Страница:
А тепеpь пpидется возвращаться назад, радуясь уже тому, что подобру-поздорову унес ноги. Возвращаться. Не к людям убитого Миграта, разумеется. Хватит мертвецов. К живому Охранителю. Похоже, другого выхода судьба ему не оставила. Слуга двух хозяев. Или, как это еще называется, – агент-двойник? Но в этом есть и неплохая перспектива: какой бы из хозяев ни остался в живых – можно немало выиграть. Главное – уцелеть и в дальнейшем.
Он направился к выходу тем же путем, каким пришел; на этом настояла Ястра: люди Изара не должны были заметить историка. Да – размышлял он, петляя по коридорам, приближаясь к месту, где начиналась ведущая вниз лестница, – может быть, и не очень удобно будет, если Ястра как-нибудь нехорошо обойдется с Лезой. Жемчужина – женщина весьма решительная, это сразу чувствуется. Но и Леза, с другой стороны, хороша: совершенно отвернулась от него, предпочла какого-то чужеродного солдата. И это – после Властелина! Нет, пожалуй, она и не заслужила жалости. Правда, если она еще покажет, что поняла, какое глубокое чувство он к ней испытывает, и если выкажет готовность на это чувство ответить, – то, пожалуй…
Эта мысль Хен Готу понравилась, и он стал даже напевать что-то себе под нос.
Он направился к выходу тем же путем, каким пришел; на этом настояла Ястра: люди Изара не должны были заметить историка. Да – размышлял он, петляя по коридорам, приближаясь к месту, где начиналась ведущая вниз лестница, – может быть, и не очень удобно будет, если Ястра как-нибудь нехорошо обойдется с Лезой. Жемчужина – женщина весьма решительная, это сразу чувствуется. Но и Леза, с другой стороны, хороша: совершенно отвернулась от него, предпочла какого-то чужеродного солдата. И это – после Властелина! Нет, пожалуй, она и не заслужила жалости. Правда, если она еще покажет, что поняла, какое глубокое чувство он к ней испытывает, и если выкажет готовность на это чувство ответить, – то, пожалуй…
Эта мысль Хен Готу понравилась, и он стал даже напевать что-то себе под нос.
7
Тут-то его и схватили. Сзади. Бесшумно. Умело. Завели руки за спину. Сунули в рот какую-то дурно воняющую тряпку. Двое вооруженных. И тут же потащили – он едва успевал переставлять ноги – в поперечный коридор. Хен Гот не пытался сопротивляться. Он только мычал, потом затих: воздуха еле хватало, чтобы не задохнуться. В голове мелькали какие-то обрывки мыслей: кто? Почему? Люди Ястры? Но она только что отпустила его с миром. Тарменары Изара – в отместку за смерть Эфата? Но люди носили совсем другую форму, да и акцент в тех немногих словах, которыми они обменивались, таща его, был не мармикский, скорее северно-западный, хотя и не очень выраженный. Кто-то из своры Миграта – мстить за убийство своего главаря? Но вряд ли они настолько смелы, чтобы так нагло действовать в самом Жилище Власти, да и потом – Миграт был единственным из них, кто хоть как-то разбирался в здешних входах и выходах. Кто же еще? Охранитель? Но его солдаты и вовсе не знают путей…
Его втащили в хорошо освещенное просторное помещение, где находилось до десятка так же одетых и тоже вооруженных парней. На правом плече у каждого золотом было вышито стилизованными под старину литерами: «В Д П».
Один из приведших его сказал парню, стоявшему у двери, что вела скорее всего в другую комнату:
– Доложи Смарагду: схватили одного – бродил тут по нашим местам.
Тот, у двери, нахмурился:
– Приказ был – никого не пропускать! Великий донк отдыхает.
– Вот мы и не пропустили.
– Кто он такой – спрашивали?
– Наше дело было – взять.
На сей раз вопрос был задан уже прямо историку:
– Ты кто таков? Да вытащите у него кляп изо рта!
Тряпку вытащили вовремя: историка и так уже едва не стошнило. Он с трудом отдышался, проглотил комок.
– Я – Главный Композитор Истории пpи Властелине Изаре…
Великая Рыба: в который уже раз приходилось ему представляться за последние дни!
– Гм, – сказал спрашивавший, и в голосе его было сомнение. – Не знаю – может, Смарагд и захочет с ним потолковать. Пойду доложу. А вы тут глядите, чтобы не улизнул.
– От нас?!
Докладчик скрылся за дверью.
– Пить хочу, – пожаловался Хен Гот.
– Потерпишь!
Терпеть пришлось еще несколько минут. Потом дверь распахнулась и тот, что ходил на доклад, появился снова. Лицо его было строгим. Выкрикнул громко:
– Почет!
Все вытянулись и тоже стали глядеть сурово.
Послышались уверенные шаги – и в комнату вошел высокий, надменно взирающий – сверху вниз – на всех, кто тут был, вельможа; даже не зная, нельзя было бы определить его иначе. Был он в тяжелом халате окробского (что за морем) шелка с золотыми разводами и клювастыми птицами. Остановился посреди комнаты. Шевельнул бровью:
– Кто тут?
Историка вытолкнули вперед. Вельможа глянул на него так, что кольнуло под сердцем.
– Не слышу ни слова! – как бы с удивлением проговорил вошедший.
Хен Гот тут же получил крепкий тычок сзади, пошатнулся даже. И кто-то громким полушепотом прогудел в самое ухо:
– Говори же: «Почтительно преклоняюсь перед Великим донком, чье благородное имя – Намир Сега Эпон-а-Лиг-а-Плонт».
Историк послушно повторил, стараясь не сбиться: знал, что вельможи весьма обидчивы.
Великий донк внимательно слушал. Усмехнулся уголком рта.
– Итак, ты назвался Главным Композитором Истории, чиновником Изара?
Вот так: просто Изара. Не «Властелина». Но Хен Гот спорить не стал.
Великий донк Плонтский продолжал:
– Что же: любопытно будет с тобой побеседовать. Об истории, да и вообще – обо всем на свете.
