Страница:
К сожалению, он, ограниченный множеством табу, мог лишь ловить издали обрывки разговоров.
Аймик догадывался, что колдун что-то затевает. Из того, что удалось подслушать, понял: посланы гонцы к соседям. Из-за него, пленника. В чем же дело? Неужели настал срок, о котором говорил Дад, и его поведут обратно, чтобы передать в руки Черного Колдуна, чтобы там, в расселине, на жертвенном камне… Но зачем для этого созывать… Кого? Должно быть, вождей и старейшин. И почему все чаще до него доносится это странное слово: «ИНЕЛЬГА» ?
Происходящее тревожило. Хотя, казалось бы, что тревожиться ему, пленнику? Что может быть хуже свершившегося? И все же…
Аймик сидел у входа в свою крохотную хибару, наспех сооруженную для него одного из тонких жердей и старых, облезлых шкур. Сейчас еще лето, тепло, но что будет потом? Он обносился вконец, и все просьбы дать хоть какую-то одежду или хотя бы иглы, жилы, шерстяные нитки и куски кожи на заплаты оставались втуне. А ведь зиму в том, что у него есть, не скоротать. Еще и брюхо растет от вынужденного безделья да от того, что ему и шагу лишнего не дают ступить… Очажок разжечь и то табу. Что-то зимой будет? Вся надежда на то, что снова переправят к другим лошадникам и те окажутся милосерднее.
В долине послышался дробный стук копыт. Снова нездешние; по всему видать – приглашенные колдуном…
Когда Небесный Олень, готовясь к спуску в Нижний Мир, направил свои рога прямо на Аймиково убогое жилище и на него самого, от центра стойбища показалась процессия, явно направляющаяся именно сюда. Шествие возглавлял колдун, двигающийся не как все люди, а спиной вперед и вприпрыжку.
(Вот было бы здорово, если бы ему сейчас камень под пятку подвернулся!)
Мольба была услышана. Его ненавистник не только растянулся во весь рост, но и потерял свой колдунский рогатый колпак. Глядя на то, как спутники поднимают и отряхивают своего предводителя, Аймик улыбался, радуясь случайному развлечению, хотя и понимал, конечно, что уж ему-то веселиться не с чего. Такого рода дурные предзнаменования обращаются в первую очередь против тех, на кого направлено действо. В том же, что именно он, Аймик, является главным героем творимого обряда, сомневаться не приходилось.
Толпа приблизилась, причем колдун ухитрился замереть в точности на той самой границе, которую он же обозначил как табу. Не двинувшись с места, Аймик наблюдал, как колдун, воздев руки и по-прежнему не оборачиваясь к нему, что-то вещает собравшимся. Очевидно, важное что-то, только вот странно – не понять, несмотря на то, что в языке лошадников Аймик поднаторел. Но тут… слова вроде бы похожие – да не очень, и смысл их странно ускользает… Понятно лишь, что часто повторяется загадочное «Инельга».
Собрались только мужчины, настороженные, угрюмые. Ни женщин, ни детей. По всему видно: из разных Родов, и далеко не простые общинники; даже он, чужак, понимает это, рассматривая их одежду, пояса, прически… Да! Здесь только колдуны, вожди и старейшины… Встречаются даже знакомые лица: вон тот, чернобородый, криворотый (видимо, старая рана), – он был каким-то вождем в том стойбище, где Аймик провел прошлым летом чуть ли не две луны… А этот остроглазый колдун – у него еще, помнится, привычка руки потирать, – он с последнего зимовья…
Наблюдая за собравшимися, Аймик вспомнил многих. Но незнакомых было больше. И в их взглядах угадывались и тревога, и любопытство. Колдун закончил свою речь каким-то вопросом, столь же непонятным Аймику, как и все остальное, – и все они вскинули вверх кулаки.
– ХА!
Колдун одним прыжком развернулся лицом к Аймику. Какое-то время он смотрел в упор, и в его черных глазах, вдруг ставших огромными, светилась не только ненависть, но и те же тревога и любопытство.
Затянув что-то заунывное, колдун коротким приплясом обошел хижину. Раз… Другой… Третий… Каждый раз напев неуловимо менялся, и в него начали вплетаться иные звуки – то тягучие, то свистящие, давящие на ущи… Круги сужались… Воздух плыл перед глазами Аймика, голова наливалась тяжестью, клонилась на грудь. Он пытался противиться чарам, встряхнуться… Тщетно… Невесть откуда пришел густой, обволакивающий, пряно-сладкий запах…
Все оборвалось внезапно – то ли каким-то звуком, то ли настоящим ударом по голове, – и вот уже почти ночь, и в руках собравшихся, стоящих в два ряда, горят факелы, а колдун тянет за руку его, безвольного, в открывшийся проход. Аймик все видит и слышит, все понимает, но… почему-то трава под ногами странного белого цвета, она становится прозрачной, и они скользят по этой непонятной траве, словно по поверхности ручья, словно по лунному лучу… Вдвоем – остальные так и шли по обе стороны от этой тропы.
Миновали стойбище (словно вымершее; даже костры не горят)…
…Тропа тянется через равнину; она словно живая… Да это же толстые глупые рыбы щекочут своими губами его босые ступни. Аймик заливисто смеется; в самом деле, ведь это так смешно. Запрокидывает голову и видит, что Небесная Охотница тоже смеется вместе с ним. И от этого еще веселее…
…Черный узкий лаз. Пещера. Остановились у самого ее зева, и его Великий Поводырь говорит что-то внушительное… …снова: «Инельга»!..
Аймик часто-часто кивает в ответ, не переставая улыбаться: да, да, он все понял, он сам ляжет на жертвенный камень, так приятно ждать и чувствовать, как по всему телу растекается призывный взгляд Небесной Охотницы, ведь ему туда, к ней, правда?..
Ноги и руки связаны. Его поднимают, и втискивают в узкий лаз, и толкают туда, в темноту.
5
Глава 17 ПОБЕГ
1
2
3
4
5
Аймик догадывался, что колдун что-то затевает. Из того, что удалось подслушать, понял: посланы гонцы к соседям. Из-за него, пленника. В чем же дело? Неужели настал срок, о котором говорил Дад, и его поведут обратно, чтобы передать в руки Черного Колдуна, чтобы там, в расселине, на жертвенном камне… Но зачем для этого созывать… Кого? Должно быть, вождей и старейшин. И почему все чаще до него доносится это странное слово: «ИНЕЛЬГА» ?
