Страница:
Oй-eй-eй-eй!
Эй-eй-eй-eй!
Э-гей-гей-гей!
О-го-го-го!..
Табун стремительно летел вниз по склону. Вожак знал, где нужно свернуть направо, чтобы обогнуть ельник и вырваться наверх, туда, где сейчас слишком много их сородичей, но где простор и свобода!
Но свернуть не удалось. Началось самое ужасное: и справа, и слева местность взорвалась криками, смрадом двуногих и их ненавистного союзника! Жгучий цветок дышал своими черными, нестерпимо вонючими испарениями. И справа и слева полетели острые палки. С предсмертным визгом рухнула под копыта своих сородичей молодая кобылица.
Оставалось одно: вперед!
Загонщики сделали свое дело: табун мчался туда, куда нужно. Теперь факелы отброшены; двуногие жеребцы настигли своих двуногих кобылиц…
Сейчас нет никакого закона, кроме одного: настиг – твоя! Она тебе желанна и ты ей желанен! В этом нет преступления; это – часть самого закона! Никаких запретов не было и не могло быть: в этом последнем обряде люди перестали быть людьми, они стали жеребцами и кобылицами, возрождающими гибнущий табун к новой жизни. Двуногий жеребец настигал свою кобылицу, и та падала на колени на стоптанную траву, еще горячую от лошадиных копыт. Молодые тела исступленно бились, насыщались и не могли насытиться друг другом…
Вот что странно: никогда, ни единого раза, ни мужчины, ни женщины так и не могли вспомнить, кого и с кем сводили эти Большие охоты!
Дрого с нетерпением ждал, когда на него, стоящего в цепи, вылетит табун.
Главное – свалить вожака!
Металка и дротик – надежный, опробованный! – наготове.
(«Не стискивай металку; кисть, кисть расслабь. И помни: копье – часть тебя самого…»)
Вот они!.. Бросок!
Оперенный дротик не прошел мимо цели. Но долгогривый пегий вожак только всхрапнул и ускорил бег…
Бывший товарищ по играм победно взглянул на Дрого: короткий дротик не упал в траву, не отскочил – вонзился в бок кобылицы!
И тут крики со стороны Серых Сов взлетели на новую волну. В них слышался неподдельный ужас:
– Прорвались! ПРОРВАЛИСЬ!..
Вожак понял: он упустил возможность – прорываться следовало сразу! Сквозь двуногих, сквозь жгучий цветок и его черное дыхание – не важно!
Сейчас оставалась последняя возможность…
Он вздрогнул от удара и боли под левой лопаткой.
Не важно! Вперед!
Дротики летели и справа и слева. То одна, то другая лошадь с протяжным визгом падала под копыта табуна. Но вожак, казалось, был неуязвим. Только один, белоперый дротик возвышался над его левой лопаткой.
Вот оно – самое страшное! Опытный жеребец свернул направо и, презирая огонь и дым, крики и дротики, устремился прямо на северный заслон! Если табун прорвется…
Айон, сын Гарта, перепрыгнул через горящую канаву, не обращая внимания на пахнувший в лицо жар, на опаленные волосы… Если не получится, то – все равно! Пусть – смерть под копытами! На миг их глаза встретились: его, человека, сына вождя, – и жеребца, вожака, пытающегося спасти своих сородичей от неминуемой смерти…
Не дротик – тяжелое деревянное копье с острием, закаленным в огне костра, с неожиданной силой метнула человеческая рука.
Вожак вел свой табун на прорыв – в долину, откуда потом они найдут путь наверх, подальше от двуногих… Человечьи крики смешивались с предсмертным визгом лошадей.
Не важно! Вперед!
Вот один из них, ненавистных! Сейчас его кости захрустят под копытами…
Страшный удар в грудь бросил его наземь, под копыта тех, кого он вел за собой. Какой-то миг умирающему, затоптанному вожаку еще казалось, что он продолжает бежать…
Неуязвимый рухнул в последний момент, когда люди уже были уверены: все кончено! И дети Серой Совы, и дети Мамонта разразились неистовыми победными криками, и табун, лишенный предводителя, повернул туда, куда ему и было положено – к краю обрыва.
Над обрывом клубилась белая пыль, а снизу доносился визг гибнущих животных, заглушивший человеческие голоса. Охотники торопливо спускались по тропе, чтобы завершить свое дело. Лошади, упавшие первыми, – самые счастливые, погибли сразу. Последние безнадежно пытались подняться на сломанные ноги и кричали, кричали в предсмертной муке. Чудом уцелевший жеребенок жалобно звал на помощь свою мертвую мать. Арго метнул копье.
Айон, не отрываясь, пил кровь вожака – Неуязвимого. Напившись, не вставая с колен, он воздел к небу руки и запел. Такого коня следовало поблагодарить особо!
Айон долго пел о сильном, бесстрашном жеребце, сделавшем все, чтобы спасти своих сородичей. Он благодарил свою жертву за отданную жизнь и просил прощения за свой удар. Он просил Великую Серую Сову о помощи: пусть этот славный, могучий жеребец вернется в Средний Мир как можно скорее! Пусть он приведет с собой как можно больше кобылиц и жеребцов, таких же сильных и бесстрашных!
Героя окружили охотники обоих Родов. Окончив пение, Айон выдернул из тела вожака обломок дротика, оснащенного треугольным наконечником:
– Сыновья Мамонта! Чей это дротик?
– Мой! – пробормотал Дрого, все еще переживая свою оплошность – неверный удар.
– Твой?! – Айон посмотрел на Дрого, затем перевел взгляд на его отца: – Великий вождь детей Мамонта. У тебя – достойный сын! – И с почтением передал обломок дротика молодому охотнику: – Возьми! Такой наконечник еще пригодится! И не откажи мне в чести разделить на трапезе сердце и печень этого молодца! – Айон осторожно, почти нежно провел ладонью по остывающему телу жеребца-вожака.
После Большой охоты пировали в стойбище Серых Сов. Дрого был счастлив. Он сидел рядом с Айоном, и только им двоим были поданы сердце и печень того, кто чуть было не спас своих сородичей, чуть не смел все эти очаги и жилища. В песнях прославляли бесстрашного Айона, спасшего и людей, и свое стойбище. Но хвалили и его, Дрого, нанесшего вожаку лошадей первый, точный удар!
Несколько дней в обеих общинах кипела работа: разделывали туши лошадей, вялили мясо, сушили на распорках и выделывали шкуры, отбирали и делили кости, пригодные для поделок. И сухожилия шли в дело, и конский волос – хвосты и гривы: без ниток не сшить одежду.
Большая охота радует не только людей. В эти дни многие звери подбираются к человеческому жилью для того, чтобы полакомиться остатками людской добычи. Люди не трогают своих гостей, незваных, но желанных. И гости (даже волки) людям не вредят: зачем? Мяса – вдосталь, хватит на всех.