Кивнул – никому в особенности:
– Буду с ним разговаривать у себя. На всякий случай – руки ему свяжите. И обрызгайте чем-нибудь: от него так и несет женской спальней. Наверняка лазит тут горничным под юбки, а может, и не только им, а?
Окружающие заржали – но пристойно, весьма негромко. При вельможах ржать громко позволено только лошадям.
«Великая Рыба, – подумал Хен Гот, – и почему я не умер раньше?»
Впрочем, ему и сейчас не хотелось умирать.
Его втащили в хорошо освещенное просторное помещение, где находилось до десятка так же одетых и тоже вооруженных парней. На правом плече у каждого золотом было вышито стилизованными под старину литерами: «В Д П».
Один из приведших его сказал парню, стоявшему у двери, что вела скорее всего в другую комнату:
– Доложи Смарагду: схватили одного – бродил тут по нашим местам.
Тот, у двери, нахмурился:
– Приказ был – никого не пропускать! Великий донк отдыхает.
– Вот мы и не пропустили.
– Кто он такой – спрашивали?
– Наше дело было – взять.
На сей раз вопрос был задан уже прямо историку:
– Ты кто таков? Да вытащите у него кляп изо рта!
Тряпку вытащили вовремя: историка и так уже едва не стошнило. Он с трудом отдышался, проглотил комок.
– Я – Главный Композитор Истории пpи Властелине Изаре…
Великая Рыба: в который уже раз приходилось ему представляться за последние дни!
– Гм, – сказал спрашивавший, и в голосе его было сомнение. – Не знаю – может, Смарагд и захочет с ним потолковать. Пойду доложу. А вы тут глядите, чтобы не улизнул.
– От нас?!
Докладчик скрылся за дверью.
– Пить хочу, – пожаловался Хен Гот.
– Потерпишь!
Терпеть пришлось еще несколько минут. Потом дверь распахнулась и тот, что ходил на доклад, появился снова. Лицо его было строгим. Выкрикнул громко:
– Почет!
Все вытянулись и тоже стали глядеть сурово.
Послышались уверенные шаги – и в комнату вошел высокий, надменно взирающий – сверху вниз – на всех, кто тут был, вельможа; даже не зная, нельзя было бы определить его иначе. Был он в тяжелом халате окробского (что за морем) шелка с золотыми разводами и клювастыми птицами. Остановился посреди комнаты. Шевельнул бровью:
– Кто тут?
Историка вытолкнули вперед. Вельможа глянул на него так, что кольнуло под сердцем.
– Не слышу ни слова! – как бы с удивлением проговорил вошедший.
Хен Гот тут же получил крепкий тычок сзади, пошатнулся даже. И кто-то громким полушепотом прогудел в самое ухо:
– Говори же: «Почтительно преклоняюсь перед Великим донком, чье благородное имя – Намир Сега Эпон-а-Лиг-а-Плонт».
Историк послушно повторил, стараясь не сбиться: знал, что вельможи весьма обидчивы.
Великий донк внимательно слушал. Усмехнулся уголком рта.
– Итак, ты назвался Главным Композитором Истории, чиновником Изара?
Вот так: просто Изара. Не «Властелина». Но Хен Гот спорить не стал.
Великий донк Плонтский продолжал:
– Что же: любопытно будет с тобой побеседовать. Об истории, да и вообще – обо всем на свете.
Кивнул – никому в особенности:
– Буду с ним разговаривать у себя. На всякий случай – руки ему свяжите. И обрызгайте чем-нибудь: от него так и несет женской спальней. Наверняка лазит тут горничным под юбки, а может, и не только им, а?
Окружающие заржали – но пристойно, весьма негромко. При вельможах ржать громко позволено только лошадям.
«Великая Рыба, – подумал Хен Гот, – и почему я не умер раньше?»
Впрочем, ему и сейчас не хотелось умирать.
Глава одиннадцатая
1
Странно чувствовала себя Ястра, Соправительница и Жемчужина Власти, готовясь появиться перед донками – впервые в жизни выступить в роли владетельной особы, не чувствуя рядом с собой Изара – как бы самого близкого, но на деле наиболее, может быть, враждебного ей и обладающего решающим голосом. Сейчас право повелевать – во всяком случае, теоретически – принадлежало ей, и она собиралась в полной мере им воспользоваться. Но не совсем так, – а может быть, и совсем не так, как желал того Изар. Хотя целью обоих оставалось одно и то же: предотвратить распад Единого Ассартского государства. Ведь на самом-то деле донки согласились собраться здесь вовсе не для того, чтобы защищать ее от Охранителя или кого угодно другого, – что бы она там ни рассказывала доверчивому историку…
Готовиться пришлось сразу в двух направлениях: внешне – привести себя в совершенный порядок, чтобы произвести на донков впечатление не только уверенной в себе государыни с твердым характером, но и прекрасной женщины, само лицезрение и общение с которой уже является наградой и привилегией немногих. И внутpенне. Ведь встреча с донками – генеральное сражение, которое она должна дать – и выиграть.
Она. А не Изар.
Сейчас, отдохнув немного после душистой ванны и сидя перед зеркалами, она готовилась к этой предстоящей встрече. Но мысли ее не ограничивались предвкушением будущего; руки ее и глаза действовали сами собой, приведение себя в полный порядок было делом привычным, а полностью выбросить из головы дела государственные все-таки никак не получалось.
Изар, думала она, орудуя пуховками, растушевками, карандашами и тенями, Изар больше не Властелин. Он задумал идиотскую войну, а задумав – не сумел выиграть ее, а не выиграв войны, сейчас проигрывает и мир. Он растерян и не знает, что делать. Он слаб. Власть висит на нем, как великанский кафтан на карлике: его не видно во Власти. Изар должен уйти. Это необходимо. Неизбежно.
Однако сам он с этим никогда не согласится.
Зачем они тогда вытащили его, привезли, спасли от гибели? Он ведь уже погиб, по сути дела…
Все Ульдемир и его люди. Ульдемир, вот кто виноват.
Она невольно улыбнулась.
Виноват, да. Но эту вину ему можно будет простить – если он исправит им же самим сделанное.
