Милевская Людмила. У жены под кроватью

   Роман перестал буйствовать и, открыв рот, прислушивался к дифирамбам. В глубине души он и сам знал, что он такой, но по природной скромности не подозревал, что это так сильно заметно. Настроение его слегка улучшилось. Возможно, и больше приподнялось бы, если бы Липочка все не испортила. Она вдруг заключила:
   — Ваша Загогулина дура, если она не поняла какое сокровище ей досталось!
   И Роман сник.
   — Мой вам совет, — с улыбкой продолжила Липочка, — отправляйтесь в церковь и купите самую большую свечку. Поставьте ее богу за то, что он лишил вас такого ВСЕГО! Вы же счастливы! Счастливы! Только пока еще об этом не знаете, как не знали раньше того, что несчастны. Ваша Загогулина вам изменила и большое ей спасибо! Я за вас просто рада!
   И она рассмеялась.
   — Как вы можете так говорить?! — взвыл Роман. — Чему вы радуетесь?
   — Ха-ха!
   Он грохнул по столу кулаком:
   — Прекратите смеяться!
   Но Липочка не испугалась.
   — Завтра над этим будете смеяться и вы, — заверила она.
   — Над чем? Над тем как меня унизили? Черт возьми! Вы говорите, что я драгоценность?
   — Настоящий алмаз! — заверила она. — Даже бриллиант! Тысяча каратов. А связались с какой-то загогулиной. Позор.
   — Позор? — с угрозой поинтересовался Роман.
   Липочка бесстрашно подтвердила:
   — Позор!
   — Ах, позо-ор!
   — Позор! Позор!
   — И в самом деле, — вдруг согласился Роман. — Настоящий позор. Разве может нормальная женщина мириться с такой фамилией? За-го-гу-ли-на! — с непередаваемым презрением произнес он по слогам и зло сплюнул: — Тьфу! А ведь уговаривал ее взять мою фамилию. Не захотела. Что ж, пускай остается теперь с вашим бегемотом. Такая она мне не нужна!
   — Правильно, — согласилась и Липочка. — Пускай мой бегемот остается с вашей загогулиной! И он мне не нужен, кобель такой. Жаль, манной каши нет у меня. Хотите торта?
   — Хочу!
   — Мы не будем страдать. Мы будем торт лопать. К черту фигуру! Ха-ха! Чтобы я превратилась в тощую загогулину? Этому не бывать!
   — Да-да, — подтвердил Роман. — Надо чаще есть торт. Не вздумайте расставаться со своими прелестными округлостями. Мужчины не собаки, на кости не бросаются. Это они только притворяются, что им нравятся высокие и худые, а на самом деле они обожают маленьких и толстеньких. Знаете почему?
   — Почему?
   — Потому, что мужчины любят руками. Что за радость кожу да кости ласкать?
   — Правда? — искренне изумилась Липочка. — Тогда я пойду в кондитерскую и куплю еще один торт, теперь уже свой любимый, песочный!
   Так она и поступила: купила еще один торт, после чего они с Романом долго сидели в кухне, пили чай, угощались, сердобольно друг друга успокаивая.
   — Даже и не думайте расстраиваться из-за такой чепухи, — увещевала собрата по несчастью Липочка. — Эта фря и ногтя вашего не стоит. Видела я вашу жену: чистой воды загогулина. Глаз положить не на что.
   — И я насмотрелся на вашего бегемота, — вторил ей Роман. — Устал удивляться, что вы в нем нашли. Он вас не достоин. Недостоин! Ха-ха! Такая замечательная женщина надолго одна не останется. Не вздумайте унывать. Уверен, черт возьми, завтра же толпы поклонников будут добиваться вашего внимания.
   — Ну, это вы переборщили, — засомневалась Липочка.
   — Ничуть.
   — Толпы поклонников?
   — Да. Во всяком случае я вам этого искренне желаю. Главное, научитесь выбирать. Теперь не хватайте что ни попадя.
   — Да, не буду хватать, — согласилась она.
   — Вы достойны самого лучшего. Да, черт возьми! Вами я просто восхищен. Верьте мне, и на вашей улице будет праздник. Вас полюбит самый замечательный в мире мужчина.
