Владимир Михановский
Зашвырнуть ключи
Пролог
Люсинда еще в раннем детстве начала осознавать свою нерасторжимую связь с внешним миром. Информация из этого столь же загадочного, сколь и манящего, многообразия стекалась к ней из самых разных источников, подобно сотням ручейков, впадающих в безбрежное озеро. Это были и видео, и книги, и сферофильмы, и беседы ее с создателями, и многое, многое другое.
Быть может, слова «раннее детство» и не очень подходили к ней – термоионной Люсинде, – но так уж повелось: с самого начала конструкторы говорили об уникальном своем создании, как о живом человеке. И не только потому, что впервые в истории биокибернетики машине удалось привить человеческие эмоции, которые с течением времени эволюционировали в сторону совершенствования. Манера восприятия Люсиндой внешнего мира во многом походила на человеческую.
Короче, нужно ли удивляться, что Люсинда была не только детищем Ядерного центра, но и его радостью? По образному выражению одного из тех, кто стоял у ее колыбели, Люсинда и в процессе работы продолжала «набирать высоту»: сложнейшие задачи, запутаннейшие неформальные проблемы она щелкала словно орехи, и очередь страждущих сотрудников центра, которые хотели бы проконсультироваться с нею, выстроилась ко времени описываемых событий чуть ли не на два года вперед.
Авторитет Люсинды был непререкаем: ни разу за время работы в Ядерном она не впала в ошибку, ни разу не выдала неверного либо просто сомнительного решения.
…Впрочем, на один вопрос Люсинда затруднилась бы ответить точно. Она не могла бы сказать, с каких пор, с какого именно дня и часа этот быстрый, порывистый в движениях человек с клиновидной бородкой, – коллеги между собой называли его Гугенотом, – стал ей попросту необходим. Когда он влетал в машинно-счетный зал, где она размещалась, Люсинду охватывало странное чувство, а по экранам ее пробегала еле уловимая рябь волнения. Да и человек – звали его Гуго Ленц – бывал здесь гораздо чаще, чем того требовала необходимость.
Часто, особенно по вечерам, когда пульс Ядерного центра бился потише, они вели долгие разговоры. Знаменитый физик присаживался перед переговорной мембраной и детально рассказывал Люсинде, что его поразило, что происходит в мире, как продвигается его работа по расщеплению кварков – мельчайших кирпичиков, из которых состоит вещество вселенной.
– Смотри, как бы твою работу, Гуго, другие не обратили во зло, – заметила однажды Люсинда.
– В Ядерном умеют хранить государственные тайны, – отрезал Ленц, но тень сомнения пробежала по его лицу, что не укрылось от анализаторов наблюдательной Люсинды.
О Люсинде в столице, да и по всей стране ходили легенды. Говорили, что в Национальном Ядерном центре – за семью печатями – имеется у физиков некая машина, которая усвоила столько знаний, что ни одному из мудрецов не под силу; удивительная машина, для которой в принципе не существует загадок, не подлежащих разгадке; счетно-логическая машина, которая может разрешить любые затруднения, перед которыми становится в тупик бедный человеческий ум. Говорили… Впрочем, мало ли что говорили?…
Так или иначе, волею судьбы, а точнее – сцепления событий и обстоятельств, Люсинде пришлось сыграть немаловажную роль в событиях, о которых пойдет речь ниже.
Быть может, слова «раннее детство» и не очень подходили к ней – термоионной Люсинде, – но так уж повелось: с самого начала конструкторы говорили об уникальном своем создании, как о живом человеке. И не только потому, что впервые в истории биокибернетики машине удалось привить человеческие эмоции, которые с течением времени эволюционировали в сторону совершенствования. Манера восприятия Люсиндой внешнего мира во многом походила на человеческую.
Короче, нужно ли удивляться, что Люсинда была не только детищем Ядерного центра, но и его радостью? По образному выражению одного из тех, кто стоял у ее колыбели, Люсинда и в процессе работы продолжала «набирать высоту»: сложнейшие задачи, запутаннейшие неформальные проблемы она щелкала словно орехи, и очередь страждущих сотрудников центра, которые хотели бы проконсультироваться с нею, выстроилась ко времени описываемых событий чуть ли не на два года вперед.
Авторитет Люсинды был непререкаем: ни разу за время работы в Ядерном она не впала в ошибку, ни разу не выдала неверного либо просто сомнительного решения.
…Впрочем, на один вопрос Люсинда затруднилась бы ответить точно. Она не могла бы сказать, с каких пор, с какого именно дня и часа этот быстрый, порывистый в движениях человек с клиновидной бородкой, – коллеги между собой называли его Гугенотом, – стал ей попросту необходим. Когда он влетал в машинно-счетный зал, где она размещалась, Люсинду охватывало странное чувство, а по экранам ее пробегала еле уловимая рябь волнения. Да и человек – звали его Гуго Ленц – бывал здесь гораздо чаще, чем того требовала необходимость.
Часто, особенно по вечерам, когда пульс Ядерного центра бился потише, они вели долгие разговоры. Знаменитый физик присаживался перед переговорной мембраной и детально рассказывал Люсинде, что его поразило, что происходит в мире, как продвигается его работа по расщеплению кварков – мельчайших кирпичиков, из которых состоит вещество вселенной.
– Смотри, как бы твою работу, Гуго, другие не обратили во зло, – заметила однажды Люсинда.
– В Ядерном умеют хранить государственные тайны, – отрезал Ленц, но тень сомнения пробежала по его лицу, что не укрылось от анализаторов наблюдательной Люсинды.
О Люсинде в столице, да и по всей стране ходили легенды. Говорили, что в Национальном Ядерном центре – за семью печатями – имеется у физиков некая машина, которая усвоила столько знаний, что ни одному из мудрецов не под силу; удивительная машина, для которой в принципе не существует загадок, не подлежащих разгадке; счетно-логическая машина, которая может разрешить любые затруднения, перед которыми становится в тупик бедный человеческий ум. Говорили… Впрочем, мало ли что говорили?…
Так или иначе, волею судьбы, а точнее – сцепления событий и обстоятельств, Люсинде пришлось сыграть немаловажную роль в событиях, о которых пойдет речь ниже.
Глава первая
ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ
– А что, если это простая мистификация? – сказал Арно Камп, с сомнением рассматривая красный цветок. Сплющенная от лежания в плотном пакете, гвоздика тем не менее выглядела совсем свежей, будто ее только что сорвали с клумбы.