Так, думала она, удлиняя глаза, одновpеменно pешая, оставить ли свои ресницы или воспользоваться накладными. Допустим, он сделал это. Изара нет. Но Власть должна существовать. Конечно, она сама, Ястра, вполне могла бы ее возглавить. В другие времена у нее не возникло бы ни малейших сомнений. Но сейчас в этом был риск. С одной стороны, перевороты хороши именно в пору сумятицы, когда все неустойчиво и некому даже воспротивиться всерьез. Но с другой – малейшая ошибка, и все провалится в бездну безвластия, из которой потом уже и нельзя будет ничего вытащить. Стоит людям только поверить хоть на миг в то, что Власть исчезла. А ведь именно так и решат, едва услышат, что повелевать Ассартом отныне будет одна лишь женщина. Ага, скажут, та самая, которую на наших глазах так лихо валяли на коврике! Сама себя тогда не сумела защитить, чего же нам от нее ждать!.. И никто не захочет вспомнить, что то был всего лишь ритуал многих поколений и что, если бы она могла тогда действовать так, как захотелось, летел бы будущий Властелин по всему коридору, обрушивая по пути наглые телекамеры… Нет, скажут, могла бы защититься – не дала бы…
Поэтому место одного мужчины следует занять другому. И сразу показать, что с Властью все в порядке, что она при своей силе. Пусть это будет лишь вывеска, пусть за спиной этого мужчины будет она, Ястра, – внешне все должно выглядеть убедительно-привычно. У Власти должны быть мужские первичные признаки.
Мужчина этот был: ее сын, безмятежно спавший сейчас в колыбели и владевший пока одной лишь соской-пустышкой. Законный Властелин. Мужчина, пусть и во младенчестве, остается мужчиной. И мать его, Жемчужина Власти, по-прежнему – Правительница, пока не войдет дитя в возраст, когда само сможет повелевать. На самом же деле понятно: кто, как не мать, подскажет сыну, что надо делать?
Но женщине – знала Ястра – даже на вершине Власти нужна какая-то опора. Для того, чтобы выполнять черную работу, которой во всякой Власти очень много, нужен опытный и решительный мужчина. Который со временем – когда сын войдет в возраст – должен будет исчезнуть.
Или не исчезнуть. Просто отойти в тень.
…Улететь с Ассарта в свои края, откуда явился?
А может быть – и не улетать?
Происхождение Властелина должно быть безупречным. Если даже всем известно, что отцом его является не предыдущий государь. Самый лучший выход – заставить народ забыть об этом. Но это может и не получиться. В таком случае останется одно: доказать, что и настоящий отец – ничем не хуже по своему происхождению, хотя Ассартом и не правил. По традиции – достаточно, если будет установлена его принадлежность к одному из Владетельных родов.
И, кажется, это вполне осуществимо…
Тут мысли ее вдруг засбоили. Она сидела перед зеркалом, глядя на свое отражение, – но вдруг увидела его не таким, какой была сейчас – одетой к выходу, – но обнаженной, жаждущей любви и готовой к ней. Это вдруг возобладало над рассудком ее тело, которому наплевать было на все политические, экономические, военные и прочие обстоятельства. Оно все более требовало близости – той, былой, с ним. Не то чтобы она все дни, пока его не было вблизи, вела очень уж праведный образ жизни: она делила ложе с Изаром, законным супругом и Властелином (и вовсе не единожды, как сказала Ульдемиру), для поддержания в Жилище и Кругах Власти хоть какого-то порядка это было просто необходимо. Но насыщения не было, не было удовлетворения, когда перестаешь чувствовать, где кончается плоть и начинается душа, когда они неразделимы и говорят, да нет – поют на одном языке, и хочется только одного: чтобы это никогда не кончалось, не кончалось, длилось вечно… Ничего похожего на это состояние от новой близости с Изаром не получилось. Да и у него – тоже: после первой же ночи он заявил, что от этого следует отказаться – ей надо сперва избавиться от плода, иначе близость становится опасной, а он, мол, не хочет терять ее в дни, когда и без того все потеряно. Она понимала, что он бы воспринял с удовольствием ее действия, захоти она на самом деле избавиться от ребенка. И со злорадством подумала, что этого Властелин не добился. Ребенок родился, и будет, будет править на Ассарте. Он, а не ублюдок от какой-то дешевой девки. Что же касается опасности – это был бред собачий: она сама почувствовала бы, если бы близость стала вредной. А тогда она еще какое-то время могла позволить себе быть полноценной женщиной, но не захотела играть в любовь даже ради властных интересов.
А когда Ястра снова увидела Ульдемира, то убедилась, что была права: ничто не изменилось, тело так же тянулось к нему, и можно было лишь упрекать себя за то, что прежде отстраняла его, не использовала всех возможностей. Время же, на которое она отложила их новую встречу, было нужно для того, чтобы привести себя в полный порядок: говорят, что материнство красит женщину, но не во всем, к сожалению – не во всем. Она же хотела быть желанной для него, как и раньше.
Ястра очаровательно улыбнулась – словно не своему отражению, а тому самому человеку, которого все время и видела внутренним оком, и не только в связи со Властью. Бессознательно видела. А впрочем – что притворяться: совершенно сознательно.
Просто потому, что отец-то на самом деле он, – попыталась оправдаться она. А вовсе не потому, что истома охватывает, когда вспоминается то, что бывало…
И незачем оправдываться, и не перед кем. Ты сейчас – власть, ты – Мать Ассарта. И тебе решать, никому другому.
Пусть Ульдемир поможет облегчить сыну предстоящее бремя Власти.
А что для этого нужно? Только одно: сломать традицию. Упразднить ритуал вхождения во власть. Чтобы никого не душили и никто не душил. И чтобы не женились на молодых, когда и первая супруга еще способна на очень многое!
Она окинула себя взглядом, закончив работу. Несомненно, она была в полной женской силе.
Но еще надо выбрать, во что одеться.
Ястра позвонила, вызывая своих камер-фрейлин. Встала, с некоторым усилием изгоняя мысли о сыне и его отце, чтобы сосредоточиться на деле, предстоявшем сейчас: выиграть бескровную драку без малого с пятью десятками весьма воинственно настроенных мужчин.
У нее было ощущение, что это ей по силам.
