-----------------------------------------------------------------------
Richard Matheson. The Shrinking Man (1956). Пер. - М.Панкратов.
Авт.сб. "Легенда". СпБ., "Северо-Запад", 1993.
OCR & spellcheck by HarryFan, 30 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Сперва он подумал, что приближается гигантская штормовая волна. Но,
увидев ясное небо и спокойный океан, понял, что это была стена водяных
брызг, стремительно надвигавшихся на яхту.
Скотт лежал на крыше каюты и загорал. Совершенно случайно,
приподнявшись на локте, он увидел стену брызг, приближающуюся к яхте.
- Марти! - в испуге крикнул он.
Ответа не последовало. В мгновение ока оказавшись на краю нагревшейся
на солнце деревянной крыши, он соскользнул на палубу и снова крикнул:
- Эй, Марти!
На вид брызги были совершенно безобидны, и все же что-то побуждало его
уклониться от них. Вздрагивая от обжигающих соприкосновений босых ног с
горячими досками палубы, Скотт попытался обежать каюту. Началось было
состязание, которое он проиграл в самом начале.
Какое-то мгновение над ним еще оставалось ясное небо. В следующий миг
его обдало с ног до головы теплыми искрящимися брызгами.
Затем стена брызг стала удаляться. Весь в сверкающих на солнце
капельках, застыв на месте, Скотт стал следить за тем, как она движется
над водой. Вдруг его передернуло. Он осмотрел свое тело. Кожу как-то
странно пощипывало.
Он схватил полотенце и стал вытираться. Странное ощущение вовсе не было
болезненным, оно скорее напоминало приятное покалывание одеколона на
свежевыбритых щеках.
Когда Скотт вытерся насухо, это ощущение почти пропало. Он спустился
вниз и, разбудив брата, рассказал ему об этой стене брызг, прошедшей над
яхтой.
Так все и началось.
Паук гнался за ним по сумеречным пескам, яростно перебирая своими
суставчатыми ногами. Тело насекомого представляло собой громадное
блестящее яйцо, оно зловеще подрагивало, когда паук карабкался по
безветренным песчаным холмам. Тащившийся за хищником хвост оставлял на
песке след из тонких бороздок.
Ужас объял человека. Он увидел ядовитый блеск паучьих глаз, проследил,
как хищник переполз через похожую на бревно соломинку. Тело паука,
находившееся на высоте плеч человека, держалось на едва различимых от
быстрого бега ногах.
Совершенно неожиданно за спиной человека с грохотом, сотрясшим воздух,
вырвалось из своего стального заточения пламя. Он вздрогнул, и оцепенение
пропало. Жадно глотнув открытым ртом воздух, он резко развернулся и
бросился наутек; под его сандалиями заскрипел влажный песок.
Беглец мчался через островки солнечного света и вновь попадал в
темноту, маска ужаса застыла на его лице. Дорогу, по которой его гнал
страх, пересекали лучи солнца, а по сторонам ее лежали холодные тени. По
следам человека гнался гигантский паук.
Вдруг человек поскользнулся. С уст его сорвался крик. Он упал на
колено, подался вперед и уперся в песок расставленными ладонями. Он
чувствовал, как дрожит песок от яростного стона пламени. Отчаянным усилием
приподнялся, сжимая в горстях песок, и вновь бросился бежать.
Оглянувшись на бегу, он увидел, что паук, раскачивая свое яйцеобразное
тело с сердцевиной, пышущей смертельным ядом, уже настигает. Охваченный
ужасом, задыхаясь от гонки, человек бежал что было сил.
Внезапно перед ним оказался край скалы, отвесно обрывающейся во мрак.
Человек подбежал к краю, стараясь не смотреть вниз, в зияющий огромный
каньон. Гигантский паук мчался за ним по пятам, обнаруживая свое
приближение лишь легким поскрипыванием ног по камням. Он неумолимо
приближался.
Человек бросился в проход между двумя громадными жестянками, которые
высились над ним гигантскими цистернами. Он стал петлять среди скопления
этих немых громадин с зелеными, красными, желтыми боками, заляпанными
серой грязью. Пауку приходилось перелезать через банки, поскольку он не
мог достаточно быстро протискивать между ними свое раздутое тело. Цепляясь
лапами и подтягивая на них свое тело, он вскарабкался на крышку одной из
банок, а потом бросился стремглав в погоню по крышкам, перепрыгивая с
одной на другую резкими, короткими скачками.
Вновь выбежав на открытое пространство, человек услышал, как кто-то
скребется прямо над ним. Резко отпрянув и запрокинув голову, он увидел,
что паук вот-вот прыгнет на него сверху - две ноги гадины уже скользили по
металлическому боку банки, остальные еще цеплялись за крышку.
Онемев от ужаса, человек метнулся в пространство между громадными
банками и, то и дело спотыкаясь, бросился бежать зигзагами в обратном
направлении. За спиной у него паук вновь вскарабкался на крышку банки,
весь подергиваясь, развернулся, описав полукруг, и вновь бросился в
погоню.
Благодаря этой заминке паука человек выиграл несколько спасительных
мгновений. Выскочив на покрытые тенью пески, он метнулся вперед, обежал
высокую каменную опору, проскользнул в другую груду предметов, похожих на
цистерны. Паук спрыгнул на песок и во всю прыть бросился вслед за
ускользающей добычей.
Человек приближался к обрыву, и перед ним замаячила громадная оранжевая
конструкция. На размышление не оставалось ни секунды. Изо всех сил
оттолкнувшись от земли, беглец перелетел через пропасть и судорожно
вцепился пальцами в шероховатый выступ отвесной скалы.
Морщась от боли, он выползал на выщербленный край оранжевого обрыва,
когда паук уже достиг края противоположной скалы. Вскочив на ноги, человек
бросился бежать без оглядки по узкому выступу. Прыгни паук через пропасть,
и все было бы кончено.
Но хищник не прыгнул. Оглянувшись, человек заметил это, остановился и
стал наблюдать. Неужели теперь, покинув владения паука, он наконец в
безопасности?
Бледные щеки беглеца нервно задергались, когда он увидел, что паук
выпустил пару вязких искрящихся нитей.
Развернувшись, человек снова бросился бежать, хорошо понимая, что как
только эти нити вытянутся на ширину обрыва, поднятые потоком воздуха, они
прилипнут к оранжевому выступу и паук воспользуется ими как мостом.
Беглец ускорил было бег, но ничего из этого не вышло. Ноги ломило от
боли, воздух обжигал горло, в боку кололо так, будто под ребра загнали
кинжал. Он бежал и скатывался по оранжевому склону, перепрыгивая через
проломы, и каждый новый прыжок был отчаяннее предыдущего и давался все с
большим трудом.