   Липочка (а это сообщение застало ее с крупной порцией торта во рту) едва не поперхнулась. Прокашлявшись и поерзав на стуле, она сказала:
   — Скорей бы.
   — Не сомневайтесь. Ваш принц не заставит себя долго ждать. Явится в ближайшем будущем.
   — Тогда и вам скажу: ваша принцесса уже нетерпеливо топчется на пороге вашей судьбы.
   — Ух ты!
   — Да-да, ни сегодня — завтра вам придется ее заметить.
   — Сильно сказано, — одобрил Роман. — И образно. Раз топчется, значит заметим. Заметим назло всяким там загогулинам. Не проглядеть бы.
   — Не проглядим. Я глаза вам открою, — пообещала Липочка и пояснила: — Женщины лучше разбираются в таких вещах.
   — Да-а? — Он посмотрел на нее с интересом: — Тогда я очень на вас рассчитываю.
   — И правильно делаете. Знаете, что такое женщина?
   Он заверил:
   — Конечно, знаю. Женщина — это существо, которое всегда найдет дело мужчине.
   — Да-а? Тогда я не женщина, — пригорюнилась Липочка. — Мой Ваня болтался без всяких дел. Точнее, он сам себе дела находил.
   Роман покачал головой:
   — В этом ваш просчет. Потому он у вас и кобель. Слишком много образовалось у него свободного времени. Это я вам, как друг, говорю. Кстати, я рад, что мы подружились. Раньше не верил, что между мужчиной и женщиной возможна дружба, а теперь готов засвидетельствовать: возможна.
   — Еще как возможна, — подтвердила Липочка. — Нерушимая дружба. Тем более, что мы с вами не просто друзья, мы теперь почти родственники. Ха-ха! — горько рассмеялась она. — После того, как мой бегемот запал на вашу загогулину, я просто считаю своим долгом вам во всем помогать.
   — Да-а? — он посмотрел на нее с еще большим интересом. — Тогда я очень-очень на вас рассчитываю.
   — Клянусь, я вытащу вас из беды, чего бы мне это ни стоило, — вдохновенно воскликнула Липочка.
   — Это опасно, — напомнил Роман.
   — Теперь мне терять нечего.
   Она отвалила на свою тарелку солидный кусок торта и бодро сокрушилась:
   — И я еще, дура, ограничивалась в еде! Отказывала себе. Подумать только, всего раз в месяц покупала свой любимый песочный торт. Хватит! К черту фигуру! Торт! Каждый день буду трескать торт! Песочный!
   — Правильно, — одобрил Роман. — Кушайте свой любимый торт. Кстати, а почему вы сначала бисквитный купили, если песочный любите?
   Липочка пояснила:
   — Да я бы песочный и купила, но дареному коню в зубы не смотрят. Торт подарил мне Леха.
   — Какой Леха? — насторожился Роман.
   — Да сотрудник мой, охранник офиса. Во-от такенный головорез!
   Липочка взметнула руку насколько смогла и с доброй улыбкой сообщила:
   — Он, в общем-то, славный парень.
   Роман деловито осведомился:
   — Женат?
   — Не-ет.
   Ее сообщение совсем не понравилось Роману.
   — А с какой стати этот славный головорез одарил вас тортом? — с недобрым прищуром поинтересовался он.
   Липочка горделиво призналась:
   — Я жизнь ему спасла.
   — Каким образом?
   Она отмахнулась:
   — А, долго рассказывать.
   — Ах вот как!
   Роман демонстративно отставил тарелку с тортом, встал из-за стола и принялся мерять кухню шагами. Липочка, не отрывая от него глаз, растерянно крутила головой и приговаривала:
   — Ну что вы? Почему бросили есть?
   Он сурово молчал. Шагал из угла в угол и молчал. Наконец остановился, уставился на Липочку и с глубокой обидой воскликнул:
   — Надо же! Жизнь она головорезу спасла! А почему мне, порядочному человеку, жизнь никто не спасаете? Я просил вас помочь, а вы чем занимаетесь? С головорезами-Лехами дружбу водите?
