Страница:
— Он дурак, — сообщила страшную новость Роза. — Может, он об этом мечтает, но я жива.
— Дурак дураком, но для такой дезинформации должна же быть причина. Почему Пупс всполошил нашу Тосю? — спросила я.
Роза вопросительно уставилась на Тосю.
— Пупс ночью позвонил и страшно выл, что ты умерла, — тут же отчиталась Тося. — Ужас! Ужас! Я испытала такое, что передать не могу! Целый час сидела в прострации, а потом бросилась всем звонить. Звонила до самого утра.
«Хорошо, что она не начала с меня», — порадовалась я.
Роза, выслушав Тосю, разъярилась, конечно, насколько позволяло ей сотрясение мозга.
— Где он, это ничтожество? — морщась от головной боли, пропищала она.
Позвали Пупса, задали ему аналогичный вопрос — как вышло, что Роза будто бы умерла?
Пупс, разумной частью своей находясь где-то далеко от нас, неразумной сумбурно поведал, что ночью прибежал соседи сказал: «Роза, вся в крови, лежит на первом этаже под лестницей и не дышит». После этого Пупс, вместо того чтобы бежать спасать жену, запаниковал и истерично поделился с Тосей своим горем.
Дальше шел длинный и путаный рассказ Пупса о всех его мытарствах и злоключениях, из чего я кое-как прояснила для себя обстановку.
Дело было так: сосед возвращался из командировки, вошел в подъезд и нашел Розу без сознания. Он по мобильному вызвал «Скорую помощь» и до ее приезда успел смотаться к Пупсу и ввергнуть его в панику.
Пупс, до смерти напугав нашу чувствительную Тосю, бросился вниз к телу Розы — там уже хлопотали врачи «Скорой помощи». В больнице Роза пришла в себя и тут же пожелала ехать домой, куда ее и вернули с легким сотрясением мозга. Однако Пупс в легкость сотрясения верить никак не хотел.
— Не может быть, — сомнамбулически вопрошал он. — Столько крови… Столько крови…
— Это потому, что на голове множество кровеносных сосудов, — пояснила Роза и добавила:
— Это я тебе как гинеколог говорю.
После этого мы выпроводили Пупса и принялись гадать, из-за чего пострадала Роза.
— Денег при тебе не было? — деловито осведомилась Лариса.
— Были, но мелочь, — посетовала Роза.
— А ты хотела бы много? — удивилась Маруся.
— Всегда приятней быть богатой, — с ужимкой удовольствия заметила Юля.
— Но не тогда, когда тебя грабят, — уточнила Тося.
— А кто тебя по голове треснул? — спросила Маруся. — Мужчина или женщина?
— Не знаю, — вздохнула Роза. — Говорю же, что не видела ничего. Все произошло так неожиданно, к тому же было темно. О, как меня тошнит!
— Бедненькая, — заскулила Лариса.
— Зато теперь тебя все любят, — демонстрируя блаженство, успокоила Розу Юля.
— Я прямо вся тебя люблю, — подтвердила Маруся, заботливо натягивая на Розу одеяло.
— До вечера останусь с тобой, — самоотверженно пообещала Тося. — На Пупса рассчитывать в таком деле опасно.
— И я останусь, — присоединилась к ней Лариса.
— И я прямо вся на работу не пойду, — обрадовалась Маруся.
— Я тоже буду наслаждаться твоим обществом, — пообещала Юля, удобно устраиваясь в кресле.
Я поняла, что у постели Розы тепла и без меня хватает, и сказала:
— А у меня, девчонки, есть дела. Думаю, сейчас полезней выяснить, кто все же огрел нашу Розу и не продолжение ли это того спектакля со шляпками, стрелами и картинами.
Это вызвало всеобщий шок. Пока Юля, Тося и Лариса застыли с открытыми ртами, Маруся сразу же отвергла мою версию.
— Ерунда, — сказала она. — Обычный в наше время случай. Местное «бычье» хотело разжиться на пиво.
Нечего шляться по ночам.
— А от кого я шла? — обиженно вопросила Роза. — От тебя же и шла, неблагодарная.
Все с осуждением уставились на Марусю, а я отправилась к Пупсу.
Он был в очень жалком состоянии. Все метался и что-то бубнил себе под нос.
Когда я подошла к нему и тронула за плечо, он вскрикнул и шарахнулся в сторону: «Кто его так запугал?» — подумала я и осторожно спросила:
— Вить, а что ты имел в виду, когда говорил: «Надо соглашаться»?
Пупс мгновенно побледнел, губы его затряслись, глаза воровато забегали.
— Этого я не говорил, — пятясь, пробормотал он.
Я растерялась:
— Ну как же, Вить? Когда вошли мы, ты бегал по комнате и приговаривал: «Это я во всем виноват. Этого следовало ожидать. Надо соглашаться».
— Чего ты хочешь от меня? — раздраженно спросил Пупс.
— Ничего, — обиделась я. — Всего лишь хочу узнать: в чем ты виноват? Чего надо было ожидать и с чем (или на что) надо соглашаться?
— Не говорил я этого! — отрезал Пупс. — Тебе показалось.
Пока я хватала ртом воздух, он схватил кейс и с криком «Роза, я на работу!» выбежал из квартиры.
— Ну и дела! — изумилась я.
Глава 35
Глава 36
— Дурак дураком, но для такой дезинформации должна же быть причина. Почему Пупс всполошил нашу Тосю? — спросила я.
Роза вопросительно уставилась на Тосю.
— Пупс ночью позвонил и страшно выл, что ты умерла, — тут же отчиталась Тося. — Ужас! Ужас! Я испытала такое, что передать не могу! Целый час сидела в прострации, а потом бросилась всем звонить. Звонила до самого утра.
