Остальное представлялось мне более или менее ясным: в нормальном пространстве придется, выбрав предпочтительное направление, уйти в новый, сверхплановый разгон и нырок, отыскать другой узел в сопространстве и уже оттуда брать курс на Теллус. С этим экипаж, как я надеялся, справится без особых трудностей, потому что подобное было его повседневной работой.
Так оно в конце концов и получилось. Но снова было потеряно время. И мое стремление поскорее оказаться дома уже пылало, раскаленное добела.
«Стриж» сел на Африканской платформе. Но на Теллусе, похоже, внутренняя ВВ-транспортировка работала без сбоев. Я дружески попрощался с экипажем; прочие пассажиры были недовольны опозданием, не понимая его причин – поскольку все приключение (сейчас это уже казалось мне приключением, чуть ли не забавным) они мирно проспали в капсулах.
Еще несколько минут – и я вышел из той самой кабины, в которую входил, совершая побег на Стрелу Три, – на Теллусе, в двух шагах от дома.
Сам собою вырвался облегченный вздох: тут все было в порядке, и это успокаивало и обнадеживало, подсказывало, что старая и добрая жизнь вернется и ко мне – с Лючаной, конечно. Все урегулируется.
Я еще поглядел вокруг, чтобы окончательно убедиться. Да, все в порядке – разве что какие-то из рекламных табло успели смениться, но это происходит каждую неделю. Что нового предлагают? Да всякую всячину. И в том числе – иммиграцию в мир Улар. Оставалось только пожать плечами. Кто слышал когда-нибудь о таком мире? А в общем – мне-то какое дело? Я мигрирую к себе домой. И только. И никуда больше.
5. Старуха в углу
Старуха сидела на полу в самом углу, подобрав под себя ноги, низко уронив голову, так что подбородок упирался в высохшую грудь. Казалось, она никак не воспринимала окружающее ни зрением, ни слухом, но ощущала себя в каком-то другом мире, виртуальном, в котором с кем-то, наверное, общалась, что-то видела и что-то слышала. Во всяком случае, так можно было бы подумать, понаблюдав за нею некоторое время и заметив, как начинают шевелиться ее губы, словно произнося что-то, но совершенно беззвучно. Через минуту-другую губы останавливались, какое-то время проходило без единого движения, а затем губы снова начинали повторять те же самые действия – и точно так же без какого-либо видимого успеха. Без успеха – потому что если бы какой-то результат был, то в следующий раз губы стали бы артикулировать что-то другое, иные комбинации, – на деле же повторялось все то же самое. Похоже было, что старуха намеревалась заниматься этим до бесконечности; она не отрывалась от этого занятия и не меняла позы даже ради того, чтобы съесть что-нибудь или выпить, хотя и металлическая миска, и такая же кружка находились в двух шагах, на столе, стоило только (если не хватало уже сил встать на ноги) хотя бы на коленях приблизиться к столу и протянуть руку. Старуха, однако, то ли пренебрегала этим, то ли в ее мире не было ни белого лабораторного стола, ни всего того, что на нем располагалось (кроме еды и питья, два странных инструмента, более всего смахивавших на обычные медицинские инъекторы, только не прозрачные, а сплошь металлические, без разметки доз, зато с круглой шкалой на торце; три стрелки на ней, разной длины и цветов, были сейчас неподвижны; и еще – обычный электронный хронограф, подключенный к разъему на стене, у которой стол и стоял). Возможно, всего этого помещения, походившего на простенькую, едва ли не школьную или же принадлежащую провинциальной больничке лабораторию, в сознании старухи просто не существовало, оно было вытеснено чем-то другим. При условии, разумеется, что существовало само сознание.
Пауза кончилась, губы снова начали выполнять свою программу…
– Все сигналит, – сказал человек в комнате этажом выше, в очередной раз поглядев на монитор. – Пора бы уже понять, что нет смысла. А то мне, откровенно говоря, она уже начинает действовать на нервы.
– Я думаю, – ответил второй присутствующий, – она просто молится. В ее ситуации в голову вряд ли пришло бы что-то другое.
– В принципе я готов с этим согласиться – если она еще способна мыслить здраво. Но как раз в этом я сомневаюсь. Сколько там сейчас?
– Восемьдесят семь, – прозвучал ответ после того, как второй присутствующий бросил беглый взгляд на хронограф.