Дрого проснулся от звуков, раздававшихся прямо подле входа. Какой-то зверь громко и нудно хрустел костью. «Ну уж нет! – подумал Дрого. – Жрать – жри, а спать – не мешай!» Прихватив первый попавшийся под руку дротик, он откинул полог.
Старая, облезлая лиса – в свете Одноглазой ясно были видны проплешины на ее шкуре – с трудом обрабатывала кусок лошадиного хребта. И мяса-то почти не было на этом костяке, – видно, лучшей добычи уже и не урвать! И глодать-то тяжело – не осталось и половины зубов! Увидев прямо над собой страшного двуногого, лиса оторопело тявкнула, припала к земле, но даже не попыталась бежать от лакомого куска. «Ну что же, убей! – говорили ее глаза, из которых вдруг потекли совсем человечьи слезы. – Убей, все равно – какая это жизнь!..»
– Да на что ты мне сдалась, драная шкура? – смущенно пробормотал Дрого. Вернувшись в жилище, он убрал дротик на место, посидел, не ложась, а затем, покачав головой и смущенно хмыкнув, достал из земляной кладовки мягкий, хороший кусок мяса и осторожно, чтобы не спугнуть зверя, пристроил его снаружи, у самого входа.
Дрого заснул под довольное, благодарное сопение и причмокивание.
Глава 11
Эй-eй-eй-eй!
Э-гей-гей-гей!
О-го-го-го!..
Табун стремительно летел вниз по склону. Вожак знал, где нужно свернуть направо, чтобы обогнуть ельник и вырваться наверх, туда, где сейчас слишком много их сородичей, но где простор и свобода!
Но свернуть не удалось. Началось самое ужасное: и справа, и слева местность взорвалась криками, смрадом двуногих и их ненавистного союзника! Жгучий цветок дышал своими черными, нестерпимо вонючими испарениями. И справа и слева полетели острые палки. С предсмертным визгом рухнула под копыта своих сородичей молодая кобылица.
Оставалось одно: вперед!
Загонщики сделали свое дело: табун мчался туда, куда нужно. Теперь факелы отброшены; двуногие жеребцы настигли своих двуногих кобылиц…
Сейчас нет никакого закона, кроме одного: настиг – твоя! Она тебе желанна и ты ей желанен! В этом нет преступления; это – часть самого закона! Никаких запретов не было и не могло быть: в этом последнем обряде люди перестали быть людьми, они стали жеребцами и кобылицами, возрождающими гибнущий табун к новой жизни. Двуногий жеребец настигал свою кобылицу, и та падала на колени на стоптанную траву, еще горячую от лошадиных копыт. Молодые тела исступленно бились, насыщались и не могли насытиться друг другом…
Вот что странно: никогда, ни единого раза, ни мужчины, ни женщины так и не могли вспомнить, кого и с кем сводили эти Большие охоты!
Дрого с нетерпением ждал, когда на него, стоящего в цепи, вылетит табун.
Главное – свалить вожака!
Металка и дротик – надежный, опробованный! – наготове.
(«Не стискивай металку; кисть, кисть расслабь. И помни: копье – часть тебя самого…»)
Вот они!.. Бросок!
Оперенный дротик не прошел мимо цели. Но долгогривый пегий вожак только всхрапнул и ускорил бег…
Бывший товарищ по играм победно взглянул на Дрого: короткий дротик не упал в траву, не отскочил – вонзился в бок кобылицы!
И тут крики со стороны Серых Сов взлетели на новую волну. В них слышался неподдельный ужас:
– Прорвались! ПРОРВАЛИСЬ!..
Вожак понял: он упустил возможность – прорываться следовало сразу! Сквозь двуногих, сквозь жгучий цветок и его черное дыхание – не важно!
Сейчас оставалась последняя возможность…
Он вздрогнул от удара и боли под левой лопаткой.
Не важно! Вперед!
Дротики летели и справа и слева. То одна, то другая лошадь с протяжным визгом падала под копыта табуна. Но вожак, казалось, был неуязвим. Только один, белоперый дротик возвышался над его левой лопаткой.
Вот оно – самое страшное! Опытный жеребец свернул направо и, презирая огонь и дым, крики и дротики, устремился прямо на северный заслон! Если табун прорвется…
Айон, сын Гарта, перепрыгнул через горящую канаву, не обращая внимания на пахнувший в лицо жар, на опаленные волосы… Если не получится, то – все равно! Пусть – смерть под копытами! На миг их глаза встретились: его, человека, сына вождя, – и жеребца, вожака, пытающегося спасти своих сородичей от неминуемой смерти…
Не дротик – тяжелое деревянное копье с острием, закаленным в огне костра, с неожиданной силой метнула человеческая рука.
Вожак вел свой табун на прорыв – в долину, откуда потом они найдут путь наверх, подальше от двуногих… Человечьи крики смешивались с предсмертным визгом лошадей.
Не важно! Вперед!
Вот один из них, ненавистных! Сейчас его кости захрустят под копытами…
Страшный удар в грудь бросил его наземь, под копыта тех, кого он вел за собой. Какой-то миг умирающему, затоптанному вожаку еще казалось, что он продолжает бежать…
Неуязвимый рухнул в последний момент, когда люди уже были уверены: все кончено! И дети Серой Совы, и дети Мамонта разразились неистовыми победными криками, и табун, лишенный предводителя, повернул туда, куда ему и было положено – к краю обрыва.
Над обрывом клубилась белая пыль, а снизу доносился визг гибнущих животных, заглушивший человеческие голоса. Охотники торопливо спускались по тропе, чтобы завершить свое дело. Лошади, упавшие первыми, – самые счастливые, погибли сразу. Последние безнадежно пытались подняться на сломанные ноги и кричали, кричали в предсмертной муке. Чудом уцелевший жеребенок жалобно звал на помощь свою мертвую мать. Арго метнул копье.
Айон, не отрываясь, пил кровь вожака – Неуязвимого. Напившись, не вставая с колен, он воздел к небу руки и запел. Такого коня следовало поблагодарить особо!
Айон долго пел о сильном, бесстрашном жеребце, сделавшем все, чтобы спасти своих сородичей. Он благодарил свою жертву за отданную жизнь и просил прощения за свой удар. Он просил Великую Серую Сову о помощи: пусть этот славный, могучий жеребец вернется в Средний Мир как можно скорее! Пусть он приведет с собой как можно больше кобылиц и жеребцов, таких же сильных и бесстрашных!
Героя окружили охотники обоих Родов. Окончив пение, Айон выдернул из тела вожака обломок дротика, оснащенного треугольным наконечником:
– Сыновья Мамонта! Чей это дротик?
– Мой! – пробормотал Дрого, все еще переживая свою оплошность – неверный удар.
