Страница:
Охотник воткнул злополучный дротик в землю острием вверх и, достав белый замшевый мешочек с красной землей, или сухой кровью Рода, встал на колени.
– Пусть Великий Мамонт простит неразумного Мала! Мал не очистил церемониальный дротик от поганой крови! Мал делает это сейчас – кровью своего Рода. Пусть Великий Мамонт пошлет удачу и не даст большерогому уйти от неразумного охотника!
С этими словами он натер ударный конец оружия красной землей.
Повторный бросок оказался удачным.
Как и предполагал Мал, взять след оказалось несложно. Поломанные и обглоданные ветки кустарника, примятая трава, свежий помет – все говорило о том, что зверь прошел совсем недавно; не требовалось и вынюхать след… Даже если бы и были какие-то сомнения, их развеивал зычный, трубный рев, совсем неподалеку. И еще один – в ответ!.. Из всех оленей только у большерогих – весенний гон. Потому-то и считается: именно их сердце и печень обладают магической силой, незаменимой для свадебного обряда…
Говорят, выследить зверя – половина охоты! Но оплошка может случиться и с самым опытным охотником. Теперь же, после неудачи у обрыва, следовало быть вдвойне осторожным. Мал натер свои охотничьи мокасины и штаны оленьим пометом (эта одежда хотя и из шкуры большерогого, но служит ему не один год, так что давно пропиталась человечьим запахом) и, определив ветер, бесшумно скользнул в кустарник.
Два красавца оленя, увенчанные гигантскими – в полтора человеческих роста! – рогами, сошлись на поляне, готовясь к поединку. Они стояли напряженно, вытянув шеи навстречу друг другу, и трубно, угрожающе ревели. Шаг, еще шаг… Казалось, громче уже невозможно, но нет – прервавшись на миг, рев возобновился с удвоенной силой… А поодаль, в кустарнике, за всем этим великолепием внимательно наблюдала молодая олениха, из-за которой и разыгрывался весь этот концерт. И еще – Мал, залегший с другой стороны поляны, в таком месте, где его не могли почуять и где он не будет растоптан ни победителем, ни побежденным, но откуда можно проследить тропу отступившего.
Олени, прервав крик, ожесточенно рыли копытами землю. Их лбы склонились, выставляя рога вперед. Рывок! Мощный удар потряс окрестности.
Звери редко убивают друг друга в свадебных поединках. Но эти, большерогие, случается, так сцепляются своими роскошными венцами, что, не в силах расцепиться, гибнут. Оба. Если это произойдет сейчас, придется убить обоих, а этого Малу не хотелось… Нет, повезло! Разомкнулись, отпрянули – и новый удар!
Охотник для себя решил: его жертвой станет побежденный. Пусть победитель уходит с завоеванной подругой, пусть они спокойно плодят новых красавцев! А проигравший отдаст свое сердце и печень человеческим женихам и невестам… Может быть, и ему, Малу!
Бой продолжался; ни один, ни другой зверь не собирались уступать. Казалось, они не знают усталости, но наметанный взгляд охотника уже определил, кому достанется олениха. Тому, что ближе к ней, с большим белым пятном на груди. А второй, с разорванным ухом, отступит. Если, конечно, не падут оба.
Повезло! Рога вновь разомкнулись, но теперь Рваное Ухо отпрянул назад и вбок, тяжело мотнув головой. Он попытался было вновь изготовиться к бою, но уверенный прыжок его соперника заставил вновь отступить. Еще прыжок, и побежденный, прокричав что-то жалкое, прянул в кустарник… А белогрудый остановился и, гордо вытянув шею, затрубил победную песнь. И тогда его подруга двинулась навстречу своему жениху.
Что ж, Рваное Ухо, сегодня ты проиграл вдвойне – и подругу, и жизнь! По направлению следа, да и по повадкам большерогих, Мал понял, что его неудачник направился к водопою. Там он и будет встречен!
Действительно, внизу, у Большой воды, слышались плеск и фырканье; олень шумно и жадно лакал. Пусть напоследок напьется; этой воды ему больше не пить! Охотник встал у тропы с таким расчетом, чтобы возвращающийся от водопоя Рваное Ухо оказался к нему левым боком, и приготовил металку и бивневый дротик.
Олень шел понуро, как будто нехотя – то ли все еще переживал свой позор, то ли в предчувствии близкой смерти. Выждав подходящий момент, Мал сильным толчком послал оружие вперед. Смертельно раненный зверь с жалобным криком бросился в сторону, но охотник уже понял: его не подвели ни рука, ни Великий Мамонт! И точно: не сделав даже пяти прыжков, Рваное Ухо тяжело рухнул на правый бок, сминая прибрежные кусты. Жало бивневого дротика достало его сердце. Вместе с последними судорожными движениями из его ноздрей выбивалась кровавая струйка.
Зверь вскоре затих, но Мал еще немного подождал. Бывает, в последней судороге большерогий может дернуть ногой, и удар его копыта дорого обойдется незадачливому торопыге! Убедившись в том, что его добыча больше не пошевелится, охотник встал на колени и обратился к своей жертве:
– Мал благодарит тебя, большерогий Рваное Ухо, за то, что ты отдал нам, детям Мамонта и детям Серой Совы, свои силы и свою жизнь! Ступай с миром по Ледяной тропе к своим предкам, чтобы возродиться к новой жизни более сильным!
Перерезав оленю горло, чтобы выпустить кровь, и уже припадая ртом к открытой ране, он добавил:
– И пусть завтра Мал будет среди тех, кто примет твое сердце и печень из рук своего вождя!
Теплая, сладковатая жидкость, дающая новые силы, наполнила его рот.
Айрис спешила туда, где они обычно встречались с Киику, – на поляну в верховьях лога, образованную расступившимся надвое веселым березняком. У края поляны росло странное дерево с широкими фигурными листьями; в окрестностях такие деревья почти не встречались. Может быть, именно оно и привлекло молодую пару под свою крону еще год назад. Киику, бывавший далеко на юге, рассказывал: далеко, за много переходов отсюда, такие деревья встречаются чаще. Айрис любила слушать рассказы Киику о далеких степях, где водится великое множество бизонов, здесь почти не бывающих, о людях, которые живут там и охотятся на этих зверей – почти так же, как дети Мамонта и дети Серой Совы охотятся на стада лошадей. Все это завораживало не меньше, чем рассказы Мала, досконально знающего окрестности, но никогда не покидавшего родные места далеко и надолго… Но с Киику она встречалась не ради его рассказов. Во всяком случае, не столько ради них…
Ни у детей Мамонта, ни у Серых Сов, да и ни у кого из известных им общин любовь неженатых и незамужних взрослых не считалась чем-то зазорным: дело молодое! Да и как ты узнаешь, правилен ли выбор, если не встречаешься с избранником или избранницей? Ну а если дело уже совсем налажено, и Начальный дар принят, и жених свое новое жилье готовит, куда поведет хозяйку очага, – тут и говорить не о чем! Впрочем, строгих правил здесь нет; Арго, например, первый раз познал свою Айю уже после свадьбы, в родном доме, около общего очага… Женатые тоже, бывает, тайком встречаются – конечно, не со своими мужьями, и не со своими женами. Тут дело иное. По-всякому бывает. Порой дело кончается ничем, порой – побегом и даже убийством, а порой – дарами, мирным разводом и новым браком… Нет твердых правил и относительно «супружеской неверности»; все дело в конкретной ситуации. Иногда это баловство, не заслуживающее внимания, порой воровство у «своего»… А ведь бывают и такие обстоятельства, когда жена просто обязана разделить гостевую лежанку с чужим – по законам гостеприимства!
