Страница:
– Исаак Штерн умер, – сказал он.
Она ничего не поняла. Или Исаак выразил свою мысль символически?
– Исаак Штерн на самом деле умер, – повторил он. – Скончался от ран. Завтра мой отец прочтет над ним заупокойную молитву в синагоге. Над пустым гробом, ибо погибшего по ошибке захоронили в общей могиле.
Жанна была ошеломлена. И молча смотрела на его осунувшееся лицо. В пламени свечи запавшие глаза и щеки выглядели пугающе. Она представила себе муки отца, страшную церемонию погребения живого человека и буквально лишилась дара речи. Неужели все это из-за нее?
Она невольно попятилась. В немом ужасе.
Он шагнул к ней:
– Это ради моей любви к тебе.
Жанна застыла на месте. В горле у нее пересохло. Как если бы Исаак действительно умер.
Она налила себе вина. Жадно его выпила.
– Исаак… – сказала она хрипло.
Слезы брызнули у нее из глаз.
– Теперь, Жанна, ты узнаешь, что кто-то любил тебя по-настоящему. Любит по-настоящему.
Казалось, минуты текут со стальным звоном.
– Нет для нас ничего ужаснее, чем отречься от своей веры, – молвил он.
Она заплакала. Ее мечта сбылась. Жанна оплакивала умершего Исаака. Он протянул к ней руку. Она встала, отошла от него. Отчего любовь подобна кинжалу, вспарывающему душу?
Она выплакалась, стоя у окна.
– Отныне, Жанна, я принадлежу тебе телом и душой.
Она знала доброту Исаака и понимала: он произносит эти страшные слова таким спокойным тоном потому, что страдает не меньше ее.
– Нет, – сказала она, – нет. Это ты полностью владеешь мною. Отныне я твоя раба.
Он встал и подошел к ней. Обнял ее. Они долго стояли так, не говоря ни слова.
Исаак хотел отнести шкатулку к себе в спальню. Но Жанна показала ему тайник, где прятала свою.
Они спали каждый на своем этаже. Этой ночью тела их безмолвствовали.
На следующий день Жанна отправилась к отцу Мартино, в церковь Сен-Северен. Она не встречалась с ним после ссоры из-за посмертного оправдания Жанны д'Арк. Пожертвования передавала через кормилицу.
Она вошла к нему, исполненная холодной решимости. Он не знал, что она в те дни ополчилась на все религии вообще, ибо все они предали Господа и Его сына Иисуса, распятого по злобе человеческой. Она понимала, что отец Мартино – неплохой человек. Он лишь нес свою долю вины за ложь тех, которые провозгласили себя представителями Бога.
– Дочь моя… Рад видеть вас. Каким добрым ветром вас занесло?
Она ответила не сразу. Смерила его взглядом, ледяным, как сосульки, нависающие над водосточными трубами в разгар зимы.
– Я пришла узнать, сколько вы возьмете за то, чтобы втайне окрестить еврея.
Воцарилось безмолвие, стеной вставшее между ними.
– Втайне?
– Без победных криков. Без объявления о крещении.
Он вздохнул.
– Я ничего не возьму, Жанна де Бовуа, – спокойно ответил он. – Мне достаточно того, что Господь мой восторжествовал. Царствие его сильно не криком.
Она кивнула и положила кошель на разделявший их стол. Он взял кошель, развязал его и высыпал содержимое на стол. Сто турских ливров.
Он отложил две монеты в сторону, ссыпал остальные девяносто восемь обратно в кошель, завязал его и протянул Жанне:
– Двух ливров хватит для свершения обряда.
Он задержал на ней мрачный взор. Она не отвела глаз.
– Заберите эти деньги.
– Тогда до завтра, – сказала она, взяв кошель.
– К вашим услугам.
Он поднялся, чтобы проводить ее до двери.
– Гоните прочь дурные мысли, Жанна, – сказал он. – В конце концов они могут загрязнить вашу душу.
Взгляд ее смягчился. Она даже попыталась улыбнуться.
– Этот человек много значит для вас, – произнес он.
– В нем мое спасение, – ответила она.
В этот час, должно быть, уже началась церемония прощания с человеком, которого я люблю, подумала она. Вернее, с тем человеком, каким он был до сих пор.
Затем она направилась во дворец Турнель.
Стражи узнали ее и пропустили. Королевский секретарь вышел из левой двери, которой она никогда не пользовалась; она всегда проходила в правую, прямо в покои Карла VII. Секретарь остановился. Они поздоровались.
– Вы желаете видеть короля?
Она кивнула.
– Он не в лучшем своем виде. В конце недели поедет отдохнуть в Меэн.
– Что с ним?
Взгляд секретаря омрачился.
– Просто переутомился. Я спрошу, сможет ли он принять вас. У него был тяжелый день.
Она стала ждать. Секретарь вернулся с улыбкой на лице.
– Его величество рад вашему визиту.
Первое, что заметила Жанна, был табурет, на который король положил левую ногу. И удрученный вид монарха.
– Жанна! Подойдите же ко мне, дочь моя, госпожа де Бовуа!
Она присела в поклоне и поцеловала королевскую руку.
Он посмотрел ей в лицо. Ясно ли он видел? Взгляд его казался мутным. Он шутливо сказал:
– Вы совсем меня бросили, ведь я больше не вижу вас! Придется мне выдумать какой-нибудь заговор, чтобы вы заходили почаще.
Она засмеялась:
– Сир, в моем нежелании вас тревожить следует видеть лишь мое уважение к вам и любовь.
– Уважение принимаю, – с иронией произнес он. – Так что же, вас привела ко мне любовь?
– Да, сир. Король оживился:
– Наконец-то Купидон растопил лед! Я с ним знаком?
– Нет, сир. Я возвращаю вам заблудшую душу Он вновь откинулся на спинку кресла.
– Завтра его окрестят, – сказала она.
Королевская рука ухватила подлокотник кресла. Карл склонился к Жанне.
– Еврей? – с легким удивлением осведомился он.
– Да, сир. Еврейский банкир. Сегодня его отец совершает в синагоге погребальный обряд в память о своем умершем сыне. Я пришла просить вас воскресить его.
Карл VII присвистнул. Потом рассмеялся.
– Жанна, Жанна! Стало быть, вы просите меня сыграть роль Христа! Что я должен сделать?
– Его звали Исаак Штерн. Штерн по-немецки означает "звезда". Позвольте этому новому христианину называться Жак де л'Эстуаль. Мы уповаем на ваше великодушие, сир.
Сдавленный смешок застрял у короля в горле. Он покачал головой:
– С именем согласен, разумный выбор. Дарую его. Что касается остального, то мне нужно сначала увидеть этого нового Лазаря. Через два дня я еду охотиться в Меэн-сюр-Йевр. Будьте оба в моей свите.
– Это большая честь, сир.
– Вы хоть выйдете за него замуж?
