Мэтьюз Патриция. Трудный выбор

   — Не знаю, — пожала плечами Бекки, — я давно уже не видела его.
   — Ладно, если увидишь, скажи, что я ему очень благодарна.
   Она подошла к окну кухни и выглянула из него: на западе среди буйства красок таяло багряное солнце. Рейчел подумала о том, что если здесь почти нет прекрасных пейзажей, которыми можно любоваться, то закаты, несомненно, прекрасны. И звездное небо тоже очень красивое. Оно как бы в противовес суровости продуваемой ветрами прерии открывало необыкновенную красоту тому, кто не посчитает за труд взглянуть на него.
   Рейчел поднялась по лестнице, расположенной в глубине ресторана, и прошла по коридору к своей комнате. Не успела она коснуться ручки, как дверь открылась изнутри. Перед ней с обворожительной улыбкой на красивом лице стоял Эвелл Рэнкин.
   — Входи, моя дорогая, — сказал он, отступая назад и делая широкий пригласительный жест рукой. — Позволено ли мне будет заметить, что сегодня ты необыкновенно хороша?
   В его улыбке был какой-то намек, и Рейчел, войдя в комнату, увидела, что стол сервирован на двоих.
   — Я подумал, хорошо бы нам сегодня поужинать здесь, — продолжал Рэнкин. — Это наиболее уединенное место. Надеюсь, ты не возражаешь?
   — А разве мои возражения принимаются в расчет? — язвительно спросила она.
   — Конечно, принимаются, — спокойно ответил он. — Я уже говорил тебе, что не собираюсь навязывать свое общество женщине, которая против этого.
   «Осторожнее, Рейчел, — сказала она себе, — ты играешь с огнем!»
   — Я не против, — произнесла» Рейчел.
   — Отлично!
   — Чтобы вы поужинали со мной, — быстро добавила она.
   — Разумеется, я так и подумал. А что еще ты могла иметь в виду?
   — Мне просто хотелось убедиться, что вы правильно меня поняли.
   — В таком случае приступим?
   Они ужинали медленно, не торопясь, и хотя Рейчел во время еды поддерживала нить беседы, пища казалась ей безвкусной, а слова бессмысленными. Думать она могла только об одном, и эта мысль раскаленным железом жгла ее мозг. Рейчел понимала, что обратного пути нет и что ей остается лишь затаиться и ждать, когда это произойдет.
   Но вот они справились с едой, и Рэнкин налил обоим виски. Рейчел осторожно взяла свой бокал, а затем торопливо выпила, чтобы тепло напитка быстрее распространилось по всему телу, сняв нервное напряжение.
   Рэнкин наклонился к ней через стол.
   — Ты уверена, что хочешь этим заняться?
   — Чем заняться? Он хитро улыбнулся:
   — Моя дорогая Рейчел, не нужно разыгрывать со мной невинность. Это тебе не идет.
   Он коснулся пальцем ее щеки, затем повернул лицо девушки к себе, перегнулся через стол и поцеловал ее. Поцелуй был теплым, нежным и искусным, и уже через мгновение Рейчел тихо застонала и с жаром ответила на него.
   — Кровать вон там, — кивнул он головой. Рейчел встала. Она двигалась как во сне. Не отдавая себе отчета в том, что делает, и не управляя своим телом, она позволила подвести себя к кровати. Рэнкин принялся раздевать ее и делал это так умело, будто все застежки и детали ее туалета были знакомы ему. Завороженная его движениями, непринужденной уверенностью и нежной ловкостью, Рейчел даже опомниться не успела, как лежала на кровати обнаженная и снизу вверх смотрела на него.
   Рэнкин наблюдал за ней, прикрыв веки. Его губы казались слишком полными и чувственными для мужчины, но теперь она знала, что они способны доставить женщине неизъяснимое наслаждение. Уголки его рта слегка изогнулись вверх, лицо озарилось улыбкой, которая казалась немного насмешливой.
   — Ты красивая женщина, Рейчел, — хрипло произнес он. — Очень красивая женщина.