Киику и Айрис впервые сошлись в конце прошлого лета, когда был уже дан и принят Начальный дар, когда решение о свадьбе было уже принято. Такие встречи должны быть тайными не потому, что они запретны, – чтобы не навели порчу. Мать Айрис, конечно, знала; знала и Нава. Арго это не касалось, а Мал… Мал не знал ничего еще и потому, что сам предпочитал не знать.
Дел много, и нехорошо оставлять стойбище накануне свадеб. И матери помочь нужно. Но после разговора с Малом Айрис почувствовала почему-то, что должна немедленно увидеть Киику, оказаться в его уже знакомых объятиях, слиться с его телом… Она не понимала почему, но чувствовала: после разговора с Малом остался какой-то неприятный осадок, что-то такое, что хотелось как можно скорее заглушить и забыть.
Айя заметила состояние дочери, хотя, быть может, поняла его не совсем верно. Усмехнулась:
– Беги уж! Только ненадолго.
– Я скоро…
Айрис решила: она обогнет стойбище Серых Сов и пойдет прямо на их с Киику место. Они не сговаривались о встрече, и если он будет там нежданно-негаданно, как и она, значит, это Знак, веление предков. Если там не будет никого, она немного подождет и вернется домой… Значит, не судьба!
Киику был там; пришел еще раньше, но смотрел не на тропу, куда-то вдаль. Видимо, и не надеялся на встречу, просто пришел посидеть… Но их одеяло было тут же! …Айрис постаралась подкрасться неслышно и, когда в последний момент ее все же заметили, с радостным смехом с разбегу бросилась на Киику, повалила его… И вот уже он сжал свою подругу, удивленно и счастливо смотрит в ее лицо…
– Аисюшка! Ты откуда?! Вот уж не ожидал!..
– Не ожидал? А одеяло зачем? Для другой? Так Айрис может и уйти!
Она тормошила его и сама смеялась своим шуткам.
– Ну уж нет!..
Когда все кончилось, они еще долго лежали в объятиях друг друга, в трепете теней и света, пробивающегося сквозь эту странную узорную листву. Айрис нежно поглаживала сильную, немного шершавую руку, ласкающую ее грудь, и представляла, что скоро (совсем скоро! ) ее соска коснутся не загрубевшие пальцы ее любимого охотника, а требовательные губешки их сына!..
Кажется, Киику начал тихонько посапывать на ее плече. Правой рукой она слегка потеребила его за прядь:
– Киику! Не спи! Твоей Аисюшке уже пора возвращаться!
– Ох! Не хочется…
– Погоди, – Айрис засмеялась, сама не веря в то, что говорит, – я еще надоем храброму Киику, победителю мамонта!
Он рассмеялся в ответ – таким невозможным казалось это предположение.
Когда они уже собрались, Киику предложил:
– Айрис! Пойдем через наше стойбище? Путь почти такой же, а ты навестишь Наву.
Но она покачала головой и даже как будто немного погрустнела.
– Нет, Киику. Мне сейчас нечего сказать Наве. И Айя, моя мать, ждет меня. Еще очень много дел.
Они расстались на развилке тропы.
Разделывать тушу гигантского оленя – дело долгое, хотя и хорошо знакомое опытному охотнику. Привычно орудуя кремневым ножом и костяной лопаточкой, Мал вновь вернулся к мыслям о духах и предках, да и о многом другом, о чем шептались не только дети и женщины, но вполголоса говорили в мужских домах и взрослые охотники. Живые мертвецы, нежить (кто бы знал, что это такое?)… Почему же он, Мал, ни единого раза не встречался ни с кем из этих пугающих и непонятных существ? Ну хорошо! Одноногого Бокку, хозяина болотин, о котором болтают женщины, он мог и не видеть – что делать на болотинах охотнику? Гусиные яйца, да и сами гуси – это для подростков, не для взрослых охотников. Но Хозяин воды – он-то, взявший его отца, – почему не показался Малу хотя бы раз? Ведь Мал охотился на его красноперых. А Хозяйка леса, косоглазая Уумми? А ее муж, тот, кто обхватывает ногами бока тигрольва? Почему он ни разу не явился тому, кто убил подставляющего Хозяину свой хребет?
Живые мертвецы? О них часто рассказывали у очага мужского дома. Но Мал не один год провел под одной кровлей с мертвой матерью и сестренкой. И ничего! Сны – да; в снах приходила и мать, и даже отец, которого он не знал вовсе. Но что такое – сны?!
И однажды Мал решился. Все охотники смертельно боялись Проклятой ложбины, затерянной на вершине, в ельнике. Ее обходили стороной даже днем. Говорили: там умер сам Хорру, много лет наводивший ужас на все окрестные общины! Говорили: спустишься в ложбину – а он тут как тут! С горящими глазами, с окровавленным ртом, и пальцы тянутся к горлу!.. Что ж, Мал решил все это проверить. Хорру? Пусть Хорру. Копье охотника и живого мертвеца достанет. А если «великий Хорру» бесплотен, как сон, то от снов не будет слишком большого вреда!
Мал спустился в ложбину, со всех сторон окруженную елями. Было ли ему страшно? Да, было – пока спускался. Но ложбина оказалась мшистой, сухой и уютной – ничего угрожающего! Охотник расчистил себе место от нападавших шишек, подложил под голову свернутый плащ и с удовольствием растянулся во весь рост на мягком ложе. Небо гасло, и его кусок, ограниченный вершинами елей, прочертила крылатая тварь, похожая на тех, что стаями гнездятся в дырах на склоне, неподалеку от стойбища Серых Сов. Этих тварей, летунов, не любят, но они безвредны и сами боятся людей. Видимо, и здесь, где-то поблизости, есть такие же дыры, только почему он, Мал, их не заметил?