– Непохоже, – ответил человек, сидевший по другую сторону стола.
– Уж слишком невинной она выглядит, – произнес после паузы Арно Камп и понюхал гвоздику.
– Согласен. Эта штука и в самом деле выглядит невинно. Но к ней приложено еще кое-что.
– Вот именно: кое-что, – вздохнул шеф полиции и, пододвинув поближе несколько блокнотных листков, прочел вполголоса, но не без выражения:
«Гуго Ленц! Вы имеете несчастье заниматься вещами крайне опасными. Добро бы они были небезопасны только для вас – в таком случае ваши научные занятия можно было бы счесть делом сугубо личным. Но вы пытаетесь проникнуть в последние тайны материи, тайны, которых касаться нельзя, как нельзя коснуться святынь в алтаре, без того, чтобы не осквернить их. Природа терпелива, но только до определенного предела. Если его перейти, то она мстит за себя. Не беда, если жертвой будете только вы, Гуго Ленц. Но что, если жертвой окажется все человечество?… Единожды начавшись, реакция ядерного распада может уничтожить нашу планету. И причиной будете вы, Гуго Ленц, и ваши эксперименты.
Но я не допущу этого.
Знаю, вы руководитель крупнейшего в стране научного комплекса, лауреат Нобелевской премии и обладатель десятка академических дипломов…»
– Как видно, автор письма хорошо вас знает, – прервал чтение шеф полиции.
– Эти сведения не составляют тайны, – Ленц пожал плечами.
– Пожалуй. Но вернемся к письму. «Неужели вы, Гуго Ленц, всерьез думаете, что перечисленные регалии делают вас непогрешимым?
Я знаю, вашу особу охраняют день и ночь, и на территорию Ядерного центра, как говорят, и ветерок не просочится. Вероятно, это делает вас полностью уверенным в собственной неуязвимости?»
Шеф полиции оторвал взгляд от листка.
– Скажите, у вас нет друзей, которые любят шутки, розыгрыши и прочее в таком духе?
– Нет, – покачал головой Ленц.
– Простой человек так не напишет, – это же, как мы только что убедились, целый трактат о добре и зле. – Шеф полиции потряс в воздухе тоненькой пачечкой листков.
– Во всяком случае, автор не скрывает своих взглядов.
– Как вы считаете, кто из вашего близкого окружения мог написать это письмо? – спросил Арно Камп.
Ленц молчал, разглядывая собственные руки.
– Может быть, вы подозреваете какое-либо определенное лицо? – продолжал шеф полиции. – У каждого из нас есть враги, или по крайней мере завистники. Нас здесь двое, и обещаю вам, ни одно слово, сказанное вами, не выйдет за пределы моего кабинета. Подумайте, не торопитесь.
– К сожалению, никого конкретно назвать не могу, – твердо сказал физик, глядя в глаза Кампу.
– Никого?
– Никого решительно.
– Жаль. Когда пришел пакет?
– Сегодня с утренней почтой.
– Надеюсь, вы не разгласили содержание письма?
– Я рассказал о нем сотрудникам.
– Напрасно.
– А что в этом плохого?
– Могут пойти нежелательные разговоры. Шутка ли, первому физику страны угрожают смертью, если он не бросит заниматься исследованиями, необходимыми для обороны.
– По-моему, чем больше людей будет знать об этой угрозе, тем лучше.
– Разрешите мне знать, что в данном случае лучше, а что хуже, – резко произнес шеф полиции. – Вы что, пустили письмо по рукам?
– Нет, рассказал его.
– Пересказали?
– Рассказал дословно.
– То есть, как? – поинтересовался шеф, взяв двумя пальцами со стола бронзовую статуэтку арабского скакуна. – Вы успели заучить письмо наизусть?
– Видите ли, у меня идиотская память, – сказал Ленц. – Мне достаточно прочесть любой текст один-два раза, чтобы запомнить его.
– И надолго?
– Навсегда.
– Ничего себе, – заметил шеф и, склонившись над столом, что-то пометил. – Впрочем, хорошая память необходима ученому.
Они помолчали, прислушиваясь к неумолчному городскому шуму, для которого даже двойные бронированные стекла не были преградой.
– Как вы считаете, мог быть автором письма сумасшедший? Или фанатик? – спросил шеф полиции.
– Фанатик – да, но сумасшедший – едва ли, – усмехнулся Гуго Ленц. – Уж слишком логичны его доводы. Взять, например, это место… – Ленц приподнялся, перегнулся через стол и протянул руку к пачке листков, лежащих перед шефом полиции.
– Минутку, – сказал шеф и прикрыл листки ладонью. – Поскольку вы все запоминаете…
– Понимаю, – усмехнулся Ленц.
– Простите. Но моя обязанность…
– Следите по тексту, – прервал Ленц и, уставившись в потолок, начал медленно, но без запинок читать, словно там, на белоснежном пластике, проступали одному лишь ему видимые строчки:
«Да, все в природе имеет предел. Я бы назвал его условно „пределом прочности“. Преступите этот предел – и рухнет строение, упадет самолет, пойдет ко дну корабль, взорвется, словно маленькое солнце, атомное ядро…
Вы, Ленц, претендуете на то, чтобы нарушить предел прочности мира, в котором мы живем. Частицами космических энергий вы бомбардируете кварки – те элементарные кирпичики, из которых составлена вселенная.
Если вы добьетесь своей цели, я не дам за наш мир и гроша. Цепная реакция может превратиться в реакцию, сорвавшуюся с цепи. И мир наш рассыплется.
Кто, собственно, дал вам право, Гуго Ленц, на ваши эксперименты? Правда, у вас имеется благословение самого президента. Но речь идет о другом – о моральном праве заниматься делом, которое может все человечество поставить на грань уничтожения. Я лишу вас этого права и этой возможности. Я вырву жало у скорпиона, который может поразить все живое на Земле…»
– Правильно, – вставил шеф полиции, когда Ленц остановился, чтобы перевести дух.
– Вы считаете, что автор письма прав? – быстро спросил Ленц.
– Я имею в виду – читаете точно по тексту, – пояснил шеф.
Ленц откинулся в кресле.
– Допустим, мои опыты действительно опасны, – сказал он и на несколько мгновений устало прикрыл глаза.
– Опасны? – переспросил Камп.