– Да, сир.
– У этого сквалыги, должно быть, недюжинные достоинства! – со смехом сказал король. – Приходите послезавтра в девятом часу вместе с Жаком де л'Эстуалем.
Она встала и, поцеловав ему руку, направилась к выходу. Он бросил ей вслед:
– Жаль, что ваша прекрасная кровь, Жанна, не всегда отличается чистотой.
Застыв на месте, она обернулась. Секретарь ждал у двери.
– Ведь этот малый, который, не имея на то никакого права, именует себя Дени д'Аржанси, действительно ваш брат?
Она испугалась:
– Мы с ним больше не видимся, сир.
– Жаль, ибо вы могли бы сказать ему, что жизнью своей он обязан лишь любви, которую я питаю к вам.
Она вернулась на улицу Бюшри в смятенном состоянии духа. Что опять натворил Дени?
– Король даровал тебе право называться Жак де л'Эстуаль, – сказала она.
Он долго с изумлением смотрел на нее.
– Король? – повторил он. – Ты можешь свободно встречаться с королем?
Она кивнула.
– Ты была…
– Я была протеже Агнессы Сорель, – ответила она, обрывая угаданный вопрос. – После ее смерти стала протеже короля. Я раскрыла заговор против него. Я тебе потом расскажу. Жак… Сегодня нам нужно уладить две проблемы. Мы приглашены сопровождать короля на охоте в Меэн-сюр-Йевр, недалеко от Буржа. Тебе нужна достойная одежда.
– Я приглашен к королю? – недоверчиво спросил он.
Она кивнула. Он встал и обнял ее.
– Неужели это та крестьяночка, которой я некогда подарил зеркало в Аржантане?
Она прижалась к нему. Уткнулась лицом в плечо того, кто отныне носил имя Жак. Ей хотелось поцеловать его. Но в этот момент она любила его не телесной любовью.
– Жак, ты подарил мне гораздо больше. Сейчас не время говорить об этом. Сначала надо позаботиться о твоем наряде.
– У меня больше ничего нет, – сказал он. – Отец предупредил, что раздаст мои вещи бедным.
– Я позову старьевщика. Ты должен быть одет с головы до ног к утру пятницы. Потом…
– Потом?
– Ты будешь окрещен.
Он отстранился от нее, подошел к окну и открыл его. День был серым. Ветерок колебал пламя в очаге. Он обвел взглядом дома напротив.
– Итак, ты собираешься родить меня, – прошептал он.
– Как ты породил меня. Мы происходим друг от друга. Он закрыла окно. В комнату вошел Франсуа и посмотрел на них. Дети лучше взрослых умеют улавливать напряжение. Он безмолвно вопросил их взглядом ярко-зеленых глаз. Жак с улыбкой повернулся к нему.
– Это раненый? – спросил Франсуа.
– Здравствуй, – сказал Жак.
– Ты больше не раненый?
Жак засмеялся и протянул руку. Франсуа серьезно подал ему свою. Жак взял его на руки. Они смотрели друг на друга, и мальчик выглядел задумчивым. Он погладил незнакомца по лицу, словно желая узнать его на ощупь. Жак прижал ребенка к груди и поцеловал.
– Ну, – сказал Франсуа, – теперь ты хочешь уйти? Жак на миг прикрыл глаза.
– А чего хочешь ты? Чтобы я ушел или остался здесь?
– Я думал, ты останешься… Жак поставил Франсуа на пол.
– Мама спасла тебя от грабителей, значит, ты должен остаться.
Жак затрясся от беззвучного смеха. Вошедшая кормилица поклонилась ему.
– Хозяйка, Франсуа хочет кошку.
– Что ж, кошка может пригодиться, пусть охотится на мышей, – сказала Жанна.
Франсуа с торжеством повернулся к кормилице.
Старьевщик пришел во второй половине дня. На спине он нес мешок. Жанна отвела его в свою спальню и позвала Жака.
– Мне сказали, что это знатный человек, – произнес старьевщик. – Я принес лучшее из того, что у меня есть.
Он смерил Жака взглядом:
– Как господин высок! Но, к счастью, худощав. Потому что худощавому всегда можно что-то подобрать, а вот с толстяками…
Две пары чулок. Черные бархатные штаны. Просторные штаны о-де-шос из синего атласа с гульфиком и облегающие ба-де-шос из тонкой черной шерсти, постиранные и выглаженные. Две рубашки тонкого полотна, постиранные и выглаженные. Длинная ночная рубашка тонкого полотна без ворота, постиранная и выглаженная. Куртка синего узорчатого атласа, проглаженная сквозь мокрую тряпку. Жилет из рыжеватого генуэзского бархата в тон штанам бронзового цвета. Черная бархатная шапочка. И широкий плащ, подбитый беличьим мехом, с воротником из летнего горностая. Две пары башмаков "медвежья лапа", ни разу не надеванных.
Пятьдесят семь ливров.
Жак поднялся наверх, чтобы достать из шкатулки деньги.
Куртку нужно было ушить в талии. И подправить отделку гульфика на просторных штанах. Кормилица, которая при случае исполняла обязанности белошвейки, вызвалась все это сделать.
Жак впервые ужинал вместе с Жанной, Франсуа и кормилицей. И Жанна не удержалась: первая совместная трапеза оказалась праздничной. К салату из колбасок был подан лук-резанец. Курица, фаршированная гречкой, приправленная толчеными орехами и салом. На десерт Жанна заказала Гийоме яблочный пирог с корицей и гвоздикой. Прекрасное аквитанское вино источало аромат лесных орехов и трюфелей.
Факты красноречивее слов. Желая избежать недомолвок, Жанна объявила:
– Господин де л'Эстуаль поселится здесь.
– Ура! – вскричал Франсуа, хлопая в ладоши. – Так будет веселее.
Кормилица поняла это гораздо раньше.
Жак показал Франсуа на стене игру теней, которые создавал при помощи рук.
Кролик, поводящий ушами.
Лиса, крадущаяся за курицей.
Петух, заслышавший крик другого петуха.
Франсуа изнемогал от счастья и радостно визжал. Он потребовал, чтобы в постель его отнес Жак.
– Редко увидишь, чтобы отчима так полюбили, – пробормотала кормилица.
Она явно опережала события. Жанна угадала ее мысли и взглянула на нее. Сначала обе сохраняли бесстрастный вид, потом обменялись едва заметной понимающей улыбкой.
Поднявшись вместе с Жаком в спальню, Жанна первым делом швырнула в огонь плащ со следами от нашивки, разорванные штаны – короче, всю одежду, которая была на Жаке в ночь нападения.
Потом настал черед разгореться огню в постели.
Жак быстро и как-то воровато овладел ею и тут же, словно в испуге, отпрянул.
– Что с тобой? – спросила она.