Происходящее тревожило. Хотя, казалось бы, что тревожиться ему, пленнику? Что может быть хуже свершившегося? И все же…
Аймик сидел у входа в свою крохотную хибару, наспех сооруженную для него одного из тонких жердей и старых, облезлых шкур. Сейчас еще лето, тепло, но что будет потом? Он обносился вконец, и все просьбы дать хоть какую-то одежду или хотя бы иглы, жилы, шерстяные нитки и куски кожи на заплаты оставались втуне. А ведь зиму в том, что у него есть, не скоротать. Еще и брюхо растет от вынужденного безделья да от того, что ему и шагу лишнего не дают ступить… Очажок разжечь и то табу. Что-то зимой будет? Вся надежда на то, что снова переправят к другим лошадникам и те окажутся милосерднее.
В долине послышался дробный стук копыт. Снова нездешние; по всему видать – приглашенные колдуном…
Когда Небесный Олень, готовясь к спуску в Нижний Мир, направил свои рога прямо на Аймиково убогое жилище и на него самого, от центра стойбища показалась процессия, явно направляющаяся именно сюда. Шествие возглавлял колдун, двигающийся не как все люди, а спиной вперед и вприпрыжку.
(Вот было бы здорово, если бы ему сейчас камень под пятку подвернулся!)
Мольба была услышана. Его ненавистник не только растянулся во весь рост, но и потерял свой колдунский рогатый колпак. Глядя на то, как спутники поднимают и отряхивают своего предводителя, Аймик улыбался, радуясь случайному развлечению, хотя и понимал, конечно, что уж ему-то веселиться не с чего. Такого рода дурные предзнаменования обращаются в первую очередь против тех, на кого направлено действо. В том же, что именно он, Аймик, является главным героем творимого обряда, сомневаться не приходилось.
Толпа приблизилась, причем колдун ухитрился замереть в точности на той самой границе, которую он же обозначил как табу. Не двинувшись с места, Аймик наблюдал, как колдун, воздев руки и по-прежнему не оборачиваясь к нему, что-то вещает собравшимся. Очевидно, важное что-то, только вот странно – не понять, несмотря на то, что в языке лошадников Аймик поднаторел. Но тут… слова вроде бы похожие – да не очень, и смысл их странно ускользает… Понятно лишь, что часто повторяется загадочное «Инельга».
Собрались только мужчины, настороженные, угрюмые. Ни женщин, ни детей. По всему видно: из разных Родов, и далеко не простые общинники; даже он, чужак, понимает это, рассматривая их одежду, пояса, прически… Да! Здесь только колдуны, вожди и старейшины… Встречаются даже знакомые лица: вон тот, чернобородый, криворотый (видимо, старая рана), – он был каким-то вождем в том стойбище, где Аймик провел прошлым летом чуть ли не две луны… А этот остроглазый колдун – у него еще, помнится, привычка руки потирать, – он с последнего зимовья…
Наблюдая за собравшимися, Аймик вспомнил многих. Но незнакомых было больше. И в их взглядах угадывались и тревога, и любопытство. Колдун закончил свою речь каким-то вопросом, столь же непонятным Аймику, как и все остальное, – и все они вскинули вверх кулаки.
– ХА!
Колдун одним прыжком развернулся лицом к Аймику. Какое-то время он смотрел в упор, и в его черных глазах, вдруг ставших огромными, светилась не только ненависть, но и те же тревога и любопытство.
Затянув что-то заунывное, колдун коротким приплясом обошел хижину. Раз… Другой… Третий… Каждый раз напев неуловимо менялся, и в него начали вплетаться иные звуки – то тягучие, то свистящие, давящие на ущи… Круги сужались… Воздух плыл перед глазами Аймика, голова наливалась тяжестью, клонилась на грудь. Он пытался противиться чарам, встряхнуться… Тщетно… Невесть откуда пришел густой, обволакивающий, пряно-сладкий запах…
Все оборвалось внезапно – то ли каким-то звуком, то ли настоящим ударом по голове, – и вот уже почти ночь, и в руках собравшихся, стоящих в два ряда, горят факелы, а колдун тянет за руку его, безвольного, в открывшийся проход. Аймик все видит и слышит, все понимает, но… почему-то трава под ногами странного белого цвета, она становится прозрачной, и они скользят по этой непонятной траве, словно по поверхности ручья, словно по лунному лучу… Вдвоем – остальные так и шли по обе стороны от этой тропы.
Миновали стойбище (словно вымершее; даже костры не горят)…
…Тропа тянется через равнину; она словно живая… Да это же толстые глупые рыбы щекочут своими губами его босые ступни. Аймик заливисто смеется; в самом деле, ведь это так смешно. Запрокидывает голову и видит, что Небесная Охотница тоже смеется вместе с ним. И от этого еще веселее…
…Черный узкий лаз. Пещера. Остановились у самого ее зева, и его Великий Поводырь говорит что-то внушительное… …снова: «Инельга»!..
Аймик часто-часто кивает в ответ, не переставая улыбаться: да, да, он все понял, он сам ляжет на жертвенный камень, так приятно ждать и чувствовать, как по всему телу растекается призывный взгляд Небесной Охотницы, ведь ему туда, к ней, правда?..
Ноги и руки связаны. Его поднимают, и втискивают в узкий лаз, и толкают туда, в темноту.
5
Даже связанный, Аймик нисколько не ощущал ни боли, ни онемения. Глина так приятно спину холодит. Он вглядывается в темноту и видит, что это вовсе не темнота: она полна духов, радужных, переливающихся, их журчащие голоса – как говор воды, там… (Где? Не важно. Главное – чудо как хорошо!) …Суровое смуглое лицо выплывает из темноты. Светятся глаза-звезды. Что-то шепчут тонкие губы, но слов не разобрать. Потом Великий Ворон вновь отступает во тьму, и лишь единственная его раскраска – две белых полосы, продольная и поперечная, продолжают какое-то время излучать теплое сияние…
Потом что-то происходит. Неприятное. Вызывающее боль и досаду. Его тормошат, толкают, насильно переворачивают. Что-то новое, назойливое до невозможности гудит над самым ухом. Дергаются ремни, так мягко спеленавшие его руки
…Да что же это такое, в самом-то деле? Что-то острое впивается в запястья. Этого уже никак нельзя стерпеть, и он крутится, борется изо всех сил с этой… этим…
В самые ноздри, словно игла, бьет запах, от которого голова откидывается назад. И еще. И еще.
Аймик чувствует, как чьи-то ладони сильно трут его уши.