   И Роман вновь зашагал по кухне, изредка восклицая:
   — Ха! Жизнь она ему спасла! Ха!
   Липочка долго за ним наблюдала и наконец спросила:
   — Не пойму, вы что, ревнуете?
   Он возмутился:
   — Я?!
   Она с усмешкой оглянулась по сторонам:
   — Здесь никого больше нет, вроде.
   — Я ревную?!
   — Кажется, да.
   — Ни за что! Я не ревную даже свою Загогулину, а вас и подавно! С чего мне вас ревновать?
   — Вот и я думаю, что не с чего, — миролюбиво согласилась Липочка. — Мы же друзья, так зачем ругаться? Поймите, Леха силой всучил мне этот дурацкий торт.
   Глупый парень.
   — А вам нравятся умные?
   — Конечно, — пылко заверила она.
   — По вашему Ване никак не скажешь, — ядовито заметил Роман.
   Липочка не рассердилась, даже оправдываться начала:
   — Ваня — моя ошибка. Больше такого не повторится. А Леха глуп откровенно. Одни мышцы, в голове ничего: от волос только корни и все. Я случайно подслушала разговор братков, гадость они готовили. Вот я Леху и предупредила.
   Роман слегка остыл.
   — Лезете везде, — сердито буркнул он, вновь присаживаясь к столу. — Долазитесь, пока нос вам не прищемят. Короче, с фирмой пора завязывать.
   Липочка испугалась:
   — Да вы что? А как я про Ваню узнаю?
   Он удивился:
   — А что еще вы хотите узнать? Он кобель. Разве вам этого мало?
   — Мне, пожалуй, и хватит, но у вас-то проблемы. Их надо решать. Разве не из-за вас я с фирмой связалась?
   — Из-за меня, — вздохнул Роман. — Но, думаю, что пора менять тактику. Не надо вам больше там появляться. Мы сделаем по-другому. Завтра вы сходите в камеру хранения и заберете мои вещи.
   — Какие вещи? — насторожилась Липочка.
   — Мой чемодан. То есть, два чемодана. Там мои костюмы и вообще. Одним словом, одежда.
   Она испугалась:
   — Вы хотите на улицу выйти?
   — А что мне остается делать? Сами вынуждаете меня. Не могу я под кроватью отсиживаться, когда вы подвергаете себя опасности.
   — Раньше вас это не волновало, — напомнила она.
   — Раньше и я вас не волновал, — огрызнулся он.
   И призадумался, и больше не сказал ни слова. Липочка тоже молчала, размышляя куда он пойдет и чем это закончится. Роман сидел, нахохлившись, и, вытянув на столе руки, рассеянно крутил пустую чашку. Липочка вдруг заметила, что у него дрожат пальцы и с сочувствием прошептала:
   — Нервишки у вас пошаливают.
   — Да уж и есть с чего, — грустно усмехнулся Роман. — Из бизнеса меня потеснили, под чужую кровать загнали, жизнь висит на волоске, жена ушла в к другому. Полный абзац!
   “По сравнению с ним я просто счастливица”, — ужаснулась Липочка и сказала:
   — Учитывая все беды, вам, как никогда, нужно здоровье. Давайте примем лекарство. Есть у меня хорошее успокоительное. Мне, кстати, тоже не помешает.
   Она покопалась в сумочке и выдала Роману таблетку. Подумав, добавила еще, пояснив:
   — Стресс еще тот, одной будет мало.
   — Вам видней.
   Он механически проглотил обе пилюли, посидел, прислушался к себе и решительно изрек:
   — Это все ерунда. Надо выпить.
   Липочка растерялась:
   — Выпить? Чего?
   — Водочки. Есть у вас в доме?
   — Да-а, где-то есть.
   Она вскочила из-за стола и засуетилась:
   — Сейчас посмотрю в баре. Рюмочки тоже там. А в холодильнике — лимончик. И закуска имеется.
   Роман возразил:
   — Не надо закуски. Лекарство натощак принимают.
   — Как хотите.
   Минуту спустя Липочка решительно поставила на стол бутылку и призналась:
   — Знаете что, я тоже выпью. С превеликим удовольствием, хоть и жуткая трезвенница.
