Мэй Джулиан. Золотой торквес

   — Что случилось? Я не понимаю, почему Стейн и Эйкен пошли за старухой?
   «Терпение, моя названая сестренка, я объясню…»
   — Создательница Королей! — Брайан тупо уставился на обеих женщин, затем нетвердой рукой поднял свой алмазноглазый золотолицый кубок-череп. — Мейвар — Создательница Королей — так называл ее Крейн. Чертова легенда! Чертов мир! Сланшл! Да здравствует король! — Вылив содержимое кубка себе в глотку, он рухнул на стол.
   — Я думаю, — заявила Элизабет, — праздник закончен.

4

   Королева Нантусвель и трое ее отпрысков гуляли по саду; поскольку воздух был еще по-утреннему прохладен, коронованная особа предусмотрительно кутала в накидку себя и свой страх.
   Нантусвель сорвала цветок жимолости и сделала приглашающий жест. На цветок опустилась колибри, ее радужное оперение сверкнуло в солнечных лучах. Она напилась нектара и претерпела изучающее проникновение королевы в свой птичий мозг. Когда оно закончилось, птичка, жужжа, помельтешила немного перед лицом Нантусвель, затем юркнула в листву лимонного дерева.
   — Смотри, мама, — предупредил Имидол, — колибри коварны. Не успеешь моргнуть, как вопьется в глаз, едва почует угрозу. Нам не следовало выпускать их из клетки.
   — Но я люблю их, — возразила королева и со смехом отбросила цветок. — Они это знают и никогда не причинят мне зла.
   На ней было бледно-голубое платье. Огненно-рыжие волосы заплетены в косу и уложены вокруг головы в виде короны.
   — Ты слишком доверчива, — заметил Куллукет.
   Остальные двое только того и ждали.
   Имидол, младший и самый агрессивный, ворвался к ней в мозг со всей метапринудительной силой своей натуры.
   «Даже внешне безобидные создания могут быть опасны. Возьми хоть женщин! Загнанные в угол, они порой потрясают нас яростными психическими вспышками как раз тогда, когда мы ждем от них мягкой уступчивости.»
   — Новая женщина, активная… не нравится она мне, — вставила Риганона.
   Куллукет взял мать под руку и повел по широким ступеням на лужайку, окруженную цветущим кустарником. На середине лужайки стоял небольшой мраморный павильон.
   — Присядем здесь, мама. Надо все обсудить, дело не терпит.
   — Да, наверное, ты прав, — вздохнула Нантусвель.
   Куллукет ободряюще улыбнулся, и мать ответила ему полным любви взглядом. Из троих взрослых детей он больше всего похож на нее: те же широко расставленные сапфировые глаза, тот же высокий лоб. Но, несмотря на красоту, незаурядные корректирующие способности и кровное родство, братья и сестры редко прибегают к его советам. Может, правду говорят, что Куллукет слишком рьяно изучает природу боли?
   — Но ведь мы, наша семья, конечно же, не выпустим из-под контроля Элизабет, невзирая на всю ее силу, — сказала Нантусвель. — Когда она познакомится с нашими обычаями, то наверняка воссоединится с нами. С ее стороны это было бы вполне разумно.
   «О мама, не будь так легковерна. Беда с тобой!»
   «Закройся, Кулл! Подслушивают!»
   «Ими, прогони отсюда садовников. Рига, покажи хоть ты ей!»
   — Нечего шептаться за моей головой! — упрекнула их королева. — Ох уж эти мне умственные плутни… Я же учила вас, дорогие мои. Выкладывайте все по порядку.
   Медиум Риганона поднялась с мраморной скамьи и стала расхаживать взад-вперед, стараясь не встречаться накоротке с флюидами матери.
   — Сегодня рано утром, как и было запланировано, я наблюдала за пробуждением Элизабет. В полусне барьеры размыты и человеческий мозг наиболее уязвим, поэтому в него можно проникнуть незаметно. Я не доверила эту задачу Куллукету, я взяла ее на себя, поскольку мое сочетание экстрасенсорных и корректирующих способностей, пожалуй, наиболее совместимо с ее собственным и ей труднее было бы меня выследить… По-моему, мне удалось выполнить задуманное. Я наблюдала за ее размышлениями о вчерашнем ужине и за реакцией на то, что у нее из комнаты исчезли шар, наполненный горячим воздухом, и другие средства самосохранения. Итак, по поводу первых… Элизабет смотрит на простую культуру тану свысока. Наши обычаи кажутся ей варварскими, умственные построения — наивными, а мораль — несовместимой с традиционной моногамией и сублимацией, принятыми в метапсихической элите Галактического Содружества. Она нас презирает и никогда по своей воле с нами не подружится. Роль супруги монарха ей кажется отвратительной. В ее мотивации было нечто более глубокое, в чем я не разобралась, но в своем неприятии она тверда и однозначна. Она ни за что не подчинится новой генетической схеме, выдвинутой Гомнолом. Что до пропажи снаряжения, необходимого ей для побега, то, несмотря ни на что, она надеется сбежать из Мюрии и примкнуть к первобытным.