И все! И никакого Хорру с горящими глазами! Только сны… Но и они не были страшными, скорее – забавными…
С тех пор охотник не раз и не два ночевал в Проклятой ложбине; можно сказать, полюбил ее! Ничего плохого с ним не случилось, ничего страшного так и не привиделось. Странное? Пожалуй, да! Сны. Дома такие сны не снились; более того, Мал не мог их вспомнить до конца. Только тот, второй. А о чем они говорили? Нет, не вспомнить! Но было интересно и совсем не страшно. И никакого Хорру!
Так, может быть, все эти духи, живые мертвецы и эта никому не ведомая нежить – только страхи и сны, сны и страхи?
Мал усмехнулся. Это было бы очень хорошо! Это было бы просто замечательно! В этом случае Колдун наверняка ему не откажет!
Большерогий был разделан по всем правилам. Мясо прикрыто шкурой, дерном и ветвями, нашлись и булыжники, чтобы придавить укрытие. Можно быть спокойным – его не растащат до того, как он, Мал, приведет сюда дочерей Мамонта. Разве что – лиска проберется, но и она многого не урвет.
Он взял с собой только самое необходимое: сердце и печень уложил в кожаный мешок, а голову, увенчанную столь тяжелым украшением, не без труда взгромоздил и пристроил на правом плече. (Ого! Не оплошать бы, донести, как должно! ) Солнце уже на уклоне; нужно идти в стойбище.
– Вождь! Мал, охотник, добыл большерогого! Его голова, его сердце и печень – у твоего входа. Остальные части надежно укрыты.
– Вождь благодарит лучшего охотника детей Мамонта! Успеет ли он принести мясо до заката? Юные дочери Мамонта помогут Малу.
– Да, вождь!
Мал с сомнением посмотрел на толпившихся вокруг девиц. Конечно, он постарался разделать тушу так, чтобы каждой досталось по куску; сам он понесет шкуру… Но что, если ошибся? Будут слезы.
– Сыт ли Мал?
– Благодарю, вождь! Мал сыт.
Все нужные слова сказаны. Айя взяла сердце и печень. Готовить свадебное блюдо будет она и старейшие женщины общины – таков обычай.
Арго коснулся рогов:
Хорош! – подошел к охотнику, положил ему руки на плечи и улыбнулся: – Дар Великого Мамонта тоже очень хорош. Колдун и я направимся за ним вскоре после вас. Но ты – ходок, ты можешь нас догнать…
– Пусть вождь простит охотника! После заката Мал хочет навестить Колдуна. Мал должен подготовиться.
Во взгляде вождя читалось нескрываемое удивление.
(Ничего! Если все будет так, как нужно, завтра ты удивишься еще больше! )
Смеркалось. Мал возглавлял странную процессию – Девицы и ни одного мужчины! Смешно… Девушки, весело болтая о своих женихах, шли гуськом вслед за охотником. Айрис не отпускала его руку и тоже неугомонно щебетала – о своем Киику и об этой Наве… Да, без любовного корня не обойтись!
Вот и дошли! Хорошо, даже лиса не успела разведать! Конечно, Айрис достался самый тяжелый (значит, самый счастливый!) кусок, и Мал прошептал:
– Айрис, не спеши! Вдруг кому-нибудь не хватит? Тогда придется делиться!
Нет, хватило всем. Теперь – в обратный путь, уже по темной тропе, только небо еще не погасло. И вновь Айрис рядом, только за руку не держит: обе ее руки заняты свадебной ношей… И опять об этих Наве и Киику!
Подростки сидели на траве у входа в мужской дом. Уже почти стемнело, и по телу пробегала дрожь, хотя и не холодно и все сыты. Очень сыты: ведь сегодня – последний день, когда можно есть до отвала. И разговаривать. И бороться. Но не хотелось ни того, ни другого, ни третьего. Клонило в сон: растянуться бы сейчас на пахучем лапнике, под теплой шкурой! Но… Будет лучше, если Колдун застанет их бодрствующими!
– Завтра – весенние свадьбы! – вздохнув, проговорил Туули.
Нагу улыбнулся. Его другу есть о чем вздыхать! Эти праздники любят даже непосвященные подростки – и не только из-за вкусной еды. Конечно, до Посвящения оленьего сердца не отведать. Но никто не запрещает повозиться с девчушкой из Серых Сов, поговорить с ней о том времени, когда они станут взрослыми!.. У Туули – хорошая девчонка, бойкая! Туули уверяет, что они с его Туйей уже давно возятся, как взрослые. Плохо, конечно, – говорят, от этого опускаются груди… Ну, да это их дело!.. Нагу шутливо толкнул приятеля в бок:
– Ничего, брат! Никуда твоя Туйя не денется!
Ему и самому было немного грустно. Не из-за девчонок, нет, – из-за сестры; жаль, что не увидит свадьбы Айрис! А может, так и лучше: он (уже не Нагу!) придет в стойбище Серых Сов к их очагу и принесет охотничий дар. Не маленький мальчик придет в гости к замужней сестре, а взрослый охотник – к взрослому охотнику и его жене!..
– А не перекусить ли нам, ребята?
Это, конечно, неутомимый Лоу. Туули опрокинулся на спину и весело задрыгал ногами:
– Ох, не могу! Жру целый день! Разве что со свежей водичкой?.. Хей, Сэмми, молчун, а ну-ка, где наш бурдючок?
Сэмми, не сказав ни слова, отправился за свежей водой.
На еще зеленоватом небе проклевывались первые звезды.
Охотники, сгибаясь под тяжестью даров Великого Мамонта, по тропе поднимались к стойбищу. Второй бивень тоже оказался почти целым! После праздника лучшие мастера расчленят каждый из них вдоль на четыре части, чтобы потом, с помощью влажных шкур, огня и гнета, выпрямить каждый из этих восьми кусков. Каждый кусок должен стать совершенно прямым, не треснув поперек и не утратив прочность. Это умение – великая тайна и гордость их Рода, переданная потомкам самим Первобратом-дарителем.
Вождь шел впереди; Колдун замыкал процессию. Арго, как и остальные общинники, завершал свои дневные труды. Сейчас он вернется в свое жилище, чтобы в последний раз поесть втроем, с женой и дочерью. Следующую ночь Айрис проведет уже у очага своего мужа, в стойбище детей Серой Совы.
