Однако на пути его планов и намерений стояла королева Елизавета. Военное противостояние с Испанией, которое не было открытой войной (если не считать непрерывных мелких налетов английских корсаров), наилучшим образом отвечало её желанию. Напротив, заключение вооруженного союза с королем Франции вызывало у неё опасение: оно могло, и даже должно было повлечь за собой немалые расходы на вооружения, да ещё рискованную войсковую экспедицию на континент. На это королева решиться не могла: колебания тянулись месяцами, а «девица с львиным сердцем» вела себя скорее как лиса, а не львица, водя за нос послов и пускаясь на всяческие уловки, чтобы только оттянуть решающий шаг.
   Правда, ранней весной 1596 года испанские войска начали одерживать все новые победы в Нидерландах, угрожая осадой Кале. А Кале в руках Филипа II было бы для Англии слишком опасной позицией в стратегическом раскладе сил. Именно этот момент решил использовать граф Эссекс, чтобы подтолкнуть свою покровительницу к действию.
   Энтони Бэкон подготовил письмо к сеньору Пересу, письмо, которое должен был прочитать заодно и Генрих IX. Прозрачными намеками в этом письме давали понять, что если король Франции действительно желает быстрого соглашения с Англией, ему нужно пригрозить Елизавете, что из-за её нерешительности заключит отдельный договор с Испанией.
   Именно это письмо и дальнейшие устные инструкции для его адресата предстояло доставить в По посланнику графа Эссекса.
   — Это должен быть человек, который хорошо знает отношения при французском дворе и умеет себя вести в придворных кругах, — заметил граф, глядя на Бельмона. — Человек ловкий, который уже не раз выполнял подобные миссии и который сумел бы прощупать, какое впечатление произведет письмо. И прежде всего такой человек, который сумеет добраться в По вовремя, это значит в течении недели. Выбор мой пал на вас, шевалье де Бельмон. Я хотел бы знать во-первых, согласитесь ли вы оказать мне и Англии эту услугу, а во-вторых, знаете ли вы достаточно быстрый корабль и подходящего капитана, который смог бы за четыре дня доплыть до Байонны.
   Ричард де Бельмон знал такого капитана и такой корабль. потому он в свою очередь заверил графа, что готов добраться даже да Гадеса и убедить самого Харона, чтобы выполнить его поручение, после чего, снабженный деньгами и посвященный во все детали этой политической интриги, отправился прямо в Дептфорд, на борт «Зефира».
   Мартен принял его радушно, а узнав, что Ричард жаждет совершить на «Зефире» довольно рискованное плавание по Бискайскому заливу, откровенно обрадовался.
   — Превосходно! — вскричал он. — Именно туда я собираюсь в поисках предметов культа, и особенно образа Мадонны.
   Бельмон рассмеялся, позабавленный столь необычной целью плавания корсара.
   — Ты вернулся в лоно церкви, безбожник, — спросил он, или просто Мария жить не может без своей покровительницы?
   — Второе, — вздохнул Ян. — Но нам нужно ещё дождаться платья, которое она заказала. Оно, видимо, необходимо ей для сохранения душевного равновесия, хотя пожалуй не так насущно для спасения души, как образ пресвятой Девы. Мне же больше всего нужно сохранение этого равновесия. Если шелковые финтиклюшки могут усмирить вспышки гнева и успокоить нервы, готов подождать их ещё неделю или даже две.
   — Значит, вот ты до чего дошел… — Ричард покачал головой.
   — Даже ещё хуже, — заверил его Мартен тем же жалобным тоном. — Никогда от себя такого не ожидал. Но если серьезно, куда собственно и зачем собираешься ты в Бискайю?
   Бельмон в общих чертах рассказал ему о цели своего путешествия.
   — Я должен прибыть в Байонну максимум через четыре-пять дней, — добавил он. — Думаешь, это удастся сделать?
   — Если говорить о «Зефире» — да. Если о сеньорите Визелла и её портнихе — нет.
   — Может быть, однако, мы сумеем убедить её обойтись пока теми платьями, что есть? Ведь она не будет в этом путешествии появляться на банкетах и приемах…
   — Убедить ее? — прервал его Мартен. — С тем же успехом можно попытаться убедить чайку, что она не должна летать и плавать, а только ходить на ходулях. Это ничего не даст. Ее нужно поставить перед свершившимся фактом и приготовиться к худшему.