   Рэнкин разделся, и Рейчел, наблюдая за ним со смешанным чувством смущения и восхищения, увидела, что классическая красота его лица подчеркивалась совершенством его тела. А затем он лег на кровать рядом с ней и принялся умело и нежно ласкать ее.
   Рейчел почувствовала, что ее тело откликается на его ласки, и все усиливающееся желание заглушает все опасения. В конце концов, ей уже двадцать четыре. По ночам она часто терзалась от сильных, почти болезненных желаний А теперь она узнает, что значит быть женщиной. Настоящей женщиной!
   Руки Рейчел помимо ее воли, будто они принадлежали кому-то другому, принялись гладить его тело, то касаясь с легкостью крыльев бабочки, то стискивая с такой силой и бесстыдством, которым бы она сама не поверила, если б в этот момент не была настолько захвачена нахлынувшими на нее новыми ощущениями.
   — Прошу тебя, Эвелл. Пожалуйста, люби меня, — хрипло прошептала она. — Я хочу тебя прямо сейчас.
   Он перекатился наверх, а затем вошел в нее. Когда его плоть проникла в нее, Рейчел почувствовала резкую короткую боль, но это ощущение быстро растворилось в наслаждении, таком сильном, что она не удержалась от крика Движения Рэнкина подчинялись несложному ритму, и она почувствовала, что ее тело отвечает ему в своем собственном, все убыстряющемся темпе, пока, наконец, содрогнувшись всем телом, она не ощутила вспышку наслаждения где-то внутри себя, полностью заглушившую все остальные чувства и исторгнувшую стон из ее горла. Она была настолько поглощена своими ощущениями, что почти не заметила неистового экстаза Эвелла.
   Некоторое время она лежала под ним, ощущая на себе его вес и наслаждаясь тем, что держит в объятиях мужчину.
   Все это было очень приятно, хотя, кажется, чего-то не хватало — возможно, нежности. А может быть, она слишком многого ждала. Эвелл Рэнкин был настоящим мужчиной, а все известные ей мужчины, за исключением отца, презирали нежность, считая ее чисто женским чувством.
   Она провела ладонью по его плечу, и он снова поцеловал ее, на этот раз грубее, затем перекатился на бок и вытянулся рядом. Оба молчали, и слышно было лишь их еще не успевшее успокоиться бурное дыхание.
   — Ты считаешь меня безнравственной женщиной, Эвелл? — неожиданно спросила она.
   Рэнкин приподнялся на локте, удивленно вскинув бровь.
   — Нет. Разумеется, нет. Что заставило тебя задать такой вопрос?
   — Мне понравилось то, что мы делали. У меня не хватает слов выразить, какое удовольствие я получила.
   — Я тоже получил удовольствие, — сказал он, слегка пожимая плечами. — Именно в этом и заключается смысл.
   — Но женщины не должны наслаждаться этим. Рэнкин цинично улыбнулся и коснулся губами ее лба.
   — Что за глупости, — пренебрежительно произнес он. — Я никогда бы не женился на женщине, которая не получает удовольствия от того, чем мы только что с тобой занимались.
   «Женился? Неужели он предлагает мне выйти за него замуж?» — удивилась Рейчел. Однако не решилась вслух задать ему этот вопрос, поскольку не знала, каким будет ответ.
   И главное, она даже не знала, что ей хочется от него услышать.

Глава 6

   Стоял дождливый день в конце лета. И дождичек был не легкий, а настоящий ливень, какой бывает раз в году на Великих равнинах обычно в начале сентября. За двадцать четыре часа на прерию выливается воды больше, чем за предыдущие четыре месяца.
   Ливень начался сразу после наступления темноты и застиг Хоуки Смита на открытом пространстве, где не было никакого укрытия, чтобы спрятаться. Капли дождя, словно дробинки, барабанили по его лицу, и хотя он плотно завернулся в плащ и расправил поля шляпы, все было бесполезно.