– …приди в себя! Очнись! Не то оба погибнем, и ты и я…
(этот шепот…Даэто же… ЯЗЫК ДЕТЕЙ ВОЛКА!)
– …Ну пожалуйста! Тебя же завтра убьют! (АТА? Она все же пришла, пришла, несмотря ни на что.)
Видимо, он попытался заговорить в голос, потому что две маленькие ладошки (такие знакомые) тут же закрыли его рот.
Он уже все понял. Только слабость, ломота во всем теле, и голова кружится так, что закрыть бы глаза и спать, спать, несмотря ни на что. Но главное не это. Главное – у него теперь есть сообщник. Самый верный, самый надежный. С таким – ничто не страшно. Уйдут.
Ата (Аймик уже не сомневался: она!), должно быть поняв, что он пришел в себя, шептала более спокойно: – Помоги мне! Повернись, я ремни разрежу. Кремень задел кожу рук, полоснул ногу у щиколотки. Но теперь эта боль только радовала: Аймик ощущал, что вместе с кровью уходят и остатки хмари. Почувствовав, как спали ремни, он хотел было привстать, но понял, что ни руки, ни ноги его не слушаются.
– Тише, тише! Сейчас, не торопись!
Растирание разгоняет по жилам кровь. Руки вновь ему повинуются, и Аймик сам изо всех сил принимается приводить в чувство свои ноги.
– Ну наконец-то!
– Ты в порядке?
– Да. И что теперь?
– Посмотри туда.
Невидимые ладони осторожно разворачивают его голову. Глаза, притерпевшиеся к кромешной тьме, без труда различают вход. Даже если бы не было отблесков пламени, и то бы не ошибся, несмотря на ночь.
– Видишь?
– Да.
– Там они. Ждут рассвета. До рассвета эта пещера – табу…
(Ата нарушила табу? Ради меня…)
– …мы проскользнем, я знаю как. Сразу от входа – направо, ползком… Погоди-погоди, я сажей тебя натру. Мало ли что…
– А оружие? – спохватился Аймик.
– Оружие, одежда, – все готово… Ну, я пошла! Ты – за мной.
После пещеры ночь кажется теплой и свежей. Небесная Охотница, уже готовящаяся покинуть свои угодья, светит так, что густая черная тень надежно прикрывает вход в пещеру. Даже здесь, вблизи, Аймик еле различал движения той, что проложила для него тропу к спасению. Она поднялась на ноги, лишь когда они полностью обогнули скальный выступ. Движением руки указала: вниз по склону, где темнеют деревья и угадывается речная свежесть.
Остановились в тени раскидистого дерева, шелестящего листвой прямо над их головами. В мелькании света и теней почти ничего не разобрать.
– Вот, возьми! – На руки Аймика упал мягкий сверток.
Только сейчас он понял, что совершенно гол. Натянул короткие и узковатые штаны; с трудом догадался, что кожаный пояс скрепляется не заколками, а завязками; странную куртку-безрукавку, похоже, напялил шиворот-навыворот. Обуви не было. И не надо.
Путаясь в чужой одежде, Аймик морщился и дергал головой, словно муху отгонял. Какая-то мысль, ускользающая и навязчивая, не дает ему покоя. Что-то, случившееся совсем недавно.
(ГОЛОС! Не шепот, а голос. Он какой-то… не такой.)
– Готов? Держи копье! И кинжал. Все, что смогла раздобыть.
(Другой голос! И потом Ата… Разве она все так же юна?)
– Нужно спешить; на рассвете будет погоня.
– Куда мы идем? – на ходу спросил Аймик.
– К нашим, – не оборачиваясь, бросила женщина.
– К детям Волка?
—К детям Волка? — Она остановилась от удивления. – Нет. К детям Мамонта.
– Ата… – неуверенно проговорил Аймик, приближаясь к своей спасительнице, все еще в надежде на невероятное.
– Ата? Меня зовут Айрита.
Потом что-то происходит. Неприятное. Вызывающее боль и досаду. Его тормошат, толкают, насильно переворачивают. Что-то новое, назойливое до невозможности гудит над самым ухом. Дергаются ремни, так мягко спеленавшие его руки
…Да что же это такое, в самом-то деле? Что-то острое впивается в запястья. Этого уже никак нельзя стерпеть, и он крутится, борется изо всех сил с этой… этим…
В самые ноздри, словно игла, бьет запах, от которого голова откидывается назад. И еще. И еще.
Аймик чувствует, как чьи-то ладони сильно трут его уши.
– …приди в себя! Очнись! Не то оба погибнем, и ты и я…
(этот шепот…Даэто же… ЯЗЫК ДЕТЕЙ ВОЛКА!)
– …Ну пожалуйста! Тебя же завтра убьют! (АТА? Она все же пришла, пришла, несмотря ни на что.)
Видимо, он попытался заговорить в голос, потому что две маленькие ладошки (такие знакомые) тут же закрыли его рот.
Он уже все понял. Только слабость, ломота во всем теле, и голова кружится так, что закрыть бы глаза и спать, спать, несмотря ни на что. Но главное не это. Главное – у него теперь есть сообщник. Самый верный, самый надежный. С таким – ничто не страшно. Уйдут.
Ата (Аймик уже не сомневался: она!), должно быть поняв, что он пришел в себя, шептала более спокойно: – Помоги мне! Повернись, я ремни разрежу. Кремень задел кожу рук, полоснул ногу у щиколотки. Но теперь эта боль только радовала: Аймик ощущал, что вместе с кровью уходят и остатки хмари. Почувствовав, как спали ремни, он хотел было привстать, но понял, что ни руки, ни ноги его не слушаются.
– Тише, тише! Сейчас, не торопись!
Растирание разгоняет по жилам кровь. Руки вновь ему повинуются, и Аймик сам изо всех сил принимается приводить в чувство свои ноги.
– Ну наконец-то!
– Ты в порядке?
– Да. И что теперь?
– Посмотри туда.
Невидимые ладони осторожно разворачивают его голову. Глаза, притерпевшиеся к кромешной тьме, без труда различают вход. Даже если бы не было отблесков пламени, и то бы не ошибся, несмотря на ночь.
– Видишь?
– Да.
– Там они. Ждут рассвета. До рассвета эта пещера – табу…
(Ата нарушила табу? Ради меня…)
– …мы проскользнем, я знаю как. Сразу от входа – направо, ползком… Погоди-погоди, я сажей тебя натру. Мало ли что…
– А оружие? – спохватился Аймик.