В этот миг ей открылось коварство привычки: ведь до сих пор они занимались любовью, словно брат и сестра, которые ласкают друг друга, чтобы унять томление, но никогда не взламывают печать. Она мечтала о мощи, а обрела лишь доброту. Открытие потрясло Жанну. И еще она поняла: ни один человек не может быть полностью предсказуем, как и не может полностью никому принадлежать. В прошлом она получила множество тому свидетельств, но осознала их смысл только сейчас. И еще: подавляя мужчину, рискуешь превратить его в каплуна.
Она овладела собой, словно акробат, который притворяется, будто потерял равновесие, а затем делает кульбит и вновь твердо встает на проволоку.
– Я буду твоей женой, ты это знаешь? – мягко спросила она.
Он погладил ее по голове, закрыл глаза в знак согласия и нежно поцеловал.
Третье открытие: осуществленная мечта прельщает куда меньше. Запретный плод, перестав быть таковым, уже не так манит, как прежде.
3 Народный король
Она ничего не поняла. Или Исаак выразил свою мысль символически?
– Исаак Штерн на самом деле умер, – повторил он. – Скончался от ран. Завтра мой отец прочтет над ним заупокойную молитву в синагоге. Над пустым гробом, ибо погибшего по ошибке захоронили в общей могиле.
Жанна была ошеломлена. И молча смотрела на его осунувшееся лицо. В пламени свечи запавшие глаза и щеки выглядели пугающе. Она представила себе муки отца, страшную церемонию погребения живого человека и буквально лишилась дара речи. Неужели все это из-за нее?
Она невольно попятилась. В немом ужасе.
Он шагнул к ней:
– Это ради моей любви к тебе.
Жанна застыла на месте. В горле у нее пересохло. Как если бы Исаак действительно умер.
Она налила себе вина. Жадно его выпила.
– Исаак… – сказала она хрипло.
Слезы брызнули у нее из глаз.
– Теперь, Жанна, ты узнаешь, что кто-то любил тебя по-настоящему. Любит по-настоящему.
Казалось, минуты текут со стальным звоном.
– Нет для нас ничего ужаснее, чем отречься от своей веры, – молвил он.
Она заплакала. Ее мечта сбылась. Жанна оплакивала умершего Исаака. Он протянул к ней руку. Она встала, отошла от него. Отчего любовь подобна кинжалу, вспарывающему душу?
Она выплакалась, стоя у окна.
– Отныне, Жанна, я принадлежу тебе телом и душой.
Она знала доброту Исаака и понимала: он произносит эти страшные слова таким спокойным тоном потому, что страдает не меньше ее.
– Нет, – сказала она, – нет. Это ты полностью владеешь мною. Отныне я твоя раба.
Он встал и подошел к ней. Обнял ее. Они долго стояли так, не говоря ни слова.
Исаак хотел отнести шкатулку к себе в спальню. Но Жанна показала ему тайник, где прятала свою.
Они спали каждый на своем этаже. Этой ночью тела их безмолвствовали.
На следующий день Жанна отправилась к отцу Мартино, в церковь Сен-Северен. Она не встречалась с ним после ссоры из-за посмертного оправдания Жанны д'Арк. Пожертвования передавала через кормилицу.
Она вошла к нему, исполненная холодной решимости. Он не знал, что она в те дни ополчилась на все религии вообще, ибо все они предали Господа и Его сына Иисуса, распятого по злобе человеческой. Она понимала, что отец Мартино – неплохой человек. Он лишь нес свою долю вины за ложь тех, которые провозгласили себя представителями Бога.
– Дочь моя… Рад видеть вас. Каким добрым ветром вас занесло?
Она ответила не сразу. Смерила его взглядом, ледяным, как сосульки, нависающие над водосточными трубами в разгар зимы.
– Я пришла узнать, сколько вы возьмете за то, чтобы втайне окрестить еврея.
Воцарилось безмолвие, стеной вставшее между ними.
– Втайне?
– Без победных криков. Без объявления о крещении.
Он вздохнул.
– Я ничего не возьму, Жанна де Бовуа, – спокойно ответил он. – Мне достаточно того, что Господь мой восторжествовал. Царствие его сильно не криком.
Она кивнула и положила кошель на разделявший их стол. Он взял кошель, развязал его и высыпал содержимое на стол. Сто турских ливров.
Он отложил две монеты в сторону, ссыпал остальные девяносто восемь обратно в кошель, завязал его и протянул Жанне:
– Двух ливров хватит для свершения обряда.
Он задержал на ней мрачный взор. Она не отвела глаз.
– Заберите эти деньги.
– Тогда до завтра, – сказала она, взяв кошель.
– К вашим услугам.
Он поднялся, чтобы проводить ее до двери.
– Гоните прочь дурные мысли, Жанна, – сказал он. – В конце концов они могут загрязнить вашу душу.
Взгляд ее смягчился. Она даже попыталась улыбнуться.
– Этот человек много значит для вас, – произнес он.
– В нем мое спасение, – ответила она.
В этот час, должно быть, уже началась церемония прощания с человеком, которого я люблю, подумала она. Вернее, с тем человеком, каким он был до сих пор.
Затем она направилась во дворец Турнель.
Стражи узнали ее и пропустили. Королевский секретарь вышел из левой двери, которой она никогда не пользовалась; она всегда проходила в правую, прямо в покои Карла VII. Секретарь остановился. Они поздоровались.
– Вы желаете видеть короля?
Она кивнула.
– Он не в лучшем своем виде. В конце недели поедет отдохнуть в Меэн.
– Что с ним?
Взгляд секретаря омрачился.
– Просто переутомился. Я спрошу, сможет ли он принять вас. У него был тяжелый день.
Она стала ждать. Секретарь вернулся с улыбкой на лице.
– Его величество рад вашему визиту.
Первое, что заметила Жанна, был табурет, на который король положил левую ногу. И удрученный вид монарха.
– Жанна! Подойдите же ко мне, дочь моя, госпожа де Бовуа!
Она присела в поклоне и поцеловала королевскую руку.
Он посмотрел ей в лицо. Ясно ли он видел? Взгляд его казался мутным. Он шутливо сказал:
– Вы совсем меня бросили, ведь я больше не вижу вас! Придется мне выдумать какой-нибудь заговор, чтобы вы заходили почаще.
Она засмеялась:
– Сир, в моем нежелании вас тревожить следует видеть лишь мое уважение к вам и любовь.
– Уважение принимаю, – с иронией произнес он. – Так что же, вас привела ко мне любовь?
– Да, сир. Король оживился:
– Наконец-то Купидон растопил лед! Я с ним знаком?
– Нет, сир. Я возвращаю вам заблудшую душу Он вновь откинулся на спинку кресла.
– Завтра его окрестят, – сказала она.
Королевская рука ухватила подлокотник кресла. Карл склонился к Жанне.
– Еврей? – с легким удивлением осведомился он.