Еще обрыв. Дрожа всем телом, почти не останавливаясь, человек низко
присел, сжался в комок и бросился всем телом вперед. Падение было долгим,
но наконец он ухватился за выступ и повис. Затем, дождавшись, когда тело
его перестанет раскачиваться, отпустил руки. У самой земли он заметил, что
огромный паук сползает по оранжевому склону прямо на него.
Беглец приземлился на ноги и тут же упал на какие-то бревна. Правую
лодыжку пронзила острая боль. Неимоверным усилием он поднялся на ноги -
бежать, только бежать. Над головой раздался скрип паучьих ног. Беглец
метнулся к обрыву, заколебался было, но затем бросился навстречу
неизвестности. Перед ним промелькнул угол металлической рамки, толщиной в
руку, за который он попытался ухватиться.
Но, размахивая руками и ногами, он продолжал падать вниз, откуда с
угрожающей быстротой на него надвигалось дно каньона.
Он должен был пролететь мягкий, пестрящий цветами выступ. К счастью,
этого не случилось. На самом краю выступа беглец приземлился на ноги,
потерял равновесие и, падая на спину, кувыркнулся назад, чуть не свернув
себе шею.
Он лежал на животе. Дыхание его было прерывистым - ему не хватало
воздуха. Кругом стоял запах прели. Щека беглеца прижималась к чему-то
шероховатому.
Наконец сознание опасности вернулось, отчаянным напряжением тела он
сумел приподняться и увидел, что паук опять плетет призрачный мост своей
паутины. Было ясно, что хищник не заставит себя долго ждать и сбежит по
нему вниз.
Со стоном вскочив на ноги, человек замер на мгновение, шатаясь от
усталости. В лодыжке еще оставалась боль, дышать было тяжело, - зато все
кости были целы. И опять рывок - прочь от паука.
Ковыляя, но стараясь не замедлять бега, он пересек пестрящий цветами
выступ и стал спускаться с обрыва. На бегу заметил, что паук, раскачиваясь
на своих нитях подобно страшному изогнутому маятнику, ползет вниз.
Вот наконец и дно каньона. Опять бегом, прихрамывая, через огромное
открытое пространство, шлепая сандалиями по ровному твердому грунту. По
правую руку высилась огромная коричневая башня, в которой все еще яростно
пылал огонь. От огненного рева дрожал весь каньон.
Беглец бросил взгляд назад. Паук спрыгнул на усыпанный цветами выступ и
устремился к обрыву. Человек метнулся к огромному штабелю бревен, который
был вдвое ниже огненной башни, пробежал что-то похожее на мирно лежащую
гигантскую, свернувшуюся кольцом красную змею - две пасти зияли по обоим
концам ее тела.
Паук в одно мгновение пересек дно каньона, продолжая преследование.
Человек уже успел добежать до штабеля. Он бросился на землю и пролез в
щель между двумя бревнами. Щель была настолько узка, что продвигался он в
ней с неимоверным трудом. Вокруг него царила темнота, сырость, холод и
запах подгнившего дерева.
Извиваясь, он полз вперед, стараясь забраться как можно дальше. Наконец
остановился и оглянулся.
Черный на фоне освещенного солнцем входа, паук хотел было преследовать
свою добычу и здесь.
На краткий, но страшный миг человеку показалось, что паук пролезет в
щель. Но нет, хищник застрял и вынужден был выползти наружу. В щели
человек для него был недосягаем.
Закрыв глаза, беглец лежал на земле, чувствуя, как холод проникает
через одежду. Открытым ртом он жадно ловил воздух и думал о том, что,
наверное, это бегство от паука не последнее.
Пламя в стальной башне к тому времени затихло. В наступившей тишине
было слышно лишь, как паук, бегая беспокойно снаружи, царапался своими
ногами по каменному полу, по бревнам, переползая через них в поисках
лазейки, сквозь которую можно было бы подобраться к жертве.
Когда шум паучьих лап наконец стих, человек, пятясь, осторожно полез из
узкого, колючего прохода между бревнами. Выбравшись из щели, он с опаской
встал и торопливо огляделся, пытаясь узнать, куда отошел паук. Высоко, по
отвесной стене хищник полз к краю скалы, волоча на темных ногах огромное
яйцеобразное тело. Человек с облегчением вздохнул. На какое-то мгновение
он опять был в безопасности и, опустив голову, направился к месту своего
обычного ночлега.
Медленной прихрамывающей походкой человек прошел мимо затихшей стальной
башни, которая была обыкновенным масляным обогревателем, мимо огромной
красной змеи - небрежно скрученного садового шланга без насадки, мимо
просторной подушки с вышитой цветами наволочкой, мимо величественного
оранжевого строения, которое оказалось садовыми деревянными креслами,
поставленными друг на друга, мимо больших деревянных молотков для игры в
крокет, висящих на своих крюках. Сбоку, с верхнего кресла торчали
крокетные воротца, застрявшие в щели. Именно за них и пытался безуспешно
ухватиться человек. А похожие на жестянки цистерны были всего-навсего
пустыми банками из-под краски; паук же - обыкновенной "черной вдовой".
А жил человек в подвале.
Теперь, проходя мимо высящегося дерева с одеждой на ветках, он шел к
своему ночному пристанищу под водогреем. В двух шагах от цели он резко
вздрогнул от шума заработавшего механизма водяного насоса, встроенного в
бетонную нишу, прислушался к деловитому посапыванию и вздохам машины,
подобным дыханию умирающего дракона.
Затем он взобрался на бетонную приступку, на которой возвышался
эмалированный водогрей, и спрятался в баюкающих объятиях его тепла.
Долгое время он пролежал неподвижно на своей постели из прямоугольной
губки, завернутой в рваный носовой платок. Из-за учащенного дыхания грудь
поднималась короткими толчками, согнутые в локтях руки были безвольно
разбросаны. Он смотрел неподвижным немигающим взглядом в ржавое основание
водогрея.
ПОСЛЕДНЯЯ НЕДЕЛЯ. Всего два слова, но в них - все. В них - внезапное
открытие, оказавшееся страшным ударом, превратившее жизнь в неотступный
ежеминутный кошмар. Последняя неделя. Нет, уже меньше, ведь понедельник
клонится к закату. Взгляд бесцельно метнулся на ряд пометок, начертанных
углем на дощечке, служившей календарем. Десятое марта, понедельник.
Через шесть дней от человека уже ничего не останется.
По всему огромному подвалу опять разнесся рев пламени масляного
обогревателя, и человек почувствовал, как под ним задрожала постель. Все
это означало, что температура наверху в доме упала ниже уровня, термостат
сработал на включение обогревателя и тепло вновь заструилось наверх через
решетку в полу.
