Вот это я и должен был проделать с собой сейчас.
Однако теперь, после комментариев меня-скептика, надо было еще раз продумать все этапы предстоящего.
Я не сомневался в своей способности стать совершенно другим. Но это будет иметь хоть какой-то смысл только в том случае, если меня не видно оттуда – с Улара, или где там находится их ближайшая к Теллусу наблюдательная база. Может быть – тут же, в соседнем доме…
Необходимо было скрыть не только результат процесса преображения, но и сам процесс. Даже не технологию его, но в первую очередь именно то, что такой процесс нашел применение и осуществляется.
Для этого…
Стоп.
Если твои мысли прочитываются…
Да. Никаких мыслей об этом. Ни единой.
А вообще – это дело очень рискованное. Каждый раз приводило к осложнениям и в физиологической, и в нервной деятельности. А ведь я уже не мальчик, и чем дальше – тем тяжелее будет переносить воздействие преображения. Причем надо еще сохранять себя в форме. Иначе нет смысла вообще что-то начинать.
– Давай откажемся от этой попытки, а?
– Постой: ну а что же делать тогда?
– Да придумаем; неужели не найдем более надежного хода?
– Надо найти.
– Отыщем! Но сперва необходимо передохнуть. Слишком много волнений и переживаний выпало на нынешний день. Устал, черти бы взяли… Ляг и усни – на час хотя бы. А лучше – на два…
– Правильное решение.
…Так потекли мои мысли. А поскольку они не исключали действий, я использовал это время на то, чтобы всю, с первого до последнего байта, программу преображения, со всеми выбранными мною параметрами, скачать из моего мика в главное домашнее железо.
Потому что если прочитывают мое сознание, то и содержание мика тоже. А вот в домашнее хозяйство они вряд ли вторгнутся. Наверняка попробовали, начиная с Вратаря, убедились, что с ним каши не сваришь, поскольку он нуждается в серьезной настройке, и отстали. Получается, даже хорошо, что Люча не успела или не захотела возвращать его в состояние полной исправности…
Работать надо мной, и в самом деле спящим, Вратарь тем не менее будет. Потому что сейчас, перед тем как погрузиться в сон, я приведу его в порядок – сохраняя, на всякий случай, внешние признаки разлаженности. Потом заряжу его горсточкой кристаллов с недавней записью. Программой. И проснусь уже не собою. Без единой мысли по этому поводу. Потому что тогда я – новый – просто не буду помнить, что был когда-то другим. И если даже кто-нибудь мне расскажет об этом – ни за что не поверю. У меня на это просто не хватит воображения.
Перед тем как включить программу и лечь, нужно сделать только одно: назначить миг возврата. То есть день, час, минуту, когда я снова стану таким, каким был всю жизнь, за малыми исключениями.
Сам я это сделать не смогу. Просто ничего не буду знать об этом. Поэтому команду ре-преображения даст все тот же Вратарь. Даст в два адреса: на мой мик и в подсознание. И пусть он делает это каждые сутки – на полчаса… нет, мало: на час. На эти шестьдесят минут я вновь буду становиться самим собой, смогу думать, чувствовать и действовать осознанно и целесообразно. Возьми эту программу, приятель, скушай ее с аппетитом – и смотри не подведи!
Но мой дом со всей его начинкой уязвим. Он может пострадать от стихийного бедствия или – что куда вероятнее – от чьего-то злого умысла.
Поэтому сейчас мы эту программу сдублируем – сбросим ее в…
Молчать!
Молчу.
Вернувшись домой, я потратил довольно много времени, тестируя и налаживая, где требовалось, моего умного Вратаря, а затем – вводя в его емкие недра новую программу, от которой теперь будет зависеть все: Лючана, проблемы, я сам…
И еще – некто, кого я пока, конспирации ради, даже в собственных мыслях называю только ПП.
На нормальном языке программа в общих чертах выглядела бы так:
«Сними копию моей личности. Сознания, подсознания, мика с его памятью. Сохрани. Затем убери все это из моего организма до полного исчезновения признаков и введи в меня приоритетную программу „ПП“. Далее: введи в мой мик программу, по которой через каждые двадцать три конвенционных часа моя личность будет возвращаться в тело – на один час, отключая на это время Номен. Буду вызывать тебя по ВВ-связи».
Взбодрившийся Вратарь счел своим долгом предупредить:
«Предупреждаю: твоя копия лишится выхода к Высоким Силам, поскольку тонкие тела останутся в организме».