Первый только покачал головой:
– Цепкость воистину неимоверная. Сколько мы ей там оставляли?
– Выкачано было… Да практически все – у нее должны были остаться считаные дни. Но ведь вы лучше меня знаете, доктор: выкачать досуха пока не удается, да и емкость мы определяем еще с недостаточной точностью. Ничего, научимся и этому – кстати, техники сейчас как раз занимаются этой приборной группой.
– Пока они еще чего-то добьются… Надо еще раз подключить ее – и качать до тех пор, пока она не протянет ноги. Там же работы осталось если не на какие-то минуты, то самое большее на час-два. Займитесь-ка этим, Сегот.
Второй, после недолгой паузы, проговорил медленно:
– С вашего письменного распоряжения, кан.
Первый удивленно повернулся:
– Что такое? С каких это пор…
– Она не под смертным приговором. И вообще – никакого приговора нет.
– Друг Сегот! Что делают с лабораторным животным, когда его роль в эксперименте сыграна? Как правило, усыпляют. И тут речь идет о том же самом. Она и не почувствует, как навеки уснет – вследствие полного исчерпания ресурса. Найдите-ка, в чем я ошибаюсь. Ни в чем.
– Если только считать, что человек равнозначен животному. О животных давно существует свод правил, определяющий, что можно и чего нельзя. А что касается людей, кан Тазон… А кроме того, у нас же нет заказа на результат.
Названный таким именем вздохнул:
– Честное слово, развеять ваши сомнения – задача примитивная настолько, что мне жаль тратить на нее время. Ладно, не хотите – обработаю ее сам. А что до ваших слов относительно заказа – результат пока не столь велик, чтобы о нем следовало специально докладывать. Мы и не станем. Просто-напросто воспользуемся полученным сами. И мне, да и вам, это не помешает. – И Тазон не без усилия поднялся со стула. – А вы понаблюдайте отсюда – дабы убедиться в том, что я сделаю это совершенно спокойно и аккуратно. И чтобы в будущем вы не затевали дискуссий по пустяковым поводам.
– Разумеется, кан Тазон. Я буду очень внимателен. Собственно, я могу даже проассистировать вам, поскольку это находится в пределах моих обязанностей…
– Отсюда вам будет виднее. Вы что, всерьез считаете, что мне там понадобится помощь – пусть и такая ценная, как ваша?
Сказав это, доктор Тазон повернулся и вышел из комнаты решительными, хотя и тяжеловатыми шагами.
На звук шагов вошедшего старуха даже не повернула головы. Тазон остановился в метре от нее.
– Мадам! – произнес он четко и громко, как обращаются к людям с нарушенным слухом или вообще восприятием. – Перестаньте бормотать. Пора бы уже понять: в каких бы полях вы ни пытались работать, ни единый квант излучения не пробьется сквозь эти своды: у нас великолепная защита. Никто и никогда вас не услышит.
Не увидев никакой реакции на свои слова – впрочем, доктор Тазон на нее и не рассчитывал, – он повернулся, подошел к столу, взял прибор, напоминающий инъектор, и стал внимательно его осматривать, нажимая на кнопки, проверяя работу на холостом ходу. И продолжал, не умолкая – может быть, потому, что при всей его кажущейся уверенности чувствовал себя немного не в своей тарелке и непрестанная речь была нужна для успокоения самого себя, а вовсе не старухи, скорчившейся в углу.
– …А потому бесполезно ожидать, что в вашу судьбу вмешается сказочный благородный рыцарь, одолеет всех и освободит вас. Да если бы такое и приключилось – что бы он стал делать с вами, красавица? Конечно, если он геронтоман… Тогда вам крупно повезло бы… хотя скорее ему следует быть некромантом, поскольку в самое ближайшее время…
Сделав три шага, доктор Тазон, держа инструмент в руке, приблизился к старухе вплотную.
– Ну, вот и я, прелестная. Пришла, как говорится, пора. При всем нашем восхищении вашей цепкостью и, так сказать, волей к жизни…
Надо было, чтобы руки перестали мелко дрожать. Да ну же!.. Хотя промахнуться было бы сложно: точка отъема на ней поставлена несмываемой краской. Ну вот, кажется, можно начинать. Только уж очень неудобно она уселась.
– Поднимите головку, драгоценная. Вы слышите? Голову, я говорю! Никакого терпения не хватит, честное слово! Ты, карга старая, я с тобой разговариваю! Подними голову!