– Твой?! – Айон посмотрел на Дрого, затем перевел взгляд на его отца: – Великий вождь детей Мамонта. У тебя – достойный сын! – И с почтением передал обломок дротика молодому охотнику: – Возьми! Такой наконечник еще пригодится! И не откажи мне в чести разделить на трапезе сердце и печень этого молодца! – Айон осторожно, почти нежно провел ладонью по остывающему телу жеребца-вожака.
После Большой охоты пировали в стойбище Серых Сов. Дрого был счастлив. Он сидел рядом с Айоном, и только им двоим были поданы сердце и печень того, кто чуть было не спас своих сородичей, чуть не смел все эти очаги и жилища. В песнях прославляли бесстрашного Айона, спасшего и людей, и свое стойбище. Но хвалили и его, Дрого, нанесшего вожаку лошадей первый, точный удар!
Несколько дней в обеих общинах кипела работа: разделывали туши лошадей, вялили мясо, сушили на распорках и выделывали шкуры, отбирали и делили кости, пригодные для поделок. И сухожилия шли в дело, и конский волос – хвосты и гривы: без ниток не сшить одежду.
Большая охота радует не только людей. В эти дни многие звери подбираются к человеческому жилью для того, чтобы полакомиться остатками людской добычи. Люди не трогают своих гостей, незваных, но желанных. И гости (даже волки) людям не вредят: зачем? Мяса – вдосталь, хватит на всех.
Дрого проснулся от звуков, раздававшихся прямо подле входа. Какой-то зверь громко и нудно хрустел костью. «Ну уж нет! – подумал Дрого. – Жрать – жри, а спать – не мешай!» Прихватив первый попавшийся под руку дротик, он откинул полог.
Старая, облезлая лиса – в свете Одноглазой ясно были видны проплешины на ее шкуре – с трудом обрабатывала кусок лошадиного хребта. И мяса-то почти не было на этом костяке, – видно, лучшей добычи уже и не урвать! И глодать-то тяжело – не осталось и половины зубов! Увидев прямо над собой страшного двуногого, лиса оторопело тявкнула, припала к земле, но даже не попыталась бежать от лакомого куска. «Ну что же, убей! – говорили ее глаза, из которых вдруг потекли совсем человечьи слезы. – Убей, все равно – какая это жизнь!..»
– Да на что ты мне сдалась, драная шкура? – смущенно пробормотал Дрого. Вернувшись в жилище, он убрал дротик на место, посидел, не ложась, а затем, покачав головой и смущенно хмыкнув, достал из земляной кладовки мягкий, хороший кусок мяса и осторожно, чтобы не спугнуть зверя, пристроил его снаружи, у самого входа.
Дрого заснул под довольное, благодарное сопение и причмокивание.
Глава 11
ПЕРВЫЙ УДАР
Лето в самом разгаре. Хорошее лето, жаркое, но в меру, не до удушья. Теплые дожди освежали землю в положенные сроки, и земля обильно давала пищу всему живому. Еды вдосталь; люди говорили: «Давно уже не знали такого обильного лета! Спасибо Предкам, зима будет сытной!»
Все хорошо, но Колдун тревожился – чем дальше, тем больше. Приближался третий срок – самый опасный. Небесная Старуха скоро заснет, и тогда… «Если Старуха спит – это лучшее для мертвого и худшее для живых! Если смотрит в полный глаз, то наоборот». Старуха будет спать. И как узнать точный день, и чем отвести беду? Духи молчат.
Колдун снова и снова уходил в Мир духов, но все как бы затягивалось какой-то искрящейся пылью. Сквозь нее пробивались только неясные образы, почти безмолвные… Что с ним происходит? Неужели он теряет силу?! Это было бы самое страшное; если такое случится, Колдун станет всего-навсего старым немощным болтуном, бесполезным своему Роду. Таким же, как Узун. Тогда… Тогда самое лучшее – самому уйти к духам, не дожидаясь, пока тебя пошлют туда твои сородичи… Что ж, он стар, он пожил свое. Но что будет с общиной, с Родом? Главного он так и не сделал: преемника не оставил! Все откладывал да откладывал…
Колдун медленно перетирал руками травную смесь. Одну из самых сильных, что известны ему. Нужно попробовать еще раз – с красным грибом. Быть может, получится.
Клубы пахучего дыма закрыли полог входа… закрыли весь Средний Мир. Язык и нёбо пекло, по телу разливалась приятная теплота. Потом тело исчезло.
В этот раз завеса была не такой плотной, ее как будто раздвигали чьи-то могучие руки, раздувало чье-то мощное дыхание… Порученные Колдуну собрались, как должно, как собирались прежде, но их пронизывала тревога и страх.
«Плохо! Опасность! Опасность для всех! ОН вырвался!..» – таков был смысл ответов на настойчивые вопросы Колдуна. И еще советы: «В Нижний Мир! В своем Мире – на юг!»
«В Нижний Мир» – это значит «над ледяной тропой » к Первопредкам, если они пустят! Путь очень опасный, даже самые сильные не всегда возвращаются назад… «Нижний Мир», «ледяная тропа», «Первопредки» – все это человеческие слова, принадлежащие их Миру. Попытка передать другим непередаваемое… В действительности здесь – все иное. Полет стремителен? И да и нет… Полет ли это вообще, – это скольжение по кольцам Великого Червя, туда, к Началу Начал … Если только это действительно «Начало Начал»! И сами Первопредки… В своем, Среднем Мире колдуны пытаются выразить человеческим языком невыразимое!..
Его допустили. И выпустили назад. И защитили от черного дыхания ледяной тропы. Но то, что Колдун сумел вынести в Средний Мир из своего чудовищного полета, было совсем неутешительно. Связь прервана, и Миры будут закрыты! Их Роду предстояло что-то непонятное. Выход есть, и спасение возможно, но в чем они?.. Или Колдун не смог понять, или не донес понятое до Среднего Мира! Но и само спасение не отвратит грядущих бед!
Колдун долго отдыхал на своей постели, вытянувшись во весь рост, прикрыв глаза. Это был не сон – возвращение. Запах колдовского дыма уже развеялся, исчез и привкус красных грибов. Тело каждой своей частичкой впивало блаженную истому, наслаждалось ощущением Среднего Мира, такого знакомого, такого привычного и родного. Полог откинут, и вместе с закатным светом в жилище проникает легкий ветерок, примешивающий к любимому сосновому аромату запах дыма от очагов стойбища и мирные звуки будничной жизни. Люди довольны, они ничего не подозревают…
В этом, Среднем Мире Колдун должен еще посмотреть своим Внутренним оком на юг… Как далеко? Не известно! Это легче, чем его полет в Нижний Мир, но все равно – не сейчас. Сейчас он не способен и на это, несмотря на то что голова – ясна, как будто промыта ключевой водой. Мысли отчетливы, и память тоже. Если бы он рискнул, он бы мог сейчас не просто вспомнить – пережить заново любой кусок своей жизни… Но это – ни к чему!
