— И ты думаешь, он победит?
— Полагаю, да.
— И потопит тот корабль?
— Наверняка.
— А команда пойдет на дно?
— Если хватит времени, Ян позволит им спустить шлюпки и плоты.
— Он всегда так делает?
— Если обстоятельства позволяют.
— И все только для того, чтобы раздобыть для меня образ Мадонны?
— Похоже, что на этот раз так.
— В таком случае он ещё больший мерзавец, чем я могла представить.
Шевалье де Бельмон выказал некоторое удивление. Вывод, сделанный из его собственных слов, показался ему не слишком логичным.
— Некоторые считают его человеком со слишком мягким сердцем, — заметил он. — Или ты полагаешь, что Рамирес удовлетворился бы потоплением «Зефира», удайся ему это, и смотрел бы спокойно, как мы спускаем шлюпки? Могу побиться об заклад на все, что имею, что он угостил бы каждую из наших шлюпок двенадцатифунтовым ядром и повторял бы это приветствие до тех пор, пока хоть одна доска держалась бы на поверхности.
— Бласко не атаковал бы ни один корабль, чтобы раздобыть образ Мадонны, — гневно возразила она. — Не проливал бы кровь из-за такой ерунды.
Ричард рассмеялся.
— Даже если бы речь шла про образ Мадонны для тебя, — заметил он. — Я его понимаю! У тебя рассудительный жених, сеньорита. Но я полагаю, что на твоем месте предпочел бы Мартена.
— Ничего ты не понимаешь! — разгневанно топнула она ногой. — Твой Мартен — обычный разбойник. Чтобы хоть как — то оправдать свое пиратство и преступления, он ссылается на меня; я буду причиной этого нападения, я и моя просьба образа Мадонны! Что за вероломство!
— В самом деле, что за вероломство! — повторил Бельмон, проницательно глядя на нее. — Ты наверняка просила его купить этот образ при удобном случае на какой-нибудь ярмарке в Артуа или во Фландрии…
— Ни о чем я его не просила! — ударила она ладонью по столу.
Бельмон понимающе покивал и вполголоса добавил:
— Это я и сам догадался.
Они могли бы поругаться окончательно, не призови их на палубу суматоха, вызванная постановкой парусов. Прошло все быстро и ловко, и «Зефир» тут же ответил забурлившей у носа волной и помчался вперед, оставляя за кормой вспененную борозду, за которой уже не поспевал испанский галеон.
— Убегаешь, — шепнула Мария Франческа, стоя за плечами Мартена.
Правда, в тоне её было на сей раз больше удивления, чем насмешки. Только он все равно на неё даже не взглянул — целиком был поглощен задуманным маневром и его рассчетом. Обернулся, но лишь для того, чтобы убедиться, как быстро исчезнет из виду галеон. Напрягая взгляд, ещё разглядел вначале нечеткий контур его парусов, потом только светлое пятно на фоне мрака, и наконец не видел уже ничего.
— Иди на нос, — хриплым шепотом бросил он Ричарду. — Через пару минут мы развернемся оверштаг. Нужно будет перебрасопить реи.
Бельмон кивнул и, минуя сеньориту де Визелла, бросил на неё короткий многозначительный взгляд.
— Начинаем, Мария, — сказал он вполголоса. — Теперь держись.
Она не ответила, лишь презрительно и надменно надула губы.
— Паруса и мачты, — говорил Мартен главному боцману Поцехе. — Мачты и паруса, Томаш. Так как тогда под Ойрас, когда мы высаживали на берег двоих португальцев — отца с дочерью, помнишь? Тех, которые отплатили нам предательством. Твой залп спас тогда «Зефир». Это был лучший залп всем бортом, который мне приходилось видеть. Хочу, чтобы ты сейчас сделал то же самое.
Поцеха понимающе кивнул.
— Хорошо, капитан.
— Стоять к повороту, — бросил Мартен Ворсту.
— К повороту стоять! — повторили в три голоса у мачт.
«Зефир» летел сквозь тьму под свежим северо-восточным ветром, который гнал по небу стаи облаков, заслоняя звезды. Бурун выбивался из-под носа и опадал с монотонным шумом и плеском в море. Палуба вздымалась и опускалась, словно от глубокого спокойного дыхания.
— На брасы! — вполголоса скомандовал Мартен. — Выбирай!
Сам он стал у штурвала, вслушиваясь в тихие команды старших боцманов у мачт. Мария Франческа следила, как рулевое колесо вращается между его ладонями, замедляет ход, останавливается, вращается снова. Ощутила, как палуба наклоняется в противоположную сторону, и вдруг услышала наверху словно громкий вздох — как ей показалось, из лона мчавшихся там туч. Реи развернулись, паруса наполнились ветром и напряглись, а корабль поклонился ветру и выровнялся, чтобы вновь прибавить ход.
— Так держать, — донеслось сквозь шум воды и свист ветра в такелаже.
— Так держать, — долетело словно эхо от фокмачты.
Теперь они мчались назад, описывая широкий полукруг. Где-то перед ними, вправо и наискосок, плыл испанский галеон, но наверное только Мартен мог определить место, где тот находился в этот момент. Ночь была темна, облака гасили слабый свет мерцающих звезд, море чернело, словно покрытое слоем сажи, без малейшего отблеска.
Минуты проходили в молчании, которое, казалось, длится уже много часов, напряженное, чуткое, терпеливое, распростертое от носа до кормы, словно огромный черный кот.
Сеньорита де Визелла испытала дрожь первобытного страха. Палуба словно вымерла. Ни одна фигура, ни одна тень на ней не шевелилась; не слышно было ни голоса, ни единого шепота. Только совсем рядом высокая плечистая фигура Мартена у руля покачивалась с боку на бок, взад-вперед, в такт покачиваниям корабля, что создавало впечатление, что стоит там не живой человек, а какое-то нематериальное явление, легкое и гибкое, поддающееся порывам ветра. Мария вглядывалась в этот призрак широко открытыми глазами с таким напряжением, что минутами у неё кружилась голова. Стояла так близко, что могла его коснуться, вытянув руку, но совсем не ощущала его присутствия, словно дух Мартена оставил свою телесную оболочку и кружил где — то вдали от «Зефира», там, где во тьме, вслепую, под всеми парусами мчался испанский галеон.
« — Он его видит, — думала сеньорита. — Он там. Следит за ним и знает о каждом его движении. Не может быть, чтобы он не пользовался при этом колдовством. Но и Пресвятая Дева должна знать об этом. Почему же она позволяет эти дьявольские штучки? Почему не обратит его в камень? Ведь речь тут идет о её святом образе! О ней самой!»