Человек подумал о тех, кто был там, наверху, о женщине и маленькой
девочке: жене и дочери. Оставался ли он для них по-прежнему мужем и отцом?
Или, может быть, из-за своих размеров он стал изгоем? Мог ли он, как
прежде, считать себя частью их мира, он, размером с жучка, которого Бет
могла, даже не заметив, раздавить ногой?
Через шесть дней от него уже ничего не останется.
В последние полтора года мысль об этом неотступно преследовала его, он
много раз пытался представить себе, как ЭТО произойдет, но всякий раз
безуспешно. Его разум, всегда опиравшийся на строгие законы логики,
восставал против самой возможности собственного исчезновения: казалось,
вот-вот начнут действовать введенные препараты, процесс уменьшения
остановится, - что-то же в конце концов должно произойти. Просто не
укладывалось в голове, как можно быть настолько маленьким, чтобы...
Но он таким и был - настолько маленьким, что через шесть дней от него
уже ничего не должно было остаться. Когда же им овладевало это дикое
отчаяние, он подолгу, часами, лежал на своей самодельной кровати, едва
отдавая себе отчет в том, был ли он еще жив или уже мертв. И ни разу еще
ему не удалось совладать с этим отчаянием. Да и было ли это в его силах?
Ведь, как ни пытался он убедить себя в том, что ему удается приспособиться
к своему нынешнему положению, совершенно очевиден был крах всех его
стараний, так как никаких намеков на приостановку или хотя бы замедление
процесса уменьшения не было. Процесс неумолимо развивался.
В мучительной агонии чувств человек весь съежился.
"Зачем он убегает от паука? Почему он не остановится? Тогда все
решилось бы само собой. Смерть в паучьих лапах, конечно, страшна, но зато
мгновенна. И с отчаянием наконец было бы покончено. Но все же он продолжал
убегать от паука, искал, боролся и существовал.
К чему?"
Когда он рассказал обо всем жене, она сперва рассмеялась. Рассмеялась и
тут же стихла. Молча, пристально всмотрелась в него. Причиной тому было
серьезное выражение его лица, выдававшее смущение.
- Уменьшаешься? - спросила она взволнованным шепотом.
- Да. - Это было все, что он смог выдавить из себя.
- Но это же...
Она хотела было сказать, что это невозможно. Но обманывать себя не
хотела. Слово, произнесенное вслух, обострило все те опасения, о которых
она умалчивала и которые появились у нее впервые еще за месяц до этого
разговора. С самого первого визита Скотта к доктору Брэнсону, когда у мужа
искали не то искривление ног, не то плоскостопие, а доктор поставил
диагноз - потеря веса вследствие переезда и смены обстановки, исключив
возможность уменьшения у Скотта также и роста.
Опасения росли, когда рост Скотта продолжал неумолимо уменьшаться; ее
же тревожили неотступные, мучительные предположения, опасения усилили
второй и третий визиты к Брэнсону, рентгеновские снимки и анализ крови,
обследование костной ткани, затем - попытки врачей найти признаки
уменьшения костной массы, опухоли гипофиза, долгие дни, потраченные на
получение все новых и новых рентгеновских снимков, и это ужасное
обследование на предмет наличия раковых клеток. Опасения нарастали и
сегодня, во время разговора.
- Но это же невозможно. - Ей пришлось сказать неправду, потому что
правда не умещалась в голове и жгла язык.
Сам едва веря в то, что собирался сказать, Скотт медленно покачал
головой.
- Доктор говорит, что все обстоит именно так, - ответил он. - Брэнсон
сказал, что за последние четыре дня мой рост сократился более чем на
сантиметр... - Скотт сглотнул слюну. - Но рост - это еще не все. Похоже, я
весь уменьшаюсь. Пропорционально.
- Неправда, - сказала она. В ее голосе звучало упорное нежелание
признать то, что происходило в действительности. Другой реакции и не могло
быть у нее.
- И это все? - раздраженно спросила она. - Это все, что он может
сказать?
- Но, милая, это то, что происходит на самом деле, - ответил Скотт. -
Брэнсон показал мне рентгеновские снимки - те, что были сделаны четыре дня
назад, и те, которые он получил сегодня. Все верно. Я уменьшаюсь. - Скотт
говорил так, словно ему только что сильно двинули в живот, и теперь он
стоял, наполовину оглушенный, едва дыша от болевого шока.
- Неправда, - на этот раз ее голос был скорее испуганным, чем
уверенным. - Мы обратимся к специалисту, - сказала она.
- Брэнсон мне это и посоветовал, - ответил Скотт. - Он сказал, что
стоит обратиться в Пресвитерианский медицинский центр Колумбия в
Нью-Йорке. Но...
- Вот и сходи, - перебила она.
- Милая, но нам это обойдется слишком дорого, - с мукой в голосе
произнес Скотт. - Мы уже должны...
- Ну и что? Неужели ты допускаешь мысль, что...
Нервная дрожь не дала ей договорить. Она стояла, дрожа всем телом,
скрестив на груди руки, покрывшиеся гусиной кожей.
Впервые с тех пор, как все это началось, она не смогла скрыть своего
страха.
- Лу, - он обнял ее, - все нормально, милая. Все нормально.
- Нет. Ты должен пойти в этот центр. Ты должен.
- Хорошо, хорошо. Я пойду, - пробормотал он.
- А что сказал Брэнсон? Что они собираются делать? - спросила Лу, и
Скотт услышал в ее голосе страстное желание узнать что-нибудь
обнадеживающее.
- Он сказал... - Скотт облизнул губы, пытаясь вспомнить. - А-а, он
сказал, что надо проверить мои эндокринные, щитовидную, половые железы и
гипофиз, исследовать процессы обмена веществ, возьмут и другие анализы.
Лу сжала губы.
- Если Брэнсон все это знает, то зачем же надо было говорить о том, что
ты уменьшаешься. Так не лечат. Это глупость какая-то.
- Милая, ведь я сам попросил его, - ответил Скотт. - Я убедился в этом
только когда начали брать анализы. Я просил Брэнсона ничего не скрывать от
меня. Что же ему оставалось...
- Хорошо, - перебила она. - Но что за странный диагноз?
- Да ведь так оно и есть, Лу, - печально произнес он. - Есть
доказательство. Эти рентгеновские снимки.
- Брэнсон мог ошибиться, Скотт, - сказала Лу. - Он же живой человек.
Скотт долго молчал, наконец тихо произнес:
- Посмотри на меня.
Когда все это началось, его рост был за метр восемьдесят. А сейчас он
мог, не наклоняясь, смотреть жене прямо в глаза. Она была ростом метр
семьдесят.
В отчаянии он уронил вилку на тарелку.