   Бельмон испытал истинное облегчение; он уже и в самом деле испугался, что Ян не захочет немедленно выйти в море из-за капризов Марии. Потом покосился на него с ухмылкой.
   — Ну, в таком случае с тобой ещё не так уж плохо, — заметил он.
   — Плохо, — возразил Мартен. — Именно потому мне приходится делать вид, что интересуюсь я ей гораздо меньше, чем она могла подумать. Иначе я бы пропал. Если мы хотим успеть, завтра до рассвета нужно поднять якорь.
   — И отлично, — кивнул Ричард. — Вечером я привезу из Кенсингтона свой багаж. Полагаю, мне удастся заодно раздобыть и ходули для твоей чайки. Может быть, она все-таки захочет походить на них, — добавил он.
   Сеньорита Мария Франческа де Визелла пробудилась от глубокого сна, когда солнце уже стояло высоко над горизонтом. Она не сразу осознала, что корабль качает больше, чем обычно, и как-то иначе волны шумят и плещут под окнами каюты. И лишь тишина, царящая вокруг, отсутствие обычного портового шума, который часто с самого утра разгонял утреннюю дрему, привлек наконец её внимание. Она осенила себя крестом, отбросила одеяло и, с трудом сдерживая нетерпение, опустилась на колени у постели, чтобы прочитать молитву. Но именно в этот момент заметила разложенный на кресле полный комплект мужской одежды: облегающие панталоны из оленьей кожи с серебряными пряжками, легкие красные сапожки из сафьяна, вишневый атласный кафтан, белоснежную сорочку с маленьким кружевным воротником, велюровую шляпу с роскошным пером и короткую шпагу в богато украшенных ножнах.
   Вскочив с колен, она окинула каюту торопливым взором, а потом решительно открыла шкаф, в котором висели её платья и лежало тонкое белье. Нет, там никто не прятался, она была одна. Но ведь кто-то должен был войти, пока она спала! Леония? Нет, Леония приходила только по вызову; да и как бы она вошла? Разве двери не были заперты?
   Она посмотрела на засов, который был задвинут; попыталась нажать на ручку, но дверь не поддалась: засов держал крепко.
   Мария ничего не понимала. Тут же не было другого входа, а вчера вечером, когда она ложилась спать, на кресле безусловно не было это нарядного мужского костюма!..
   Теперь она рассмотрела его подробнее. Все новехонькое, просто с иголочки. И невольно она приложила кафтан к груди, глядя в зеркало. Ей, пожалуй, шел и цвет, и фасон. Примерила шляпу — показалось, что та немного велика, но решила, что просто нужно иначе причесаться. А лосины? Те наверняка сидели бы, как влитые. Потрогала шпагу с серебряной рукоятью. Легкая, как перышко, и прекрасно сбалансирована. Но откуда же все это взялось?
   Еще раз она оглядела свою спальню; заметила, что тонкие занавеси на окнах задернуты. Шагнув их раздвинуть, невольно покачнулась: корабль качало сильнее, чем показалось вначале. Выглянула наружу. Две вспененные волны расходились в стороны, несколько чаек парили в ясной синеве неба, а вдалеке берег затягивала легкая дымка.
   — Мы плывем! — произнесла она вслух, и не знала, то ли радоваться, то ли печалиться; гневаться или принять как факт.
   Почему Мартен не предупредил её, что выходит в море? Что его заставило? И куда направляется?
   Любопытство терзало её, словно ток, вибрирующий во всех нервах, так что даже свербели кончики пальцев и горели уши.
   Тут она услышала слова команды и шаги над головой. Машинально подняв глаза вверх, к кессонированному потолку, в одном из квадратов между балками заметила полосу света из щели, а на противоположном краю — петли, скрытые в резьбе. Значит, сюда можно было попасть через люк, открываемый с настила на кормовой надстройке, а не обязательно через дверь! Она прикусила губу, снова уставившись на вишневый кафтане и шляпу с перьями. Видимо, это её дорожный костюм?
   — А мои платья? — вспомнила она.
   Но в ту минуту проблема платьев казалась ей куда менее серьезной, чем вчера.
   Вернувшись к креслу, где лежал мужской костюм, который её так интриговал и так ей нравился, Мария коснулась пальцами мягкой, матовой кожи, и даже понюхала её. Она просто обожала этот запах. И ей так хотелось надеть этот костюм, что она почти тотчас это сделала.