   «О благословенное облегчение! — подумала Нантусвель. — Дети мои, лучше и быть не может! Я боялась, что она пожелает стать королевой. А я… хоть и с опозданием, разделю судьбу Боанды и Анеар-Йа.»
   «Никогда!» — прошелестели хором три разума.
   «Любимые мои детки, цветы моего многочисленного потомства!» — воскликнула королева, заключив в объятия своих детей.
   — И все же не стоит обольщаться, — сказал вслух Куллукет. — Пускай у нее нет никаких амбиций, но тем не менее Элизабет — угроза нашему племени. Сегодня я вышел на телепатическую связь с Ноданном, и он со мной согласился. Наш благородный брат, даже несмотря на его изъян, — всеми признанный наследник Тагдала. Под его эгидой мы расширим свою власть. Но у нас нет ни малейшей надежды добиться преобладания над действующей метапсихикой потомства, которое породят Тагдал и Элизабет. Можете быть уверены, что Гомнол это сознает.
   Дознаватель начертил на полу две генетические диаграммы.
   — Первая диаграмма показывает потомство Элизабет в случае ее гомозиготности, — пояснил он. — Грег-Даннет утверждает, что тогда метапсихическая активность окажется соматической доминантой.
   — То есть все дети будут метапсихически активны! — в отчаянии воскликнула Нантусвель.
   — Вторая диаграмма предполагает, что метапсихическая активность содержится у Элизабет лишь в одной аллели. Тогда половина ее потомства будет активна. Это в первом поколении, в следующем активны будут трое из четырех. Если же они будут вступать в единокровные браки, то уже третье поколение станет для тану таким грозным соперником, что, боюсь, и торквесы нам не помогут!
   «Инцест?» — внутренне ужаснулась Риганона.
   Куллукет принужденно улыбнулся сестре.
   — Схема принадлежит Гомнолу. По-моему, он никогда не проявлял чрезмерной щепетильности в отношении наших табу… А отец стареет и все более подвержен человеческим порокам гнусного лорда.
   Четыре разума помедлили, пытаясь стереть воспоминание о былом позоре. Выскочка-пришелец — глава Гильдии Принудителей! У бедного старого Лейра не было ни одного шанса победить.
   — Хорошо хоть, что этот скот бесплоден! — Ненависть юного Имидола выплескивалась через край. — А то, чего доброго, сам бы польстился на Элизабет. И надо же так осквернить наше священное знамя!..
   «Мы отвлеклись от темы разговора, брат.»
   — Куллукет прав, — заметила Нантусвель. — Надо решить, что делать с Элизабет.
   ПЕРСПЕКТИВЫ. Красный воздушный шар удаляется к востоку от Авена, через Глубокую лагуну к острову Керсик… Судно, управляемое Длинным Джоном или даже самой Элизабет, плывет на юг к Африке… Женщина в красном комбинезоне с эскортом рамапитеков пешком пробирается на запад по высокому хребту Авенского полуострова в пустынную Иберию…
   ДЕЙСТВИЯ. Люди, верные скорее королю, чем его потомству, быстро отслеживают воздушный шар… Удирающее судно еще легче настичь при содействии тех же самых людей на паруснике, погоняемом психокинетическим ветром. Пешая беглянка усложняет задачу, но далеко ли может она убежать, когда все города и деревни подняты на ноги, а до Испании добираться более четырехсот километров. Элизабет придется обогнуть большой город Афалию у оконечности полуострова, избежать встречи с Летучей Охотой и размещенными в городе силами безопасности. Но даже если она доберется до Каталонской пустыни…
   — …То будет вне досягаемости Тагдала и нашей, — подхватил Куллукет.
   — Зато рискует попасться в лапы фирвулагам или даже Минанану Еретику, не ведая, что он — зверь пострашнее нас.
   — И каково же будет наше решение? — с жалостью спросила королева.