– Оружие, одежда, – все готово… Ну, я пошла! Ты – за мной.
После пещеры ночь кажется теплой и свежей. Небесная Охотница, уже готовящаяся покинуть свои угодья, светит так, что густая черная тень надежно прикрывает вход в пещеру. Даже здесь, вблизи, Аймик еле различал движения той, что проложила для него тропу к спасению. Она поднялась на ноги, лишь когда они полностью обогнули скальный выступ. Движением руки указала: вниз по склону, где темнеют деревья и угадывается речная свежесть.
Остановились в тени раскидистого дерева, шелестящего листвой прямо над их головами. В мелькании света и теней почти ничего не разобрать.
– Вот, возьми! – На руки Аймика упал мягкий сверток.
Только сейчас он понял, что совершенно гол. Натянул короткие и узковатые штаны; с трудом догадался, что кожаный пояс скрепляется не заколками, а завязками; странную куртку-безрукавку, похоже, напялил шиворот-навыворот. Обуви не было. И не надо.
Путаясь в чужой одежде, Аймик морщился и дергал головой, словно муху отгонял. Какая-то мысль, ускользающая и навязчивая, не дает ему покоя. Что-то, случившееся совсем недавно.
(ГОЛОС! Не шепот, а голос. Он какой-то… не такой.)
– Готов? Держи копье! И кинжал. Все, что смогла раздобыть.
(Другой голос! И потом Ата… Разве она все так же юна?)
– Нужно спешить; на рассвете будет погоня.
– Куда мы идем? – на ходу спросил Аймик.
– К нашим, – не оборачиваясь, бросила женщина.
– К детям Волка?
—К детям Волка? — Она остановилась от удивления. – Нет. К детям Мамонта.
– Ата… – неуверенно проговорил Аймик, приближаясь к своей спасительнице, все еще в надежде на невероятное.
– Ата? Меня зовут Айрита.
Глава 17 ПОБЕГ
1
Да, это была не Ата. Когда они вышли из-под укрытия деревьев, на открытое пространство, Аймик остановился еще раз и заставил свою спутницу повернуться так, чтобы Небесная Охотница осветила ее лицо.
В белом магическом свете Айрита показалась ему настоящей красавицей. Смуглолицая, светлоглазая – этого не скрывала даже ночь, – она смотрела на него чуть улыбаясь, явно понимая, что нравится, и радуясь этому. Заправленная в штаны рубаха из белой замши подчеркивала смуглость ее кожи. На поясе – не только женские мешочки (в одном, должно быть, хранится то снадобье, которым его привели в чувство), но и длинный, явно мужской кинжал. В правой руке – короткое копье. Молодая, невысокая, она выглядела сильной, уверенной в себе… Юный охотник, да и только. Это впечатление усиливала прическа, уложенная не по-женски, а по-мужски: конским хвостом.
«Ох! А я-то!» – подумал Аймик, невольно касаясь рукой своих засаленных, сбитых в колтун волос. – Кто ты? – Это не важно. Мы должны спешить.
Она махнула копьем, указывая путь.
– Почему ты спасла меня? – спросил Аймик через некоторое время. Он пытался не отставать, пытался не пыхтеть на бегу, но… плен сказывался. Быть может, и годы, но особенно плен.
– Потом… (Держись, Аймик, держись!)
– Плавать умеешь? – спросила Айрита, когда они вышли к реке.
– Да.
(Если не утону, значит, не разучился.)
– Это хорошо. Я кое-что припасла, одежда и оружие поместятся, а самим придется плыть.
Даже в двух-трех шагах коряги выглядели вполне невинно. И только совсем уж вблизи опытный взгляд мог понять, что это – искусно увязанный маленький плотик.
– Если бы ты плавать не умел, пришлось бы тебя на нем, а припасы бросить. А так…
Из-под корневища, прикрытого прибрежными кустами, появились два кожаных заплечника. – Ого!
– А ты думал? Я давно хотела тебя спасти, да только не было случая и словом перемолвиться. У этих… шестиногих, за такими, как я, глаз да глаз…
(Неужели она тоже пленница? Непохоже.)
– Я их лошадниками прозвал, – буркнул Аймик.
– «Лошадники»? Тоже неплохо… А позавчера узнала: тебя испытают и принесут в жертву. Сегодня, на заре. Ну, тут уж терять нечего…
– Так все же скажи, почему ты меня спасаешь?
– Потом, потом!
Они разделись, уложили одежду вместе с припасами и оружием на плотик и, держась за его край, медленно поплыли к противоположному берегу. Плыть оказалось легко, словно и не было этих долгих лет. Немного мешало одно… Аймик и сам такого не ожидал. Все эти унизительные годы плена он был один. И, признаться, даже желание пропало под конец, даже сны. А тут, почувствовав рядом женское тело… Хоть и в холодной предрассветной воде, но…
Айрита повернула к нему лицо и шутливо толкнула ногой:
– Не устал? Придется еще потерпеть.
– Кем ты была у них? Пленницей?
– Нет. Но не лучше.
В белом магическом свете Айрита показалась ему настоящей красавицей. Смуглолицая, светлоглазая – этого не скрывала даже ночь, – она смотрела на него чуть улыбаясь, явно понимая, что нравится, и радуясь этому. Заправленная в штаны рубаха из белой замши подчеркивала смуглость ее кожи. На поясе – не только женские мешочки (в одном, должно быть, хранится то снадобье, которым его привели в чувство), но и длинный, явно мужской кинжал. В правой руке – короткое копье. Молодая, невысокая, она выглядела сильной, уверенной в себе… Юный охотник, да и только. Это впечатление усиливала прическа, уложенная не по-женски, а по-мужски: конским хвостом.
«Ох! А я-то!» – подумал Аймик, невольно касаясь рукой своих засаленных, сбитых в колтун волос. – Кто ты? – Это не важно. Мы должны спешить.
Она махнула копьем, указывая путь.
– Почему ты спасла меня? – спросил Аймик через некоторое время. Он пытался не отставать, пытался не пыхтеть на бегу, но… плен сказывался. Быть может, и годы, но особенно плен.
– Потом… (Держись, Аймик, держись!)
– Плавать умеешь? – спросила Айрита, когда они вышли к реке.
– Да.
(Если не утону, значит, не разучился.)
– Это хорошо. Я кое-что припасла, одежда и оружие поместятся, а самим придется плыть.
Даже в двух-трех шагах коряги выглядели вполне невинно. И только совсем уж вблизи опытный взгляд мог понять, что это – искусно увязанный маленький плотик.