   Действительно, все прекрасно подошло ей по фигуре. Натянув сапожки, пристегнула шпагу и, уперев руки в бока, стала перед зеркалом, повернулась влево, вправо, выгибая шею, чтобы удостовериться, как она выглядит со всех сторон. Усмехнулась, удовлетворенная, сделала несколько шагов взад-вперед. Да, в этом туалете она чувствовала себя совершенно свободно. Положив левую руку на эфес шпаги, отвесила низкий поклон своему отражению, после чего села, чтобы расчесать волосы.
   Заплела их в две косы и плотно уложила те вокруг головы, оставив за ушами и на затылке свисающие локоны. Надела шляпу. Примеряла её и так, и этак, чтобы можно было снять её и надеть снова, не пользуясь зеркалом. Добившись и этого, испробовала все виды поклонов: с задорной усмешкой, с уважением, с легким презрением, с почтительностью, любезно и холодно.
   Потом наложила на щеки немного румян, оттенила веки и слегка подкрасила губы. Критически оглядела себя, вырвала щипчиками какой-то непослушный волосок у брови, поправила локоны.
   « — Я красивая, — довольно подумала она. — Может быть, не идеально красивая, но весьма милая и стройная. Это куда важнее красоты.»
   Она двигалась все свободнее, освоившись уже даже со шпагой, которая поначалу немного ей мешала. Еще раз попробовала выхватить её из ножен и атаковать, как это делал шевалье де Бельмон во время поединка с Мартеном. Потом отсалютовала в сторону зеркала и…раздался звон хрустального флакона с розовой водой, который разлетелся вдребезги.
   Мария несколько смешалась, собрала осколки стекла с ковра и решила, что Мартен должен научить её своим ловким приемам.
   Оторвавшись наконец от зеркала, она отодвинула засов, чтобы пройти по коридору в капитанскую каюту, но поскольку Мартена там не оказалось, вышла на палубу. Там она прежде всего увидела Ричарда де Бельмона, который оживленно беседовал с Томашем Поцехой и парусным мастером Германом Штауфлем. Все трое стояли, опершись плечами о релинг у левого борта и не глядели в её сторону, так что с минуту она могла наблюдать за ними незамеченной.
   Бельмон — как всегда ухоженный и свежий — рассказывал им что-то забавное, пользуясь при этом округлыми жестами, они же отпускали грубоватые шутки, смеясь во весь голос. Круглый бритый череп Штауфля сверкал на солнце, его полное, румяное лицо, казалось, так и пышет здоровьем, а невинные голубые глаза сияли доброжелательностью ко всему на свете. Мария Франческа ни за что не могла вообразить себе этого спокойного, немного флегматичного с виду человека в гуще битвы, когда ловкость и скорость, беспощадность, сила и отвага решают — жить или умереть. Герман Штауфль казался ей почтенным человеком, который мухи не обидит и скорее позволит распороть себе брюхо, чем нанесет кому-нибудь удар, даже защищаясь.
   Другое дело главный боцман Поцеха! Тот был силен как медведь — это сразу бросалось в глаза; достаточно было взглянуть на его плечи и огромные лапищи, поросшие светлой, седеющей щетиной. Не менее грозно выглядел плотник Броер Ворст, перед которым она испытывала необъяснимый детский страх, может быть по причине его слепого глаза, скрытого бельмом. Побитое оспой лицо его заросло редкой рыжей щетиной, непрерывно двигалась мощная, выступавшая вперед челюсть, жуя табак.
   Она узнавала ещё кое-кого: высокого, чернявого итальянца с ироничным взглядом, которого называли Цирюльником, немытого задиру Славна, который отличался неописуемым голосом и любовью к пению, или веселого, услужливого Клопса, который именовал её «пани капитанша», подмигивая при этом таким образом, что ей каждый раз хотелось дать ему пощечину.
   Эти шестеро — как ей казалось — были костяком всей команды, насчитывавшей около семидесяти человек. Среди остальных были совсем юные и в годах, бородатые и безбородые, темные и светлокожие, в основном рослые и хорошо сложенные, только их она была не в состоянии различить. Все они носили на головах плотно повязанные красные платки, а по праздникам, или сходя на берег — одинаковые шляпы; по такому случаю они надевали лосины с застежками у колен и темные кафтаны тонкого сукна. Многие носили в ушах золотые кольца, а на пальцах — дорогие перстни, а некоторые закалывали поля шляп аграфами, которых не постыдился бы ни один дворянин.