Колдун думал не о давнем – о близком. Дрого приходил к нему. И дары принес – как должно. Только… Узнал ли он за свои дары то, что хотел? Вряд ли. Колдун старался, как мог, но… Может ли другой понять то, что неясно до конца тебе самому? Да еще вчерашний мальчик, только-только прошедший простое, охотничье Посвящение!
«Пусть могучий Колдун защитит Дрого от зла! Пусть даст молодому охотнику самый надежный оберег! Пусть укажет Истинного Врага! Дрого сделает все, чтобы отомстить!».. Бедный мальчик! Ты не понимаешь; Истинный Враг – часть тебя самого! Да, ты хочешь отомстить и за своего наставника – за того наставника, которого ты знал. Но лишенный имени – уже не он, не Мал, учивший тебя пользоваться металкой! Как объяснить другому то, что и от самого тебя во многом скрыто?!
«Пусть Дрого знает: Истинный Враг – не человек. Нам не дано Его изгнать из нашего Мира. Он могуч, но не всесилен; не поддайся, не призывай – и Он тебя не победит!.. От Его порчи защищают не обереги – ты сам, и только ты сам, без колдовства! А поддаться может и самый сильный, и самый слабый из нас, людей!»
– Так что же мне делать?
– Блюди Закон!
Колдун и сам не был доволен своими ответами и советами. Дрого ушел неуспокоенным, растревоженным. Но что иное мог сказать ему Колдун?
Послышались легкие шаги, и тень перекрыла трепещущий свет уходящего солнца. (Ох! Как не вовремя!..)
– Колдун! Старый! У твоего входа Донго, сын Эрема!
– Пусть охотник Донго войдет и скажет, что привело его к Колдуну.
(Кажется, ему придется говорить по очереди со всеми молодыми охотниками! Впрочем, так обычно и бывает: у молодых мужчин много вопросов…)
Донго сел, скрестив ноги, на гостевое место, заслонив собой вход. В зареве заката казалось, его хрупкая фигура сама излучает сияние! Дар хранился в берестяном туесе, сработанном не слишком умело, но тщательно. Подвески из белого камня! И резьба на них не простая. Со смыслом.
Донго сразу перешел к делу:
– Могучий Колдун! Донго, молодой охотник, хочет пойти за тобой по твоей тропе. Донго готов на все. …Примет ли великий Колдун его дар?
(Да! Вопрос честный, но трудный!..)
– Донго, охотник! Моя тропа нелегка. Верен ли твой выбор?
– Да!
(Твердо! И это вчерашний Сэмми-лягушонок? Тот, кого изводили насмешками даже ползунчики?!)
– Меня поставили на колдовскую тропу рано. Почти ползунчиком. Начинать позже – тяжелее. И я не знаю, действительно ли твой выбор верен.
– У могучего ученика великого Хорру нет своих учеников. Быть может, он решится проверить того, кто пришел к нему сам? Мой дар… Пусть могучий Колдун его рассмотрит: он сделан без наставлений. У молодого охотника не было наставников – в этом.
Колдун уже понял. Насечки. Сон и пробуждение Небесной Старухи. И – что-то умело связанное с этим. Для неподготовленного – очень умело! Но Колдун до сих пор не замечал в Сэмми скрытой силы. И брать ученика сейчас, когда все так смутно, так непонятно… Но и отвергнуть такой дар невозможно!
– Донго, сын Эрема! Колдун принимает твой дар – условно! Сейчас – я не могу стать настоящим наставником; и не спрашивай почему. – Колдун усмехнулся. – Вы, охотники, сами говорите: «Колдовские дела – не наши дела!» Вот и не спрашивай – пока! Но если ты твердо решил встать на нашу тропу, ты должен знать…
(Они сидят так, что Донго может рассмотреть лицо Колдуна до деталей. А Колдун лица собеседника не видит: оранжевый свет бьет ему в спину. И ведь это не нарочно: Донго всего лишь занял положенное место… Быть может, ЗНАК?)
– Ты должен знать: послушание наставнику – беспрекословно! Я смогу стать твоим наставником не раньше, чем убежусь: годишься ли ты в ученики? Приходи чаще; Колдун будет тебя спрашивать. О разном. Ты должен отвечать. Порой, нечасто, можешь спрашивать и ты. Но я отвечу не на все вопросы… А сейчас…
(Пусть мой старший собрат будет осторожен и смотрит в три глаза на все: и на людей, и на Мир. Боюсь, это еще не конец. Особенно для детей Мамонта.)
– А сейчас скажи: о чем в эти дни говорят между собой сыновья Мамонта? Не замечал ли ты в их разговорах чего-то странного?
Донго задумался. Он был и удивлен, и смущен.
– Странного? Не знаю; ведь я – молодой охотник… И не говорун. Разве что одно… Я не думал, что взрослые охотники так много говорят об этом.
– Об этом?
– Ну… О черном колдовстве, о нежити… И еще говорят: появился громадный черный летун. Крылан. Его многие видели. Говорят, он понимает и по-нашему!
– Крылан? Понимает по-нашему? А что ты сам об этом думаешь?
– Не знаю. Крылана и я видел, а вот понимает он по-нашему или нет, не знаю. Только… Летуны – они ведь не опасные, а тут… Мне стало страшно!
Да, ему стало очень страшно, когда эта тварь сделала беззвучный круг над жилищем вождя и на миг зависла над жилищем Йома, перед тем как скрыться в сторону покинутого стойбища детей Серой Совы. В первый момент ему даже показалось, это их тотемная птица, только очень большая; но тут же он понял: нет! Летун, только гигантский; он и не знал, что такие бывают! И хотя была ночь и цветов не различить, Донго был уверен: черный! Понял и другое: тот самый, о ком говорят. Кому и прозвище дали «Крылан». Донго любил всякую живность. С детства любил, и общую неприязнь к летунам совсем не разделял; они ему, скорее, нравились. Интересовали: надо же, зверюшки – а летают! Во время своих одиноких вылазок Сэмми-лягушонок понял давно: эти зверюшки не только безобидны, не только пугливы, – они ценят ласку! Много раз маленькие летуны чувствовали себя на его ладони или плече в уюте и безопасности. Но сейчас!.. Донго представил, как этот черный Крылан спускается к нему на плечо, и… и его затрясло от ужаса и омерзения! А тот, словно подслушав его мысли, делая прощальный круг, посмотрел молодому охотнику прямо в лицо. Никогда, ни у одного летуна Донго не видел таких глаз – красных, светящихся не от костра, не от Одноглазой, изнутри, излучающих нечеловеческий ум и нечеловеческую злобу.
