Страница:
Плакали отцы и матери, давали своим сыновьям последние наставления и дары. Их молодым сыновьям хоть и было грустно, но все же легче. Они молоды, у них еще нет взрослых детей – самому старшему ребенку их общины и десяти весен не миновало. И не изгнанниками себя чувствуют они, уходящие добровольно, скорее, искателями. Будут новые земли, будут новые соседи. Как знать? Быть может, и до самого края Мира доберутся они, а может быть, и дальше…
Пора! Настало время прощаться, чтобы Кано и его люди успели в свое (бывшее свое!) стойбище еще до заката. На глазах у всех собравшихся Кано опустился перед Арго на колени – высший знак почтения вождю Рода, хранителю Священной кости:
– Арго, великий вождь детей Мамонта! К тебе, хранящему Священную кость нашего великого предка, наполненную сухой кровью нашего Рода, обращается вождь той части твоих сородичей, что навсегда покидает эти края, уходит на юг. Мы просим своего великого вождя: поделись с нами сухой кровью из Священной кости нашего Рода, дабы не оставили нас на новой тропе наши могучие предки!
Арго молча снял с груди Священную кость, готовясь отсыпать часть ее содержимого в уже подставленный мешочек из белой замши. Но тут произошло неожиданное. Старый Колдун выступил вперед и жестом остановил вождя:
– Великий вождь! Прежде чем ты поделишься с нашими сородичами сухой кровью нашего Рода, да будет позволено мне, Колдуну детей Мамонта, вручить уходящим на юг дар наших великих предков!
Ответив поклоном на знак согласия, Колдун приблизился к коленопреклоненному Кано и почтительно передал ему какой-то предмет, завернутый в кусок белоснежной замши… К удивлению всех, включая и Арго, это была вторая кость, парная с той, что издревле хранила Священную сухую кровь детей Мамонта!
– Пусть сородичи не дивятся! – заговорил Колдун. – Да, это так! Их было две – изначально! Одна, хранящая сухую кровь – нашу жизнь и нашу связь с Первопредками, – передавалась от вождя к вождю, и о ней знали все. Всем известно: много общин детей Мамонта, и у каждой – свой вождь, но лишь один из вождей хранит Священную кость нашего Рода!
О второй кости, передававшейся из поколения в поколение самыми могучими колдунами детей Мамонта, только мы, колдуны, и знали – до сих пор! И до сих пор эта кость была пустой. И лишь сейчас настало время исполниться древнему завету: «Вторая кость наполнится сухой кровью Рода, когда пути детей Мамонта разойдутся навсегда. В этот день две кости должны разделиться, как разделится их тропа». Много раз расселялись общины детей Мамонта, – кто сочтет теперь всех наших родичей? Но ни один из моих предшественников не извлекал эту кость… А теперь я чувствую, знаю: срок пришел!
Края двух Священных костей соединились, и из той кости, что вместе с Арго отправится на север, часть сухой крови перелилась в ту, что отныне будет свято храниться и передаваться из поколения в поколение теми, кто уходит на юг.
Арго поднял Кано с колен и обнял молодого вождя:
– Хранитель Священной кости! Теперь ты ни в чем не уступаешь мне, кого всегда называл своим вождем! Теперь ясно: ты не ошибся в выборе новой тропы; сами предки подсказали тебе этот путь! Надеюсь, и мне тоже! Пусть же великие предки и духи-покровители не оставят тебя, Кано, великий вождь детей Мамонта, и твоих людей! Пусть приведут вас туда, куда должно!
В этот раз многие люди Арго покинули свое стойбище, правда недалеко и ненадолго: проводить своих сородичей, постоять у развилки, глядя им вослед до тех пор, пока тропа, знакомая до мелочей, до каждого корневища, каждой выбоины, не увела их вниз и направо, в сосняк. Сегодня они еще вернутся в свое (бывшее свое!) стойбище, чтобы завтра поутру покинуть его навсегда. А еще через два или три дня придет черед и людей Арго…
Солнце еще только-только поднималось, и над Большой водой не развеялся голубовато-серый туман, а люди Кано уже покинули свой обжитый мыс, уже похоронили свои очаги, но жар их несли, хранили в специальных плошках, прикрытых от ветра и сырости. Всегда можно добыть огонь, но важно сохранить его, пронести через многие и многие временные привалы до того места, где люди вновь обретут свой дом. Теперь община двигалась вдоль высокого берега, не спускаясь в речную долину. Вот уже и миновали Поляну празднеств. Солнце все выше, туман рассеивается… А по правую руку, в глубине лога, – дымки. Те, что подальше вглубь, – община Нерта, а чуть впереди – община Рама, детей Куницы…
Да, им, еще молодым, уходить легче. И все же… Тяжело идут жены, головы опустили, словно груз на волокушах непосилен, словно оттягивает шею меховой мешок, в котором гулькает младенец. В голос не плачет никто, но то одна, то другая невольно всхлипывает, слезы катятся по щекам, и не смахнуть рукой, а о плечо разве оботрешь?.. Что ни говори, а вся жизнь прошла здесь, и вся родня остается здесь… точнее, уже там, за спиной… Только одна дочь Серой Совы, живущая в общине Кано, покинула мужа ради своего Рода. Что ж, ей можно: два года бездетной оставалась! Может, мужей и еще кто-то оставил бы (а иная так с радостью!), но как оставить своих малышей, маленьких детей Мамонта?
Мужчины идут налегке. У них почти нет поклажи, только оружие да заплечные и поясные мешки с самым необходимым. То один, то другой подхватят мимоходом на плечо уставшую кроху (свой ли, чужой – разницы нет), – пока еще можно: еще утро, еще знакомые места. Но вскоре – устраивайся к уставшей матери на волокушу, просись на руки к старшему брату или сестре, а лучше всего терпи сколько можешь! У мужчин в походе задача одна – охранять! И сейчас нужно быть настороже, а дальше – тем более. В любой момент нужно быть готовым пустить оружие в ход – против зверя, а то и против двуногих!
Им, мужчинам, тоже невесело, тоже родичи за спиной, а кое у кого из безбородых и другая причина для грусти. И все же они меньше сожалеют о прошлом. Они понимают: останься их община на прежнем месте из милости – и жизнь стала бы невмоготу… Все равно пришлось бы уходить. Нет, что ни говори, их вождь – настоящий, правильный вождь; он не смалодушничал в решающий час, и он не свернул вслед за Арго – избрал свою тропу! Недаром именно он, Кано, стал вторым хранителем Священной кости их древнего Рода!