– Можно предположить, что они грозят разрушить материю, распылить ее со скоростью цепной реакции. Но по какому праву автор письма берется поучать меня? Кто уполномочил его быть защитником человечества? Он что, Господь Бог, держащий в деснице своей судьбы мира? Или пророк, которому ведомо будущее мира? А может, как сказано в каком-то философском трактате, погибнуть сразу и без мучений, рассыпаться в атомную пыль – это лучшее, что может ждать наш мир в будущем? Быть может, то, чем я занимаюсь, расщепляя кварки, эти самые кирпичики вселенной, входит составной частью, причем необходимой частью, в естественный процесс эволюции?
– Не вполне уловил вашу мысль.
– Я хочу сказать: быть может, расщепление кварков – это ступень, которую не должна миновать в своем развитии никакая цивилизация, – пояснил Ленц. – А подумал ли об этом автор письма?
Физик, казалось, забыл о шефе полиции. Он полемизировал с невидимым собеседником, в чем-то убеждал его, спорил, доказывал. Глаза Гуго блуждали, на щеках выступили красные пятна.
Выдвигая в свою защиту хитроумный контрдовод, он с победоносным видом пощипывал бородку, а после серьезного возражения оппонента сникал, нервно хрустел пальцами, мучительно тер переносицу.
– Вы слишком горячитесь, – сказал шеф полиции, когда Ленц умолк, подыскивая возражение на очередной аргумент автора анонимки. – Что толку – спорить с тенью? Вот изловим автора послания, тогда – другое дело.
– Думаете, изловите?
– Надеюсь.
– Дай-то бог.
Гуго Ленц поднялся, небрежно одернул дорогой костюм.
– Но автор письма вроде не оставил никаких улик? – сказал Ленц.
– Так не бывает, дорогой Гуго Ленц. Когда-то ваш великий собрат сформулировал правило: всякое действие вызывает равное по величине противодействие.
– Третий закон Ньютона, – машинально произнес Гуго Ленц.
– Соответственно я так бы сформулировал первый и основной закон криминалистики, – сказал Камп, выходя из-за стола, – всякое действие – я имею в виду действие преступника – оставляет след. Наша задача – отыскать этот след, как бы ни был он мал и неприметен.
– Хотел бы я знать, где вы будете его искать? – бросил физик.
– У всякого свои профессиональные тайны, – сказал Арно Камп и пристально посмотрел на физика. – У вас – свои, у нас – свои.
– Каждому свое, – устало согласился Ленц.
Короткое возбуждение физика прошло, он выглядел осунувшимся. Шеф полиции проводил Ленца до двери кабинета.
– Делайте спокойно свое дело, – сказал Камп. – Мы позаботимся о вашей безопасности. Но вы должны выполнять наши требования.
– Что я должен делать? – обернулся Ленц.
– Нам понадобится ввести на территорию Ядерного центра нашего человека.
– Моего телохранителя?
– Не только.
Гуго Ленц подумал.
– Хорошо, – сказал он. – Когда прибудет ваш агент? Завтра?
– Сегодня. Ровно через сорок минут, – бросил шеф, глянув на часы. – Вы успеете добраться до места?
– Если потороплюсь.
– Поторопитесь. Как с пропуском?
– Вот пропуск, – сказал Гуго Ленц, протягивая шефу узкую пластиковую полоску, на которой были вытиснены какие-то знаки.
– Кто его встретит?
– Мой секретарь.
– Только одно условие, – сказал шеф, взявшись за дверную ручку. – Полная тайна. Если вы кому-нибудь скажете, кто этот человек, вы можете погубить его. Да и себя заодно.
– Я-то погибну в любом случае, – махнул рукой Гуго Ленц.
– С этого часа на вашу защиту выступит весь полицейский корпус страны, – сказал Арно Камп. – Как говорится, вся королевская рать. А теперь поторопитесь к себе.
Оставшись один, шеф полиции несколько минут ходил по кабинету, соображая, как вести дальше необычное дело. Конечный успех будет зависеть от того, насколько правильно удастся определить сейчас стратегию поиска. Он взял со стола листок, внимательно перечитал окончание письма, полученного сегодня утром Гуго Ленцем.
«Выход для вас один, Гуго Ленц: добровольно отказаться от посягательств на святая святых природы, на самую жизнь, расцветшую диковинным цветком среди ледяных просторов космоса. Вы должны зашвырнуть в пропасть сработанные вами ключи от алтаря, где хранится Непознаваемое. И пусть никто больше не сможет отыскать эти ключи. Даю вам три месяца. Срок, надеюсь, достаточный. Если по истечении трех месяцев окажется, что вы не выполнили моих условий – пеняйте на себя. Вы умрете, и ничто вам не поможет. Впрочем, надеюсь на ваше благоразумие. Вместо подписи прилагаю цветок красной гвоздики. Пусть напоминает он вам как о красоте, так и о бренности всего земного».
Камп хотел еще раз понюхать цветок, но рука его замерла на полдороге. Неожиданная мысль заставила шефа побледнеть. А что, если цветок отравлен? В самом деле, как просто. Что, если цветок пропитан ядом, действие которого рассчитано на три месяца? Ведь были же возможны такие штуки в Средние века.
По вызову в кабинете бесшумно появился секретарь.
– Возьмите на экспресс-анализ, – кивнул шеф на листки бумаги и лежащий отдельно конверт. – Отпечатки пальцев и все остальное.
– Слушаю.
– И цветок прихватите. Нет, наденьте перчатки.
Шеф подошел к окну. Побарабанил пальцами по стеклу. Пустяки, главное спокойствие. Экспресс-анализ будет готов через две-три минуты. Прежде, чем действовать, необходимо получить результаты.
В голову лезли ненужные мысли. Цезарь Борджиа, чтобы избавиться от неугодных ему кардиналов, давал им ключ с просьбой открыть ларец с драгоценностями или что-то в этом роде. Ключ был снабжен неприметным бугорком, смазанным медленно действующим ядом, а ларец как на беду открывался чрезвычайно туго. Приходилось нажимать на ключ, и яд впитывался кожей. Проходили месяцы, неугодный кардинал чах и бледнел, и наконец испускал дух, несмотря на отчаянные усилия лекарей…
Но с тех пор наука продвинулась далеко вперед. Диагностика делает чудеса. Электронная память обычного медицинского компьютера хранит в своих ячейках все мыслимые и немыслимые яды и их соединения. Живи кровожадная отравительница Екатерина Медичи не в шестнадцатом веке, а в наше просвещенное время, она была бы изобличена уже на следующий день после совершенного злодейства.
