Страница:
Мужчины встали, как по команде, и поднесли стаканчики к губам. Складки брезентовой «двери» раздвинулись и в «кабинет» Сергеева вошла невысокая черноволосая женщина с тарелками в руках. Это была жена Сергеева, Марина, тоже врач, только женский. Она насмешливо посмотрела на мужчин, ее карие глаза лукаво прищурились.
– А я слышу…, – начала она, но Сергеев взглядом остановил ее, показав глазами на Майкла.
Марина была умной женщиной и поняла, почему они стоят и собираются пить стоя.
– Давайте, мужики, поминайте, и я с вами.
– Давай, Майк, – Сергеев поднял стаканчик, выдохнул, опрокинул в себя разведенный спирт, подождал секунду и резко выдохнул.
Майкл проделал ту же операцию, только выдохи его были гораздо тяжелее, чем у хирурга.
– Не по-русски сидите, мужики, – с улыбкой смотрит на витамины, лежащие перед мужчинами. – Ты что, собирался закусывать этим? И гостя угощать?
– Ну, дорогая, чем богаты, – разводит руками Сергеев.
– Балда, – говорит Сергеева, быстро расставляя тарелки на столе.
На тарелках – хлеб, нарезанная кусками консервированная ветчина, консервированные маслины, огурцы и помидоры.
– Я всегда говорила: если мужиков не покормишь – с голоду подохнут, а не догадаются в собственный холодильник заглянуть, – она раскладывает вилки и садится рядом с мужем.
– Спасибо, дорогая, – Сергеев ласково гладит ее по плечу.
Марина, усмехаясь, сбрасывает его руку:
– Наливай-ка и мне, дорогой.
– Выполняем, – отвинчивает красную пробку Сергеев.
– Майкл, вы кушайте, мой вас еще успеет догнать, – на тарелке перед Майклом мгновенно вырастает горка ветчины, заботливо окруженной пятком огурцов.
– Спасибо, – Майкл смущенно и благодарно смотрит на Марину.
Он откусывает кусок хлеба и понимает, как же он проголодался.
– Тебе на треть, дорогая?
– Да. Слышишь, Сергеев, а тебе не стыдно тратить казенное имущество?
– Стыдно, – признается он, разливая Майклу и себе, – но, представь себе, я сегодня успел договориться с Ченем Ли по поводу устройства аппарата для возгонки спирта из подручных средств.
– Это же из каких таких подручных средств?
– Да из чего угодно, что может бродить, из зерна, например. Найдем же мы где-нибудь в округе зерно, в конце концов.
– А если не найдем?
– Значит, посадим и вырастим. Ну, что ты привязалась, я же не фермер, – улыбаясь, смотрит на жену Сергеев. – Да и спирта у нас пока достаточно.
– Знаю я твое это «пока», – смеется Марина.
Майкл, улыбается, глядя на них. Не в первый раз в жизни он жалеет, что не нашел себе жену. Глядя на таких женщин, как Марина, и их мужей, таких как Слава Сергеев, Майкл понимал, чего он лишен в своей упрямо холостяцкой жизни. Еще двадцать минут назад он думал, что сойдет с ума, если не поговорит с кем-нибудь, кроме Майкла и Ричарда (их он не хотел загружать своими проблемами). Просто поговорит, поговорит о чем угодно, кроме смерти Майкла Докса. Ему казалось, что он не сможет проглотить ни кусочка пищи, горло было сжато стальными тисками спазма. Теперь, сидя за столом с Сергеевыми, он понимал, что жизнь продолжается, что надо продолжать жить и что он не виноват в смерти своего солдата. Он понимал, что Марина и Слава спорят между собой, говорят так, как будто бы ничего не случилось, потому, что понимают, как на душе у Майкла. И он был благодарен им.
– Давайте выпьем, друзья, – он поднял свой стакан.
Они подняли стаканы и выпили. Минуту посидели молча и Марина негромко сказала:
– Совсем еще молоденький.
– Да, – выдохнул Майкл.
– Моложе нашего Олега.
– Вашего сына?
– Да.
– У Олега неплохой бизнес в Штатах, – почему-то устало сказал Сергеев. – Он уехал туда на учебу по приглашению Калифорнийского университета, да там и остался.
– Мы ему посылали деньги первые два года, звонили каждую неделю, хоть это и было дорого, а он отвечал письмом раз в год, – горько сказала Марина, рассеянно вертя в руках вилку, – письмом из двух строчек. «Все нормально, жив, здоров». Ни «как у вас дела», ни «как живете», ничего.
– Ты думаешь, что Майклу интересны наши семейные дела, Мариш?
– Я же знаю, что вы подумали, Майкл, – улыбнувшись уголками губ, сказала Марина, пристально глядя на него. – Вы подумали, как же мы могли оставить там нашего сына, если любим его.
– Ну, – замялся Майкл.
– Вот видите, я угадала, – загадочная улыбка на миг возникла на губах женщины и тут же пропала.
– Мы где-то проморгали собственного сына, – сказал Сергеев.
– Не где-то, Слав. Ты – с утра до вечера в больнице, операции, операции, приходишь домой без задних ног и валишься от усталости. Я с утра до вечера в роддоме, когда и всю ночь, когда и весь день. А Олег всегда один – в школу, из школы, так и вырос, сам себе и сам в себе.
– Ну, один раз у него все-таки родственные чувства проснулись – он нас все-таки вызвал к себе, – сказал Сергеев.
– Да, вызвал, – спокойно ответила Марина.
Было видно, что ее гложет какая-то боль, старая незажившая рана.
– Вызвал, только на пять лет забыл про мои и твои дни рождения. Забыл сказать, что женился, что у него родились дети, наши с тобой внуки.
– Знаете, Майкл, страшно это было – смотрят на тебя твои внуки и боятся тебя, плачут, – говорит Сергеев.
– Потому, что их папочка постарался, – говорит Марина.
– И вы почувствовали себя чужими? – осторожно спрашивает Майкл.
– Да, – кивает Слава. – А потом как-то случайно Маринка увидела рекламу по телевизору о вашем фонде. Еще смеялась, мол, бесплатно проедемся через всю страну на поезде, природу посмотрим.
– Ну, смеялась, ну и что? – гордо смотрит на мужчин Марина.
– Адам взял нас за руки, – вспоминает Сергеев, – нас скрутило, сидим, как пришибленные. А потом Маринка мне и говорит: «Слышишь, Сергеев, мы же с тобой не старики еще, поехали, а?» И мы поехали.