«Хорошо, что она не начала с меня», — порадовалась я.
Роза, выслушав Тосю, разъярилась, конечно, насколько позволяло ей сотрясение мозга.
— Где он, это ничтожество? — морщась от головной боли, пропищала она.
Позвали Пупса, задали ему аналогичный вопрос — как вышло, что Роза будто бы умерла?
Пупс, разумной частью своей находясь где-то далеко от нас, неразумной сумбурно поведал, что ночью прибежал соседи сказал: «Роза, вся в крови, лежит на первом этаже под лестницей и не дышит». После этого Пупс, вместо того чтобы бежать спасать жену, запаниковал и истерично поделился с Тосей своим горем.
Дальше шел длинный и путаный рассказ Пупса о всех его мытарствах и злоключениях, из чего я кое-как прояснила для себя обстановку.
Дело было так: сосед возвращался из командировки, вошел в подъезд и нашел Розу без сознания. Он по мобильному вызвал «Скорую помощь» и до ее приезда успел смотаться к Пупсу и ввергнуть его в панику.
Пупс, до смерти напугав нашу чувствительную Тосю, бросился вниз к телу Розы — там уже хлопотали врачи «Скорой помощи». В больнице Роза пришла в себя и тут же пожелала ехать домой, куда ее и вернули с легким сотрясением мозга. Однако Пупс в легкость сотрясения верить никак не хотел.
— Не может быть, — сомнамбулически вопрошал он. — Столько крови… Столько крови…
— Это потому, что на голове множество кровеносных сосудов, — пояснила Роза и добавила:
— Это я тебе как гинеколог говорю.
После этого мы выпроводили Пупса и принялись гадать, из-за чего пострадала Роза.
— Денег при тебе не было? — деловито осведомилась Лариса.
— Были, но мелочь, — посетовала Роза.
— А ты хотела бы много? — удивилась Маруся.
— Всегда приятней быть богатой, — с ужимкой удовольствия заметила Юля.
— Но не тогда, когда тебя грабят, — уточнила Тося.
— А кто тебя по голове треснул? — спросила Маруся. — Мужчина или женщина?
— Не знаю, — вздохнула Роза. — Говорю же, что не видела ничего. Все произошло так неожиданно, к тому же было темно. О, как меня тошнит!
— Бедненькая, — заскулила Лариса.
— Зато теперь тебя все любят, — демонстрируя блаженство, успокоила Розу Юля.
— Я прямо вся тебя люблю, — подтвердила Маруся, заботливо натягивая на Розу одеяло.
— До вечера останусь с тобой, — самоотверженно пообещала Тося. — На Пупса рассчитывать в таком деле опасно.
— И я останусь, — присоединилась к ней Лариса.
— И я прямо вся на работу не пойду, — обрадовалась Маруся.
— Я тоже буду наслаждаться твоим обществом, — пообещала Юля, удобно устраиваясь в кресле.
Я поняла, что у постели Розы тепла и без меня хватает, и сказала:
— А у меня, девчонки, есть дела. Думаю, сейчас полезней выяснить, кто все же огрел нашу Розу и не продолжение ли это того спектакля со шляпками, стрелами и картинами.
Это вызвало всеобщий шок. Пока Юля, Тося и Лариса застыли с открытыми ртами, Маруся сразу же отвергла мою версию.
— Ерунда, — сказала она. — Обычный в наше время случай. Местное «бычье» хотело разжиться на пиво.
Нечего шляться по ночам.
— А от кого я шла? — обиженно вопросила Роза. — От тебя же и шла, неблагодарная.
Все с осуждением уставились на Марусю, а я отправилась к Пупсу.
Он был в очень жалком состоянии. Все метался и что-то бубнил себе под нос.
Когда я подошла к нему и тронула за плечо, он вскрикнул и шарахнулся в сторону: «Кто его так запугал?» — подумала я и осторожно спросила:
— Вить, а что ты имел в виду, когда говорил: «Надо соглашаться»?
Пупс мгновенно побледнел, губы его затряслись, глаза воровато забегали.
— Этого я не говорил, — пятясь, пробормотал он.
Я растерялась:
— Ну как же, Вить? Когда вошли мы, ты бегал по комнате и приговаривал: «Это я во всем виноват. Этого следовало ожидать. Надо соглашаться».
— Чего ты хочешь от меня? — раздраженно спросил Пупс.
— Ничего, — обиделась я. — Всего лишь хочу узнать: в чем ты виноват? Чего надо было ожидать и с чем (или на что) надо соглашаться?
— Не говорил я этого! — отрезал Пупс. — Тебе показалось.
Пока я хватала ртом воздух, он схватил кейс и с криком «Роза, я на работу!» выбежал из квартиры.
— Ну и дела! — изумилась я.
Глава 35
Маруся, Лариса, Юля и Тося остались ухаживать за Розой, а я отправилась к Тамарке. Точнее, к ее мужу Дане, поскольку Тамарку дома застать всегда было очень сложно. Зато Даня был дома всегда.
— Тамарка уже ушла, — недовольно буркнул он, увидев меня.
— Неужели она ночевать приходила? — ядовито поинтересовалась я.
Даня относился к постоянному отсутствию жены болезненно, поэтому рассердился и спросил:
— Ты, как всегда, явилась издеваться?
— Нет, на этот раз пришла узнать о твоей внезапной дружбе с Пупсом.
— Да не было никакой дружбы, — разочаровал меня Даня. — Виктор пришел, принес бутылку.
Глаза мои совершили попытку переместиться на затылок, но я им сделать это не дала.
— Бутылку?! — закричала я. — Даня, ты хочешь сказать, что два здоровых мужика потерялись во времени и пространстве из-за какой-то бутылки?
