– К порядку ведения!
– Я считаю, мы и так ведем все правильно… Хранитель Ритуала, а ваше мнение?
– Согласно ритуалу сейчас представителям защиты должно быть предоставлено слово для заявления ходатайств и просьб.
– Да какие тут у них могут быть ходатайства?
– Тем не менее председатель фракции «Иссора за Иссору» просит микрофон именно для оглашения ходатайства подсудимых.
– Великая Иссора, с кем только он не связывается – теперь вот с преступниками… Впрочем, в этом есть железная логика: ясно было, что все они до этого докатятся. Но я думаю, все это пустая формальность. Такие формальности, как это правило, только мешают работать. Давайте примем закон об отмене этого правила. Прошу голосовать. Так. Решение принято. Вы, там: утихомиритесь вы наконец? Нет, я не дам вам слова…
– Мы вас обязательно расстреляем! – донеслось из зала в ответ. – В самом ближайшем будущем!
– А вы не грозите! Это еще кто кого! Впрочем, ладно, говорите. Включите четвертый.
– Высокоуважаемые собреды! Снова, в который уже раз, мы становимся свидетелями и даже участниками ничем не оправданного, насквозь прогнившего либерализма в наших рядах! Чем мы занимаемся? Нет, вы подумайте серьезно: чем мы занимаемся, на что транжирим деньги наших избирателей? Мы обсуждаем вопрос: надо или не надо расстрелять преступников. Да ведь и котенку ясно, что они должны быть повешены, и только слабостью руководства можно объяснить то, что они до сих пор еще оскверняют своим дыханием наш чистый воздух…
(Голос с места: «Где это вы нашли чистый воздух? Откройте секрет, и мы все туда поедем отдыхать!»)
– …Я имел в виду моральную чистоту нашего воздуха, его идеологическую прозрачность, а не то, что вы подумали. Господа, это собред от фракции «Банан» пытается сорвать мое выступление. Другой на моем месте сказал бы, что он наглец и идиот, но я не стану этого говорить, а продолжу свою мысль. Да, они давно должны были быть уничтожены. Еще до того, как прибыли на Иссору. Господа, в который уже раз я возвращаюсь к нашему предложению – превентивно расстреливать каждого десятого, а еще лучше – пятого новорожденного! Поймите: тем самым мы окажем ему и всему обществу громадную услугу: ему – не позволим вырасти преступником, а общество – избавим еще от одного преступника, каким этот младенец, безусловно, стал бы, достигнув соответствующего возраста. Что? Почему я уверен, что стал бы? Странный вопрос, свидетельствующий лишь о неумении рассуждать здраво того, кто его задал. Откуда же, по-вашему, высокоуважаемый собред, берутся преступники? Они вырастают из детей, собред, и никак иначе. Или вы полагаете, что все преступники прибывают к нам из других миров? Нет, к глубочайшему моему сожалению, не все. Но вот эти – они, несомненно, прибыли именно оттуда, и тем быстрее их нужно уничтожить и провести конфискацию и распродажу, потому что приближается предвыборная кампания и всем нужны средства, а их у нас, как вам известно, нет. А если кто-либо из вас поверил, что моя партия получает деньги на предвыборную агитацию откуда-то не оттуда, то это ложь, клевета и диффамация, и я немедленно подаю исковое заявление о взыскании с тех, кто распространяет подобную дезинформацию, крупной суммы за нанесенный мне моральный ущерб. И вы увидите, я выиграю, но тех денег все равно не хватит. Так что я вношу предложение и настаиваю: немедленно проголосовать за утверждение приговора соответствующим законом и без промедления перейти к обсуждению действительно важных вопросов. И вообще: нужно немедленно принять закон об утверждении без рассмотрения всех приговоров. Председатель, я требую поставить мое предложение на голосование.
– Но послушайте, собред: если даже такой закон мы примем, в чем я не уверен, он все равно не будет иметь отношения к данному обсуждению, поскольку оно начато до его вступления в силу…
– А мы примем закон о придании этому закону обратной силы. Да-да, не кривляйтесь, имеются исторические прецеденты! И поскольку это процедурный вопрос, то решаться он будет простым большинством… Да, и обязательно поименное голосование!