И как бы ни саднило сердце от свершившейся разлуки, новая тропа всегда притягательна для настоящего мужчины. Особенно если ты молод и смел, если ты веришь: весен и зим впереди больше, намного больше, чем осталось за твоими плечами…
Кано подошел к своей жене – желтоволосой остролицей Лайне. Четырехлетний сынишка удобно пристроился на волокуше, на шкурах; второй, годовалый, высунув из мешка головенку, на ходу сосал материнскую грудь.
– А ну-ка… – Кано подхватил на плечо своего старшего. – Не грусти, Лайна! Все хорошо будет, – сами предки дали нам знать об этом! Там, – он, не оборачиваясь, мотнул головой назад, – там и Зло осталось; я чувствую, оно не пойдет за нами! Наша тропа – чиста! Не грусти.
Жена улыбнулась в ответ, правда сквозь слезы.
– Онго, – Кано хлопнул по плечу молодого безбородого охотника, – не знаю, многому ли выучил тебя старый Колдун, – скоро узнаем! Но поёшь ты хорошо. Спой! Сейчас самое время, а то загрустили наши женщины!
Прошли еще немного, и Онго запел:
Раздвоилась тропа, наши братья уходят на север,
Уходят на север!
Раздвоилась тропа, мы уходим в края наших предков,
В края наших предков!
Нас Большая вода уведет за леса и за Белые горы,
За Белые горы.
Мы увидим Великую воду,
Великую воду!
Мы увидим широкие степи,
Широкие степи!
Наши предки и духи укажут нам место,
Укажут нам место,
Где поселимся мы, чтобы Род наш продолжить,
Чтобы Род наш продолжить…
Чистое горловое пение, отраженное Большой водой, разносилось далеко окрест.
На краю мыса, откуда широко открывается речная долина, стояли два человека, слушали песню и смотрели вслед уходящим.
– Йормер, – заговорил Рам, вождь детей Куницы, – я знаю, ты в эти ночи не раз обращался к духам. Все ли мы сделали как нужно?
Йормер – таково имя молодого колдуна-Куницы. Его знают очень немногие, в том числе вождь. Произносят крайне редко, даже наедине. Сейчас обращение по имени означало: вопрос очень и очень серьезный.
– Да, – ответил Йормер. – Ото всех духов после великой катастрофы я всякий раз слышал только одно: «Пусть уйдут те, кто нарушил Закон крови! Пусть уйдут и уведут за собой Зло!» Колдун детей Мамонта слышал то же самое. И не скрыл, не промолчал.
– Да, – только и произнес Рам в ответ и сам замолк, прислушиваясь к замирающей вдали песне уходящих изгнанников.
– Вождя что-то сильно тревожит?
– Тревожит. Сильно. А что – и сам не пойму. Все сделано как должно, ни себя, ни их упрекнуть не в чем. А у меня бессонница. Кажется, не отвели мы беду от себя тем, что сделали.
Уходящие скрылись за дальним мысом. В последний раз донеслось:
Наши предки нас не оставят,
Нас не оставят!
– А у них все будет хорошо, у людей Кано, – произнес Рам.
– Да, это так, – согласился Йормер.
– Скажи… – На этот раз вождь не произнес имени своего собеседника. Называть его нужно как можно реже! – Скажи, а не с нашими духами ты не пробовал общаться?
– О ком же говорит великий вождь? – спросил колдун, не скрывая удивления.
– Конечно не о Тьме. О Тех, кто поставил вас, Стражей.
Колдун печально покачал головой:
– Нет. Их ведь не призвать, как наших духов. Здесь я бессилен. Не знаю, как спросить, как получить ответ. И наставник мой не знал. Быть может, потерялось знание, ведь мы, сам знаешь, осколки… Отскочивший отщепок… А может быть, и никому это не было ведомо. Сами придут, сами скажут, – если нужно, если захотят.
Пора возвращаться в стойбище. По дороге Рам спросил:
– Ты сейчас туда, к своей невесте?
– Да. И не только к ней… Вождь, мне неведомо, верны ли твои предчувствия. Быть может, и верны, – узнаем рано или поздно. Но одно мне известно: нежить отправится за ними. За людьми Арго. И я должен передать им все то, что знаю сам об этом. Ведь я – Страж.
– Понимаю. Значит, дети Мамонта не оставляют своего Колдуна? Я очень этого боялся. И спасти бы не успели. А успели бы – новая свара.
– Все хорошо. Арго действительно мудр. И сын – ему под стать. Да и не только они.
Помолчали. У вождя детей Куницы было тяжело на сердце не только от дурных предчувствий. Долго скручивается нить, долго выделывается шкура, еще дольше рубаха шьется, узоры наводятся, а порвать ее – миг один! Так и здесь… Рушится в одночасье то, что годами создавалось, рвутся связи, и старые, и новые, на которые еще совсем недавно столько надежд возлагалось… Арго действительно очень ему нравился.
– Спроси у Арго: когда? Небесная Старуха окончательно проснется уже завтра.
– Вождю детей Куницы беспокоиться не о чем. Они уйдут так скоро, как только смогут. Здесь они уже чужие.
– Не за нас я боюсь, – вздохнул Рам. – За них самих.
Эти вечер и ночь колдун-Куница провел в стойбище Арго. Было заметно – люди спешат, но выступить смогут не раньше чем через два дня. Женщины трудились и по вечерам: складывали, паковали, увязывали все, что возьмут с собой в долгий путь, – пищу, одежду, часть шкур, инструменты, утварь… Не слишком много – все лишнее оставлялось, – но и не мало. А еще дети… Правда, в общине Арго в этом году ползунчиков немного, а подросшие и сами помощники: понесут часть груза, присмотрят за малышами.
Мужчины мастерили волокуши, проверяли и готовили оружие, запасы древков и наконечников. Следовало взять с собой, несмотря на тяжесть, и как можно больше хорошего сырья. Конечно, тащить невесть куда необработанные желваки кремня или целые бивни просто глупо: тяжесть большая, а основная их часть все равно уйдет в отходы. Поэтому все последние дни мужчины усиленно кололи кремень, расщепляли бивни и крупные кости на подходящие куски. Такие заготовки и нести полегче (все это на женские плечи ляжет!), да и в дело пустить проще.
Все же к ночи, когда свет от костров смешивается с сиянием Одноглазой, основные мужские дела откладывались до возвращения дневного света. Охотники, в одиночку или группами, прикидывали, сколько сделано за день, сколько предстоит еще сделать до того, как под женский плач и заклинания, попеременно произносимые Колдуном и вождем, будет сожжен их тотемный столб, чтобы поутру порвалась последняя нить, связывающая Род детей Мамонта с этим местом, чтобы люди Арго могли отправиться навстречу неведомому, не оглядываясь на пепелище. Если все будет как должно, духи-покровители отправятся вместе с ними. И великие предки не оставят своих земных сородичей без помощи…
Сейчас у общего костра мужчины спорили: нужно ли брать с собой два обтянутых кожей челна, выменянные в свое время у детей Серой Совы? Конечно, они легкие, но как их тащить? И потом, понадобятся ли они в пути?