— Ну две, — вынужденно признался Даня. — Хотя Виктору хватило бы и одной, но в тот день он меня удивил. Хлестал стаканами и не пьянел.
— Ну-ка, ну-ка, — оживилась я. — Здесь, пожалуйста, поподробней. Как это хлестал стаканами? Я не сильна в арифметике, но по опыту знаю: две бутылки — это четыре стакана, ну от силы шесть. От такой дозы не отшибет у человека память. Признавайся, сколько было бутылок? Тамарке не скажу, не бойся.
Даня обреченно махнул рукой:
— Да что я их, считал? Пили и пили. Виктор даже шляпы не снимал. Торопился. И не помню, как он ушел. Очень он был расстроен.
Я насторожилась:
— Чем расстроен?
— А фиг его знает. Так толком и не сказал, на проблемы жаловался, на жену, на жизнь всякую. Я ничего не понял. Ты же знаешь Виктора, он не слишком любит распространяться, а тут разговорился и плел такую чушь, пуржил, не приведи господи.
— А в шляпе-то пил почему?
Даня пожал плечами:
— Уходить собирался. Все толковал: «Я на минутку, я на минутку», а просидели сколько, даже трудно сказать. Он-то трезвый ушел, даже не покачнулся, а я с трудом помню тот момент.
— Какой момент? — удивилась я.
— Ну, когда мы расстались.
— Все ясно, — резюмировала я, — кроме того, как могло такое произойти, чтобы наш Пупс, который никогда ничего не забывает, вдруг забыл свой кейс, да еще с квартальным отчетом?
Даня пожал плечами.
— Вот тут я уже ничего не помню, — признался он. — Да и не я его провожал.
— А кто?
— Домработница, конечно же.
— Зови ее сюда, — приказала я.
Слава богу, домработница все прекрасно помнила, надо было раньше ее позвать. Помнила она все, начиная от того момента, как Пупс в квартиру вошел и до момента его отбытия.
— Он действительно был не слишком пьян? — уточнила я.
— Был в твердой памяти и прекрасно держался на ногах, — заверила меня домработница.
Мы с Даней переглянулись. Еще бы, это совсем не похоже на Пупса, пьянеющего от первой же рюмки.
— Даня, вы точно пили? — теряясь в догадках, спросила я. — Ты ничего не перепутал? Может, Пупс пропускал? Может, он филонил?
— Пили на равных, — засвидетельствовал Даня.
— И был он трезв? — обратилась я уже к домработнице.
— Трезв не трезв, но сильно пьяным не был, — стояла на своем она.
— А как же тогда Пупс забыл свой кейс?
Домработница усмехнулась и спокойненько так сообщила мне то, от чего я просто обалдела.
— Гость ничего и не забывал, — сказала она. — Я, провожая его, вручила ему кейс прямо в руки, а он кейс мне вернул и сказал, мол, пусть пока останется здесь, мол, потом заберет при более подходящем случае.
Даня тупо уставился на меня. Похоже, для него это было открытием.
— При каком еще случае? — спросил он.
— При подходящем, — пояснила я.
— Так Витька что, не забывал, что ли, кейс? — прозрел Даня.
— Выходит, так, — подтвердила я и добавила. — Очень странное поведение.
— Он вообще был очень странный, — оживилась домработница. — Я даже Тамаре Семеновне хотела звонить, чтобы узнать, пускать ли его в дом.
— Да что в нем было странного? — неожиданно рассердился Даня. — Мужик как мужик, обычный вид у него, пришел, две бутылки принес.
Домработница с осуждением посмотрела на Даню и заговорщически мне сообщила:
— Пришел в темных очках, хотя на улице было темно, и не знал, где здесь туалет, хотя утверждал, что в квартире не в первый раз.
Даня даже задохнулся от гнева.
— Да ничего здесь странного нет! — закричал он. — В очках пришел, потому что ячмень был у него и глаз распух, а туалет где — забыл, потому что Тамарка здесь все на европейский лад перестроила. Я сам ничего уже здесь не найду. Скоро с путеводителем по собственной квартире ходить буду Услышав про ячмень, я судорожно начала соображать. Всю память перерыла, но ячменя там не нашла и бросилась звонить Розе.
— Роза, — спросила я, — был у Пупса ячмень?
— Ну-у, может, в детстве и был, — ответила она. — Я не знаю.
— Зачем мне его детство? — рассердилась я. — Вот сейчас, недавно, был ячмень у него?
— А ты как думаешь? — в свою очередь рассердилась Роза. — Что за глупый вопрос? У меня фингалы, это могу подтвердить, а ты Пупса видишь каждый день, вот и скажи: был у него ячмень или нет? Сколько живу с ним, такого не помню. Чирь на заднице был, а ячмень — никогда.
— И я так думала, — согласилась я с Розой.
— Не было у Пупса никакого ячменя, — сказала я Дане, кладя телефонную трубку.
— А зачем же тогда он нацепил темные очки?
— Вот этого не знаю, — ответила я, собираясь идти домой.
Не успела и шагу сделать, как зазвонил телефон.
Домработница рефлекторно кинулась к аппарату, но Даня ее опередил.
— Да, — гордо сказал он, — я поел, — и положил трубку.
— Кто это был? — спросила я.
— Тамара, — невинно сообщил Даня.
— Так почему же ты положил трубку? — возмутилась я. — Почему не дал ее мне?
— Распоряжения не поступало, — пожал плечами Даня. — И ты не собиралась с ней говорить.
— Нам всегда есть о чем поговорить! — рявкнула я, направляясь к телефону.
Однако Тамара опередила меня, позвонив на мобильный.
— Мама, где тебя носит? — с ходу возмутилась она. — Ты невозможная!
— А в чем, собственно, дело? — поинтересовалась я. — Что за переполох?