Какая-то волна покрупнее подобралась сбоку под корму, палуба вздыбилась и рухнула в пропасть. Сеньорита инстинктивно вытянула руку, чтобы удержать равновесие, и схватилась за плечо Мартена — до невозможности материальное, теплое, сильное плечо с гладкой кожей, вовсе не похожее наощупь на плечо призрака или оборотня.
— Ох! — тихонько вскрикнула она и убрала руку.
Заметила его лицо, но миг обращенное к ней, и блеснувшие в улыбке зубы.
— Мы сейчас минуем их, — шепнул он.
Эта короткая реплика рассеяла её былые опасения: Мартен был тут, весь целиком, вместе со своей душой, с его задором, бодрым взглядом и голосом.
— Откуда ты знаешь, где они? — спросила она.
— Из простого расчета скоростей галеона и «Зефира», тихонько ответил он. — А ещё по величине радиуса дуги, которую мы описали.
Она не совсем поняла его объяснения, но кивнула. Явно никакими чудесами тут и не пахло.
Через минуту — другую Мартен вновь велел перебрасопить реи, выполнил ещё один поворот и теперь они плыли с ветром в бакштаг, как тогда, когда галеон был у них за кормой. Но сейчас он их опережал. Высматривая в темноте его паруса, Ян уже не проронил с ней ни слова.
Мария Франческа тоже молчала, силясь проникнуть взором сквозь черную заслону ночи. Различить она ничего не могла, даже тогда, когда ей показалось, что Мартен что-то буркнул под нос и тихонько рассмеялся, а потом начал медленно перехватывать рукоятки штурвала.
Миновала ещё четверть часа, прежде чем она заметила то, что он видел уже давно: прямо по носу маячило во мраке светлое пятно. Они медленно приближались к нему, так что наконец можно стало различить трапецеидальную форму парусов, распростертых над темной массой корпуса, потом высокую кормовую надстройку, потом даже мачту с кольцами марсов и сеть вантов с перекладинами, бегущих от них к бортам корабля.
« — Крикни я, они бы меня услышали», — подумала Мария Франческа.
Но она прекрасно знала, что никогда не решится на предостерегающий окрик. Не смогла бы, пожалуй, извлечь ни звука из сдавленного горла, и к тому же страшное, непреодолимое любопытство к тому, что должно было произойти, взяло верх над всеми её чувствами.
Тем временем «Зефир» незначительно отклонялся влево, разворачиваясь правым бортом к галеону, и одновременно расстояние между ними сократилось до каких-нибудь шестисот ярдов. Казалось, кто-нибудь из испанской команды в любую минуту должен был их заметить, но там упорно всматривались вперед по курсу, и никому не пришло в голову, что противник мог вдруг оказаться позади, за их кормой.
И тут ослепительная оранжевая молния распорола мрак, высветив на миг галеон, его наклонные мачты, большие брюхатые паруса и два ряда орудийных жерл, торчащих из портов на обеих артиллерийских палубах. Раздался продолжительный, оглушающий гул залпа, и одновременно «Зефир» подался влево, словно от удара, нанесенного в его борт сказочным морским чудовищем. Потом тьма вновь сомкнулась над морем, ещё больше сгустившись от дыма, а оттуда, где только что был галеон, долетел треск валящихся мачт и рей, крики ярости и тревоги, и наконец одинокий удар корабельной рынды, который брякнул глухо и коротко, словно бронзовый колокол треснул от удара ядра.
Мария Франческа вскочила на ноги — неожиданное сотрясение швырнуло её на доски палубы. Первым чувством, которое она испытала, поняв, что произошло, были гнев и стыд. У неё мелькнула было мысль, что Ян не предупредил её о залпе всем бортом, чтобы над ней посмеяться. Но её она тут же отбросила: он на неё даже не смотрел, и наверняка не заметил, как она упала. Рукоятки рулевого колеса скользили между его ладонями, «Зефир» поворачивал вправо за кормой галеона, Ян стоял на широко расставленных ногах и смотрел прямо перед собой.
Сеньорита тоже взглянула в ту сторону. Испанский корабль совершенно потерял ход: его бизань-мачту просто смело с палубы, а центральная и средняя образовали на носу хаос расщепленного дерева, хлопавшего обрывками парусов. Оголенный корпус раскачивался с боку на бок, дрейфуя бортом к волне. Тут и там среди разбитых надстроек и остатков такелажа занималось пламя начавшегося пожара, а у борта клубилась толпа моряков, силящихся спустить шлюпки и в панике дерущихся за места.
Тут Мартен прокричал:
— Верхние паруса долой!
— Трави фалы! — пронеслось по мачтам. — Выбирай гитовы!
И через минуту:
— Трави шкоты! Гордени трави! Выбирай! Живо!
Паруса трепетали на ветру, спускались вниз, команды разносились от носа до кормы, раз за разом звучали пронзительные свистки боцманов, «Зефир» замедлял ход, разворачивался, дрейфовал боком, метясь своим левым бортом к правому борту галеона. Когда подошли вплотную, с его марсов громыхнуло несколько выстрелов, а Мартен передал штурвал в руки боцмана, который вынырнул рядом из тьмы.
— Сдавайтесь! — прокричал он по-испански. — Я дарю вам жизнь!
В этот миг на носу галеона полыхнуло пламя — занялись паруса фокмачты. В багровом зареве огня стала видна выстроившаяся вдоль борта «Зефира» двойная шеренга аркебузеров с тлеющими фитилями и стволами, наведенными в толпу испанских матросов. Несколько человек уже ждали наготове, держа длинные багры и канаты с крюками, чтобы с их помощью сцепиться с галеоном. Абордажная партия с топорами и ножами стояла на шкафуте, готовая ринуться в рукопашную схватку и взять штурмом пылающие останки «Сант Яго».
Но штурм оказался ненужным. Испанский капитан умирал, раздавленный обломками бизаньмачты, два его помощника погибли от залпа «Зефира», начальник артиллерии был ранен в живот и потерял сознание, а младшие офицеры, командующие мушкетерами, совершенно потеряли голову и всякое желание организовать хоть какой-то отпор. Несколько белых платков уже развевались на палубе галеона.
Сеньорита де Визелла повернулась к ним спиной, а её свежие, красные губки искривила презрительная гримаса. Она решила, что если бы Мартен решил потопить этот корабль вместе с экипажем, не сказала бы ни слова в их защиту.
ГЛАВА XIII
— Полагаю, да.
— И потопит тот корабль?
— Наверняка.
