Мэтьюз Патриция. Трудный выбор

   Она внезапно улыбнулась и тронула его за руку.
   — Простите. Мне не следует быть такой обидчивой. Скажите, — оживленно добавила она, — вы по-прежнему охотитесь на бизонов для железной дороги?
   — О да. — Хоуки с некоторым смущением взглянул на Рейчел. — Полагаю, я выгляжу и пахну несколько лучше, чем во время нашей первой встречи?
   — Разумеется, — не выдержав, рассмеялась она. — Теперь ваше общество гораздо приятнее, чем тогда.
   — А достаточно ли хорошо мое общество, чтобы поужинать со мной? Вечером я должен успеть к поезду на восток, так что это не будет слишком поздно.
   Первым побуждением Рейчел было отказаться. Потом она вспомнила, что везет с собой большую сумму денег, а для путешествующей в одиночку женщины эти места совсем небезопасны. Если Хоуки направляется в Бентон, то почему бы не подружиться с ним, чтобы поехать вместе?
   — Какое чудесное совпадение, мистер Смит! — весело воскликнула она. — Я еду тем же поездом. И лучшее времяпрепровождение до отхода поезда — поужинать с вами.
   Хоуки с явным удовольствием улыбнулся и предложил ей руку. Он повел Рейчел по тротуару прямо к ресторану «Золотая сковородка». Ресторан оказался приятным местом. Здесь не было роскоши, но два огромных окна на его фасаде сияли чистотой. И поэтому даже клонившееся к западу послеполуденное солнце давало достаточно света, чтобы внутри «Золотой сковородки» было светло и весело.
   Хоуки сделал заказ, и, когда официантка удалилась на кухню, Рейчел удовлетворенно вздохнула:
   — Я до сих пор не могу привыкнуть к такому разнообразию блюд, из которых приходится выбирать. В «Райском уголке» мы были вынуждены экономить на еде.
   — В «Райском уголке»?
   — Так Уилл назвал нашу ферму. — Рейчел тихо засмеялась, чувствуя необычное смущение. — Он говорил, что это его «Сад Эдема».
   — А как насчет вас, Рейчел? Это был и ваш «Сад Эдема»?
   — Нет, — вздохнув, ответила она. — Если быть честной, то нет. Я никогда не любила это место так, как Уилл. Хотя я старалась. Действительно старалась.
   — Расскажите мне еще раз о смерти Уилла. Она кратко рассказала ему о гибели мужа. Когда она закончила, глаза ее увлажнились от слез.
   Подождав, пока она успокоится, Хоуки спросил:
   — У вас нет никаких предположений, почему двое мужчин внезапно появились среди ночи и без видимой причины застрелили Уилла?
   — Нет, никаких. Бессмысленность его смерти делает ее еще тяжелее, — ответила она и внезапно улыбнулась. — Но кое-что помогло мне пережить его смерть. Когда Уилла убили, я была беременна, Хоуки. Теперь у меня есть его сын.
   — Сын, вот как? И как он? — широко улыбнулся Хоуки. — Расскажите мне о нем.
   — Он… он родился в ту самую ночь, когда убили Уилла. — Рейчел объяснила, как девушка-индианка нашла ее, когда она лежала без сознания и вот-вот должна была родить. — Резвая Лань — замечательный человек. Не знаю, что бы я делала без нее. Наверное, и я, и ребенок умерли бы.
   — Резвая Лань? — нахмурился Хоуки. — Дочь Предназначенного-для-Лошадей?
   — Да.
   — Если Резвая Лань приняла вас, значит, вы приобрели верного друга на всю жизнь.
   — Вы говорите так, как будто знакомы с ней.
   — Да, я знаю ее. И я знал ее отца и мать. У меня, правда, не было случая познакомиться с ее братом. Солдаты убили его, прежде чем он успел подрасти, — мрачно сказал Хоуки. — Я думал, что Резвая Лань погибла вместе с Предназначенным-для-Лошадей. Рад узнать, что она жива.
   — Я никому, кроме вас, не говорила, что она дочь Предназначенного-для-Лошадей.