– Как же вы не побоялись, Марина Петровна? – восхищенно смотрит на Сергееву Майкл.
– А чего бояться? – она совершенно так же, как муж, пожимает плечами. – Мы с Сергеевым в Чечне были три года, такого там навидались, что ни в одном кошмарном сне не увидишь. Сергеев, как всегда, хирургом, а я работу в роддоме бросила, по всем инстанциям прошла, в какие только двери не стучала, со сколькими только болванами в министерствах не ругалась, а все-таки уехала с ним вместе медсестрой.
– Страшно было? – спрашивает Майкл. – Говорили, там война серьезная вышла.
– Поначалу страшно, но привыкли. Я там потом в травмпункт при госпитале устроилась, легкораненых зашивала, вот ему, – она легонько толкает мужа в плечо, – на операциях ассистировала.
– Вам говорили, что вы великая женщина? – торжественным голосом спрашивает Майкл.
– Майкл, – утрированным тоном Отелло рычит Сергеев, его выдает только улыбка, – я ревную!
– Простите, – смущается Майкл, – простите, друзья, я что-то не то несу сегодня.
– Не ревнуй его, Сергеев, – Марина кладет голову мужу на плечо, – он правду говорит.
Они, улыбаясь, смотрят друг на друга – Сергеевы и Майкл.
– Вы держитесь, Майкл, – тихо говорит Марина, – вам нужно держаться, вы же солдат, должны понимать, что вам нельзя раскисать.
– Да я не раскисаю, Марина Петровна, – смотрит на нее Майкл и впервые в жизни не стесняется того, что у него в глазах появляются слезы и что голос предательски дрожит.
– Наливай, Сергеев, – решительно выпрямляется Марина.
– Слушаюсь, дорогая…
На смотровой площадке Адам и младший Джек смотрят на то, как диск чужого солнца медленно валится к горизонту. В первый раз на этой планете человеческий глаз наблюдает эту картину.
– Возвращай его, Джек.
– Хорошо.
Черное пятно медленно поворачивается округлым носом к башне. Дирижабль возвращается домой…
Из динамиков всех раций на частоте, предназначенной для экстренных сообщений, доносится взволнованный голос Верховина:
– Внимание, всем внимание! Включаем ток для внешних заграждений! Будьте внимательны! Отойдите от заграждений на безопасное расстояние!
Сообщение повторяется три раза. На первом ярусе башни Николай Верховин поворачивает верхний рубильник на распределительном пульте контроля. На щите загораются зеленые индикаторы – свидетельство того, что на ограждения секторов периметра подано напряжение.
Ни один красный индикатор не горит – аварий и неполадок нет. Стрелки, показывающие силу и напряжение тока, перемещаются в рассчитанные положения. Все в порядке.
Раздаются негромкие аплодисменты. Хлопают все, кто в данный момент находится на первом ярусе.
– Ф-ф-фу, – Верховин вытирает пот со лба, – управились.
Он с улыбкой смотрит на горящие зеленые огоньки, похожие на глаза волшебных кошек из сказок Бажова.
– Хорошо поработали, – улыбается Верховин.
Люди радостно хлопают его по плечам, он качается из стороны в сторону – радость окружающих его людей велика, и он понимает это.
– Спасибо, спасибо, – бормочет он устало и смущенно, – простите, а где тут можно чего-нибудь съесть? Кушать хочется ужасно.
Его обступает смеющаяся веселая толпа и бережно под руки ведет его, довольного и усталого, в столовую, ведет торжественно и почтительно, как только что коронованного короля…
Снаружи по проволочному забору из тончайшей проволоки бегут смертоносные для всего живого ярко-голубые искры, похожие на падающие звезды…
Ричард Вейно вместе со снайперами лежит на крыше транспорта, на разостланном толстом стеганом одеяле. Полчаса назад он сменился с все еще продолжающейся разгрузки и не мог отказать себе в удовольствии подержать в руках приклад снайперской винтовки. Он спокойно осматривает в окуляр прицела границу леса, вдыхая запах оружейной смазки. Ричард снова чувствует себя молодым. Иногда он думает, каково Майклу, но, в отличие от Адама, Ричард уверен, что Майк может выдержать любой удар. «Чего беспокоиться, он ведь мужик, значит, выдержит. Все выдерживают и Майк выдержит», философски размышляет Ричард, «должен выдержать»…
Ким Ли вместе с другими командирами договаривается о сроках и времени смены патрулей. Майкл поручил ему наладить охрану периметра и Ким выполняет приказ. Он знает, что Майкл должен отдохнуть…
Ужинают семьи Томпсонов и Криди. Старшего Томпсона все еще нет – дело служивое. Младший Джек уже вернулся и теперь с аппетитом ест вареную картошку и консервированную колбасу с зеленым горошком. Старший Криди ест неторопливо и спокойно. Он думает над тем, что будет делать завтра. Дел полно – травы надо накосить побольше, за скотиной проследить, есть там один бычок годовалый упрямый, надо бы его завтра от остальных оградить…
Ужинают все, кто свободен от службы. С наступлением темноты лагерь освещается мощными прожекторами, подвешенными на верхних ярусах Башни. Чего-чего, а недостатка в энергии колония не испытывает. Света много, периметр освещен, как днем.
Разгрузка на сегодня закончена, хотя разгрузочная площадка у транспортов тоже ярко освещена: люди устали, день был тяжелым. Все расходятся, их ждет ужин – команда толстяка Валлоне работает бесперебойно, в три смены. Никто не останется голодным.
Первый день для людей на далекой планете заканчивается. Это был длинный, практически бесконечный день, казалось, он никогда не кончится, но рано или поздно заканчивается все.
Один за одним загораются огоньки пока еще неизвестных созвездий на темно-синем небе. Тучи расступились к вечеру, небо очистилось, лес готовится к ночи, слышатся шорохи, непонятные шумы, треск сухих листьев под чьими-то мягкими лапами. В темноте загораются еще четыре новых огонька. Четыре ярко-желтых огонька внимательно смотрят на людской «муравейник», ярко освещенный огнями прожекторов. В этих огоньках застыла ненависть…
По «паутине» бежали цепочки ярко-голубых искр, похожих на звезды в небе. Почему-то мой друг захотел рассмотреть эти искорки поближе и, прежде чем я смог его остановить, подкрался поближе к «паутине» и прикоснулся к ней лапой. Я увидел синюю молнию, вцепившуюся в моего друга, – так паук впивается в запутавшуюся муху. Раздался страшный треск и огоньки побежали по шерсти Каса, его глаза выкатились, язык, мгновенно почерневший от крови, вывалился наружу. Запахло паленой шерстью и мясом. Его тело билось в агонии… Он умирал, лапы дергались в страшных судорогах. Все произошло так быстро, что я не успел помочь ему.