Оставшись в одиночестве, Колдун долго размышлял об услышанном. Крылан! Что это такое? Колдун был бы рад посчитать эти россказни плодом слишком буйного воображения некоторых охотников, таких, как Айм. Но Дон-го – не таков! Если он говорит, что видел, – значит, видел! И если он, к кому льнет даже полевка, испугался увиденного, – значит, это не просто большой летун.
Самое лучшее, если это – только оборотень. Тогда нужно лишь узнать: кто и что ему нужно? Колдун не сомневался в том, что справиться с оборотнем сумеет. Но, хотя такое предположение, казалось бы, подтверждается тем, что Крылан явно его избегает (боится!), Колдун в глубине души почему-то не верил в такую возможность. Слишком уж все совпадало: нарушение Закона крови, казнь и появление этого Крылана! И еще: теперь Колдун был уверен – в предостережениях духов что-то говорилось и о черном летуне! Ясно одно: это – не живой мертвец; они не меняют обличья, они – пустая оболочка, подчиненная чужой воле… И если Крылан не оборотень, то… Остается самое страшное – нежить! Об этом много болтают, но и сам Колдун с нежитью не сталкивался ни разу. Только слышал, немногое от Хорру и многое, но бесполезное – из болтовни общинников…
Так или иначе, его нужно увидеть! Увидеть и постараться понять, что это такое. А до того оставалось одно – ждать! Ждать уже совсем недолго: Одноглазая засыпает, ее почти закрытый глаз появляется только утром, уже при свете. Никто не подскажет точный день Третьего Срока? Что ж, он сам будет смотреть в три глаза. И Донго ему поможет.
Наступили темные ночи, на одну из которых должен прийтись Третий Посмертный Срок. После заката Колдун все чаще спускался в стойбище, к общим очагам, и подолгу там оставался. Говорил с охотниками, а больше слушал. И, вернувшись к себе, еще дольше сидел у входа в полной тьме теплой ночи. Смотрел вниз, на багровые отблески засыпающих костров, вверх, на далекие звезды, на полет ночной птицы… Но в стойбище детей Мамонта Крылан больше не появлялся.
А у охотников дела шли как нельзя лучше. Запасы сушеного и подкопченного мяса велики, хватит надолго, не говоря уже о шкурах, костях и прочем. Со второй Большой охотой можно подождать – до тех времен, когда стада начнут готовиться к кочевью на юг. Пока же пусть спокойно пасутся, пусть жир нагуливают, люди их будут тревожить редко, понемногу, ради свежего мяса. Тем более на левом берегу появились северные олени, больше, чем обычно! Это удача – такое вкусное мясо, такие тонкие, мягкие шкуры и такие замечательные рога!
Дрого все же посетил Колдуна, но разговор дал очень мало. Почти ничего. Дрого понял только то, что тот, черный колдун, наведший такую ужасную порчу, недосягаем. Но, видимо, и не так уж страшен, если порчу свою может навести только с согласия самой жертвы. Но почему же Мал сделал такую глупость? Или это он, Дрого, чего-то не понял?
Колдун и это пытался объяснить. Рассказывал о двух могучих духах. Прислужники одного из них и отцу его, и другим вождям помогают – на свадьбах. Они соединяют людей, от них – и домашний очаг, и дети. А вот второй…
Колдун говорил: «Тот, кого коснулось черное крыло Аймос, на кого упал его взгляд, чье сердце задело его копье, может стать самым счастливым человеком. Редко и не навсегда. Чаще – самым несчастным. Для него весь мир сужается до той, на кого указал Аймос, так, что он может забыть обо всем остальном, даже о Законе. И становится доступным Злу, хотя сам Аймос не зол и не добр. Своенравен и мрачен».
Дрого это не касалось. Ни из-за своей Нату, ни из-за чужой Туйи, ни ради кого бы то ни было он не собирался ничего нарушать, никого убивать, – что за нелепость! В общем, получалось так: «Соблюдай Закон – и все будет хорошо!» Дрого это вполне устраивало, тем более такой же, в сущности, совет он получил и от старого Гора. Только тот говорил понятнее.
Гор, конечно, заметил, куда ходил Дрого. Отметил и то, что от Колдуна тот вернулся не скоро, и на следующее утро сам подошел к молодому охотнику.
– Ты вот что, сын Арго, – заговорил Гор, по обыкновению насупившись. – Послушай старого: держись от Колдуна подальше, без нужды не якшайся! Не болен? Жену не увели? Духи по ночам не насмешничают, не допекают? Ну и нечего там делать! Мы – охотники; колдовские дела нас не касаются. И о том, что случилось, думай поменьше. Было и было. Прошло. Спасибо твоему брату Йому: разобрались в срок, как надо, честь по чести… Будешь много думать – чего доброго, и сам на кривую тропку собьешься. А ты – по своей, по охотничьей, – и все будет как надо. И без советов. Глянь, я старый, сколько пожил, а к колдунам уж и не помню когда обращался! И ничего; хорошо живу! А у тебя, сын Арго, вижу, и чутье есть, и смекалка, и терпение… И удар верен, – как ты тогда, на Большой охоте!.. Молодец! Давай-ка сплаваем с тобой на ту сторону, за олешком! Мне, старому, одному несподручно, сыновья ушли, а ты, слышал, еще и пловец.
Гор действительно держался на воде неважно. Вцепившись в бревно, едва помогал ногами, то и дело отплевываясь, испуганно озираясь по сторонам. Правил в основном сам Дрого. Он-то нисколько не боялся воды: и здесь сказались уроки наставника …
На левом берегу, обтерев тело рубахой и торопливо одеваясь (его трясло мелкой дрожью, хотя вода была очень теплая), Гор с удивлением посматривал на Дрого:
– А ты и впрямь пловец! Это хорошо; это пригодится. Только на водяных особо не надейся. Коварны. – И, уже собравшись, озабоченно сказал: – Давай-ка сперва еще одну корягу разыщем, да к этой ремнями пристроим, а то как олешка переправлять будем? Я-то, сам видишь, – воде не обучен.
Дрого ушел с головой в новую жизнь взрослого мужчины-охотника. Не только другим, даже ему казалось: что было – прошло. Пережито. Поменьше об этом думать и идти своей, охотничьей тропой, не отступая от ее законов.
Теперь он часто встречался с Нату. После Большой охоты та сделалась совсем ласковой. Гордилась. Но втайне завидовала своей подруге, Туйе. У той – все уже ясно, даже начальный дар получен; говорят, осенью хозяйкой очага станет. У своего Каймо. А вот она, Нату, если и станет, то еще не скоро. Ее Дрого терпелив и горд. Мужчина! Хорошо, конечно, да вот только как оно все обернется? Не получилось бы так, как с Навой… Первая красавица была, а теперь…
Да, оказывается, Каймо нисколько не шутил там, в Потаенном доме, после Посвящения. Всерьез взялся за сватовство, не обращая внимания ни на укоры отца, ни на вздохи матери, ни на шуточки Вуула. Отнес к Серым Совам свой Начальный дар. Айон, отец Туйи, дар принял – ради дочери! – но в душе был недоволен. (Торопыга! Хотя бы до весны дотерпел, если уж дольше не может! И что за охотник, что за муж из него получится, кто знает? На Большой-то охоте ничем себя не показал, а тут – как раз первый из первых!)