   Сеньорита де Визелла вынуждена была признать, что ни на одном другом корсарском корабле в Дептфорде она не видела так прилично одетой, хорошо обученной и послушной команды. И ни один другой корабль не сверкал такой чистотой, как «Зефир».
   Впрочем, не об этом думала она в ту минуту. Все её внимание заняли Мартен с Грабинским. Они шли по главной палубе в сторону кормы, оба высокие, узкие в бедрах и широкие в плечах, крепко ставя длинные крепкие ноги, словно ступали по твердой земле. Стефан был немного ниже и стройнее, светлее, с несколько ещё детским выражением красивого лица. Ян — смуглее, с мужественными чертами, но в свои тридцать семь лет походил скорее на старшего брата. Обнимая парня левой рукой за плечи, правой показывал реи и растянутые на них паруса, видимо поясняя какой-то маневр. Их одежда не отличалась от одежды боцманов и матросов, с той разницей, что они были обуты, а их одинаковые рубашки из мягкой шерсти сверкали на солнце безупречной белизной.
   Когда они стали подниматься по трапу, ведущему на корму, шевалье де Бельмон, Поцеха и Штауфль двинулись навстречу, после чего все вместе остановились у фальшборта, словно собравшись провести короткое совещание или же выслушать поручения Мартена.
   Мария Франческа, до тех пор ими незамеченная, стояла в тени полуоткрытых дверей надстройки и заранее наслаждалась впечатлением, которое произведет, представ вдруг перед их взором. Сделав несколько шагов вперед и уперев руки в бока она произнесла:
   — Приветствую вас, сеньоры.
   Обернулись сразу все, и на миг онемело уставились на нее. Бельмон прервал молчание первым, склонившись в низком, несколько преувеличенном поклоне, и ответил на приветствие, после чего добавил, что он счастлив видеть её в добром здравии, веселом настроении и цветущей красоте. Мартен и Стефан тоже поклонились, а Поцеха со Штауфлем последовали их примеру, тараща глаза и разинув рты от удивления. Тут же отступив назад, они лишь издали поглядывали украдкой на прекрасную даму, переодетую юношей, которая — как они догадывались — завладела сердцем капитана.
   Стефан Грабинский, как обычно разрумянившийся и смешавшийся, едва почувствовав на себе взгляд карих глаз сеньориты де Визелла, тоже хотел отойти, но Мартен удержал его при себе.
   — Por Dios! — громко воскликнул он, обращаясь к Марии, Ты просто как принц из сказки, сеньорита!
   Мария Франческа ласково улыбнулась.
   — До сих пор я слышала лишь о принцессах, охраняемых драконами и чудовищами, — заметила она, и тут же спросила, хмуря брови: — Кто осмелился войти в мою спальню, чтобы принести это одеяние?
   — Чудовище, которое тебя держит под замком, — ответил Мартен, сокрушенно ударяя себя в грудь, так что загудело.
   — Ты, Мария, не представляешь, как он боялся, что ты проснешься и устроишь ему головомойку, — рассмеялся Ричард. Но все-таки не согласился, чтобы я его выручил.
   Сеньорита, казалось, его не слушала.
   — Я хочу, чтобы люк над моей каютой был снабжен засовом и заперт изнутри, — заявила она Мартену. — Я вовсе не желаю, чтобы кто-то мог влезать непрошенным. Кроме того, я хочу знать, куда мы плывем и почему ты так поспешно вышел в море, не предупредив меня.
   — Ни один дракон, насколько мне известно, не предупреждал зачарованную принцессу о своих намерениях или их внезапной перемене — ответил тот. — Так что я поступил в соответствии со своим отвратительным драконьим характером. Это первое. Второе — обещаю, что и впредь не буду входить незванным в твою каюту, если станешь приглашать туда меня сама, и причем в отсутствие Леонии. Третье — плывем мы в Бискайский залив, чтобы в соответствии с твоим желанием захватить первое встреченное судно или корабль, испанский или португальский, и забрать с него образ Мадонны.
   Мария Франческа поджала губы. Значит, он на это отважился! До сих пор она не верила, что Ян выполнит свою угрозу. Если вспоминала об этом, то только чтобы досадить ему. Ей казалось, Ян не захочет рисковать «Зефиром» только ради каприза своей пленницы. Но он не бросал слов на ветер и теперь её охватили опасения. Не за «Зефир»и не за него самого; возможно, за тот корабль, которому предстояло быть захваченным? Легенды о неустрашимом корсаре вновь всплыли в её памяти. Как могла она усомниться в правдивости рассказов Хуаны?