— А команда пойдет на дно?
— Если хватит времени, Ян позволит им спустить шлюпки и плоты.
— Он всегда так делает?
— Если обстоятельства позволяют.
— И все только для того, чтобы раздобыть для меня образ Мадонны?
— Похоже, что на этот раз так.
— В таком случае он ещё больший мерзавец, чем я могла представить.
Шевалье де Бельмон выказал некоторое удивление. Вывод, сделанный из его собственных слов, показался ему не слишком логичным.
— Некоторые считают его человеком со слишком мягким сердцем, — заметил он. — Или ты полагаешь, что Рамирес удовлетворился бы потоплением «Зефира», удайся ему это, и смотрел бы спокойно, как мы спускаем шлюпки? Могу побиться об заклад на все, что имею, что он угостил бы каждую из наших шлюпок двенадцатифунтовым ядром и повторял бы это приветствие до тех пор, пока хоть одна доска держалась бы на поверхности.
— Бласко не атаковал бы ни один корабль, чтобы раздобыть образ Мадонны, — гневно возразила она. — Не проливал бы кровь из-за такой ерунды.
Ричард рассмеялся.
— Даже если бы речь шла про образ Мадонны для тебя, — заметил он. — Я его понимаю! У тебя рассудительный жених, сеньорита. Но я полагаю, что на твоем месте предпочел бы Мартена.
— Ничего ты не понимаешь! — разгневанно топнула она ногой. — Твой Мартен — обычный разбойник. Чтобы хоть как — то оправдать свое пиратство и преступления, он ссылается на меня; я буду причиной этого нападения, я и моя просьба образа Мадонны! Что за вероломство!
— В самом деле, что за вероломство! — повторил Бельмон, проницательно глядя на нее. — Ты наверняка просила его купить этот образ при удобном случае на какой-нибудь ярмарке в Артуа или во Фландрии…
— Ни о чем я его не просила! — ударила она ладонью по столу.
Бельмон понимающе покивал и вполголоса добавил:
— Это я и сам догадался.
Они могли бы поругаться окончательно, не призови их на палубу суматоха, вызванная постановкой парусов. Прошло все быстро и ловко, и «Зефир» тут же ответил забурлившей у носа волной и помчался вперед, оставляя за кормой вспененную борозду, за которой уже не поспевал испанский галеон.
— Убегаешь, — шепнула Мария Франческа, стоя за плечами Мартена.
Правда, в тоне её было на сей раз больше удивления, чем насмешки. Только он все равно на неё даже не взглянул — целиком был поглощен задуманным маневром и его рассчетом. Обернулся, но лишь для того, чтобы убедиться, как быстро исчезнет из виду галеон. Напрягая взгляд, ещё разглядел вначале нечеткий контур его парусов, потом только светлое пятно на фоне мрака, и наконец не видел уже ничего.
— Иди на нос, — хриплым шепотом бросил он Ричарду. — Через пару минут мы развернемся оверштаг. Нужно будет перебрасопить реи.
Бельмон кивнул и, минуя сеньориту де Визелла, бросил на неё короткий многозначительный взгляд.
— Начинаем, Мария, — сказал он вполголоса. — Теперь держись.
Она не ответила, лишь презрительно и надменно надула губы.
— Паруса и мачты, — говорил Мартен главному боцману Поцехе. — Мачты и паруса, Томаш. Так как тогда под Ойрас, когда мы высаживали на берег двоих португальцев — отца с дочерью, помнишь? Тех, которые отплатили нам предательством. Твой залп спас тогда «Зефир». Это был лучший залп всем бортом, который мне приходилось видеть. Хочу, чтобы ты сейчас сделал то же самое.
Поцеха понимающе кивнул.
— Хорошо, капитан.
— Стоять к повороту, — бросил Мартен Ворсту.
— К повороту стоять! — повторили в три голоса у мачт.
«Зефир» летел сквозь тьму под свежим северо-восточным ветром, который гнал по небу стаи облаков, заслоняя звезды. Бурун выбивался из-под носа и опадал с монотонным шумом и плеском в море. Палуба вздымалась и опускалась, словно от глубокого спокойного дыхания.
— На брасы! — вполголоса скомандовал Мартен. — Выбирай!
Сам он стал у штурвала, вслушиваясь в тихие команды старших боцманов у мачт. Мария Франческа следила, как рулевое колесо вращается между его ладонями, замедляет ход, останавливается, вращается снова. Ощутила, как палуба наклоняется в противоположную сторону, и вдруг услышала наверху словно громкий вздох — как ей показалось, из лона мчавшихся там туч. Реи развернулись, паруса наполнились ветром и напряглись, а корабль поклонился ветру и выровнялся, чтобы вновь прибавить ход.
— Так держать, — донеслось сквозь шум воды и свист ветра в такелаже.
— Так держать, — долетело словно эхо от фокмачты.
Теперь они мчались назад, описывая широкий полукруг. Где-то перед ними, вправо и наискосок, плыл испанский галеон, но наверное только Мартен мог определить место, где тот находился в этот момент. Ночь была темна, облака гасили слабый свет мерцающих звезд, море чернело, словно покрытое слоем сажи, без малейшего отблеска.
Минуты проходили в молчании, которое, казалось, длится уже много часов, напряженное, чуткое, терпеливое, распростертое от носа до кормы, словно огромный черный кот.
Сеньорита де Визелла испытала дрожь первобытного страха. Палуба словно вымерла. Ни одна фигура, ни одна тень на ней не шевелилась; не слышно было ни голоса, ни единого шепота. Только совсем рядом высокая плечистая фигура Мартена у руля покачивалась с боку на бок, взад-вперед, в такт покачиваниям корабля, что создавало впечатление, что стоит там не живой человек, а какое-то нематериальное явление, легкое и гибкое, поддающееся порывам ветра. Мария вглядывалась в этот призрак широко открытыми глазами с таким напряжением, что минутами у неё кружилась голова. Стояла так близко, что могла его коснуться, вытянув руку, но совсем не ощущала его присутствия, словно дух Мартена оставил свою телесную оболочку и кружил где — то вдали от «Зефира», там, где во тьме, вслепую, под всеми парусами мчался испанский галеон.
« — Он его видит, — думала сеньорита. — Он там. Следит за ним и знает о каждом его движении. Не может быть, чтобы он не пользовался при этом колдовством. Но и Пресвятая Дева должна знать об этом. Почему же она позволяет эти дьявольские штучки? Почему не обратит его в камень? Ведь речь тут идет о её святом образе! О ней самой!»