Странное письмо получил Гуго Ленц. Жаль, преступник не оставил автографа. Текст написан на машинке, только цифра «3», показывающая, сколько месяцев жизни отмерено адресату, вписана почему-то от руки.
Да и реакция Гуго Ленца на анонимное письмо, и все его поведение не совсем понятны. Складывается впечатление, что знаменитый физик внутренне смирился с предстоящей скорой смертью, признал ее неизбежной.
Короткий звук тронутой струны заставил шефа прервать ход мыслей. Он быстро подошел к столу. На переговорном пульте мигал глазок вызова, экран наливался светом.
– Докладываю результаты анализа, – прозвучал голос старшего эксперта, слегка искаженный мембраной.
– Я слушаю.
– Отпечатки пальцев не обнаружены ни на листках, ни на конверте. Автор действовал, по всей видимости, в перчатках.
– А чем вписана цифра «три»?
– Обычной шариковой ручкой.
– Паста?
– Стандартная.
Шеф помолчал, подавляя готовый вырваться вопрос.
– Цветок гвоздики не отравлен, – продолжал эксперт.
Арно Камп кашлянул.
– За выводы отвечаете головой.
– Как всегда, шеф.
Экран померк.
С предварительной экспертизой ясно. Было бы наивно ждать от нее каких-либо результатов в духе средневековья.
Теперь – экстренное совещание. Время не терпит. Как знать, а вдруг цифра «три» – просто камуфляж, и завтра Гуго Ленца обнаружат либо с проломанным черепом, либо с пулей в сердце, всаженной из бесшумного пистолета?
Гуго Ленц вышел из лифта на взлетную террасу. Глубоко вдохнул сырой весенний воздух. Низко клубились тяжелые облака, чуть не задевая влажную асфальтовую поверхность площадки, отполированную тысячами шин.
Сегодня пятое апреля. Значит, жить ему остается до начала июля.
Попросить, что ли, отсрочку? Но у кого? У судьбы? Или, может быть, у Господа Бога?
Ленц стоял, отыскивая взглядом свой орнитоптер среди десятков других летательных аппаратов.
Вершины окрестных зданий тонули в облаках. В бесчисленных рядах окон, которые поблескивали среди облачных проемов, Ленцу почудилось однообразие медовых сот.
Он подошел к краю площадки и глянул вниз. По уличной магистрали сновали машины, казавшиеся отсюда крошечнее муравьев. Но Ленц знал, что это еще не земля – до почвы, намертво забранной в бетон, камень и асфальт, еще добрых несколько миль.
Аппарат Ленца плавно взмыл кверху. Гуго облокотился на пульт, глядя на колеблющиеся приборные стрелки.
Словно пушинка тополя, машина медленно плыла между серых утесов зданий, тяжело взмахивая крыльями.
– Каков курс, – произнес автопилот без малейшего намека на вопросительную интонацию.
– Ядерный центр.
– Скорость?
– Полная.
Ленца вдавило в сиденье. Машина рванулась вперед. Крылья замелькали, их движения слились в два серых облачка размытых очертаний.
Вокруг орнитоптера Гуго сновали бесчисленные летательные аппараты, и физик не обратил внимания на две машины мышиного цвета, которые неотступно следовали за ним. Это была охрана, учрежденная Арно Кампом для сопровождения Гуго Ленца, чьей жизни угрожал неизвестный злоумышленник.
– Непохоже, – ответил человек, сидевший по другую сторону стола.
– Уж слишком невинной она выглядит, – произнес после паузы Арно Камп и понюхал гвоздику.
– Согласен. Эта штука и в самом деле выглядит невинно. Но к ней приложено еще кое-что.
– Вот именно: кое-что, – вздохнул шеф полиции и, пододвинув поближе несколько блокнотных листков, прочел вполголоса, но не без выражения:
«Гуго Ленц! Вы имеете несчастье заниматься вещами крайне опасными. Добро бы они были небезопасны только для вас – в таком случае ваши научные занятия можно было бы счесть делом сугубо личным. Но вы пытаетесь проникнуть в последние тайны материи, тайны, которых касаться нельзя, как нельзя коснуться святынь в алтаре, без того, чтобы не осквернить их. Природа терпелива, но только до определенного предела. Если его перейти, то она мстит за себя. Не беда, если жертвой будете только вы, Гуго Ленц. Но что, если жертвой окажется все человечество?… Единожды начавшись, реакция ядерного распада может уничтожить нашу планету. И причиной будете вы, Гуго Ленц, и ваши эксперименты.
Но я не допущу этого.
Знаю, вы руководитель крупнейшего в стране научного комплекса, лауреат Нобелевской премии и обладатель десятка академических дипломов…»
– Как видно, автор письма хорошо вас знает, – прервал чтение шеф полиции.
– Эти сведения не составляют тайны, – Ленц пожал плечами.
– Пожалуй. Но вернемся к письму. «Неужели вы, Гуго Ленц, всерьез думаете, что перечисленные регалии делают вас непогрешимым?
Я знаю, вашу особу охраняют день и ночь, и на территорию Ядерного центра, как говорят, и ветерок не просочится. Вероятно, это делает вас полностью уверенным в собственной неуязвимости?»
Шеф полиции оторвал взгляд от листка.
– Скажите, у вас нет друзей, которые любят шутки, розыгрыши и прочее в таком духе?
– Нет, – покачал головой Ленц.
– Простой человек так не напишет, – это же, как мы только что убедились, целый трактат о добре и зле. – Шеф полиции потряс в воздухе тоненькой пачечкой листков.
– Во всяком случае, автор не скрывает своих взглядов.
– Как вы считаете, кто из вашего близкого окружения мог написать это письмо? – спросил Арно Камп.
Ленц молчал, разглядывая собственные руки.
– Может быть, вы подозреваете какое-либо определенное лицо? – продолжал шеф полиции. – У каждого из нас есть враги, или по крайней мере завистники. Нас здесь двое, и обещаю вам, ни одно слово, сказанное вами, не выйдет за пределы моего кабинета. Подумайте, не торопитесь.
– К сожалению, никого конкретно назвать не могу, – твердо сказал физик, глядя в глаза Кампу.
– Никого?
– Никого решительно.
– Жаль. Когда пришел пакет?
– Сегодня с утренней почтой.
– Надеюсь, вы не разгласили содержание письма?
– Я рассказал о нем сотрудникам.
– Напрасно.
– А что в этом плохого?