– Ну подождите, собред… Выключите четвертый… Давайте все-таки выслушаем начальника Законодательно-карательного департамента: насколько я могу судить, он получил информацию, которая позволит нам решить обсуждаемый вопрос быстро, без лишних разговоров и с нужной уверенностью в том, что мы поступаем в полном соответствии с законами и традициями. Прошу вас, собред.
– Уважаемый председатель, уважаемые собреды! При внимательной оценке и глубоком анализе всех обстоятельств дела мы – я имею в виду мое подразделение – обнаружили крупное упущение. Эмоции, эмоции увели нас с правильного пути и заставили не только потерять время, но и едва не вынудили придать обсуждаемому закону неверную мотивировку – что, безусловно, получило бы соответствующую оценку потомства. Дело в том, что мы совершенно упустили из виду, кем в первую очередь являются – просто не могут не являться – существа, незаконно прибывающие к нам из других миров. Нет, это не только любители грабить и незаконно вывозить. Не просто нарушители наших законов, надежно охраняющих богатства родного мира. Это, высокоуважаемые собреды, существа гораздо более страшные и мерзкие. Потому что это – шпионы. Вот их настоящее имя, и вот их подлинная суть!
По залу прокатился легкий гул. Лицо Изнова приняло такое выражение, словно у него внезапно заболели все зубы. Кривясь, он глянул на Федорова. Разведчик безмятежно улыбался. Меркурий тоже казался по меньшей мере спокойным. Посол удивленно поднял брови и стал слушать обличительную речь дальше.
– Вы понимаете, высокоуважаемые собреды, что, рассматривая их дело как дело заурядных преступников, мы с вами и в самом деле могли пойти по пути либерализма, стали бы отыскивать смягчающие обстоятельства, руководствуясь свойственным нам высоким гуманизмом. И тем самым совершили бы огромную ошибку, которой история нам, несомненно, не простила бы. Зато теперь – теперь мы видим их настоящее лицо. Нам все ясно, высокоуважаемые коллеги. И поэтому я считаю – и все мое подразделение единодушно считает, – что любая затяжка этого дела послужит лишь во вред нашей безопасности, станет вопиющим нарушением высоких принципов и славных традиций Иссоры. Смерть шпионам – таким был и остается наш девиз. Никаких рассмотрений более, никакого формализма! Я предлагаю: внести в описательную часть приговора соответствующие изменения, переквалифицировать обвинение и немедленно голосовать за принятие закона об утверждении смертного приговора! Всемерно уважаемый председатель, высокоуважаемые собреды – прошу вас единогласно поддержать меня, потому что – говорю это для тех, кто стремится всегда и во всем придерживаться буквы закона, а не его духа – по всем нашим установлениям, дела о шпионаже в пользу иных миров не требуют судебных доказательств; в данном случае исчерпывающим доказательством является сам факт предъявления обвинения, ибо, как известно всей Галактике, у нас никогда и никому не выдвигалось обвинений такого рода, которые впоследствии были бы признаны необоснованными. Я кончил, собреды.
– Ну вот, – сказал председатель удовлетворенно, – теперь существует полная ясность и, я думаю, никто не станет спорить с только что выступавшим собредом, ибо кому придет в голову защищать шпионов, убийц и диверсантов?.. Ну, что там еще? Не верю глазам своим: кто-то хочет возразить? Неужели?.. Что ж, это факт настолько любопытный, что мы, пожалуй, даже выслушаем оратора. Включите второй микрофон. Ах, это вновь высокоуважаемый собред от партии «Иссора за Иссору». Ну что же, мы вам внимаем…
– Я хочу лишь указать на фактическую неточность, допущенную предыдущим оратором. Он заявил, как вы слышали, что у нас никогда и никому не выдвигалось ложных обвинений в каких бы то ни было преступлениях. Однако это не совсем так. В самом конце предыдущей эры…
Голос исчез: вероятно, второй микрофон по чьей-то команде оказался выключенным. Председатель усмехнулся.