Какая-то волна покрупнее подобралась сбоку под корму, палуба вздыбилась и рухнула в пропасть. Сеньорита инстинктивно вытянула руку, чтобы удержать равновесие, и схватилась за плечо Мартена — до невозможности материальное, теплое, сильное плечо с гладкой кожей, вовсе не похожее наощупь на плечо призрака или оборотня.
— Ох! — тихонько вскрикнула она и убрала руку.
Заметила его лицо, но миг обращенное к ней, и блеснувшие в улыбке зубы.
— Мы сейчас минуем их, — шепнул он.
Эта короткая реплика рассеяла её былые опасения: Мартен был тут, весь целиком, вместе со своей душой, с его задором, бодрым взглядом и голосом.
— Откуда ты знаешь, где они? — спросила она.
— Из простого расчета скоростей галеона и «Зефира», тихонько ответил он. — А ещё по величине радиуса дуги, которую мы описали.
Она не совсем поняла его объяснения, но кивнула. Явно никакими чудесами тут и не пахло.
Через минуту — другую Мартен вновь велел перебрасопить реи, выполнил ещё один поворот и теперь они плыли с ветром в бакштаг, как тогда, когда галеон был у них за кормой. Но сейчас он их опережал. Высматривая в темноте его паруса, Ян уже не проронил с ней ни слова.
Мария Франческа тоже молчала, силясь проникнуть взором сквозь черную заслону ночи. Различить она ничего не могла, даже тогда, когда ей показалось, что Мартен что-то буркнул под нос и тихонько рассмеялся, а потом начал медленно перехватывать рукоятки штурвала.
Миновала ещё четверть часа, прежде чем она заметила то, что он видел уже давно: прямо по носу маячило во мраке светлое пятно. Они медленно приближались к нему, так что наконец можно стало различить трапецеидальную форму парусов, распростертых над темной массой корпуса, потом высокую кормовую надстройку, потом даже мачту с кольцами марсов и сеть вантов с перекладинами, бегущих от них к бортам корабля.
« — Крикни я, они бы меня услышали», — подумала Мария Франческа.
Но она прекрасно знала, что никогда не решится на предостерегающий окрик. Не смогла бы, пожалуй, извлечь ни звука из сдавленного горла, и к тому же страшное, непреодолимое любопытство к тому, что должно было произойти, взяло верх над всеми её чувствами.
Тем временем «Зефир» незначительно отклонялся влево, разворачиваясь правым бортом к галеону, и одновременно расстояние между ними сократилось до каких-нибудь шестисот ярдов. Казалось, кто-нибудь из испанской команды в любую минуту должен был их заметить, но там упорно всматривались вперед по курсу, и никому не пришло в голову, что противник мог вдруг оказаться позади, за их кормой.
И тут ослепительная оранжевая молния распорола мрак, высветив на миг галеон, его наклонные мачты, большие брюхатые паруса и два ряда орудийных жерл, торчащих из портов на обеих артиллерийских палубах. Раздался продолжительный, оглушающий гул залпа, и одновременно «Зефир» подался влево, словно от удара, нанесенного в его борт сказочным морским чудовищем. Потом тьма вновь сомкнулась над морем, ещё больше сгустившись от дыма, а оттуда, где только что был галеон, долетел треск валящихся мачт и рей, крики ярости и тревоги, и наконец одинокий удар корабельной рынды, который брякнул глухо и коротко, словно бронзовый колокол треснул от удара ядра.
Мария Франческа вскочила на ноги — неожиданное сотрясение швырнуло её на доски палубы. Первым чувством, которое она испытала, поняв, что произошло, были гнев и стыд. У неё мелькнула было мысль, что Ян не предупредил её о залпе всем бортом, чтобы над ней посмеяться. Но её она тут же отбросила: он на неё даже не смотрел, и наверняка не заметил, как она упала. Рукоятки рулевого колеса скользили между его ладонями, «Зефир» поворачивал вправо за кормой галеона, Ян стоял на широко расставленных ногах и смотрел прямо перед собой.
Сеньорита тоже взглянула в ту сторону. Испанский корабль совершенно потерял ход: его бизань-мачту просто смело с палубы, а центральная и средняя образовали на носу хаос расщепленного дерева, хлопавшего обрывками парусов. Оголенный корпус раскачивался с боку на бок, дрейфуя бортом к волне. Тут и там среди разбитых надстроек и остатков такелажа занималось пламя начавшегося пожара, а у борта клубилась толпа моряков, силящихся спустить шлюпки и в панике дерущихся за места.
Тут Мартен прокричал:
— Верхние паруса долой!
— Трави фалы! — пронеслось по мачтам. — Выбирай гитовы!
И через минуту:
— Трави шкоты! Гордени трави! Выбирай! Живо!
Паруса трепетали на ветру, спускались вниз, команды разносились от носа до кормы, раз за разом звучали пронзительные свистки боцманов, «Зефир» замедлял ход, разворачивался, дрейфовал боком, метясь своим левым бортом к правому борту галеона. Когда подошли вплотную, с его марсов громыхнуло несколько выстрелов, а Мартен передал штурвал в руки боцмана, который вынырнул рядом из тьмы.
— Сдавайтесь! — прокричал он по-испански. — Я дарю вам жизнь!
В этот миг на носу галеона полыхнуло пламя — занялись паруса фокмачты. В багровом зареве огня стала видна выстроившаяся вдоль борта «Зефира» двойная шеренга аркебузеров с тлеющими фитилями и стволами, наведенными в толпу испанских матросов. Несколько человек уже ждали наготове, держа длинные багры и канаты с крюками, чтобы с их помощью сцепиться с галеоном. Абордажная партия с топорами и ножами стояла на шкафуте, готовая ринуться в рукопашную схватку и взять штурмом пылающие останки «Сант Яго».
Но штурм оказался ненужным. Испанский капитан умирал, раздавленный обломками бизаньмачты, два его помощника погибли от залпа «Зефира», начальник артиллерии был ранен в живот и потерял сознание, а младшие офицеры, командующие мушкетерами, совершенно потеряли голову и всякое желание организовать хоть какой-то отпор. Несколько белых платков уже развевались на палубе галеона.
Сеньорита де Визелла повернулась к ним спиной, а её свежие, красные губки искривила презрительная гримаса. Она решила, что если бы Мартен решил потопить этот корабль вместе с экипажем, не сказала бы ни слова в их защиту.