Готовиться пришлось сразу в двух направлениях: внешне – привести себя в совершенный порядок, чтобы произвести на донков впечатление не только уверенной в себе государыни с твердым характером, но и прекрасной женщины, само лицезрение и общение с которой уже является наградой и привилегией немногих. И внутpенне. Ведь встреча с донками – генеральное сражение, которое она должна дать – и выиграть.
Она. А не Изар.
Сейчас, отдохнув немного после душистой ванны и сидя перед зеркалами, она готовилась к этой предстоящей встрече. Но мысли ее не ограничивались предвкушением будущего; руки ее и глаза действовали сами собой, приведение себя в полный порядок было делом привычным, а полностью выбросить из головы дела государственные все-таки никак не получалось.
Изар, думала она, орудуя пуховками, растушевками, карандашами и тенями, Изар больше не Властелин. Он задумал идиотскую войну, а задумав – не сумел выиграть ее, а не выиграв войны, сейчас проигрывает и мир. Он растерян и не знает, что делать. Он слаб. Власть висит на нем, как великанский кафтан на карлике: его не видно во Власти. Изар должен уйти. Это необходимо. Неизбежно.
Однако сам он с этим никогда не согласится.
Зачем они тогда вытащили его, привезли, спасли от гибели? Он ведь уже погиб, по сути дела…
Все Ульдемир и его люди. Ульдемир, вот кто виноват.
Она невольно улыбнулась.
Виноват, да. Но эту вину ему можно будет простить – если он исправит им же самим сделанное.
Так, думала она, удлиняя глаза, одновpеменно pешая, оставить ли свои ресницы или воспользоваться накладными. Допустим, он сделал это. Изара нет. Но Власть должна существовать. Конечно, она сама, Ястра, вполне могла бы ее возглавить. В другие времена у нее не возникло бы ни малейших сомнений. Но сейчас в этом был риск. С одной стороны, перевороты хороши именно в пору сумятицы, когда все неустойчиво и некому даже воспротивиться всерьез. Но с другой – малейшая ошибка, и все провалится в бездну безвластия, из которой потом уже и нельзя будет ничего вытащить. Стоит людям только поверить хоть на миг в то, что Власть исчезла. А ведь именно так и решат, едва услышат, что повелевать Ассартом отныне будет одна лишь женщина. Ага, скажут, та самая, которую на наших глазах так лихо валяли на коврике! Сама себя тогда не сумела защитить, чего же нам от нее ждать!.. И никто не захочет вспомнить, что то был всего лишь ритуал многих поколений и что, если бы она могла тогда действовать так, как захотелось, летел бы будущий Властелин по всему коридору, обрушивая по пути наглые телекамеры… Нет, скажут, могла бы защититься – не дала бы…
Поэтому место одного мужчины следует занять другому. И сразу показать, что с Властью все в порядке, что она при своей силе. Пусть это будет лишь вывеска, пусть за спиной этого мужчины будет она, Ястра, – внешне все должно выглядеть убедительно-привычно. У Власти должны быть мужские первичные признаки.
Мужчина этот был: ее сын, безмятежно спавший сейчас в колыбели и владевший пока одной лишь соской-пустышкой. Законный Властелин. Мужчина, пусть и во младенчестве, остается мужчиной. И мать его, Жемчужина Власти, по-прежнему – Правительница, пока не войдет дитя в возраст, когда само сможет повелевать. На самом же деле понятно: кто, как не мать, подскажет сыну, что надо делать?
Но женщине – знала Ястра – даже на вершине Власти нужна какая-то опора. Для того, чтобы выполнять черную работу, которой во всякой Власти очень много, нужен опытный и решительный мужчина. Который со временем – когда сын войдет в возраст – должен будет исчезнуть.
Или не исчезнуть. Просто отойти в тень.
…Улететь с Ассарта в свои края, откуда явился?
А может быть – и не улетать?
Происхождение Властелина должно быть безупречным. Если даже всем известно, что отцом его является не предыдущий государь. Самый лучший выход – заставить народ забыть об этом. Но это может и не получиться. В таком случае останется одно: доказать, что и настоящий отец – ничем не хуже по своему происхождению, хотя Ассартом и не правил. По традиции – достаточно, если будет установлена его принадлежность к одному из Владетельных родов.
И, кажется, это вполне осуществимо…
Тут мысли ее вдруг засбоили. Она сидела перед зеркалом, глядя на свое отражение, – но вдруг увидела его не таким, какой была сейчас – одетой к выходу, – но обнаженной, жаждущей любви и готовой к ней. Это вдруг возобладало над рассудком ее тело, которому наплевать было на все политические, экономические, военные и прочие обстоятельства. Оно все более требовало близости – той, былой, с ним. Не то чтобы она все дни, пока его не было вблизи, вела очень уж праведный образ жизни: она делила ложе с Изаром, законным супругом и Властелином (и вовсе не единожды, как сказала Ульдемиру), для поддержания в Жилище и Кругах Власти хоть какого-то порядка это было просто необходимо. Но насыщения не было, не было удовлетворения, когда перестаешь чувствовать, где кончается плоть и начинается душа, когда они неразделимы и говорят, да нет – поют на одном языке, и хочется только одного: чтобы это никогда не кончалось, не кончалось, длилось вечно… Ничего похожего на это состояние от новой близости с Изаром не получилось. Да и у него – тоже: после первой же ночи он заявил, что от этого следует отказаться – ей надо сперва избавиться от плода, иначе близость становится опасной, а он, мол, не хочет терять ее в дни, когда и без того все потеряно. Она понимала, что он бы воспринял с удовольствием ее действия, захоти она на самом деле избавиться от ребенка. И со злорадством подумала, что этого Властелин не добился. Ребенок родился, и будет, будет править на Ассарте. Он, а не ублюдок от какой-то дешевой девки. Что же касается опасности – это был бред собачий: она сама почувствовала бы, если бы близость стала вредной. А тогда она еще какое-то время могла позволить себе быть полноценной женщиной, но не захотела играть в любовь даже ради властных интересов.