Дрого над приятелем не насмешничал, но удивлялся. Может, и Каймо «коснулся своим черным крылом» этот самый Аймос? Ну и пусть! Хорошо, что его самого, Дрого, никакие крылья не задевали – ни черные, ни белые! Вот он и не будет спешить: присмотрится, поучится, себя покажет… Может, и в самом деле Нату станет хозяйкой его очага – только не сейчас. И не весной. Он – не торопыга!
Нава оправилась от болезни, но сильно похудела, и с лица спала – одни глаза. Какая уж там «красавица»! На людях появлялась редко, закрывала нижнюю половину лица. Но ничто не спасало от насмешек: незамужние, особенно засидевшиеся, злы и на язык остры.
– Эй, Нава, а жених твой где? Снова пошел лашии ловить? А когда вернется?
– Ох и повезло же нашей красавице! Вот погодите, вернется еепервый охотник…
Особенно старалась рябая долговязая Ата: женихи обходили ее стороной, и она уже давно втайне жалела, что отвергла несколько лет назад Йорга-неудачника. Сейчас она не упускала случая позлословить даже в отсутствие Навы.
Все хорошо, но Колдун тревожился – чем дальше, тем больше. Приближался третий срок – самый опасный. Небесная Старуха скоро заснет, и тогда… «Если Старуха спит – это лучшее для мертвого и худшее для живых! Если смотрит в полный глаз, то наоборот». Старуха будет спать. И как узнать точный день, и чем отвести беду? Духи молчат.
Колдун снова и снова уходил в Мир духов, но все как бы затягивалось какой-то искрящейся пылью. Сквозь нее пробивались только неясные образы, почти безмолвные… Что с ним происходит? Неужели он теряет силу?! Это было бы самое страшное; если такое случится, Колдун станет всего-навсего старым немощным болтуном, бесполезным своему Роду. Таким же, как Узун. Тогда… Тогда самое лучшее – самому уйти к духам, не дожидаясь, пока тебя пошлют туда твои сородичи… Что ж, он стар, он пожил свое. Но что будет с общиной, с Родом? Главного он так и не сделал: преемника не оставил! Все откладывал да откладывал…
Колдун медленно перетирал руками травную смесь. Одну из самых сильных, что известны ему. Нужно попробовать еще раз – с красным грибом. Быть может, получится.
Клубы пахучего дыма закрыли полог входа… закрыли весь Средний Мир. Язык и нёбо пекло, по телу разливалась приятная теплота. Потом тело исчезло.
В этот раз завеса была не такой плотной, ее как будто раздвигали чьи-то могучие руки, раздувало чье-то мощное дыхание… Порученные Колдуну собрались, как должно, как собирались прежде, но их пронизывала тревога и страх.
«Плохо! Опасность! Опасность для всех! ОН вырвался!..» – таков был смысл ответов на настойчивые вопросы Колдуна. И еще советы: «В Нижний Мир! В своем Мире – на юг!»
«В Нижний Мир» – это значит «над ледяной тропой » к Первопредкам, если они пустят! Путь очень опасный, даже самые сильные не всегда возвращаются назад… «Нижний Мир», «ледяная тропа», «Первопредки» – все это человеческие слова, принадлежащие их Миру. Попытка передать другим непередаваемое… В действительности здесь – все иное. Полет стремителен? И да и нет… Полет ли это вообще, – это скольжение по кольцам Великого Червя, туда, к Началу Начал … Если только это действительно «Начало Начал»! И сами Первопредки… В своем, Среднем Мире колдуны пытаются выразить человеческим языком невыразимое!..
Его допустили. И выпустили назад. И защитили от черного дыхания ледяной тропы. Но то, что Колдун сумел вынести в Средний Мир из своего чудовищного полета, было совсем неутешительно. Связь прервана, и Миры будут закрыты! Их Роду предстояло что-то непонятное. Выход есть, и спасение возможно, но в чем они?.. Или Колдун не смог понять, или не донес понятое до Среднего Мира! Но и само спасение не отвратит грядущих бед!
Колдун долго отдыхал на своей постели, вытянувшись во весь рост, прикрыв глаза. Это был не сон – возвращение. Запах колдовского дыма уже развеялся, исчез и привкус красных грибов. Тело каждой своей частичкой впивало блаженную истому, наслаждалось ощущением Среднего Мира, такого знакомого, такого привычного и родного. Полог откинут, и вместе с закатным светом в жилище проникает легкий ветерок, примешивающий к любимому сосновому аромату запах дыма от очагов стойбища и мирные звуки будничной жизни. Люди довольны, они ничего не подозревают…
В этом, Среднем Мире Колдун должен еще посмотреть своим Внутренним оком на юг… Как далеко? Не известно! Это легче, чем его полет в Нижний Мир, но все равно – не сейчас. Сейчас он не способен и на это, несмотря на то что голова – ясна, как будто промыта ключевой водой. Мысли отчетливы, и память тоже. Если бы он рискнул, он бы мог сейчас не просто вспомнить – пережить заново любой кусок своей жизни… Но это – ни к чему!
Колдун думал не о давнем – о близком. Дрого приходил к нему. И дары принес – как должно. Только… Узнал ли он за свои дары то, что хотел? Вряд ли. Колдун старался, как мог, но… Может ли другой понять то, что неясно до конца тебе самому? Да еще вчерашний мальчик, только-только прошедший простое, охотничье Посвящение!
«Пусть могучий Колдун защитит Дрого от зла! Пусть даст молодому охотнику самый надежный оберег! Пусть укажет Истинного Врага! Дрого сделает все, чтобы отомстить!».. Бедный мальчик! Ты не понимаешь; Истинный Враг – часть тебя самого! Да, ты хочешь отомстить и за своего наставника – за того наставника, которого ты знал. Но лишенный имени – уже не он, не Мал, учивший тебя пользоваться металкой! Как объяснить другому то, что и от самого тебя во многом скрыто?!
«Пусть Дрого знает: Истинный Враг – не человек. Нам не дано Его изгнать из нашего Мира. Он могуч, но не всесилен; не поддайся, не призывай – и Он тебя не победит!.. От Его порчи защищают не обереги – ты сам, и только ты сам, без колдовства! А поддаться может и самый сильный, и самый слабый из нас, людей!»
– Так что же мне делать?
– Блюди Закон!
Колдун и сам не был доволен своими ответами и советами. Дрого ушел неуспокоенным, растревоженным. Но что иное мог сказать ему Колдун?