ГЛАВА XIII
Оказалось, что сеньорита де Визелла не ошибалась, утверждая, что на каждом испанском корабле можно найти образ Мадонны. Как бы там ни было, это оказалось справедливым в отношении галеона «Сант Яго». Тессари, который во главе абордажной партии ворвался на его палубу, обнаружил в капитанской каюте кроме картины, изображавшей святого Иакова (покровителя Испании и корабля) ещё и изображение Девы Марии с младенцем. Правда, это не была Мадонна из Альтер до Чао, но писавший Пресвятую Деву мастер ясным светом высветил её лицо, столь несхожее со смуглым ликом Богоматери из Ченстохова.
Несмотря на это сеньорита поначалу не хотела принимать добытый образ.
— Ты совершил святотатство, — решительно заявила она. Захватил это на католическом судне, проливая христианскую кровь, как привык грабить золото или ценный груз. Я бы не могла молиться перед таким образом; ни о чем бы не посмела просить и ни за что благодарить Мадонну, которую ту украл.
— Я спас её от затопления, — отрезал Мартен. — Ведь оставь я её на «Сант Яго», она пошла бы на дно вместе со святым Иаковом. Но раз ты не хочешь, я выброшу её за борт.
— Ты не посмеешь! — испуганно воскликнула она. — Не богохульствуй!
— Посмею, будь уверена, — порывисто отрезал Ян и хотел уже уйти, когда она схватила его руку, шепнув:
— Оставь картину.
Отдав её, он снова повернулся к выходу. Но уже на пороге каюты услышал, как она шепнула:
— Благодарю.
Ян оглянулся, но не встретил её взгляда; она стояла на том же месте, обеими руками держа золоченую раму и вглядываясь в ласковый лик своей покровительницы.
« — Показалось, — подумал он. — А может быть, она это ей сказала?»
Кроме образа Мадонны старший боцман Тессари, прозванный Цирюльником, обнаружил на пылавшем «Сант Яго» корабельную казну с небольшим запасом золота и серебра, приличное количество оружия, боеприпасов и пуль и почти не тронутые запасы продовольствия. Отправив Мартену шкатулку с деньгами, он отобрал то, что счел наиболее ценным и самым нужным из остального, дочиста обобрал испанских офицеров и матросов, лишив их наличных и немногочисленных ценностей, после чего вначале приказал им перенести добычу потяжелее на палубу «Зефира», а потом посоветовал загрузить провиантом и бочками с водой шлюпки и плоты, которые те спустили на воду, не слишком веря, что капитан корсаров действительно позволит им отплыть.
Тессари их уверил в этом, произнеся короткую речь.
— Вы свободны, — сказал он. — Благодарите за это благородство нашего шкипера, и потому вам надлежит ежедневно возносить искренние молитвы за его здоровье и успехи. Запомните его имя — Мартен, и имя нашего корабля — «Зефир», а также вид нашего флага. Никому из вас я не желаю увидеть его ещё раз, поскольку вид этот обычно не идет испанцам на пользу и укорачивает жизнь. Можете передать это всем своим знакомым, чтобы их тоже предостеречь. А теперь я вам советую взяться за весла и плыть прямо на юг. Испания там. Если удачно доберетесь до суши, лучше всего вам больше в море носа не совать. Счастливого пути, леперос!
Тем временем огонь охватил весь нос галеона, а вскоре после того, как корабль покинула команда, перебросился на шкафут и проник вглубь. На рассвете пламя побледнело и могло казаться, что пожар стихает, но когда «Зефир» удалился на пару миль, направляясь к востоку, столб огня взлетел в небо за его кормой, а затем грохот взрыва сотряс воздух, и лишенный мачт корпус «Сант Яго» исчез под водой, оставив за собой только черное облако дыма, уносимое ветром на юго-запад.
В тот же день, после четырнадцати часов ничем не омраченного плавания, «Зефир» оказался вблизи песчаных отмелей Грандес Ландес, которые начинаются у северу от Адура и достигают устья Жиронды, а наутро на рассвете, воспользовавшись приливом, вошел в узкую горловину бухты и бросил якорь на тесном рейде неподалеку от крепостных стен Байонны.
Мартен отправился на берег вместе с шевалье де Бельмоном, чтобы проводить его и заодно осмотреть крепость и город, разделенный на три части реками Нив и Адур. Ему там не слишком понравилось. В таверне, куда они зашли, приняли их нелюбезно, а серьезное настроение скромных, молчаливых жителей, их умеренность и суровая гугенотская набожность показались ему просто невыносимыми.
— Возвращаюсь на корабль, — заявил он, недовольный и разочарованный. — Если все королевство Беарнца столь же унылое и тоскливое, не хотел бы я быть его подданным.
— Он не слишком похож на своих гугенотов из Беарна, — ответил Ричард. — Ни он, ни его двор. Но тут в самом деле тоскливо. Возвращайся; меня время подгоняет, да и кони ждут.
Они расстались у ворот, и через минуту шевалье де Бельмон уже мчал по ухабистой дороге на Пуйо и Ортез, в сторону По, чтобы выполнить миссию, возложенную на него графом Эссексом.
Дон Антонио Перес принял Бельмона, не скрывая перед ним своего нетерпения. Письмо Бэкона он прочел, присев на самый краешек кресла, но ещё не закончив, уже вскочил, чтобы заметаться по комнате, словно пол жег ему пятки. Неожиданно остановившись посредине, утвердительно кивнул и взглянул на Бельмона пылающими глазами.
— Вот чего нам не доставало, — сказал он. — Вы прибыли как раз вовремя: завтра мы отправляемся в Париж, а оттуда — быть может — во Фландрию. Но эту карту следует разыграть ещё нынче, немедленно!
И он выиграл. Генрих IX интригу поддержал и немедленно отправил в Лондон специального посла с доверительным сообщением, что Филип II обещает Франции мир на очень выгодных условиях; мир, который безусловно будет заключен, если королева Елизавета не решится на решительную военную помощь против Испании.
Елизавета, однако, с виду оставалась несгибаемой: её ответ, полный укоров и жалоб, был отрицательным. У королевы не было ни людей, ни денег; она не могла впредь помогать Генриху IX.
Но в действительности её терзало беспокойство. Вслед за письмом в Париж отправился её посол, которому предстояло прозондировать истинные намерения короля Франции. Послом этим был никто иной, как сэр Генри Онтон, приятель и политический союзник Эссекса. Он получил инструкции не только от Елизаветы, но и от Энтони Бэкона, согласованные с Робертом Деверье.
Вскоре королева Англии получила два непривычно тревожных письма из Парижа: одно от своего посла, который жаловался на якобы очень холодный прием при французском дворе и подтверждал её худшие опасения; другое — от Антонио Переса, который сообщал, что Генрих IX все больше склоняется принять испанские мирные предложения, и последнее письмо Ее Королевского Величества явно ускорит его решение в их пользу.