– Не понадобятся! – решительно убеждал старый Гор. – Вначале идем вдоль русла, так? Потом сворачиваем… Старый слышал раньше: если на север – то впереди еще Большая вода будет. Сам-то не ходил, не знаю… Но все равно: пока доберемся, вода уже затвердеет, – и к чему нам тогда эти совьи штучки? А если и раньше дойдем, все в дырьях будут, пока дотащим. Все равно бросить придется.
Арго колебался. То, о чем говорил Гор, было вполне разумно… Хотя, конечно, устроить челны можно и так, что не продырявятся в пути, – было бы желание. Только нужно ли все это или в самом деле – лишняя возня, не больше?
К общему костру подошли старый Колдун, молодой Куница и Нава. Опять о чем-то совещались в колдунском доме.
Услышав, о чем идет спор, все трое встревоженно переглянулись.
– Великий вождь, – заговорил Колдун, – выслушай совет старого! Челны нужно взять! И так, чтобы не продырявить в пути, не погубить! Почему? Не к ночи говорить об этом, хотя и Огненный круг наведен. Но поверь: они не просто могут нам помочь; быть может, они нас спасут!
Арго молча кивнул. Вопрос решен, и даже старый Гор, самый главный противник «этих совьих штучек», сказал, не колеблясь и без тени насмешки:
– Ну что ж. Тогда о другом будем думать: как их лучше устроить. И кто потащит… Или, может быть, не на волокуше лучше, а на плечах?
Старый Гор понимал лучше, чем кто бы то ни было, насколько тяжела и опасна тропа изгнанников. За свою долгую жизнь он перевидал немало и чьих-то останков (был некогда, быть может, могучий Род, а теперь – скрюченные полуобглоданные трупы у потухшей золы) и изможденных, выбившихся из сил, забредших к чужакам уже без опасения за свои жизни. Убьют – что ж они уже почти мертвы! Да, подобный конец для изгнанников слишком обычен. А многие ли из них находят новую судьбу? Кто знает… Но одно-то старый Гор знал твердо: если пойдут распри среди них самих – надежды не будет никакой. Вот почему после того, что сказал им вождь в ту ночь, после Большого Совета, – он, Гор, оказывал Колдуну подчеркнутое уважение. Если он по настоянию вождя идет со всеми, авторитет его столь же непреложен, как и авторитет самого вождя!
Спор разгорелся вновь, но уже о другом. Больше возражающих не было; если у кого-то сомнения и оставались, хранили их при себе.
По приглашению Арго старый Колдун и гости подсели к общему очагу. Постепенно разговор перешел на людей Кано, ушедших сегодня на юг.
– Где-то они сейчас? – почти пропел Каймо. – А ведь где-то там еще и те, пришлые, кого мы заметили тогда… Помнишь, Вуул?
Вуул, конечно, все помнил, но промолчал. Ответил колдун-Куница:
– Где сейчас ваши сородичи – не знаю. А что пришлые им никак не помешают, – уверен. Мы ведь все же уже общались с ними. Думали даже, не наши ли родичи, – уж очень сколы сходны… Но нет. Их предок – Волосатый Бык, не Куница. Но тоже с юга пришли, как и мы… С миром пришли, хотят остаться. Видимо, так и будет.
– Но если они знают, что мы, дети Мамонта, изгнанники … – заговорил Вуул, и Куница продолжил его мысль:
– …То они могут причинить вред вашим сородичам, чтобы снискать наше расположение, так? Нет, они не станут этого делать. Разумеется, они знают, и не только они одни: у вестников хорошие ноги. Но у этих, новых, – иные обычаи. Едва ли они даже поняли, почему уходят дети Мамонта. Для них уходить – значит выполнять особую волю предков. Великий долг и великая честь. Иного они и не понимают… Думаю, их вождь и еду разделил с Кано и его людьми, и совет дал, – они ведь сами с юга.
– Совет? – удивился Арго. – Но если они пришли издали, то едва ли говорят по-нашему. А на языке жестов многого не насоветуешь.
– Язык странен, но не совсем чужд особому языку детей Куницы. И потом, у них есть толмач. Жил не у нас конечно, но, видимо, у кого-то из нашей родни: наш общий язык понимает и говорить может.
– Даже если они и разделили еду, – вмешался Дрого – то давным-давно, еще до полудня. А сейчас уже далеко.
(«Может, они свернули в ту самую низину? В то утро мы не нарушили обычай: оставили хорошие запасы хвороста. Больше, чем сожгли сами. Быть может, они кормят сейчас свои костры тем самым хворостом…»)
Разговор увял. Некоторое время спустя колдун-Куница обратился к Арго с подчеркнутой вежливостью:
– Великий вождь детей Мамонта! Да будет позволено мне, молодому колдуну детей Куницы задать тебе вопрос от имени нашего вождя, Рама.
– «Когда вы, дети Мамонта, встанете на свою новую тропу?» – понимающе улыбнулся Арго, предугадывая вопрос. Колдун молча склонил голову. – Пусть могучий колдун детей Куницы передаст своему великому вождю, Раму, что мои люди покинут этот край через два дня, на третье утро. Это не самое начало бодрствования Одноглазой, но раньше нам не успеть. И еще скажи: вождь Арго будет помнить вождя Рама добром. И сохранит дары сыновей Куницы. Жаль, что все прервалось там же, где и началось!
– Поверь, великий вождь детей Мамонта: Рам тоже жалеет об этом!
Дрого ошибался. Кано и его люди были не в низине, где охотники, уходившие далеко на юг, обычно устраивали свой первый привал. Гораздо ближе – в стойбище пришельцев, с которыми делили сейчас уже и вечернюю еду. И дивились гостеприимству тех, кого и видели-то впервые!
Видимо, за ними следили. Когда общинники уже круто свернули направо, чтобы обойти стороной нежданно-негаданно заселенное место, чтобы и в самом деле остановиться на первый ночлег в знакомой низине, – тропу внезапно преградили пятеро незнакомых охотников. Не со злом – с добром! Положили копья, протянули вперед пустые руки. И главный, ясноглазый седой старик, выступил вперед и улыбнулся подкупающей, доброй улыбкой.
«Мы хотели бы познакомиться с вами, мы хотели бы разделить с вами пищу, мы хотели бы помочь вам чем можем, – но, если вы против, мы немедленно свернем с вашей тропы!» – так было сказано на общепринятом языке жестов.
«Мы благодарим вас, незнакомцы; мы будем рады познакомиться с вами и разделить пищу», – таков был ответ на том же языке.