А когда Ястра снова увидела Ульдемира, то убедилась, что была права: ничто не изменилось, тело так же тянулось к нему, и можно было лишь упрекать себя за то, что прежде отстраняла его, не использовала всех возможностей. Время же, на которое она отложила их новую встречу, было нужно для того, чтобы привести себя в полный порядок: говорят, что материнство красит женщину, но не во всем, к сожалению – не во всем. Она же хотела быть желанной для него, как и раньше.
Ястра очаровательно улыбнулась – словно не своему отражению, а тому самому человеку, которого все время и видела внутренним оком, и не только в связи со Властью. Бессознательно видела. А впрочем – что притворяться: совершенно сознательно.
Просто потому, что отец-то на самом деле он, – попыталась оправдаться она. А вовсе не потому, что истома охватывает, когда вспоминается то, что бывало…
И незачем оправдываться, и не перед кем. Ты сейчас – власть, ты – Мать Ассарта. И тебе решать, никому другому.
Пусть Ульдемир поможет облегчить сыну предстоящее бремя Власти.
А что для этого нужно? Только одно: сломать традицию. Упразднить ритуал вхождения во власть. Чтобы никого не душили и никто не душил. И чтобы не женились на молодых, когда и первая супруга еще способна на очень многое!
Она окинула себя взглядом, закончив работу. Несомненно, она была в полной женской силе.
Но еще надо выбрать, во что одеться.
Ястра позвонила, вызывая своих камер-фрейлин. Встала, с некоторым усилием изгоняя мысли о сыне и его отце, чтобы сосредоточиться на деле, предстоявшем сейчас: выиграть бескровную драку без малого с пятью десятками весьма воинственно настроенных мужчин.
У нее было ощущение, что это ей по силам.
2
Донки собрались в палате Большого Преклонения. По данным службы приема и размещения – все, кроме одного: донк Яшира Саморский предпочел остаться дома. Но остальные-то слетелись, как мухи на падаль. Высокая Мысль! Тьфу, да и только… Хотя – похоже, они собрались играть по правилам.
Глядя в смотровой глазок – прежде чем появиться перед цветом Ассартской аристократии, – Ястра с некоторым удовольствием отметила, что одеты они были в старинные, еще времен рыцарства, костюмы и мантии, обуты в высокие – тех же эпох – сапоги, удобные для верховой езды, хотя никто из них, разумеется, не прибыл в Сомонт на лошади (Впрочем, подумала она, одному-другому понадобилось, наверное, собирать остатки топлива по всему донкалату, чтобы доехать до столицы). Такого наряда требовала традиция. Если бы донки Высокой Мысли предстали перед нею в современных нарядах, это явилось бы знаком полного неуважения к Власти; вероятно, такая возможность обсуждалась между ними, когда все они собрались в Плонте, главном городе Великого донкалата Плонт, чтобы оттуда уже единым караваном – учитывая опасности, подстерегавшие на дорогах Мармика, – добраться до Сомонта. И при обсуждении большинство, надо полагать, высказалось против демонстративного неуважения. Значит, не было у них полной уверенности в успехе их замысла…
Ястра тут же поспешила согнать с лица улыбку удовлетворения. Предстать перед донками следовало совершенно серьезной, величественно-нахмуренной. Едва ли не возмущенной уже самим фактом появления в Жилище Власти такого множества незваных – пусть и вельможных – гостей, пусть даже именующихся Высокой Мыслью.
Пока же она терпеливо ждала, наблюдая за тем, как донки – все в шляпах – неторопливо занимали давным-давно закрепленные за их родами места, усаживались поудобнее, стараясь, чтобы поменьше мешали давным-давно вышедшие из обихода мечи и шпаги.
Жаль, – промелькнуло в голове, – что не велела заранее вынести старинные скамьи куда-нибудь подальше. Тогда пришлось бы донкам стоять. А сейчас может статься, что они не поднимутся при ее появлении: будь тут Изар, вскочили бы безусловно, но как отнесутся к ней? Ястра намеренно приказала никого не предупреждать о том, что Властелин находится в отъезде. Об этом, кстати, он тоже просил – или приказал, если говорить откровенно. Спрашивавшим отвечали одно: занят важными государственными делами.
Ничего. Пожалуй, она все-таки способна будет вызвать у них уважение. Иначе…
Она кивнула не сводившему с нее глаз генералу Си Лену, вот уже несколько лет выполнявшему также обязанности главного герольдмейстера: пора.
И успела еще увидеть в глазок, как он вышел, раздвинув тяжелые створки старинного бархатного, с золотым шитьем занавеса. Сделав два шага, остановился, ударил в пол массивной, черного дерева тростью:
– Великая Жемчужина Власти, Правительница Ястра!
Глядя в смотровой глазок – прежде чем появиться перед цветом Ассартской аристократии, – Ястра с некоторым удовольствием отметила, что одеты они были в старинные, еще времен рыцарства, костюмы и мантии, обуты в высокие – тех же эпох – сапоги, удобные для верховой езды, хотя никто из них, разумеется, не прибыл в Сомонт на лошади (Впрочем, подумала она, одному-другому понадобилось, наверное, собирать остатки топлива по всему донкалату, чтобы доехать до столицы). Такого наряда требовала традиция. Если бы донки Высокой Мысли предстали перед нею в современных нарядах, это явилось бы знаком полного неуважения к Власти; вероятно, такая возможность обсуждалась между ними, когда все они собрались в Плонте, главном городе Великого донкалата Плонт, чтобы оттуда уже единым караваном – учитывая опасности, подстерегавшие на дорогах Мармика, – добраться до Сомонта. И при обсуждении большинство, надо полагать, высказалось против демонстративного неуважения. Значит, не было у них полной уверенности в успехе их замысла…
Ястра тут же поспешила согнать с лица улыбку удовлетворения. Предстать перед донками следовало совершенно серьезной, величественно-нахмуренной. Едва ли не возмущенной уже самим фактом появления в Жилище Власти такого множества незваных – пусть и вельможных – гостей, пусть даже именующихся Высокой Мыслью.
Пока же она терпеливо ждала, наблюдая за тем, как донки – все в шляпах – неторопливо занимали давным-давно закрепленные за их родами места, усаживались поудобнее, стараясь, чтобы поменьше мешали давным-давно вышедшие из обихода мечи и шпаги.