– Да, сир. Еврейский банкир. Сегодня его отец совершает в синагоге погребальный обряд в память о своем умершем сыне. Я пришла просить вас воскресить его.
Карл VII присвистнул. Потом рассмеялся.
– Жанна, Жанна! Стало быть, вы просите меня сыграть роль Христа! Что я должен сделать?
– Его звали Исаак Штерн. Штерн по-немецки означает "звезда". Позвольте этому новому христианину называться Жак де л'Эстуаль. Мы уповаем на ваше великодушие, сир.
Сдавленный смешок застрял у короля в горле. Он покачал головой:
– С именем согласен, разумный выбор. Дарую его. Что касается остального, то мне нужно сначала увидеть этого нового Лазаря. Через два дня я еду охотиться в Меэн-сюр-Йевр. Будьте оба в моей свите.
– Это большая честь, сир.
– Вы хоть выйдете за него замуж?
– Да, сир.
– У этого сквалыги, должно быть, недюжинные достоинства! – со смехом сказал король. – Приходите послезавтра в девятом часу вместе с Жаком де л'Эстуалем.
Она встала и, поцеловав ему руку, направилась к выходу. Он бросил ей вслед:
– Жаль, что ваша прекрасная кровь, Жанна, не всегда отличается чистотой.
Застыв на месте, она обернулась. Секретарь ждал у двери.
– Ведь этот малый, который, не имея на то никакого права, именует себя Дени д'Аржанси, действительно ваш брат?
Она испугалась:
– Мы с ним больше не видимся, сир.
– Жаль, ибо вы могли бы сказать ему, что жизнью своей он обязан лишь любви, которую я питаю к вам.
Она вернулась на улицу Бюшри в смятенном состоянии духа. Что опять натворил Дени?
– Король даровал тебе право называться Жак де л'Эстуаль, – сказала она.
Он долго с изумлением смотрел на нее.
– Король? – повторил он. – Ты можешь свободно встречаться с королем?
Она кивнула.
– Ты была…
– Я была протеже Агнессы Сорель, – ответила она, обрывая угаданный вопрос. – После ее смерти стала протеже короля. Я раскрыла заговор против него. Я тебе потом расскажу. Жак… Сегодня нам нужно уладить две проблемы. Мы приглашены сопровождать короля на охоте в Меэн-сюр-Йевр, недалеко от Буржа. Тебе нужна достойная одежда.
– Я приглашен к королю? – недоверчиво спросил он.
Она кивнула. Он встал и обнял ее.
– Неужели это та крестьяночка, которой я некогда подарил зеркало в Аржантане?
Она прижалась к нему. Уткнулась лицом в плечо того, кто отныне носил имя Жак. Ей хотелось поцеловать его. Но в этот момент она любила его не телесной любовью.
– Жак, ты подарил мне гораздо больше. Сейчас не время говорить об этом. Сначала надо позаботиться о твоем наряде.
– У меня больше ничего нет, – сказал он. – Отец предупредил, что раздаст мои вещи бедным.
– Я позову старьевщика. Ты должен быть одет с головы до ног к утру пятницы. Потом…
– Потом?
– Ты будешь окрещен.
Он отстранился от нее, подошел к окну и открыл его. День был серым. Ветерок колебал пламя в очаге. Он обвел взглядом дома напротив.
– Итак, ты собираешься родить меня, – прошептал он.
– Как ты породил меня. Мы происходим друг от друга. Он закрыла окно. В комнату вошел Франсуа и посмотрел на них. Дети лучше взрослых умеют улавливать напряжение. Он безмолвно вопросил их взглядом ярко-зеленых глаз. Жак с улыбкой повернулся к нему.
– Это раненый? – спросил Франсуа.
– Здравствуй, – сказал Жак.
– Ты больше не раненый?
Жак засмеялся и протянул руку. Франсуа серьезно подал ему свою. Жак взял его на руки. Они смотрели друг на друга, и мальчик выглядел задумчивым. Он погладил незнакомца по лицу, словно желая узнать его на ощупь. Жак прижал ребенка к груди и поцеловал.
– Ну, – сказал Франсуа, – теперь ты хочешь уйти? Жак на миг прикрыл глаза.
– А чего хочешь ты? Чтобы я ушел или остался здесь?
– Я думал, ты останешься… Жак поставил Франсуа на пол.
– Мама спасла тебя от грабителей, значит, ты должен остаться.
Жак затрясся от беззвучного смеха. Вошедшая кормилица поклонилась ему.
– Хозяйка, Франсуа хочет кошку.
– Что ж, кошка может пригодиться, пусть охотится на мышей, – сказала Жанна.
Франсуа с торжеством повернулся к кормилице.
Старьевщик пришел во второй половине дня. На спине он нес мешок. Жанна отвела его в свою спальню и позвала Жака.
– Мне сказали, что это знатный человек, – произнес старьевщик. – Я принес лучшее из того, что у меня есть.
Он смерил Жака взглядом:
– Как господин высок! Но, к счастью, худощав. Потому что худощавому всегда можно что-то подобрать, а вот с толстяками…
Две пары чулок. Черные бархатные штаны. Просторные штаны о-де-шос из синего атласа с гульфиком и облегающие ба-де-шос из тонкой черной шерсти, постиранные и выглаженные. Две рубашки тонкого полотна, постиранные и выглаженные. Длинная ночная рубашка тонкого полотна без ворота, постиранная и выглаженная. Куртка синего узорчатого атласа, проглаженная сквозь мокрую тряпку. Жилет из рыжеватого генуэзского бархата в тон штанам бронзового цвета. Черная бархатная шапочка. И широкий плащ, подбитый беличьим мехом, с воротником из летнего горностая. Две пары башмаков "медвежья лапа", ни разу не надеванных.
Пятьдесят семь ливров.
Жак поднялся наверх, чтобы достать из шкатулки деньги.
Куртку нужно было ушить в талии. И подправить отделку гульфика на просторных штанах. Кормилица, которая при случае исполняла обязанности белошвейки, вызвалась все это сделать.
Жак впервые ужинал вместе с Жанной, Франсуа и кормилицей. И Жанна не удержалась: первая совместная трапеза оказалась праздничной. К салату из колбасок был подан лук-резанец. Курица, фаршированная гречкой, приправленная толчеными орехами и салом. На десерт Жанна заказала Гийоме яблочный пирог с корицей и гвоздикой. Прекрасное аквитанское вино источало аромат лесных орехов и трюфелей.
Факты красноречивее слов. Желая избежать недомолвок, Жанна объявила:
– Господин де л'Эстуаль поселится здесь.
– Ура! – вскричал Франсуа, хлопая в ладоши. – Так будет веселее.
Кормилица поняла это гораздо раньше.
Жак показал Франсуа на стене игру теней, которые создавал при помощи рук.
Кролик, поводящий ушами.
Лиса, крадущаяся за курицей.
Петух, заслышавший крик другого петуха.