После этого в разговор вступил толмач, и общаться стало легче.
В стойбище, куда Кано и его людей провели как почетных гостей, многое было новым, и прежде всего – жилища. Их еще не окончили строить, но уже было видно: ничего подобного Кано прежде не встречал. Это были не округлые жилища, как у детей Мамонта, и у детей Серой Совы, и у детей Куницы, различающиеся лишь отдельными деталями. Новые люди строили самые настоящие дома, опирающиеся двухскатными крышами на землю и поэтому отчасти напоминающие шалаши, но только очень длинные. Один дом был уже почти готов, два других только сооружались, и было видно сквозь непокрытую еще шкурами кровлю-стену, что внутри дом разделен на части, по три очага в каждой.
– Кто вы, пришедшие сюда? – задал Кано традиционный вопрос первой встречи.
– Мы – дети Волосатого Быка, – через толмача ответил старик. Для Кано ответ мало что значил; не помог и рогатый череп, венчающий вход готового длинного дома. В здешних краях такой зверь не водился.
– А кто вы, уходящие на юг? – Старик задал встречный вопрос, ответ на который ему был наверняка известен.
– Мы – дети Мамонта.
– Мы знаем ваших старших братьев. Там, куда вы идете, их мало. Но дети Мамонта увидят там наших братьев. – Старик вновь указал на рогатый череп.
За общей трапезой разговор разгорелся весело, как молодой огонь пожирает сухую пищу. Молодые девушки хихикали, подталкивали друг друга, перемигивались.
Кано уже знал: ясноглазый старик – вождь детей этого самого Волосатого Быка. Он привел их сюда из родных мест. Зачем? Понять трудно; это не то, что у них, не изгнание. Что-то совсем иное. И похоже, сам вождь и его сородичи принимают Кано и его людей не за изгнанных, а за кого-то другого…
Говорили о женщинах.
– Неужели у великого вождя детей Мамонта только одна жена? – непритворно удивлялся его собеседник. – Как же так? Я вижу: великий вождь не слабый…
– Таков наш обычай! – все, что мог ответить Кано.
– Странный обычай, странный!.. Быть может, великий вождь детей Мамонта захочет породниться с Крейоном, вождем детей Шерстистого Быка? Посмотри: мои дочери и внучки будут рады!
(«Да, действительно, они-то будут рады, да вот моя Лайна едва пи обрадуется!»)
– Вождь детей Мамонта благодарит Крейона, великого вождя детей Волосатого Быка. У нас – своя тропа, свой обычай. Сын детей Мамонта может взять второй женой только жену умершего брата.
– Странный обычай, странный! – задумчиво повторил Крейон. – Жаль, что дочери Волосатого Быка не смогут отправиться к себе на родину с теми, кто туда послан… Такими храбрыми!.. Быть может, кто-нибудь из неженатых? Или жены есть у всех вас?
– Не у всех… – Кано решил не перечить.
– Так пусть тот, кто холост, возьмет в жены одну из наших дочерей! Смотри, они рады! А там, куда вы придете, вас встретят наши родственники. И будут рады вам, породнившимся с общиной Крейона! Что скажешь на это, Кано, великий вождь детей Мамонта?
Кано обвел глазами своих сородичей. Пожалуй… Кое-кто… Но не сразу же, не вдруг!
– Великий вождь! Мы не можем ответить немедленно: нашим юношам нужно приглядеться к вашим девушкам… И наоборот. Нужно подождать, но мы не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством.
– И не нужно! Посмотри: кое-кто из твоих людей уже нашел себе пару… День-два поживите – а там и в путь, с молодыми женами! И тогда я расскажу Кано, моему другу, моему родственнику, – куда ему идти, как обрести на новом месте друзей и родню…
Можно ли устоять против такого напора?!
Догорает тотемный столб, утихает плач. Нужно отдыхать: это последняя ночь, которую дети Мамонта проводят в своем стойбище, где успело смениться не одно поколение. Нет, уже не в своем, уже в разоренном, разрушенном. Догорает тотемный столб; в эту последнюю ночь Колдун даже не пытается призвать духов, спросить… Знает: не придут, не ответят!
Последнюю ночь горят очаги в жилищах, завтра их засыпят, похоронят, перед тем как уйти. Но не совсем: частицы родного огня отправятся в путь на север – точно так же, как огонь из очагов общины Кано отправился с его людьми на юг.
Колдун не может заснуть, не отрывает своих глаз от дырявой кровли: шкуры уже сняты… Спит ли его гость? Или тоже ловит взглядом далекое небо? Не понять…
Очаг подмигивает; в последний раз подмигивает, играет сполохами… Завтра лишь кроха пламени в деревянной чаше отправится в путь вместе с Колдуном…
Сон все же приходит. Но сон ли это? Черная фигура нависла над ним; огненные глаза проникают в самую душу («Почему даже Огненный круг не защитил? Почему?!») – и голос звучит в самой голове:
– Думаешь, уйдешь? Думаешь, спасешься? Нет!
Круглые красные глаза все ниже, все ниже, и руки давят, давят…
– Старый! Старый! Очнись!
С трудом разлепляются глаза: рассвета еще нет, а над головой – встревоженное лицо колдуна-Куницы.
– Старый! Очнулся?! Хорошо! Я уже баяться начал… Он пришел?
С трудом выговорилось:
– Да. Во сне. Но как же так? Через Круг…
Невесело усмехнулся молодой колдун:
– Да. Во сне – и так может! Защита есть, но… Он силен, очень силен! А сейчас – спи, старый! У вас завтра тяжелый день. Я посторожу; спи!
Благодарно улыбнувшись, Колдун не уснул, мгновенно провалился куда-то в бездонную дыру, без снов, без страхов, без радостей, в молчание и тьму.
Вот и настало это утро – серое, моросящее мелким дождем, словно паутина ложащимся на лица. Дождь – не так уж плохо: кто сможет разобрать, что за влага на щеках?..
Женщины тащили волокуши, несли самых младших. Дети постарше – сами тащили что кому по силам. А мужья, отцы, братья шли рядом, с оружием в руках, готовые ко всему. Всякое может случиться с изгнанниками – не сразу, так позднее. У Арго на левой руке – щит, полученный на весенних свадьбах. И метательная дубинка детей Куницы – за поясом, рядом с кинжалом. Арго чувствовал: эти дары были даны от чистого сердца. Таким не пренебрегают, даже если оружие непривычно…
Только двое провожали их: колдун-Куница и его невеста, Нава, специально пришедшая поутру из стойбища детей Серой Совы. Что ж, колдунам можно многое, в том числе и такое, от чего простой охотник предпочтет воздержаться. Впрочем, и они провожали недолго: до того, как знакомая, хоженая-перехоженая северная тропа резко нырнула вниз. Здесь остановились, – не все, вождь и Колдун.