Донесение Переса, написанное великолепной латынью, которая откровенно восхитила Елизавету, кончалось осторожным замечанием, что дон Антонио вообще-то не понимает английской политики, но допускает, что за поведением королевы кроется какая-то необъяснимая тайна, поскольку «fines principum abXssus multa». 7
И вновь могло показаться, что замыслы графа Эссекса и вся дипломатическая игра не достигли цели: Елизавета не поддалась и решила поторговаться; она заявила, что могла бы в конце концов оказать Франции определенную военную и денежную помощь, однако при условии, что король Франции «вверит её опеке» город и порт Кале.
Для Генриха IX ничего привлекательного в этом предложении не было. Английская «опека» означала попросту цену, которую предстояло заплатить вперед за союз сомнительной ценности. Но ответить он уже не успел. Испанский корпус после победоносного похода через Фландрию начал осаду Кале, и пехотные отряды, поддержанные мощным огнем артиллерии, взяли внешние защитные валы города.
Гром орудий долетал через пролив; его слышали не только в Сассексе и Кенте, но и в королевском дворце, и это был действительно грозный аккомпанемент к тревоге и опасениям Елизаветы.
Вскоре город сдался, но мужественный гарнизон твердыни, господствовавшей над портом, продолжал сражаться. Граф Эссекс добился все-таки от королевы решения о немедленном вмешательстве: та согласилась отправить его на помощь во главе нескольких тысяч солдат.
Но не успел он прибыть со своей немногочисленной армией в Дувр, как уже пожалела об этом решении. Ей пришло в голову, что судьба может и должна улыбнуться Роберту Деверье, но почему бы ей не сделать того же для французского гарнизона крепости? А если французы сумеют сами отстоять порт и дождутся помощи из Парижа? Зачем в таком случае тратить столько денег на экспедицию?
Эта мысль так терзала её, что назавтра она решила отозвать Эссекса. И когда его войска уже грузились на суда, стянутые отовсюду в Дувр, из Лондона прибыл конный курьер с приказом, запрещающим отплывать.
Граф Эссекс едва не обезумел от отчаяния, но не осмелился выйти в море вопреки приказу государыни, а лишь послал к ней гонца с письмом, в котором заклинал позволить ему действовать.
Елизавета ответила отрицательно, но с каким — то колебанием, так что он возобновил мольбы, приводя новые аргументы.
Прошел день, другой, курьеры носились туда и обратно между Дувром и Лондоном, пока испанцы штурмовали цитадель, а королева как всегда тянула с окончательным решением. Наконец 14 апреля, когда она уже почти дала себя убедить, гарнизон Кале вывесил белый флаг и испанцы заняли цитадель и порт.
Только теперь Елизавета осознала размеры и цену этого поражения. Кале в руках испанцев означал постоянную угрозу английскому судоходству в водах пролива Ла Манш, и к тому же постоянную опасность вторжения. Надлежало каким-то образом исправить допущенную ошибку.
Дон Антонио Перес прибыл в Лондон вместе с шевалье де Бельмоном, а Генрих IX послал вслед за ним герцога де Бульон с целью заключения договора об английской войсковой экспедиции во Францию.
Тем временем, однако, от шпионов в Испании пришли кое-какие тревожные вести, а политическая ситуация, казалось, подтверждала их правдивость. Якобы Филип II готовил и вооружал новую армаду для поддержки ирландских католиков, которые затевали ещё один бунт против Англии. Ввиду этого советники королевы выступили против планов десанта во Франции, в свою очередь выдвинув план атаки морских сил на Кадис, чтобы уничтожить испанские корабли.
Граф Эссекс тоже поддерживал этот план, настаивая однако, чтобы в экспедиции принял участие сильный сухопутный корпус на транспортных судах. Если бы атака на собравшуюся в порту испанскую армаду увенчалась победой, по мнению графа надлежало высадить там мощный десант и одним махом уничтожить порт, потом взять Севилью и, возможно, с двух сторон — с моря и с суши — атаковать Лиссабон.
Елизавета согласилась, хотя замысел Эссекса с самого начала казался ей слишком смелым и рискованным. Она назначила Роберта Деверье и адмирала Хоуарда командующими армией и флотом, после чего впала в новые колебания и сомнения, прислушиваясь к доводам Переса, который — покинутый Эссексом — силился склонить её вернуться к прежним планам.
Тем временем граф в непрерывных спорах и стычках с лордом Хоуардом Эффингемом собирал войска и корабли в Плимуте. Когда все было наполовину готово, из Лондона прибыл королевский гонец. Елизавета приказывала, чтобы оба командующих немедленно явились ко двору.
Роберт Деверье отправился туда, полный худших предчувствий. Расходы на вооружение намного превысили суммы, которыми он располагал; ему не хватало людей, аммуниции, оружия и снаряжения. Не было достаточного числа кораблей и пришлось в кредит контрактовать частные суда, а теперь и вся экспедиция, казалось, повисла на волоске. И в довершение несчастий из Гайаны вернулся его соперник, сэр Уолтер Рейли, которого королева приняла весьма любезно.
Рейли был опасен. Он как — будто открыл в Вест — Индии залежи золота и основал там английское поселение, которое назвал Елизавета — Виктория. Не его ли интригам следовало приписать срочный вызов в Лондон графа и лорда-адмирала? Или этот авантюрист склонил Елизавету отказаться от похода на Кадис? Или сам собрался его возглавить?
Все эти опасения оказались напрасны. Королева, правда, вновь впала в сомнения, колебалась и откладывала, но наконец подтвердила назначение Эссекса и Хоуарда. Рейли, по крайней мер пока, получил другой высокий, но все же второстепенный пост, а дон Антонио Перес был лишен расположения и покровительства; его услуги становились излишними; условия военного союза с Францией были обговорены и подписаны без его участия.
Пока между Лондоном и Парижем ткались нити дипломатических интриг, а в Мадриде и Эскориале созревали планы экспедиции в Ирландию, Мартен, не посвященный в дела высокой политики, вел собственную дипломатическую игру на палубе «Зефира»и приватные военные действия на водах Атлантики.
Его дипломатия имела целью завоевание сеньориты де Визелла, а война же, успеху которой предстояло подкрепить эту дипломатию, доставляла ему кроме этого славу и богатство.