– Наш весьма ученый коллега, – сказал он, – счел возможным погрузиться в мутные воды древней истории в надежде поймать там уклейку. Я не думаю, высокочтимые собреды, что он выбрал удачное время и место для подобных экскурсов. Тем не менее для полной ясности могу сказать, что прецедент, на который попытался сослаться коллега, на самом деле относится скорее к области легенд, чем доказанных фактов, а если и имел место в действительности, то напомню: дело было в мрачные времена генсекретизма, и поэтому есть все основания полагать, что оправдание обвиненных на самом деле было неверным, а по существу, все они были обвинены и наказаны правильно. Однако мы сейчас занимаемся не историческими изысканиями; мы вершим, скажу без преувеличения, судьбы нашего родного мира и должны соответственным образом настроиться и принять то решение, которого ждет от нас весь народ. Итак, я ставлю на голосование… О Великая Иссора, ну кто там не может усидеть спокойно? Неужели еще не все сказано? Вы что, хотите выгораживать врагов Иссоры? Ну-ка, включите третий…
– Всемерноуважаемый председатель, я вовсе не собираюсь никого защищать. Однако призываю к точному исполнению порядка судопроизводства. И ради этого напоминаю: расследование, а равно рассмотрение дел, связанных со шпионажем, в соответствии с существующим законодательством является прерогативой не Великого Сброда, но нашей Службы надежности, мы же лишь рассматриваем и утверждаем результаты, достигнутые ею в процессе ее многотрудной работы. Поэтому предлагаю сейчас никакого вердикта не выносить, а передать подсудимых вместе со всеми имеющимися материалами дела в распоряжение упомянутой мною Службы, самим же перейти к обсуждению следующего вопроса.
– Господи! – прошептал посол. – Чем дальше в лес, тем больше дров. Советник, неужели никак нельзя помешать такой передаче дела?
– К чему? – возразил Федоров. – Пусть себе передают на здоровье.
– Если бы! – сказал Меркурий мрачно. – Но они вовсе не хотят этого сделать…
И в самом деле: Великий Сброд, могло показаться, вовсе не пришел в восторг от последнего сделанного предложения.
– …Таким образом, – говорил в этот миг какой-то собред из глубины зала, – нам снова предлагают принять порочную концепцию об автономии отдельных Департаментов – их независимости от Великого Сброда. Снова забывается, что поименованные департаменты не являются властью, но всего лишь органами власти, каковою в полной мере являемся лишь мы. И уж если мы сами берем на себя труд рассмотреть вопрос и принять решение, то не может быть и речи о том, чтобы передать вопрос на рассмотрение какой-либо низшей инстанции. Давайте поскорее проголосуем, и дело с концом!
– Дайте сказать! Дайте сказать! – вырвался к трибуне собред из самых задних рядов; похоже, это был тот, что дремал перед началом заседания. – Вы воспаряете в высоты правовых теорий – и совершенно забываете при этом о практическом содержании нашей законодательной деятельности. Ведь предлагаемый приговор, как известно, подразумевает конфискацию и реализацию принадлежащего дискутируемым корабля, что, как всем известно, как нельзя более удовлетворяет нашим сиюминутным интересам. Но, высокоуважаемые собреды, корабля ведь нет! Нет! Он кем-то угнан, таков прискорбный факт. Думаю, что не ошибусь, если выскажу предположение, что угон корабля произведен с ведома и по прямому поручению самих подсудимых и является не чем иным, как диверсией, направленной на подрыв нашей власти! Я уверен, что прежде, чем окончательно решать вопрос с ними, необходимо найти объект конфискации – иначе все вообще теряет практический смысл. И я полагаю, что понял, каким путем мы можем разыскать похищенное: возложив обязанность отыскать его на самих обвиняемых; кто-кто, а уж они-то знают, где его искать, наверняка знают. А для того, чтобы стимулировать их к выполнению этой общественно-полезной работы, предлагаю пообещать им, что, как только они предоставят корабль в наше полное распоряжение в целости и сохранности – возникнет повод для рассмотрения их дела в обстановке наибольшего благоприятствования. С врагом, высокоуважаемые собреды, надо бороться его же оружием, ни на мгновение не забывая о наших насущных надобностях…
– Разумный человек, – проговорил Федоров. – Жаль только, что в данном случае он ошибается. А, тих, где вы пропадали так долго? Тут скрещиваются клинки…
– Его все равно никто не станет слушать, – вздохнул прекослов. – Тут любят высокопринципиальные темы, и большинство полагает, что деньги всегда можно напечатать – во всяком случае, столько, сколько потребно на деятельность Великого Сброда. Вот увидите – сейчас о корабле никто больше и не заикнется, хотя на деле каждый прекрасно о нем помнит. Никому не хочется прослыть приземленным…
– Мы-то денег не напечатаем в любом случае, – вздохнул советник. – И потому в полной мере зависим от тех, что уже напечатаны законным образом. Удалось вам что-нибудь выяснить по этому поводу?
