жанна прозябала в особняке Дюмонслен. Феррандо делил время между Парижем и миланским герцогством. Анжела была беременна. Он хотел, чтобы она рожала в Милане. Когда Деодат и кормилица уходили спать, Жанна часто оставалась в обществе Жозефа, который научил ее играть в шахматы, и госпожи Контривель. Едва умолкал голос Деодата, в доме воцарялась невыносимая пустота.
Госпожа Контривель ухитрилась выбрать именно этот неудачный момент, чтобы умереть. Она прожила семьдесят шесть лет, но радостей имела немного. Исчезновение Жака потрясло ее так, словно она потеряла сына, и муку Жанны она ощущала как свою собственную. Выбираешь не родителей, а друзей – именно они наполняют существование смыслом. Как часто братья или дети значат меньше, чем те люди, с которыми действительно делишь и радости и горе!
Вдову суконщика похоронили рядом с мужем. Ее сын не пришел даже в церковь. Наверное, он был в странствии. Все мужчины всегда пребывали в странствии.
В особняке Дюмонслен Жанна не находила себе места.
И решила ехать в Анжер.
Это была земля короля без королевства, Рене Анжуйского. Никто не мог сравниться с этим человеком по числу поражений. Некогда он был королем Неаполя – и перестал им быть. Королем Иерусалимским – чистая фикция! Неаполя и Сицилии – войска Альфонса V Великодушного отобрали их у него! Имея титул герцога, он попал в плен, когда попытался забрать свое достояние, Лотарингию. Карл VII мог бы освободить его, но ничего не сделал. Всем было известно, что король Рене – так его называли – не слишком доверяется родственным связям. Его брат, граф Мэнский, был честолюбцем и соглашателем – одно явно противоречило другому. Его сын Иоанн Калабрийский, авантюрист в поисках короны, ослеплялся любой, пусть даже неправдоподобной, надеждой. Рене сохранивший куртуазные манеры, всегда отправлял посольство с поздравлениями новоизбранным папам, однако больше не хотел ни воевать, ни тем более интриговать ради золотого венца. Он позволил Альфонсу Великодушному править Неаполем и Сицилией, принадлежавшим ему по праву наследства. Не из-за вялости характера: слишком сильна была в нем философская жилка. Царствовать означало проливать кровь, и одно кровопролитие всегда влекло за собой другое. Любой король – это волк. Рене хотел остаться человеком.
В Анжере было достаточно хорошей пищи, хорошего вина и хорошеньких девушек, чтобы утешить его за все потери. Дородное телосложение свидетельствовало, что этот король без короны весьма ценит первые две радости, а масляный взгляд – что не чужд он и третьей. Он читал Вергилия и Сенеку, слушал музыкантов и привечал поэтов. У него был свой двор, где все интриги имели лишь одну цель – добиться нового приглашения. За приятный стишок или изящный мадригал там можно было получить вознаграждение, но только не доходную должность.
Жанна выслушала множество мнений о Рене и Анжере. И пришла к заключению, что этот город может стать утешением для разбитого сердца. Само имя его ласкало слух, а местонахождение в Анжу сулило надежду на радость и празднества.
Она, обычно столь решительная, тянула с отъездом несколько дней. Покинуть места, где расцвело и потом внезапно пресеклось ее счастье, означало в каком-то смысле проститься с собой.
Непредвиденные события вынудили ее поторопиться с решением.
В первых числах августа 1466 года по улице Бюшри утром промчался человек, охваченный паническим ужасом. Он кричал во все горло:
– Чума! Чума вернулась!
Услышав это, жители не задержались у окон. Они – Гийоме в числе прочих – бросились за ним, чтобы узнать, говорит он правду или повредился рассудком.
– Двое больных в Нельской башне… я только что оттуда! – задыхаясь, лепетал он. – Трое больных и один умерший в Шатле! Надо бежать! Я спешу к жене и детям!
Его отпустили, хотя при других обстоятельствах распространение столь опасных слухов стоило бы ему дорого – взбучки по меньшей мере. Уже через час появились новые известия о больных, подтвержденные городскими стражниками. Гийоме закрыл ставни в лавке и побежал к Жанне, на улицу Бьевр.
– Хозяйка! – крикнул он, едва переводя дух. – Говорят, в городе чума. Я закрыл лавку.
Кормилица вскрикнула, а Жанна смертельно побледнела.
– Ты хорошо сделал, – сказала она. – Пусть и Сидони закрывает свою. Что касается Сибуле…
– Он наверняка знает. На рынке уже есть один умерший.
Тут как раз и появился Сибуле, который хотел предупредить Жанну, что он тоже закрыл лавку. Ибо оба они опасались, что любой клиент может заразить стаканы, полы, воздух и бог весть что еще!
Чума! Черная смерть! Все хорошо знали ее симптомы: сильнейший жар, гнойные бубоны в паху или под мышками, жгучая Жажда, кашель, затрудненное дыхание и затем, после ужасной агонии, смерть. Она вдруг начинала косить людей в том или ином городе, потом через несколько недель исчезала, непонятно по какой причине и каким образом, оставив после себя десятки Или сотни мертвецов. Курносая собирала жатву каждый год.
Конечно, некоторым счастливчикам удавалось выжить Другие золотом убеждали цирюльников вскрыть им бубоны Но таких было один на сто, на тысячу…
– Колодцы, Гийоме! Стереги колодцы! – приказала Жанна. – И воду берите только из них. Из дома не выходите! Ни к кому не прикасайтесь! Я не хочу потерять всех.
Он улыбнулся, чтобы успокоить ее.
– Мы и не такое видывали, – ответил он.
– Нужно просто запереться в доме, – сказал Сибуле. – Провизии у меня достаточно, слава богу. У Сидони и Гийоме, конечно, тоже. А у вас?
– На три-четыре дня, не больше, – ответила Жанна.
– Хотите, я вам принесу?
– Спасибо. Нет. Я постараюсь уехать в Анжер. Лавки откроете лишь после того, как эпидемия кончится.