Я выбежал из леса, хотел оторвать Каса от проклятых металлических нитей, но не успел сделать и этого. Раздались пронзительные вопли, вспыхнул ослепительный свет, и несколько огненных шаров ударились в землю рядом со мной.
Я бежал в темноту, я – предатель своего друга. Боль и отчаяние грызли мое сердце с усердием голодных лесных крыс. Я бежал и мой вой, мое прощание, моя мольба о прощении, летел над нашим лесом, – над лесом, который я еще вчера так любил…
На сетке, вцепившись в проволочные ячейки почерневшими когтями правой лапы, висело тело волка. Электрические разряды большой мощности, проходившие через его уже мертвое тело, заставляли мышцы сокращаться и биться в судорогах, но это были только остаточные рефлексы.
Кровь, хлеставшая из прокушенного в агонии языка, запеклась черной коркой, выпученные глаза напоминали два шарика желе, раздавленных ногой – от действия тока внутриглазная жидкость кипела до тех пор, пока глаза не взорвались в глазницах.
Зрелище было страшным. Электрики, отвечающие за контроль напряжения, отключили секцию восточного сектора и тело мертвого волка смогло, наконец, обрести покой. Солдаты, посланные, чтобы снять труп с проволоки, долго не могли оторвать лапу, практически приварившуюся к сетке. Судорожно сжатые когти не хотели разжиматься, их пришлось отрезать вместе с пальцами, каждый отдельно.
Дубинин мельком осмотрел тело и приказал отнести его в холодильник биолаборатории, уже практически забитый до отказа телами волков, доставленными с поля боя.
– Я посмотрю его завтра, Адам, – сказал Сергей, зевая – он заснул только час назад и спать хотел неимоверно.
– Конечно, Сергей, – проворчал Адам, сам с трудом сдерживая зевок, – я же не садист, чтобы лишать вас сна.
Как ни странно, эта одинокая смерть прошла почти незамеченной, если не считать, что все колонисты были разбужены воем сирены. Те, кто нашел в себе силы добежать или дойти до восточного сектора, молча наблюдали, как волка снимают с ограды, и так же молча разошлись по своим палаткам. Кто-то из толпы сказал вполголоса: «Так ему и надо», большинство одобрительно проворчало что-то вроде: «Хорошо, что технари поставили сетку. Так бы эта зверюга вломилась бы к нам, еще тепленьким». Солдаты посчитали эту смерть достойной карой за смерть Докса; Верховин был доволен тем, что его защита сработала как надо; ученые и техники порадовались тому, что успели поставить защитные ограждения в кратчайшие сроки. Особых эмоций эта смерть, больше похожая на казнь на электрическом стуле, не вызвала. Поначалу, конечно, все перенервничали, когда завыла сирена. Но люди своими глазами: через защиту невозможно перебраться даже таким страшным тварям, как волки. И они испытали чувство какого-то первобытного удовлетворения и тихого торжества над проявлениями внешнего мира.
Люди возвращались к своим кроватям и с наслаждением вытягивались в полный рост в еще теплых спальных мешках. У них было еще пять часов до рассвета, все вокруг них казалось таким надежным. Они ощущали себя в безопасности под охраной солдат и проволочной оградой. Можно спокойно заснуть. И увидеть какие-нибудь приятные сны.
И люди спокойно засыпали в своих палатках и ничто не могло им помешать, даже далекий вой, разносящийся на километры вокруг. Этот вой был заунывен и печален, как реквием на похоронах. Он высоко взлетал в чистое небо, слабо освещенное тусклым светом двух лун – спутников Лимбы, и разносился над лесом, не находя сочувствия и жалости. Это был вой отчаяния и боли, но люди не знали и не хотели знать об этом. Они лишь поудобнее устраивались в своих теплых постелях и погружались в сон с довольными улыбками на лицах. Люди тихонько шептали: «Скули, скули на здоровье, чтоб тебе пропасть». Им нечего было бояться. Этот вой они считали свидетельством превосходства своей силы над волками, и отчасти это было правдой…
Следующий день прошел гораздо спокойней. Батальон Ричардсона, сменивший людей Майкла Фапгера, с самого утра вывел в лес группу фермеров, косившим траву с раннего утра до трех часов дня, с перерывом на обед. В этот день коровы, овцы, козы и лошади получили большие порции свежего душистого сена. Не остались без внимания и свиньи. Куры склевали зерно, обогащенное витаминами и минералами и, в благодарность, выдали на свет первые яйца. Батальон Ричардсона вывела в лес бригаду Ферье и лес впервые услышал до тех пор неведомые ему звуки смерти собственных детей-деревьев – визг пил, стук топоров и глубокие предсмертные выдохи и скрипы падающих на землю лесных великанов.
Весь второй день продолжалась разгрузка первых двух транспортов, все свободное гражданское население, в основном, мужчины, переносило необходимое оборудование и снаряжение.
Ученые занимались устройством своих лабораторий и рабочих мест в помещениях Башни. Они не спеша налаживали аппаратуру, помогали друг другу с переноской громоздких вещей – шкафов, стеллажей, рабочих столов, верстаков и прочего. Электрики проходились по наспех проложенным вчера линиям электропроводки, развешивали кабели так, как этого требуют нормы безопасности, – одним словом, подчищали за собой. Техники, устроившие свои мастерские в подвалах башни, занялись проведением водопроводных труб по помещениям башни и палаточному городку. Работы было много, но проблема утилизации возможных отходов и отвода сточных и канализационных вод разрешилась практически сама собой.
В подвалах Башни, получивших название «минус уровней» (первый уровень ниже первого яруса башни получил название «уровень минус один», второй – «уровень минус два» и так далее), на «минус-первом» уровне было обнаружено устройство, созданное, наверное, слугами Полигона, получившее, с легкой руки Мазаева, название – Утилизатор. Оказалось, что профессор узнал об Утилизаторе еще на Земле от Хозяев Стихий, но в спешке и суматохе первого дня забыл о нем.
– Значит, байки о феноменальной профессорской забывчивости и рассеянности – правда, Борис Сергеевич? – улыбаясь, спросил Адам на утреннем совещании.