– Если бы ты плавать не умел, пришлось бы тебя на нем, а припасы бросить. А так…
Из-под корневища, прикрытого прибрежными кустами, появились два кожаных заплечника. – Ого!
– А ты думал? Я давно хотела тебя спасти, да только не было случая и словом перемолвиться. У этих… шестиногих, за такими, как я, глаз да глаз…
(Неужели она тоже пленница? Непохоже.)
– Я их лошадниками прозвал, – буркнул Аймик.
– «Лошадники»? Тоже неплохо… А позавчера узнала: тебя испытают и принесут в жертву. Сегодня, на заре. Ну, тут уж терять нечего…
– Так все же скажи, почему ты меня спасаешь?
– Потом, потом!
Они разделись, уложили одежду вместе с припасами и оружием на плотик и, держась за его край, медленно поплыли к противоположному берегу. Плыть оказалось легко, словно и не было этих долгих лет. Немного мешало одно… Аймик и сам такого не ожидал. Все эти унизительные годы плена он был один. И, признаться, даже желание пропало под конец, даже сны. А тут, почувствовав рядом женское тело… Хоть и в холодной предрассветной воде, но…
Айрита повернула к нему лицо и шутливо толкнула ногой:
– Не устал? Придется еще потерпеть.
– Кем ты была у них? Пленницей?
– Нет. Но не лучше.
2
Они шли в густом рассветном тумане, и Аймик не переставал удивляться тому, как уверенно ведет тропу эта женщина. Конечно, он не понимал смысла всех изгибов, всех неожиданных поворотов чужой тропы, на которой он сам был только ведомым. Но догадывался, что по крайней мере дважды они скрадывали след, готовясь к неизбежной погоне: один раз просто по дну ручья, и второй – резким поворотом до русла другого ручья и возвращением на прежнюю тропу по каменистому склону. Сам Аймик, бывший когда-то охотником (и неплохим – думалось ему), старался, как мог, но понимал: если они все же попадутся в руки лошадников, то прежде всего по его вине.
Когда беглецы остановились на вершине косогора, туман в низине уже почти растаял. В промытом свете раннего утра окрестности просматривались далеко и четко.
– Смотри, Северянин, – сказала Айрита, – мы уже почти дошли до границы земель Рода Пегой Кобылы. Дальше – земли детей Сайги, только нам от этого не легче: все они – друзья и союзники. Нам не только погони нужно будет опасаться. Гонцов во все концы разошлют; каждый рад будет нас поймать… Да и сговорились они все… насчет тебя… Ну да ничего. Как-нибудь проберемся. Земли Сайги малолюдны, особенно к северу. Обогнем понемногу, а там… Там уже предгорья – наши предгорья. Земли детей Мамонта.
Прищурившись, она смотрела в голубую даль, словно уже отсюда могла различить земли сородичей… Может, и в самом деле вон та дымка на горизонте и есть те самые предгорья, которых им необходимо достичь во что бы то ни стало?
Небесный Олень еще не добрался до вершины, а они уже углубились в земли детей Сайги, сумев избежать случайной встречи с охотниками. По-видимому, Айрита отлично знала местность, несмотря на то, что эта земля принадлежала не ее Роду. Они ныряли в лога, поднимались на всхолмия, проходили по скальным выступам. Время от времени Айрита замирала, прислушиваясь и вглядываясь в окрестности, затем следовал знак: «Дальше!»
Прячась за деревьями, они стояли на вершине холма, когда она вдруг схватила Аймика за руку:
– Смотри.
Далеко на равнине виднелась быстро движущаяся точка; приглядевшись, можно было заметить даже легкое облачко пыли. Аймик уже знал, что это такое. Всадник.
– Погоня?
– Нет. Гонец. Теперь зашевелятся и эти, – еще бы… У-у-у, говенные шестиноги!
Но это был особый гонец.
Когда беглецы остановились на вершине косогора, туман в низине уже почти растаял. В промытом свете раннего утра окрестности просматривались далеко и четко.
– Смотри, Северянин, – сказала Айрита, – мы уже почти дошли до границы земель Рода Пегой Кобылы. Дальше – земли детей Сайги, только нам от этого не легче: все они – друзья и союзники. Нам не только погони нужно будет опасаться. Гонцов во все концы разошлют; каждый рад будет нас поймать… Да и сговорились они все… насчет тебя… Ну да ничего. Как-нибудь проберемся. Земли Сайги малолюдны, особенно к северу. Обогнем понемногу, а там… Там уже предгорья – наши предгорья. Земли детей Мамонта.
Прищурившись, она смотрела в голубую даль, словно уже отсюда могла различить земли сородичей… Может, и в самом деле вон та дымка на горизонте и есть те самые предгорья, которых им необходимо достичь во что бы то ни стало?
Небесный Олень еще не добрался до вершины, а они уже углубились в земли детей Сайги, сумев избежать случайной встречи с охотниками. По-видимому, Айрита отлично знала местность, несмотря на то, что эта земля принадлежала не ее Роду. Они ныряли в лога, поднимались на всхолмия, проходили по скальным выступам. Время от времени Айрита замирала, прислушиваясь и вглядываясь в окрестности, затем следовал знак: «Дальше!»
Прячась за деревьями, они стояли на вершине холма, когда она вдруг схватила Аймика за руку:
– Смотри.
Далеко на равнине виднелась быстро движущаяся точка; приглядевшись, можно было заметить даже легкое облачко пыли. Аймик уже знал, что это такое. Всадник.
– Погоня?
– Нет. Гонец. Теперь зашевелятся и эти, – еще бы… У-у-у, говенные шестиноги!
Но это был особый гонец.
3
Онгр, военный вождь детей Пегой Кобылы, был в гневе и досаде. Но в еще большем гневе был их колдун. Восставший против Черного, три Рода объединивший, на все готовый – лишь бы истребить проклятых пришельцев. (А потом и Черного.)
…А если и впрямь чужак, Черным присланный, – Северный Посланец, пусть забирает его эта… Бессмертная и уводит куда ей угодно. Вместе с остальными. (Тогда можно будет и Черным заняться всерьез.) …Испытание. Оно должно было завершиться поутру, и вот…
– Смотри, вождь, смотри! – Колдун тащил Онгра за руку прямо к оскверненной пещере. – Да не бойся, табу уже нет. Его разрушил тот, кто похитил чужака.
– Бессмертная? – пробормотал Онгр.