Тамара и не подумала отвечать на мои вопросы. Она хотела задавать свои.
— Мама, ты где? — спросила она.
— А ты где? — зловредно спросила я.
— Я-то у тебя, — беспричинно торжествуя, ответила Тамара, — а вот ты где?
— А я у тебя, — торжествуя тоже, ответила я.
— Ты невозможная, Мама! Что ты там делаешь?
— Допрашиваю Даню, — честно призналась я.
— На кой фиг он тебе сдался?
— Тома, в твоей квартире прямо сейчас происходят интересные вещи.
— Зачем тебе моя квартира, когда таких вещей полно и в твоей? — рассердилась Тамара. — Мама, беги скорей сюда. Посмотри, что сталось с твоим портретом. , — О, ужас! — испугалась я. — За этими Марусями и сотрясениями я забыла про свой портрет.
Пока я, заламывая от отчаяния руки, предавалась скорби, Тамарка удивлялась.
— Мама, я тебя не узнаю, — возмущалась она. — Ты невозможная, Мама. Как же ты не заставила Евгения снять портрет? Ведь ребенок же ясно тебе сообщил, что папа вешает маму на стену.
— Он так же ясно сказал, — напомнила я, — что вешает маму папа на толстый канат.
— Какая разница, Мама? Будто нельзя подпилить и толстый. Ты должна была сразу же снять картину, как только приехала домой. Не для этого ли ты в панике умчалась вчера от меня?
— Да, и для этого, но ты забыла, у меня была Роза.
С этим Пупсом скоро все мы сойдем с ума. А когда Роза ушла, я поехала к Марусе, а потом к компьютерщице, а потом к Ване…
— Мама, ты невозможная! — рассердилась Тамарка. — Как ты можешь стараться для этой неблагодарной коровы? С ней надо порвать раз и навсегда, как это сделала я, о чем ни секунды не жалею. Как просторна стала моя жизнь! Ты только посмотри на нее: буфетчица, шлюха и алкоголичка! Стыдно таких знакомых иметь, не то что друзей.
Мне стало обидно за Марусю.
— Пьет она не больше тебя, — ответила я. — Что касается сексуальной стороны ее жизни, Маруся за пределы нравственности старается не выходить и вряд ли станет изменять мужу, случись ей хоть раз выйти замуж. А то, что Маруся буфетчица, так это не ее стыд, а стыд ее друзей, которые не захотели бедняжке помочь в трудную минуту. Все устроены самым интеллигентным образом. Почему бы тебе не взять ее в свою компанию?
— Боже упаси! — отшатнулась Тамарка. — Что она умеет делать?
— Ты забыла? Она имеет прекрасное образование, философ, кандидат наук. Будет у тебя философствовать, сидеть для престижа компании.
— Времена не те. Для престижа компании сейчас работать надо, а не философствовать. А ее иждивенческая философия всем известна, и руки у нее загребущие.
— А ты злопамятная, — парировала я. — Не можешь простить Марусе свой парик, в котором ворона свила гнездо. Двадцать лет с тех пор прошло, даже больше, уж пора бы вам помириться. Я-то простила ей шляпу.
Услышав это, Тамарка просто взбесилась.
— Мама, ты невозможная! — завопила она. — Будто дело в парике или в шляпе! Ты прекрасно знаешь, что нет. Будь это не Маруся, а ты, и я простила бы тебе не то чтобы парик, но и…
Тамарка резко осеклась, думаю, из опасения взболтнуть лишнее или переборщить, я же воспользовалась этим и закричала:
— Ты простила бы мне свою шляпу? Трудно поверить в это, особенно сейчас, когда ты даже в критический момент умудрилась подставить под пулю мою.
Прострелили две моих шляпы, а твоей ни одной. Ты не можешь простить Марусе того, что она единственная из всех нас умудрилась тебя перехитрить.
Тамарка внезапно успокоилась, сложила руки на груди, словно для молитвы, и воскликнула:
— Господи, Мама, о чем мы говорим? Ты в курсе, что было покушение на Розу?
— Только что еду от нее, — доложила я.
— Ты же говорила, что едешь от меня, — напомнила Тамарка.
— Да, от тебя, а перед этим была у Розы.
— И что Роза? Как она себя чувствует? Говорят, у нее сотрясение мозга?
— Легкое, — успокоила я Тамарку. — Ее тошнит, она лежит, но довольно бойко разговаривает.
— Роза всегда разговаривает, она и в гробу разговаривать будет.
— Типун тебе на язык, — рассердилась я. — До этого дело не дойдет.
— Ты так думаешь?
— Да, я так думаю.
— Значит, у тебя есть причины, — с каким-то неясным намеком заметила Тамарка.
Я рассердилась:
— Никаких причин у меня нет, кроме внутреннего голоса. Мне вообще кажется, что ни я, ни ты, ни Маруся, ни Тося, ни Юля с Ларисой и уж тем более ни Роза… Короче, никто из нас к этому делу отношения не имеет. Весь этот спектакль со шляпками, стрелами и картинами разыгран для кого-то другого. Мы там всего лишь статисты.
— Это внутренний голос тебе подсказывает? — ехидно поинтересовалась Тамарка.
— Да, он подсказывает мне. И вообще, хватит об этом болтать, лучше скажи: почему ты считаешь, что на Розу было покушение?
— А разве нет? — удивилась Тамарка.
— Но это же не укладывается в версию с Пупсом.
Мы склонялись к мысли, что эти стрелы, картины и пули в шляпках — его рук дело. Так зачем же Пупсу бить по башке свою Розу в темном подъезде? Он что, более комфортабельного места не нашел?
— Нашел бы, если бы захотел, — подтвердила Тамарка.
— Так почему же ты решила, что это покушение?
Лично я Пупса уже не подозреваю.