– Могут пойти нежелательные разговоры. Шутка ли, первому физику страны угрожают смертью, если он не бросит заниматься исследованиями, необходимыми для обороны.
– По-моему, чем больше людей будет знать об этой угрозе, тем лучше.
– Разрешите мне знать, что в данном случае лучше, а что хуже, – резко произнес шеф полиции. – Вы что, пустили письмо по рукам?
– Нет, рассказал его.
– Пересказали?
– Рассказал дословно.
– То есть, как? – поинтересовался шеф, взяв двумя пальцами со стола бронзовую статуэтку арабского скакуна. – Вы успели заучить письмо наизусть?
– Видите ли, у меня идиотская память, – сказал Ленц. – Мне достаточно прочесть любой текст один-два раза, чтобы запомнить его.
– И надолго?
– Навсегда.
– Ничего себе, – заметил шеф и, склонившись над столом, что-то пометил. – Впрочем, хорошая память необходима ученому.
Они помолчали, прислушиваясь к неумолчному городскому шуму, для которого даже двойные бронированные стекла не были преградой.
– Как вы считаете, мог быть автором письма сумасшедший? Или фанатик? – спросил шеф полиции.
– Фанатик – да, но сумасшедший – едва ли, – усмехнулся Гуго Ленц. – Уж слишком логичны его доводы. Взять, например, это место… – Ленц приподнялся, перегнулся через стол и протянул руку к пачке листков, лежащих перед шефом полиции.
– Минутку, – сказал шеф и прикрыл листки ладонью. – Поскольку вы все запоминаете…
– Понимаю, – усмехнулся Ленц.
– Простите. Но моя обязанность…
– Следите по тексту, – прервал Ленц и, уставившись в потолок, начал медленно, но без запинок читать, словно там, на белоснежном пластике, проступали одному лишь ему видимые строчки:
«Да, все в природе имеет предел. Я бы назвал его условно „пределом прочности“. Преступите этот предел – и рухнет строение, упадет самолет, пойдет ко дну корабль, взорвется, словно маленькое солнце, атомное ядро…
Вы, Ленц, претендуете на то, чтобы нарушить предел прочности мира, в котором мы живем. Частицами космических энергий вы бомбардируете кварки – те элементарные кирпичики, из которых составлена вселенная.
Если вы добьетесь своей цели, я не дам за наш мир и гроша. Цепная реакция может превратиться в реакцию, сорвавшуюся с цепи. И мир наш рассыплется.
Кто, собственно, дал вам право, Гуго Ленц, на ваши эксперименты? Правда, у вас имеется благословение самого президента. Но речь идет о другом – о моральном праве заниматься делом, которое может все человечество поставить на грань уничтожения. Я лишу вас этого права и этой возможности. Я вырву жало у скорпиона, который может поразить все живое на Земле…»
– Правильно, – вставил шеф полиции, когда Ленц остановился, чтобы перевести дух.
– Вы считаете, что автор письма прав? – быстро спросил Ленц.
– Я имею в виду – читаете точно по тексту, – пояснил шеф.
Ленц откинулся в кресле.
– Допустим, мои опыты действительно опасны, – сказал он и на несколько мгновений устало прикрыл глаза.
– Опасны? – переспросил Камп.
– Можно предположить, что они грозят разрушить материю, распылить ее со скоростью цепной реакции. Но по какому праву автор письма берется поучать меня? Кто уполномочил его быть защитником человечества? Он что, Господь Бог, держащий в деснице своей судьбы мира? Или пророк, которому ведомо будущее мира? А может, как сказано в каком-то философском трактате, погибнуть сразу и без мучений, рассыпаться в атомную пыль – это лучшее, что может ждать наш мир в будущем? Быть может, то, чем я занимаюсь, расщепляя кварки, эти самые кирпичики вселенной, входит составной частью, причем необходимой частью, в естественный процесс эволюции?
– Не вполне уловил вашу мысль.
– Я хочу сказать: быть может, расщепление кварков – это ступень, которую не должна миновать в своем развитии никакая цивилизация, – пояснил Ленц. – А подумал ли об этом автор письма?
Физик, казалось, забыл о шефе полиции. Он полемизировал с невидимым собеседником, в чем-то убеждал его, спорил, доказывал. Глаза Гуго блуждали, на щеках выступили красные пятна.
Выдвигая в свою защиту хитроумный контрдовод, он с победоносным видом пощипывал бородку, а после серьезного возражения оппонента сникал, нервно хрустел пальцами, мучительно тер переносицу.
– Вы слишком горячитесь, – сказал шеф полиции, когда Ленц умолк, подыскивая возражение на очередной аргумент автора анонимки. – Что толку – спорить с тенью? Вот изловим автора послания, тогда – другое дело.
– Думаете, изловите?
– Надеюсь.
– Дай-то бог.
Гуго Ленц поднялся, небрежно одернул дорогой костюм.
– Но автор письма вроде не оставил никаких улик? – сказал Ленц.
– Так не бывает, дорогой Гуго Ленц. Когда-то ваш великий собрат сформулировал правило: всякое действие вызывает равное по величине противодействие.
– Третий закон Ньютона, – машинально произнес Гуго Ленц.
– Соответственно я так бы сформулировал первый и основной закон криминалистики, – сказал Камп, выходя из-за стола, – всякое действие – я имею в виду действие преступника – оставляет след. Наша задача – отыскать этот след, как бы ни был он мал и неприметен.
– Хотел бы я знать, где вы будете его искать? – бросил физик.
– У всякого свои профессиональные тайны, – сказал Арно Камп и пристально посмотрел на физика. – У вас – свои, у нас – свои.
– Каждому свое, – устало согласился Ленц.
Короткое возбуждение физика прошло, он выглядел осунувшимся. Шеф полиции проводил Ленца до двери кабинета.
– Делайте спокойно свое дело, – сказал Камп. – Мы позаботимся о вашей безопасности. Но вы должны выполнять наши требования.
– Что я должен делать? – обернулся Ленц.
– Нам понадобится ввести на территорию Ядерного центра нашего человека.
– Моего телохранителя?
– Не только.
Гуго Ленц подумал.
– Хорошо, – сказал он. – Когда прибудет ваш агент? Завтра?
– Сегодня. Ровно через сорок минут, – бросил шеф, глянув на часы. – Вы успеете добраться до места?
– Если потороплюсь.
– Поторопитесь. Как с пропуском?
– Вот пропуск, – сказал Гуго Ленц, протягивая шефу узкую пластиковую полоску, на которой были вытиснены какие-то знаки.