   Роман пристально на нее посмотрел и спросил:
   — А если придет Ваня?
   Липочка махнула рукой:
   — Кто там придет. Я слышала, что он уже практически живет у вашей загогулины.
   — Кстати, — заинтересовался Роман, — а что вы ему скажете, если он все же явится?
   Она пожала плечами:
   — Ничего не скажу.
   — И скандала не устроите?
   — Бессмысленно.
   — Это как-то не по-женски, — усомнился Роман.
   — По-вашему: по-женски, это если глупо? — удивилась Липочка. — Какой смысл устраивать ему скандал? Я-то все знаю, но с поличным его не поймала. Конечно он будет упрямо отрицать. К тому же, если я скандал устрою, надо будет решение принимать.
   — Да, придется.
   — Именно. Вряд ли Ваня захочет уходить из дома. Благородством он никогда не страдал, следовательно уходить придется мне. А куда вам деваться тогда? Нет, — она огорченно покачала головой, — не надо никаких скандалов. Пока все оставлю по-старому.
   Роман смотрел на нее с восхищением:
   — Вы потрясающая женщина! Даже не думал, что есть такие.
   — А кто это ценит? — спросила она.
   — Я ценю. Наливайте. Нет, я сам лучше вам налью. За это обязательно надо выпить.
   — Надо, — согласилась Липочка.
   И они выпили! Потом повторили. Уже за знакомство. Потом — за дружбу. Потом за удачу. За романтику. За малиновые рассветы. За Фиделя Кастро. И за тех, кто против абортов. И за кого-то еще…
   А потом пришел Ваня.

Глава 25

   Ваня пришел и удивился: жена не встречает его в прихожей, а ведь не виделись несколько дней.
   — Солнышко! — закричал он. — Ты дома?!
   Роман вскочил на ноги. Точнее, хотел вскочить, но водка крепко легла на пилюли — Романа здорово развезло. Под кровать он уполз на четвереньках, но, надо признать, резво уполз.
   Липочка же никуда уползти не смогла, а потому храбро встретила предателя-мужа, лежа своей пышной грудью на обеденном столе. Желтухин открыл дверь кухни и как вкопанный остановился на пороге. Он не верил своим глазам и довольно долго переваривал увиденное, а, переварив, сказал:
   — Так-так-так! И что мы празднуем?
   Липочка попыталась поднять лицо со стола, но не смогла и промычала нечто нечленораздельное. Как это ни парадоксально, но язык — важнейший инструмент человеческой речи — ей только мешал. Казалось, он тесно заполнил весь рот, войдя в конфликт с зубами. Липочка попробовала выплюнуть свой язык, но как бы не так — он прочно занимал свое положение, игнорируя интересы хозяйки. Липочка икнула, сдалась, оставив язык (важнейшее оружие женщины) во рту, и подумала: “Не будем разоружаться”.
   Желтухин, не подозревая о проблемах супруги, попытался устроить допрос.
   — А почему рюмки две? — грозно спросил он.
   Липочка тоненько (как могла) захрапела.
   “Гиблое дело”, — решил Желтухин и, взвалив на плечо тело жены, отнес его в спальню. Бросил на кровать и, почесывая в затылке, отправился к Глаше.
   — Ты с женой моей не пила? — строго спросил он.
   — Не-ет, — растерялась Глафира.
   Из-за спины ее вынырнул Пончиков и завопил:
   — А ты такой холодный, как айсберг в океане, и все мои печали проходят стороной…
   “Та-ак, — подумал Желтухин. — Пончиков уже на ногах не стоит. Неужели с ним пила моя Липочка?”
   — Пончиков, ты с кем пил? — поинтересовался он.
   Пончиков повел себя нагло.
   — А я отчитываться не обязан, — заявил он. — Ты мне не жена. И все мои печали проходят стороной, — еще громче грянул он.
   — Че орешь, оглашенный? — рассердился Желтухин.
   — Да, я оглашенный, — согласился Пончиков. — А каким еще я должен быть, после жизни с Глашей? Зато ты, Ивашка, облипленный.
   — Почему это? — удивился Желтухин.