Франсуа изнемогал от счастья и радостно визжал. Он потребовал, чтобы в постель его отнес Жак.
– Редко увидишь, чтобы отчима так полюбили, – пробормотала кормилица.
Она явно опережала события. Жанна угадала ее мысли и взглянула на нее. Сначала обе сохраняли бесстрастный вид, потом обменялись едва заметной понимающей улыбкой.
Поднявшись вместе с Жаком в спальню, Жанна первым делом швырнула в огонь плащ со следами от нашивки, разорванные штаны – короче, всю одежду, которая была на Жаке в ночь нападения.
Потом настал черед разгореться огню в постели.
Жак быстро и как-то воровато овладел ею и тут же, словно в испуге, отпрянул.
– Что с тобой? – спросила она.
В этот миг ей открылось коварство привычки: ведь до сих пор они занимались любовью, словно брат и сестра, которые ласкают друг друга, чтобы унять томление, но никогда не взламывают печать. Она мечтала о мощи, а обрела лишь доброту. Открытие потрясло Жанну. И еще она поняла: ни один человек не может быть полностью предсказуем, как и не может полностью никому принадлежать. В прошлом она получила множество тому свидетельств, но осознала их смысл только сейчас. И еще: подавляя мужчину, рискуешь превратить его в каплуна.
Она овладела собой, словно акробат, который притворяется, будто потерял равновесие, а затем делает кульбит и вновь твердо встает на проволоку.
– Я буду твоей женой, ты это знаешь? – мягко спросила она.
Он погладил ее по голове, закрыл глаза в знак согласия и нежно поцеловал.
Третье открытие: осуществленная мечта прельщает куда меньше. Запретный плод, перестав быть таковым, уже не так манит, как прежде.
3 Народный король
– Ты сможешь стать настоящим Жаком де л'Эстуалем только после крещения, – сказала она ему на следующий день. Проснулись они за полчаса до этого. Он сел в постели.
– Мне нужно креститься до того, как мы поедем на королевскую охоту, – ответил он ровным тоном.
Она внимательно посмотрела на него. Готовилась она к худшему: мне нет никакого дела до королевской охоты! Я не хочу креститься! Меня уже нет на свете, разве не так? Я свободен и буду делать что хочу!
– Я спущусь вниз, подогрею молоко, – сказала она, стараясь скрыть тревогу.
Она была уже у двери, когда он спросил:
– Когда состоится крещение?
– Как только ты будешь готов.
Следя за закипающим молоком, она осознала все безумие своей затеи: обратить в католичество еврея, чтобы выйти за него замуж, в мире, где евреев считают антиподами, если не исчадиями ада!
Вернувшись наверх с двумя чашками молока на подносе и двумя пирожками, она увидела, что он, голый, стоит на коленях перед очагом и помешивает угли. Пламя лизало новое полено.
Он выпрямился и повернул голову. На губах его играла улыбка.
Она вздохнула с облегчением. Этот мужчина улыбнулся ей – и весь мир окрасился в другие цвета! Она поставила поднос на сундук.
Он шагнул к ней. Задрал на ней рубашку. Руки его были как огонь. Костер разгорелся вновь. Она запылала. С трудом сдержала крик. Он взял ее с силой, которой она прежде не знала. И долго оставался в ней, почти раздавив ее своей тяжестью.
Это я принадлежу ему, подумала она. Именно это он хочет дать мне понять? Пусть будет так.
Отец Мартино пристально вглядывался в Жака де л'Эстуаля. Несомненно, он был поражен красотой новообращенного, но еще больше – пронзительным мрачным взором.
Жанна была лишь безмолвным свидетелем этой встречи – встречи между священником и евреем.
– Сын мой, – сказал отец Мартино, – вы, конечно, понимаете, что познание христианской веры важнее, чем обряд, который мне предстоит совершить. Он лишь первый шаг к этому познанию. Поэтому благоволите принять мое приглашение и посетите меня несколько раз, дабы я вас просветил.
– Да, понимаю.
– Просите ли вы о таинстве крещения безо всякого принуждения?
– Безо всякого принуждения.
– Следуйте за мной.
Монах направился к ризнице и, когда они вошли туда, закрыл за собой дверь. Там никого не было. Отец Мартино взял широкий сосуд и поставил на табурет, затем сходил за медным кувшином.
– Склоните голову, – сказал он Жаку.
Тот подчинился.
– Жак де л'Эстуаль, – произнес священнослужитель, окропляя ему голову святой водой, – окрещаю тебя сегодня во имя Отца, Сына и Святого Духа. Подними голову, сын мой, отныне ты христианин. Приветствую тебя в вере Господа нашего.
Он протянул Жаку полотенце, чтобы вытереть воду, стекавшую по шее, потом сел за стол, встряхнул чернильницу, открыл ее, взял лист пергамента и гусиное перо и начал писать. Покончив с этим, он растопил восковую палочку над пламенем свечи, вылил расплавившийся воск на пергамент и придавил печатью.
– Вот, Жак, – сказал он, протянув лист новообращенному. Взгляды их встретились, и какое-то мгновение они смотрели друг на друга.
Затем Жак вытащил кошель, вынул из него золотую монету и положил на стол.
– Сын мой, таинство не продается…
– Это за чернила, пергамент и воск, отец мой, – с улыбкой сказал Жак.
Наконец и отец Мартино позволил себе улыбнуться.
– Когда вы обвенчаетесь? – спросил он.
Жак повернул голову к Жанне, однако она не захотела брать инициативу на себя.
– Когда вернемся с охоты, – сказал он.
– Вы собираетесь на охоту? – удивился он. – Значит, рана ваша полностью зажила?
Жанна с трудом удержалась от улыбки: в очередной раз отец Мартино проявил осведомленность. Причем подчеркнуто, как всегда. Сплетников хватало: от цирюльника до соседей.
– Рана моя зажила, благодарю за беспокойство обо мне. Но не думаю, что мне придется стрелять из лука, я буду просто наблюдать за подвигами других. Король пригласил нас сопровождать его, – объяснил Жак.
В глазах священнослужителя сверкнула искра интереса.
– Я помолюсь святому Губерту, покровителю охотников, чтобы он хранил нашего государя, и вас, и всех участников охоты. Ступайте с миром, дети мои.
Жак свернул лист пергамента и сунул в карман плаща.
Жанна не захотела уходить из церкви сразу: она желала преклонить колени перед могилой Бартелеми де Бовуа.
Любят всегда только одного мужчину, подумала она. Меняется лишь его облик.
Когда они вернулись на улицу Бюшри, Гийоме обслуживал первых покупателей. Он долго смотрел на Жанну и Жака, и вид у него был задумчивый.
– Ату! Ату!