«Придется обойтись своими силами».
Мне почудилось, что он вздохнул прежде, чем заверить:
«Программа принята».
Чушь, конечно. Вздохи – только людская слабость.
…Все это заняло немало времени. Но даже долгие сроки приходят к концу. А мешкать не по делу я никак не мог себе позволить. Потому что где-то там ждала меня Лючана…
– Вратарь!
– Слушаю, хозя…
– Я отдыхаю. Ни с кем не соединять… кроме хозяйки.
(А вдруг она действительно появится на пороге? Ладно, пусть думают, что чудес не бывает, – но я-то знаю, что они есть!)
– На вопросы отвечать только: хозяев дома нет, когда вернутся – нет информации.
– Да, хозя… шшш…
– Меня не будить. Проснусь сам.
– Да, хххх…
Просто беда с Вратарем. Ничего. Вот вернемся…
Спать. Господи, до чего хочется спать. До чего…
Пожалуй, больше на Теллусе делать мне нечего.
15. Пат Пахтор
«Трехдюймовый болт им в задницу! Ну полный бардак: человек уже не может спокойно доехать туда, куда хочет, куда ему нужно, хотя заплатил, между прочим, свои кровные, в трудах заработанные, и не так уж мало отдал, три язвы всем им на передний хвост! Я думал, только у нас на Кантре такой беспредел, а выходит, что и везде то же самое. Где же хваленый „Транскерновский“ порядок, а может, и вообще не стоило с места трогаться – жил ведь, в конце концов, не хуже людей, даже получше некоторых…»
Именно такие, а может, еще и другие, похлеще, мысли стали приходить в голову Пату Пахтору, как только он – как и прочие третьего класса пассажиры, да, наверное, и не только третьего – понял, что происходит что-то не то, завезли их куда-то не туда и принимают не должным образом. Пат в своей жизни поездил немало и давно уже научился понимать, что к чему. Явно произошла какая-то накладка, и ничего доброго от этого ожидать не приходится.
Понял, конечно, не он один; но у него первого хватило характера, чтобы подойти уверенным шагом, пошевеливая плечами, к корабельщику, спустившемуся на эту палубу, самую нижнюю, да и не в одиночку, а еще с каким-то типом, у которого на морде было выбито четко, как заводской номер на изделии, что парень этот даже не из таможенной полиции, а откуда-то еще покруче. И если корабельщик выглядел каким-то удивленным, скорее даже растерянным (а на кораблях проявлять такие чувства не полагается, что бы там ни творилось у тебя внутри), то этот пучеглазый – ему словно бы два бильярдных шара вколотили в глазницы, настолько в них отсутствовало всякое выражение – смотрелся так, словно ему не терпелось услышать хоть одно словечко от кого угодно – и он сразу полезет за дистантом, который болтался в кобуре у него на поясе. Никак не компанейским парнем выглядел этот мужик, и, повторим, только у Пата Пахтора хватило характера сделать вид, что он этого второго вовсе и не замечает, но официально обращается именно и только к представителю экипажа того грузопассажирского, на котором и вместе с которым все они сейчас находились в какой-то неизвестной точке пространства, но уж точно не в космопорте. Об этом человеку понимающему докладывало хотя бы полное отсутствие какой-либо информации на табло, а еще больше – то, что панорамный обзорный экран, имевшийся, как и полагается, на потолке в середине палубы, не давал никакой картинки, а был выключен.
И вот Пат Пахтор остановился перед этой парочкой и поспешил задать вопрос, пока те еще не сподобились рта открыть; Пат давно знал, что вести игру самому – куда выигрышнее, чем отбиваться:
– Лейтенант, пассажиры выражают недовольство: почему нас подняли из капсул не после финиша, как полагается, а неизвестно где? Почему нет никакой информации? График полета написан на каждом билете, и любой из нас видит, что он грубо нарушается и этим нам наносится прямой ущерб. Пассажиры хотят и имеют право знать: что происходит?