— Неужели?
— Да, я склоняюсь к совершенно другой версии, но ты-то об этом не знала, так почему ты решила, что это покушение?
— Потому что час назад таким же образом была отправлена в больницу Тося. Ее огрели по голове, — сообщила Тамарка, и мне сделалось дурно.
— Тамарка уже ушла, — недовольно буркнул он, увидев меня.
— Неужели она ночевать приходила? — ядовито поинтересовалась я.
Даня относился к постоянному отсутствию жены болезненно, поэтому рассердился и спросил:
— Ты, как всегда, явилась издеваться?
— Нет, на этот раз пришла узнать о твоей внезапной дружбе с Пупсом.
— Да не было никакой дружбы, — разочаровал меня Даня. — Виктор пришел, принес бутылку.
Глаза мои совершили попытку переместиться на затылок, но я им сделать это не дала.
— Бутылку?! — закричала я. — Даня, ты хочешь сказать, что два здоровых мужика потерялись во времени и пространстве из-за какой-то бутылки?
— Ну две, — вынужденно признался Даня. — Хотя Виктору хватило бы и одной, но в тот день он меня удивил. Хлестал стаканами и не пьянел.
— Ну-ка, ну-ка, — оживилась я. — Здесь, пожалуйста, поподробней. Как это хлестал стаканами? Я не сильна в арифметике, но по опыту знаю: две бутылки — это четыре стакана, ну от силы шесть. От такой дозы не отшибет у человека память. Признавайся, сколько было бутылок? Тамарке не скажу, не бойся.
Даня обреченно махнул рукой:
— Да что я их, считал? Пили и пили. Виктор даже шляпы не снимал. Торопился. И не помню, как он ушел. Очень он был расстроен.
Я насторожилась:
— Чем расстроен?
— А фиг его знает. Так толком и не сказал, на проблемы жаловался, на жену, на жизнь всякую. Я ничего не понял. Ты же знаешь Виктора, он не слишком любит распространяться, а тут разговорился и плел такую чушь, пуржил, не приведи господи.
— А в шляпе-то пил почему?
Даня пожал плечами:
— Уходить собирался. Все толковал: «Я на минутку, я на минутку», а просидели сколько, даже трудно сказать. Он-то трезвый ушел, даже не покачнулся, а я с трудом помню тот момент.
— Какой момент? — удивилась я.
— Ну, когда мы расстались.
— Все ясно, — резюмировала я, — кроме того, как могло такое произойти, чтобы наш Пупс, который никогда ничего не забывает, вдруг забыл свой кейс, да еще с квартальным отчетом?
Даня пожал плечами.
— Вот тут я уже ничего не помню, — признался он. — Да и не я его провожал.
— А кто?
— Домработница, конечно же.
— Зови ее сюда, — приказала я.
Слава богу, домработница все прекрасно помнила, надо было раньше ее позвать. Помнила она все, начиная от того момента, как Пупс в квартиру вошел и до момента его отбытия.
— Он действительно был не слишком пьян? — уточнила я.
— Был в твердой памяти и прекрасно держался на ногах, — заверила меня домработница.
Мы с Даней переглянулись. Еще бы, это совсем не похоже на Пупса, пьянеющего от первой же рюмки.
— Даня, вы точно пили? — теряясь в догадках, спросила я. — Ты ничего не перепутал? Может, Пупс пропускал? Может, он филонил?
— Пили на равных, — засвидетельствовал Даня.
— И был он трезв? — обратилась я уже к домработнице.
— Трезв не трезв, но сильно пьяным не был, — стояла на своем она.
— А как же тогда Пупс забыл свой кейс?
Домработница усмехнулась и спокойненько так сообщила мне то, от чего я просто обалдела.
— Гость ничего и не забывал, — сказала она. — Я, провожая его, вручила ему кейс прямо в руки, а он кейс мне вернул и сказал, мол, пусть пока останется здесь, мол, потом заберет при более подходящем случае.
Даня тупо уставился на меня. Похоже, для него это было открытием.
— При каком еще случае? — спросил он.
— При подходящем, — пояснила я.
— Так Витька что, не забывал, что ли, кейс? — прозрел Даня.
— Выходит, так, — подтвердила я и добавила. — Очень странное поведение.
— Он вообще был очень странный, — оживилась домработница. — Я даже Тамаре Семеновне хотела звонить, чтобы узнать, пускать ли его в дом.
— Да что в нем было странного? — неожиданно рассердился Даня. — Мужик как мужик, обычный вид у него, пришел, две бутылки принес.
Домработница с осуждением посмотрела на Даню и заговорщически мне сообщила:
— Пришел в темных очках, хотя на улице было темно, и не знал, где здесь туалет, хотя утверждал, что в квартире не в первый раз.
Даня даже задохнулся от гнева.
— Да ничего здесь странного нет! — закричал он. — В очках пришел, потому что ячмень был у него и глаз распух, а туалет где — забыл, потому что Тамарка здесь все на европейский лад перестроила. Я сам ничего уже здесь не найду. Скоро с путеводителем по собственной квартире ходить буду Услышав про ячмень, я судорожно начала соображать. Всю память перерыла, но ячменя там не нашла и бросилась звонить Розе.
— Роза, — спросила я, — был у Пупса ячмень?
— Ну-у, может, в детстве и был, — ответила она. — Я не знаю.
— Зачем мне его детство? — рассердилась я. — Вот сейчас, недавно, был ячмень у него?
— А ты как думаешь? — в свою очередь рассердилась Роза. — Что за глупый вопрос? У меня фингалы, это могу подтвердить, а ты Пупса видишь каждый день, вот и скажи: был у него ячмень или нет? Сколько живу с ним, такого не помню. Чирь на заднице был, а ячмень — никогда.