А труды Колдуна еще не закончены. Когда Одноглазая войдет в полную силу, он отправится в мужской дом, чтобы забрать оттуда подростков, готовящихся стать мужчинами, и перевести их в иное укрытие, о котором ничего не знают ни женщины, ни дети: в Потаенный дом, где их ждут последние испытания перед Посвящением во взрослых охотников – полноправных членов Рода…
Внутри жилища было уже совсем темно. При трепетном свете очага Мал придирчиво рассматривал свои сокровища, извлеченные из самых укромных ямок-хранилищ и разложенные на белоснежной шкуре северного оленя. Медовым цветом отливали куски твердой смолы, радугой переливались дальние раковины (говорят, они – от самой Великой воды!). Поколебавшись, охотник присоединил еще две вещи: ни разу не надеванный кожаный налобник, обшитый бивневыми бусами, и костяную заколку. Мал нашел налобник в своем опустевшем жилище, после Посвящения; до этого не видел никогда. Видно, мать готовила подарок своему взрослому сыну. А заколку вырезал он сам – еще для Наги… Что ж, пусть Колдун их носит или отдаст духам – его дело! Пусть только поможет!
Мал был уверен: Колдун – поможет! Даже исцеленные от хонки не приносили ему такого богатого дара! А если Предки (или духи, или кто там еще?) откажутся отдать ему Айрис, он, не колеблясь, одарит всем этим за лекарство от собственной боли! Ведь если любовный корень его исцелит от мыслей об Айрис, Мал сможет посмотреть другими глазами на ту же Наву… Или еще на кого-нибудь.
В стойбище уже раздавались голоса вернувшихся охотников. Нужно успеть к Колдуну до того, как он уйдет в мужской дом за подростками; там он пробудет долго – почти всю ночь… Мал бережно завернул вещи в оленью шкуру, и стал прислушиваться к шагам: сейчас Колдун пройдет мимо его жилища; после этого придется немного подождать, но не слишком…
Глава 3
– Пусть Великий Мамонт простит неразумного Мала! Мал не очистил церемониальный дротик от поганой крови! Мал делает это сейчас – кровью своего Рода. Пусть Великий Мамонт пошлет удачу и не даст большерогому уйти от неразумного охотника!
С этими словами он натер ударный конец оружия красной землей.
Повторный бросок оказался удачным.
Как и предполагал Мал, взять след оказалось несложно. Поломанные и обглоданные ветки кустарника, примятая трава, свежий помет – все говорило о том, что зверь прошел совсем недавно; не требовалось и вынюхать след… Даже если бы и были какие-то сомнения, их развеивал зычный, трубный рев, совсем неподалеку. И еще один – в ответ!.. Из всех оленей только у большерогих – весенний гон. Потому-то и считается: именно их сердце и печень обладают магической силой, незаменимой для свадебного обряда…
Говорят, выследить зверя – половина охоты! Но оплошка может случиться и с самым опытным охотником. Теперь же, после неудачи у обрыва, следовало быть вдвойне осторожным. Мал натер свои охотничьи мокасины и штаны оленьим пометом (эта одежда хотя и из шкуры большерогого, но служит ему не один год, так что давно пропиталась человечьим запахом) и, определив ветер, бесшумно скользнул в кустарник.
Два красавца оленя, увенчанные гигантскими – в полтора человеческих роста! – рогами, сошлись на поляне, готовясь к поединку. Они стояли напряженно, вытянув шеи навстречу друг другу, и трубно, угрожающе ревели. Шаг, еще шаг… Казалось, громче уже невозможно, но нет – прервавшись на миг, рев возобновился с удвоенной силой… А поодаль, в кустарнике, за всем этим великолепием внимательно наблюдала молодая олениха, из-за которой и разыгрывался весь этот концерт. И еще – Мал, залегший с другой стороны поляны, в таком месте, где его не могли почуять и где он не будет растоптан ни победителем, ни побежденным, но откуда можно проследить тропу отступившего.
Олени, прервав крик, ожесточенно рыли копытами землю. Их лбы склонились, выставляя рога вперед. Рывок! Мощный удар потряс окрестности.
Звери редко убивают друг друга в свадебных поединках. Но эти, большерогие, случается, так сцепляются своими роскошными венцами, что, не в силах расцепиться, гибнут. Оба. Если это произойдет сейчас, придется убить обоих, а этого Малу не хотелось… Нет, повезло! Разомкнулись, отпрянули – и новый удар!
Охотник для себя решил: его жертвой станет побежденный. Пусть победитель уходит с завоеванной подругой, пусть они спокойно плодят новых красавцев! А проигравший отдаст свое сердце и печень человеческим женихам и невестам… Может быть, и ему, Малу!
Бой продолжался; ни один, ни другой зверь не собирались уступать. Казалось, они не знают усталости, но наметанный взгляд охотника уже определил, кому достанется олениха. Тому, что ближе к ней, с большим белым пятном на груди. А второй, с разорванным ухом, отступит. Если, конечно, не падут оба.
Повезло! Рога вновь разомкнулись, но теперь Рваное Ухо отпрянул назад и вбок, тяжело мотнув головой. Он попытался было вновь изготовиться к бою, но уверенный прыжок его соперника заставил вновь отступить. Еще прыжок, и побежденный, прокричав что-то жалкое, прянул в кустарник… А белогрудый остановился и, гордо вытянув шею, затрубил победную песнь. И тогда его подруга двинулась навстречу своему жениху.
Что ж, Рваное Ухо, сегодня ты проиграл вдвойне – и подругу, и жизнь! По направлению следа, да и по повадкам большерогих, Мал понял, что его неудачник направился к водопою. Там он и будет встречен!
Действительно, внизу, у Большой воды, слышались плеск и фырканье; олень шумно и жадно лакал. Пусть напоследок напьется; этой воды ему больше не пить! Охотник встал у тропы с таким расчетом, чтобы возвращающийся от водопоя Рваное Ухо оказался к нему левым боком, и приготовил металку и бивневый дротик.
Олень шел понуро, как будто нехотя – то ли все еще переживал свой позор, то ли в предчувствии близкой смерти. Выждав подходящий момент, Мал сильным толчком послал оружие вперед. Смертельно раненный зверь с жалобным криком бросился в сторону, но охотник уже понял: его не подвели ни рука, ни Великий Мамонт! И точно: не сделав даже пяти прыжков, Рваное Ухо тяжело рухнул на правый бок, сминая прибрежные кусты. Жало бивневого дротика достало его сердце. Вместе с последними судорожными движениями из его ноздрей выбивалась кровавая струйка.
Зверь вскоре затих, но Мал еще немного подождал. Бывает, в последней судороге большерогий может дернуть ногой, и удар его копыта дорого обойдется незадачливому торопыге! Убедившись в том, что его добыча больше не пошевелится, охотник встал на колени и обратился к своей жертве:
– Мал благодарит тебя, большерогий Рваное Ухо, за то, что ты отдал нам, детям Мамонта и детям Серой Совы, свои силы и свою жизнь! Ступай с миром по Ледяной тропе к своим предкам, чтобы возродиться к новой жизни более сильным!