Послышались легкие шаги, и тень перекрыла трепещущий свет уходящего солнца. (Ох! Как не вовремя!..)
– Колдун! Старый! У твоего входа Донго, сын Эрема!
– Пусть охотник Донго войдет и скажет, что привело его к Колдуну.
(Кажется, ему придется говорить по очереди со всеми молодыми охотниками! Впрочем, так обычно и бывает: у молодых мужчин много вопросов…)
Донго сел, скрестив ноги, на гостевое место, заслонив собой вход. В зареве заката казалось, его хрупкая фигура сама излучает сияние! Дар хранился в берестяном туесе, сработанном не слишком умело, но тщательно. Подвески из белого камня! И резьба на них не простая. Со смыслом.
Донго сразу перешел к делу:
– Могучий Колдун! Донго, молодой охотник, хочет пойти за тобой по твоей тропе. Донго готов на все. …Примет ли великий Колдун его дар?
(Да! Вопрос честный, но трудный!..)
– Донго, охотник! Моя тропа нелегка. Верен ли твой выбор?
– Да!
(Твердо! И это вчерашний Сэмми-лягушонок? Тот, кого изводили насмешками даже ползунчики?!)
– Меня поставили на колдовскую тропу рано. Почти ползунчиком. Начинать позже – тяжелее. И я не знаю, действительно ли твой выбор верен.
– У могучего ученика великого Хорру нет своих учеников. Быть может, он решится проверить того, кто пришел к нему сам? Мой дар… Пусть могучий Колдун его рассмотрит: он сделан без наставлений. У молодого охотника не было наставников – в этом.
Колдун уже понял. Насечки. Сон и пробуждение Небесной Старухи. И – что-то умело связанное с этим. Для неподготовленного – очень умело! Но Колдун до сих пор не замечал в Сэмми скрытой силы. И брать ученика сейчас, когда все так смутно, так непонятно… Но и отвергнуть такой дар невозможно!
– Донго, сын Эрема! Колдун принимает твой дар – условно! Сейчас – я не могу стать настоящим наставником; и не спрашивай почему. – Колдун усмехнулся. – Вы, охотники, сами говорите: «Колдовские дела – не наши дела!» Вот и не спрашивай – пока! Но если ты твердо решил встать на нашу тропу, ты должен знать…
(Они сидят так, что Донго может рассмотреть лицо Колдуна до деталей. А Колдун лица собеседника не видит: оранжевый свет бьет ему в спину. И ведь это не нарочно: Донго всего лишь занял положенное место… Быть может, ЗНАК?)
– Ты должен знать: послушание наставнику – беспрекословно! Я смогу стать твоим наставником не раньше, чем убежусь: годишься ли ты в ученики? Приходи чаще; Колдун будет тебя спрашивать. О разном. Ты должен отвечать. Порой, нечасто, можешь спрашивать и ты. Но я отвечу не на все вопросы… А сейчас…
(Пусть мой старший собрат будет осторожен и смотрит в три глаза на все: и на людей, и на Мир. Боюсь, это еще не конец. Особенно для детей Мамонта.)
– А сейчас скажи: о чем в эти дни говорят между собой сыновья Мамонта? Не замечал ли ты в их разговорах чего-то странного?
Донго задумался. Он был и удивлен, и смущен.
– Странного? Не знаю; ведь я – молодой охотник… И не говорун. Разве что одно… Я не думал, что взрослые охотники так много говорят об этом.
– Об этом?
– Ну… О черном колдовстве, о нежити… И еще говорят: появился громадный черный летун. Крылан. Его многие видели. Говорят, он понимает и по-нашему!
– Крылан? Понимает по-нашему? А что ты сам об этом думаешь?
– Не знаю. Крылана и я видел, а вот понимает он по-нашему или нет, не знаю. Только… Летуны – они ведь не опасные, а тут… Мне стало страшно!
Да, ему стало очень страшно, когда эта тварь сделала беззвучный круг над жилищем вождя и на миг зависла над жилищем Йома, перед тем как скрыться в сторону покинутого стойбища детей Серой Совы. В первый момент ему даже показалось, это их тотемная птица, только очень большая; но тут же он понял: нет! Летун, только гигантский; он и не знал, что такие бывают! И хотя была ночь и цветов не различить, Донго был уверен: черный! Понял и другое: тот самый, о ком говорят. Кому и прозвище дали «Крылан». Донго любил всякую живность. С детства любил, и общую неприязнь к летунам совсем не разделял; они ему, скорее, нравились. Интересовали: надо же, зверюшки – а летают! Во время своих одиноких вылазок Сэмми-лягушонок понял давно: эти зверюшки не только безобидны, не только пугливы, – они ценят ласку! Много раз маленькие летуны чувствовали себя на его ладони или плече в уюте и безопасности. Но сейчас!.. Донго представил, как этот черный Крылан спускается к нему на плечо, и… и его затрясло от ужаса и омерзения! А тот, словно подслушав его мысли, делая прощальный круг, посмотрел молодому охотнику прямо в лицо. Никогда, ни у одного летуна Донго не видел таких глаз – красных, светящихся не от костра, не от Одноглазой, изнутри, излучающих нечеловеческий ум и нечеловеческую злобу.
Оставшись в одиночестве, Колдун долго размышлял об услышанном. Крылан! Что это такое? Колдун был бы рад посчитать эти россказни плодом слишком буйного воображения некоторых охотников, таких, как Айм. Но Дон-го – не таков! Если он говорит, что видел, – значит, видел! И если он, к кому льнет даже полевка, испугался увиденного, – значит, это не просто большой летун.
Самое лучшее, если это – только оборотень. Тогда нужно лишь узнать: кто и что ему нужно? Колдун не сомневался в том, что справиться с оборотнем сумеет. Но, хотя такое предположение, казалось бы, подтверждается тем, что Крылан явно его избегает (боится!), Колдун в глубине души почему-то не верил в такую возможность. Слишком уж все совпадало: нарушение Закона крови, казнь и появление этого Крылана! И еще: теперь Колдун был уверен – в предостережениях духов что-то говорилось и о черном летуне! Ясно одно: это – не живой мертвец; они не меняют обличья, они – пустая оболочка, подчиненная чужой воле… И если Крылан не оборотень, то… Остается самое страшное – нежить! Об этом много болтают, но и сам Колдун с нежитью не сталкивался ни разу. Только слышал, немногое от Хорру и многое, но бесполезное – из болтовни общинников…
Так или иначе, его нужно увидеть! Увидеть и постараться понять, что это такое. А до того оставалось одно – ждать! Ждать уже совсем недолго: Одноглазая засыпает, ее почти закрытый глаз появляется только утром, уже при свете. Никто не подскажет точный день Третьего Срока? Что ж, он сам будет смотреть в три глаза. И Донго ему поможет.