— И я так думала, — согласилась я с Розой.
— Не было у Пупса никакого ячменя, — сказала я Дане, кладя телефонную трубку.
— А зачем же тогда он нацепил темные очки?
— Вот этого не знаю, — ответила я, собираясь идти домой.
Не успела и шагу сделать, как зазвонил телефон.
Домработница рефлекторно кинулась к аппарату, но Даня ее опередил.
— Да, — гордо сказал он, — я поел, — и положил трубку.
— Кто это был? — спросила я.
— Тамара, — невинно сообщил Даня.
— Так почему же ты положил трубку? — возмутилась я. — Почему не дал ее мне?
— Распоряжения не поступало, — пожал плечами Даня. — И ты не собиралась с ней говорить.
— Нам всегда есть о чем поговорить! — рявкнула я, направляясь к телефону.
Однако Тамара опередила меня, позвонив на мобильный.
— Мама, где тебя носит? — с ходу возмутилась она. — Ты невозможная!
— А в чем, собственно, дело? — поинтересовалась я. — Что за переполох?
Тамара и не подумала отвечать на мои вопросы. Она хотела задавать свои.
— Мама, ты где? — спросила она.
— А ты где? — зловредно спросила я.
— Я-то у тебя, — беспричинно торжествуя, ответила Тамара, — а вот ты где?
— А я у тебя, — торжествуя тоже, ответила я.
— Ты невозможная, Мама! Что ты там делаешь?
— Допрашиваю Даню, — честно призналась я.
— На кой фиг он тебе сдался?
— Тома, в твоей квартире прямо сейчас происходят интересные вещи.
— Зачем тебе моя квартира, когда таких вещей полно и в твоей? — рассердилась Тамара. — Мама, беги скорей сюда. Посмотри, что сталось с твоим портретом. , — О, ужас! — испугалась я. — За этими Марусями и сотрясениями я забыла про свой портрет.
* * *
Портрет, точнее то, что осталось от него, лежал на полу. Рама раскололась, полотно треснуло в нескольких местах. Это было очень обидно.Пока я, заламывая от отчаяния руки, предавалась скорби, Тамарка удивлялась.
— Мама, я тебя не узнаю, — возмущалась она. — Ты невозможная, Мама. Как же ты не заставила Евгения снять портрет? Ведь ребенок же ясно тебе сообщил, что папа вешает маму на стену.
— Он так же ясно сказал, — напомнила я, — что вешает маму папа на толстый канат.
— Какая разница, Мама? Будто нельзя подпилить и толстый. Ты должна была сразу же снять картину, как только приехала домой. Не для этого ли ты в панике умчалась вчера от меня?
— Да, и для этого, но ты забыла, у меня была Роза.
С этим Пупсом скоро все мы сойдем с ума. А когда Роза ушла, я поехала к Марусе, а потом к компьютерщице, а потом к Ване…
— Мама, ты невозможная! — рассердилась Тамарка. — Как ты можешь стараться для этой неблагодарной коровы? С ней надо порвать раз и навсегда, как это сделала я, о чем ни секунды не жалею. Как просторна стала моя жизнь! Ты только посмотри на нее: буфетчица, шлюха и алкоголичка! Стыдно таких знакомых иметь, не то что друзей.
Мне стало обидно за Марусю.
— Пьет она не больше тебя, — ответила я. — Что касается сексуальной стороны ее жизни, Маруся за пределы нравственности старается не выходить и вряд ли станет изменять мужу, случись ей хоть раз выйти замуж. А то, что Маруся буфетчица, так это не ее стыд, а стыд ее друзей, которые не захотели бедняжке помочь в трудную минуту. Все устроены самым интеллигентным образом. Почему бы тебе не взять ее в свою компанию?
— Боже упаси! — отшатнулась Тамарка. — Что она умеет делать?
— Ты забыла? Она имеет прекрасное образование, философ, кандидат наук. Будет у тебя философствовать, сидеть для престижа компании.
— Времена не те. Для престижа компании сейчас работать надо, а не философствовать. А ее иждивенческая философия всем известна, и руки у нее загребущие.
— А ты злопамятная, — парировала я. — Не можешь простить Марусе свой парик, в котором ворона свила гнездо. Двадцать лет с тех пор прошло, даже больше, уж пора бы вам помириться. Я-то простила ей шляпу.
Услышав это, Тамарка просто взбесилась.
— Мама, ты невозможная! — завопила она. — Будто дело в парике или в шляпе! Ты прекрасно знаешь, что нет. Будь это не Маруся, а ты, и я простила бы тебе не то чтобы парик, но и…
Тамарка резко осеклась, думаю, из опасения взболтнуть лишнее или переборщить, я же воспользовалась этим и закричала:
— Ты простила бы мне свою шляпу? Трудно поверить в это, особенно сейчас, когда ты даже в критический момент умудрилась подставить под пулю мою.
Прострелили две моих шляпы, а твоей ни одной. Ты не можешь простить Марусе того, что она единственная из всех нас умудрилась тебя перехитрить.
Тамарка внезапно успокоилась, сложила руки на груди, словно для молитвы, и воскликнула:
— Господи, Мама, о чем мы говорим? Ты в курсе, что было покушение на Розу?
— Только что еду от нее, — доложила я.
— Ты же говорила, что едешь от меня, — напомнила Тамарка.
— Да, от тебя, а перед этим была у Розы.
— И что Роза? Как она себя чувствует? Говорят, у нее сотрясение мозга?
— Легкое, — успокоила я Тамарку. — Ее тошнит, она лежит, но довольно бойко разговаривает.
— Роза всегда разговаривает, она и в гробу разговаривать будет.
— Типун тебе на язык, — рассердилась я. — До этого дело не дойдет.
— Ты так думаешь?