В глубине души он уже понял, конечно, что именно происходит, да и самое малое восемь из каждого десятка пассажиров тоже успели сообразить. Потому что в последние два, а то и три месяца все больше разговоров было о том, что в Просторе завелись какие-то пираты, ну совсем как в древние времена, перехватывают корабли с людьми и грузами, и все это куда-то исчезает. Разговоры были, да; но никто не знал случая, чтобы объявился хоть кто-то, кто попадал бы в такое приключение. Конечно, время от времени корабли исчезали, но так было всегда, и не только в космосе, но и в любом мире, и не только космические корабли, но и морские суда (там, где существовали моря), и атмосферные самолеты, и даже простые дорожные коляски или скользуны тоже, бывало, не доезжали до места. Так что из людей, у которых возникала надобность перемахнуть из одного мира в другой, только единицы пугались подобных слухов. Тем более потому, что все-таки приходило вовремя туда, куда им полагалось, куда больше кораблей, чем исчезало. Лично же Пат Пахтор, например, к этому относился так: знаю, что помру, – так что же, мне и не жить из-за этого?
Да, уже знал он – вот теперь, только что, – понял, что слухи не были пустым трепом. Но решил, что разумнее будет вести себя так, словно никогда и ни словечка о таких делах не слышал, а просто ничего не понимает и хочет разобраться. И, закончив излагать претензию, широко открытыми глазами уставился на того, кого назвал лейтенантом, всячески показывая, что ждет ответа.
Тот же, к кому Пат обращался, вместо того, чтобы ответить сразу, четко, понятно и уверенно, поморгал белыми ресницами, облизнул языком губы и лишь после этого сподобился выговорить:
– Это, м-м… непредвиденная задержка в пути. Временная. Мы находимся в узле смены курсов, встречены тут крейсером Федеральной эскадры «Олег» и получили от него предупреждение о том, что цель нашего следования – планета Астрея – из-за неблагоприятной космической обстановки сейчас бортов не принимает. Поэтому нам предложено следовать в другой порт, где можно будет дождаться более благоприятной обстановки. Что же касается того, почему вас разбудили, то… э… вот инспектор сможет объяснить вам лучше.
И он кивнул в сторону лупоглазого, который словно только и дожидался, чтобы ему дали высказаться.
– Кроме космической обстановки, – заявил он голосом, неожиданно высоким и режущим слух, – имеет место еще одно обстоятельство. А именно: по данным, полученным нами, в числе пассажиров этого корабля находится опасный преступник, объявленный в федеральный розыск. Необходимо его обнаружить, задержать и обезвредить, пока корабль не пришел в порт, потому что отсюда ему сбежать некуда, да и затаиться нет возможности. Вот по этой важной причине мы всех вас и подняли. Прежде чем продолжить следование – на Астрею или куда-либо еще, – наши работники проведут с каждым из вас краткое собеседование, чтобы установить, кто является не тем, за кого себя выдает. Вопросы есть?
«Дурак должен оставаться дураком, иначе возникнут лишние хлопоты…»
Так подумал Пахтор, одновременно спрашивая:
– Ну а кормить нас покормят? Остановка же, хоть и непредвиденная, все равно остановка, а по правилам на остановках положено пассажиров кормить.
Легкий гул показал, что и прочие пассажиры эту идею всячески поддерживают.
– Раз положено, значит, что-нибудь придумаем, пока с вами поговорят, – заявил инспектор и даже позволил себе улыбнуться. Похоже, такой мирный исход его вполне устраивал.
И Пат тоже испытал чувство удовлетворения. Хотя и не мог сказать, чем оно вызвано. Не от какой-то мысли шло оно, а просто – возникло само по себе.
16. Охота – спорт для избранных
Генерал Иванос обратился к своему старшему помощнику (заместителей ему не полагалось, поскольку он сам был заместителем):
– Жаловаться не приучен, поэтому и сейчас не стану. Но как частное лицо позволю себе пару ласковых в адрес нашей медкомиссии…
На лице помощника возникло сочувственное выражение. Иванос внутренне усмехнулся: не зря он всю жизнь считал, что врачебная тайна всегда остается тайной только для самих врачей, но никак не для всех остальных.
– Конечно, – согласился помощник. – На нашей службе…
Иванос прервал его тоном мудрого наставника:
– Какая бы они ни была – но это наша Служба.
– Так точно, – ответил помощник незамедлительно.
– Для которой нам и здоровья не жаль. Тем более приходится его беречь.
После этих слов он перешел уже на тон официальный:
– С сего дня, согласно докладу медкомиссии и приказу Директора, убываю в отпуск для прохождения оздоровительного курса в мир Стрелы Третьей. Мне рекомендовано быть на природе, а там, говорят, прекрасная охота. Вот и Разитель подтвердил – он только что оттуда. Предложили выбрать между охотой и гольфом – охота мне больше по сердцу. Срок установлен – две недели, далее – по заключению врачей. Вас оставляю за себя. Примите текущие дела…
Принять текущие дела помощник (как и всякий помощник) был готов уже давно. Конечно, за две недели себя особенно не покажешь. Но все же, все же, все же…
– Связь со мной – лишь в самых крайних случаях. Только по нашим линиям. Коды найдете в компьютере. И вот еще, затвердите себе: канал 002-2 не занимать никогда и ни при каких условиях.