Жаль, – промелькнуло в голове, – что не велела заранее вынести старинные скамьи куда-нибудь подальше. Тогда пришлось бы донкам стоять. А сейчас может статься, что они не поднимутся при ее появлении: будь тут Изар, вскочили бы безусловно, но как отнесутся к ней? Ястра намеренно приказала никого не предупреждать о том, что Властелин находится в отъезде. Об этом, кстати, он тоже просил – или приказал, если говорить откровенно. Спрашивавшим отвечали одно: занят важными государственными делами.
Ничего. Пожалуй, она все-таки способна будет вызвать у них уважение. Иначе…
Она кивнула не сводившему с нее глаз генералу Си Лену, вот уже несколько лет выполнявшему также обязанности главного герольдмейстера: пора.
И успела еще увидеть в глазок, как он вышел, раздвинув тяжелые створки старинного бархатного, с золотым шитьем занавеса. Сделав два шага, остановился, ударил в пол массивной, черного дерева тростью:
– Великая Жемчужина Власти, Правительница Ястра!
3
Шепоток прошел по залу мгновенной шипящей волной и опал. Трое или четверо поднялись было на ноги сразу после удара трости, но сразу же опустились на скамьи, едва прозвучали слова старого царедворца.
Ястра успела заметить, кто вскочил первым; он же последним и опустился широким задом на полированную дубовую доску.
И пошла – ступая медленно, плавно, словно не ноги несли ее, а сама Власть – великая, неодолимая и необъяснимая сила.
Никто не встал. И шляпы не взлетели над головами, в которых гулял нынче черт знает какой дурной ветер.
Но Ястра была готова к этому.
Она сделала три шага, позволяя обнаженным рукам спокойно лежать на широких фалдах старинного, традиционного платья, тяжелого, как солдатское снаряжение, и остановилась там, где полагалось, сохраняя ту дистанцию от своих подданных – все еще подданных! – на какой и надлежало находиться Пpавительнице. Стала неподвижно, как статуя, не дрогнув лицом, не моргнув глазом, приопустив веки, не позволяя неуверенности проявиться не то что в движении, но и в намеке на движение.
Упала секунда. Вторая. Растворились в молчании без малейшего всплеска.
На передних скамьях, по самой середине, владетельные Великие донки смотрели куда-то – вверх и в стороны, но только не на нее. Как будто Жемчужины здесь и не было. Как будто не замечали яркого света, что (принято было считать) исходил от нее.
Тогда она чуть повернула голову и распахнула веки во всю ширь. Взгляд ее, холодный и острый, как выкованная великим мастером эпохи Амоз, золотого века, шпага, ударил прямо в цель: в того из небольших донков, кто вскочил было с места первым и последним нерешительно опустился.
Маленький этот владетель из бедного, с трех сторон окруженного наступающей пустыней донкалата, во второй скорее всего раз оказавшийся в палате Большого Преклонения (первый был, когда он вступал в свою небольшую Власть, оставленную ему отцом), какие-то доли секунды медлил. Не поднимал глаз на Правительницу, словно веки его то ли налились свинцом, то ли и вовсе склеились навсегда, как после вечного упокоения. Но сопротивление его было коротким. Власть всегда была сильнее, кто бы ее ни представлял. И он медленно, как обреченный, поднял глаза, чтобы встретить повелевающий взгляд. Правильно прочитал его и сдался.
Наверное, он даже не успел понять как следует, что происходит, и торс сам наклонился, а ноги распрямились, поднимая его, а руки сами собой одернули слишком тесный в животе, еще отцовский, наверное, для больших приемов предназначавшийся камзол под длиннополым, с буфами на плечах, кафтаном; вслед за тем правая потянулась к шляпе – и широкополый, с давно поредевшими перьями плюмажа убор этот вспорхнул над головой, салютуя, – и опустился, прижался к груди владельца, как бы стремясь защитить его от холодного клинка.
(Впрочем, может быть, и не один только инстинкт повиновения сработал, но и хитренький расчет: первого союзника запоминают, а впоследствии могут и отличить не без выгодны для него.)
А взгляд Ястры нашел уже другую цель.
И второй тоже поднялся – словно бы нехотя, но проделал все, чего требовал от него неумолимый этикет.
Еще шляпа подняла ветерок в широком размахе. И еще одна. И еще…
Но Ястра уже и не смотрела на дальние скамьи. Она глядела в упор на сидевшего на главном, самом почетном месте Великого донка Плонтского, из всех – самого богатого и влиятельного, Намира Сега Эпон-а-Лиг-а-Плонт.
Донк Плонтский оставался неподвижен. И можно было подумать, что нет в мире силы, что могла бы оторвать его каменный зад от жесткого сиденья.
Зато воздвигся – неторопливо, достойно – сидевший плечо о плечо с донком Намиром другой великий и владетельный донк, повелитель горного, неприступного и – в предгорьях – нефтеносного донкалата Тамир. Снял шляпу и величественно повел ею округ, прежде чем прижать к сердцу.
(Великий донк Тамирский. Родной дядя. Старший брат отца. Не подвел девушку-горянку. Спасибо, дядя Талик!)
Теперь вскочили уже все – словно соревнуясь: кто раньше успеет.
И, наконец, поднялся все-таки, медленно разогнул стан, опираясь на упертый в дубовую половицу меч в игравших каменьями ножнах, и Великий донк Намир Плонтский.
Первая схватка – в ее пользу.
Только теперь Правительница одарила донков улыбкой, сдержанно-благосклонной. Затем губы выговорили:
– Приветствую вас, прекрасные и владетельные!
И хотя это тоже была извечная формула, большинству вдруг почудилось, что это именно к нему обратилась она с хмелящими словами. Каждый поверил хоть на мгновение, что он прекрасен и что на самом деле обладает властью, пусть и далеко не беспредельной.
Ястра сделала два шага в сторону. Не глядя, плавно опустилась на тронное кресло, стоявшее точно там, где ему и полагалось. Старинное кресло с ножками в форме изящно изогнувшихся рыб, разинувших зубастые пасти на всех, кто оказался в Палате. Зубы напоминали: Власть не всегда добра. Но на сей раз, поскольку вы находитесь в повиновении…
– Владетельным донкам не пристало стоять. Садитесь, прошу вас.