Реакция оставалась прежней, вернее – полное ее отсутствие.
– Ну, не хочешь по-хорошему – пеняй на себя!
Доктор Тазон нагнулся. Схватил старуху за волосы. Рванул вверх…
– А-а-а-а… Оо!
Наверху Сегот, ассистент доктора Тазона, встрепенулся.
– Ну и ну… – только и смог пробормотать он, не в силах оторваться от монитора, словно надеясь, что изображение сейчас же даст задний ход, вернется к своему началу – и дальше пойдет уже совсем другая картинка. – Куда же это она ему угодила, а?..
На самом деле он отлично видел куда: в самое уязвимое у мужчины место. Эх, хорошо было Ахиллу: у него таким местом была пятка, а у доктора Тазона, как и у любого другого, повыше, и она ухитрилась попасть ногой именно туда, куда следовало, – то есть, конечно, куда не следовало, черт бы побрал!.. Ох, как он корчится, бедняга! Откуда только у нее взялось столько силы для такого удара – прямо скажем, профессионального? Хотя от женщины в любом возрасте всегда можно ожидать чего угодно…
Только когда все эти обрывки мыслей – в колонну по одной – прошагали в расстроившемся сознании ассистента, он спохватился и пулей вылетел из комнаты – оказать своему шефу первую помощь. Однако по дороге подумал, что такой же прием, чего доброго, может ожидать и его самого; поэтому он остановился, вернулся в ту комнату, откуда только что выбежал, и срочно вызвал охрану и медика.
Впрочем, Сегот опасался напрасно: когда помощь ворвалась в лабораторную камеру (наверное, такое название этого помещения будет самым правильным), старая дама снова сидела в своем уголке в той же позе, и губы ее все так же беззвучно шевелились. На вновь появившихся она не обратила совершенно никакого внимания. Поэтому ее трогать не стали. Охранники погрузили на принесенные носилки медленно приходившего в себя доктора Тазона и немедленно убыли, направляясь в медицинское отделение.
Только когда за ними захлопнулась тяжелая дверь, в камере возник новый, неожиданный звук. Он скорее всего напоминал каркающий, злорадный смех. Кроме старухи, тут никого не оставалось, так что приходится предположить, что смеялась именно она.
6. Вратарь-заика
Ровно три месяца назад я вышел из этого подъезда. Долгое отсутствие? Да нет, пожалуй, не очень.
Может быть, мне следовало как-то предупредить Лючану о том, что я спешу к ней, исполненный раскаяния, посыпая голову пеплом? Получить соединение по ВВ-информу было парой пустяков даже на Трешке, а уж тут, на нашей станции, можно было воспользоваться любым видом связи. «Да, скорее всего, надо было известить ее, – так размышлял я, шагая к дому, и чем ближе он становился, тем медленнее становились мои шаги. – Но я этого не сделал. Почему?»
Ответ был мне ясен еще до того, как я сформулировал вопрос. Да потому, что я боялся. Я мог поступить двояко: послать сообщение – или просто позвонить и поставить ее перед фактом. У каждого способа были свои достоинства и недостатки. На письменное сообщение она могла обидеться или, во всяком случае, истолковать неправильно: решила бы, что я до сих пор не желаю с ней разговаривать, – и сама настроилась бы соответственно. А если предпочесть голосовую связь – как знать, какое воздействие оказал бы на нее мой неожиданно прорезавшийся голос? Могло ведь получиться и так, что она захотела бы продолжить разговор с того самого места, на каком он прервался три месяца тому назад? Я отлично помнил, что в тот раз наше общение завершилось свинцово-тяжелым молчанием; вот и сейчас – что бы я стал делать, если бы Лючана, услышав меня, просто дала бы отбой? Да я не решился бы после этого показаться в дверях! Снова кинулся бы к ВВ – и опять на Стрелу Третью. Нет уж: лучше появлюсь неожиданно; пусть увидит меня – и по моему облику сразу поймет, что я пришел с повинной: настолько-то уж она меня знает. Итак…
Это «итак» означало, что я уже стою перед собственной дверью, почему-то вцепившись в свой непременный кейс, словно утопающий в спасательный круг, и безбожно медлю перед тем, как приложить ладонь к замочной пластине и предъявить глаза крохотным стеклянным зрачкам на внешнем выходе Вратаря. Набираясь храбрости, я сделал три полных вдоха и лишь после этого выполнил необходимые операции. Мгновение – и дверь передо мной распахнулась.