– Слушаюсь. Но разрешите доложить: Канус снова вышел на связь. Сказать ему, что вы уже убыли?
– Канус? Ладно, раз я еще тут… Переключи на меня. И – иди, иди, командуй.
Помощник повиновался. Иванос нажал две кнопки на пульте, делая предстоящий диалог недоступным ни для какого контроля и подслушивания.
– Канус! Ты все еще там?
Слышимость была прекрасной – как из соседней комнаты.
– Последние часы. Есть возможность продолжить маршрут. Вот хочу спросить: будут какие-то дополнительные указания? Изменения?
– Да нет, пожалуй. Все остается в прежних рамках. А хотя… есть кое-что. Пиши сейчас на свой мик – сброшу информацию, которая тебе поможет. Потом сам в ней разберешься, сейчас и тебе, и мне недосуг. Готов?
– Гоните.
Иванос покормил кристаллами и запустил машину – ту самую, которая была свидетелем его разговоров с Разителем, да и вообще – всего, что заслуживало такого же внимания. «Все же наша техника помощнее, чем твоя, Ра, Служба – это тебе не кустарь-одиночка…» – так думал генерал, чуть усмехаясь, пока шла передача. «И программы не ты один сочиняешь. Вот встретимся в следующий раз – и придется тебе с этим согласиться. Если встретимся, конечно…»
– Все принял. Еще информация?
– Больше ничего. Счастливого пути, Канус. Удачи. И – до встречи.
– Всех благ вам. Следующая связь – после маршрута. Конец.
– Вот, похоже, все, – проговорил Иванос негромко. Усмехнулся, подумав, как удивится кое-кто со временем. Если, конечно, все будут живы и здоровы. Ну, что же: сейчас тут осталось сделать только одно, чтобы не откладывать и не рисковать излишне. Внимательно, осторожно. Мик готов. Включаем…
Постучали в дверь:
– Разрешите?
Помощник. А теперь, собственно, уже и.о. генерала Иваноса. Не вовремя вернулся.
– Через три минуты, ровно! – рыкнул Иванос самым страшным своим рыком. – Переодеваюсь!
Через три минуты и в самом деле все было закончено. Теперь главное – продержаться до выхода из здания Службы. Чтобы никто…
– Да, войдите!
Вошедший одновременно с этими словами помощник поспешил произнести заготовленную заранее формулу прощания. Но уже чуть другим голосом, чем до сих пор, с каплей начальственной интонации:
– Желаю скорейшего излечения, Иван Афанасьич. И доброй охоты.
– Благодарю сердечно.
Помощник проводил его взглядом, невольно подняв брови.
Все-таки как меняет человека антураж! Словно бы и не генерал Иванос вышел только что из кабинета, а кто-то совсем другой. Да, искусство перевоплощения для Службы – великое дело!
17. Имя личное и семейное
– Назовитесь полностью: имя личное, имя семейное…
– Да, кан. Конечно, кан. Пат Пахтор, кан.
– Пат – личное имя?
– Ну а как же еще? Не Пахтор же. Пахтор – семейное имя. Пахторов много на Кантре. Как же Пахтор мог бы стать личным именем? Никак, кан.
«Глуп, – подумал контролер Четвертого отдела – департамента иммиграции – мира Улар, здесь, на грузопассажирском транспорте, перехваченном в сопространственном узле, ради скрытности именовавшийся просто инспектором. – Почему-то перехватываем мы в основном дураков, а своей волей приезжают и вовсе идиоты. Наверное, так и должно быть: они удобряют почву, делают ее пригодной для того, чтобы к нам захотели умные. И это хорошо: с дураками не возникает проблем сложнее обычного полицейского уровня…»
– Мир рождения?
– Кантра, я ведь говорил уже. Вот только что.
– Много болтаешь. Цель поездки?
– Это вы про что?
О небо! Туп, как слоновья нога.
– Зачем сел на корабль и полетел туда, на Астрею? Работать, жениться, рыбу ловить, банки грабить или просто – захотел и поехал? Теперь ясен вопрос?