В зарослях кустарника, за двести или триста метров, послышался громкий лай. Несколько всадников устремились туда, король скакал впереди, в окружении двух лучников. Иоанн Бурбонский, Пьер де Брезе с сыном, Жиро, Жан де Шевийон, главный конюший, отец Эстрад, двое молодых дворян. .. Жак де л'Эстуаль также пустил коня в галоп, хотя оружия у него не было. Некоторые дамы, которым претило кровопролитие, придержали лошадей. Жанна в том числе. Рядом с ней ехала Маргарита Вреден, нынешняя фаворитка короля. Мари де Брезе последовала за охотниками, сохраняя дистанцию. Она явно тревожилась за мужа.
Сразу по приезде в Меэн Жанна ощутила тревогу. Прежде всего, здесь было гораздо больше знатных вельмож, чем в Боте-Сюр-Марн, где она в последний раз оказалась в обществе короля за пределами Парижа. Там была теплая атмосфера деревенского дома, пусть даже и королевского. Здесь – напряженные отношения волчьей стаи: Пьер де Брезе, бывший протеже Агнессы Сорель и нынешний первый советник короля, Этьен Шевалье, казначей королевства, Антуан Буломье, главный казначей и финансовый советник, Антуан де Шабан, еще один советник… Они исподлобья разглядывали Жанну де Бовуа и Жака де л'Эстуаля. Она понимала, что означают их взгляды. Эти люди готовы были смириться с тем, что в их кругу вновь возникла крестьяночка, которую монарх удостоил некоторыми милостями – а она, быть может, одарила его другими. Карл всегда сохранял верность былым привязанностям. Но что за незнакомый молодой человек сопровождает ее? Л'Эстуаль? Никто не знал, кто он такой. Некоторые даже коверкали фамилию, называя его Лэстуа или Лэстуай.
Сверх того, любовная ситуация была неясной. На привале в Орлеане из разговоров можно было заключить, что в Меэне появится прекрасная Антуанетта де Меньеле, которая заняла место Агнессы Сорель в сердце короля. Затем, с ироническими намеками, стали произносить другое имя – госпожи д'Обюссон. Однако в Меэне Жанна обнаружила, что обе фаворитки отсутствуют: неужели они лишились монаршей благосклонности? Близости его, судя по всему, удостоилась лишь одна – эта самая Маргарита Бреден, девушка явно из простой семьи, свежая как персик, но, судя по всему, недавно допущенная ко двору и чувствовавшая себя скованно.
Она заерзала на своем иноходце и бросила на Жанну взгляд, полный отчаяния. Несмотря на длинную заколку, шапочка ее сбилась на сторону во время недавней скачки, крученый шелковый шнурок, удерживавший тяжелый меховой плащ, впился в шею, и она обливалась потом, хотя день стоял холодный и туманный. Главное же, она не умела ездить верхом сидя боком, по-дамски, и в седле ей было крайне неудобно.
– Не знаю, как вы с этим справляетесь, – простонала она, – а я чувствую себя очень неловко!
– Позвольте мне помочь вам, – сказала Жанна, пристроив свою лошадь рядом с ее иноходцем. – Для начала сядьте чуть выше, тогда правой ноге будет удобнее. Расправьте плащ так, чтобы его тяжесть приходилась на седло, и тогда он не будет соскальзывать назад и душить вас. А теперь можно поправить шапочку.
– О, спасибо! – воскликнула Маргарита Вреден. – Я вижу, охота для вас привычное дело.
– Вовсе нет, – ответила Жанна. – Я охочусь впервые в жизни. У меня нет никакого желания смотреть, как убивают животных, кабана или оленя. Даже утку.
Не так давно она выпустила кишки одному негодяю, не считая многих других в прошлом, однако хорошо помнила, как в детстве убегала в лес, чтобы не слышать, как режут свинью.
– Я тоже! Как я вас понимаю! Но мне нужно сопровождать моего господина, иначе он подумает, что я капризничаю…
Крики людей вскоре смешались с лаем собак, и весь этот гвалт стремительно перемещался. Жанна встревожилась: возможно ли, чтобы охота была такой шумной? Вдруг из-за деревьев появился обезумевший олень. Его уже затравили, но он сумел уйти и помчался в противоположном направлении. По пятам неслась разъяренная свора, за которой следовали несколько охотников, и среди них первым, к изумлению Жанны, скакал Жак де л'Эстуаль.
Она с ужасом увидела, что олень летит прямо на нее и Маргариту. Через мгновение он сбросит их на землю и затопчет копытами, быть может, взденет на рога… Лошади заржали и поднялись на дыбы. Маргарита Вреден пронзительно вскрикнула.
– Держитесь крепче! – крикнула Жанна.
Она сильно натянула поводья своей лошади, одновременно увлекая за собой и другую.
Олень пронесся так близко, что она ощутила его запах.
Рядом с Жаком, далеко оторвавшимся от остальных, мчался лучник. Он протянул свой лук, и она услышала крик:
– Монсеньер… стреляйте!
Ошеломленная Жанна увидела, как Жак схватил лук, прицелился и выпустил стрелу.
И как споткнулся олень с пробитым горлом.
Подлетела другая группа всадников, которая тут же разделилась надвое, чтобы пропустить короля и скакавшего рядом с ним Жана де Шевийона.
Интересно, Жак хоть раз в жизни до этого стрелял из лука?
Король подъехал к нему с поздравлениями.
Всадники приблизились к Жанне и Маргарите. Мари де Брезе, задыхаясь от волнения, стала спрашивать, как они себя чувствуют.
– Мы уцелели чудом, – ответила Жанна, тоже сильно взволнованная.
– Она спасла мне жизнь! – крикнула Маргарита Вреден, которая была на грани истерики.
– Едем назад, – сказала Мари де Брезе. – Сейчас будут добивать оленя. Это не слишком приятное зрелище. К дьяволу всю эту охоту!
Перед крыльцом замка конюший снял с седла почти лишившуюся чувств Маргариту Вреден, подставив ей табурет. Мари де Брезе, пятидесятилетняя властная женщина, увела ее в комнату для умывания и распорядилась приготовить настой ромашки.
Через несколько минут обе женщины появились вновь, но Маргарита Вреден по-прежнему была вся красная, тяжело дышала, и глаза у нее чуть ли не вылезали из орбит.
– Давайте сядем поближе к огню, – сказала Мари де Брезе, направляясь в большую залу, где в камине полыхали огромные поленья.
Маргарита Вреден бросилась к Жанне и порывисто обняла ее со слезами на глазах.
– Не будь вас, я бы погибла!
Жанна успокоила ее. Ей подали ромашковый настой, и она села.
– А вы не хотите того же? – спросила Жанну Мари де Брезе. – Сама я предпочитаю горячее вино с корицей.
– И я, – сказала Жанна.
– Каким же образом вы спасли ей жизнь?
– Олень мчался прямо на нас. Лошади встали на дыбы. Я просто увела свою чуть в сторону.
– И мою тоже! – воскликнула Маргарита Вреден.
– Это пустяк, – заметила Жанна.