В прихожей царила мертвая тишина – во всяком случае, на протяжении той пары секунд, что требовались Вратарю для полной моей идентификации; то была процедура, неизбежная после любой более чем месячной отлучки. Потом прозвучало привычное, все так же невыразительное, да еще и с запинкой:
– Привет, хозя…
Его слова сразу же заставили меня насторожиться. Вратарь начал заикаться после той схватки, что произошла здесь в самом начале прошлой операции, о которой я уже не раз упоминал – и, наверное, еще буду. Мы обнаружили это, вернувшись в родные стены после завершения дела. Но ведь это было давно! Ну ладно, тогда мы начали восстановление семейного гнездышка с других работ; но ведь за три месяца, что меня здесь не было, могла же Лючана наладить у Вратаря акустический блок, вернуть ему нормальное произношение, чтобы он не проглатывал звуки.
Могла – но не сделала. А это уже вызывало если еще и не беспокойство, то во всяком случае некоторое недоумение. Потому что на Лючану такое действие, а вернее – бездействие, никак не походило. Она всегда чувствовала себя хозяйкой, а любая нормальная хозяйка не терпит беспорядка и неисправностей в своих владениях и старается устранить их как можно скорее. Нет, что-то не так было в нашем доме.
– Привет, Вратарь. Где хозяйка?
– Хозя… на …ходе.
Иди теперь пойми его: на выходе? На подходе?
– Уточняю вопрос. Она дома?
– Хозя… не…ма.
Что скорее всего следовало реконструировать так: «Хозяйки нет дома».
Что же, это, наверное, не так уж плохо. До ее прихода я должен освоиться – почувствовать, что я действительно у себя дома и тут я – хозяин положения. И когда она придет – я встречу ее, а не она меня; в этом есть немало плюсов.
– Хорошо. Спасибо за информацию.
И я вошел в жилую часть. Двинулся, заглядывая во все двери подряд – чтобы убедиться, что все в порядке и мне не грозит обнаружить в ванной чужую бритву или в спальне – мужские пантуфли неизвестного происхождения. Могло ведь и такое предположение быть, верно?
Вещей неизвестного происхождения я не обнаружил и почувствовал, как основательный валун скатился с души. Но только один. А еще сколько-то их продолжало громоздиться на моей психике.
Потому что с каждым шагом и взглядом я все более приходил к невеселому выводу: здесь, в нашем с Лючаной доме, уже некоторое время никто не жил. Никто – иными словами, тут не жила она.
Начать с того, что уровень порядка, а вернее, беспорядка, против ожидания все еще царившего здесь, не изменился. Во всяком случае, практически. А это означало, что за минувшие три месяца Лючана и пальцем не пошевелила, чтобы сделать наше обиталище пригодным для нормальной жизни – такой, к какой мы привыкли.
Но трудно было представить, что она могла столько времени прожить в такой непотребной обстановке, ничего не сделав для того, чтобы восстановить, хотя бы в основном, обычный уют. Нет, не могла. Ну, пусть не все, не до мелочей, но хотя бы…
Хотя бы выкинула то, что более или менее обгорело, когда по мне тут пытались вести огонь. Мы тогда успели ликвидировать только то, что просто резало глаза, но оставалось еще достаточно. Хотя бы избавилась от осколков битой посуды: они еще при моем участии – как раз вечером накануне нашей ссоры – были приготовлены к эвакуации и так и остались лежать около мусоропровода. Хотя бы… Ох, да тут без конца было всяких «хотя бы»!
Вывод: она так или иначе перестала жить здесь почти сразу после того, как сбежал я. Не захотела – или не смогла? Или?..
Может быть, после случившегося тогда разлада стены стали давить на нее с такой силой, что ей было трудно здесь оставаться. То есть она решила сменить обстановку точно так же, как сделал это я, и, быть может, таким же способом? Так выглядел первый из выстроенных мною вариантов.
Второй был не лучше: она заболела. Причин для этого имелось более чем достаточно: участвуя в операции, она устала не меньше, а может быть, даже больше моего. И когда к этому прибавился неизбежный стресс, результат нашей с ней… нет, размолвкой это не назовешь, нашей ссоры, скандала… здоровье не выдержало. И она свалилась.
Никогда, никогда не прощу себе этого!