Весь ритуал она знала назубок, тут придраться было не к чему.
– Великие донки пусть наденут шляпы.
Они надели. Очень хорошо. Пусть маленькая, но возникла зарубочка на сердце у каждого, кто не принадлежал к Великим. Они, видите ли, в шляпах. А мы – нет…
Теперь пришла пора перейти к главному. Задать такой же ритуальный, но столь опасный сейчас вопрос:
– Имеются ли у донков претензии к Власти Ассарта?
Может быть, она надеялась, что дядя Талик и еще раз выручит. Поскольку каждый из Великих имел право ответить от имени всех донков: «У нас нет претензий к Власти, и мы готовы выслушать ее пожелания».
Надеялась – подсознательно. Однако знала, что чудес не бывает в наши времена и не для того пошли донки на расходы, неудобства и риск, неизбежный сегодня на дорогах, чтобы просто заверить ее в своем постоянном почтении и повиновении.
И потому не удивилась, когда донк Тамирский промолчал. Зато Плонт выговорил – словно швырнул ей в лицо:
– Есть!
Ястра напряглась, чтобы при ответе голос прозвучал чисто, без хрипоты:
– Власть готова выслушать. Говори, Великий донк Намир.
Плонт тяжело, все так же не снимая ладоней с длинной ручки меча, распрямился. Откинул голову надменно:
– Первая претензия: почему Властелин Ассарта, Бриллиант Изар, не счел нужным выйти к нам? Полагает, что это ниже его достоинства? Или, быть может, он – просто боится нас?!
Вопрос требовал немедленного и достойного ответа. Ястра подумала, что нашла его:
– Не хочет ли Великий донк сказать, что я недостойна выслушать ваши претензии? Или не владею речью настолько, чтобы ответить?
– Жемчужина Власти владеет речью. Но владеет ли обстановкой?
Ага. Он ввязывается в словопрения. Осадим его немножко:
– Об этом вы сможете судить по моим ответам. Но пока мне не на что отвечать. Властелин же Изар…
(Сказать, что он занят делом, более важным? Нет: это обидит каждого из них и всех вместе. Найдем другие слова.)
– Властелин же Изар не привык избегать опасностей. И находится сейчас в месте, быть может, куда более опасном, чем Жилище Власти.
Вот вам. С одной стороны – вроде бы упрек: Властелин – там, где опасно, а вот вы – здесь, за надежными стенами. Зато с другой – это незаметное «быть может»: понимайте, как угодно, – может, и действительно в опасности, а может – плевать ему на вас, и он валяется где-нибудь с очередной бабой. Она ведь вовсе не собирается вытаскивать Изара из лужи, в которую он сам залез. Совершенно не те у нее замыслы. Ну а сейчас – сухо, деловито:
– Иные претензии?
Донк Плонт понял, наверное, что разговаривать придется все-таки с нею. Откашлялся:
– Довожу до сведения Власти.
Отвел в сторону руку с упертым в пол мечом:
– Когда все мы направлялись сюда, чтобы высказать наши общие претензии, на нас напала банда разбойников. Мы справились с ними, перебили их, наши воины почти не понесли потерь.
Он сделал паузу, словно ожидая ответа.
– Я не сомневалась в доблести ваших солдат, донк Намир.
Он ударил мечом в пол перед собой, рискуя прорубить ножны:
– Не о них речь. На нас напали в пределах донкалата Мармик. На землях, принадлежащих Властелину Ассарта. Теперь ответь, Правительница: если то, что мы привыкли называть Верховной Властью, не способно более навести порядок даже в собственном доме, на своих родовых землях – как же можно ожидать, что оно способно пpавить на всей планете?
Ястра успела заметить, кто вскочил первым; он же последним и опустился широким задом на полированную дубовую доску.
И пошла – ступая медленно, плавно, словно не ноги несли ее, а сама Власть – великая, неодолимая и необъяснимая сила.
Никто не встал. И шляпы не взлетели над головами, в которых гулял нынче черт знает какой дурной ветер.
Но Ястра была готова к этому.
Она сделала три шага, позволяя обнаженным рукам спокойно лежать на широких фалдах старинного, традиционного платья, тяжелого, как солдатское снаряжение, и остановилась там, где полагалось, сохраняя ту дистанцию от своих подданных – все еще подданных! – на какой и надлежало находиться Пpавительнице. Стала неподвижно, как статуя, не дрогнув лицом, не моргнув глазом, приопустив веки, не позволяя неуверенности проявиться не то что в движении, но и в намеке на движение.
Упала секунда. Вторая. Растворились в молчании без малейшего всплеска.
На передних скамьях, по самой середине, владетельные Великие донки смотрели куда-то – вверх и в стороны, но только не на нее. Как будто Жемчужины здесь и не было. Как будто не замечали яркого света, что (принято было считать) исходил от нее.
Тогда она чуть повернула голову и распахнула веки во всю ширь. Взгляд ее, холодный и острый, как выкованная великим мастером эпохи Амоз, золотого века, шпага, ударил прямо в цель: в того из небольших донков, кто вскочил было с места первым и последним нерешительно опустился.
Маленький этот владетель из бедного, с трех сторон окруженного наступающей пустыней донкалата, во второй скорее всего раз оказавшийся в палате Большого Преклонения (первый был, когда он вступал в свою небольшую Власть, оставленную ему отцом), какие-то доли секунды медлил. Не поднимал глаз на Правительницу, словно веки его то ли налились свинцом, то ли и вовсе склеились навсегда, как после вечного упокоения. Но сопротивление его было коротким. Власть всегда была сильнее, кто бы ее ни представлял. И он медленно, как обреченный, поднял глаза, чтобы встретить повелевающий взгляд. Правильно прочитал его и сдался.
Наверное, он даже не успел понять как следует, что происходит, и торс сам наклонился, а ноги распрямились, поднимая его, а руки сами собой одернули слишком тесный в животе, еще отцовский, наверное, для больших приемов предназначавшийся камзол под длиннополым, с буфами на плечах, кафтаном; вслед за тем правая потянулась к шляпе – и широкополый, с давно поредевшими перьями плюмажа убор этот вспорхнул над головой, салютуя, – и опустился, прижался к груди владельца, как бы стремясь защитить его от холодного клинка.