– Когда быстро соображаешь, да! – сказала Мари де Брезе.
Шум в передней возвестил о возвращении охотников. Все они пошли мыться в сопровождении слуг, которые должны были держать зеркало перед тем, кто причесывался, другому почистить одежду, третьему подать горячее полотенце. Цирюльник тоже стоял наготове – на случай, если кто ранен. А также белошвейка с узлом и набором ниток, чтобы починить порванную одежду.
Прошло довольно много времени, прежде чем в большую залу вошел король, явно пребывавший в отличном расположении духа. Женщины встали. Двое лакеев придвинули его кресло поближе к огню. Тут же появились и другие мужчины, в том числе и Этьен Шевалье, который не смог принять участия в охоте из-за приступа подагры.
– Ну, – со смехом сказал Карл, принимая стакан с вином из рук конюшего, который сначала отпил из него сам, – вот так сюрприз! Именно тот из нас, кто не желал охотиться, застрелил оленя!
– Мне нужно креститься до того, как мы поедем на королевскую охоту, – ответил он ровным тоном.
Она внимательно посмотрела на него. Готовилась она к худшему: мне нет никакого дела до королевской охоты! Я не хочу креститься! Меня уже нет на свете, разве не так? Я свободен и буду делать что хочу!
– Я спущусь вниз, подогрею молоко, – сказала она, стараясь скрыть тревогу.
Она была уже у двери, когда он спросил:
– Когда состоится крещение?
– Как только ты будешь готов.
Следя за закипающим молоком, она осознала все безумие своей затеи: обратить в католичество еврея, чтобы выйти за него замуж, в мире, где евреев считают антиподами, если не исчадиями ада!
Вернувшись наверх с двумя чашками молока на подносе и двумя пирожками, она увидела, что он, голый, стоит на коленях перед очагом и помешивает угли. Пламя лизало новое полено.
Он выпрямился и повернул голову. На губах его играла улыбка.
Она вздохнула с облегчением. Этот мужчина улыбнулся ей – и весь мир окрасился в другие цвета! Она поставила поднос на сундук.
Он шагнул к ней. Задрал на ней рубашку. Руки его были как огонь. Костер разгорелся вновь. Она запылала. С трудом сдержала крик. Он взял ее с силой, которой она прежде не знала. И долго оставался в ней, почти раздавив ее своей тяжестью.
Это я принадлежу ему, подумала она. Именно это он хочет дать мне понять? Пусть будет так.
Отец Мартино пристально вглядывался в Жака де л'Эстуаля. Несомненно, он был поражен красотой новообращенного, но еще больше – пронзительным мрачным взором.
Жанна была лишь безмолвным свидетелем этой встречи – встречи между священником и евреем.
– Сын мой, – сказал отец Мартино, – вы, конечно, понимаете, что познание христианской веры важнее, чем обряд, который мне предстоит совершить. Он лишь первый шаг к этому познанию. Поэтому благоволите принять мое приглашение и посетите меня несколько раз, дабы я вас просветил.
– Да, понимаю.
– Просите ли вы о таинстве крещения безо всякого принуждения?
– Безо всякого принуждения.
– Следуйте за мной.
Монах направился к ризнице и, когда они вошли туда, закрыл за собой дверь. Там никого не было. Отец Мартино взял широкий сосуд и поставил на табурет, затем сходил за медным кувшином.
– Склоните голову, – сказал он Жаку.
Тот подчинился.
– Жак де л'Эстуаль, – произнес священнослужитель, окропляя ему голову святой водой, – окрещаю тебя сегодня во имя Отца, Сына и Святого Духа. Подними голову, сын мой, отныне ты христианин. Приветствую тебя в вере Господа нашего.
Он протянул Жаку полотенце, чтобы вытереть воду, стекавшую по шее, потом сел за стол, встряхнул чернильницу, открыл ее, взял лист пергамента и гусиное перо и начал писать. Покончив с этим, он растопил восковую палочку над пламенем свечи, вылил расплавившийся воск на пергамент и придавил печатью.
– Вот, Жак, – сказал он, протянув лист новообращенному. Взгляды их встретились, и какое-то мгновение они смотрели друг на друга.
Затем Жак вытащил кошель, вынул из него золотую монету и положил на стол.
– Сын мой, таинство не продается…
– Это за чернила, пергамент и воск, отец мой, – с улыбкой сказал Жак.
Наконец и отец Мартино позволил себе улыбнуться.
– Когда вы обвенчаетесь? – спросил он.
Жак повернул голову к Жанне, однако она не захотела брать инициативу на себя.
– Когда вернемся с охоты, – сказал он.
– Вы собираетесь на охоту? – удивился он. – Значит, рана ваша полностью зажила?
Жанна с трудом удержалась от улыбки: в очередной раз отец Мартино проявил осведомленность. Причем подчеркнуто, как всегда. Сплетников хватало: от цирюльника до соседей.
– Рана моя зажила, благодарю за беспокойство обо мне. Но не думаю, что мне придется стрелять из лука, я буду просто наблюдать за подвигами других. Король пригласил нас сопровождать его, – объяснил Жак.
В глазах священнослужителя сверкнула искра интереса.
– Я помолюсь святому Губерту, покровителю охотников, чтобы он хранил нашего государя, и вас, и всех участников охоты. Ступайте с миром, дети мои.
Жак свернул лист пергамента и сунул в карман плаща.
Жанна не захотела уходить из церкви сразу: она желала преклонить колени перед могилой Бартелеми де Бовуа.
Любят всегда только одного мужчину, подумала она. Меняется лишь его облик.
Когда они вернулись на улицу Бюшри, Гийоме обслуживал первых покупателей. Он долго смотрел на Жанну и Жака, и вид у него был задумчивый.
– Ату! Ату!
В зарослях кустарника, за двести или триста метров, послышался громкий лай. Несколько всадников устремились туда, король скакал впереди, в окружении двух лучников. Иоанн Бурбонский, Пьер де Брезе с сыном, Жиро, Жан де Шевийон, главный конюший, отец Эстрад, двое молодых дворян. .. Жак де л'Эстуаль также пустил коня в галоп, хотя оружия у него не было. Некоторые дамы, которым претило кровопролитие, придержали лошадей. Жанна в том числе. Рядом с ней ехала Маргарита Вреден, нынешняя фаворитка короля. Мари де Брезе последовала за охотниками, сохраняя дистанцию. Она явно тревожилась за мужа.