Перерезав оленю горло, чтобы выпустить кровь, и уже припадая ртом к открытой ране, он добавил:
– И пусть завтра Мал будет среди тех, кто примет твое сердце и печень из рук своего вождя!
Теплая, сладковатая жидкость, дающая новые силы, наполнила его рот.
Айрис спешила туда, где они обычно встречались с Киику, – на поляну в верховьях лога, образованную расступившимся надвое веселым березняком. У края поляны росло странное дерево с широкими фигурными листьями; в окрестностях такие деревья почти не встречались. Может быть, именно оно и привлекло молодую пару под свою крону еще год назад. Киику, бывавший далеко на юге, рассказывал: далеко, за много переходов отсюда, такие деревья встречаются чаще. Айрис любила слушать рассказы Киику о далеких степях, где водится великое множество бизонов, здесь почти не бывающих, о людях, которые живут там и охотятся на этих зверей – почти так же, как дети Мамонта и дети Серой Совы охотятся на стада лошадей. Все это завораживало не меньше, чем рассказы Мала, досконально знающего окрестности, но никогда не покидавшего родные места далеко и надолго… Но с Киику она встречалась не ради его рассказов. Во всяком случае, не столько ради них…
Ни у детей Мамонта, ни у Серых Сов, да и ни у кого из известных им общин любовь неженатых и незамужних взрослых не считалась чем-то зазорным: дело молодое! Да и как ты узнаешь, правилен ли выбор, если не встречаешься с избранником или избранницей? Ну а если дело уже совсем налажено, и Начальный дар принят, и жених свое новое жилье готовит, куда поведет хозяйку очага, – тут и говорить не о чем! Впрочем, строгих правил здесь нет; Арго, например, первый раз познал свою Айю уже после свадьбы, в родном доме, около общего очага… Женатые тоже, бывает, тайком встречаются – конечно, не со своими мужьями, и не со своими женами. Тут дело иное. По-всякому бывает. Порой дело кончается ничем, порой – побегом и даже убийством, а порой – дарами, мирным разводом и новым браком… Нет твердых правил и относительно «супружеской неверности»; все дело в конкретной ситуации. Иногда это баловство, не заслуживающее внимания, порой воровство у «своего»… А ведь бывают и такие обстоятельства, когда жена просто обязана разделить гостевую лежанку с чужим – по законам гостеприимства!
Киику и Айрис впервые сошлись в конце прошлого лета, когда был уже дан и принят Начальный дар, когда решение о свадьбе было уже принято. Такие встречи должны быть тайными не потому, что они запретны, – чтобы не навели порчу. Мать Айрис, конечно, знала; знала и Нава. Арго это не касалось, а Мал… Мал не знал ничего еще и потому, что сам предпочитал не знать.
Дел много, и нехорошо оставлять стойбище накануне свадеб. И матери помочь нужно. Но после разговора с Малом Айрис почувствовала почему-то, что должна немедленно увидеть Киику, оказаться в его уже знакомых объятиях, слиться с его телом… Она не понимала почему, но чувствовала: после разговора с Малом остался какой-то неприятный осадок, что-то такое, что хотелось как можно скорее заглушить и забыть.
Айя заметила состояние дочери, хотя, быть может, поняла его не совсем верно. Усмехнулась:
– Беги уж! Только ненадолго.
– Я скоро…
Айрис решила: она обогнет стойбище Серых Сов и пойдет прямо на их с Киику место. Они не сговаривались о встрече, и если он будет там нежданно-негаданно, как и она, значит, это Знак, веление предков. Если там не будет никого, она немного подождет и вернется домой… Значит, не судьба!
Киику был там; пришел еще раньше, но смотрел не на тропу, куда-то вдаль. Видимо, и не надеялся на встречу, просто пришел посидеть… Но их одеяло было тут же! …Айрис постаралась подкрасться неслышно и, когда в последний момент ее все же заметили, с радостным смехом с разбегу бросилась на Киику, повалила его… И вот уже он сжал свою подругу, удивленно и счастливо смотрит в ее лицо…
– Аисюшка! Ты откуда?! Вот уж не ожидал!..
– Не ожидал? А одеяло зачем? Для другой? Так Айрис может и уйти!
Она тормошила его и сама смеялась своим шуткам.
– Ну уж нет!..
Когда все кончилось, они еще долго лежали в объятиях друг друга, в трепете теней и света, пробивающегося сквозь эту странную узорную листву. Айрис нежно поглаживала сильную, немного шершавую руку, ласкающую ее грудь, и представляла, что скоро (совсем скоро! ) ее соска коснутся не загрубевшие пальцы ее любимого охотника, а требовательные губешки их сына!..
Кажется, Киику начал тихонько посапывать на ее плече. Правой рукой она слегка потеребила его за прядь:
– Киику! Не спи! Твоей Аисюшке уже пора возвращаться!
– Ох! Не хочется…
– Погоди, – Айрис засмеялась, сама не веря в то, что говорит, – я еще надоем храброму Киику, победителю мамонта!
Он рассмеялся в ответ – таким невозможным казалось это предположение.
Когда они уже собрались, Киику предложил:
– Айрис! Пойдем через наше стойбище? Путь почти такой же, а ты навестишь Наву.
Но она покачала головой и даже как будто немного погрустнела.
– Нет, Киику. Мне сейчас нечего сказать Наве. И Айя, моя мать, ждет меня. Еще очень много дел.
Они расстались на развилке тропы.
Разделывать тушу гигантского оленя – дело долгое, хотя и хорошо знакомое опытному охотнику. Привычно орудуя кремневым ножом и костяной лопаточкой, Мал вновь вернулся к мыслям о духах и предках, да и о многом другом, о чем шептались не только дети и женщины, но вполголоса говорили в мужских домах и взрослые охотники. Живые мертвецы, нежить (кто бы знал, что это такое?)… Почему же он, Мал, ни единого раза не встречался ни с кем из этих пугающих и непонятных существ? Ну хорошо! Одноногого Бокку, хозяина болотин, о котором болтают женщины, он мог и не видеть – что делать на болотинах охотнику? Гусиные яйца, да и сами гуси – это для подростков, не для взрослых охотников. Но Хозяин воды – он-то, взявший его отца, – почему не показался Малу хотя бы раз? Ведь Мал охотился на его красноперых. А Хозяйка леса, косоглазая Уумми? А ее муж, тот, кто обхватывает ногами бока тигрольва? Почему он ни разу не явился тому, кто убил подставляющего Хозяину свой хребет?