(Впрочем, может быть, и не один только инстинкт повиновения сработал, но и хитренький расчет: первого союзника запоминают, а впоследствии могут и отличить не без выгодны для него.)
А взгляд Ястры нашел уже другую цель.
И второй тоже поднялся – словно бы нехотя, но проделал все, чего требовал от него неумолимый этикет.
Еще шляпа подняла ветерок в широком размахе. И еще одна. И еще…
Но Ястра уже и не смотрела на дальние скамьи. Она глядела в упор на сидевшего на главном, самом почетном месте Великого донка Плонтского, из всех – самого богатого и влиятельного, Намира Сега Эпон-а-Лиг-а-Плонт.
Донк Плонтский оставался неподвижен. И можно было подумать, что нет в мире силы, что могла бы оторвать его каменный зад от жесткого сиденья.
Зато воздвигся – неторопливо, достойно – сидевший плечо о плечо с донком Намиром другой великий и владетельный донк, повелитель горного, неприступного и – в предгорьях – нефтеносного донкалата Тамир. Снял шляпу и величественно повел ею округ, прежде чем прижать к сердцу.
(Великий донк Тамирский. Родной дядя. Старший брат отца. Не подвел девушку-горянку. Спасибо, дядя Талик!)
Теперь вскочили уже все – словно соревнуясь: кто раньше успеет.
И, наконец, поднялся все-таки, медленно разогнул стан, опираясь на упертый в дубовую половицу меч в игравших каменьями ножнах, и Великий донк Намир Плонтский.
Первая схватка – в ее пользу.
Только теперь Правительница одарила донков улыбкой, сдержанно-благосклонной. Затем губы выговорили:
– Приветствую вас, прекрасные и владетельные!
И хотя это тоже была извечная формула, большинству вдруг почудилось, что это именно к нему обратилась она с хмелящими словами. Каждый поверил хоть на мгновение, что он прекрасен и что на самом деле обладает властью, пусть и далеко не беспредельной.
Ястра сделала два шага в сторону. Не глядя, плавно опустилась на тронное кресло, стоявшее точно там, где ему и полагалось. Старинное кресло с ножками в форме изящно изогнувшихся рыб, разинувших зубастые пасти на всех, кто оказался в Палате. Зубы напоминали: Власть не всегда добра. Но на сей раз, поскольку вы находитесь в повиновении…
– Владетельным донкам не пристало стоять. Садитесь, прошу вас.
Весь ритуал она знала назубок, тут придраться было не к чему.
– Великие донки пусть наденут шляпы.
Они надели. Очень хорошо. Пусть маленькая, но возникла зарубочка на сердце у каждого, кто не принадлежал к Великим. Они, видите ли, в шляпах. А мы – нет…
Теперь пришла пора перейти к главному. Задать такой же ритуальный, но столь опасный сейчас вопрос:
– Имеются ли у донков претензии к Власти Ассарта?
Может быть, она надеялась, что дядя Талик и еще раз выручит. Поскольку каждый из Великих имел право ответить от имени всех донков: «У нас нет претензий к Власти, и мы готовы выслушать ее пожелания».
Надеялась – подсознательно. Однако знала, что чудес не бывает в наши времена и не для того пошли донки на расходы, неудобства и риск, неизбежный сегодня на дорогах, чтобы просто заверить ее в своем постоянном почтении и повиновении.
И потому не удивилась, когда донк Тамирский промолчал. Зато Плонт выговорил – словно швырнул ей в лицо:
– Есть!
Ястра напряглась, чтобы при ответе голос прозвучал чисто, без хрипоты:
– Власть готова выслушать. Говори, Великий донк Намир.
Плонт тяжело, все так же не снимая ладоней с длинной ручки меча, распрямился. Откинул голову надменно:
– Первая претензия: почему Властелин Ассарта, Бриллиант Изар, не счел нужным выйти к нам? Полагает, что это ниже его достоинства? Или, быть может, он – просто боится нас?!
Вопрос требовал немедленного и достойного ответа. Ястра подумала, что нашла его:
– Не хочет ли Великий донк сказать, что я недостойна выслушать ваши претензии? Или не владею речью настолько, чтобы ответить?
– Жемчужина Власти владеет речью. Но владеет ли обстановкой?
Ага. Он ввязывается в словопрения. Осадим его немножко:
– Об этом вы сможете судить по моим ответам. Но пока мне не на что отвечать. Властелин же Изар…
(Сказать, что он занят делом, более важным? Нет: это обидит каждого из них и всех вместе. Найдем другие слова.)
– Властелин же Изар не привык избегать опасностей. И находится сейчас в месте, быть может, куда более опасном, чем Жилище Власти.
Вот вам. С одной стороны – вроде бы упрек: Властелин – там, где опасно, а вот вы – здесь, за надежными стенами. Зато с другой – это незаметное «быть может»: понимайте, как угодно, – может, и действительно в опасности, а может – плевать ему на вас, и он валяется где-нибудь с очередной бабой. Она ведь вовсе не собирается вытаскивать Изара из лужи, в которую он сам залез. Совершенно не те у нее замыслы. Ну а сейчас – сухо, деловито:
– Иные претензии?
Донк Плонт понял, наверное, что разговаривать придется все-таки с нею. Откашлялся:
– Довожу до сведения Власти.
Отвел в сторону руку с упертым в пол мечом:
– Когда все мы направлялись сюда, чтобы высказать наши общие претензии, на нас напала банда разбойников. Мы справились с ними, перебили их, наши воины почти не понесли потерь.
Он сделал паузу, словно ожидая ответа.
– Я не сомневалась в доблести ваших солдат, донк Намир.
Он ударил мечом в пол перед собой, рискуя прорубить ножны:
– Не о них речь. На нас напали в пределах донкалата Мармик. На землях, принадлежащих Властелину Ассарта. Теперь ответь, Правительница: если то, что мы привыкли называть Верховной Властью, не способно более навести порядок даже в собственном доме, на своих родовых землях – как же можно ожидать, что оно способно пpавить на всей планете?