   — Потому, что жена твоя — Липа. — И он заржал: — Я оглашенный своей Глашей, а ты облипленный своей Липой. А он такой холодный… — снова грянул Пончиков, чрезвычайно довольный своим остроумием.
   Глафира пожала плечами, мол ничего не знаю, мой-то всегда на рогах. Впрочем, она подозревала с кем пила Липочка. Чуть раньше Глафира расстроилась, не найдя на своем балконе Романа. Однако сдавать подругу она не решилась, еще не совсем разобравшись выгодно ли это ей.
   Не получив на вопрос ответа, Желтухин отправился домой. Он был очень расстроен. “Вот оно, начинается, — зудело в голове. — То, чего всю жизнь боялся, пришло. А все работа проклятая. И жены чужие. За своей некогда приглядеть. Душа не на месте. Сердце барахлит. Темперамент мой дает сбои… Э-хе-хе…”
   Он раздел хмельную супругу, заботливо прикрыл ее одеялом и, буркнув “завтра разберемся”, потопал в кухню чинить следствие. Там ему разбередила душу пустая бутылка. И вопрос не давал покоя: “Почему рюмки две?” Сильно настораживал беспорядок в кухне и особенно две пустые коробки из-под тортов. Неужели солнышко наплевало на диету? Не может быть!
   Бедняга уронил свое тело на стул и долго пребывал в задумчивости, отчаянно охая и вздыхая: “Завтра поговорим, завтра поговорим…”
   Вообще-то Желтухин не собирался оставаться до завтра: зашел с женой повидаться да сообщить ей, что уезжает в длительную командировку — Ниночка Загогулина ждет-пождет его, предвкушая сладкую ночь. Но теперь, когда в семье такой беспорядок, ни о какой загогулине не могло быть и речи. Желтухин решительно придвинул к себе телефон, набрал номер и грустно признался:
   — Ниночка, я придти не смогу.
   — Что случилось? — всполошилась она.
   — Кое-какие неурядицы. Завтра приду и все расскажу. Спокойной ночи.
   И не дожидаясь новых вопросов, Желтухин положил трубку. На душе кошки скребли. Жизнь пошла под откос. Накануне всю ночь просидел под кроватью Глафиры. Сегодня утром поругался с секретаршей-Галочкой. Теперь клянет его, обманщика, Ниночка, а в спальне лежит мертвецки пьяная жена.
   Большое хозяйство — большие проблемы.
   “Что ж так погано? — гадал Желтухин, потирая мохнатую грудь и рассеянно блуждая взглядом по кухне. — Нервы на взводе. Теперь не усну. Бессонная ночь гарантирована, а водку мою выжрали, черти. Даже нечем себя полечить”.
   Тут он вспомнил: “Где-то в заначке был коньяк. Пойду поищу”.
   Коньяк нашелся, но для лечения нервов его не хватало. Во всяком случае, Желтухину так показалось — доза не та. Он снова сосредоточенно обвел глазами кухню и наткнулся на Липочкины пилюли. Вот оно, спасение от докучливых мыслей. “Сразу две замахнуть и до утра отрубиться”, — решил Желтухин.
   Так и сделал: проглотил две пилюли, лег рядом с Липочкой и захрапел. Липочка, кстати, тоже не молчала: попискивала в пьяном беспамятстве. Из-под кровати доносился и храп Романа. Все спали и все храпели. Даже Пончиков за стеной.
   А вот Глаша спать не могла, ее мучила зависть, терзали горькие думы: “Липке все, а мне алкоголик-Пончиков”. Не выдержав, она позвонила Желтухину. С трудом вывалившись из сна, он едва проворочал деревянным языком:
   — Алео…
   — Ваня, ты что, тоже пьян? — всполошилась Глафира и подумала: “Втроем уже горькую пьют!”
   — Нет, я сплю, — отчитался Желтухин.
   — А Липа?
   — Мертвецки пьяна.
   — Спит?
   — Как убитая.