Живые мертвецы? О них часто рассказывали у очага мужского дома. Но Мал не один год провел под одной кровлей с мертвой матерью и сестренкой. И ничего! Сны – да; в снах приходила и мать, и даже отец, которого он не знал вовсе. Но что такое – сны?!
И однажды Мал решился. Все охотники смертельно боялись Проклятой ложбины, затерянной на вершине, в ельнике. Ее обходили стороной даже днем. Говорили: там умер сам Хорру, много лет наводивший ужас на все окрестные общины! Говорили: спустишься в ложбину – а он тут как тут! С горящими глазами, с окровавленным ртом, и пальцы тянутся к горлу!.. Что ж, Мал решил все это проверить. Хорру? Пусть Хорру. Копье охотника и живого мертвеца достанет. А если «великий Хорру» бесплотен, как сон, то от снов не будет слишком большого вреда!
Мал спустился в ложбину, со всех сторон окруженную елями. Было ли ему страшно? Да, было – пока спускался. Но ложбина оказалась мшистой, сухой и уютной – ничего угрожающего! Охотник расчистил себе место от нападавших шишек, подложил под голову свернутый плащ и с удовольствием растянулся во весь рост на мягком ложе. Небо гасло, и его кусок, ограниченный вершинами елей, прочертила крылатая тварь, похожая на тех, что стаями гнездятся в дырах на склоне, неподалеку от стойбища Серых Сов. Этих тварей, летунов, не любят, но они безвредны и сами боятся людей. Видимо, и здесь, где-то поблизости, есть такие же дыры, только почему он, Мал, их не заметил?
И все! И никакого Хорру с горящими глазами! Только сны… Но и они не были страшными, скорее – забавными…
С тех пор охотник не раз и не два ночевал в Проклятой ложбине; можно сказать, полюбил ее! Ничего плохого с ним не случилось, ничего страшного так и не привиделось. Странное? Пожалуй, да! Сны. Дома такие сны не снились; более того, Мал не мог их вспомнить до конца. Только тот, второй. А о чем они говорили? Нет, не вспомнить! Но было интересно и совсем не страшно. И никакого Хорру!
Так, может быть, все эти духи, живые мертвецы и эта никому не ведомая нежить – только страхи и сны, сны и страхи?
Мал усмехнулся. Это было бы очень хорошо! Это было бы просто замечательно! В этом случае Колдун наверняка ему не откажет!
Большерогий был разделан по всем правилам. Мясо прикрыто шкурой, дерном и ветвями, нашлись и булыжники, чтобы придавить укрытие. Можно быть спокойным – его не растащат до того, как он, Мал, приведет сюда дочерей Мамонта. Разве что – лиска проберется, но и она многого не урвет.
Он взял с собой только самое необходимое: сердце и печень уложил в кожаный мешок, а голову, увенчанную столь тяжелым украшением, не без труда взгромоздил и пристроил на правом плече. (Ого! Не оплошать бы, донести, как должно! ) Солнце уже на уклоне; нужно идти в стойбище.
– Вождь! Мал, охотник, добыл большерогого! Его голова, его сердце и печень – у твоего входа. Остальные части надежно укрыты.
– Вождь благодарит лучшего охотника детей Мамонта! Успеет ли он принести мясо до заката? Юные дочери Мамонта помогут Малу.
– Да, вождь!
Мал с сомнением посмотрел на толпившихся вокруг девиц. Конечно, он постарался разделать тушу так, чтобы каждой досталось по куску; сам он понесет шкуру… Но что, если ошибся? Будут слезы.
– Сыт ли Мал?
– Благодарю, вождь! Мал сыт.
Все нужные слова сказаны. Айя взяла сердце и печень. Готовить свадебное блюдо будет она и старейшие женщины общины – таков обычай.
Арго коснулся рогов:
Хорош! – подошел к охотнику, положил ему руки на плечи и улыбнулся: – Дар Великого Мамонта тоже очень хорош. Колдун и я направимся за ним вскоре после вас. Но ты – ходок, ты можешь нас догнать…
– Пусть вождь простит охотника! После заката Мал хочет навестить Колдуна. Мал должен подготовиться.
Во взгляде вождя читалось нескрываемое удивление.
(Ничего! Если все будет так, как нужно, завтра ты удивишься еще больше! )
Смеркалось. Мал возглавлял странную процессию – Девицы и ни одного мужчины! Смешно… Девушки, весело болтая о своих женихах, шли гуськом вслед за охотником. Айрис не отпускала его руку и тоже неугомонно щебетала – о своем Киику и об этой Наве… Да, без любовного корня не обойтись!
Вот и дошли! Хорошо, даже лиса не успела разведать! Конечно, Айрис достался самый тяжелый (значит, самый счастливый!) кусок, и Мал прошептал:
– Айрис, не спеши! Вдруг кому-нибудь не хватит? Тогда придется делиться!
Нет, хватило всем. Теперь – в обратный путь, уже по темной тропе, только небо еще не погасло. И вновь Айрис рядом, только за руку не держит: обе ее руки заняты свадебной ношей… И опять об этих Наве и Киику!
Подростки сидели на траве у входа в мужской дом. Уже почти стемнело, и по телу пробегала дрожь, хотя и не холодно и все сыты. Очень сыты: ведь сегодня – последний день, когда можно есть до отвала. И разговаривать. И бороться. Но не хотелось ни того, ни другого, ни третьего. Клонило в сон: растянуться бы сейчас на пахучем лапнике, под теплой шкурой! Но… Будет лучше, если Колдун застанет их бодрствующими!
– Завтра – весенние свадьбы! – вздохнув, проговорил Туули.
Нагу улыбнулся. Его другу есть о чем вздыхать! Эти праздники любят даже непосвященные подростки – и не только из-за вкусной еды. Конечно, до Посвящения оленьего сердца не отведать. Но никто не запрещает повозиться с девчушкой из Серых Сов, поговорить с ней о том времени, когда они станут взрослыми!.. У Туули – хорошая девчонка, бойкая! Туули уверяет, что они с его Туйей уже давно возятся, как взрослые. Плохо, конечно, – говорят, от этого опускаются груди… Ну, да это их дело!.. Нагу шутливо толкнул приятеля в бок:
– Ничего, брат! Никуда твоя Туйя не денется!
Ему и самому было немного грустно. Не из-за девчонок, нет, – из-за сестры; жаль, что не увидит свадьбы Айрис! А может, так и лучше: он (уже не Нагу!) придет в стойбище Серых Сов к их очагу и принесет охотничий дар. Не маленький мальчик придет в гости к замужней сестре, а взрослый охотник – к взрослому охотнику и его жене!..