– Кто его встретит?
– Мой секретарь.
– Только одно условие, – сказал шеф, взявшись за дверную ручку. – Полная тайна. Если вы кому-нибудь скажете, кто этот человек, вы можете погубить его. Да и себя заодно.
– Я-то погибну в любом случае, – махнул рукой Гуго Ленц.
– С этого часа на вашу защиту выступит весь полицейский корпус страны, – сказал Арно Камп. – Как говорится, вся королевская рать. А теперь поторопитесь к себе.
Оставшись один, шеф полиции несколько минут ходил по кабинету, соображая, как вести дальше необычное дело. Конечный успех будет зависеть от того, насколько правильно удастся определить сейчас стратегию поиска. Он взял со стола листок, внимательно перечитал окончание письма, полученного сегодня утром Гуго Ленцем.
«Выход для вас один, Гуго Ленц: добровольно отказаться от посягательств на святая святых природы, на самую жизнь, расцветшую диковинным цветком среди ледяных просторов космоса. Вы должны зашвырнуть в пропасть сработанные вами ключи от алтаря, где хранится Непознаваемое. И пусть никто больше не сможет отыскать эти ключи. Даю вам три месяца. Срок, надеюсь, достаточный. Если по истечении трех месяцев окажется, что вы не выполнили моих условий – пеняйте на себя. Вы умрете, и ничто вам не поможет. Впрочем, надеюсь на ваше благоразумие. Вместо подписи прилагаю цветок красной гвоздики. Пусть напоминает он вам как о красоте, так и о бренности всего земного».
Камп хотел еще раз понюхать цветок, но рука его замерла на полдороге. Неожиданная мысль заставила шефа побледнеть. А что, если цветок отравлен? В самом деле, как просто. Что, если цветок пропитан ядом, действие которого рассчитано на три месяца? Ведь были же возможны такие штуки в Средние века.
По вызову в кабинете бесшумно появился секретарь.
– Возьмите на экспресс-анализ, – кивнул шеф на листки бумаги и лежащий отдельно конверт. – Отпечатки пальцев и все остальное.
– Слушаю.
– И цветок прихватите. Нет, наденьте перчатки.
Шеф подошел к окну. Побарабанил пальцами по стеклу. Пустяки, главное спокойствие. Экспресс-анализ будет готов через две-три минуты. Прежде, чем действовать, необходимо получить результаты.
В голову лезли ненужные мысли. Цезарь Борджиа, чтобы избавиться от неугодных ему кардиналов, давал им ключ с просьбой открыть ларец с драгоценностями или что-то в этом роде. Ключ был снабжен неприметным бугорком, смазанным медленно действующим ядом, а ларец как на беду открывался чрезвычайно туго. Приходилось нажимать на ключ, и яд впитывался кожей. Проходили месяцы, неугодный кардинал чах и бледнел, и наконец испускал дух, несмотря на отчаянные усилия лекарей…
Но с тех пор наука продвинулась далеко вперед. Диагностика делает чудеса. Электронная память обычного медицинского компьютера хранит в своих ячейках все мыслимые и немыслимые яды и их соединения. Живи кровожадная отравительница Екатерина Медичи не в шестнадцатом веке, а в наше просвещенное время, она была бы изобличена уже на следующий день после совершенного злодейства.
Странное письмо получил Гуго Ленц. Жаль, преступник не оставил автографа. Текст написан на машинке, только цифра «3», показывающая, сколько месяцев жизни отмерено адресату, вписана почему-то от руки.
Да и реакция Гуго Ленца на анонимное письмо, и все его поведение не совсем понятны. Складывается впечатление, что знаменитый физик внутренне смирился с предстоящей скорой смертью, признал ее неизбежной.
Короткий звук тронутой струны заставил шефа прервать ход мыслей. Он быстро подошел к столу. На переговорном пульте мигал глазок вызова, экран наливался светом.
– Докладываю результаты анализа, – прозвучал голос старшего эксперта, слегка искаженный мембраной.
– Я слушаю.
– Отпечатки пальцев не обнаружены ни на листках, ни на конверте. Автор действовал, по всей видимости, в перчатках.
– А чем вписана цифра «три»?
– Обычной шариковой ручкой.
– Паста?
– Стандартная.
Шеф помолчал, подавляя готовый вырваться вопрос.
– Цветок гвоздики не отравлен, – продолжал эксперт.
Арно Камп кашлянул.
– За выводы отвечаете головой.
– Как всегда, шеф.
Экран померк.
С предварительной экспертизой ясно. Было бы наивно ждать от нее каких-либо результатов в духе средневековья.
Теперь – экстренное совещание. Время не терпит. Как знать, а вдруг цифра «три» – просто камуфляж, и завтра Гуго Ленца обнаружат либо с проломанным черепом, либо с пулей в сердце, всаженной из бесшумного пистолета?
Гуго Ленц вышел из лифта на взлетную террасу. Глубоко вдохнул сырой весенний воздух. Низко клубились тяжелые облака, чуть не задевая влажную асфальтовую поверхность площадки, отполированную тысячами шин.
Сегодня пятое апреля. Значит, жить ему остается до начала июля.
Попросить, что ли, отсрочку? Но у кого? У судьбы? Или, может быть, у Господа Бога?
Ленц стоял, отыскивая взглядом свой орнитоптер среди десятков других летательных аппаратов.
Вершины окрестных зданий тонули в облаках. В бесчисленных рядах окон, которые поблескивали среди облачных проемов, Ленцу почудилось однообразие медовых сот.
Он подошел к краю площадки и глянул вниз. По уличной магистрали сновали машины, казавшиеся отсюда крошечнее муравьев. Но Ленц знал, что это еще не земля – до почвы, намертво забранной в бетон, камень и асфальт, еще добрых несколько миль.
Аппарат Ленца плавно взмыл кверху. Гуго облокотился на пульт, глядя на колеблющиеся приборные стрелки.
Словно пушинка тополя, машина медленно плыла между серых утесов зданий, тяжело взмахивая крыльями.
– Каков курс, – произнес автопилот без малейшего намека на вопросительную интонацию.
– Ядерный центр.
– Скорость?
– Полная.
Ленца вдавило в сиденье. Машина рванулась вперед. Крылья замелькали, их движения слились в два серых облачка размытых очертаний.