   — Ее необходимо умертвить, — заявил Имидол. — Это единственный выход. Уничтожить не только разум, но и тело, чтобы у Гомнола не было надежды использовать ее яичники для своих порочных начинаний.
   Маленькие темно-зеленые вьюрки щебетали в ветвях лимонных деревьев. Ветер с Горы Героев, нависавшей над Мюрией, стихал, и становилось жарко. Королева протянула унизанный кольцами палец к маленькому паучку, спускавшемуся с крыши павильона. Паутина его раскачивалась, увлекая насекомое прямо на ноготь Нантусвель, куда он и сел, перебирая передними ножками в воздухе. Королева с интересом наблюдала за извивами его коварного ума.
   — Едва ли это будет легко, — наконец возразила она. — Мы не знаем, чего ждать от такой особы. Ее средства защиты и нападения неизвестны. А если услать ее куда-нибудь подальше, то она будет только благодарна и не станет нам вредить.
   Паучок продолжил свой путь, стартовав с пальца королевы в направлении куста ремонтантной розы. Ешь тлю, маленький убийца, чтобы розы могли цвести.
   — Элизабет сильна только как целитель и экстрасенс. Остальными ее метаспособностями можно пренебречь. Она неспособна конкретизировать иллюзии и собирать в пучок психическую энергию. Правда, у нее есть слабо выраженный фактор психокинеза, но в самообороне и нападении он бесполезен. Принудительной силы тоже никакой, зато целительная развита до невероятной степени.
   Имидол послал брату иронический импульс.
   «Ну да, кому, как не тебе, Дознавателю, знать, насколько развращенный ум целителя способен ко всякого рода гнусным проделкам.»
   «Ими, сейчас не время для подковырок!» — одернула его Риганона, а вслух сказала:
   — После Мятежа Галактическое Содружество наложило строгие ограничения на метафункции высшего порядка. И не только из соображений этики; их власти опасаются вообще всякого проявления мании величия, что я ясно видела во время обследования. Элизабет не может нанести вред чувствительному разуму, разве что ей придется встать на защиту своих соплеменников.
   Все на несколько секунд замолчали, чтобы осмыслить услышанное.
   — Это нам на руку, — продолжал размышлять вслух Куллукет. — Все упирается во время… Думаю, лучше всего было бы принудить ее к саморазрушению. Ты согласна, моя ясновидящая сестра?
   — Ее эмоциональная аура окрашена в темно-серые тона. Она чувствует себя одинокой, как будто потеряла близкого человека.
   «Так оно и есть», — последовала мысленная реплика сердобольной матери.
   — Мы с Куллом обмозгуем оптимальный вариант принуждения, — отрывисто бросил Имидол. — Возможно, понадобится совместное волевое усилие ста девяти членов нашего клана, находящихся в данный момент в Мюрии. Если этого окажется недостаточно, то отложим до Великой Битвы, когда прибудут остальные.
   — И все-таки нельзя полагаться только на принудительные меры, — заявил Куллукет. — Я хотел бы еще подумать… и посоветоваться с Поданном: может быть, ему придет в голову, как лучше с ней расправиться.
   — Тагдал ничего не должен знать, — предупредила королева.
   «И Гомнол тоже», — про себя добавил Куллукет.
   — Какое-то время у нас есть, — успокоила их Риганона. — Если помните, Элизабет проходит выучку у Бреды. К неофитке… да и к Бреде тоже… никто не посмеет подступиться, даже король.
   В мозгу у них замаячил таинственный образ Супруги Корабля — хранительницы изгнанников, самой старой, самой могущественной и самой мудрой из них всех. Но теперь Бреда почти не вмешивается в дела земного королевства. Когда король объявил, что Элизабет будет обучаться у Супруги Корабля, тану были огорошены.
   — Бреда! — Имидол брезгливо сморщился, выказывая презрение молодости к почтенным сединам. — Она не считает нужным хранить лояльность нашему роду, и все же угроза настолько очевидна, что если бы мы обратились к Супруге Корабля…
   Риганона невесело засмеялась.
   — Ты действительно веришь, что Бреда не в курсе? Да она все видит из своей комнаты без дверей. Вполне вероятно, она и приказала отцу послать к ней эту женщину!
   — Ну и ладно! — тряхнул головой Куллукет. — Пусть двуликая пока берет Элизабет к себе. А после обучения мы уж как-нибудь заграбастаем эту суку. Элизабет не бывать на твоем месте, мама.