- Как нам быть? Разве мы можем себе это позволить? Лечение слишком
дорого, слишком, Лу. По крайней мере месяц придется провести в больнице.
Так сказал Брэнсон. А это целый месяц без работы. Марти и так уже
нервничает. Как я могу вообще рассчитывать на какие-то деньги от него,
когда я даже не...
- Милый, главное - твое здоровье, - запальчиво произнесла Лу. - Марти
об этом знает. Да и ты тоже.
Скотт опустил голову и стиснул зубы. Счета были теми тяжелыми цепями,
которые отягощали все его существование. Он явственно чувствовал, как они
с каждым днем все более сковывают его.
- Так что же мы будем... - начал было он, но умолк, заметив, что дочь
пристально смотрит на него, забыв про свой ужин.
- Ешь! - сказала ей Лу. Бет вздрогнула и копнула политую соусом
картошку.
- Чем мы будем расплачиваться? - спросил Скотт. - Ведь у нас нет
медицинской страховки. Я и так уже задолжал Марти пятьсот долларов из-за
этих исследований. - Он тяжело вздохнул. - Да и со ссудой военного
ведомства может ничего не выгореть.
- Но ведь ты сам хочешь пойти в центр, - сказала Лу.
- Легко сказать "хочешь".
- Хорошо, а что бы ты сделал на моем месте? - резко возразила она,
впрочем, с некоторой тревогой в голосе. - Что мне, забыть обо всем этом?
Смириться с тем, что сказал доктор, сидеть сложа руки и... - Ее стали
душить рыдания. А его рука, обнимающая жену, была холодна и дрожала, как и
ее руки, и нисколько не успокаивала.
- Успокойся, - пробормотал он, - все хорошо, Лу.
Позже, когда она укладывала Бет спать, Скотт, стоя в темной гостиной,
смотрел в окно на проезжающие мимо машины. Кроме шепота, доносящегося из
спальни, во всей квартире не было слышно ни звука. Машины проносились,
шурша по асфальту и сигналя, мимо дома, шаря в темноте по тротуару лучами
фар.
Он вспомнил свое прошение о выдаче ему денег по страховке. Это было
только частью плана, который они собирались реализовать, переехав на
Восток. Для начала надо было поработать в фирме брата, потом попробовать
получить ссуду в военном ведомстве для того, чтобы стать компаньоном
Марти. Потом заработать на жизнь: отложить денег на медицинскую страховку,
открыть счет в банке, приобрести недорогую, но приличную машину,
приодеться и, в конце концов, купить дом. Иными словами, оградить заботами
от треволнений мира свою семью и себя.
И вот на тебе, весь план рушится. Приключившаяся беда грозит и вовсе
развеять их мечты...
Скотт не знал, когда точно в голове у него возник этот вопрос. Но
внезапно он начал мучить его. С бьющимся, готовым разорваться в своем
ледяном заточении сердцем беглец смотрел застывшим взглядом на свои
поднятые руки с растопыренными пальцами.
Сколько же ему еще осталось уменьшаться и жить?
Воды для питья у него было достаточно. В днище бака, стоявшего рядом с
электрическим насосом, была маленькая трещина: через нее по капле
просачивалась вода. Под эту трещину Скотт подставил наперсток, найденный
им однажды в швейной коробке, которая находилась в большой картонке под
обогревателем. Наперсток был постоянно полон до краев кристально чистой
колодезной водой.
Проблема заключалась в том, что у Скотта кончилась еда. Четвертинка
черствого хлеба, которой он питался в последние пять недель, уже вся
вышла. Последние крошки он доел нынче вечером, запив скудный ужин водой. С
тех пор, как Скотт стал пленником погреба, хлеб и холодная вода были его
единственной пищей.
Он медленно прошел по темнеющему на исходе дня полу, направляясь к
покрытой паутиной белой башне, стоявшей рядом со ступеньками, которые вели
наверх, к закрытой двери погреба. Последние лучи солнца проникали сквозь
заляпанные грязными разводами окна; одно из них находилось над
принадлежавшими пауку песчаными холмами, второе - над топливным баком,
третье - над штабелем бревен. Бледный свет, проходя сквозь окна, падал на
цементный пол широкими серыми полосами, образуя мозаику из света и тьмы,
по которой вышагивал пленник. Еще несколько минут - и погреб погрузится в
холодную бездну тьмы.
Долгие часы Скотт провел, думая о том, как бы ему достать до шнурка,
свисавшего над полом, чтобы, притянув его книзу и включив таким образом
покрытую пылью лампочку, прогнать ужас темноты. Но дотянуться до шнурка
было невозможно для Скотта - он висел в сотне футов от пола, на совершенно
недосягаемой высоте.
Скотт Кэри шел вокруг едва вырисовывавшейся в сумерках громады
холодильника. "Они поставили его сюда, как только въехали в дом. С тех пор
прошли месяцы? Казалось, уже целая вечность".
Холодильник был старой модели, с обмоткой в металлическом цилиндре,
расположенном на крышке. Рядом с цилиндром лежала открытая пачка печенья.
Во всем погребе, насколько помнил Скотт, больше съестных припасов не было.
О том, что на холодильнике лежит пачка печенья, он знал еще и до того,
как злоключения загнали его сюда, в погреб. "Очень давно, как-то вечером,
он оставил здесь эту пачку. Да нет, не так уж и давно это было на самом
деле. Но теперь время для него течет медленнее. Кажется, будто часы
существуют для нормальных людей. Для тех же, кто ростом много меньше, они
превращаются в дни, в недели..."
Разумеется, это была только иллюзия, но его, такого маленького, мучили
тысячи иллюзий. Например, что это не он уменьшается, а мир вокруг него
увеличивается; или что все предметы сохраняют свою природу и назначение
лишь для людей нормального роста.
Для него же - и с этим Скотт не мог решительно ничего поделать -
масляный обогреватель перестал быть обогревательным прибором, но
фактически превратился в гигантскую башню, в недрах которой бушевало
волшебное пламя. И шланг был уже не шлангом для поливки цветов, а
неподвижной змеей, дремлющей, свернувшись в огромные ярко-красные кольца.
Стена в три четверти высоты погреба рядом с обогревателем была стеной
скалы; площадка, посыпанная песком, - ужасной пустыней, по барханам
которой ползал не паук размером с человеческий ноготь, но ядовитый монстр
ростом почти со Скотта.
Реальность стала относительной. И с каждым новым днем Скотт все больше
убеждался в этом.
Через шесть дней реальность для него и вовсе перестанет существовать, -
но не смерть будет тому причиной, а простое до ужаса исчезновение. Ведь
когда роста в нем не останется и дюйма, разве будет для него существовать
какая-нибудь реальность?
И все же он продолжал жить.