Оставив Байонну, «Зефир» взял курс на запад, к Азорам, в поисках добычи поценней чем та, которая попала в руки его команде на «Сант Яго». Уже на полпути они встретили два португальских судна, из которых одно успело уйти под покровом спустившейся тьмы, но второе было задержано и взято на абордаж, а его груз оказался достоин усилий: среди прочего там были сахар, немало гвоздики и хлопка.
Несмотря на это сеньорита поначалу не хотела принимать добытый образ.
— Ты совершил святотатство, — решительно заявила она. Захватил это на католическом судне, проливая христианскую кровь, как привык грабить золото или ценный груз. Я бы не могла молиться перед таким образом; ни о чем бы не посмела просить и ни за что благодарить Мадонну, которую ту украл.
— Я спас её от затопления, — отрезал Мартен. — Ведь оставь я её на «Сант Яго», она пошла бы на дно вместе со святым Иаковом. Но раз ты не хочешь, я выброшу её за борт.
— Ты не посмеешь! — испуганно воскликнула она. — Не богохульствуй!
— Посмею, будь уверена, — порывисто отрезал Ян и хотел уже уйти, когда она схватила его руку, шепнув:
— Оставь картину.
Отдав её, он снова повернулся к выходу. Но уже на пороге каюты услышал, как она шепнула:
— Благодарю.
Ян оглянулся, но не встретил её взгляда; она стояла на том же месте, обеими руками держа золоченую раму и вглядываясь в ласковый лик своей покровительницы.
« — Показалось, — подумал он. — А может быть, она это ей сказала?»
Кроме образа Мадонны старший боцман Тессари, прозванный Цирюльником, обнаружил на пылавшем «Сант Яго» корабельную казну с небольшим запасом золота и серебра, приличное количество оружия, боеприпасов и пуль и почти не тронутые запасы продовольствия. Отправив Мартену шкатулку с деньгами, он отобрал то, что счел наиболее ценным и самым нужным из остального, дочиста обобрал испанских офицеров и матросов, лишив их наличных и немногочисленных ценностей, после чего вначале приказал им перенести добычу потяжелее на палубу «Зефира», а потом посоветовал загрузить провиантом и бочками с водой шлюпки и плоты, которые те спустили на воду, не слишком веря, что капитан корсаров действительно позволит им отплыть.
Тессари их уверил в этом, произнеся короткую речь.
— Вы свободны, — сказал он. — Благодарите за это благородство нашего шкипера, и потому вам надлежит ежедневно возносить искренние молитвы за его здоровье и успехи. Запомните его имя — Мартен, и имя нашего корабля — «Зефир», а также вид нашего флага. Никому из вас я не желаю увидеть его ещё раз, поскольку вид этот обычно не идет испанцам на пользу и укорачивает жизнь. Можете передать это всем своим знакомым, чтобы их тоже предостеречь. А теперь я вам советую взяться за весла и плыть прямо на юг. Испания там. Если удачно доберетесь до суши, лучше всего вам больше в море носа не совать. Счастливого пути, леперос!
Тем временем огонь охватил весь нос галеона, а вскоре после того, как корабль покинула команда, перебросился на шкафут и проник вглубь. На рассвете пламя побледнело и могло казаться, что пожар стихает, но когда «Зефир» удалился на пару миль, направляясь к востоку, столб огня взлетел в небо за его кормой, а затем грохот взрыва сотряс воздух, и лишенный мачт корпус «Сант Яго» исчез под водой, оставив за собой только черное облако дыма, уносимое ветром на юго-запад.
В тот же день, после четырнадцати часов ничем не омраченного плавания, «Зефир» оказался вблизи песчаных отмелей Грандес Ландес, которые начинаются у северу от Адура и достигают устья Жиронды, а наутро на рассвете, воспользовавшись приливом, вошел в узкую горловину бухты и бросил якорь на тесном рейде неподалеку от крепостных стен Байонны.
Мартен отправился на берег вместе с шевалье де Бельмоном, чтобы проводить его и заодно осмотреть крепость и город, разделенный на три части реками Нив и Адур. Ему там не слишком понравилось. В таверне, куда они зашли, приняли их нелюбезно, а серьезное настроение скромных, молчаливых жителей, их умеренность и суровая гугенотская набожность показались ему просто невыносимыми.
— Возвращаюсь на корабль, — заявил он, недовольный и разочарованный. — Если все королевство Беарнца столь же унылое и тоскливое, не хотел бы я быть его подданным.
— Он не слишком похож на своих гугенотов из Беарна, — ответил Ричард. — Ни он, ни его двор. Но тут в самом деле тоскливо. Возвращайся; меня время подгоняет, да и кони ждут.
Они расстались у ворот, и через минуту шевалье де Бельмон уже мчал по ухабистой дороге на Пуйо и Ортез, в сторону По, чтобы выполнить миссию, возложенную на него графом Эссексом.
Дон Антонио Перес принял Бельмона, не скрывая перед ним своего нетерпения. Письмо Бэкона он прочел, присев на самый краешек кресла, но ещё не закончив, уже вскочил, чтобы заметаться по комнате, словно пол жег ему пятки. Неожиданно остановившись посредине, утвердительно кивнул и взглянул на Бельмона пылающими глазами.
— Вот чего нам не доставало, — сказал он. — Вы прибыли как раз вовремя: завтра мы отправляемся в Париж, а оттуда — быть может — во Фландрию. Но эту карту следует разыграть ещё нынче, немедленно!
И он выиграл. Генрих IX интригу поддержал и немедленно отправил в Лондон специального посла с доверительным сообщением, что Филип II обещает Франции мир на очень выгодных условиях; мир, который безусловно будет заключен, если королева Елизавета не решится на решительную военную помощь против Испании.
Елизавета, однако, с виду оставалась несгибаемой: её ответ, полный укоров и жалоб, был отрицательным. У королевы не было ни людей, ни денег; она не могла впредь помогать Генриху IX.
Но в действительности её терзало беспокойство. Вслед за письмом в Париж отправился её посол, которому предстояло прозондировать истинные намерения короля Франции. Послом этим был никто иной, как сэр Генри Онтон, приятель и политический союзник Эссекса. Он получил инструкции не только от Елизаветы, но и от Энтони Бэкона, согласованные с Робертом Деверье.
Вскоре королева Англии получила два непривычно тревожных письма из Парижа: одно от своего посла, который жаловался на якобы очень холодный прием при французском дворе и подтверждал её худшие опасения; другое — от Антонио Переса, который сообщал, что Генрих IX все больше склоняется принять испанские мирные предложения, и последнее письмо Ее Королевского Величества явно ускорит его решение в их пользу.