   « — А если мы встретим военные корабли? — подумала она. Если Мартен ввяжется в битву с превосходящими силами…Если» Зефир» встретит на своем пути эскадру Бласко де Рамиреса…Если потерпит поражение…»
   Сеньорита чувствовала, как сердце её забилось сильнее и как овладевает ей дрожь испуга. Испуга за кого? Ну не за себя же! Значит, за жизнь нареченного? Пожалуй, тоже нет. Она больше боялась, чтобы он не струсил, чем чтобы не погиб. Но тогда за кого же она в таком случае боялась?
   Тут она задумалась, что бы её ждало, потерпи действительно Мартен поражение. Она бы получила свободу, вернулась в Лиссабон и наверняка вышла за командора де Рамиреса. А потом? Пребывала бы либо у матери, либо у деда, как и прежде, поскольку Бласко наверняка не забрал бы её с собой в море, а молодой жене не подобало жить одной. По той же причине ей пришлось бы отказаться от участия в банкетах, балах и приемах, и во всяком случае ограничить их чисто семейным кругом. С кем она могла показаться в театре или на корриде де торос? Как же осторожно ей пришлось бы себя вести, чтобы избежать сплетен и обвинений в измене!
   Но могла ли она даже думать о разрыве свой помолвки и возможности другого выбора? Это такой скандал! Ее отец, дон Эмилио, не позволил бы ничего подобного; дело уже было сделано. Оставался только отчаянный корсар, но ведь не могла же она стать женой такого человека…
   Одна мысль об этом наполняла её ужасом. Мартен наверняка не был даже дворянином и у себя на родине не принадлежал к» омбрес финос «. Кроме того, он был безбожником, а может быть даже имел дело с дьяволом.
   Но он был знаменит. И — это она должна была признать — красив, как ни один другой мужчина. Он ей нравился куда больше, чем шевалье де Бельмон, хотя у того были изысканные манеры и происходил он из дворянской семьи. Будь Мартен идальго или хотя бы чужеземным графом…
   Как она упрекала себя в душе за подобные рассуждения! Ведь сама же умоляла Мадонну — Мадонну из Альтер до Чао! — о своем освобождении из рук такого ничтожества, который выиграл её в карты, словно девку или невольницу.
   « — И я сама ему в этом помогла! — укоряла себя она. — Что за стыд! К счастью, никогда он не узнает о моих мыслях, — усмирила она свой порыв покаяния и добавила: — Нет, никогда, ни за что ему меня не заполучить!»Правда, это последнее утверждение отдавало легкой горечью и меланхолией. Чтобы от них избавиться, сеньорита Мария Франческа де Визелла перешла от размышлений о своем будущем к настоящему и вовремя вспомнив, что она голодна, заявила, что готова позавтракать.

ГЛАВА XII

   Самый младший из боцманов» Зефира «, сын Яна из Грабин, именуемый Стефаном Грабинским, уже несколько дней переживал крайнее расстройство чувств и мыслей. Прежде всего по поводу Генриха Шульца, которому был обязан столь неожиданным и прекрасным поворотом своей молодой жизни, и к которому несмотря на это испытывал инстинктивную неприязнь. Эта неприязнь пробудилась уже во время их двухнедельного путешествия из Гданьска в Лондон. Шульц немало времени посвящал беседам со Стефаном, держа его при себе в каюте или прогуливаясь с ним по верхней палубе. Не скупился на советы и науку на будущее, подкрепляя их примерами из собственной жизни или приводя примеры недостойного поведения прочих, причем среди этих» прочих» временами можно было обнаружить самого Мартена. Эти проповеди, как именовал их в душе Стефан, могли его заинтересовать и даже убедить, не будь они столь густо нашпигованы усиленным морализаторством и не будь завуалированные намеки направлены к единственной цели: остеречь неопытного юношу пред губительным влиянием бродяги-капитана, сорвиголовы, авантюриста и безбожника Яна Мартена. Шульц, правда, признавал незаурядные способности капитана «Зефира»и в мореплавании, и в битвах, но отказывал ему в умеренности и рассудительности, как в тех качествах, которыми добывается уважение солидных, порядочных людей и благоволение Провидения.