   — Вы поступили мудро.
   — Вы сказали, что ее брата убили солдаты? Она никогда о нем не упоминала. Сколько ему было лет?
   — Около шести месяцев.
   — Шесть месяцев! Боже мой, зачем солдатам убивать младенца?
   — А зачем им убивать его мать? — с горечью спросил Хоуки. — Они оба были индейцами — какая еще нужна причина?
   — Как ужасно. — Рейчел была потрясена. — Резвая Лань так любит маленького Уилла. Наверное, ей очень тяжело заботиться о нем, помня о том, что ее собственного маленького брата убили. У нее есть все основания для ненависти и мести, но она их совсем не проявляет. Хоуки. Она совсем не такая. Наверное, она должна ненавидеть всех белых людей. Индейцам знакомо чувство ненависти?
   — О да, — негромко засмеялся Хоуки. — Индейцы очень хорошо умеют ненавидеть своих врагов. Но ненависть для индейца подобна любви. Она не распространяется на всех подряд. Они благородные люди. И любовь, и ненависть у них благородны Солдаты, убившие ее мать и брата, мертвы. Предназначенный-для-Лошадей убил их. Когда они умерли, вместе с ними умерла и ненависть Резвой Лани. — А как насчет тех, кто убил ее отца?
   — Это совсем другое дело. Ее отец был воином, и он погиб в бою. Его смерть больно ранила Резвую Лань, но эта смерть была достойной воина, и девушка примирилась с ней.
   — Похоже, вы много знаете об индейцах.
   — Да. Я жил среди них.
   — Знаете, я рада, что мы поговорили об этом. Вы пролили некоторый свет на Резвую Лань, и это поможет мне еще лучше понимать Я ценить ее.
   Принесли заказанную еду, что послужило поводом сменить тему разговора. Рейчел и Хоуки непринужденно беседовали о всевозможных менее серьезных вещах и после ужина, когда они отправились на вокзал, чтобы подождать поезда, Рейчел уже смеялась над сдержанными шутками Хоуки.
   Жители Шайенна еще не успели привыкнуть к зрелищу прибывающих поездов, и на станции собралась приличная толпа Несколько человек сгрудились вокруг странствующего проповедника, обращавшегося к ним с пламенной речью. Это был среднего роста и телосложения человек с густой копной черных волос. Он стоял на возвышении, и его указующий перст упирался во внимавшую ему толпу.
   — Есть еще одна причина, почему нужно запретить поезда, — говорил он. — На востоке доказали, что тяжелые составы так сильно сотрясают землю, что свиньи нервничают и теряют аппетит Они больше не набирают вес, и множество людей остаются без свинины, которая, как известно, гораздо полезнее для здоровья, чем любое другое мясо. Кроме того, горячий пар от локомотивов сушит траву и губит пастбища. Лошади и коровы перестают есть, что приводит к отсутствию говядины! Мало того, что поезда убивают свиней, коров и лошадей, они еще убивают маленьких детей, попадающих на рельсы! Да еще и стариков, которые торопятся в церковь в своих экипажах! Он погрозил толпе пальцем:
   — Послушайте, что я вам еще скажу! Эти стальные рельсы, лежащие на земле, притягивают молнию сильнее, чем собачий хвост, а всем известно, что во время грозы нужно держаться подальше от собак. И что вы думаете, как действует на вас ушедшее в землю электричество? Оно делает вас стерильными — вот что! Всем известно, что значит стерильный? Это значит, что все мужчины становятся как бы кастрированными, и у них больше не может быть детей. А это означает конец человеческому роду. Должен вам сказать, добрые люди, что вы здесь видите перед собой не что иное, как сошествие антихриста В виде этого огнедышащего стального чудовища. Отверните свои взоры от железной дороги и займитесь другими угодными Господу делами.
   Хоуки и Рейчел вместе с большинством слушателей смеялись над гневной речью проповедника, но это нисколько не обескуражило его. Он продолжал проповедовать и пустил шляпу по кругу.