Сразу по приезде в Меэн Жанна ощутила тревогу. Прежде всего, здесь было гораздо больше знатных вельмож, чем в Боте-Сюр-Марн, где она в последний раз оказалась в обществе короля за пределами Парижа. Там была теплая атмосфера деревенского дома, пусть даже и королевского. Здесь – напряженные отношения волчьей стаи: Пьер де Брезе, бывший протеже Агнессы Сорель и нынешний первый советник короля, Этьен Шевалье, казначей королевства, Антуан Буломье, главный казначей и финансовый советник, Антуан де Шабан, еще один советник… Они исподлобья разглядывали Жанну де Бовуа и Жака де л'Эстуаля. Она понимала, что означают их взгляды. Эти люди готовы были смириться с тем, что в их кругу вновь возникла крестьяночка, которую монарх удостоил некоторыми милостями – а она, быть может, одарила его другими. Карл всегда сохранял верность былым привязанностям. Но что за незнакомый молодой человек сопровождает ее? Л'Эстуаль? Никто не знал, кто он такой. Некоторые даже коверкали фамилию, называя его Лэстуа или Лэстуай.
Сверх того, любовная ситуация была неясной. На привале в Орлеане из разговоров можно было заключить, что в Меэне появится прекрасная Антуанетта де Меньеле, которая заняла место Агнессы Сорель в сердце короля. Затем, с ироническими намеками, стали произносить другое имя – госпожи д'Обюссон. Однако в Меэне Жанна обнаружила, что обе фаворитки отсутствуют: неужели они лишились монаршей благосклонности? Близости его, судя по всему, удостоилась лишь одна – эта самая Маргарита Бреден, девушка явно из простой семьи, свежая как персик, но, судя по всему, недавно допущенная ко двору и чувствовавшая себя скованно.
Она заерзала на своем иноходце и бросила на Жанну взгляд, полный отчаяния. Несмотря на длинную заколку, шапочка ее сбилась на сторону во время недавней скачки, крученый шелковый шнурок, удерживавший тяжелый меховой плащ, впился в шею, и она обливалась потом, хотя день стоял холодный и туманный. Главное же, она не умела ездить верхом сидя боком, по-дамски, и в седле ей было крайне неудобно.
– Не знаю, как вы с этим справляетесь, – простонала она, – а я чувствую себя очень неловко!
– Позвольте мне помочь вам, – сказала Жанна, пристроив свою лошадь рядом с ее иноходцем. – Для начала сядьте чуть выше, тогда правой ноге будет удобнее. Расправьте плащ так, чтобы его тяжесть приходилась на седло, и тогда он не будет соскальзывать назад и душить вас. А теперь можно поправить шапочку.
– О, спасибо! – воскликнула Маргарита Вреден. – Я вижу, охота для вас привычное дело.
– Вовсе нет, – ответила Жанна. – Я охочусь впервые в жизни. У меня нет никакого желания смотреть, как убивают животных, кабана или оленя. Даже утку.
Не так давно она выпустила кишки одному негодяю, не считая многих других в прошлом, однако хорошо помнила, как в детстве убегала в лес, чтобы не слышать, как режут свинью.
– Я тоже! Как я вас понимаю! Но мне нужно сопровождать моего господина, иначе он подумает, что я капризничаю…
Крики людей вскоре смешались с лаем собак, и весь этот гвалт стремительно перемещался. Жанна встревожилась: возможно ли, чтобы охота была такой шумной? Вдруг из-за деревьев появился обезумевший олень. Его уже затравили, но он сумел уйти и помчался в противоположном направлении. По пятам неслась разъяренная свора, за которой следовали несколько охотников, и среди них первым, к изумлению Жанны, скакал Жак де л'Эстуаль.
Она с ужасом увидела, что олень летит прямо на нее и Маргариту. Через мгновение он сбросит их на землю и затопчет копытами, быть может, взденет на рога… Лошади заржали и поднялись на дыбы. Маргарита Вреден пронзительно вскрикнула.
– Держитесь крепче! – крикнула Жанна.
Она сильно натянула поводья своей лошади, одновременно увлекая за собой и другую.
Олень пронесся так близко, что она ощутила его запах.
Рядом с Жаком, далеко оторвавшимся от остальных, мчался лучник. Он протянул свой лук, и она услышала крик:
– Монсеньер… стреляйте!
Ошеломленная Жанна увидела, как Жак схватил лук, прицелился и выпустил стрелу.
И как споткнулся олень с пробитым горлом.
Подлетела другая группа всадников, которая тут же разделилась надвое, чтобы пропустить короля и скакавшего рядом с ним Жана де Шевийона.
Интересно, Жак хоть раз в жизни до этого стрелял из лука?
Король подъехал к нему с поздравлениями.
Всадники приблизились к Жанне и Маргарите. Мари де Брезе, задыхаясь от волнения, стала спрашивать, как они себя чувствуют.
– Мы уцелели чудом, – ответила Жанна, тоже сильно взволнованная.
– Она спасла мне жизнь! – крикнула Маргарита Вреден, которая была на грани истерики.
– Едем назад, – сказала Мари де Брезе. – Сейчас будут добивать оленя. Это не слишком приятное зрелище. К дьяволу всю эту охоту!
Перед крыльцом замка конюший снял с седла почти лишившуюся чувств Маргариту Вреден, подставив ей табурет. Мари де Брезе, пятидесятилетняя властная женщина, увела ее в комнату для умывания и распорядилась приготовить настой ромашки.
Через несколько минут обе женщины появились вновь, но Маргарита Вреден по-прежнему была вся красная, тяжело дышала, и глаза у нее чуть ли не вылезали из орбит.
– Давайте сядем поближе к огню, – сказала Мари де Брезе, направляясь в большую залу, где в камине полыхали огромные поленья.
Маргарита Вреден бросилась к Жанне и порывисто обняла ее со слезами на глазах.
– Не будь вас, я бы погибла!
Жанна успокоила ее. Ей подали ромашковый настой, и она села.
– А вы не хотите того же? – спросила Жанну Мари де Брезе. – Сама я предпочитаю горячее вино с корицей.
– И я, – сказала Жанна.
– Каким же образом вы спасли ей жизнь?
– Олень мчался прямо на нас. Лошади встали на дыбы. Я просто увела свою чуть в сторону.
– И мою тоже! – воскликнула Маргарита Вреден.
– Это пустяк, – заметила Жанна.
– Когда быстро соображаешь, да! – сказала Мари де Брезе.
Шум в передней возвестил о возвращении охотников. Все они пошли мыться в сопровождении слуг, которые должны были держать зеркало перед тем, кто причесывался, другому почистить одежду, третьему подать горячее полотенце. Цирюльник тоже стоял наготове – на случай, если кто ранен. А также белошвейка с узлом и набором ниток, чтобы починить порванную одежду.
Прошло довольно много времени, прежде чем в большую залу вошел король, явно пребывавший в отличном расположении духа. Женщины встали. Двое лакеев придвинули его кресло поближе к огню. Тут же появились и другие мужчины, в том числе и Этьен Шевалье, который не смог принять участия в охоте из-за приступа подагры.
– Ну, – со смехом сказал Карл, принимая стакан с вином из рук конюшего, который сначала отпил из него сам, – вот так сюрприз! Именно тот из нас, кто не желал охотиться, застрелил оленя!