– Ну… все едут кто куда, и я поехал. Вроде бы приглашали оттуда. На работу, понятно. А вовсе не жениться. Это же надо придумать: жениться на Астрее! С ума сойти. Да и не на Астрее… Работать позвали, усек? Иначе я и не поехал бы. У нас, Пахторов…
– Это в другой раз. Про Пахторов. Поехал на время или насовсем?
Спрашивая, контролер-инспектор даже не смотрел на отвечавшего иммигранта на Астрею – одного из пассажиров третьего класса, – тридцать человек в обширном, по сути дела, трюме, теперь оборудованном пассажирскими капсулами такой древности, какие только на подобных лоханках еще и сохранились. Тридцать дураков на трех дежурных контролеров, на каждого лопуха не более двадцати минут. Так что не до физиономистики. Контролер смотрел на дисплей: главными были вовсе не те вопросы, какие надлежало задать, и не ответы, которые полагалось выслушать, а происходивший одновременно тонкий поиск в сознании и мике анализируемого вахлака: если есть у него не то что камешек, но хотя бы маковое зернышко за пазухой – на дисплее плавно струящиеся кривые сразу же выдадут лихой степ; тогда вахлаком (который может оказаться и вовсе не вахлаком) займутся другие специалисты. Бывало такое. Но… но не на этот раз. Все рутинно: четкие мысли первого ряда (о еде, о приюте, о бабе, о работе, о деньгах), мыслишки все как на подбор неразвернутые – из двух слов. Рутина. Да и трудно ожидать другого: те, кто чего-то стоят, едут не по вербовке, а по персональным приглашениям, и не в третьем классе, и разговаривают они совсем по-иному… А вся история его жизни – вот она, на дисплее, надо только уметь прочесть. Родом – из глухого селения, пахал землю, потом отбывал воинскую… Действительно, глухомань какая – эта Кантра: в войска идут по обязанности, не по своей охоте. Прослужил – ого, шесть годиков… это их тамошние годы, значит, по конвенционному счету – сколько же? Восемь с половиной, вот как. Тут мы отметочку поставим, ярлычок: это может кого-то и заинтересовать. Столько времени в войсках, выходит, как-то пообтесали его там и это ему пришлось по вкусу. А почему бы и нет? Кормят, поят, одевают, чего еще? Ну а что же такое приключилось, что пришлось мужичку из армейской жизни уходить в гражданскую? Вряд ли по своей воле. Физически здоров, это на дисплее показано было в самую первую очередь. Может, сильно закладывал за воротник? Это бывает с людьми. Ну-ка, ну-ка? Вот тебе раз: и в этом не грешен. И по наркоте – ноль. За что же это его шуганули? В его памяти это наверняка застряло, если даже сам он этого и не понимает. Точнее наводочку, точнее…
– Ты чего затылок чешешь, Пахтор?
– Да зазудело чего-то, кан…
– Неприлично ведешь себя.
– Виноват.
Ага, вот она, причина! Ясно же, что сохранилась в памяти, уцелела формулировочка. Прелестная, надо сказать, причина: «Вследствие прекращения работ по его специальности». Блеск, а не статья! Кто и захочет, не сразу поймет. На самом же деле все очень просто. Пришла техника нового поколения, помощнее старой, но и посложнее, конечно. А у этого – и не у него одного, надо думать, – мозги уже задубели, и новые штучки ему оказались не по зубам. Может, даже успел сломать что-то, но скорее – заранее поняли: обязательно наломает дров, если допустить до новинок. С ними легче разберутся молодые, у них мозги поизвилистее – пока что. А таким, как этот вот молодец, – выходное пособие в зубы, равнение на проходную, шагом марш! – и точка. Это раньше, да и не в таком мирке, как эта его Кантра, его запихнули бы в какой-нибудь дальний гарнизон – и кукуй там до полной выслуги. Но на таких мирах, как Кантра, и нету вовсе дальних гарнизонов, там и воевать не с кем, армия там лишь для участия в разных операциях федерального или субфедерального масштаба, то есть только космические войска, инженерные, флот и космопехота. В таких войсках содержать одного солдата или корабельщика стоит ого сколько. И потому всякий, кто уже не может полностью соответствовать требованиям, получает напутствие коленкой под зад. А уж на гражданке – одному повезет, другому нет; этому вот явно не посчастливилось.