   Через несколько минут показался поезд. Величественно и надменно он с фырканьем подошел к перрону. Хоуки и Рейчел вошли в вагон.
   Для Рейчел посадка в поезд всегда казалась сродни переселению в другой мир. Несмотря на то что от людей на платформе ее отделяли лишь несколько футов, у нее возникало ощущение, что они находятся за много миль отсюда. По сравнению с шумом вокзала в вагоне было необыкновенно тихо. Хоуки пошел вдоль прохода, отыскивая свободные места.
   В вагоне ехали человек десять. Некоторые спали, а кое-кто на секунду открыл глаза, желая убедиться, что это не его станция, и снова погрузился в сон.
   — Может, сюда? — предложил Хоуки. — Два места напротив друг друга. Чуть-чуть изобретательности, и мы оба сможем немного вздремнуть.
   — Хорошо, — кивнула Рейчел. — Должна вам признаться, что я устала.
   Хоуки устроил Рейчел, чтобы ей было удобно, а сам сел напротив. Когда поезд тронулся, она уже закрыла глаза.
   Рейчел спала. Во сне она вспоминала наслаждение, которое ей доставляли искусные ласки Эвелла Рэнкина, и то, как он умело манипулировал ее чувствами. Но эти приятные ощущения сопровождались чувством теплоты и сердечности, которого она никогда не испытывала с Эвеллом. Как будто бы душевные качества Уилла Симмонса соединились с любовным искусством Эвелла Рэнкина.
   Во сне Рейчел целовали так, как никто раньше не целовал ее. Губы ее любовника приоткрылись, и его язык скользнул ей в рот. Это было незнакомое и волнующее ощущение, и она не смогла сдержать стон наслаждения. Кровь быстрее побежала по жилам, и она ощутила жар во всем теле, какого никогда раньше не испытывала. Поцелуй все не прерывался; он длился дольше, чем она могла себе представить, и ее голова сделалась легкой и пустой — Рейчел не могла думать ни о чем, кроме этого нескончаемого наслаждения.
   Внезапно она поняла, что все это с ней происходит наяву. Это был не сон — это были ласки Хоуки Смита!
   Рейчел была в смятении. Широко раскрытыми глазами она смотрела на него. Наконец она пришла в себя и поняла, что происходит. Пока она спала, он наклонился и поцеловал ее. Каким-то образом действительность перемешалась со сном, и она с готовностью — нет, со страстью! — ответила на поцелуй.
   Щеки Рейчел зарделись от смущения, и она почувствовала, как ее захлестывает волна гнева.
   — Что вы себе позволяете?
   — Просто поцеловал вас на прощание, Рейчел, — простодушно ответил он. — Мне нужно здесь выходить.
   — Выходить здесь? — Она удивленно выпрямилась, забыв о своем гневе. — О чем вы говорите? Мы же посреди прерии! Поезд тут не останавливается.
   — Мне и не нужно, чтобы он останавливался. Кроме того, он здесь сбрасывает скорость. Ремонт путей. Разве вы не чувствуете, как он замедляет ход? — Хоуки достал с багажной полки ружье и чемоданчик.
   — Хоуки, вы же не можете прыгать с поезда среди ночи. Вы убьетесь!
   — Но теперь вы ведь не будете беспокоиться из-за меня, правда? — задумчиво произнес он.
   Рейчел вспомнила о том довольно смелом способе, которым он ее разбудил, и гнев ее запылал с новой силой.
   — Нет, — холодно ответила она. — Нисколько. Если вы хотите сломать себе шею, то это меня никак не касается.
   — Да, а мне казалось, что вам не все равно, — без всякого выражения сказал он. — И поэтому я осмелился побеспокоить вас прощальным поцелуем.
   — Я не просила вас целовать меня на прощание. Более того, я не хотела, чтобы вы целовали меня.
   — Ш-ш, — улыбаясь, сказал он. — Вы разбудите весь вагон.
   — О! — раздосадованно воскликнула она. — Вы просто невозможны.