– Я, смею вас заверить, еще не пал до уровня кэрроловского Белого Кролика, уж будьте спокойны, Адам, – беззлобно отозвался Мазаев, – вы как будто не понимаете, что вчерашний день был днем вавилонского столпотворения, Содомом и Гоморрой и, не побоюсь этого слова, апокалипсисом установки системы энергоснабжения колонии, установки защитных ограждений, тестирования множества сложнейших приборов, и …
– Ладно, ладно, профессор, простите, – смеясь, склонил голову Адам.
– Извинения приняты, – скупо улыбнулся Мазаев, открывая толстую черную папку.
– Хочу поблагодарить весь техотдел за проделанный титанический труд и отдельно Николая Верховина за запуск системы защиты, – встал со стула Адам и захлопал в ладоши.
Все похлопали. Верховин приподнялся со стула, быстро раскланялся во все стороны и также быстро сел на место.
– Теперь, когда все поняли, как важно было установить заграждения в кратчайший срок, особенно после происшествия нынешней ночи, я хочу услышать предварительные отчеты о состоянии технических служб и службы снабжения. Но сначала позвольте попросить Бориса Сергеевича рассказать об устройстве утилизации – проговорил Адам и уселся опять.
Мазаев неторопливо перевернул несколько листов бумаги в своей папке и начал:
– Хочу сразу сказать, что устройство Утилизатора для меня тайна за семью печатями. Наши наниматели, я имею в виду Хозяев Стихий, не нашли или не смогли найти подходящих понятий, чтобы объяснить мне, кто создал Утилизатор, но я думаю, что он действует по принципу антиматерии. Утилизатор представляет собой полусферу ярко-красного света, активно излучающую в инфракрасном диапазоне волн.
Мазаев передал своим соседям за столом фотографии объекта и продолжил:
– В помещение, в котором находится Утилизатор, ведут два входа, плюс имеется большое видимое отверстие в потолке непосредственно над сферой. Утилизатор действует следующим образом: любой предмет, попавший в зону видимого красного свечения, мгновенно уничтожается, пропадает, аннигилируется – и так далее, любые определения, хватило бы фантазии и словарного запаса. Мы можем сбрасывать в Утилизатор хоть тонны предметов, количество и состав неограничен. Сфера поглощает, повторяю, любое материальное тело без вредных воздействий на окружающую среду.
– Как вы об этом узнали, профессор? – спросил Ричард.
– Мне сказали об этом наши наниматели, но я провел кое-какие опыты самостоятельно и сделал некоторые выводы.
– Какие выводы, профессор? – не унимался Ричард.
Все с недоумением смотрели на него.
– Эмпирические, – сказал Мазаев и почему-то улыбнулся и покраснел.
Адам почувствовал, что в воздухе пахнет розыгрышем и решил поддержать Ричарда.
– Я думаю, Борис Сергеевич, что всем присутствующим интересно, какого рода были эти опыты. Может, вы рисковали жизнью или совершили что-нибудь опасное?
– Нет, нет, что вы, – Мазаев смущенно потер нос и улыбнулся, – я туда просто помочился.
Секунду стояла тишина, а потом грянул смех. Мазаев смеялся вместе со всеми и, вытирая платком глаза, стал оправдываться:
– Просто я пошел к Утилизатору рано утром, осмотрелся, бросил вниз кусочек земли, несколько бумажек ненужных скомкал и бросил следом – и тут, как на грех, приспичило.
– А вы думаете, каково было мне, – вмешался Ричард. – Я ищу профессора, чтобы позвать на совещание, мне говорят, что он отправился куда-то на минусовые уровни… Хожу, хожу, ищу, фонариком себе подсвечиваю. Вхожу в огромный такой зал, там эта сфера красная, я, естественно, сразу замираю на месте. Смотрю, на балюстраде сверху стоит Борис Сергеевич, вниз смотрит. Вижу – бросил вниз что-то, посмотрел, подождал, вырвал из блокнота пару листочков, опять вниз бросил. Я – в недоумении, думаю, чем это наш профессор занят. А он, простите меня, оглядывается по сторонам, как будто проверяет, не видит ли его кто-нибудь, и начинает брюки расстегивать.
Снова хохот. Мазаев, смеясь, протирает очки:
– Скажу вам, коллеги, по секрету, какое же это было космическое чувство: помочиться в источник антиматерии…
Хохотали, наверное, минуты две.
– Ладно, посмеялись и хватит, – Фолз вытер глаза.
– Вам, Ричард, повезло, что вы не вошли в зону действия Утилизатора, – уже серьезным тоном сказал Мазаев. – Предлагаю установить в помещения, расположенные рядом с Утилизатором, двери с цифровыми замками, чтобы ограничить доступ посторонних.
– Росселини, займитесь, пожалуйста, – сказал Адам.
– Сделаем, – отозвался техник.
– Теперь технические службы. Начнем с Николая.
– Электричество подается бесперебойно, восемь трансформаторов работают в рабочем режиме и подключено еще четыре вспомогательных, чтобы ток был даже в том случае, если основные трансформаторы, не приведи бог, полетят. Ночью, вы знаете, мы убедились, что система защиты работает нормально. Генераторы работали в нормальном режиме, автоматика успешно выдержала скачок напряжения, когда животное, ну …, вы понимаете. Установили ограждения вокруг Источника, дали ток по всему лагерю, установили прожекторы, провели свет в палаточный городок. Тянули все на живую нитку, как говорится, сегодня все установим, закрепим, подтянем. Будем проводить свет в лаборатории, мастерские. Отдельно я выделю людей, чтобы снабдить светом палатки. Госпиталь, кстати, мы подключили в первую очередь. У меня все.
– Спасибо. Техники?
– Мастерские развернули в подвалах, – сказал Росселини, потирая щеку, покрытую жесткой черной щетиной, – проводку сделали сами, таскаем станки, инструменты. Если будут какие поломки, уже сможем приступить к ремонту.
– Хорошо. Как вычислительный центр?
– Также, – пожал плечами Варшавский, – носим компьютеры, оборудование, устраиваемся потихоньку. Программа картографирования уже обработала вчерашние снимки, ждем новых. Карту я занесу вам через час, Адам, у нас, смешно, сказать, розеток не хватает, некуда принтер подключить.
– А я слышу…, – начала она, но Сергеев взглядом остановил ее, показав глазами на Майкла.
Марина была умной женщиной и поняла, почему они стоят и собираются пить стоя.
– Давайте, мужики, поминайте, и я с вами.
– Давай, Майк, – Сергеев поднял стаканчик, выдохнул, опрокинул в себя разведенный спирт, подождал секунду и резко выдохнул.