– А не перекусить ли нам, ребята?
Это, конечно, неутомимый Лоу. Туули опрокинулся на спину и весело задрыгал ногами:
– Ох, не могу! Жру целый день! Разве что со свежей водичкой?.. Хей, Сэмми, молчун, а ну-ка, где наш бурдючок?
Сэмми, не сказав ни слова, отправился за свежей водой.
На еще зеленоватом небе проклевывались первые звезды.
Охотники, сгибаясь под тяжестью даров Великого Мамонта, по тропе поднимались к стойбищу. Второй бивень тоже оказался почти целым! После праздника лучшие мастера расчленят каждый из них вдоль на четыре части, чтобы потом, с помощью влажных шкур, огня и гнета, выпрямить каждый из этих восьми кусков. Каждый кусок должен стать совершенно прямым, не треснув поперек и не утратив прочность. Это умение – великая тайна и гордость их Рода, переданная потомкам самим Первобратом-дарителем.
Вождь шел впереди; Колдун замыкал процессию. Арго, как и остальные общинники, завершал свои дневные труды. Сейчас он вернется в свое жилище, чтобы в последний раз поесть втроем, с женой и дочерью. Следующую ночь Айрис проведет уже у очага своего мужа, в стойбище детей Серой Совы.
А труды Колдуна еще не закончены. Когда Одноглазая войдет в полную силу, он отправится в мужской дом, чтобы забрать оттуда подростков, готовящихся стать мужчинами, и перевести их в иное укрытие, о котором ничего не знают ни женщины, ни дети: в Потаенный дом, где их ждут последние испытания перед Посвящением во взрослых охотников – полноправных членов Рода…
Внутри жилища было уже совсем темно. При трепетном свете очага Мал придирчиво рассматривал свои сокровища, извлеченные из самых укромных ямок-хранилищ и разложенные на белоснежной шкуре северного оленя. Медовым цветом отливали куски твердой смолы, радугой переливались дальние раковины (говорят, они – от самой Великой воды!). Поколебавшись, охотник присоединил еще две вещи: ни разу не надеванный кожаный налобник, обшитый бивневыми бусами, и костяную заколку. Мал нашел налобник в своем опустевшем жилище, после Посвящения; до этого не видел никогда. Видно, мать готовила подарок своему взрослому сыну. А заколку вырезал он сам – еще для Наги… Что ж, пусть Колдун их носит или отдаст духам – его дело! Пусть только поможет!
Мал был уверен: Колдун – поможет! Даже исцеленные от хонки не приносили ему такого богатого дара! А если Предки (или духи, или кто там еще?) откажутся отдать ему Айрис, он, не колеблясь, одарит всем этим за лекарство от собственной боли! Ведь если любовный корень его исцелит от мыслей об Айрис, Мал сможет посмотреть другими глазами на ту же Наву… Или еще на кого-нибудь.
В стойбище уже раздавались голоса вернувшихся охотников. Нужно успеть к Колдуну до того, как он уйдет в мужской дом за подростками; там он пробудет долго – почти всю ночь… Мал бережно завернул вещи в оленью шкуру, и стал прислушиваться к шагам: сейчас Колдун пройдет мимо его жилища; после этого придется немного подождать, но не слишком…
Глава 3
ОТКАЗ
Поздней весной начиналось время, когда женщины и дети уходят из стойбища на лесные поляны, открытые, нагретые солнечными лучами косогоры, спускаются к Большой воде, чтобы собрать и заготовить впрок как можно больше того, что дарит людям в пищу сама земля, посылает вода: съедобные травы и коренья, речные раковины, лесные улитки… Потом пойдут первые ягоды, грибы, а там, к концу лета, созреют орехи, дикие злаки; в затененных, влажных низинах откроются россыпи черных сладких ягод, которые очень любят дети, по болотинам кровавыми каплями загорятся другие ягоды, кислые, – их предпочитают взрослые охотники… И всего этого нужно запасти столько, чтобы хватило всем на всю долгую зиму.
Время сбора наступило и для Колдуна. И если для женщин самая горячая пора придет позже, в конце лета, то для него оно настанет уже скоро: после того, как ночь уравняется с днем и травы войдут в полную силу. Тогда можно попытаться взять кое-что из скрытых трав и корней, таких, которые не дано видеть неподготовленному, к которым нельзя подступиться, не зная специальных слов и приемов…
Но и сейчас можно добыть кое-что ценное. Некоторые весенние травы обладают особой силой, в особенности для целения. Здесь тоже есть свои хитрости: нужно знать, когда, в какое время дня или ночи, при каком расположении звезд трава или корень наиболее сильны. И конечно, нельзя забывать о заклинаниях, даже если растение совсем простое, не скрытое.
Погубить можно даже самую хорошую добычу. Взять растения – только полдела; их нужно еще и приготовить к употреблению: каждое особо. Одни травы должны высушиваться подвешенными в затемненной части жилища, другие – под шкурой годовалого жеребца, третьи – на воздухе, в определенные часы. Есть такие, например, которые Колдун сушил в течение всего лета, но только при свете Луны и лишь от ночи, когда Одноглазая только начинает просыпаться, и до ночи, когда ее глаз полностью открыт. А некоторые коренья и травы он резал сырыми, смешивал и хранил в деревянных чашечках закопанными в землю рядом с очагом.
Сейчас, вернувшись с дарами Великого Мамонта, Колдун разбирал и готовил к хранению свой утренний травный сбор. Ночь только начиналась, время идти в мужской дом за подростками не настало. Он должен успеть.
Внизу, на тропинке, ведущей от стойбища к жилищу Колдуна, послышались шаги. Шаги – почти то же, что и голос, во всяком случае когда идущий не намерен скрываться. И сейчас ошибиться было невозможно: к нему направлялся Мал, лучший охотник, одинокий гордец, до сих пор ни разу не просивший о помощи. Что ж, его оружие действительно не нуждалось в наговоре, раны охотник излечивал сам, а болезни обходили его стороной – пока! Так что же ему нужно? В том, что Мал намеревается о чем-то просить, Колдун нисколько не сомневался.
До его ушей давно дошли девичьи пересуды. Может быть, эти слухи верны? Что ж, в этом случае помочь молодому охотнику не сложно: Колдун видел, что Мал – не избранный, не закрытый изначально. Такой – исцелится! Жаль, что не обратился за помощью раньше: давно бы уже имел общий очаг, давно бы говорил не умершей, а живой хозяйке: «Женщина, возьми нашу долю!» Решился бы сразу – глядишь, уже бы и сына понемногу подготавливал к будущему Посвящению…
Шаги приблизились к входу. Неуверенные шаги, теперь они были совсем не похожи на поступь Мала – первого следопыта.