   Хоуки преследовал стадо бизонов. Он находился в двадцати милях от нового «Конечного пункта» и в сорока милях от поселка, который теперь получил название Коннерсвилл — в память бывшего начальника строительства Миллера Коннерса, убитого здесь.
   За последние два месяца Хоуки пару раз наведывался в Коннерсвилл и в каждый свой приезд издали видел Рейчел Боннер. Она работала в «Паровозном депо», а Хоуки в нынешних обстоятельствах предпочитал держаться подальше от таких заведений. Поэтому ему не представлялось возможности поговорить с ней. Учитывая ненасытную потребность железной дороги в мясе, он надеялся, что благодаря удачной охоте на большое стадо бизонов он заработает достаточно денег, чтобы на законных основаниях поужинать в ресторане.
   Беда, однако, состояла в том, что бизоньи стада все труднее было обнаружить, и в своих поисках ему приходилось забираться далеко в глубь прерий. Именно поэтому он очутился здесь, вдали от железной дороги, в самом центре бушующей грозы.
   Ослепительная вспышка молнии прорезала небо, и в ярком белом свете Хоуки увидел впереди индейские вигвамы. Кто в них? Отряд охотников, которые сочтут его присутствие нежелательным? Или дружественно настроенные индейцы?
   Хоуки очень надеялся, что там окажутся друзья, предложат ему поесть и переночевать в сухом месте. Но если индейцы настроены враждебно… Что тогда? Правда, в данный момент он не представляет для них никакой опасности — не стреляет в бизонов, и с ним нет вооруженных людей. «Худшее, что они могут сделать, — решил Хоуки, — это прогнать меня. Вряд ли они посчитают доблестью захватить грозовой ночью одинокого, промокшего до костей бледнолицего».
   — Давай, лошадка, — сказал он. — Поедем туда, где нам дадут чего-нибудь поесть и выделят сухое место, где можно поспать, — я надеюсь.
   Вспышка молнии осветила индейский поселок, и Хоуки заметил на одном из вигвамов синюю эмблему, которую невозможно было не узнать, — лошадь и копье. Он широко улыбнулся: это был личный тотем Предназначенного-для-Лошадей.
   — Эй, в лагере! — крикнул Хоуки на языке сиу. — Друг нуждается в помощи!
   Пологи нескольких вигвамов открылись, и он заметил теплое мерцание костров внутри, уловил густой аромат похлебки из бизоньего мяса.
   — Кто говорит на нашем языке? — откликнулся низкий голос.
   — Это я, Копье-в-Боку, — ответил Хоуки. — Я приехал повидаться со своим старым другом Предназначенным-для-Лошадей.
   — Хо, Копье-в-Боку! Иди сюда, друг мой. Я здесь! Полог одного из вигвамов раскрылся еще шире, и Хоуки увидел в проеме фигуру высокого осанистого человека, приветственно размахивающего рукой, показывая, что он может войти.
   — Где табун? — спросил Хоуки.
   — Не утруждай себя, Копье-в-Боку. Моя дочь привяжет твою лошадь.
   — Твоя дочь? Резвая Лань? Но она еще слишком молода для такой работы.
   — Хо, подожди, пока не увидишь ее! — сказал Предназначенный-для-Лошадей.
   Из вигвама выскользнула тень и торопливо побежала под дождем к лошади Хоуки. Резвая Лань оказалась гибкой девушкой ростом по плечо Хоуки. Не говоря ни слова, она взяла его лошадь и повела в загон. Хоуки нырнул в вигвам, радуясь, что наконец спрятался от дождя.
   — Рад видеть тебя, друг, — сказал Предназначенный-для-Лошадей. Это был высокий, чуть выше Хоуки, индеец с широкими плечами и мощной грудью. Он положил руку на плечо друга.
   — Мне тоже приятно встретиться с тобой, дружище, — ответил охотник на бизонов. Он не знал, сколько лет индейцу, но полагал, что тот на несколько лет старше его.