И, наконец, третья гипотеза: кто-то хотел отыграться на ней за провал замысла «Уракары». Вернее, отыгрываться-то следовало прежде всего на мне, но меня тут не оказалось, а ее участие в операции вряд ли оставалось секретом для тех, кто серьезно интересовался той историей. Нагрянули, схватили, похитили и…
Я еще раз прогулялся по нашему жилью, на сей раз уделяя все внимание тем вещам, которыми в нормальной жизни пользовалась – преимущественно или исключительно – только она.
Ее половина гардеробной; вообще-то, конечно, ее «половина» занимала более двух третей места, но это и естественно. Собираясь куда-то, человек, в зависимости от цели своего выхода, берет с собою разные, достаточно определенные наборы. Отдохнуть – одно, гульнуть – другое, делать, скажем, закупки – третье, а уходя навсегда – все подчистую. Как же собралась она сейчас?
Одежда: все вечернее – здесь, вряд ли в мое отсутствие она стала всерьез обновлять свои наряды. Хотя, конечно, могло быть и так. Вырвать память с корнем! Но… но вот это платье она не оставила бы ни за что. Потому что в нем она была, когда… Это уже не просто тряпка, это часть биографии. Нет, взяла бы, точно. Тем более что его можно просто засунуть в карман.
Как и этот вот пеньюар – ее любимый, в котором она выглядела просто потрясающе; даже сейчас при одном виде его у меня началось шевеление в организме. Нет, без него она не тронулась бы с места, если только…
Если только не собиралась возникнуть где-то не в своем естественном, а в каком-то другом облике. На что была мастерицей.
Обувь? Чего не хватает из того, что я помнил? Я всмотрелся и просканировал пару за парой, загибая пальцы для верности. Выходная – здесь. Спортивная, домашняя – тут. Теплая – на месте? Нет, не хватает зимних сапог. Нет и дорожных туфель – глухих, на низком каблуке. Так.
Ну а косметика, побрякушки – все такое?
Взято – насколько я могу судить – только самое необходимое – с точки зрения женщины, конечно. Малый набор леди.
С одной стороны, это вряд ли говорит о похищении. Хотя…
Во всяком случае, однозначного решения я пока не увидел.
Я быстро, почти бегом, достиг своего кабинета. Окликнул Вратаря:
– Когда ушла хозяйка? Не отвечай голосом, выведи на дисплей.
«За 2136 часов до текущего» – таким оказался ответ.
Я прикинул. Получалось, она исчезла в тот же день, что и я, – возможно, лишь несколькими часами позже.
Так. Ладно – будем искать.
Я задал поиск по больницам. По всем. И, после колебания, по моргам.
Даже для нашей техники это требовало времени. И пока компьютер работал, я открыл свою нелегальную установку ВВ-связи и запустил поиск ее ЛК – личного кода – по всей планете.
После этого я попытался найти что-нибудь для утоления голода: внезапно оказалось, что я хочу есть. Но уже заранее ощущалось, что в доме ничего не обнаружу. Так и получилось. То немногое, что оставалось в холодильнике, вряд ли стал бы пробовать даже умирающий с голоду. Придется делать заказ, его доставят через полчаса – если транспортная линия работает. Хотя она на кухне, а до кухни тогда военные действия не докатились.
Я уже приготовился было набрать нужный код, но в это время стали появляться результаты поисков.
В больницы – не поступала.
В морги – не поступала.
«Неопознанные», – скомандовал я. Голод как-то сам собою утих. Потому что все во мне сконцентрировалось на просмотре изображений. После первой сотни я понял, что эта работа не по мне. И задал сравнение по заложенной в компьютер тридиграфии Лючаны.
Пока компьютер трудился, я получил ответ по ЛК.
Ответ гласил: на Теллусе заданный номер не обнаружен.
«Ну-ну, – только и подумал я. – Все-таки как мы с нею похожи друг на друга! Даже когда делаем глупости».
У меня к тому мгновению уже полегчало на душе, потому что компьютер сообщил: среди неопознанных в больницах искомое лицо не обнаружено и не поступало. Среди неопознанных тел в моргах не обнаружено и в запрашиваемый период времени не поступало.
Значит – жива? Ну слава тебе, господи! Просто удрала с планеты, как и я. И наверняка – на другой конец Галактики, инстинктом угадав, в какую сторону кинусь я. Хотя и удрала как-то уж очень налегке.