– Прощайте! – сказал Куница. – Пусть ваша новая тропа будет не слишком тяжелой. И да не оставят вас предки и духи-покровители!
Пора! Настало время прощаться, чтобы Кано и его люди успели в свое (бывшее свое!) стойбище еще до заката. На глазах у всех собравшихся Кано опустился перед Арго на колени – высший знак почтения вождю Рода, хранителю Священной кости:
– Арго, великий вождь детей Мамонта! К тебе, хранящему Священную кость нашего великого предка, наполненную сухой кровью нашего Рода, обращается вождь той части твоих сородичей, что навсегда покидает эти края, уходит на юг. Мы просим своего великого вождя: поделись с нами сухой кровью из Священной кости нашего Рода, дабы не оставили нас на новой тропе наши могучие предки!
Арго молча снял с груди Священную кость, готовясь отсыпать часть ее содержимого в уже подставленный мешочек из белой замши. Но тут произошло неожиданное. Старый Колдун выступил вперед и жестом остановил вождя:
– Великий вождь! Прежде чем ты поделишься с нашими сородичами сухой кровью нашего Рода, да будет позволено мне, Колдуну детей Мамонта, вручить уходящим на юг дар наших великих предков!
Ответив поклоном на знак согласия, Колдун приблизился к коленопреклоненному Кано и почтительно передал ему какой-то предмет, завернутый в кусок белоснежной замши… К удивлению всех, включая и Арго, это была вторая кость, парная с той, что издревле хранила Священную сухую кровь детей Мамонта!
– Пусть сородичи не дивятся! – заговорил Колдун. – Да, это так! Их было две – изначально! Одна, хранящая сухую кровь – нашу жизнь и нашу связь с Первопредками, – передавалась от вождя к вождю, и о ней знали все. Всем известно: много общин детей Мамонта, и у каждой – свой вождь, но лишь один из вождей хранит Священную кость нашего Рода!
О второй кости, передававшейся из поколения в поколение самыми могучими колдунами детей Мамонта, только мы, колдуны, и знали – до сих пор! И до сих пор эта кость была пустой. И лишь сейчас настало время исполниться древнему завету: «Вторая кость наполнится сухой кровью Рода, когда пути детей Мамонта разойдутся навсегда. В этот день две кости должны разделиться, как разделится их тропа». Много раз расселялись общины детей Мамонта, – кто сочтет теперь всех наших родичей? Но ни один из моих предшественников не извлекал эту кость… А теперь я чувствую, знаю: срок пришел!
Края двух Священных костей соединились, и из той кости, что вместе с Арго отправится на север, часть сухой крови перелилась в ту, что отныне будет свято храниться и передаваться из поколения в поколение теми, кто уходит на юг.
Арго поднял Кано с колен и обнял молодого вождя:
– Хранитель Священной кости! Теперь ты ни в чем не уступаешь мне, кого всегда называл своим вождем! Теперь ясно: ты не ошибся в выборе новой тропы; сами предки подсказали тебе этот путь! Надеюсь, и мне тоже! Пусть же великие предки и духи-покровители не оставят тебя, Кано, великий вождь детей Мамонта, и твоих людей! Пусть приведут вас туда, куда должно!
В этот раз многие люди Арго покинули свое стойбище, правда недалеко и ненадолго: проводить своих сородичей, постоять у развилки, глядя им вослед до тех пор, пока тропа, знакомая до мелочей, до каждого корневища, каждой выбоины, не увела их вниз и направо, в сосняк. Сегодня они еще вернутся в свое (бывшее свое!) стойбище, чтобы завтра поутру покинуть его навсегда. А еще через два или три дня придет черед и людей Арго…
Солнце еще только-только поднималось, и над Большой водой не развеялся голубовато-серый туман, а люди Кано уже покинули свой обжитый мыс, уже похоронили свои очаги, но жар их несли, хранили в специальных плошках, прикрытых от ветра и сырости. Всегда можно добыть огонь, но важно сохранить его, пронести через многие и многие временные привалы до того места, где люди вновь обретут свой дом. Теперь община двигалась вдоль высокого берега, не спускаясь в речную долину. Вот уже и миновали Поляну празднеств. Солнце все выше, туман рассеивается… А по правую руку, в глубине лога, – дымки. Те, что подальше вглубь, – община Нерта, а чуть впереди – община Рама, детей Куницы…
Да, им, еще молодым, уходить легче. И все же… Тяжело идут жены, головы опустили, словно груз на волокушах непосилен, словно оттягивает шею меховой мешок, в котором гулькает младенец. В голос не плачет никто, но то одна, то другая невольно всхлипывает, слезы катятся по щекам, и не смахнуть рукой, а о плечо разве оботрешь?.. Что ни говори, а вся жизнь прошла здесь, и вся родня остается здесь… точнее, уже там, за спиной… Только одна дочь Серой Совы, живущая в общине Кано, покинула мужа ради своего Рода. Что ж, ей можно: два года бездетной оставалась! Может, мужей и еще кто-то оставил бы (а иная так с радостью!), но как оставить своих малышей, маленьких детей Мамонта?
Мужчины идут налегке. У них почти нет поклажи, только оружие да заплечные и поясные мешки с самым необходимым. То один, то другой подхватят мимоходом на плечо уставшую кроху (свой ли, чужой – разницы нет), – пока еще можно: еще утро, еще знакомые места. Но вскоре – устраивайся к уставшей матери на волокушу, просись на руки к старшему брату или сестре, а лучше всего терпи сколько можешь! У мужчин в походе задача одна – охранять! И сейчас нужно быть настороже, а дальше – тем более. В любой момент нужно быть готовым пустить оружие в ход – против зверя, а то и против двуногих!
Им, мужчинам, тоже невесело, тоже родичи за спиной, а кое у кого из безбородых и другая причина для грусти. И все же они меньше сожалеют о прошлом. Они понимают: останься их община на прежнем месте из милости – и жизнь стала бы невмоготу… Все равно пришлось бы уходить. Нет, что ни говори, их вождь – настоящий, правильный вождь; он не смалодушничал в решающий час, и он не свернул вслед за Арго – избрал свою тропу! Недаром именно он, Кано, стал вторым хранителем Священной кости их древнего Рода!
И как бы ни саднило сердце от свершившейся разлуки, новая тропа всегда притягательна для настоящего мужчины. Особенно если ты молод и смел, если ты веришь: весен и зим впереди больше, намного больше, чем осталось за твоими плечами…
Кано подошел к своей жене – желтоволосой остролицей Лайне. Четырехлетний сынишка удобно пристроился на волокуше, на шкурах; второй, годовалый, высунув из мешка головенку, на ходу сосал материнскую грудь.