Майкл проделал ту же операцию, только выдохи его были гораздо тяжелее, чем у хирурга.
– Не по-русски сидите, мужики, – с улыбкой смотрит на витамины, лежащие перед мужчинами. – Ты что, собирался закусывать этим? И гостя угощать?
– Ну, дорогая, чем богаты, – разводит руками Сергеев.
– Балда, – говорит Сергеева, быстро расставляя тарелки на столе.
На тарелках – хлеб, нарезанная кусками консервированная ветчина, консервированные маслины, огурцы и помидоры.
– Я всегда говорила: если мужиков не покормишь – с голоду подохнут, а не догадаются в собственный холодильник заглянуть, – она раскладывает вилки и садится рядом с мужем.
– Спасибо, дорогая, – Сергеев ласково гладит ее по плечу.
Марина, усмехаясь, сбрасывает его руку:
– Наливай-ка и мне, дорогой.
– Выполняем, – отвинчивает красную пробку Сергеев.
– Майкл, вы кушайте, мой вас еще успеет догнать, – на тарелке перед Майклом мгновенно вырастает горка ветчины, заботливо окруженной пятком огурцов.
– Спасибо, – Майкл смущенно и благодарно смотрит на Марину.
Он откусывает кусок хлеба и понимает, как же он проголодался.
– Тебе на треть, дорогая?
– Да. Слышишь, Сергеев, а тебе не стыдно тратить казенное имущество?
– Стыдно, – признается он, разливая Майклу и себе, – но, представь себе, я сегодня успел договориться с Ченем Ли по поводу устройства аппарата для возгонки спирта из подручных средств.
– Это же из каких таких подручных средств?
– Да из чего угодно, что может бродить, из зерна, например. Найдем же мы где-нибудь в округе зерно, в конце концов.
– А если не найдем?
– Значит, посадим и вырастим. Ну, что ты привязалась, я же не фермер, – улыбаясь, смотрит на жену Сергеев. – Да и спирта у нас пока достаточно.
– Знаю я твое это «пока», – смеется Марина.
Майкл, улыбается, глядя на них. Не в первый раз в жизни он жалеет, что не нашел себе жену. Глядя на таких женщин, как Марина, и их мужей, таких как Слава Сергеев, Майкл понимал, чего он лишен в своей упрямо холостяцкой жизни. Еще двадцать минут назад он думал, что сойдет с ума, если не поговорит с кем-нибудь, кроме Майкла и Ричарда (их он не хотел загружать своими проблемами). Просто поговорит, поговорит о чем угодно, кроме смерти Майкла Докса. Ему казалось, что он не сможет проглотить ни кусочка пищи, горло было сжато стальными тисками спазма. Теперь, сидя за столом с Сергеевыми, он понимал, что жизнь продолжается, что надо продолжать жить и что он не виноват в смерти своего солдата. Он понимал, что Марина и Слава спорят между собой, говорят так, как будто бы ничего не случилось, потому, что понимают, как на душе у Майкла. И он был благодарен им.
– Давайте выпьем, друзья, – он поднял свой стакан.
Они подняли стаканы и выпили. Минуту посидели молча и Марина негромко сказала:
– Совсем еще молоденький.
– Да, – выдохнул Майкл.
– Моложе нашего Олега.
– Вашего сына?
– Да.
– У Олега неплохой бизнес в Штатах, – почему-то устало сказал Сергеев. – Он уехал туда на учебу по приглашению Калифорнийского университета, да там и остался.
– Мы ему посылали деньги первые два года, звонили каждую неделю, хоть это и было дорого, а он отвечал письмом раз в год, – горько сказала Марина, рассеянно вертя в руках вилку, – письмом из двух строчек. «Все нормально, жив, здоров». Ни «как у вас дела», ни «как живете», ничего.
– Ты думаешь, что Майклу интересны наши семейные дела, Мариш?
– Я же знаю, что вы подумали, Майкл, – улыбнувшись уголками губ, сказала Марина, пристально глядя на него. – Вы подумали, как же мы могли оставить там нашего сына, если любим его.
– Ну, – замялся Майкл.
– Вот видите, я угадала, – загадочная улыбка на миг возникла на губах женщины и тут же пропала.
– Мы где-то проморгали собственного сына, – сказал Сергеев.
– Не где-то, Слав. Ты – с утра до вечера в больнице, операции, операции, приходишь домой без задних ног и валишься от усталости. Я с утра до вечера в роддоме, когда и всю ночь, когда и весь день. А Олег всегда один – в школу, из школы, так и вырос, сам себе и сам в себе.
– Ну, один раз у него все-таки родственные чувства проснулись – он нас все-таки вызвал к себе, – сказал Сергеев.
– Да, вызвал, – спокойно ответила Марина.
Было видно, что ее гложет какая-то боль, старая незажившая рана.
– Вызвал, только на пять лет забыл про мои и твои дни рождения. Забыл сказать, что женился, что у него родились дети, наши с тобой внуки.
– Знаете, Майкл, страшно это было – смотрят на тебя твои внуки и боятся тебя, плачут, – говорит Сергеев.
– Потому, что их папочка постарался, – говорит Марина.
– И вы почувствовали себя чужими? – осторожно спрашивает Майкл.
– Да, – кивает Слава. – А потом как-то случайно Маринка увидела рекламу по телевизору о вашем фонде. Еще смеялась, мол, бесплатно проедемся через всю страну на поезде, природу посмотрим.
– Ну, смеялась, ну и что? – гордо смотрит на мужчин Марина.
– Адам взял нас за руки, – вспоминает Сергеев, – нас скрутило, сидим, как пришибленные. А потом Маринка мне и говорит: «Слышишь, Сергеев, мы же с тобой не старики еще, поехали, а?» И мы поехали.
– Как же вы не побоялись, Марина Петровна? – восхищенно смотрит на Сергееву Майкл.
– А чего бояться? – она совершенно так же, как муж, пожимает плечами. – Мы с Сергеевым в Чечне были три года, такого там навидались, что ни в одном кошмарном сне не увидишь. Сергеев, как всегда, хирургом, а я работу в роддоме бросила, по всем инстанциям прошла, в какие только двери не стучала, со сколькими только болванами в министерствах не ругалась, а все-таки уехала с ним вместе медсестрой.
– Страшно было? – спрашивает Майкл. – Говорили, там война серьезная вышла.
– Поначалу страшно, но привыкли. Я там потом в травмпункт при госпитале устроилась, легкораненых зашивала, вот ему, – она легонько толкает мужа в плечо, – на операциях ассистировала.