   — Да-ааа…
   И Глафира задумалась. А Желтухин опять провалился в сон. Но очнулся Роман. Разбуженный телефонным звонком, он ощутил естественное желание и с пьяной храбростью, не таясь, отправился в туалет. Там он приснул в неудобной позе, но вскоре, не приходя в себя, решил устроиться с комфортом. Не слишком осознавая что делает, Роман проследовал в спальню, рухнул в кровать и, уже спящий, обнял Липочку. Бедняжка во сне страдала, ей не хватала мужского тепла, а потому она с явной охотой отозвалась на ласку Романа…
   Их возня разбудила Желтухина. Не пугайтесь, не слишком, слегка. Однако он все же заметил, что в постели кроме него еще двое. “Что я делаю?” — с ужасом подумал Желтухин, в темноте принимая жену за Глафиру, а Романа за Пончикова.
   И Желтухин лихорадочно полез под кровать. Какое-то время сердце его бешено колотилось, в голове мелькали шальные мысли: “Зачем здесь я? Зачем?” Телом он порывался вон ползти из квартиры Глафиры — домой! домой! — но ноги-руки уже бездействовали, Желтухин практически был во сне.
   Но недолго. Естественная надобность его разбудила и погнал из-под кровати прямиком на унитаз. Вернулся Желтухин на автопилоте и лег (по-привычке) в свою постель. И мгновенно захрапел, уткнувшись лицом в теплую спинку жены, которая крепко спала, с пьяной нежностью обнимая Романа. Но Романа Желтухин уже не заметил, а потому безмятежно спал.
   Но совсем не спала Глафира. Она ворочалась в постели, изредка с ненавистью лягая хмельного Пончикова. Тот даром времени не терял, а во сне до краев наполнял стакан, свирепым бурчанием огрызаясь на пинки Глафиры:
   — Тише ты, тише, не дай бог расплещу!
   — У-у, урод, — выла Глафира. — Дрыхнет, скотина, и все равно водку пьет.
   Но она была неправа: Пончиков пил вино. Красное. Дорогое.
   Он пьет, а Глафира без дела лежит. И это в то время, когда за стенкой спит с мертвецки пьяной женой Желтухин. Мучил Глафиру вопрос: куда они дели Романа?
   “Хоть бы Романа, изверги, уступили мне”, — страдая, мечтала Глафира.
   Долго ворочалась она. Сон не шел, и пошла сама Глафира. На балкон. Постояла там, пощупала-пощупала перегородку да ножку через нее и перекинула. Потом — другую и оказалась во владениях четы Желтухиных. Вошла в спальню и охнула. На кровати лежали все трое: в центре Липочка, а по бокам Иван да Роман.
   “А-ах, ешкин кот!” — прикусила губу Глафира.
   Подумала-подумала она да и легла четвертой. Под бочок к Желтухину.
   Чумной от таблеток Желтухин решил, что это его благоверная распалилась и, ни секунды не медля, добросовестно отдал свой супружеский долг.
   Отлично отдал: разожженная, истошно кричала Глафира. Разумеется, от удовольствия.
   Но она разбудила Романа. От крика ее тот очнулся, обнаружил себя в постели и мгновенно испытал страшный шок. Он Глафиру принял за Липочку, пришел в ужас, запаниковал и полез под кровать. Полез, даже не задаваясь вопросом кого он, в таком случае, в руках держал, если Липочка стонет в объятиях мужа. Впрочем, уже под кроватью в его чумную голову пришел этот вопрос, и Роман, погружаясь в беспамятство, тут же на него и ответил: держал свою Загогулину.
   Однако, покончив с Желтухиным, Глафира не успокоилась: решила приняться и за Романа. Оставив угасшего любовника храпеть на кровати, она рьяно отправилась под кровать, соблазнять мнимого любовника подруги. Когда ее ненасытное тело пылко навалилось на пьяного Романа, он не ударил в грязь лицом. Очень по-мужски среагировал: сгреб чертовку в охапку и, поскольку заснул с мыслью о жене, то, не просыпаясь, и отдал свой супружеский долг Глафире.
   “Вот так-то!” — вдвойне удовлетворенная, восторжествовала она и вернулась к Желтухину за третьей порцией.