– Новости самые грустные.
– Он не достал денег?
– Не знаю. Возможно, и достал.
– Отказался от сделки?
– Не думаю. Знаю лишь, что он ехал сюда. Увы – ему не повезло, на его машину налетел грузовик – или она налетела на грузовик, все равно. Так или иначе, наш юный коммерсант если и выживет, то придет в себя очень не скоро. Для вас это уже не будет играть никакой роли. Что делать, коммерция на Иссоре – занятие, опасное для жизни. Это наверняка дело рук каких-нибудь его конкурентов.
– М-да, – протянул Федоров. – Это воистину печальная весть. Следовательно, мы окончательно и бесповоротно сидим без гроша и ни на какие семьи рассчитывать не можем… Однако, Алас, как угодно – не поверю, что вы не в состоянии помочь нам. Вы ведь понимаете, что теперь нам уже безразлично – кому продать, лишь бы выкрутиться.
– Возможно, я и мог бы найти, хотя так, на скорую руку, это весьма затруднительно. Но ведь и самого корабля нет – во всяком случае, пока он еще не обнаружен…
Федоров глянул на него в упор и медленно сказал:
– Мне почему-то кажется, что корабль найдется одновременно с покупателем. Считаете, что я не прав?
– Не знаю, не знаю. Не обладаю даром ясновидения.
– Зато у меня – такая наследственность. Да и простая логика говорит о том же. Ведь купить корабль может только лицо весьма значительное; я, кажется, уже понял, что на Иссоре «значительный» и «богатый» – синонимы.
– Только ли на Иссоре?..
– Другие миры меня временно не занимают. А лицо значительное – но в еще большей степени, если это лицо лишь представляет какую-то мощную организацию, – итак, лицо это, благодаря своей значительности обладает и широкими возможностями выяснить, где и в чьем распоряжении находится наш корабль в данную минуту. А затем и вернуть его законным порядком. Верно я рассуждаю?
– Ну, возможно. Однако корабль этот сейчас может находиться уже в совершенно ином мире…
– Нет! – Категорическое отрицание принадлежало на этот раз Меркурию. – Никак не может. Он не поднимался с планеты.
– Вы уверены?
– Я это знаю.
– Гм. Может быть, конечно. Но вы предполагаете, советник, что наши значительные лица могут входить в такого рода контакты с преступным миром. Вы всерьез думаете, что это возможно?
– Нет, этого я не думаю. Им не нужно входить в такие контакты. Они сами ведь и есть этот мир.
– Однако!..
– Не надо, прекослов, не становитесь в позу. Вы отлично знаете, что я прав. Так что советую вам сразу же заняться поисками покупателя – и вместе с ним корабля. Пока это еще не потеряло всякого смысла и для нас, и для вас. А мы тем временем послушаем, как будет развиваться столь близко касающаяся нас дискуссия. Право же, мне хотелось бы, чтобы наше дело передали Надежности. Там сидят хотя бы практики, а не болтуны. Кажется, к этому идет. Слушайте!
– … Я бы поостерегся, – звучало с трибуны, – столь неуважительно относиться к правам славной службы, чья плодотворная деятельность обеспечивает надежность нашего существования! И могу обосновать свою поддержку предложения о передаче следующим образом: хотя мы и обладаем всеми правами и возможностями принять закон об утверждении приговора, но, высокоуважаемые собреды: не нанесем ли мы тем самым нашему миру еще больший ущерб, чем если бы вообще ничего не делали? Поясняю: каждому должно быть ясно, что шпионы не возникают на пустом месте сами по себе. Кто-то завербовал их, кто-то направил, и не просто в пространство, а к кому-то, уже укоренившемуся в нашем мире; далее, им были даны какие-то конкретные задания, и кто-то ждет результатов их работы, их черной деятельности; собреды, не является ли сейчас главным – выяснить все эти вопросы? Казнить никогда не поздно, но если мы поторопимся с этим, то оборвем все нити, ведущие от этих субъектов к тем лицам и организациям, о которых мы сейчас ничего не знаем. В искусстве выявления и прослеживания таких нитей, в этой сверхсложной работе мы, безусловно, никак не можем считаться специалистами; предоставим же нашей Службе надежности еще одну возможность доказать свою преданность Иссоре и высокий профессионализм. Думаю, что такое решение будет единственно правильным.