   В центре вигвама горел огонь, почти весь дым от которого уходил в отверстие в потолке. Но все же немало его скопилось внутри вигвама, и у Хоуки уже начинало щипать глаза, першить в горле и груди. Он знал, что скоро привыкнет. Ни Предназначенный-для-Лошадей, ни остальные в вигваме, казалось, ничего не чувствуют.
   Хоуки огляделся. Огонь отбрасывал неяркий красноватый свет, даже тусклый от дыма, и в вигваме было очень темно. Но охотнику удалось разглядеть жену хозяина. Тихую Речку, и спящего в колыбели младенца.
   — Кто это? — тихо спросил Хоуки, указывая на ребенка. Предназначенный-для-Лошадей улыбнулся и опустился на землю, жестом приглашая гостя последовать его примеру. У пола дым беспокоил меньше, чему Хоуки весьма обрадовался. Он взял в руки блюдо с жарким, которое протянула ему Тихая Речка.
   — Это мой сын. Каменный Орел, — с гордостью произнес Предназначенный-для-Лошадей. — Прекрасный, сильный мальчик с голосом громким, как раскаты грома. Он будет могучим охотником.
   — А девочка, что увела мою лошадь? — спросил Хоуки. — Неужели это действительно Резвая Лань?
   — Да, — кивнул индеец и снова улыбнулся. — Она выросла сильной и красивой на радость мне и ее матери. Следующей весной молодые воины принесут ей подарки.
   — Еще две весны, — сказала Тихая Речка.
   — Это ее шестнадцатая весна, женщина. Ты хочешь всю жизнь держать свою дочь при себе? Я же говорил тебе, что на нее уже заглядываются. Если мы сейчас не дадим ей своего согласия, то боюсь, что она распорядится собой по своему усмотрению. Что мы тогда получим за нее? Ничего — вот что я тебе скажу. Мы потеряем дочь и не получим за нее никакого выкупа.
   В этот момент предмет обсуждения вернулась в вигвам и застенчиво посмотрела на Хоуки.
   — Ты помнишь Копье-в-Боку, дочка? — спросил Предназначенный-для-Лошадей. — Он четыре года жил с нашим народом.
   — Я помню его, — ответила девушка.
   — Неужели это ты, Резвая Лань? — удивился Хоуки. — Когда я видел тебя в последний раз, ты была мне по пояс.
   Он поднял ладонь над полом, показывая, какого роста была в то время девушка.
   — Тогда я была маленькой девочкой, — сказала Резвая Лань. — Теперь я женщина.
   Девушка промокла под дождем, пока привязывала лошадь Хоуки, поэтому, развязав небольшую сумку, достала из нее сухую одежду. Без малейшего смущения она стянула платье через голову и развесила его сушиться у огня, затем надела сухое. Несколько мгновений ее обнаженное тело оставалось полностью открытым глазу. Хоуки почувствовал, что в горле у него пересохло, и отвел взгляд, но все же успел заметить, что Резвая Лань действительно красивая женщина.
   — Ты забрался гораздо дальше на юг, чем обычно, Предназначенный-для-Лошадей. Почему? — спросил Хоуки, поглощая жаркое. Он брал еду пальцами, как это принято у индейцев, затем с наслаждением облизывал их и причмокивал губами, чтобы показать, как ему нравится угощение.
   — Я слышал о Железном Коне, который тащит за собой много домов, — сказал Предназначенный-для-Лошадей. — Мне говорили, что он изрыгает огонь и дым, несется быстрее ветра и едет по железной тропе. Мне рассказывали, что это — дело рук бледнолицых.
   — Да, Предназначенный-для-Лошадей. Железная тропа называется рельсами, а Железный Конь, который тянет за собой вагоны, — поездом.
   — Я бы хотел увидеть эту штуку, — сказал индеец.
   — Зачем?
   — Я привык видеть все своими глазами. На такую вещь действительно стоило бы взглянуть.
   Хоуки управился с жарким, отставил свое блюдо и улыбнулся Тихой Речке.