   Он подмигнул ей, повернулся и вышел через переднюю дверь вагона. Рейчел видела, как он несколько мгновений стоял на площадке, а затем исчез. Она быстро выглянула в окно и заметила, как он катится по земле вдоль железнодорожного полотна. Затем, вытянув шею, она увидела, как он поднялся на ноги и помахал ей рукой. Рейчел испытала чувство облегчения, убедившись, что он остался цел и невредим.
   Она долго не могла заснуть, а когда наконец ей это удалось, Хоуки Смит и во сне не давал ей покоя.

Глава 22

   Вскоре после возвращения из Шайенна Рейчел взяла сына и отправилась навестить тетю, которая жила в вагончике, стоящем на запасных путях. Она надеялась, что Джулиуса Дивера не будет дома. К ее великой радости, дядя отсутствовал.
   Но Милдред Дивер выглядела ужасно. У нее был такой больной вид, что Рейчел почувствовала себя перед ней виноватой. Тетя сильно исхудала, глаза ее беспокойно бегали, будто ей постоянно приходилось опасаться за свою жизнь. Визит Рейчел, похоже; подбодрил ее, а при виде малыша на лице Милдред Дивер появилась такая счастливая, улыбка, какой Рейчел никогда раньше не видела.
   — О, Рейчел! ! — воскликнула тетя, беря ребенка на руки. — Как бы радовался твой отец внуку! Какой прелестный малыш!
   — И очень хороший, — добавила Рейчел. — Воспитанный, почти не плачет и…
   Со стороны двери послышался звук Шагов, и в комнату ворвался Джулиус Дивер. С пунцовым от ярости лицом он обвиняющим жестом ткнул пальцем в Рейчел.
   — Проститутка! Шлюха! Милдред побледнела.
   — В чем дело, Джулиус? Что за выражения? Что это на тебя нашло?
   — Ты знаешь, Милдред, чем занимается твоя прекрасная племянница? — Палец дяди по-прежнему указывал на Рейчел. — Ты в курсе, что у нее за профессия?
   — Нет, мы еще не говорили об этом. Она только показала мне малыша.
   — Она шлюха! — возвестил Дивер.
   — Вы, как всегда, преувеличиваете, дядя Джулиус, — сказала Рейчел, стараясь сдержать гнев.
   — Неужели? — ухмыльнулся он. — Если только то, что мне рассказали, является ложью. Я слышал, что ты строишь публичный дом на Эймс-стрит. Это правда?
   — Да, я владелица «Ля бель фам». В этом ты прав.
   — Что за «Ля бель фам»? — озадаченно спросила тетя. Ухмылка Дивера стала торжествующей.
   — Объясни ей, если у тебя хватит духу. Расскажи тете, что такое «Ля бель фам»
   — Да, Рейчел, что это? Что имеет в виду Джулиус? Рейчел не отрывала взгляда от Дивера.
   — Не важно, что вам про меня наговорили. Я не та, кем вы меня называете.
   — Но ведь это публичный дом, так? — спросил Дивер. — Либо публичный дом, либо нет. Рейчел вздохнула.
   — Да, это бордель, — тихим голосом произнесла она.
   — А это, моя дорогая Милдред, просто другое название публичного дома. И что ты теперь думаешь о своей милой племяннице?
   Милдред Дивер задрожала от возмущения.
   — Рейчел! Нет, я не могу в это поверить!
   — Да, тетя Милдред, мне принадлежит это заведение. Но я не собираюсь сама торговать своим телом, — твердым голосом заявила Рейчел. — Теперь у меня есть сын, и я намерена вырастить его…
   — Замолчи! — Глаза тети Милдред наполнились слезами. — Подумать только, всего несколько секунд назад я сокрушалась, что твоему отцу не суждено было увидеть внука. Нужно благодарить Господа, что моего брата нет с нами и он не видит, что стало с его дочерью! Он бы умер от стыда!
   Рейчел вспомнила Роуз Фостер и предупреждение бывшей хозяйки борделя о том, чего ей следует ждать от людей. Понимая, что это бесполезно, Рейчел все же попыталась объясниться:
   — Мне кажется, тетя Милдред, что вы несправедливы ко мне. По-моему, почти нет разницы между тем, что я делала в «Паровозном депо», и моими обязанностями сейчас. Единственное отличие состоит в том, что деньги поступают ко мне, а не в карман Эвелла Рэнкина!