– Старый! Колдун! У твоего дома охотник Мал.
– Войди, Мал, охотник.
Мал вошел, наклонил голову, приветствуя хозяина; по его знаку сел, скрестив ноги, и развернул на коленях традиционные дары просителя. Колдун взглянул на то, что скрывал кусок отлично выделанной шкуры северного оленя. Дар был щедр. Очень щедр: за одни лишь раковины Мал (а может быть, еще его отец) наверняка отдал не один бивневый дротик! Да еще три куска твердой смолы, один даже с жуком! И это не считая превосходной костяной заколки, кожаного налобника (его-то наверняка обшивала бусами покойная мать). Такой дар означал особое уважение… или особую, трудновыполнимую просьбу. А может быть, и то и другое вместе.
Колдун улыбнулся – про себя, почти незаметно. Он был уверен в том, что знает, о чем его будет просить Мал. Столько лет носить это в себе, ни с кем не делясь… Конечно, ему кажется, что просьба невыполнима, а дело-то простое! За такую услугу и одной повязки многовато. Ничего! От даров не отказываются, но их можно будет вернуть как свой свадебный дар – с добавлением… Интересно, кто же она, та, что заставила гордого охотника решиться на шаг, которого избегал тот столько лет?..
– Мал просит Колдуна о помощи. Его просьба трудна. Но от ответа зависит жизнь Мала.
– Пусть лучший охотник скажет, о чем он просит. Мал может быть уверен: для того, кто выследил лашии, Колдун сделает все, что только в его силах.
Молчание. Казалось, охотник собирается с силами.
– Мал хочет построить новое жилище, разжечь очаг и разделить его тепло с той, с кем он будет делить постель и кров.
Колдун улыбнулся, уже открыто. Так. Он был прав!
– Но в чем трудность? Разве хоть одна юная дочь Серой Совы или Куницы отвергнет лучшего следопыта, победителя тигрольва, избавившего ее от лашии ? Такого не забывают!
Время сбора наступило и для Колдуна. И если для женщин самая горячая пора придет позже, в конце лета, то для него оно настанет уже скоро: после того, как ночь уравняется с днем и травы войдут в полную силу. Тогда можно попытаться взять кое-что из скрытых трав и корней, таких, которые не дано видеть неподготовленному, к которым нельзя подступиться, не зная специальных слов и приемов…
Но и сейчас можно добыть кое-что ценное. Некоторые весенние травы обладают особой силой, в особенности для целения. Здесь тоже есть свои хитрости: нужно знать, когда, в какое время дня или ночи, при каком расположении звезд трава или корень наиболее сильны. И конечно, нельзя забывать о заклинаниях, даже если растение совсем простое, не скрытое.
Погубить можно даже самую хорошую добычу. Взять растения – только полдела; их нужно еще и приготовить к употреблению: каждое особо. Одни травы должны высушиваться подвешенными в затемненной части жилища, другие – под шкурой годовалого жеребца, третьи – на воздухе, в определенные часы. Есть такие, например, которые Колдун сушил в течение всего лета, но только при свете Луны и лишь от ночи, когда Одноглазая только начинает просыпаться, и до ночи, когда ее глаз полностью открыт. А некоторые коренья и травы он резал сырыми, смешивал и хранил в деревянных чашечках закопанными в землю рядом с очагом.
Сейчас, вернувшись с дарами Великого Мамонта, Колдун разбирал и готовил к хранению свой утренний травный сбор. Ночь только начиналась, время идти в мужской дом за подростками не настало. Он должен успеть.
Внизу, на тропинке, ведущей от стойбища к жилищу Колдуна, послышались шаги. Шаги – почти то же, что и голос, во всяком случае когда идущий не намерен скрываться. И сейчас ошибиться было невозможно: к нему направлялся Мал, лучший охотник, одинокий гордец, до сих пор ни разу не просивший о помощи. Что ж, его оружие действительно не нуждалось в наговоре, раны охотник излечивал сам, а болезни обходили его стороной – пока! Так что же ему нужно? В том, что Мал намеревается о чем-то просить, Колдун нисколько не сомневался.
До его ушей давно дошли девичьи пересуды. Может быть, эти слухи верны? Что ж, в этом случае помочь молодому охотнику не сложно: Колдун видел, что Мал – не избранный, не закрытый изначально. Такой – исцелится! Жаль, что не обратился за помощью раньше: давно бы уже имел общий очаг, давно бы говорил не умершей, а живой хозяйке: «Женщина, возьми нашу долю!» Решился бы сразу – глядишь, уже бы и сына понемногу подготавливал к будущему Посвящению…
Шаги приблизились к входу. Неуверенные шаги, теперь они были совсем не похожи на поступь Мала – первого следопыта.
– Старый! Колдун! У твоего дома охотник Мал.
– Войди, Мал, охотник.
Мал вошел, наклонил голову, приветствуя хозяина; по его знаку сел, скрестив ноги, и развернул на коленях традиционные дары просителя. Колдун взглянул на то, что скрывал кусок отлично выделанной шкуры северного оленя. Дар был щедр. Очень щедр: за одни лишь раковины Мал (а может быть, еще его отец) наверняка отдал не один бивневый дротик! Да еще три куска твердой смолы, один даже с жуком! И это не считая превосходной костяной заколки, кожаного налобника (его-то наверняка обшивала бусами покойная мать). Такой дар означал особое уважение… или особую, трудновыполнимую просьбу. А может быть, и то и другое вместе.
Колдун улыбнулся – про себя, почти незаметно. Он был уверен в том, что знает, о чем его будет просить Мал. Столько лет носить это в себе, ни с кем не делясь… Конечно, ему кажется, что просьба невыполнима, а дело-то простое! За такую услугу и одной повязки многовато. Ничего! От даров не отказываются, но их можно будет вернуть как свой свадебный дар – с добавлением… Интересно, кто же она, та, что заставила гордого охотника решиться на шаг, которого избегал тот столько лет?..
– Мал просит Колдуна о помощи. Его просьба трудна. Но от ответа зависит жизнь Мала.
– Пусть лучший охотник скажет, о чем он просит. Мал может быть уверен: для того, кто выследил лашии, Колдун сделает все, что только в его силах.
Молчание. Казалось, охотник собирается с силами.
– Мал хочет построить новое жилище, разжечь очаг и разделить его тепло с той, с кем он будет делить постель и кров.
Колдун улыбнулся, уже открыто. Так. Он был прав!
– Но в чем трудность? Разве хоть одна юная дочь Серой Совы или Куницы отвергнет лучшего следопыта, победителя тигрольва, избавившего ее от лашии ? Такого не забывают!