– Как же – Бессмертная! — зло прошипел колдун. – Да смотри же ты… следопыт!
(Сородичи остались внизу; не видят и не слышат. Можно и не церемониться.)
…Ворсинки… Откатившийся камешек… А вот… даже след мизинца. …Да, сомнений нет. Не Бессмертная увела своего суженого, не духи его похитили, – человек. Но кто?
…Что это? Пальцы вождя сыновей Пегой Кобылы держали бивневую бусинку. Очень знакомую…
– Райгр! Сюда!
Сын его взбежал вверх по склону легко, словно по равнине. Мускулист, волосат, чернобород… Великий трахатель. Всем хорош, вот только…
– Отец! Ты меня звал?
– Да. Звал. Где ты был в эту ночь?
Райгр шмыгнул носом и ухмыльнулся во весь рот:
– Ну… как… В карауле, как должно.
– В карауле? И с кем же ты… караулил?
В голосе Онгра было нечто такое, что его сын, взрослый, крепкий мужчина, задрожал всем телом и рухнул на колени:
– Ласа приходила… И Мала… Отец! Что случилось?
– Случилось то, что чужак, которого ты караулил, исчез! И увела его…
Подвеска легла на дрожащую ладонь сына.
– Айрита! Блудливая сука!
– Блудливая? А ты сам? Ты когда спал с ней? Уж и забыл небось, если она тебе этого вонючего предпочла.
Райгр, по-мальчишески шмыгая носом, начал бормотать какие-то оправдания. Онгр прикрыл глаза, стараясь не слушать. Великие духи, как ненавидел он эти бормотания своего единственного сына-неудачника…
– Довольно! – сухо сказал он наконец. – Наши воины встанут на их след. Наших друзей я оповещу немедленно. А ты седлай своего Летучего и скачи к этим… как их… Скажи ее отцу, что сделала его дочь, твоя жена! С какой гнусью сбежала от нас. Скажи: не выдадут их обоих – война!
(Кто бы нибыл этот… с Севера, они выдадут их обязательно. Побоятся новой войны; поди, и от прежней еще не оправились.)
И вождь детей Пегой Кобылы тихо, сквозь зубы, рассмеялся.
…А если и впрямь чужак, Черным присланный, – Северный Посланец, пусть забирает его эта… Бессмертная и уводит куда ей угодно. Вместе с остальными. (Тогда можно будет и Черным заняться всерьез.) …Испытание. Оно должно было завершиться поутру, и вот…
– Смотри, вождь, смотри! – Колдун тащил Онгра за руку прямо к оскверненной пещере. – Да не бойся, табу уже нет. Его разрушил тот, кто похитил чужака.
– Бессмертная? – пробормотал Онгр.
– Как же – Бессмертная! — зло прошипел колдун. – Да смотри же ты… следопыт!
(Сородичи остались внизу; не видят и не слышат. Можно и не церемониться.)
…Ворсинки… Откатившийся камешек… А вот… даже след мизинца. …Да, сомнений нет. Не Бессмертная увела своего суженого, не духи его похитили, – человек. Но кто?
…Что это? Пальцы вождя сыновей Пегой Кобылы держали бивневую бусинку. Очень знакомую…
– Райгр! Сюда!
Сын его взбежал вверх по склону легко, словно по равнине. Мускулист, волосат, чернобород… Великий трахатель. Всем хорош, вот только…
– Отец! Ты меня звал?
– Да. Звал. Где ты был в эту ночь?
Райгр шмыгнул носом и ухмыльнулся во весь рот:
– Ну… как… В карауле, как должно.
– В карауле? И с кем же ты… караулил?
В голосе Онгра было нечто такое, что его сын, взрослый, крепкий мужчина, задрожал всем телом и рухнул на колени:
– Ласа приходила… И Мала… Отец! Что случилось?
– Случилось то, что чужак, которого ты караулил, исчез! И увела его…
Подвеска легла на дрожащую ладонь сына.
– Айрита! Блудливая сука!
– Блудливая? А ты сам? Ты когда спал с ней? Уж и забыл небось, если она тебе этого вонючего предпочла.
Райгр, по-мальчишески шмыгая носом, начал бормотать какие-то оправдания. Онгр прикрыл глаза, стараясь не слушать. Великие духи, как ненавидел он эти бормотания своего единственного сына-неудачника…
– Довольно! – сухо сказал он наконец. – Наши воины встанут на их след. Наших друзей я оповещу немедленно. А ты седлай своего Летучего и скачи к этим… как их… Скажи ее отцу, что сделала его дочь, твоя жена! С какой гнусью сбежала от нас. Скажи: не выдадут их обоих – война!
(Кто бы нибыл этот… с Севера, они выдадут их обязательно. Побоятся новой войны; поди, и от прежней еще не оправились.)
И вождь детей Пегой Кобылы тихо, сквозь зубы, рассмеялся.
4
С вечера они забрались в небольшую пещеру, хорошо укрытую зарослями колючего кустарника. Внизу шумела речка, неширокая, но быстрая.
– Все, отдыхаем, – облегченно выдохнула Айрита, сбросив на пол свой заплечник. – Переправляться будем перед рассветом.
Пока светло, Аймик прежде всего принялся с опаской разглядывать и ощупывать свои натруженные ноги… Нет, хвала Могучим! – вроде бы все в порядке, навыка долгой ходьбы не потеряли: ни потертостей, ни порезов. Только усталость.
– Ну как? – Айрита опустилась рядом на корточки.
– Порядок, – кивнул Аймик. – Дай-ка…
Она развязала один из своих напоясных мешочков, отсыпала себе на ладонь красноватый порошок и принялась втирать его в Аймиковы стопы. Живительное тепло проникало даже сквозь огрубевшую кожу, поднималось по ногам вверх… Аймик привалился спиной к каменной стене, прикрыл глаза и блаженно улыбнулся.
– Теперь вытяни ноги и посиди так. А я еду приготовлю.
Об огне нечего было и думать. Так что «приготовлю» означало достать из заплечника холодное мясо и олений жир и разделить на две порции. Да еще со всеми предосторожностями спуститься к речке за свежей водой.
Такие трапезы долго не длятся. Покончив с едой, Аймик решил все-таки хоть в чем-то разобраться:
– Айрита! Так кем же ты была у этих лошадников, если не пленницей? И почему бежишь? И при чем здесь я?
– Женой была, – невесело усмехнулась она. – Сына тамошнего вождя.
Аймик даже вздрогнул, такой нескрываемой злобой дышал ее ответ.