Вокруг орнитоптера Гуго сновали бесчисленные летательные аппараты, и физик не обратил внимания на две машины мышиного цвета, которые неотступно следовали за ним. Это была охрана, учрежденная Арно Кампом для сопровождения Гуго Ленца, чьей жизни угрожал неизвестный злоумышленник.
Глава вторая
АРТУР БАРК
Нельзя пройтись по улице, не касаясь подошвами тротуара. И пусть после вас прошли десятки прохожих, электронный щуп – если ему дали предварительно «понюхать» ботинки – безошибочно отыщет нужный след среди массы других.
Старый восточный мудрец заметил некогда, что нельзя обнаружить след лодки на воде, змеи на камне и птицы в воздухе.
Очевидно, тогда криминалистика была в зачаточном состоянии. С тех пор многое изменилось, в том числе и методы поиска.
Если вы пролетели на машине по воздуху, не думайте, что машина не оставила никаких следов: каждый мотор, каждый двигатель, будь он электрическим, атомным или каким-либо еще, имеет свой индивидуальный «почерк», особенности, пусть мельчайшие, но присущие ему одному.
Если рядом промчатся два реактивных самолета одной серии, одного выпуска, словом – самолеты-близнецы, – электронный щуп все равно сумеет индивидуализировать след каждой машины и тем самым отличить один самолет от другого.
След машины сохраняется в воздухе довольно долго, даже сделавшись невидимым. Не помешает поиску и ветер: всегда можно посчитать поправку на его силу и направление.
Со следом лодки на воде дело проще – любой плывущий предмет оставляет после себя молекулы жидкости, определенным образом ориентированные.
Что же касается следа змеи на камне, то здесь дело обстоит совсем просто: каждому ясно, что обнаружить след на твердой породе куда легче, чем на воде или в воздухе.
Тот, кто угрожает Гуго Ленцу – не мотор и не машина, а человек. Так может ли человек действовать среди себе подобных, не оставляя никаких следов?
Ведь каждый человек, как и машина, имеет определенный почерк, проявляемый не только на бумаге, но и в любом действии – манере говорить, молчать, одеваться, есть, объясняться – да мало ли в чем еще?
Каждый преступник совершает характерную психологическую ошибку: он думает, что его поиском занимаются одиночки. Между тем расследованием преступления занимаются сотни, а подчас и тысячи людей самых разных специальностей. Не говоря уже о криминалистах в традиционном смысле слова, здесь действуют люди самых разных специальностей: химики, биологи, графики, трассологи… Разумеется, физики.
Специалисты помогают всесторонне исследовать малейшую улику, мелочь, деталь. И тайное становится явным…
День Арно Кампа только начался, а уже обещал быть хлопотливым и трудным. Поджог в универсальном магазине, похищение картины Рембрандта из столичной картинной галереи, стачка студентов, и на закуску – история с Гуго Ленцем и красной гвоздикой.
А вдруг угроза Ленцу исходит от какой-нибудь тайной организации? Только этого не хватало.
Да, ошибается тот, кто думает, что у полиции легкий хлеб.
Кабинет шефа полиции наполнился сотрудниками. Оперативное совещание было коротким – шеф не любил долгих словопрений.
Начали с обсуждения «гвоздичной загадки».
Суть, конечно, была не в банальной угрозе смерти – такие вещи, увы, были не в диковинку. Настораживала необычность требований преступника, а также то, что объектом угрозы был выбран один из ведущих ученых страны.
Различные версии подвергли предварительному обсуждению.
Поскольку практически весь текст письма был машинописным, для начала решено было проверить все машинки, имеющиеся в стране. Ведь и у каждой пишущей машинки имеется свой собственный «почерк». Специалисту достаточно сличить образчики текстов, напечатанных на различных машинках.
Взгляд Арно Кампа, обведя всех в кабинете, остановился на черноволосом крепыше, устроившемся в кресле, в котором совсем недавно сидел взволнованный Гуго Ленц.
– Артур Барк, – неожиданно произнес шеф, – какие у вас отношения с физикой?
– Простите… С кем?
– С физикой. Вы знакомы с ней?
– Даже не здороваемся, – нашелся Барк.
– С сегодняшнего дня вы друзья. Отныне вы физик, Артур Барк! – сказал шеф.
– Но я не отличу мезона от бизона!
– Такого подвига от вас и не требуется. Вы станете физиком не для нас, а для работников Ядерного Национального центра, куда направляетесь немедленно. Вот пропуск. Все согласовано. У Восточных ворот вас встретит секретарь Гуго Ленца.
– Я буду телохранителем Гуго?
– Попутно. Вживитесь в обстановку. Выясните на месте, что к чему, какие враги или завистники могут быть у Ленца. Кто заинтересован в том, чтобы устранить его.
– Я пущу корни…
– Не очень тяните. Возможно, преступник начнет действовать не через три месяца, а завтра.
Артур Барк кивнул.
– Главное – осторожность, – продолжал шеф. – Важно не спугнуть, а заполучить в руки этого… цветочника.
Барк поднялся.
– О результатах докладывайте лично мне в любое время дня и ночи, – закончил шеф.
– Разрешите идти? – вытянулся Барк.
– Не идти, а лететь! – Шеф посмотрел на часы. – Гуго Ленц будет на месте минут через десять. Вы должны прибыть в Ядерный центр вслед за ним.
Выйдя заблаговременно из машины, еще горячей после гиперзвукового прыжка, Барк отправил ее обратно. Площадь он решил пересечь пешком. Сразу стало жарко – апрельское солнце припекало совсем по-летнему.
У Восточных ворот было пустынно. Барк знал, что люди предпочитают огибать этот район. Ходили упорные слухи, что вокруг Ядерного центра сильно повышена радиация. Городские власти несколько раз производили проверку, не подтверждавшую слухи, но разговоры об опасном излучении не затихали. Говорили о новом излучении, которое не могут уловить прежние приборы.
Насвистывая модный мотивчик, Артур Барк подошел к пункту автоматического контроля и сунул в щель узкий листок пропуска, на котором были вытиснены абсолютно непонятные Артуру знаки.
Автомат охраны долго и придирчиво проверял пропуск. Затем блеснул луч, еле заметный в лучах солнца, и узкая стальная дверь медленно отодвинулась в сторону, пропуская Барка.
Не без внутреннего трепета ступил Барк на территорию Центра, о котором был столько наслышан. Однако Артура ожидало разочарование. Он не увидел перед собой ни хитроумных машин-манипуляторов, ни каких-нибудь сногсшибательных сооружений – ничего, о чем болтали досужие языки.