– А ну-ка… – Кано подхватил на плечо своего старшего. – Не грусти, Лайна! Все хорошо будет, – сами предки дали нам знать об этом! Там, – он, не оборачиваясь, мотнул головой назад, – там и Зло осталось; я чувствую, оно не пойдет за нами! Наша тропа – чиста! Не грусти.
Жена улыбнулась в ответ, правда сквозь слезы.
– Онго, – Кано хлопнул по плечу молодого безбородого охотника, – не знаю, многому ли выучил тебя старый Колдун, – скоро узнаем! Но поёшь ты хорошо. Спой! Сейчас самое время, а то загрустили наши женщины!
Прошли еще немного, и Онго запел:
Раздвоилась тропа, наши братья уходят на север,
Уходят на север!
Раздвоилась тропа, мы уходим в края наших предков,
В края наших предков!
Нас Большая вода уведет за леса и за Белые горы,
За Белые горы.
Мы увидим Великую воду,
Великую воду!
Мы увидим широкие степи,
Широкие степи!
Наши предки и духи укажут нам место,
Укажут нам место,
Где поселимся мы, чтобы Род наш продолжить,
Чтобы Род наш продолжить…
Чистое горловое пение, отраженное Большой водой, разносилось далеко окрест.
На краю мыса, откуда широко открывается речная долина, стояли два человека, слушали песню и смотрели вслед уходящим.
– Йормер, – заговорил Рам, вождь детей Куницы, – я знаю, ты в эти ночи не раз обращался к духам. Все ли мы сделали как нужно?
Йормер – таково имя молодого колдуна-Куницы. Его знают очень немногие, в том числе вождь. Произносят крайне редко, даже наедине. Сейчас обращение по имени означало: вопрос очень и очень серьезный.
– Да, – ответил Йормер. – Ото всех духов после великой катастрофы я всякий раз слышал только одно: «Пусть уйдут те, кто нарушил Закон крови! Пусть уйдут и уведут за собой Зло!» Колдун детей Мамонта слышал то же самое. И не скрыл, не промолчал.
– Да, – только и произнес Рам в ответ и сам замолк, прислушиваясь к замирающей вдали песне уходящих изгнанников.
– Вождя что-то сильно тревожит?
– Тревожит. Сильно. А что – и сам не пойму. Все сделано как должно, ни себя, ни их упрекнуть не в чем. А у меня бессонница. Кажется, не отвели мы беду от себя тем, что сделали.
Уходящие скрылись за дальним мысом. В последний раз донеслось:
Наши предки нас не оставят,
Нас не оставят!
– А у них все будет хорошо, у людей Кано, – произнес Рам.
– Да, это так, – согласился Йормер.
– Скажи… – На этот раз вождь не произнес имени своего собеседника. Называть его нужно как можно реже! – Скажи, а не с нашими духами ты не пробовал общаться?
– О ком же говорит великий вождь? – спросил колдун, не скрывая удивления.
– Конечно не о Тьме. О Тех, кто поставил вас, Стражей.
Колдун печально покачал головой:
– Нет. Их ведь не призвать, как наших духов. Здесь я бессилен. Не знаю, как спросить, как получить ответ. И наставник мой не знал. Быть может, потерялось знание, ведь мы, сам знаешь, осколки… Отскочивший отщепок… А может быть, и никому это не было ведомо. Сами придут, сами скажут, – если нужно, если захотят.
Пора возвращаться в стойбище. По дороге Рам спросил:
– Ты сейчас туда, к своей невесте?
– Да. И не только к ней… Вождь, мне неведомо, верны ли твои предчувствия. Быть может, и верны, – узнаем рано или поздно. Но одно мне известно: нежить отправится за ними. За людьми Арго. И я должен передать им все то, что знаю сам об этом. Ведь я – Страж.
– Понимаю. Значит, дети Мамонта не оставляют своего Колдуна? Я очень этого боялся. И спасти бы не успели. А успели бы – новая свара.
– Все хорошо. Арго действительно мудр. И сын – ему под стать. Да и не только они.
Помолчали. У вождя детей Куницы было тяжело на сердце не только от дурных предчувствий. Долго скручивается нить, долго выделывается шкура, еще дольше рубаха шьется, узоры наводятся, а порвать ее – миг один! Так и здесь… Рушится в одночасье то, что годами создавалось, рвутся связи, и старые, и новые, на которые еще совсем недавно столько надежд возлагалось… Арго действительно очень ему нравился.
– Спроси у Арго: когда? Небесная Старуха окончательно проснется уже завтра.
– Вождю детей Куницы беспокоиться не о чем. Они уйдут так скоро, как только смогут. Здесь они уже чужие.
– Не за нас я боюсь, – вздохнул Рам. – За них самих.
Эти вечер и ночь колдун-Куница провел в стойбище Арго. Было заметно – люди спешат, но выступить смогут не раньше чем через два дня. Женщины трудились и по вечерам: складывали, паковали, увязывали все, что возьмут с собой в долгий путь, – пищу, одежду, часть шкур, инструменты, утварь… Не слишком много – все лишнее оставлялось, – но и не мало. А еще дети… Правда, в общине Арго в этом году ползунчиков немного, а подросшие и сами помощники: понесут часть груза, присмотрят за малышами.
Мужчины мастерили волокуши, проверяли и готовили оружие, запасы древков и наконечников. Следовало взять с собой, несмотря на тяжесть, и как можно больше хорошего сырья. Конечно, тащить невесть куда необработанные желваки кремня или целые бивни просто глупо: тяжесть большая, а основная их часть все равно уйдет в отходы. Поэтому все последние дни мужчины усиленно кололи кремень, расщепляли бивни и крупные кости на подходящие куски. Такие заготовки и нести полегче (все это на женские плечи ляжет!), да и в дело пустить проще.
Все же к ночи, когда свет от костров смешивается с сиянием Одноглазой, основные мужские дела откладывались до возвращения дневного света. Охотники, в одиночку или группами, прикидывали, сколько сделано за день, сколько предстоит еще сделать до того, как под женский плач и заклинания, попеременно произносимые Колдуном и вождем, будет сожжен их тотемный столб, чтобы поутру порвалась последняя нить, связывающая Род детей Мамонта с этим местом, чтобы люди Арго могли отправиться навстречу неведомому, не оглядываясь на пепелище. Если все будет как должно, духи-покровители отправятся вместе с ними. И великие предки не оставят своих земных сородичей без помощи…
Сейчас у общего костра мужчины спорили: нужно ли брать с собой два обтянутых кожей челна, выменянные в свое время у детей Серой Совы? Конечно, они легкие, но как их тащить? И потом, понадобятся ли они в пути?