— Да, я так думаю.
— Значит, у тебя есть причины, — с каким-то неясным намеком заметила Тамарка.
Я рассердилась:
— Никаких причин у меня нет, кроме внутреннего голоса. Мне вообще кажется, что ни я, ни ты, ни Маруся, ни Тося, ни Юля с Ларисой и уж тем более ни Роза… Короче, никто из нас к этому делу отношения не имеет. Весь этот спектакль со шляпками, стрелами и картинами разыгран для кого-то другого. Мы там всего лишь статисты.
— Это внутренний голос тебе подсказывает? — ехидно поинтересовалась Тамарка.
— Да, он подсказывает мне. И вообще, хватит об этом болтать, лучше скажи: почему ты считаешь, что на Розу было покушение?
— А разве нет? — удивилась Тамарка.
— Но это же не укладывается в версию с Пупсом.
Мы склонялись к мысли, что эти стрелы, картины и пули в шляпках — его рук дело. Так зачем же Пупсу бить по башке свою Розу в темном подъезде? Он что, более комфортабельного места не нашел?
— Нашел бы, если бы захотел, — подтвердила Тамарка.
— Так почему же ты решила, что это покушение?
Лично я Пупса уже не подозреваю.
— Неужели?
— Да, я склоняюсь к совершенно другой версии, но ты-то об этом не знала, так почему ты решила, что это покушение?
— Потому что час назад таким же образом была отправлена в больницу Тося. Ее огрели по голове, — сообщила Тамарка, и мне сделалось дурно.
Глава 36
Сообщение Тамары слишком подействовало на меня. Если Тосю постигла та же участь, что и Розу, это действительно пугало. Это уже не выглядело как простая случайность. Хотя называть случайностью удар по голове может лишь тот, кто его не получал.
— Откуда ты знаешь, что покушались на Тосю? — страшно волнуясь, спросила я.
— Юля позвонила, — тоже волнуясь, ответила Тамарка. — Я бросила все дела, как только позвонила Юля, но следом за ней позвонила твоя баба Рая, и я понеслась к тебе.
— Баба Рая? А она-то звонила зачем? — удивилась я.
— Ну как же, упала картина, твой портрет.
Я возмутилась:
— И поэтому надо было звонить тебе, а не мне!
Будто баба Рая не могла позвонить мне на мобильный.
Ну как же, ей надо всем показать, как мало я бываю дома. Ее бы воля, привязала бы меня к себе. Зачем ей только это — непонятно.
— Она любит тебя как дочь, — с чувством призналась Тамарка.
— Тогда уж лучше как внучку, — уточнила я. — Меня как внучку, тебя как подружку.
— Мама, ты язва, — обиделась Тамарка, но мне уже было не до нее.
В голове моей шла энергичная работа. Работа мысли, разумеется.
— Но как же Тося пострадала? — никак не могла я взять в толк. — Я же оставила ее у постели Розы. Она весь день обещала там быть. Не у постели же Розы ее по голове огрели.
— Конечно, нет, — подтвердила Тамарка. — Тося вспомнила, что у нее есть сильное лекарство от тошноты. Маруся и Юля потребовали, чтобы она отправилась домой и сейчас же принесла это лекарство, раз так плохо Розе. Тося отправилась…
— Постой, ты сказала «Маруся и Юля»?
— Ну да, а что здесь такого?
— Ничего, но куда делась Лариса? Я же оставила ее там же, у постели Розы.
Тамарка почему-то разозлилась.
— Господи, Мама, ты невозможная! — закричала она. — Какие мелочи тебя занимают. Ну оставила ты Ларису там, но слава богу, она живая и могла уйти.
Разве в этом сейчас дело? Я рассказывала про Тосю, и, если память мне не изменяет, ты сама об этом просила, так почему не слушаешь?
— Слушаю, слушаю, — успокоила я ее.
— Тося вышла от Розы и почти сразу же получила по голове, но, к счастью, успела закричать. Маруся и Юля прибежали на ее крик, увидели окровавленную Тосю, лежащую на лестничной площадке, и сразу же вызвали «Скорую помощь».
— Надеюсь, она жива?
— Жива, — заверила Тамарка. — Еду к ней в больницу. Хочешь поехать со мной?
Я замялась, имея другие планы.
— Так ты едешь или не едешь? — нетерпеливо спросила Тамарка, показывая мне свои часы. — Времени в обрез.
— Знаешь, — ответила я, — полностью тебе доверяю. Ты человек ответственный. Раз за дело взялась, значит, можно спать спокойно.
— Мама, — закричала Тамарка, — ты что, спать собираешься?
— Я собираюсь поехать к Пупсу. Кстати, ты вчера видела его. Каким он тебе показался?
Тамарка выразительно закатила глаза:
— Мама, он украл стрелу, и этим все сказано.
У меня с ним важные дела, его компания наш подрядчик, а довести дело до конца я так и не смогла.
— Почему?
— Все из-за Пупса. Нервный он был какой-то, все вскакивал и глазел в окно, еще охал и стонал, ячмень у него. Знаешь, как несносны мужики, если у них что-нибудь болит. Пришел в очках…
— Пупс был в очках? — изумилась я.
— Ну да, Мама, что с тобой сегодня?
— А что сегодня со мной?
— Еще спрашиваешь. Тебя удивляет буквально все, что я ни скажу.
— Это потому, Тома, что последнее твое сообщение укрепило меня во мнении, которым я обзавелась несколько дней назад.
Тамарка была заинтригована.
— И что это за мнение? — спросила она. — Почему я не знаю?
— Потому что уверенности у меня полной еще не было, а теперь, когда я поговорила с Даней, уверенность есть. К тебе приходил не Пупс. У Пупса нет ячменя. Я совсем недавно видела его. Он трезв и свеж, следовательно, вчера у тебя был не Пупс.