   «Никогда, никогда!» — мысленно откликнулись остальные двое.
   — Бедная женщина! — Королева встала и направилась к выходу из павильона, чувствуя настоятельную необходимость уединиться в прохладных покоях дворца. — Мне так ее жаль. Если б только был какой-нибудь иной выход!
   — Иного выхода нет, — отрезал Имидол. Он подал матери руку, гордо выступая в своем великолепном облачении Гильдии Принудителей.
   Все четверо двинулись по аллее сада к дворцу.
   За их спинами в зелени розового куста паучок высасывал жизненные соки из тли. Когда на него с высоты камнем рухнул вьюрок, удирать было уже поздно.

5

   — Нет, что вы, Брайан, разумеется, не серебряный, а золотой!
   Высокий, пронзительный голос Агмола, диссонирующий со столь мощным телосложением, перекрывал гомон рыночной площади, заставляя торговцев и покупателей испуганно оборачиваться. Правда, на рынке было не так уж много народу, в основном женщины. То тут, то там стройная фигура леди из племени тану в сопровождении свиты серых и рамапитеков, несущих за ней покупки и прикрывающих ее от солнца, склонялась над продукцией какого-нибудь бродячего ювелира или стеклодува. Временами на солнце сверкал серебряный торквес, но большинство сновавших по рынку были домоправители и лакеи в ливреях благородных домов. Все они либо носили серые торквесы, либо вовсе не имели никаких и занимались покупкой провизии, цветов, живой птицы, скота и прочих товаров, обильно представленных как на открытых прилавках, так и в маленьких лавчонках, что выстроились по краям торговой площади.
   — Мы с Крейном это уже обсуждали, — терпеливо возражал Брайан. — Мне не нужен никакой торквес.
   Он остановился у прилавка, заваленного всякой всячиной двадцать второго века: шкафчиками для посуды, баночками от косметических кремов, истрепанными книгами, поношенной одеждой, разбитыми музыкальными инструментами, вышедшими из строя хронометрами и диктофонами, различными изделиями из небьющегося стекла.
   — Я так или иначе обязан помогать вам в работе. — Агмол окинул взглядом диковинки Блошиного рынка, так заинтересовавшие Брайана. — Это все барахло. Самые ценные вещи из вашей эры продаются только по специальной лицензии. Но есть, конечно, и черный рынок.
   — Угу, — отозвался Брайан и двинулся дальше.
   Агмол продолжал развивать свою тему.
   — В золотых торквесах не предусмотрены принудительные и карающие элементы. В вашем случае, поскольку, как я понял, ваш метапотенциал весьма незначителен, торквес просто стимулировал бы телепатические способности, имеющиеся у каждого человека, и позволил бы вам общаться с нами на умственном уровне. Подумайте об экономии времени! И о семантических перспективах! Вы не упустите ни одного нюанса в своем культурном погружении. Масштаб вашего анализа в значительной мере расширится, и у вас будет меньше возможностей впасть в субъективизм…
   Торговец в сомбреро размахивал перед ними вертелом с насаженными на него зажаренными птичками.
   — Жаворонков не желаете, сиятельные господа? С фирменным техасским соусом чиле!
   — Попкорн! — скрипела старуха за соседним прилавком. — Кукуруза нового тетраплоидного урожая! Пальчики оближете!
   — Трюфели из Перигора кончаются! Не упустите случай, господа!
   — Розовое масло! Апельсиновая туалетная вода! Только для вас, ваша светлость, редчайший флакон четыре тысячи семьсот одиннадцатого года!
   — Фальшивка! — скривился Агмол. — Этих мошенников надо наконец призвать к порядку… Так вот, имея торквес…
   — Я могу работать только в условиях полной свободы, — перебил Брайан, изо всех сил пытаясь скрыть раздражение.
   Агмол примирительно пожал плечами и повел своего спутника к зданию на теневой стороне площади. «Кондитерская — Закусочная — Кафе», — гласила вывеска.
   Толпа почтительно расступилась перед ними. На украшенной благоухающими цветами террасе стояли столики. Рамапитек в клетчатой красной с белым тунике засеменил к ним, раскланялся, пригласил за столик. Агмол, отдуваясь, опустился в плетеное кресло.
   — Фу, какая жара! Надеюсь, Брайан, дальнейшие исследования не будут так утомительны. Я все еще не очухался после вчерашнего. Удивляюсь, как вам удается сохранять такой бодрый вид.