– Не понадобятся! – решительно убеждал старый Гор. – Вначале идем вдоль русла, так? Потом сворачиваем… Старый слышал раньше: если на север – то впереди еще Большая вода будет. Сам-то не ходил, не знаю… Но все равно: пока доберемся, вода уже затвердеет, – и к чему нам тогда эти совьи штучки? А если и раньше дойдем, все в дырьях будут, пока дотащим. Все равно бросить придется.
Арго колебался. То, о чем говорил Гор, было вполне разумно… Хотя, конечно, устроить челны можно и так, что не продырявятся в пути, – было бы желание. Только нужно ли все это или в самом деле – лишняя возня, не больше?
К общему костру подошли старый Колдун, молодой Куница и Нава. Опять о чем-то совещались в колдунском доме.
Услышав, о чем идет спор, все трое встревоженно переглянулись.
– Великий вождь, – заговорил Колдун, – выслушай совет старого! Челны нужно взять! И так, чтобы не продырявить в пути, не погубить! Почему? Не к ночи говорить об этом, хотя и Огненный круг наведен. Но поверь: они не просто могут нам помочь; быть может, они нас спасут!
Арго молча кивнул. Вопрос решен, и даже старый Гор, самый главный противник «этих совьих штучек», сказал, не колеблясь и без тени насмешки:
– Ну что ж. Тогда о другом будем думать: как их лучше устроить. И кто потащит… Или, может быть, не на волокуше лучше, а на плечах?
Старый Гор понимал лучше, чем кто бы то ни было, насколько тяжела и опасна тропа изгнанников. За свою долгую жизнь он перевидал немало и чьих-то останков (был некогда, быть может, могучий Род, а теперь – скрюченные полуобглоданные трупы у потухшей золы) и изможденных, выбившихся из сил, забредших к чужакам уже без опасения за свои жизни. Убьют – что ж они уже почти мертвы! Да, подобный конец для изгнанников слишком обычен. А многие ли из них находят новую судьбу? Кто знает… Но одно-то старый Гор знал твердо: если пойдут распри среди них самих – надежды не будет никакой. Вот почему после того, что сказал им вождь в ту ночь, после Большого Совета, – он, Гор, оказывал Колдуну подчеркнутое уважение. Если он по настоянию вождя идет со всеми, авторитет его столь же непреложен, как и авторитет самого вождя!
Спор разгорелся вновь, но уже о другом. Больше возражающих не было; если у кого-то сомнения и оставались, хранили их при себе.
По приглашению Арго старый Колдун и гости подсели к общему очагу. Постепенно разговор перешел на людей Кано, ушедших сегодня на юг.
– Где-то они сейчас? – почти пропел Каймо. – А ведь где-то там еще и те, пришлые, кого мы заметили тогда… Помнишь, Вуул?
Вуул, конечно, все помнил, но промолчал. Ответил колдун-Куница:
– Где сейчас ваши сородичи – не знаю. А что пришлые им никак не помешают, – уверен. Мы ведь все же уже общались с ними. Думали даже, не наши ли родичи, – уж очень сколы сходны… Но нет. Их предок – Волосатый Бык, не Куница. Но тоже с юга пришли, как и мы… С миром пришли, хотят остаться. Видимо, так и будет.
– Но если они знают, что мы, дети Мамонта, изгнанники … – заговорил Вуул, и Куница продолжил его мысль:
– …То они могут причинить вред вашим сородичам, чтобы снискать наше расположение, так? Нет, они не станут этого делать. Разумеется, они знают, и не только они одни: у вестников хорошие ноги. Но у этих, новых, – иные обычаи. Едва ли они даже поняли, почему уходят дети Мамонта. Для них уходить – значит выполнять особую волю предков. Великий долг и великая честь. Иного они и не понимают… Думаю, их вождь и еду разделил с Кано и его людьми, и совет дал, – они ведь сами с юга.
– Совет? – удивился Арго. – Но если они пришли издали, то едва ли говорят по-нашему. А на языке жестов многого не насоветуешь.
– Язык странен, но не совсем чужд особому языку детей Куницы. И потом, у них есть толмач. Жил не у нас конечно, но, видимо, у кого-то из нашей родни: наш общий язык понимает и говорить может.
– Даже если они и разделили еду, – вмешался Дрого – то давным-давно, еще до полудня. А сейчас уже далеко.
(«Может, они свернули в ту самую низину? В то утро мы не нарушили обычай: оставили хорошие запасы хвороста. Больше, чем сожгли сами. Быть может, они кормят сейчас свои костры тем самым хворостом…»)
Разговор увял. Некоторое время спустя колдун-Куница обратился к Арго с подчеркнутой вежливостью:
– Великий вождь детей Мамонта! Да будет позволено мне, молодому колдуну детей Куницы задать тебе вопрос от имени нашего вождя, Рама.
– «Когда вы, дети Мамонта, встанете на свою новую тропу?» – понимающе улыбнулся Арго, предугадывая вопрос. Колдун молча склонил голову. – Пусть могучий колдун детей Куницы передаст своему великому вождю, Раму, что мои люди покинут этот край через два дня, на третье утро. Это не самое начало бодрствования Одноглазой, но раньше нам не успеть. И еще скажи: вождь Арго будет помнить вождя Рама добром. И сохранит дары сыновей Куницы. Жаль, что все прервалось там же, где и началось!
– Поверь, великий вождь детей Мамонта: Рам тоже жалеет об этом!
Дрого ошибался. Кано и его люди были не в низине, где охотники, уходившие далеко на юг, обычно устраивали свой первый привал. Гораздо ближе – в стойбище пришельцев, с которыми делили сейчас уже и вечернюю еду. И дивились гостеприимству тех, кого и видели-то впервые!
Видимо, за ними следили. Когда общинники уже круто свернули направо, чтобы обойти стороной нежданно-негаданно заселенное место, чтобы и в самом деле остановиться на первый ночлег в знакомой низине, – тропу внезапно преградили пятеро незнакомых охотников. Не со злом – с добром! Положили копья, протянули вперед пустые руки. И главный, ясноглазый седой старик, выступил вперед и улыбнулся подкупающей, доброй улыбкой.
«Мы хотели бы познакомиться с вами, мы хотели бы разделить с вами пищу, мы хотели бы помочь вам чем можем, – но, если вы против, мы немедленно свернем с вашей тропы!» – так было сказано на общепринятом языке жестов.
«Мы благодарим вас, незнакомцы; мы будем рады познакомиться с вами и разделить пищу», – таков был ответ на том же языке.
После этого в разговор вступил толмач, и общаться стало легче.