Дорожки институтского двора были чисто подметены, а аккуратные корпуса, расставленные в шахматном порядке, напомнили Артуру госпиталь, в котором он имел удовольствие проваляться целый месяц после неудачной стычки с уличными головорезами.
Старый восточный мудрец заметил некогда, что нельзя обнаружить след лодки на воде, змеи на камне и птицы в воздухе.
Очевидно, тогда криминалистика была в зачаточном состоянии. С тех пор многое изменилось, в том числе и методы поиска.
Если вы пролетели на машине по воздуху, не думайте, что машина не оставила никаких следов: каждый мотор, каждый двигатель, будь он электрическим, атомным или каким-либо еще, имеет свой индивидуальный «почерк», особенности, пусть мельчайшие, но присущие ему одному.
Если рядом промчатся два реактивных самолета одной серии, одного выпуска, словом – самолеты-близнецы, – электронный щуп все равно сумеет индивидуализировать след каждой машины и тем самым отличить один самолет от другого.
След машины сохраняется в воздухе довольно долго, даже сделавшись невидимым. Не помешает поиску и ветер: всегда можно посчитать поправку на его силу и направление.
Со следом лодки на воде дело проще – любой плывущий предмет оставляет после себя молекулы жидкости, определенным образом ориентированные.
Что же касается следа змеи на камне, то здесь дело обстоит совсем просто: каждому ясно, что обнаружить след на твердой породе куда легче, чем на воде или в воздухе.
Тот, кто угрожает Гуго Ленцу – не мотор и не машина, а человек. Так может ли человек действовать среди себе подобных, не оставляя никаких следов?
Ведь каждый человек, как и машина, имеет определенный почерк, проявляемый не только на бумаге, но и в любом действии – манере говорить, молчать, одеваться, есть, объясняться – да мало ли в чем еще?
Каждый преступник совершает характерную психологическую ошибку: он думает, что его поиском занимаются одиночки. Между тем расследованием преступления занимаются сотни, а подчас и тысячи людей самых разных специальностей. Не говоря уже о криминалистах в традиционном смысле слова, здесь действуют люди самых разных специальностей: химики, биологи, графики, трассологи… Разумеется, физики.
Специалисты помогают всесторонне исследовать малейшую улику, мелочь, деталь. И тайное становится явным…
День Арно Кампа только начался, а уже обещал быть хлопотливым и трудным. Поджог в универсальном магазине, похищение картины Рембрандта из столичной картинной галереи, стачка студентов, и на закуску – история с Гуго Ленцем и красной гвоздикой.
А вдруг угроза Ленцу исходит от какой-нибудь тайной организации? Только этого не хватало.
Да, ошибается тот, кто думает, что у полиции легкий хлеб.
Кабинет шефа полиции наполнился сотрудниками. Оперативное совещание было коротким – шеф не любил долгих словопрений.
Начали с обсуждения «гвоздичной загадки».
Суть, конечно, была не в банальной угрозе смерти – такие вещи, увы, были не в диковинку. Настораживала необычность требований преступника, а также то, что объектом угрозы был выбран один из ведущих ученых страны.
Различные версии подвергли предварительному обсуждению.
Поскольку практически весь текст письма был машинописным, для начала решено было проверить все машинки, имеющиеся в стране. Ведь и у каждой пишущей машинки имеется свой собственный «почерк». Специалисту достаточно сличить образчики текстов, напечатанных на различных машинках.
Взгляд Арно Кампа, обведя всех в кабинете, остановился на черноволосом крепыше, устроившемся в кресле, в котором совсем недавно сидел взволнованный Гуго Ленц.
– Артур Барк, – неожиданно произнес шеф, – какие у вас отношения с физикой?
– Простите… С кем?
– С физикой. Вы знакомы с ней?
– Даже не здороваемся, – нашелся Барк.
– С сегодняшнего дня вы друзья. Отныне вы физик, Артур Барк! – сказал шеф.
– Но я не отличу мезона от бизона!
– Такого подвига от вас и не требуется. Вы станете физиком не для нас, а для работников Ядерного Национального центра, куда направляетесь немедленно. Вот пропуск. Все согласовано. У Восточных ворот вас встретит секретарь Гуго Ленца.
– Я буду телохранителем Гуго?
– Попутно. Вживитесь в обстановку. Выясните на месте, что к чему, какие враги или завистники могут быть у Ленца. Кто заинтересован в том, чтобы устранить его.
– Я пущу корни…
– Не очень тяните. Возможно, преступник начнет действовать не через три месяца, а завтра.
Артур Барк кивнул.
– Главное – осторожность, – продолжал шеф. – Важно не спугнуть, а заполучить в руки этого… цветочника.
Барк поднялся.
– О результатах докладывайте лично мне в любое время дня и ночи, – закончил шеф.
– Разрешите идти? – вытянулся Барк.
– Не идти, а лететь! – Шеф посмотрел на часы. – Гуго Ленц будет на месте минут через десять. Вы должны прибыть в Ядерный центр вслед за ним.
Выйдя заблаговременно из машины, еще горячей после гиперзвукового прыжка, Барк отправил ее обратно. Площадь он решил пересечь пешком. Сразу стало жарко – апрельское солнце припекало совсем по-летнему.
У Восточных ворот было пустынно. Барк знал, что люди предпочитают огибать этот район. Ходили упорные слухи, что вокруг Ядерного центра сильно повышена радиация. Городские власти несколько раз производили проверку, не подтверждавшую слухи, но разговоры об опасном излучении не затихали. Говорили о новом излучении, которое не могут уловить прежние приборы.
Насвистывая модный мотивчик, Артур Барк подошел к пункту автоматического контроля и сунул в щель узкий листок пропуска, на котором были вытиснены абсолютно непонятные Артуру знаки.
Автомат охраны долго и придирчиво проверял пропуск. Затем блеснул луч, еле заметный в лучах солнца, и узкая стальная дверь медленно отодвинулась в сторону, пропуская Барка.
Не без внутреннего трепета ступил Барк на территорию Центра, о котором был столько наслышан. Однако Артура ожидало разочарование. Он не увидел перед собой ни хитроумных машин-манипуляторов, ни каких-нибудь сногсшибательных сооружений – ничего, о чем болтали досужие языки.
Дорожки институтского двора были чисто подметены, а аккуратные корпуса, расставленные в шахматном порядке, напомнили Артуру госпиталь, в котором он имел удовольствие проваляться целый месяц после неудачной стычки с уличными головорезами.