Скотт изучающе осматривал отвесные стенки холодильника, задавая себе
Richard Matheson. The Shrinking Man (1956). Пер. - М.Панкратов.
Авт.сб. "Легенда". СпБ., "Северо-Запад", 1993.
OCR & spellcheck by HarryFan, 30 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Сперва он подумал, что приближается гигантская штормовая волна. Но,
увидев ясное небо и спокойный океан, понял, что это была стена водяных
брызг, стремительно надвигавшихся на яхту.
Скотт лежал на крыше каюты и загорал. Совершенно случайно,
приподнявшись на локте, он увидел стену брызг, приближающуюся к яхте.
- Марти! - в испуге крикнул он.
Ответа не последовало. В мгновение ока оказавшись на краю нагревшейся
на солнце деревянной крыши, он соскользнул на палубу и снова крикнул:
- Эй, Марти!
На вид брызги были совершенно безобидны, и все же что-то побуждало его
уклониться от них. Вздрагивая от обжигающих соприкосновений босых ног с
горячими досками палубы, Скотт попытался обежать каюту. Началось было
состязание, которое он проиграл в самом начале.
Какое-то мгновение над ним еще оставалось ясное небо. В следующий миг
его обдало с ног до головы теплыми искрящимися брызгами.
Затем стена брызг стала удаляться. Весь в сверкающих на солнце
капельках, застыв на месте, Скотт стал следить за тем, как она движется
над водой. Вдруг его передернуло. Он осмотрел свое тело. Кожу как-то
странно пощипывало.
Он схватил полотенце и стал вытираться. Странное ощущение вовсе не было
болезненным, оно скорее напоминало приятное покалывание одеколона на
свежевыбритых щеках.
Когда Скотт вытерся насухо, это ощущение почти пропало. Он спустился
вниз и, разбудив брата, рассказал ему об этой стене брызг, прошедшей над
яхтой.
Так все и началось.
Паук гнался за ним по сумеречным пескам, яростно перебирая своими
суставчатыми ногами. Тело насекомого представляло собой громадное
блестящее яйцо, оно зловеще подрагивало, когда паук карабкался по
безветренным песчаным холмам. Тащившийся за хищником хвост оставлял на
песке след из тонких бороздок.
Ужас объял человека. Он увидел ядовитый блеск паучьих глаз, проследил,
как хищник переполз через похожую на бревно соломинку. Тело паука,
находившееся на высоте плеч человека, держалось на едва различимых от
быстрого бега ногах.
Совершенно неожиданно за спиной человека с грохотом, сотрясшим воздух,
вырвалось из своего стального заточения пламя. Он вздрогнул, и оцепенение
пропало. Жадно глотнув открытым ртом воздух, он резко развернулся и
бросился наутек; под его сандалиями заскрипел влажный песок.
Беглец мчался через островки солнечного света и вновь попадал в
темноту, маска ужаса застыла на его лице. Дорогу, по которой его гнал
страх, пересекали лучи солнца, а по сторонам ее лежали холодные тени. По
следам человека гнался гигантский паук.
Вдруг человек поскользнулся. С уст его сорвался крик. Он упал на
колено, подался вперед и уперся в песок расставленными ладонями. Он
чувствовал, как дрожит песок от яростного стона пламени. Отчаянным усилием
приподнялся, сжимая в горстях песок, и вновь бросился бежать.
Оглянувшись на бегу, он увидел, что паук, раскачивая свое яйцеобразное
тело с сердцевиной, пышущей смертельным ядом, уже настигает. Охваченный
ужасом, задыхаясь от гонки, человек бежал что было сил.
Внезапно перед ним оказался край скалы, отвесно обрывающейся во мрак.
Человек подбежал к краю, стараясь не смотреть вниз, в зияющий огромный
каньон. Гигантский паук мчался за ним по пятам, обнаруживая свое
приближение лишь легким поскрипыванием ног по камням. Он неумолимо
приближался.
Человек бросился в проход между двумя громадными жестянками, которые
высились над ним гигантскими цистернами. Он стал петлять среди скопления
этих немых громадин с зелеными, красными, желтыми боками, заляпанными
серой грязью. Пауку приходилось перелезать через банки, поскольку он не
мог достаточно быстро протискивать между ними свое раздутое тело. Цепляясь
лапами и подтягивая на них свое тело, он вскарабкался на крышку одной из
банок, а потом бросился стремглав в погоню по крышкам, перепрыгивая с
одной на другую резкими, короткими скачками.
Вновь выбежав на открытое пространство, человек услышал, как кто-то
скребется прямо над ним. Резко отпрянув и запрокинув голову, он увидел,
что паук вот-вот прыгнет на него сверху - две ноги гадины уже скользили по
металлическому боку банки, остальные еще цеплялись за крышку.
Онемев от ужаса, человек метнулся в пространство между громадными
банками и, то и дело спотыкаясь, бросился бежать зигзагами в обратном
направлении. За спиной у него паук вновь вскарабкался на крышку банки,
весь подергиваясь, развернулся, описав полукруг, и вновь бросился в
погоню.
Благодаря этой заминке паука человек выиграл несколько спасительных
мгновений. Выскочив на покрытые тенью пески, он метнулся вперед, обежал
высокую каменную опору, проскользнул в другую груду предметов, похожих на
цистерны. Паук спрыгнул на песок и во всю прыть бросился вслед за
ускользающей добычей.
Человек приближался к обрыву, и перед ним замаячила громадная оранжевая
конструкция. На размышление не оставалось ни секунды. Изо всех сил
оттолкнувшись от земли, беглец перелетел через пропасть и судорожно
вцепился пальцами в шероховатый выступ отвесной скалы.
Морщась от боли, он выползал на выщербленный край оранжевого обрыва,
когда паук уже достиг края противоположной скалы. Вскочив на ноги, человек
бросился бежать без оглядки по узкому выступу. Прыгни паук через пропасть,
и все было бы кончено.
Но хищник не прыгнул. Оглянувшись, человек заметил это, остановился и
стал наблюдать. Неужели теперь, покинув владения паука, он наконец в
безопасности?
Бледные щеки беглеца нервно задергались, когда он увидел, что паук
выпустил пару вязких искрящихся нитей.
Развернувшись, человек снова бросился бежать, хорошо понимая, что как
только эти нити вытянутся на ширину обрыва, поднятые потоком воздуха, они
прилипнут к оранжевому выступу и паук воспользуется ими как мостом.
Беглец ускорил было бег, но ничего из этого не вышло. Ноги ломило от
боли, воздух обжигал горло, в боку кололо так, будто под ребра загнали
кинжал. Он бежал и скатывался по оранжевому склону, перепрыгивая через
проломы, и каждый новый прыжок был отчаяннее предыдущего и давался все с
большим трудом.