– Вам говорили, что вы великая женщина? – торжественным голосом спрашивает Майкл.
– Майкл, – утрированным тоном Отелло рычит Сергеев, его выдает только улыбка, – я ревную!
– Простите, – смущается Майкл, – простите, друзья, я что-то не то несу сегодня.
– Не ревнуй его, Сергеев, – Марина кладет голову мужу на плечо, – он правду говорит.
Они, улыбаясь, смотрят друг на друга – Сергеевы и Майкл.
– Вы держитесь, Майкл, – тихо говорит Марина, – вам нужно держаться, вы же солдат, должны понимать, что вам нельзя раскисать.
– Да я не раскисаю, Марина Петровна, – смотрит на нее Майкл и впервые в жизни не стесняется того, что у него в глазах появляются слезы и что голос предательски дрожит.
– Наливай, Сергеев, – решительно выпрямляется Марина.
– Слушаюсь, дорогая…
На смотровой площадке Адам и младший Джек смотрят на то, как диск чужого солнца медленно валится к горизонту. В первый раз на этой планете человеческий глаз наблюдает эту картину.
– Возвращай его, Джек.
– Хорошо.
Черное пятно медленно поворачивается округлым носом к башне. Дирижабль возвращается домой…
Из динамиков всех раций на частоте, предназначенной для экстренных сообщений, доносится взволнованный голос Верховина:
– Внимание, всем внимание! Включаем ток для внешних заграждений! Будьте внимательны! Отойдите от заграждений на безопасное расстояние!
Сообщение повторяется три раза. На первом ярусе башни Николай Верховин поворачивает верхний рубильник на распределительном пульте контроля. На щите загораются зеленые индикаторы – свидетельство того, что на ограждения секторов периметра подано напряжение.
Ни один красный индикатор не горит – аварий и неполадок нет. Стрелки, показывающие силу и напряжение тока, перемещаются в рассчитанные положения. Все в порядке.
Раздаются негромкие аплодисменты. Хлопают все, кто в данный момент находится на первом ярусе.
– Ф-ф-фу, – Верховин вытирает пот со лба, – управились.
Он с улыбкой смотрит на горящие зеленые огоньки, похожие на глаза волшебных кошек из сказок Бажова.
– Хорошо поработали, – улыбается Верховин.
Люди радостно хлопают его по плечам, он качается из стороны в сторону – радость окружающих его людей велика, и он понимает это.
– Спасибо, спасибо, – бормочет он устало и смущенно, – простите, а где тут можно чего-нибудь съесть? Кушать хочется ужасно.
Его обступает смеющаяся веселая толпа и бережно под руки ведет его, довольного и усталого, в столовую, ведет торжественно и почтительно, как только что коронованного короля…
Снаружи по проволочному забору из тончайшей проволоки бегут смертоносные для всего живого ярко-голубые искры, похожие на падающие звезды…
Ричард Вейно вместе со снайперами лежит на крыше транспорта, на разостланном толстом стеганом одеяле. Полчаса назад он сменился с все еще продолжающейся разгрузки и не мог отказать себе в удовольствии подержать в руках приклад снайперской винтовки. Он спокойно осматривает в окуляр прицела границу леса, вдыхая запах оружейной смазки. Ричард снова чувствует себя молодым. Иногда он думает, каково Майклу, но, в отличие от Адама, Ричард уверен, что Майк может выдержать любой удар. «Чего беспокоиться, он ведь мужик, значит, выдержит. Все выдерживают и Майк выдержит», философски размышляет Ричард, «должен выдержать»…
Ким Ли вместе с другими командирами договаривается о сроках и времени смены патрулей. Майкл поручил ему наладить охрану периметра и Ким выполняет приказ. Он знает, что Майкл должен отдохнуть…
Ужинают семьи Томпсонов и Криди. Старшего Томпсона все еще нет – дело служивое. Младший Джек уже вернулся и теперь с аппетитом ест вареную картошку и консервированную колбасу с зеленым горошком. Старший Криди ест неторопливо и спокойно. Он думает над тем, что будет делать завтра. Дел полно – травы надо накосить побольше, за скотиной проследить, есть там один бычок годовалый упрямый, надо бы его завтра от остальных оградить…
Ужинают все, кто свободен от службы. С наступлением темноты лагерь освещается мощными прожекторами, подвешенными на верхних ярусах Башни. Чего-чего, а недостатка в энергии колония не испытывает. Света много, периметр освещен, как днем.
Разгрузка на сегодня закончена, хотя разгрузочная площадка у транспортов тоже ярко освещена: люди устали, день был тяжелым. Все расходятся, их ждет ужин – команда толстяка Валлоне работает бесперебойно, в три смены. Никто не останется голодным.
Первый день для людей на далекой планете заканчивается. Это был длинный, практически бесконечный день, казалось, он никогда не кончится, но рано или поздно заканчивается все.
Один за одним загораются огоньки пока еще неизвестных созвездий на темно-синем небе. Тучи расступились к вечеру, небо очистилось, лес готовится к ночи, слышатся шорохи, непонятные шумы, треск сухих листьев под чьими-то мягкими лапами. В темноте загораются еще четыре новых огонька. Четыре ярко-желтых огонька внимательно смотрят на людской «муравейник», ярко освещенный огнями прожекторов. В этих огоньках застыла ненависть…
* * *
…Когда зашло солнце, мы с Касом прокрались к Пустоши. Теперь внутри Черного Круга, отгороженного металлической паутиной, было множество странно пахнущих черных холмиков, из которых доносился запах двуногих. Их «муравейник» был освещен яркими мертвенно-белыми огнями, по силе света многократно превосходящими свет двух лун нашего неба. Мы подкрались к деревьям на краю леса и услышали слабое гудение, похожее на звуки, издаваемые роем ос.По «паутине» бежали цепочки ярко-голубых искр, похожих на звезды в небе. Почему-то мой друг захотел рассмотреть эти искорки поближе и, прежде чем я смог его остановить, подкрался поближе к «паутине» и прикоснулся к ней лапой. Я увидел синюю молнию, вцепившуюся в моего друга, – так паук впивается в запутавшуюся муху. Раздался страшный треск и огоньки побежали по шерсти Каса, его глаза выкатились, язык, мгновенно почерневший от крови, вывалился наружу. Запахло паленой шерстью и мясом. Его тело билось в агонии… Он умирал, лапы дергались в страшных судорогах. Все произошло так быстро, что я не успел помочь ему.