   — Ты по-прежнему творишь чудеса с едой, — сказал он, еще раз улыбнулся в подтверждение комплимента и взглянул на друга. — Ты прав. На это стоит посмотреть. Но многие индейцы не хотят видеть, как скачет Железный Конь. Они боятся его и нападают на него.
   — Знаю, — кивнул Предназначенный-для-Лошадей. — Мне рассказывали, что Железный Конь убивает бизонов, оленей и ланей. Это плохо для наших племен — животные нужны нам, чтобы жить.
   — Поезд убивает бизона или оленя только тогда, когда они выскакивают на железную дорогу. Поезд не может свернуть с рельсов.
   — Ты видел эту штуку, Железного Коня? — поинтересовался Предназначенный-для-Лошадей.
   — Да, много раз.
   — Он страшный?
   — Только для глупых людей. Умные понимают, что он не может свернуть с рельсов и причинить им вред.
   — Я знаю, что некоторые воины пытались поймать его, — сказал Предназначенный-для-Лошадей. — Мне говорили, что Железный Конь убил их.
   — Да, — ответил Хоуки. Он тоже слышал эту историю. Несмотря на то что погибли трое индейцев, люди из «Юнион пасифик» не без злорадства рассказывали об этом случае — они ни в грош не ставили жизнь индейца. — Они не понимали Железного Коня, и их поступок был глупым.
   — Что они сделали? Я не слышал, как они погибли.
   — Они перекинули веревку через рельсы, — объяснил Хоуки. — Три человека с каждой стороны, натянули ее при приближении поезда. Они думали, что смогут остановить его. Не понимали, что Железный Конь обладает силой сотни лошадей и его не могут остановить шесть человек с натянутой веревкой.
   — Да, — мрачно кивнул Предназначенный-для-Лошадей. — Они были глупцами. Им нужно было сесть на лошадей. Тогда к их силе прибавилась бы сила их коней.
   — Нет, — быстро сказал Хоуки. — Послушай, Предназначенный-для-Лошадей, если собрать вместе всех людей и всех лошадей твоей деревни, где я счастливо прожил четыре года, они все равно не остановят веревкой Железного Коня.
   — Уф, — отпрянул индеец. — Наверное, это существо обладает огромной силой!
   — Так оно и есть, друг мой. Поверь мне.
   — Хорошо, что ты так много знаешь о Железном Коне. Расскажи, друг, откуда ты так много знаешь?
   Хоуки вздохнул. Он надеялся, что до этого не дойдет.
   — Я работаю на железную дорогу.
   — Ты заставляешь двигаться эту штуку?
   — Нет.
   — Ты прокладываешь железную тропу?
   — Нет.
   — Тогда в чем же заключается твоя работа?
   — Я убиваю бизонов, — сказал Хоуки.
   Предназначенный-для-Лошадей на мгновение опустил глаза.
   — Ты мой друг, — наконец заговорил он, — но мое сердце наполняется печалью, оттого что ты убиваешь бизонов и оставляешь их лежать в прерии. Я слышал, что так поступают бледнолицые.
   — Нет, — ответил Хоуки. — Я не из таких. Так делают богатые люди с востока. «Юнион пасифик» привозит их сюда и устраивает для них охоту. Они убивают бизонов, потому что считают это развлечением. Я убиваю бизонов с той же целью, что и индейцы, — ради мяса и шкуры — Я не могу винить тебя, Копье-в-Боку, за то, что ты убиваешь бизонов, чтобы добыть пищу. Но гневаюсь на тех, кто убивает их для развлечения.
   — Многие бледнолицые разделяют твой гнев, — сказал Хоуки.
   Предназначенный-для-Лошадей на мгновение задумался, потом улыбнулся:
   — Я нашел выход.
   — Какой?
   — Пусть те, кто убивает ради забавы, продолжают этим заниматься. А у убитых ими бизонов можно брать мясо и шкуры, как и положено.