   Рамапитек в мгновение ока поставил перед ними две чашки кофе и поднос с пирожными. Брайан выбрал себе одно.
   — Я принял пилюлю. Мы тоже долго мучились, но в последние годы изобрели превосходное средство от похмелья. У меня в рюкзаке целый запас таких пилюлек. Жаль, с собой не захватил.
   — Так ведь и я о том же! — простонал Агмол. — Будь у вас торквес, вы бы почувствовали, как мне плохо, и незачем было бы тратить столько слов. — Он залпом осушил чашку, и рамапитек тут же ее наполнил. — Видите, как быстро этот пигмей уловил мое желание? А ваш кофе, пока вы соберетесь его пить, остынет. Попробуйте тогда объяснить ему словами! Рамапитеки слов не понимают, с ними только так: «давай, пошел». Тем, у кого нет торквесов, приходится прибегать к языку жестов, а он эффективен, только когда дело касается простейших команд.
   Брайан молча кивнул, уплетая пирожное. Таких он не пробовал даже в кондитерских Вены. С легким удивлением он отметил, что внутреннее помещение закусочной набито битком.
   — Насколько я понял, золотой торквес не снимается, и, говорят, есть случаи несовместимости. Уж извините, Агмол, я не хочу рисковать своим здоровьем. И вообще, не вижу, каким образом мой статус может помешать исследованиям. В Галактическом Содружестве я и без метафункций считался компетентным специалистом, как и большинство моих коллег. Для достоверного анализа необходимы лишь надежные источники информации.
   Глаза тану воровато забегали.
   — М-м-да. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы обеспечить их вам. Мой властительный отец отдал по этому поводу четкие распоряжения.
   Брайан старался быть как можно тактичнее в формулировках.
   — Боюсь, что некоторые выводы заденут вас за живое. В подобном исследовании этого не избежать. Даже поверхностные наблюдения выявляют глубокое несоответствие наших культур.
   — Мы готовы к нелицеприятным оценкам. Я лишь хочу сказать, что работу можно было бы облегчить, переведя ее на мыслительную платформу. Слова слишком тяжеловесны.
   Он выпил еще одну чашку кофе, зажмурился, провел пальцами по золотому торквесу. Как правило, тану мужского пола отличались некой трансцендентной красотой; Агмол же являл собой разительное исключение. Нос его напоминал какую-то странную нашлепку, а губы в обрамлении короткой обкромсанной бороды цвета ржавчины были слишком красны и мясисты. Сходство с королем наблюдалось лишь в глубоко посаженных изумрудных глазах, сейчас, к сожалению, подернутых сетью мелких кроваво-красных сосудиков. Спасаясь от жары, он вырядился в короткий камзол без рукавов, бело-голубой с серебром
   — геральдические цвета Гильдии Творцов. Руки и ноги его покрывала густая и жесткая рыжевато-коричневая поросль.
   — Бесполезно, ничего не помогает. — Агмол постучал себя по лбу костяшками пальцев. — Сливянка мстит за себя. Вы мне дадите про запас одну-две пилюли, старина?
   — Разумеется. А в своем исследовании постараюсь быть возможно более беспристрастным. Вероятно, при настоящем положении вещей работа займет немного больше времени, и все же, думаю, мы с вами поладим.
   — Со мной можете говорить напрямик. — Агмол сокрушенно поцокал языком. — Я не столь чувствителен, как мои собратья.
   — Что вы имеете в виду?
   — Ну, во-первых, помогать вам — мой долг и большая честь. А во-вторых, поскольку я полукровка, кожа у меня гораздо толще, чем у м-м-м… коренных представителей секты изгоев.
   — Вы — сын женщины?
   Агмол импульсом отпустил рамапитека и откинулся на стуле.
   — Она носила серебряный торквес. И была скульптором из Уэссекса. Я унаследовал ее латентность и творческую энергию. Но она была слишком эмоциональна, чтобы долго прожить на Многоцветной Земле. Я — ее единственный ребенок.
   — А если начистоту, в вашем обществе существует предубеждение против потомства смешанных браков?
   — Да, что есть, то есть. — Агмол нахмурился, затем тряхнул головой. — Черт бы их побрал… эти слова! Старожилы нас презирают, но их презрение окрашено побочными чувствами. Тела наши не столь совершенны по форме, зато физически мы сильнее. Большинство чистокровных тану не умеют плавать, а мы чувствуем себя в воде как рыбы. К тому же гибриды весьма плодовиты, хотя у чистокровных либидо более ярко выражено. А еще мы с меньшей вероятностью порождаем фирвулагов и «черных торквесов»… — У него вырвался натужный смешок. — Понимаете, Брайан, гибриды являются усовершенствованными экземплярами оригинальной модели, потому нас и недолюбливают.