Я выбежал из леса, хотел оторвать Каса от проклятых металлических нитей, но не успел сделать и этого. Раздались пронзительные вопли, вспыхнул ослепительный свет, и несколько огненных шаров ударились в землю рядом со мной.
Я бежал в темноту, я – предатель своего друга. Боль и отчаяние грызли мое сердце с усердием голодных лесных крыс. Я бежал и мой вой, мое прощание, моя мольба о прощении, летел над нашим лесом, – над лесом, который я еще вчера так любил…
* * *
Около двух часов ночи по местному времени в восточном секторе сработала световая сигнализация. Датчики зафиксировали прикосновение к заградительной сетке, вверх взлетели осветительные ракеты, автоматически зажглись дополнительные прожекторы, осветив место возможного проникновения. Солдаты батальона Майкла Фапгера бежали, ориентируясь на свет ракет, снайперы, дежурившие в ночную смену, осматривали ярко освещенный участок ограды и прилегающий лес, но не видели ничего подозрительного ни с помощью приборов ночного видения, ни с помощью термооптики. Люди спешили на вой сирены, истошно разрывающей воздух, но они могли бы и не спешить.На сетке, вцепившись в проволочные ячейки почерневшими когтями правой лапы, висело тело волка. Электрические разряды большой мощности, проходившие через его уже мертвое тело, заставляли мышцы сокращаться и биться в судорогах, но это были только остаточные рефлексы.
Кровь, хлеставшая из прокушенного в агонии языка, запеклась черной коркой, выпученные глаза напоминали два шарика желе, раздавленных ногой – от действия тока внутриглазная жидкость кипела до тех пор, пока глаза не взорвались в глазницах.
Зрелище было страшным. Электрики, отвечающие за контроль напряжения, отключили секцию восточного сектора и тело мертвого волка смогло, наконец, обрести покой. Солдаты, посланные, чтобы снять труп с проволоки, долго не могли оторвать лапу, практически приварившуюся к сетке. Судорожно сжатые когти не хотели разжиматься, их пришлось отрезать вместе с пальцами, каждый отдельно.
Дубинин мельком осмотрел тело и приказал отнести его в холодильник биолаборатории, уже практически забитый до отказа телами волков, доставленными с поля боя.
– Я посмотрю его завтра, Адам, – сказал Сергей, зевая – он заснул только час назад и спать хотел неимоверно.
– Конечно, Сергей, – проворчал Адам, сам с трудом сдерживая зевок, – я же не садист, чтобы лишать вас сна.
Как ни странно, эта одинокая смерть прошла почти незамеченной, если не считать, что все колонисты были разбужены воем сирены. Те, кто нашел в себе силы добежать или дойти до восточного сектора, молча наблюдали, как волка снимают с ограды, и так же молча разошлись по своим палаткам. Кто-то из толпы сказал вполголоса: «Так ему и надо», большинство одобрительно проворчало что-то вроде: «Хорошо, что технари поставили сетку. Так бы эта зверюга вломилась бы к нам, еще тепленьким». Солдаты посчитали эту смерть достойной карой за смерть Докса; Верховин был доволен тем, что его защита сработала как надо; ученые и техники порадовались тому, что успели поставить защитные ограждения в кратчайшие сроки. Особых эмоций эта смерть, больше похожая на казнь на электрическом стуле, не вызвала. Поначалу, конечно, все перенервничали, когда завыла сирена. Но люди своими глазами: через защиту невозможно перебраться даже таким страшным тварям, как волки. И они испытали чувство какого-то первобытного удовлетворения и тихого торжества над проявлениями внешнего мира.
Люди возвращались к своим кроватям и с наслаждением вытягивались в полный рост в еще теплых спальных мешках. У них было еще пять часов до рассвета, все вокруг них казалось таким надежным. Они ощущали себя в безопасности под охраной солдат и проволочной оградой. Можно спокойно заснуть. И увидеть какие-нибудь приятные сны.
И люди спокойно засыпали в своих палатках и ничто не могло им помешать, даже далекий вой, разносящийся на километры вокруг. Этот вой был заунывен и печален, как реквием на похоронах. Он высоко взлетал в чистое небо, слабо освещенное тусклым светом двух лун – спутников Лимбы, и разносился над лесом, не находя сочувствия и жалости. Это был вой отчаяния и боли, но люди не знали и не хотели знать об этом. Они лишь поудобнее устраивались в своих теплых постелях и погружались в сон с довольными улыбками на лицах. Люди тихонько шептали: «Скули, скули на здоровье, чтоб тебе пропасть». Им нечего было бояться. Этот вой они считали свидетельством превосходства своей силы над волками, и отчасти это было правдой…
Следующий день прошел гораздо спокойней. Батальон Ричардсона, сменивший людей Майкла Фапгера, с самого утра вывел в лес группу фермеров, косившим траву с раннего утра до трех часов дня, с перерывом на обед. В этот день коровы, овцы, козы и лошади получили большие порции свежего душистого сена. Не остались без внимания и свиньи. Куры склевали зерно, обогащенное витаминами и минералами и, в благодарность, выдали на свет первые яйца. Батальон Ричардсона вывела в лес бригаду Ферье и лес впервые услышал до тех пор неведомые ему звуки смерти собственных детей-деревьев – визг пил, стук топоров и глубокие предсмертные выдохи и скрипы падающих на землю лесных великанов.
Весь второй день продолжалась разгрузка первых двух транспортов, все свободное гражданское население, в основном, мужчины, переносило необходимое оборудование и снаряжение.
Ученые занимались устройством своих лабораторий и рабочих мест в помещениях Башни. Они не спеша налаживали аппаратуру, помогали друг другу с переноской громоздких вещей – шкафов, стеллажей, рабочих столов, верстаков и прочего. Электрики проходились по наспех проложенным вчера линиям электропроводки, развешивали кабели так, как этого требуют нормы безопасности, – одним словом, подчищали за собой. Техники, устроившие свои мастерские в подвалах башни, занялись проведением водопроводных труб по помещениям башни и палаточному городку. Работы было много, но проблема утилизации возможных отходов и отвода сточных и канализационных вод разрешилась практически сама собой.
В подвалах Башни, получивших название «минус уровней» (первый уровень ниже первого яруса башни получил название «уровень минус один», второй – «уровень минус два» и так далее), на «минус-первом» уровне было обнаружено устройство, созданное, наверное, слугами Полигона, получившее, с легкой руки Мазаева, название – Утилизатор. Оказалось, что профессор узнал об Утилизаторе еще на Земле от Хозяев Стихий, но в спешке и суматохе первого дня забыл о нем.