   — Я не желаю слушать ничего плохого об Эвелле Рэнкине, — напыщенно заявил Дивер. — Эвелл мой добрый друг, и я был очень расстроен, когда ты без всякой причины ушла от него. Ты поставила меня в неловкое положение, Рейчел.
   — Можете не трудиться и не защищать передо мной Эвелла Рэнкина, дядя Мне известно, что он за человек!
   — Мне кажется, Рейчел, что, нападая на мистера Рэнкина, ты пытаешься обелить себя в наших глазах, — сердито сказала тетя. Она встала и передала ребенка Рейчел. — А теперь забирай его и уходи из нашего дома — Тетя Милдред, если бы вы только выслушали…
   — Нет, я не буду ничего слушать! — Милдред уже перешла на крик. — Уходи немедленно и больше не возвращайся, пока не очистишь свою душу от… от греха, в который ты впала.
   — Подумать только, — самодовольно изрек Дивер, — мы приняли тебя в семью, воспитывали, как собственную дочь, а ты так опозорила нас!
   Рейчел вспомнила сцену, когда Джулиус Дивер забавлялся с проституткой в Коннерсвилле, и холодно сказала:
   — Думаю, мне пора возвращаться в свой публичный дом. По крайней мере я не лицемерю.
   Лицо Дивера вспыхнуло, и на нем появилось озабоченное выражение.
   — Что ты имеешь в виду? — дрогнувшим голосом спросил он.
   — Вы прекрасно знаете, дядя, что я имею в виду, — ответила она и повернулась к выходу. — Вам обоим не о чем беспокоиться, — бросила она через плечо. — Больше вы меня никогда не увидите.
   Три недели спустя открылась «Ля бель фам». Снаружи заведение совсем не походило на «Паровозное депо», которое напоминало большой роскошный отель. «Ля бель фам» выглядела как резиденция богатого железнодорожного магната — именно такое впечатление Рейчел и рассчитывала создать. Дом был расположен в конце Эймс-стрит, на приличном расстоянии от ближайшего салуна, на краю той части города, в которой должны были строиться жилые дома.
   Внешне на доме отсутствовали какие-либо признаки, указывавшие на его назначение. Внутри все было обставлено с большим вкусом. Однако, несмотря на попытки Рейчел замаскировать свое заведение, все в «Конечном пункте» знали, чем занимаются в «Ля бель фам».
   Рейчел и представить себе не могла, что ей так трудно будет привыкать к тому, как относятся окружающие к ее новой профессии. Люди, раньше искавшие дружбы с молодой женщиной, теперь сторонились ее. Поначалу она убеждала себя, что это ей просто кажется, но со временем реакция окружающих становилась все более очевидной. Роуз Фостер была права!
   Рейчел беседовала на эту тему с Дэвидом Спенсером вечером накануне открытия «Ля бель фам».
   — Не знаю, Дэвид, — призналась она. — Боюсь, что я совершила большую ошибку.
   Она стояла, облокотившись на пианино. Новый инструмент был ей не по карману, но старый отремонтировали, настроили, отполировали, и он выглядел почти как новый. Но ни красота пианино, ни изысканное убранство гостиной «Ля бель фам» не могли соперничать с прелестным видом самой Рейчел. На ней было платье из светло-зеленого шелка, узкое в талии и с пышной юбкой, спускающейся к ногам многочисленными ярусами. Лиф был искусно расшит кружевами и украшен розами; один ярко-красный бутон Рейчел специально приколола так, чтобы закрыть глубокий вырез, делавший фасон платья чрезвычайно смелым.
   Дэвид тоже был нарядно одет. Он выглядел очень красивым в элегантной черной куртке, кружевной рубашке и черном бархатном галстуке. Но в этот вечер у него из-за пояса, как всегда, торчал пистолет. Постоянное присутствие оружия почему-то никак не вязалось с обликом человека, так великолепно играющего на пианино. Рейчел никогда не расспрашивала Дэвида о его прошлом, и его душа оставалась для нее загадкой.