Пришлось задавать поиск ЛК по всей Федерации. А время шло. Текло. Улетало безвозвратно. Я ждал. И мне стало уже всерьез казаться, что Лючана где-то терпит бедствие, ей нужна моя помощь – а я даже не имею представления, в какую сторону кинуться…
Надо использовать все возможности, – эта мысль настойчиво стучала в виски. Но разве я делаю не все? Осталось еще что-то? О господи, да, конечно! Вот уж не думал, что могу настолько отвыкнуть от собственного дома!..
Я снова – уже во второй раз сегодня – кинулся к древнему секретеру, под крышкой которого, позади полки с коллекционными изданиями, проделав необходимые действия, то есть раскрыв нужный том на… Черт, опять вылетело из головы – какое сегодня число? Шестое? Значит, на шестой странице, как и полчаса тому назад, приложил большой палец к красной, готических очертаний буквице. Полка послушно уехала вниз, и передо мною опять оказался пульт ВВ-информа. Но на этот раз я не стал отправлять никаких сообщений и не сделал ни одного заказа. Сейчас мне требовалось другое.
«Хорошо, – думал я. – Уходя из дому, разобиженная Лючана не оставила ни строчки, ни слова для меня; что же, это можно понять: все ведь происходило впопыхах, под сильнейшим давлением глубоко оскорбленного чувства, но никак не здравого смысла. Но это ведь вовсе не значит, что она не переговорила, прежде чем исчезнуть, с кем-то другим: попросила помощи, убежища или хотя бы совета. Вот мы сейчас и попытаемся установить – с кем же ей пришло в голову переговорить?»
Все, что проходило у меня по ВВ – и входящие, и исходящие сообщения и разговоры, – аккуратно записывалось. Поскольку, когда мы были в делах и, значит, часто отсутствовали, – необходимо было держаться в курсе того, кто и почему интересовался нами – вместе или по отдельности, все равно. Ну-с, так какие же сюрпризы приготовил мне неодушевленный клерк?
Я установил ту дату, то проклятое число, когда все полетело вверх тормашками и я сбежал. Искали ли меня таким способом? А главное – искали ли Лючану, и еще важнее – искала ли, и кого именно, она сама?
Предчувствие не обмануло: сюрпризы и в самом деле были.
И относились они прежде всего к тому самому дню.
Почти через полтора часа после моего ухода кто-то открывал мой канал. Меня не было, и вызывавший отключился, не назвавшись и не изложив своего дела. Кто же это был? Определитель… Вот так раз: никакого следа. Хорошо закрытая линия. Таких не так уж много в нашем мире. Возьмем на заметку и пойдем дальше.
Кстати: а почему не воспользовались связью, чтобы найти меня? Тогда я ведь еще не успел принять никаких мер предосторожности.
Объяснение простое: я кому-то понадобился – срочно и здесь. Раз меня тут не оказалось, искавший наверняка (если его дело было действительно серьезным) запустил поиск, но как раз в это время я мог находиться вне регистрации: уже на Трешке, но еще не успел вступить в контакт с тамошними властями даже и местного уровня. Мог существовать и другой вариант: просто на Стреле Третьей я не был им нужен, вот и все.
Так-с. Что же произошло потом?
Опять интересно. Через полчаса – повторение того же вызова – и снова отбой. Выходит, тогда я всерьез кому-то понадобился. И с чего это я так страшно заторопился? Ну ладно, что сделано, то…
Стоп. Новая запись. Что там?
Нет. Это не меня ищут. На этот раз связь идет отсюда. Иными словами – действительно, Лючана обратилась к… к кому же? Уж этот-то код никуда не девался?
Он и в самом деле сохранился. Теперь можно было бы запросить его принадлежность. Если бы…
Если бы в этом была хоть малейшая надобность. А ее не было. Потому что этот код я знал уже давно – и не хуже, чем свой собственный.
Во-от, значит, как…
Лючане ответили. И разговор начал разматываться.
Я слушал, не пропуская ни слова и, на всякий случай, записывая его в память моего мика.
Мне больше и в голову не приходило – заказать еду. Я понял: пока не выясню, что и как за этим разговором последовало, – кусок в горло не пойдет.
А тут наконец и Федеральный поиск закончился. Ответ был по меньшей мере странным, хотя я уже заподозрил, что именно таким он и окажется:
«Искомый ЛК не погашен, однако установить местонахождение сейчас не представляется возможным».