Донесение Переса, написанное великолепной латынью, которая откровенно восхитила Елизавету, кончалось осторожным замечанием, что дон Антонио вообще-то не понимает английской политики, но допускает, что за поведением королевы кроется какая-то необъяснимая тайна, поскольку «fines principum abXssus multa». 7
И вновь могло показаться, что замыслы графа Эссекса и вся дипломатическая игра не достигли цели: Елизавета не поддалась и решила поторговаться; она заявила, что могла бы в конце концов оказать Франции определенную военную и денежную помощь, однако при условии, что король Франции «вверит её опеке» город и порт Кале.
Для Генриха IX ничего привлекательного в этом предложении не было. Английская «опека» означала попросту цену, которую предстояло заплатить вперед за союз сомнительной ценности. Но ответить он уже не успел. Испанский корпус после победоносного похода через Фландрию начал осаду Кале, и пехотные отряды, поддержанные мощным огнем артиллерии, взяли внешние защитные валы города.
Гром орудий долетал через пролив; его слышали не только в Сассексе и Кенте, но и в королевском дворце, и это был действительно грозный аккомпанемент к тревоге и опасениям Елизаветы.
Вскоре город сдался, но мужественный гарнизон твердыни, господствовавшей над портом, продолжал сражаться. Граф Эссекс добился все-таки от королевы решения о немедленном вмешательстве: та согласилась отправить его на помощь во главе нескольких тысяч солдат.
Но не успел он прибыть со своей немногочисленной армией в Дувр, как уже пожалела об этом решении. Ей пришло в голову, что судьба может и должна улыбнуться Роберту Деверье, но почему бы ей не сделать того же для французского гарнизона крепости? А если французы сумеют сами отстоять порт и дождутся помощи из Парижа? Зачем в таком случае тратить столько денег на экспедицию?
Эта мысль так терзала её, что назавтра она решила отозвать Эссекса. И когда его войска уже грузились на суда, стянутые отовсюду в Дувр, из Лондона прибыл конный курьер с приказом, запрещающим отплывать.
Граф Эссекс едва не обезумел от отчаяния, но не осмелился выйти в море вопреки приказу государыни, а лишь послал к ней гонца с письмом, в котором заклинал позволить ему действовать.
Елизавета ответила отрицательно, но с каким — то колебанием, так что он возобновил мольбы, приводя новые аргументы.
Прошел день, другой, курьеры носились туда и обратно между Дувром и Лондоном, пока испанцы штурмовали цитадель, а королева как всегда тянула с окончательным решением. Наконец 14 апреля, когда она уже почти дала себя убедить, гарнизон Кале вывесил белый флаг и испанцы заняли цитадель и порт.
Только теперь Елизавета осознала размеры и цену этого поражения. Кале в руках испанцев означал постоянную угрозу английскому судоходству в водах пролива Ла Манш, и к тому же постоянную опасность вторжения. Надлежало каким-то образом исправить допущенную ошибку.
Дон Антонио Перес прибыл в Лондон вместе с шевалье де Бельмоном, а Генрих IX послал вслед за ним герцога де Бульон с целью заключения договора об английской войсковой экспедиции во Францию.
Тем временем, однако, от шпионов в Испании пришли кое-какие тревожные вести, а политическая ситуация, казалось, подтверждала их правдивость. Якобы Филип II готовил и вооружал новую армаду для поддержки ирландских католиков, которые затевали ещё один бунт против Англии. Ввиду этого советники королевы выступили против планов десанта во Франции, в свою очередь выдвинув план атаки морских сил на Кадис, чтобы уничтожить испанские корабли.
Граф Эссекс тоже поддерживал этот план, настаивая однако, чтобы в экспедиции принял участие сильный сухопутный корпус на транспортных судах. Если бы атака на собравшуюся в порту испанскую армаду увенчалась победой, по мнению графа надлежало высадить там мощный десант и одним махом уничтожить порт, потом взять Севилью и, возможно, с двух сторон — с моря и с суши — атаковать Лиссабон.
Елизавета согласилась, хотя замысел Эссекса с самого начала казался ей слишком смелым и рискованным. Она назначила Роберта Деверье и адмирала Хоуарда командующими армией и флотом, после чего впала в новые колебания и сомнения, прислушиваясь к доводам Переса, который — покинутый Эссексом — силился склонить её вернуться к прежним планам.
Тем временем граф в непрерывных спорах и стычках с лордом Хоуардом Эффингемом собирал войска и корабли в Плимуте. Когда все было наполовину готово, из Лондона прибыл королевский гонец. Елизавета приказывала, чтобы оба командующих немедленно явились ко двору.
Роберт Деверье отправился туда, полный худших предчувствий. Расходы на вооружение намного превысили суммы, которыми он располагал; ему не хватало людей, аммуниции, оружия и снаряжения. Не было достаточного числа кораблей и пришлось в кредит контрактовать частные суда, а теперь и вся экспедиция, казалось, повисла на волоске. И в довершение несчастий из Гайаны вернулся его соперник, сэр Уолтер Рейли, которого королева приняла весьма любезно.
Рейли был опасен. Он как — будто открыл в Вест — Индии залежи золота и основал там английское поселение, которое назвал Елизавета — Виктория. Не его ли интригам следовало приписать срочный вызов в Лондон графа и лорда-адмирала? Или этот авантюрист склонил Елизавету отказаться от похода на Кадис? Или сам собрался его возглавить?
Все эти опасения оказались напрасны. Королева, правда, вновь впала в сомнения, колебалась и откладывала, но наконец подтвердила назначение Эссекса и Хоуарда. Рейли, по крайней мер пока, получил другой высокий, но все же второстепенный пост, а дон Антонио Перес был лишен расположения и покровительства; его услуги становились излишними; условия военного союза с Францией были обговорены и подписаны без его участия.
Пока между Лондоном и Парижем ткались нити дипломатических интриг, а в Мадриде и Эскориале созревали планы экспедиции в Ирландию, Мартен, не посвященный в дела высокой политики, вел собственную дипломатическую игру на палубе «Зефира»и приватные военные действия на водах Атлантики.
Его дипломатия имела целью завоевание сеньориты де Визелла, а война же, успеху которой предстояло подкрепить эту дипломатию, доставляла ему кроме этого славу и богатство.
Оставив Байонну, «Зефир» взял курс на запад, к Азорам, в поисках добычи поценней чем та, которая попала в руки его команде на «Сант Яго». Уже на полпути они встретили два португальских судна, из которых одно успело уйти под покровом спустившейся тьмы, но второе было задержано и взято на абордаж, а его груз оказался достоин усилий: среди прочего там были сахар, немало гвоздики и хлопка.