   На этот раз, обессиленный пилюлями и истощенный Загогулиной Желтухин кое-как исполнил свой супружеский долг. Разочарованная Глафира решила дать любовнику шанс и, дождавшись утра, все повторить снова. Она прилегла к нему под бочок да и задремала. На супружеской кровати снова лежали трое, но на этот раз с двух сторон был зажат Желтухин: с одной — Олимпиадой, с другой — Глафирой.
   На исходе ночи Липочка постепенно начала от пьянки очухиваться. Тело ее наконец ощутило рядом лежащее тело, а разум подсказал, что это мерзавец Иван.
   Возмущенная Липочка не пожелала мириться со столь близким присутствием подлого изменника. Она демонстративно покинула мужа и полезла под кровать к Роману, где сразу же и забылась сном.
   Ночь сделала свое дело и ушла.
   Утром первым проснулся Желтухин.
   Проснулся в знакомой сырости, приятно говорящей о знойной ночи. Иван Семенович “помацал” себя, умилился и повернул голову вправо в надежде увидеть подгулявшую, но все еще любимую жену. Однако обнаружил он лишь ее примятую подушку. Озадаченный Желтухин повернул голову влево и…
   И увидел спящую Глафиру. Легко представить тот отчаянный крик, которым разбудил он любовницу.
   Липочка и Роман, сраженные пьянкой и коварными пилюлями, даже не шелохнулись. Обнявшись, как голубки, — Липочка с Ваней прощалась во сне, а Роман со своей Загогулиной — они лежали под кроватью и мирно спали.
   А вот Желтухину мгновенно стало не до сна. Он по-своему понял отсутствие жены и начал проклинать бессовестную Глафиру, которую перед этим едва не парализовал своим воплем отчаяния.
   — Это все ты! Все из-за тебя! — бубнил он, выпихивая из постели ту, которую еще недавно страстно ласкал и все прочее…
   — Что — я? — сопротивлялась Глафира, с непередаваемым разочарованием глядя на пустую Липочкину постель.
   А ведь ей тайно хотелось невзначай свои карты утром открыть и наконец-то отомстить за беспочвенное счастье подруге. За все отомстить: и за Романа, и за Ваню, и за наплевательское отношение к фигуре, и за тортики, и за дутое благополучие и особенно за хронически-счастливый вид. А тут пустая подушка. Беда да и только.
   — Отстань от меня! — вызверилась Глафира и, исхитрившись, лягнула Желтухина так, что у бедняги на лоб полезли глаза и отказало дыхание.
   Воспользовавшись беспомощностью любовника, затейница Глафира мастерски взялась за свое женское дело: сюсюкая и приговаривая “мой ты халосый”, она принялась стягивать с Желтухина семейные трусы. Кстати те самые, которые 23 февраля торжественно подарила ему Липочка.
   — Совсем обнаглела! — гаркнул мигом пришедший в себя Желтухин. — Как ты попала в мою кровать?
   — Ты меня пригласил, — не моргнув глазом, солгала Глафира.
   — Зачем?
   — Хотел устроить групповичок.
   — А Липочка где была? — ужасаясь, выдохнул Желтухин и покраснел что тот разваренный хохляцкий буряк. И, как тому буряку, ему стало совсем плохо.
   Не лишенная благородства Глафира пожалела любовника.
   — Липки не было дома, — сообщила она.
   — Где же она была?
   — Ты отправил ее за бутылкой.
   — Не может быть! А потом?
   Глафире врать надоело, и она призналась:
   — А потом я не помню.
   Сообразив, что любовник не в настроении и ей здесь не светит, она чертыхнулась, перемахнула через перегородку на свой балкон и была такова. А Желтухин зашелся от мыслей. От страшных мыслей.
   “Липочка пришла из магазина, — достраивая фантастическую конструкцию Глафиры, размышлял он, — а тут мы. В ее постели! Черт-те чем занимаемся!!! Она обиделась и ушла…”
   — А-аа! А записку на кухне оставила! — закричал осененный Желтухин да с этим криком из постели и выметнулся.
   Помчался в кухню проверять верность своей догадки. Не отыскав там записки, он понял: дело швах. Липочка в крайнем негодовании. Застала их в собственной постели с Глашей и решилась на чрезвычайные меры.