   — Мне хотелось бы это делать, друг. Но бизоны, которых мы употребляем в пищу, должны быть убиты рядом с «Конечным пунктом», где живут рабочие. Животные, которых убивают для развлечения, находятся в местах, доступных только охотникам. Когда это возможно, мы привозим их туши. Но часто эти люди не убивают бизона, а всего лишь ранят. Тогда бизон уходит умирать и теряется.
   — Но разве те бледнолицые, кто убивает ради забавы, не преследуют раненое животное?
   — Боюсь, не всегда, — развел руками Хоуки.
   — Индейцу трудно понять таких людей, — нахмурившись, произнес Предназначенный-для-Лошадей.
   — Мне тоже трудно понять таких людей.
   — Ты краснокожий.
   — Но моя кожа белая.
   — Твое сердце красное, — возразил индеец. Они поговорили еще немного, даже после того как Тихая Речка и Резвая Лань легли спать.
   — Ты можешь спать здесь, у входа, — наконец сказал Предназначенный-для-Лошадей. — Скоро дождь прекратится, станет жарко, и тогда ты сможешь дышать ночным воздухом.
   — Спасибо, — ответил Хоуки и расстелил постель, состоящую из шкуры и одеяла, у входа в вигвам. Вскоре он уже спал.
   Проснувшись среди ночи, он понял, что дождь прекратился, и, как и говорил Предназначенный-для-Лошадей, стало жарко. Полог вигвама был откинут, внутрь заглядывала луна. Хоуки с наслаждением подставил лицо легкому ветерку. А затем он увидел фигурку Резвой Лани, освещенную потоками лунного света.
   Но поначалу, когда на нее падал лишь слабый свет луны, Хоуки не был уверен, действительно ли девушка полностью обнажена. А потом она слегка повернулась, и ее тело осветилось, сделавшись еще более загадочным и манящим от ночной игры света и тени.
   Из горла Хоуки вырвался сдавленный стон, и Резвая Лань тихо подошла к нему. Хоуки понял, что девушка ждала, когда он проснется. Тихо, просто, без всяких оговорок, она отдалась ему. Ее тело было гибким и податливым, нежным и теплым, и даже в шестнадцать лет она знала, как возбудить и удовлетворить мужчину. «Ну конечно, — подумал Хоуки, — ведь индейцы не придают такого значения девственности невесты, как белые».
   Хоуки застонал, тело его изогнулось дугой, и он забыл обо всем. Резвая Лань приподнялась, села на него верхом, и их тела задвигались во все убыстряющемся ритме.
   Это было необыкновенно чувственно и доставляло острое наслаждение, но Хоуки ощущал и нечто большее. Будто в порыве страсти их души соединялись в необыкновенной гармонии, испытывая огромную взаимную потребность и чувство полного слияния.
   Насытившись друг другом, они словно уплыли в сон. Ночью Хоуки снова проснулся. Луна по-прежнему ярко светила, высоко поднявшись в бархатистом небе. Ее свет проникал внутрь вигвама через открытый проем и оставлял переливчатое пятно на покрытом шкурами полу. Резвая Лань вернулась в свою постель, откуда теперь доносилось ее тихое дыхание.
   Хоуки опять был один. Он лежал, размышляя о странных событиях этой ночи. Внезапно в голову ему пришла мысль о Рейчел Боннер. Он печально покачал головой, повернулся на бок и погрузился в глубокий сон.

Глава 7

   Рейчел покинула вагончик дяди задолго до того, как Диверы переехали в новый «Конечный пункт». Когда она сообщила им, что переселяется в комнату в «Паровозном депо», то думала, что разразится скандал, но, к ее удивлению, все обошлось. Затем она вспомнила о Джулиусе Дивере и женщине в палатке и улыбнулась. Этот их общий секрет сыграл большую роль в том, что дядюшка промолчал.
   Население Коннерсвилла теперь быстро уменьшалось, поскольку рабочие и те, кто кормился, обслуживая их, перебирались в следующий «Конечный пункт» Наконец на новое место стало переезжать и «Паровозное депо» вместе со всем своим имуществом.