   В ответ на признание Рейчел Дэвид поднял на нее глаза и улыбнулся. Он негромко наигрывал на пианино, слегка покачиваясь в такт музыке.
   — Вы хотите сказать, что не верите в свою способность справиться со всеобщим презрением? Вот уж не думал, что это будет вас волновать, Рейчел.
   — Это меня не волнует, — ответила она. — У меня к ним нет никакого уважения. Почему же они должны уважать меня?
   — Так держать, девочка! — засмеялся Дэвид. — Цинизм до самого конца. Но скажите мне, в чем тогда заключается ваша большая ошибка?
   — Если все вокруг презирают меня, то сегодня они могут не прийти сюда. Но, Дэвид, если у меня не будет клиентов, я потеряю все!
   Дэвид покачал головой, и его зубы сверкнули в улыбке.
   — А вот теперь я вижу перед собой такую Рейчел, какую я узнал и полюбил. Ею движет единственно истинный бог человечества — алчность!
   — Как вы себя ведете, Дэвид, — сказала Рейчел, не в силах сдержать смех. — Но не кажется ли вам, что я имею право волноваться?
   — Право — возможно, — ответил он. — Но ни необходимости, ни причины для беспокойства у вас нет. Сегодня здесь отбоя не будет от посетителей — помяните мое слово.
   — Что заставляет вас так думать?
   — Именно то, моя невинная Рейчел, что, кроме алчности, есть еще два божества, едва ли менее могущественные, похоть и лицемерие. У вас будет масса клиентов, можете не сомневаться.
   — Надеюсь, вы окажетесь правы. — Она удивленно покачала головой. — Я не уверена, что до конца понимаю, что вы имеете в виду. Но очень надеюсь, что вы правы.
   Дэвид Спенсер не ошибся. «Ля бель фам» ломилась от посетителей. Многие мужчины были из тех, кто на улице, увидев приближающуюся Рейчел, отводил взгляд. Ей хотелось рассмеяться им в лицо, когда похоть в них брала верх над смущением и они подходили к ее столику, чтобы купить латунный жетон, дающий право на услуги одной из девушек. Она увеличила число девушек до десяти.
   Рейчел заказала латунные жетоны в Денвере. Они были размером примерно с серебряный доллар и имели довольно привлекательный вид. На одной стороне у них был выбит рабочий, укладывающий рельсы, на другой — голова юной девушки и слова: «Ля бель фам». Такая система не позволяла клиентам обманывать девушек, поскольку они в качестве оплаты за свои услуги принимали только жетоны. Утром Рейчел заберет жетоны у девушек.
   В первый же вечер выручка «Ля бель фам» составила более четырехсот долларов. К часу ночи, когда ушел последний клиент, кроме тех десятерых, что остались до утра, Рейчел чувствовала себя усталой, но окрыленной успехом.
   — Ну как, Рейчел? — спросил Дэвид, отходя от пианино.
   — О, Дэвид, вы были правы! — радостно воскликнула она. — Мне и не снилось, что я смогу заработать столько денег!
   Дэвид лениво улыбнулся:
   — Если бы южные барышни подумали о чем-то подобном на благотворительном балу в графстве Клейборн, то, полагаю, заработали бы гораздо больше денег. И я точно знаю, что получил бы от него большее удовольствие.
   Рейчел застыла, как громом пораженная.
   — Что вы сказали? — ошеломленно взглянула она на него.
   — Я просто отметил тот факт, что благотворительный бал в графстве Клейборн собрал бы гораздо больше денег для благородных нужд Конфедерации, если бы южные барышни предоставляли подобные услуги тем из нас, кто отправлялся на войну. Мне кажется, что немало парней в серых мундирах отправились бы на встречу с Создателем более счастливыми, имей они при себе такие приятные воспоминания.
   — Кто вы?
   — Дэвид Спенсер, — ответил он и, пожав плечами, добавил:
   — Хьюм.