   Вопреки всем усилиям своего благодетеля, Стефан так и не набрался загодя никаких предубеждений против Мартена. Напротив, отчаянный, щедрый, даже расточительный корсар вырастал в его воображении в сказочного героя, в то время как Шульц все более казался скупым, заумным и рассчетливым. Слишком часто тот напоминал ему об обязанности быть вечно благодарным за благодеяния для его матери, вдовы «бунтовщика», и нынешние — для него самого. Слишком ясно давал понять, чего от него ожидает. Слишком прозрачно намекал, что рассчитывает на его помощь в овладении «Зефиром».
   Парень слушал и молчал, только часто сгорал от стыда, не решаясь на откровенный ответ. Временами ему приходило в голову, что он неверно понимает разумные слова и выводы благородного, великодушного человека, которым до недавнего времени считал Генриха Шульца, что ошибочно судит о нем; что он сам — испорченный и никчемный мальчишка, что — быть может — Мартен действительно заслуживает осуждения и только он этого не замечает, разумеется не зная его настолько хорошо, как уважаемый, набожный опекун, который каждую неделю исповедуется и причащается, а потому несомненно обладает чистой совестью и верной душой.
   Он страдал от этих мыслей и сомнений, но не выказывал их перед Генрихом. В результате казался молчаливым и не слишком развитым, что однако ничуть не мешало далеко идущим планам Шульца. Напротив — тот предпочитал видеть его скорее несколько ограниченным, чем излишне сообразительным и интеллигентным, чтобы уметь в будущем командовать таким кораблем, как «Зефир». Что же до последнего, сомнений у него не было: за время плавания Шульц сам мог убедиться, что Стефан уже сейчас разбирается в мореплавании лучше, чем немало гданьских шкиперов, а тайком собранные в Гданьске отзывы о нем подтверждали это мнение.
   « — За год или два под руководством Мартена он усовершенствуется в морском ремесле, — думал Генрих. — И Мартен его полюбит. Все же они чем-то схожи. Не намного, но похожи, что и требуется. Он достаточно одарен для этой профессии и достаточно наивен, чтобы можно было управлять им по своему желанию. А через пару лет уже сможет командовать» Зефиром «.»
   Стефан же и не думал о столь завидном положения, тем более на «Зефире»и всего через пару лет. Познакомившись с Мартеном, он с первого взгляда отбросил все сомнения, так усиленно подсовывавшиеся Шульцем: Мартен оказался именно таким, каким он воображал себе в мечтах. Не читал ему нравоучений и морали, с неподдельным интересом распрашивал о матери и ни в коей мере не пытался осуждать Яна из Грабин или Мацея Паливоду за их участие в борьбе народа с гданьскими патрициями. Чаще всего он заводил разговоры об огромном мире, бескрайних океанах и далеких землях, о мореплавании и навигации, о ветрах и бурях, о битвах, маневрах и управлении орудийным огнем.
   — Для того, чтобы стать настоящим моряком, — как-то сказал он, — для того, чтобы командовать кораблем и побеждать в схватках как с людьми, так и с природой, ты должен знать не то, чего твой корабль совершить не может; скорее тебе нужно понять, на что он способен, если им надлежаще управлять, и если у тебя самого хватит сил, мужества, выдержки и отваги. Понимаешь разницу? Можешь верить мне, корабль тебя не подведет, если со своей стороны ты сделаешь все, чтобы ему помочь.
   И вот каждый день, во время каждого маневра Стефан учился, как надлежит «помогать» «Зефиру». Ни один корабль на Балтике не нес столько и таких парусов, как «Зефир»; ни на одном не было таких высоких мачт и стольких рей; ни один не плавал при столь сильных ветрах с таким количеством парусов, накренившись на борт и летя по волнам как белокрылый лебедь. Разумеется, каждый из боцманов, несущих службу у штурвала, был мастером удержания его на курсе, мастером, в руках которого билось сердце корабля: один неосторожный поворот штурвала, мгновение невнимания или неверное отражение удара волны могли бы в этих условиях повлечь за собой непредсказуемые последствия, вплоть до того, что «Зефир» лег бы на борт или даже перевернулся вверх дном. Потому во время жестоких шквалов, когда корабль летел под всеми парусами со скоростью пятнадцати и даже шестнадцати узлов, на руле стояли только самые опытные моряки, а когда приходило время разворота на противоположный галс, часто сам капитан перехватывал рукояти штурвала. Часто в таких случаях подзывал он и Стефана, отдавал тому штурвал, а сам стоял за спиной, положив ему руки на плечи.