– Значит, байки о феноменальной профессорской забывчивости и рассеянности – правда, Борис Сергеевич? – улыбаясь, спросил Адам на утреннем совещании.
– Я, смею вас заверить, еще не пал до уровня кэрроловского Белого Кролика, уж будьте спокойны, Адам, – беззлобно отозвался Мазаев, – вы как будто не понимаете, что вчерашний день был днем вавилонского столпотворения, Содомом и Гоморрой и, не побоюсь этого слова, апокалипсисом установки системы энергоснабжения колонии, установки защитных ограждений, тестирования множества сложнейших приборов, и …
– Ладно, ладно, профессор, простите, – смеясь, склонил голову Адам.
– Извинения приняты, – скупо улыбнулся Мазаев, открывая толстую черную папку.
– Хочу поблагодарить весь техотдел за проделанный титанический труд и отдельно Николая Верховина за запуск системы защиты, – встал со стула Адам и захлопал в ладоши.
Все похлопали. Верховин приподнялся со стула, быстро раскланялся во все стороны и также быстро сел на место.
– Теперь, когда все поняли, как важно было установить заграждения в кратчайший срок, особенно после происшествия нынешней ночи, я хочу услышать предварительные отчеты о состоянии технических служб и службы снабжения. Но сначала позвольте попросить Бориса Сергеевича рассказать об устройстве утилизации – проговорил Адам и уселся опять.
Мазаев неторопливо перевернул несколько листов бумаги в своей папке и начал:
– Хочу сразу сказать, что устройство Утилизатора для меня тайна за семью печатями. Наши наниматели, я имею в виду Хозяев Стихий, не нашли или не смогли найти подходящих понятий, чтобы объяснить мне, кто создал Утилизатор, но я думаю, что он действует по принципу антиматерии. Утилизатор представляет собой полусферу ярко-красного света, активно излучающую в инфракрасном диапазоне волн.
Мазаев передал своим соседям за столом фотографии объекта и продолжил:
– В помещение, в котором находится Утилизатор, ведут два входа, плюс имеется большое видимое отверстие в потолке непосредственно над сферой. Утилизатор действует следующим образом: любой предмет, попавший в зону видимого красного свечения, мгновенно уничтожается, пропадает, аннигилируется – и так далее, любые определения, хватило бы фантазии и словарного запаса. Мы можем сбрасывать в Утилизатор хоть тонны предметов, количество и состав неограничен. Сфера поглощает, повторяю, любое материальное тело без вредных воздействий на окружающую среду.
– Как вы об этом узнали, профессор? – спросил Ричард.
– Мне сказали об этом наши наниматели, но я провел кое-какие опыты самостоятельно и сделал некоторые выводы.
– Какие выводы, профессор? – не унимался Ричард.
Все с недоумением смотрели на него.
– Эмпирические, – сказал Мазаев и почему-то улыбнулся и покраснел.
Адам почувствовал, что в воздухе пахнет розыгрышем и решил поддержать Ричарда.
– Я думаю, Борис Сергеевич, что всем присутствующим интересно, какого рода были эти опыты. Может, вы рисковали жизнью или совершили что-нибудь опасное?
– Нет, нет, что вы, – Мазаев смущенно потер нос и улыбнулся, – я туда просто помочился.
Секунду стояла тишина, а потом грянул смех. Мазаев смеялся вместе со всеми и, вытирая платком глаза, стал оправдываться:
– Просто я пошел к Утилизатору рано утром, осмотрелся, бросил вниз кусочек земли, несколько бумажек ненужных скомкал и бросил следом – и тут, как на грех, приспичило.
– А вы думаете, каково было мне, – вмешался Ричард. – Я ищу профессора, чтобы позвать на совещание, мне говорят, что он отправился куда-то на минусовые уровни… Хожу, хожу, ищу, фонариком себе подсвечиваю. Вхожу в огромный такой зал, там эта сфера красная, я, естественно, сразу замираю на месте. Смотрю, на балюстраде сверху стоит Борис Сергеевич, вниз смотрит. Вижу – бросил вниз что-то, посмотрел, подождал, вырвал из блокнота пару листочков, опять вниз бросил. Я – в недоумении, думаю, чем это наш профессор занят. А он, простите меня, оглядывается по сторонам, как будто проверяет, не видит ли его кто-нибудь, и начинает брюки расстегивать.
Снова хохот. Мазаев, смеясь, протирает очки:
– Скажу вам, коллеги, по секрету, какое же это было космическое чувство: помочиться в источник антиматерии…
Хохотали, наверное, минуты две.
– Ладно, посмеялись и хватит, – Фолз вытер глаза.
– Вам, Ричард, повезло, что вы не вошли в зону действия Утилизатора, – уже серьезным тоном сказал Мазаев. – Предлагаю установить в помещения, расположенные рядом с Утилизатором, двери с цифровыми замками, чтобы ограничить доступ посторонних.
– Росселини, займитесь, пожалуйста, – сказал Адам.
– Сделаем, – отозвался техник.
– Теперь технические службы. Начнем с Николая.
– Электричество подается бесперебойно, восемь трансформаторов работают в рабочем режиме и подключено еще четыре вспомогательных, чтобы ток был даже в том случае, если основные трансформаторы, не приведи бог, полетят. Ночью, вы знаете, мы убедились, что система защиты работает нормально. Генераторы работали в нормальном режиме, автоматика успешно выдержала скачок напряжения, когда животное, ну …, вы понимаете. Установили ограждения вокруг Источника, дали ток по всему лагерю, установили прожекторы, провели свет в палаточный городок. Тянули все на живую нитку, как говорится, сегодня все установим, закрепим, подтянем. Будем проводить свет в лаборатории, мастерские. Отдельно я выделю людей, чтобы снабдить светом палатки. Госпиталь, кстати, мы подключили в первую очередь. У меня все.
– Спасибо. Техники?
– Мастерские развернули в подвалах, – сказал Росселини, потирая щеку, покрытую жесткой черной щетиной, – проводку сделали сами, таскаем станки, инструменты. Если будут какие поломки, уже сможем приступить к ремонту.
– Хорошо. Как вычислительный центр?
– Также, – пожал плечами Варшавский, – носим компьютеры, оборудование, устраиваемся потихоньку. Программа картографирования уже обработала вчерашние снимки, ждем новых. Карту я занесу вам через час, Адам, у нас, смешно, сказать, розеток не хватает, некуда принтер подключить.