Из разговора выяснилось, что Род детей Мамонта, к которому принадлежит Айрита, и все те, кого он прозвал «лошадниками», – давние, исконные враги. Войны для них – привычное состояние, причем из обиняков и недомолвок – Айрита уж очень напирала на то, как малочисленны ее сородичи и как они беззаветно храбры, – можно было понять, что лошадники медленно, но верно оттесняют детей Мамонта на юго-запад, в горы. Все же войны не могут длиться вечно. От них устают, – как те, так и другие, – тем паче что, судя по всему, победы даются лошадникам очень дорогой ценой. Время от времени заключаются перемирия, торжественно именуемые «Миром до скончания времен». В действительности они кратковременны и непрочны, но все же и это – передышка. Последний «вечный мир», заключенный три года назад (как раз, когда я был пленен) решили усилить межродовыми браками. Айрита, дочь военного вождя детей Мамонта, была выдана за сына такого же вождя Рода Пегой Кобылы. По-видимому, новоявленный муж любил навязанную ему женщину ничуть не больше, чем она – его.
(Ха! Тоже мне мужчина. За отцовской спиной отсиживаться мастак да баб трахать. Хвастун и трус.)
Так ли оно было на самом деле, нет ли, – только эта пара явно не подходила друг другу. Айрита, оказывается, и в военные походы ходила вместе со своим отцом, и вражеские земли знала не хуже своей, потому, что многократно бывала здесь в разведке.
(– Но как же так? – дивился Аймик. – Ведь женщинам нельзя жить по-мужски. Духи разгневаются. – Наши духи не так строги, – смеялась Айрита.) А сын Пегой Кобылы, данный ей в мужья, по-видимому, и впрямь предпочитал иное…
– Ну а я? – вновь спросил Аймик. – Меня-то почему спасла?
(«Не из-за моих мужских достоинств, тут обольщаться не приходится».) Айрита удивленно посмотрела на него:
– Но… Ты ведь Северный Посланец, правда?
– Меня звали и так.
– Ну вот. А эти шестиногие клятву нарушили. Древнюю. Война не война – они тебя должны были к нам привести. Так твоя невеста сказала. Бессмертная…
(Ничего себе. Что все это значит?)
– …А тут… Даже войны не было, а они все равно тебя убить сговорились. Чтобы с нами, с детьми Мамонта, покончить. Хорошо, мне подслушать удалось…
Аймик невольно прижал руку к груди, с такой силой билось его сердце. Он ничего не понимал, но… Надежда. Немыслимая, невозможная надежда…
Незаметно подошла ночь, теплая и тихая. Разговор истаял. Не хотелось даже шевелиться, – на Аймика снизошли покой и умиротворение, такие неуместные здесь, на чужой и враждебной земле. Словно это вовсе не ему грозит смерть, словно он в безопасности, среди своих…
Небо на горизонте вздрагивало от сполохов дальних зарниц, не мешавших звездному свету. Небо не сердилось, не ворчало. Только где-то вдали плакала ночная птица.
И Небесные Братья смотрели в пещеру… Аймик вздрогнул, почувствовав женскую ладонь на своем плече.
– Давай ложиться. Отдохнем как следует; завтра, может быть, придется потруднее, чем сегодня.
Тонкая оленья шкура покрывала невесть откуда взявшееся ложе из веток и сухой травы. Они легли рядом, и Айрита – красивая, юная, сильная, едва ли не в дочери ему годящаяся, – порывисто обняла спасенного ею седого, запущенного мужчину и горячо зашептала. Словно молодому охотнику:
– Северянин! Северянин! Айрита знает: тебя ждет Та-Кто-Не-Может-Умереть. Инельга. Но она потом, ее сейчас нет… Хотела бы – пришла бы сама… А тебя измучили, знаю… И я замучилась… Давай, а? Не рассердится Инельга; я же тебя у нее не отнимаю, только помочь хочу…
Айрита давно спала, но Аймик, прижимаясь щекой к ее плечу, и не помышлял о сне. Наконец-то он хоть что-то узнал об этой таинственной Инельге. Имя. Женское. Ждет его. Якобы… Так, значит, Дад лгал, и вовсе не к нему и не к его дочери шел он, Северный Посланец? Но почему же тогда ни Армер, ни Великий Ворон ни единым словом… Нет, пока лучше… Помолчать и не подавать виду, что об этой… (Как ее? «Не могущей умереть», так, что ли?) он до сих пор и слыхом не слыхивал.
– Все, отдыхаем, – облегченно выдохнула Айрита, сбросив на пол свой заплечник. – Переправляться будем перед рассветом.
Пока светло, Аймик прежде всего принялся с опаской разглядывать и ощупывать свои натруженные ноги… Нет, хвала Могучим! – вроде бы все в порядке, навыка долгой ходьбы не потеряли: ни потертостей, ни порезов. Только усталость.
– Ну как? – Айрита опустилась рядом на корточки.
– Порядок, – кивнул Аймик. – Дай-ка…
Она развязала один из своих напоясных мешочков, отсыпала себе на ладонь красноватый порошок и принялась втирать его в Аймиковы стопы. Живительное тепло проникало даже сквозь огрубевшую кожу, поднималось по ногам вверх… Аймик привалился спиной к каменной стене, прикрыл глаза и блаженно улыбнулся.
– Теперь вытяни ноги и посиди так. А я еду приготовлю.
Об огне нечего было и думать. Так что «приготовлю» означало достать из заплечника холодное мясо и олений жир и разделить на две порции. Да еще со всеми предосторожностями спуститься к речке за свежей водой.
Такие трапезы долго не длятся. Покончив с едой, Аймик решил все-таки хоть в чем-то разобраться:
– Айрита! Так кем же ты была у этих лошадников, если не пленницей? И почему бежишь? И при чем здесь я?
– Женой была, – невесело усмехнулась она. – Сына тамошнего вождя.
Аймик даже вздрогнул, такой нескрываемой злобой дышал ее ответ.