В зале снова поднялся неимоверный шум.
– Чего доброго, начнется второй раунд, – прокомментировал Федоров.
– Вряд ли, – возразил Изнов. – Слишком много сил было отдано в первом. Пошумят вволю, но до драки вряд ли дойдет. Однако меня, если говорить откровенно, все это начинает беспокоить. Эта их пресловутая Надежность – это, знаете ли, скорее всего такая организация…
– Знаем, – ответил Федоров кратко.
– И не боитесь?
– Какое это имеет значение? – сказал Меркурий.
– Вы стали какими-то – просто бесчувственными! – чуть ли не рассердился Изнов. – Все-таки решается наша судьба…
– Да ну, что вы в самом деле! – сказал Федоров. – В таких местах никогда и ничто не решается. Так что поберегите энергию, посол.
– Для чего? Для эшафота?
– Ну, почему же так мрачно. Для серьезного разговора – с теми, кто действительно решает.
– Вы что же, надеетесь встретиться с ними?
– Нашим девизом все еще остается надежда, – проговорил Федоров, и непонятно было – смеется он или действительно на что-то еще рассчитывает.
Когда перед тем, как запихнуть их снова в броневик, на приговоренных надевали наручники, Изнов пробормотал никак не желавшему расстаться с ними прекослову:
– Алас, какой тут у вас кассационный срок? Я намерен сразу же обжаловать приговор.
– А никакого приговора не было, – сказал тих. – Был принят закон. Принят высшей властью нашего мира. Так что обжаловать некому – да и нет такого законоположения. И просить о помиловании тоже некого. Закон есть закон – он окончателен.
– Что же сейчас с нами сделают?
– Вообще-то законы у нас чаще всего принимаются вовсе не для того, чтобы их исполняли, – сказал прекослов. – Но должен огорчить вас: такие, как принятый по вашему поводу, все-таки реализуются. Хотя как быстро – этого никто не знает. Кроме всего прочего, потому, что это стоит денег, ибо всякий труд должен быть оплачен, в том числе и морально нелегкая работа по преданию вас смерти; денег же у Сброда, как вы уже знаете, нет – корабль ваш канул в неизвестность, а других доходов в ближайшие дни не предвидится. Однако в конце концов, надо полагать, средства найдутся. Пока же вас доставят в так называемый Дом Ожидания…
– Может быть, нас там хоть накормят чем-нибудь? – понадеялся Федоров. – Очень хочется есть – наверное, от переживаний. А?
– Просто уже время обедать, – сказал Меркурий. – Переживания тут ни при чем. Да и что такого происходит, собственно?
– Не все относятся к смерти так философски, как синерианские царедворцы, – тоном извинения проговорил Изнов.
– Боюсь, что нам грозит смерть от голода, – сказал Федоров. – Похоже, сейчас это единственная реальная опасность.
– Тогда еще не ели нас… – пробормотал Изнов, вспомнив древний анекдот.
На этот раз им уже не пришлось сидеть на коленях у конвойных солдат: охрана приговоренных была усилена, и на коленях сидели другие солдаты, арестованным же пришлось устраиваться на полу. Может быть, в какой-то степени это было даже удобнее, однако трясло значительно больше, чем прежде; городские улицы за истекшие несколько часов ничуть не стали благоустроеннее, дорога же, по которой их теперь везли, оказалась еще хуже. Как и в предыдущий раз, прекослова в машину не пустили, и он остался около здания Сброда, успев лишь попрощаться словами:
– Приходится покинуть вас – но ненадолго…
В его отсутствие приговоренным разговаривать было не с кем – разве что между собой. Однако это не остановило Федорова, спросившего, ни к кому, в частности, не обращаясь:
– Интересно, чья там охрана – в Доме Ожидания?
Ему ответил, поразмыслив, Меркурий:
– Не наша.
Изнов усмехнулся:
– Можно подумать, что у нас тут есть своя охрана. Какая глупость!
– М-м… – неопределенно промычал Федоров. Этим разговор и кончился. И как раз вовремя. Потому что машина резко затормозила. И тут же раздались выстрелы.
Задняя дверца распахнулась.
– Бросать оружие и выходить, держа руки за головой! – послышалась не раз уже слышанная Федоровым в его жизни команда.