Наступили темные ночи, на одну из которых должен прийтись Третий Посмертный Срок. После заката Колдун все чаще спускался в стойбище, к общим очагам, и подолгу там оставался. Говорил с охотниками, а больше слушал. И, вернувшись к себе, еще дольше сидел у входа в полной тьме теплой ночи. Смотрел вниз, на багровые отблески засыпающих костров, вверх, на далекие звезды, на полет ночной птицы… Но в стойбище детей Мамонта Крылан больше не появлялся.
А у охотников дела шли как нельзя лучше. Запасы сушеного и подкопченного мяса велики, хватит надолго, не говоря уже о шкурах, костях и прочем. Со второй Большой охотой можно подождать – до тех времен, когда стада начнут готовиться к кочевью на юг. Пока же пусть спокойно пасутся, пусть жир нагуливают, люди их будут тревожить редко, понемногу, ради свежего мяса. Тем более на левом берегу появились северные олени, больше, чем обычно! Это удача – такое вкусное мясо, такие тонкие, мягкие шкуры и такие замечательные рога!
Дрого все же посетил Колдуна, но разговор дал очень мало. Почти ничего. Дрого понял только то, что тот, черный колдун, наведший такую ужасную порчу, недосягаем. Но, видимо, и не так уж страшен, если порчу свою может навести только с согласия самой жертвы. Но почему же Мал сделал такую глупость? Или это он, Дрого, чего-то не понял?
Колдун и это пытался объяснить. Рассказывал о двух могучих духах. Прислужники одного из них и отцу его, и другим вождям помогают – на свадьбах. Они соединяют людей, от них – и домашний очаг, и дети. А вот второй…
Колдун говорил: «Тот, кого коснулось черное крыло Аймос, на кого упал его взгляд, чье сердце задело его копье, может стать самым счастливым человеком. Редко и не навсегда. Чаще – самым несчастным. Для него весь мир сужается до той, на кого указал Аймос, так, что он может забыть обо всем остальном, даже о Законе. И становится доступным Злу, хотя сам Аймос не зол и не добр. Своенравен и мрачен».
Дрого это не касалось. Ни из-за своей Нату, ни из-за чужой Туйи, ни ради кого бы то ни было он не собирался ничего нарушать, никого убивать, – что за нелепость! В общем, получалось так: «Соблюдай Закон – и все будет хорошо!» Дрого это вполне устраивало, тем более такой же, в сущности, совет он получил и от старого Гора. Только тот говорил понятнее.
Гор, конечно, заметил, куда ходил Дрого. Отметил и то, что от Колдуна тот вернулся не скоро, и на следующее утро сам подошел к молодому охотнику.
– Ты вот что, сын Арго, – заговорил Гор, по обыкновению насупившись. – Послушай старого: держись от Колдуна подальше, без нужды не якшайся! Не болен? Жену не увели? Духи по ночам не насмешничают, не допекают? Ну и нечего там делать! Мы – охотники; колдовские дела нас не касаются. И о том, что случилось, думай поменьше. Было и было. Прошло. Спасибо твоему брату Йому: разобрались в срок, как надо, честь по чести… Будешь много думать – чего доброго, и сам на кривую тропку собьешься. А ты – по своей, по охотничьей, – и все будет как надо. И без советов. Глянь, я старый, сколько пожил, а к колдунам уж и не помню когда обращался! И ничего; хорошо живу! А у тебя, сын Арго, вижу, и чутье есть, и смекалка, и терпение… И удар верен, – как ты тогда, на Большой охоте!.. Молодец! Давай-ка сплаваем с тобой на ту сторону, за олешком! Мне, старому, одному несподручно, сыновья ушли, а ты, слышал, еще и пловец.
Гор действительно держался на воде неважно. Вцепившись в бревно, едва помогал ногами, то и дело отплевываясь, испуганно озираясь по сторонам. Правил в основном сам Дрого. Он-то нисколько не боялся воды: и здесь сказались уроки наставника …
На левом берегу, обтерев тело рубахой и торопливо одеваясь (его трясло мелкой дрожью, хотя вода была очень теплая), Гор с удивлением посматривал на Дрого:
– А ты и впрямь пловец! Это хорошо; это пригодится. Только на водяных особо не надейся. Коварны. – И, уже собравшись, озабоченно сказал: – Давай-ка сперва еще одну корягу разыщем, да к этой ремнями пристроим, а то как олешка переправлять будем? Я-то, сам видишь, – воде не обучен.
Дрого ушел с головой в новую жизнь взрослого мужчины-охотника. Не только другим, даже ему казалось: что было – прошло. Пережито. Поменьше об этом думать и идти своей, охотничьей тропой, не отступая от ее законов.
Теперь он часто встречался с Нату. После Большой охоты та сделалась совсем ласковой. Гордилась. Но втайне завидовала своей подруге, Туйе. У той – все уже ясно, даже начальный дар получен; говорят, осенью хозяйкой очага станет. У своего Каймо. А вот она, Нату, если и станет, то еще не скоро. Ее Дрого терпелив и горд. Мужчина! Хорошо, конечно, да вот только как оно все обернется? Не получилось бы так, как с Навой… Первая красавица была, а теперь…
Да, оказывается, Каймо нисколько не шутил там, в Потаенном доме, после Посвящения. Всерьез взялся за сватовство, не обращая внимания ни на укоры отца, ни на вздохи матери, ни на шуточки Вуула. Отнес к Серым Совам свой Начальный дар. Айон, отец Туйи, дар принял – ради дочери! – но в душе был недоволен. (Торопыга! Хотя бы до весны дотерпел, если уж дольше не может! И что за охотник, что за муж из него получится, кто знает? На Большой-то охоте ничем себя не показал, а тут – как раз первый из первых!)
Дрого над приятелем не насмешничал, но удивлялся. Может, и Каймо «коснулся своим черным крылом» этот самый Аймос? Ну и пусть! Хорошо, что его самого, Дрого, никакие крылья не задевали – ни черные, ни белые! Вот он и не будет спешить: присмотрится, поучится, себя покажет… Может, и в самом деле Нату станет хозяйкой его очага – только не сейчас. И не весной. Он – не торопыга!
Нава оправилась от болезни, но сильно похудела, и с лица спала – одни глаза. Какая уж там «красавица»! На людях появлялась редко, закрывала нижнюю половину лица. Но ничто не спасало от насмешек: незамужние, особенно засидевшиеся, злы и на язык остры.
– Эй, Нава, а жених твой где? Снова пошел лашии ловить? А когда вернется?
– Ох и повезло же нашей красавице! Вот погодите, вернется еепервый охотник…
Особенно старалась рябая долговязая Ата: женихи обходили ее стороной, и она уже давно втайне жалела, что отвергла несколько лет назад Йорга-неудачника. Сейчас она не упускала случая позлословить даже в отсутствие Навы.