   Эвелл Рэнкин отбыл раньше и наблюдал за тем, как строится новое здание, а Рейчел осталась следить за отправкой имущества в огромном количестве ящиков и руководила их погрузкой на вагон-платформу.
   — Будьте особенно аккуратными с этими двумя ящиками, — сказала она, показав на них рукой. — В них люстры.
   — Да, мэм, — с терпеливым вздохом ответил один из рабочих.
   Агент по доставке по фамилии Филпотт наблюдал за погрузкой, вычеркивая каждый ящик из списка, после того как его ставили на платформу. Теперь он подошел к Рейчел, чтобы показать ей бумаги.
   — Мисс Боннер, у вас на два ящика больше, чем указано в накладной.
   Рейчел нахмурилась:
   — И что это означает?
   — Ну, это означает, что вы не можете отправить их. Вам следует решить, какие именно останутся.
   — Я не собираюсь ничего оставлять! — резко возразила она. — Мистер Рэнкин рассчитывает, что все ящики будут доставлены в «Конечный пункт», и я намерена проследить за этим.
   — Но это совершенно невозможно сделать, — упорствовал агент.
   — Дайте мне посмотреть. — Рейчел выхватила накладную из его рук, внимательно прочитала ее, а затем быстро сосчитала ящики. — Господи, — раздраженно выдохнула она. — Как это могло произойти?
   — Понятия не имею, мэм, — сказал Филпотт. Он снял шляпу и вытер пот со лба, а затем, прищурившись, взглянул на солнце. — Знаете, нигде не бывает так жарко, как в Небраске на следующий день после такого дождя, как прошлой ночью.
   — Да, я согласна с вами, — нетерпеливо кивнула Рейчел. — Но сейчас меня волнует совсем не погода, мистер Филпотт. Меня беспокоит, как погрузить все эти ящики на платформу, чтобы доставить их в «Конечный пункт». А вы не можете сделать исключение?
   — Нет. Это не в моей компетенции, мисс Боннер, — упрямо возразил агент.
   — Но я обязана отправить их туда!
   — В таком случае, мэм, вы можете составить другую накладную и отослать их завтра.
   — Завтра? Но это совершенно невозможно! Я не собираюсь оставлять здесь на ночь ни один из ящиков. Они все представляют большую ценность.
   — Мне очень жаль, мисс Боннер, но порядок есть порядок.
   — В чем проблема? — послышался чей-то голос, и Рейчел, оглянувшись, увидела приближающегося к ним Уилла Симмонса.
   — Как я рада видеть вас, Уилл! — воскликнула она. — Может, вам удастся убедить этого упрямого человека.
   — В этом деле его мнение ничего не значит, — не сдавался Филпотт.
   — Во-первых, в каком деле? — спросил Симмонс. Рейчел быстро объяснила суть возникшей перед ними проблемы.
   — Ответ прост, — широко улыбаясь, сказал Уилл. — Филпотт, вы должны погрузить эти два лишних ящика в один из моих вагонов как не входящий в опись поддон.
   — Я этого не могу сделать, — возразил агент. — Это против правил.
   — Не входящий в опись поддон, мистер Филпотт, — твердо сказал Уилл. — Это решит проблему.
   Филпотт еще немного поворчал, но потом сдался.
   — Какие два ящика будут отправлены таким способом, мисс Боннер?
   — Вот эти, — ответила она, указывая на две коробки, стоявшие у самых рельсов. — В них ничего нет, кроме постельного белья, — так что ничего не разобьется. Не знаю, как мне отблагодарить вас, Уилл.
   — Вот что, мисс Боннер. Сейчас время ленча, — сказал он. — Вы бы не согласились перекусить со мной? Я понимаю, что это не ленч в «Паровозном депо», но еда у Мейбл немного лучше, чем на станции.
   Приглашение Уилла удивило Рейчел. Она была уверена, что все считают ее женщиной Эвелла Рэнкина. Но именно это обстоятельство и побудило ее принять приглашение. В конце концов, раз он все знает, то в их отношениях не может быть никакой двусмысленности.