С этим делом ясно. Ну-с, а какие тут рисуются его взаимоотношения с некоторого рода службами? Это ведь тоже кое-кого всегда заботит… Запустим-ка щуп еще разок в самую его потаенную память…
Ничего. Чисто. Да и трудно было ждать другого. Он тупарь. А Службам такие к чему? Да его нормальный ребенок вокруг пальца обведет. Трехлетний.
Ну, что: все ясно. Еще послушаем его на уровень откровенности – и хватит.
– В армии-то кем служил?
– Не «кем», а солдатом. А потом уже и капралом.
– Какая, ты говоришь, твоя специальность?
– Как?
– Специальность, я спрашиваю. Чем занимался в армии? Из чего стрелял? На чем летал? А может, не летал, а ползал? Или с неба прыгал? Род войск?
– Прямо так и спросил бы. Войска – инженерные. Двадцать второй монтажный батальон. Монтер-капрал Пат Пахтор.
– Не самый лучший монтер, наверное, если пришлось уйти?
– По генеральному сокращению. Все, что полагалось, построили. Не понимаешь – чего вякаешь?
– Опять грубишь. Ты и там так разговаривал? В армии?
– А я не в армии.
Твоя воля, Создатель! Тут никаких нервов не хватит. Терпение лопается.
– А на гражданке? Работал – где? Что строил?
Это вопрос на самооценку.
– А-а. Да… как бы сказать. То тут, то там. Делал, что скажут. То одно, то другое. На сборке и установке, значит. И на поверхности, и на подземных, два месяца – наверху, вешали спутник…
– Что приходилось монтировать?
– Ну, что прикажут, то и…
Просто тоска с ними. Но, хвала Всевышнему, его время вышло. Послать на последний тест – и пусть катится куда следует. Но сперва, как положено, ободрить.
– Ну, что же: можно сказать, тебе повезло. Специальность у тебя ценная. И работу долго искать не придется.
– Ну понятно. На Астрее дел много, иначе бы они и не…
– Далась тебе эта Астрея! Есть места, где платят побольше.
– Может, и есть, не знаю. А только я подрядился туда, и, значит…
– Патлох! – Не обращение, а окрик – сердитый, командный, даже угрожающий.
– Я самый, кан! Только Пахтор, а Патлох – это не я, эти жили как раз напротив, через улицу наискось, это кто-нибудь из них вам попадался, наверное…
– Молчать!!
Вот как подобрался сразу, подбородочек задрал, голосочек даже позвончел.
– Ты почему врешь? Темнишь? Не все говоришь? Противоречишь?
– Никак нет, кан!
– Если все рассказал о себе верно – вот тебе жетон – держи, не потеряй только! – и шагай вон в тот выход. Иди без страха. Но если что-то скрыл – кто таков на самом деле, зачем приехал и все прочее, – под той дугой тебе не пройти. Убьет током.
– Вот тебе. А что так? Другого выхода, что ли, нет?
Хорошо. Если бы он двинулся под арку строевым шагом – возник бы повод для сомнений. А спрашивает, нет ли выхода побезопаснее, – так не было еще такого вахлака, который не спрашивал бы о том же самом. Потому что сути дела он – как и все они – не понял, не его мозгов это уровень, но раз почуял какую-то опасность – сразу стал искать, а нельзя ли попроще и понадежнее. Ладно, лишним, скорее всего, не окажется – людей мало, начальство чуть ли не воет. Нужны люди на Уларе. И такие, и этакие. Всякие.
– Нет другого выхода! Шагом – марш! Иди, ложись в капсулу, проснешься уже на месте, безо всяких забот. Считай, что уже нашел себе работу. Такую, что выгоднее не бывает.
– Ладно, если так…
Пат Пахтор повернулся, подхватил свой баульчик (хорошо, хотя и почти незаметно проверенный, как и весь пассажирский багаж, еще до того, как стали будить спавших в капсулах) и пошел, куда было приказано; не то чтобы с радостью, но пошел. И правда: лечь да уснуть, пока голова не заболела от всяких «что?» да «почему?». Ох, сладко зевается…
И инспектору – тоже.
Господи, скорее бы конец смены!
А, вот и прекрасно! Наконец-то зазвучал сигнал, мелодически отвратительный, зато многообещающий: всем кончать работы, готовиться к движению, занимать места согласно правилам безопасности.
Что означает: трогаемся домой. На Улар. Теперь это – дом. И не с пустыми руками возвращаемся, никак не с пустыми. И с грузом, и с людским уловом.