Еще обрыв. Дрожа всем телом, почти не останавливаясь, человек низко
присел, сжался в комок и бросился всем телом вперед. Падение было долгим,
но наконец он ухватился за выступ и повис. Затем, дождавшись, когда тело
его перестанет раскачиваться, отпустил руки. У самой земли он заметил, что
огромный паук сползает по оранжевому склону прямо на него.
Беглец приземлился на ноги и тут же упал на какие-то бревна. Правую
лодыжку пронзила острая боль. Неимоверным усилием он поднялся на ноги -
бежать, только бежать. Над головой раздался скрип паучьих ног. Беглец
метнулся к обрыву, заколебался было, но затем бросился навстречу
неизвестности. Перед ним промелькнул угол металлической рамки, толщиной в
руку, за который он попытался ухватиться.
Но, размахивая руками и ногами, он продолжал падать вниз, откуда с
угрожающей быстротой на него надвигалось дно каньона.
Он должен был пролететь мягкий, пестрящий цветами выступ. К счастью,
этого не случилось. На самом краю выступа беглец приземлился на ноги,
потерял равновесие и, падая на спину, кувыркнулся назад, чуть не свернув
себе шею.
Он лежал на животе. Дыхание его было прерывистым - ему не хватало
воздуха. Кругом стоял запах прели. Щека беглеца прижималась к чему-то
шероховатому.
Наконец сознание опасности вернулось, отчаянным напряжением тела он
сумел приподняться и увидел, что паук опять плетет призрачный мост своей
паутины. Было ясно, что хищник не заставит себя долго ждать и сбежит по
нему вниз.
Со стоном вскочив на ноги, человек замер на мгновение, шатаясь от
усталости. В лодыжке еще оставалась боль, дышать было тяжело, - зато все
кости были целы. И опять рывок - прочь от паука.
Ковыляя, но стараясь не замедлять бега, он пересек пестрящий цветами
выступ и стал спускаться с обрыва. На бегу заметил, что паук, раскачиваясь
на своих нитях подобно страшному изогнутому маятнику, ползет вниз.
Вот наконец и дно каньона. Опять бегом, прихрамывая, через огромное
открытое пространство, шлепая сандалиями по ровному твердому грунту. По
правую руку высилась огромная коричневая башня, в которой все еще яростно
пылал огонь. От огненного рева дрожал весь каньон.
Беглец бросил взгляд назад. Паук спрыгнул на усыпанный цветами выступ и
устремился к обрыву. Человек метнулся к огромному штабелю бревен, который
был вдвое ниже огненной башни, пробежал что-то похожее на мирно лежащую
гигантскую, свернувшуюся кольцом красную змею - две пасти зияли по обоим
концам ее тела.
Паук в одно мгновение пересек дно каньона, продолжая преследование.
Человек уже успел добежать до штабеля. Он бросился на землю и пролез в
щель между двумя бревнами. Щель была настолько узка, что продвигался он в
ней с неимоверным трудом. Вокруг него царила темнота, сырость, холод и
запах подгнившего дерева.
Извиваясь, он полз вперед, стараясь забраться как можно дальше. Наконец
остановился и оглянулся.
Черный на фоне освещенного солнцем входа, паук хотел было преследовать
свою добычу и здесь.
На краткий, но страшный миг человеку показалось, что паук пролезет в
щель. Но нет, хищник застрял и вынужден был выползти наружу. В щели
человек для него был недосягаем.
Закрыв глаза, беглец лежал на земле, чувствуя, как холод проникает
через одежду. Открытым ртом он жадно ловил воздух и думал о том, что,
наверное, это бегство от паука не последнее.
Пламя в стальной башне к тому времени затихло. В наступившей тишине
было слышно лишь, как паук, бегая беспокойно снаружи, царапался своими
ногами по каменному полу, по бревнам, переползая через них в поисках
лазейки, сквозь которую можно было бы подобраться к жертве.
Когда шум паучьих лап наконец стих, человек, пятясь, осторожно полез из
узкого, колючего прохода между бревнами. Выбравшись из щели, он с опаской
встал и торопливо огляделся, пытаясь узнать, куда отошел паук. Высоко, по
отвесной стене хищник полз к краю скалы, волоча на темных ногах огромное
яйцеобразное тело. Человек с облегчением вздохнул. На какое-то мгновение
он опять был в безопасности и, опустив голову, направился к месту своего
обычного ночлега.
Медленной прихрамывающей походкой человек прошел мимо затихшей стальной
башни, которая была обыкновенным масляным обогревателем, мимо огромной
красной змеи - небрежно скрученного садового шланга без насадки, мимо
просторной подушки с вышитой цветами наволочкой, мимо величественного
оранжевого строения, которое оказалось садовыми деревянными креслами,
поставленными друг на друга, мимо больших деревянных молотков для игры в
крокет, висящих на своих крюках. Сбоку, с верхнего кресла торчали
крокетные воротца, застрявшие в щели. Именно за них и пытался безуспешно
ухватиться человек. А похожие на жестянки цистерны были всего-навсего
пустыми банками из-под краски; паук же - обыкновенной "черной вдовой".
А жил человек в подвале.
Теперь, проходя мимо высящегося дерева с одеждой на ветках, он шел к
своему ночному пристанищу под водогреем. В двух шагах от цели он резко
вздрогнул от шума заработавшего механизма водяного насоса, встроенного в
бетонную нишу, прислушался к деловитому посапыванию и вздохам машины,
подобным дыханию умирающего дракона.
Затем он взобрался на бетонную приступку, на которой возвышался
эмалированный водогрей, и спрятался в баюкающих объятиях его тепла.
Долгое время он пролежал неподвижно на своей постели из прямоугольной
губки, завернутой в рваный носовой платок. Из-за учащенного дыхания грудь
поднималась короткими толчками, согнутые в локтях руки были безвольно
разбросаны. Он смотрел неподвижным немигающим взглядом в ржавое основание
водогрея.
ПОСЛЕДНЯЯ НЕДЕЛЯ. Всего два слова, но в них - все. В них - внезапное
открытие, оказавшееся страшным ударом, превратившее жизнь в неотступный
ежеминутный кошмар. Последняя неделя. Нет, уже меньше, ведь понедельник
клонится к закату. Взгляд бесцельно метнулся на ряд пометок, начертанных
углем на дощечке, служившей календарем. Десятое марта, понедельник.
Через шесть дней от человека уже ничего не останется.
По всему огромному подвалу опять разнесся рев пламени масляного
обогревателя, и человек почувствовал, как под ним задрожала постель. Все
это означало, что температура наверху в доме упала ниже уровня, термостат
сработал на включение обогревателя и тепло вновь заструилось наверх через
решетку в полу.