   Не находя, что сказать, антрополог глубокомысленно хмыкнул.
   — Как вы можете заметить, внешне я почти ничем не отличаюсь от чистокровного тану: светлые волосы и кожа, типичные светочувствительные глаза, удлиненный торс, очень тонкие конечности. А вот растительность на теле — это уже человеческое наследство, как и более крепкий костяк и мускулатура. Немногие чистокровные тану могут похвастаться развитыми мышцами… Даже король, даже наши герои. Там, в родной галактике тану, могучее телосложение вообще считалось анахронизмом, рудиментом грубого происхождения расы.
   — Однако же изгнанная секта намеревается возродить наследственность — вот что любопытно.
   Подбежал рамапитек, промокнул Агмолу вспотевший лоб чистой салфеткой. «Да, — подумал Брайан, — какая жалость, что я оставил алдетокс во дворце!»
   — Видите ли, друг мой, старожилам нелегко смириться с тем, что человеческие гены оптимизируют их выживание на Земле. Физическая сила гибридов их оскорбляет. Они очень горды и — как это ни абсурдно — даже побаиваются нас, полукровок.
   — Такие умонастроения нередки и в нашей эре. — Брайан проглотил последний кусочек пирожного и допил кофе. — Мы отсюда сразу отправимся к лорду Гомнолу?
   Агмол усмехнулся и тронул свой золотой обруч.
   — Вот вам еще преимущество торквеса! Одну минуту!
   Потомок обезьяны с умными грустными глазами неподвижно стоял у стола. Пока Агмол объяснялся с кем-то по телепатической связи, Брайан порылся в карманах в поисках выданных ему накануне мелких монет и, вытащив горсть, протянул на ладони официанту. Пальцы рамапитека лениво выудили две серебряные. «Может, чаевые здесь давать не принято?» — спросил себя Брайан, оглядываясь по сторонам. За столиками не было ни единого посетителя без торквеса. Голошеим, видно, приходится довольствоваться залом самообслуживания, где на крайний случай есть кому принять словесный заказ.
   — Хорошие новости, коллега! — воскликнул Агмол. — Лорд Гомнол свободен и готов лично показать вам свои лаборатории! О, вы, я вижу, расплатились. Позвольте все-таки мне…
   Рамапитек издал радостный вопль и зашлепал губами от удовольствия.
   — Интеллектуальная щедрость, Брайан.
   — Мне следовало бы догадаться.

 
   Агмол нанял экипаж, и они поехали по широким бульварам мимо лавчонок и чистеньких домиков на северную окраину города, где размещалась Гильдия Принудителей. В окраинных постройках Мюрии не было и намека на стиль эпохи Тюдоров: все дома здесь отличались классической строгостью линий, почти дорическим стилем. Белые и пастельных тонов массивы оттеняла пышная растительность, за которой заботливо ухаживали вездесущие рамапитеки. Человеческие обитатели столицы — ремесленники, торговцы, военные, чиновники — выглядели сытыми и процветающими. Отбросами общества были, пожалуй, нищие на рынке, погонщики и путешественники, прибывшие из провинции, но и они со временем могли приобрести должную респектабельность. Брайан не заметил никаких следов эпидемий, лишений или плохого обращения с людьми, не имеющими торквесов. По крайней мере, на первый взгляд в Мюрии царила полная идиллия. Агмол сообщил, что общая численность постоянного населения сравнительно невелика: около четырех тысяч тану, несколько сотен людей, носящих золотые торквесы, около тысячи серебряных, тысяч пять серых и шесть или семь тысяч голошеих. Рамапитеки превышали человеческое население по меньшей мере втрое.
   — Каждый, в ком течет кровь гуманоида, именуется тану, — объяснял дюжий социолог. — Официально никакой расовой дискриминации нет. И, естественно, человек в золотом торквесе приравнивается к тану. Во всяком случае, теоретически.
   Брайан подавил усмешку.
   — Очевидно, поэтому вы так настаиваете, чтобы я надел торквес. Братия голошеих, судя по всему, считается деклассированным элементом. Вы заметили, как рыночные торговцы на меня косились?
   — Любой уважаемый гражданин знает, кто вы такой, — заявил Агмол, напуская на себя чопорность. — Остальные не в счет.