В стойбище, куда Кано и его людей провели как почетных гостей, многое было новым, и прежде всего – жилища. Их еще не окончили строить, но уже было видно: ничего подобного Кано прежде не встречал. Это были не округлые жилища, как у детей Мамонта, и у детей Серой Совы, и у детей Куницы, различающиеся лишь отдельными деталями. Новые люди строили самые настоящие дома, опирающиеся двухскатными крышами на землю и поэтому отчасти напоминающие шалаши, но только очень длинные. Один дом был уже почти готов, два других только сооружались, и было видно сквозь непокрытую еще шкурами кровлю-стену, что внутри дом разделен на части, по три очага в каждой.
– Кто вы, пришедшие сюда? – задал Кано традиционный вопрос первой встречи.
– Мы – дети Волосатого Быка, – через толмача ответил старик. Для Кано ответ мало что значил; не помог и рогатый череп, венчающий вход готового длинного дома. В здешних краях такой зверь не водился.
– А кто вы, уходящие на юг? – Старик задал встречный вопрос, ответ на который ему был наверняка известен.
– Мы – дети Мамонта.
– Мы знаем ваших старших братьев. Там, куда вы идете, их мало. Но дети Мамонта увидят там наших братьев. – Старик вновь указал на рогатый череп.
За общей трапезой разговор разгорелся весело, как молодой огонь пожирает сухую пищу. Молодые девушки хихикали, подталкивали друг друга, перемигивались.
Кано уже знал: ясноглазый старик – вождь детей этого самого Волосатого Быка. Он привел их сюда из родных мест. Зачем? Понять трудно; это не то, что у них, не изгнание. Что-то совсем иное. И похоже, сам вождь и его сородичи принимают Кано и его людей не за изгнанных, а за кого-то другого…
Говорили о женщинах.
– Неужели у великого вождя детей Мамонта только одна жена? – непритворно удивлялся его собеседник. – Как же так? Я вижу: великий вождь не слабый…
– Таков наш обычай! – все, что мог ответить Кано.
– Странный обычай, странный!.. Быть может, великий вождь детей Мамонта захочет породниться с Крейоном, вождем детей Шерстистого Быка? Посмотри: мои дочери и внучки будут рады!
(«Да, действительно, они-то будут рады, да вот моя Лайна едва пи обрадуется!»)
– Вождь детей Мамонта благодарит Крейона, великого вождя детей Волосатого Быка. У нас – своя тропа, свой обычай. Сын детей Мамонта может взять второй женой только жену умершего брата.
– Странный обычай, странный! – задумчиво повторил Крейон. – Жаль, что дочери Волосатого Быка не смогут отправиться к себе на родину с теми, кто туда послан… Такими храбрыми!.. Быть может, кто-нибудь из неженатых? Или жены есть у всех вас?
– Не у всех… – Кано решил не перечить.
– Так пусть тот, кто холост, возьмет в жены одну из наших дочерей! Смотри, они рады! А там, куда вы придете, вас встретят наши родственники. И будут рады вам, породнившимся с общиной Крейона! Что скажешь на это, Кано, великий вождь детей Мамонта?
Кано обвел глазами своих сородичей. Пожалуй… Кое-кто… Но не сразу же, не вдруг!
– Великий вождь! Мы не можем ответить немедленно: нашим юношам нужно приглядеться к вашим девушкам… И наоборот. Нужно подождать, но мы не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством.
– И не нужно! Посмотри: кое-кто из твоих людей уже нашел себе пару… День-два поживите – а там и в путь, с молодыми женами! И тогда я расскажу Кано, моему другу, моему родственнику, – куда ему идти, как обрести на новом месте друзей и родню…
Можно ли устоять против такого напора?!
Догорает тотемный столб, утихает плач. Нужно отдыхать: это последняя ночь, которую дети Мамонта проводят в своем стойбище, где успело смениться не одно поколение. Нет, уже не в своем, уже в разоренном, разрушенном. Догорает тотемный столб; в эту последнюю ночь Колдун даже не пытается призвать духов, спросить… Знает: не придут, не ответят!
Последнюю ночь горят очаги в жилищах, завтра их засыпят, похоронят, перед тем как уйти. Но не совсем: частицы родного огня отправятся в путь на север – точно так же, как огонь из очагов общины Кано отправился с его людьми на юг.
Колдун не может заснуть, не отрывает своих глаз от дырявой кровли: шкуры уже сняты… Спит ли его гость? Или тоже ловит взглядом далекое небо? Не понять…
Очаг подмигивает; в последний раз подмигивает, играет сполохами… Завтра лишь кроха пламени в деревянной чаше отправится в путь вместе с Колдуном…
Сон все же приходит. Но сон ли это? Черная фигура нависла над ним; огненные глаза проникают в самую душу («Почему даже Огненный круг не защитил? Почему?!») – и голос звучит в самой голове:
– Думаешь, уйдешь? Думаешь, спасешься? Нет!
Круглые красные глаза все ниже, все ниже, и руки давят, давят…
– Старый! Старый! Очнись!
С трудом разлепляются глаза: рассвета еще нет, а над головой – встревоженное лицо колдуна-Куницы.
– Старый! Очнулся?! Хорошо! Я уже баяться начал… Он пришел?
С трудом выговорилось:
– Да. Во сне. Но как же так? Через Круг…
Невесело усмехнулся молодой колдун:
– Да. Во сне – и так может! Защита есть, но… Он силен, очень силен! А сейчас – спи, старый! У вас завтра тяжелый день. Я посторожу; спи!
Благодарно улыбнувшись, Колдун не уснул, мгновенно провалился куда-то в бездонную дыру, без снов, без страхов, без радостей, в молчание и тьму.
Вот и настало это утро – серое, моросящее мелким дождем, словно паутина ложащимся на лица. Дождь – не так уж плохо: кто сможет разобрать, что за влага на щеках?..
Женщины тащили волокуши, несли самых младших. Дети постарше – сами тащили что кому по силам. А мужья, отцы, братья шли рядом, с оружием в руках, готовые ко всему. Всякое может случиться с изгнанниками – не сразу, так позднее. У Арго на левой руке – щит, полученный на весенних свадьбах. И метательная дубинка детей Куницы – за поясом, рядом с кинжалом. Арго чувствовал: эти дары были даны от чистого сердца. Таким не пренебрегают, даже если оружие непривычно…
Только двое провожали их: колдун-Куница и его невеста, Нава, специально пришедшая поутру из стойбища детей Серой Совы. Что ж, колдунам можно многое, в том числе и такое, от чего простой охотник предпочтет воздержаться. Впрочем, и они провожали недолго: до того, как знакомая, хоженая-перехоженая северная тропа резко нырнула вниз. Здесь остановились, – не все, вождь и Колдун.
– Прощайте! – сказал Куница. – Пусть ваша новая тропа будет не слишком тяжелой. И да не оставят вас предки и духи-покровители!