Человек подумал о тех, кто был там, наверху, о женщине и маленькой
девочке: жене и дочери. Оставался ли он для них по-прежнему мужем и отцом?
Или, может быть, из-за своих размеров он стал изгоем? Мог ли он, как
прежде, считать себя частью их мира, он, размером с жучка, которого Бет
могла, даже не заметив, раздавить ногой?
Через шесть дней от него уже ничего не останется.
В последние полтора года мысль об этом неотступно преследовала его, он
много раз пытался представить себе, как ЭТО произойдет, но всякий раз
безуспешно. Его разум, всегда опиравшийся на строгие законы логики,
восставал против самой возможности собственного исчезновения: казалось,
вот-вот начнут действовать введенные препараты, процесс уменьшения
остановится, - что-то же в конце концов должно произойти. Просто не
укладывалось в голове, как можно быть настолько маленьким, чтобы...
Но он таким и был - настолько маленьким, что через шесть дней от него
уже ничего не должно было остаться. Когда же им овладевало это дикое
отчаяние, он подолгу, часами, лежал на своей самодельной кровати, едва
отдавая себе отчет в том, был ли он еще жив или уже мертв. И ни разу еще
ему не удалось совладать с этим отчаянием. Да и было ли это в его силах?
Ведь, как ни пытался он убедить себя в том, что ему удается приспособиться
к своему нынешнему положению, совершенно очевиден был крах всех его
стараний, так как никаких намеков на приостановку или хотя бы замедление
процесса уменьшения не было. Процесс неумолимо развивался.
В мучительной агонии чувств человек весь съежился.
"Зачем он убегает от паука? Почему он не остановится? Тогда все
решилось бы само собой. Смерть в паучьих лапах, конечно, страшна, но зато
мгновенна. И с отчаянием наконец было бы покончено. Но все же он продолжал
убегать от паука, искал, боролся и существовал.
К чему?"
Когда он рассказал обо всем жене, она сперва рассмеялась. Рассмеялась и
тут же стихла. Молча, пристально всмотрелась в него. Причиной тому было
серьезное выражение его лица, выдававшее смущение.
- Уменьшаешься? - спросила она взволнованным шепотом.
- Да. - Это было все, что он смог выдавить из себя.
- Но это же...
Она хотела было сказать, что это невозможно. Но обманывать себя не
хотела. Слово, произнесенное вслух, обострило все те опасения, о которых
она умалчивала и которые появились у нее впервые еще за месяц до этого
разговора. С самого первого визита Скотта к доктору Брэнсону, когда у мужа
искали не то искривление ног, не то плоскостопие, а доктор поставил
диагноз - потеря веса вследствие переезда и смены обстановки, исключив
возможность уменьшения у Скотта также и роста.
Опасения росли, когда рост Скотта продолжал неумолимо уменьшаться; ее
же тревожили неотступные, мучительные предположения, опасения усилили
второй и третий визиты к Брэнсону, рентгеновские снимки и анализ крови,
обследование костной ткани, затем - попытки врачей найти признаки
уменьшения костной массы, опухоли гипофиза, долгие дни, потраченные на
получение все новых и новых рентгеновских снимков, и это ужасное
обследование на предмет наличия раковых клеток. Опасения нарастали и
сегодня, во время разговора.
- Но это же невозможно. - Ей пришлось сказать неправду, потому что
правда не умещалась в голове и жгла язык.
Сам едва веря в то, что собирался сказать, Скотт медленно покачал
головой.
- Доктор говорит, что все обстоит именно так, - ответил он. - Брэнсон
сказал, что за последние четыре дня мой рост сократился более чем на
сантиметр... - Скотт сглотнул слюну. - Но рост - это еще не все. Похоже, я
весь уменьшаюсь. Пропорционально.
- Неправда, - сказала она. В ее голосе звучало упорное нежелание
признать то, что происходило в действительности. Другой реакции и не могло
быть у нее.
- И это все? - раздраженно спросила она. - Это все, что он может
сказать?
- Но, милая, это то, что происходит на самом деле, - ответил Скотт. -
Брэнсон показал мне рентгеновские снимки - те, что были сделаны четыре дня
назад, и те, которые он получил сегодня. Все верно. Я уменьшаюсь. - Скотт
говорил так, словно ему только что сильно двинули в живот, и теперь он
стоял, наполовину оглушенный, едва дыша от болевого шока.
- Неправда, - на этот раз ее голос был скорее испуганным, чем
уверенным. - Мы обратимся к специалисту, - сказала она.
- Брэнсон мне это и посоветовал, - ответил Скотт. - Он сказал, что
стоит обратиться в Пресвитерианский медицинский центр Колумбия в
Нью-Йорке. Но...
- Вот и сходи, - перебила она.
- Милая, но нам это обойдется слишком дорого, - с мукой в голосе
произнес Скотт. - Мы уже должны...
- Ну и что? Неужели ты допускаешь мысль, что...
Нервная дрожь не дала ей договорить. Она стояла, дрожа всем телом,
скрестив на груди руки, покрывшиеся гусиной кожей.
Впервые с тех пор, как все это началось, она не смогла скрыть своего
страха.
- Лу, - он обнял ее, - все нормально, милая. Все нормально.
- Нет. Ты должен пойти в этот центр. Ты должен.
- Хорошо, хорошо. Я пойду, - пробормотал он.
- А что сказал Брэнсон? Что они собираются делать? - спросила Лу, и
Скотт услышал в ее голосе страстное желание узнать что-нибудь
обнадеживающее.
- Он сказал... - Скотт облизнул губы, пытаясь вспомнить. - А-а, он
сказал, что надо проверить мои эндокринные, щитовидную, половые железы и
гипофиз, исследовать процессы обмена веществ, возьмут и другие анализы.
Лу сжала губы.
- Если Брэнсон все это знает, то зачем же надо было говорить о том, что
ты уменьшаешься. Так не лечат. Это глупость какая-то.
- Милая, ведь я сам попросил его, - ответил Скотт. - Я убедился в этом
только когда начали брать анализы. Я просил Брэнсона ничего не скрывать от
меня. Что же ему оставалось...
- Хорошо, - перебила она. - Но что за странный диагноз?
- Да ведь так оно и есть, Лу, - печально произнес он. - Есть
доказательство. Эти рентгеновские снимки.
- Брэнсон мог ошибиться, Скотт, - сказала Лу. - Он же живой человек.
Скотт долго молчал, наконец тихо произнес:
- Посмотри на меня.
Когда все это началось, его рост был за метр восемьдесят. А сейчас он
мог, не наклоняясь, смотреть жене прямо в глаза. Она была ростом метр
семьдесят.
В отчаянии он уронил вилку на тарелку.
- Как нам быть? Разве мы можем себе это позволить? Лечение слишком
дорого, слишком, Лу. По крайней мере месяц придется провести в больнице.