   — Боже мой! — задохнулась Рейчел. — Одержимый Хьюм!
   — Так меня называли, — с кривой улыбкой подтвердил он. — Должен признаться, я не дорожу этим прозвищем. Так что после войны я стал Дэвидом Спенсером.
   — Я думала, вы погибли! Все так считали. Говорили, что вас убили где-то в Миссури.
   — Я не препятствовал распространению этих слухов. — Дэвид встал, подошел к бару, налил себе выпить и снова вернулся к столу. — Большая часть моих ребят присоединились к «Клейборнским стрелкам», милиции Миссисипи или к Виксбергской бригаде. Но я не мог на это согласиться. Я тешил себя мыслью, что в состоянии перенести войну на Север, присоединившись к налетчикам Куонтрилла.
   Дэвид, передернув плечами, опустошил свой стакан и вернулся к бару за следующей порцией.
   — Убийцы Куонтрилла, — с горькой усмешкой произнес он, неся стакан виски к столику Рейчел.
   — Мы слышали о Куонтрилле, — вспомнила она. — Сначала восхищались им, а потом про него стали рассказывать разные ужасные истории. Некоторые утверждали, что это все слухи, другие настаивали, что таковы факты. В конце концов мы узнали, что даже правительство Конфедерации отреклось от Куонтрилла и он стал преступником не только для янки, но и для нас. А поскольку Одержимый Хьюм был родом из графства Клейборн, его особенно презирали.
   — Меня более чем презирали, — сказал Дэвид. — Меня заочно судили и признали виновным в государственной измене. Приговор гласил: казнь через повешение. Так что я предпочел не возвращаться.
   — Но почему, Дэвид? Война теперь закончилась, и правительства Конфедерации больше не существует. Все приговоры, вынесенные судами Конфедерации, признаны недействительными.
   — Я не нуждаюсь в приговоре суда конфедератов, — тихим голосом ответил он. — Я судил самого себя и признал виновным. И не в измене «благородному делу Конфедерации»… — Дэвид поднял стакан нарочитым жестом, — а в измене человечеству. — Он выпил. — Вы знаете, скольких людей я убил, пока был с Куонтриллом?
   — Конечно, нет.
   — Я тоже не знаю. И это не дает мне покоя. Хуже того, это ежедневно преследует меня. Мне следовало бы ясно видеть каждого из них, будто они стоят тут, передо мной. Но я не только не помню имен и лиц, но даже не знаю, скольких людей я убил!
   Его лицо побледнело.
   Рейчел с трудом сдерживала желание погладить его руку.
   — А что случилось после войны?
   — Я не мог вернуться домой, — без всякого выражения сказал он. — Я бы просто не прижился там. Оставшиеся в живых вернутся, уверенные, что их дело — хоть и проигранное — было по крайней мере благородным. Я не мог согласиться с этой точкой зрения и, наверное, кончил бы тем, что убил бы нескольких человек или погиб бы сам.
   — И чем же вы занялись?
   — Несколько месяцев я провел с Дингусом и Фрэнком. Но скоро я устал от этого. Такая жизнь тоже не для меня.
   — Дингус и Фрэнк?
   — Настоящее имя Дингуса — Джесси. Джесси и Фрэнк Джеймсы. Они тоже были в отряде Куонтрилла. Оба предельно хладнокровны, особенно Джесси. У меня все же остались какие-то чувства… вина, раскаяние — нечто вроде этого. Я не мог вспомнить точного числа убитых мною людей, но мне было жаль, что я делал это. Я понимал, что если останусь с братьями Джеймсами, то лишусь и этих чувств. Поэтому я ушел.
   — И приехали сюда?
   — Да.
   — А ваш отец? Я помню семью Хьюм и плантацию «Роуздейл». Вы после войны слышали что-нибудь о своих?
   — Нет, — ответил Дэвид, и на его лице появилось меланхолическое выражение. — Если мой отец все еще жив, он скорее всего потерял «Роуздейл». Я уверен, что он вложил всю наличность в облигации конфедератов.