Солдаты повиновались, не сделав даже попытки сопротивляться. Впрочем, поступили они совершенно правильно: оказавшись на улице, приговоренные увидели, что проезд был перегорожен тяжелым грузовиком, а броневик окружили множество людей, вооруженных и одетых в черные комбинезоны. Лица нападавших были закрыты черными же масками с прорезями для глаз. Приговоренных тут же отвели в сторону, не смешивая с солдатами. К ним подошел один из чернокомбинезонных, судя по уверенному голосу – начальник.
– У вас все в порядке? – спросил он.
– В полном. Благодарю, – ответил Федоров сразу же, словно ожидал этого вопроса.
– В таком случае прошу в машину.
– Простите, но я хотел бы узнать, куда нас повезут, – не утерпел Изнов.
Ему послышалось, что глава нападавших усмехнулся.
– В тюрьму, куда же еще? – тем не менее ответил он.
– Но ведь нас и так везли туда. Зачем же…
Федоров слегка толкнул его в бок:
– Посол, сейчас не время для выступлений.
– Но послушайте, это же нелепо…
– Тюрьмы бывают разные.
Наверное, советник был прав – если только каждой тюрьме соответствовал свой способ доставки клиентуры. На сей раз то был никак не броневик, но экипаж, который, пользуясь терранской терминологией, можно было бы назвать лимузином представительского класса. Удобно устроившись на заднем сиденье, Изнов благостно покряхтел.
– Не все перемены, оказывается, бывают к худшему, – изрек он. – Хотелось бы надеяться, что это войдет в правило.
Никто не ответил ему, но посол не обиделся, наслаждаясь неожиданным комфортом.
Машина шла так плавно, что казалось – они едут по улицам совсем другого города. И посол искренне пожалел, когда лимузин остановился и ему дали понять, что путешествие окончилось и пора выходить. Он был бы не прочь проехать так часок-другой, чтобы окончательно прийти в себя. Но спорить не приходилось – это дипломат понимал хорошо. И он выбрался, стараясь не показать, насколько это ему неприятно.
Наверное, это была тюрьма – судя по тому, что окна первого этажа были оснащены решетками, а наверху, насколько можно было разглядеть, – теми же намордниками, что и в любом заведении такого рода; и тут, однако, чувствовалась некоторая разница: местами намордники эти были опущены так, что, надо полагать, ничуть не закрывали обзора изнутри. Здание это, немалых размеров, стояло на обширном участке, обнесенном, как и полагалось, высоким и надежным забором; участок же этот, в свою очередь, находился в середине огромного парка, в котором негромко шумели деревья и пахло скошенной травой.
– Благодать, – сказал Изнов. – Как же это им удалось получить такую территорию под тюрьму? У нас на Терре такой номер нипочем не прошел бы.
– Ну, отчего же… – сказал Федоров, чуть усмехнувшись. – Бывало и у нас. Все дело в специфике…
– В специфике – чего? Можно подумать, что вы разбираетесь в том, что здесь происходит, – рассердился Изнов.
– Не во всем, конечно. Однако некоторые вещи мне ясны.
– Интересно. Какие же?
– Не стану оглашать. Из чистого суеверия, – серьезно проговорил Федоров.
– Меркурий, вы слышите? Кто мог бы ожидать от нашего советника…
– Я и сам суеверен, – ответил синерианин. – Но поспешим: нас приглашают.
И он первым двинулся ко входу, лишь около двери задержался, чтобы пропустить вперед Изнова, как и подобало согласно строгому дипломатическому этикету и протоколу.
Странно, однако, если не считать караула у входа и преграждавшей выход решетки, внутри ничто не говорило о том, что они оказались в месте лишения свободы, а не в каком-то клубе высокого ранга. Холл устилался громадным ковром, глубокие кресла и маленькие столики были разбросаны тут и там и наводили на мысли не об отбытии наказания, а скорее о комфортабельном отдыхе, который не хотелось прерывать.
– Однако!.. – только и выговорил Изнов.
Возможно, он собирался разразиться пространным рассуждением по поводу различного отношения к пенитенциарной системе в разных мирах Галактики; однако, раскрыв рот, вдруг забыл о необходимости закрыть его, а перед тем выдохнуть воздух; и так посол стоял, постепенно багровея при взгляде на приближавшуюся к ним с противоположного конца холла фигуру.