Из разговора выяснилось, что Род детей Мамонта, к которому принадлежит Айрита, и все те, кого он прозвал «лошадниками», – давние, исконные враги. Войны для них – привычное состояние, причем из обиняков и недомолвок – Айрита уж очень напирала на то, как малочисленны ее сородичи и как они беззаветно храбры, – можно было понять, что лошадники медленно, но верно оттесняют детей Мамонта на юго-запад, в горы. Все же войны не могут длиться вечно. От них устают, – как те, так и другие, – тем паче что, судя по всему, победы даются лошадникам очень дорогой ценой. Время от времени заключаются перемирия, торжественно именуемые «Миром до скончания времен». В действительности они кратковременны и непрочны, но все же и это – передышка. Последний «вечный мир», заключенный три года назад (как раз, когда я был пленен) решили усилить межродовыми браками. Айрита, дочь военного вождя детей Мамонта, была выдана за сына такого же вождя Рода Пегой Кобылы. По-видимому, новоявленный муж любил навязанную ему женщину ничуть не больше, чем она – его.
(Ха! Тоже мне мужчина. За отцовской спиной отсиживаться мастак да баб трахать. Хвастун и трус.)
Так ли оно было на самом деле, нет ли, – только эта пара явно не подходила друг другу. Айрита, оказывается, и в военные походы ходила вместе со своим отцом, и вражеские земли знала не хуже своей, потому, что многократно бывала здесь в разведке.
(– Но как же так? – дивился Аймик. – Ведь женщинам нельзя жить по-мужски. Духи разгневаются. – Наши духи не так строги, – смеялась Айрита.) А сын Пегой Кобылы, данный ей в мужья, по-видимому, и впрямь предпочитал иное…
– Ну а я? – вновь спросил Аймик. – Меня-то почему спасла?
(«Не из-за моих мужских достоинств, тут обольщаться не приходится».) Айрита удивленно посмотрела на него:
– Но… Ты ведь Северный Посланец, правда?
– Меня звали и так.
– Ну вот. А эти шестиногие клятву нарушили. Древнюю. Война не война – они тебя должны были к нам привести. Так твоя невеста сказала. Бессмертная…
(Ничего себе. Что все это значит?)
– …А тут… Даже войны не было, а они все равно тебя убить сговорились. Чтобы с нами, с детьми Мамонта, покончить. Хорошо, мне подслушать удалось…
Аймик невольно прижал руку к груди, с такой силой билось его сердце. Он ничего не понимал, но… Надежда. Немыслимая, невозможная надежда…
Незаметно подошла ночь, теплая и тихая. Разговор истаял. Не хотелось даже шевелиться, – на Аймика снизошли покой и умиротворение, такие неуместные здесь, на чужой и враждебной земле. Словно это вовсе не ему грозит смерть, словно он в безопасности, среди своих…
Небо на горизонте вздрагивало от сполохов дальних зарниц, не мешавших звездному свету. Небо не сердилось, не ворчало. Только где-то вдали плакала ночная птица.
И Небесные Братья смотрели в пещеру… Аймик вздрогнул, почувствовав женскую ладонь на своем плече.
– Давай ложиться. Отдохнем как следует; завтра, может быть, придется потруднее, чем сегодня.
Тонкая оленья шкура покрывала невесть откуда взявшееся ложе из веток и сухой травы. Они легли рядом, и Айрита – красивая, юная, сильная, едва ли не в дочери ему годящаяся, – порывисто обняла спасенного ею седого, запущенного мужчину и горячо зашептала. Словно молодому охотнику:
– Северянин! Северянин! Айрита знает: тебя ждет Та-Кто-Не-Может-Умереть. Инельга. Но она потом, ее сейчас нет… Хотела бы – пришла бы сама… А тебя измучили, знаю… И я замучилась… Давай, а? Не рассердится Инельга; я же тебя у нее не отнимаю, только помочь хочу…
Айрита давно спала, но Аймик, прижимаясь щекой к ее плечу, и не помышлял о сне. Наконец-то он хоть что-то узнал об этой таинственной Инельге. Имя. Женское. Ждет его. Якобы… Так, значит, Дад лгал, и вовсе не к нему и не к его дочери шел он, Северный Посланец? Но почему же тогда ни Армер, ни Великий Ворон ни единым словом… Нет, пока лучше… Помолчать и не подавать виду, что об этой… (Как ее? «Не могущей умереть», так, что ли?) он до сих пор и слыхом не слыхивал.
5
«…Скорее, скорее, Летучий! Тебя эта стерва тоже седлала, и как это я позволил? У-у, ублюдок говенный».
Райгр изо всех сил молотит пятками своего коня. Летучий всхрапывает и косит глаз в недоумении: «Что с тобой, хозяин?» Но ускоряет бег.
Данбор, военный вождь детей Мамонта, чем-то неуловимо похожий на свою младшую дочь (несмотря даже на густую бороду!), с удивлением смотрел на приближающегося всадника.
(«Великие Духи, что еще стряслось у этих… шестиногих, что он так торопится? И кто это такой? Неужели…»)
Всадник приблизился настолько, что сомневаться уже не приходилось. Зять.
Данбор вздохнул. До чего все же не повезло Айрите с мужем. На первый взгляд – хоть куда мужчина. Охотник. Крепыш. А поближе узнаешь, – тьфу, да и только… И в кого он такой уродился? Не в отца, ясное дело; тот хоть и враг, да настоящий… Но все же что случилось?
Райгр осадил взмыленного скакуна, подскакав почти вплотную к сыновьям Мамонта, и самодовольно усмехнулся, увидав, как охотники непроизвольно дернулись. Эти… пришлые невесть откуда до сих пор не научились взнуздывать коней. Убивать – это да, на это они мастаки. А вот чтобы так, как они, исконные жители этих мест…
Райгр изо всех сил молотит пятками своего коня. Летучий всхрапывает и косит глаз в недоумении: «Что с тобой, хозяин?» Но ускоряет бег.
Данбор, военный вождь детей Мамонта, чем-то неуловимо похожий на свою младшую дочь (несмотря даже на густую бороду!), с удивлением смотрел на приближающегося всадника.
(«Великие Духи, что еще стряслось у этих… шестиногих, что он так торопится? И кто это такой? Неужели…»)
Всадник приблизился настолько, что сомневаться уже не приходилось. Зять.
Данбор вздохнул. До чего все же не повезло Айрите с мужем. На первый взгляд – хоть куда мужчина. Охотник. Крепыш. А поближе узнаешь, – тьфу, да и только… И в кого он такой уродился? Не в отца, ясное дело; тот хоть и враг, да настоящий… Но все же что случилось?
Райгр осадил взмыленного скакуна, подскакав почти вплотную к сыновьям Мамонта, и самодовольно усмехнулся, увидав, как охотники непроизвольно дернулись. Эти… пришлые невесть откуда до сих пор не научились взнуздывать коней. Убивать – это да, на это они мастаки. А вот чтобы так, как они, исконные жители этих мест…