Так сказал Брэнсон. А это целый месяц без работы. Марти и так уже
нервничает. Как я могу вообще рассчитывать на какие-то деньги от него,
когда я даже не...
- Милый, главное - твое здоровье, - запальчиво произнесла Лу. - Марти
об этом знает. Да и ты тоже.
Скотт опустил голову и стиснул зубы. Счета были теми тяжелыми цепями,
которые отягощали все его существование. Он явственно чувствовал, как они
с каждым днем все более сковывают его.
- Так что же мы будем... - начал было он, но умолк, заметив, что дочь
пристально смотрит на него, забыв про свой ужин.
- Ешь! - сказала ей Лу. Бет вздрогнула и копнула политую соусом
картошку.
- Чем мы будем расплачиваться? - спросил Скотт. - Ведь у нас нет
медицинской страховки. Я и так уже задолжал Марти пятьсот долларов из-за
этих исследований. - Он тяжело вздохнул. - Да и со ссудой военного
ведомства может ничего не выгореть.
- Но ведь ты сам хочешь пойти в центр, - сказала Лу.
- Легко сказать "хочешь".
- Хорошо, а что бы ты сделал на моем месте? - резко возразила она,
впрочем, с некоторой тревогой в голосе. - Что мне, забыть обо всем этом?
Смириться с тем, что сказал доктор, сидеть сложа руки и... - Ее стали
душить рыдания. А его рука, обнимающая жену, была холодна и дрожала, как и
ее руки, и нисколько не успокаивала.
- Успокойся, - пробормотал он, - все хорошо, Лу.
Позже, когда она укладывала Бет спать, Скотт, стоя в темной гостиной,
смотрел в окно на проезжающие мимо машины. Кроме шепота, доносящегося из
спальни, во всей квартире не было слышно ни звука. Машины проносились,
шурша по асфальту и сигналя, мимо дома, шаря в темноте по тротуару лучами
фар.
Он вспомнил свое прошение о выдаче ему денег по страховке. Это было
только частью плана, который они собирались реализовать, переехав на
Восток. Для начала надо было поработать в фирме брата, потом попробовать
получить ссуду в военном ведомстве для того, чтобы стать компаньоном
Марти. Потом заработать на жизнь: отложить денег на медицинскую страховку,
открыть счет в банке, приобрести недорогую, но приличную машину,
приодеться и, в конце концов, купить дом. Иными словами, оградить заботами
от треволнений мира свою семью и себя.
И вот на тебе, весь план рушится. Приключившаяся беда грозит и вовсе
развеять их мечты...
Скотт не знал, когда точно в голове у него возник этот вопрос. Но
внезапно он начал мучить его. С бьющимся, готовым разорваться в своем
ледяном заточении сердцем беглец смотрел застывшим взглядом на свои
поднятые руки с растопыренными пальцами.
Сколько же ему еще осталось уменьшаться и жить?
Воды для питья у него было достаточно. В днище бака, стоявшего рядом с
электрическим насосом, была маленькая трещина: через нее по капле
просачивалась вода. Под эту трещину Скотт подставил наперсток, найденный
им однажды в швейной коробке, которая находилась в большой картонке под
обогревателем. Наперсток был постоянно полон до краев кристально чистой
колодезной водой.
Проблема заключалась в том, что у Скотта кончилась еда. Четвертинка
черствого хлеба, которой он питался в последние пять недель, уже вся
вышла. Последние крошки он доел нынче вечером, запив скудный ужин водой. С
тех пор, как Скотт стал пленником погреба, хлеб и холодная вода были его
единственной пищей.
Он медленно прошел по темнеющему на исходе дня полу, направляясь к
покрытой паутиной белой башне, стоявшей рядом со ступеньками, которые вели
наверх, к закрытой двери погреба. Последние лучи солнца проникали сквозь
заляпанные грязными разводами окна; одно из них находилось над
принадлежавшими пауку песчаными холмами, второе - над топливным баком,
третье - над штабелем бревен. Бледный свет, проходя сквозь окна, падал на
цементный пол широкими серыми полосами, образуя мозаику из света и тьмы,
по которой вышагивал пленник. Еще несколько минут - и погреб погрузится в
холодную бездну тьмы.
Долгие часы Скотт провел, думая о том, как бы ему достать до шнурка,
свисавшего над полом, чтобы, притянув его книзу и включив таким образом
покрытую пылью лампочку, прогнать ужас темноты. Но дотянуться до шнурка
было невозможно для Скотта - он висел в сотне футов от пола, на совершенно
недосягаемой высоте.
Скотт Кэри шел вокруг едва вырисовывавшейся в сумерках громады
холодильника. "Они поставили его сюда, как только въехали в дом. С тех пор
прошли месяцы? Казалось, уже целая вечность".
Холодильник был старой модели, с обмоткой в металлическом цилиндре,
расположенном на крышке. Рядом с цилиндром лежала открытая пачка печенья.
Во всем погребе, насколько помнил Скотт, больше съестных припасов не было.
О том, что на холодильнике лежит пачка печенья, он знал еще и до того,
как злоключения загнали его сюда, в погреб. "Очень давно, как-то вечером,
он оставил здесь эту пачку. Да нет, не так уж и давно это было на самом
деле. Но теперь время для него течет медленнее. Кажется, будто часы
существуют для нормальных людей. Для тех же, кто ростом много меньше, они
превращаются в дни, в недели..."
Разумеется, это была только иллюзия, но его, такого маленького, мучили
тысячи иллюзий. Например, что это не он уменьшается, а мир вокруг него
увеличивается; или что все предметы сохраняют свою природу и назначение
лишь для людей нормального роста.
Для него же - и с этим Скотт не мог решительно ничего поделать -
масляный обогреватель перестал быть обогревательным прибором, но
фактически превратился в гигантскую башню, в недрах которой бушевало
волшебное пламя. И шланг был уже не шлангом для поливки цветов, а
неподвижной змеей, дремлющей, свернувшись в огромные ярко-красные кольца.
Стена в три четверти высоты погреба рядом с обогревателем была стеной
скалы; площадка, посыпанная песком, - ужасной пустыней, по барханам
которой ползал не паук размером с человеческий ноготь, но ядовитый монстр
ростом почти со Скотта.
Реальность стала относительной. И с каждым новым днем Скотт все больше
убеждался в этом.
Через шесть дней реальность для него и вовсе перестанет существовать, -
но не смерть будет тому причиной, а простое до ужаса исчезновение. Ведь
когда роста в нем не останется и дюйма, разве будет для него существовать
какая-нибудь реальность?
И все же он продолжал жить.
Скотт изучающе осматривал отвесные стенки холодильника, задавая себе