— А кто же? — удивилась Тамарка.
— Уж не знаю, но только не Пупс. Господи! — заламывая руки, воскликнула я. — Бедная Роза! Эта сцена в прихожей покоя мне не дает!
— А что с Розой? — испугалась Тамарка.
— Ее чистота. Там в прихожей разыгралась настоящая драма. Надеюсь, ты в курсе?
— В курсе, — кивнула Тамарка. — И порадовалась за Пупса. Подумала, что сумасшествие пошло на пользу ему — и «Виагры» не надо. «Теперь Пупс сексуален, как все дебилы», — подумала я.
— Подумала и ошиблась. Оказывается, в тот день Роза изменила Пупсу черт знает с кем. О-о! Она этого не переживет.
— Лишь бы Пупс пережил, — резонно заметила Тамарка. — Но кому все это нужно? Думаешь, у Пупса есть двойник?
— Даже думаю, что не слишком двойник. Просто подобрали мужика, максимально похожего, одели его в ту же одежду и гоняют туда-сюда, сильно осложняя жизнь Пупсу. При всем при этом Пупс выглядит сумасшедшим, а кому-то это на руку.
— Да что же он, дурак? — изумилась Тамарка. — Не может разобраться в собственной жизни? Попробовали бы на меня натравить моего двойника, мигом его изобличила б.
— Да поят беднягу какой-то гадостью, от которой Пупс теряет речь, сознание и память, двойник же, пользуясь этим, черт-те что творит: дырявит шляпки, занимает «чирики», насилует Розу, пьет с твоим Даней и ворует стрелы…
Тамарка задумалась.
— Что же, Роза не может отличить родного мужа от какого-то двойника? — спросила она.
— Отличить может, но для этого надо как минимум на него глядеть, а Роза в таких отношениях с Пупсом, что даже видеть его не хочет.
— Знаешь, по-моему, это полная ерунда, — возразила Тамарка. — Я вчера разговаривала с Пупсом и не заметила ничего такого, если не считать того, что он странный.
Я разозлилась. Ставить под вопрос мою теорию?
Что может быть пошлей?
— А как ты могла заметить, если сразу уставилась в свои бумаги? — закричала я. — К тому же сама говоришь, что Пупс пришел в черных очках и наверняка не снял шляпу, прикрывающую половину лица.
— Точно, не снял, — подтвердила Тамарка.
— И все время в окно выглядывал. Следовательно, он на месте не сидел, а зачем он это делал?
— Зачем?
— Чтобы не дать себя рассмотреть. Теперь я вспомнила, в тот день, когда он у Розы сто долларов взял, он тоже не давал себя рассмотреть. Ворвался, убежал в свою комнату И потом все время сновал. Если бы мне сказали, что это не Пупс, я мигом разоблачила бы его, но я-то думала, что это Пупс. Я даже мысли другой допустить не могла. Понимаешь, кому-то очень нужно привлечь к Пупсу внимание, вот и придумали эти шляпки, стрелы и картины. Что может быть смешней и нелепей? А-ааа! — закричала я, осененная мыслью.
— Я бы не назвала это смешным, — поеживаясь и не подозревая, о чем я сейчас подумала, призналась Тамарка. — Всегда есть опасность, что, целясь в шляпку, попадешь в голову.
— Тома, бьюсь об заклад, что никто не целился в наши шляпки. Ах, как же я раньше не догадалась!
Шляпки были прострелены давно, а стрелы и картины придуманы лишь для того, чтобы мы и на шляпки внимание обратили.
— Что за глупость? — изумилась Тамарка. — Мама, ты хуже ребенка.
— Нет, не хуже, — обиделась я. — Посуди сама. Как получилось, что обе мои шляпы прострелили? Как преступник мог узнать, где моя шляпа? Никак. Он и не узнавал этого. Просто перед тем как затеять эту фантасмагорию с покушениями, он прошелся по нашим шляпкам и в каждой проделал дыру. Он даже в них не стрелял, а просто дырявил.
Тамарка побледнела и схватилась за сердце.
— Ты хочешь сказать, что и мои шляпки все в дырах? — дрожащим голосом спросила она.
Я поспешила ее успокоить:
— Ну, не все, а лишь самые любимые, те, которые мы часто надеваем. С любимыми шляпками выше вероятность, что мы заметим дыру.
— Мама, я должна это проверить! — закричала Тамарка.
— Проверишь потом. Я не договорила. Будь ты наблюдательней, спросила бы у меня про Розу.
— А что я должна спросить?
— Ну как же, ты с Розой сидела в нашем любимом кафе за нашим любимым столиком, и на вас посыпалась штукатурка…
Тамарка оживилась:
— Да-да, Мама, я же свидетелем была, в нас стреляли.
— Никто в вас не стрелял, — страшно гордясь собой, сообщила я. — Этот лжепупс знал, что все мы любим посидеть в том кафе и именно за тем столиком, вот он заранее и подготовил трюк с пулей. Пользуясь нашей неопытностью, он под покровом темноты расковырял штукатурку и вставил туда пулю. Шляпки к тому времени уже были продырявлены.
Тамарка опять схватилась за сердце:
— Мама, сколько можно? — взмолилась она, не в силах пережить этого горя.
— Шляпки уже были продырявлены, — зловредно повторила я, — оставалось выбрать жертву. По какой-то причине ею стала Роза, может, потому, что ты была без шляпки. Пуля — в стене, вы — за столиком, оставалось залезть на крышу и высыпать на ваши головы штукатурку. Вы, естественно, сразу же отвлеклись от своих сплетен, стали искать источник и увидели пулю.
— Откуда ты знаешь, что покушались на Тосю? — страшно волнуясь, спросила я.
— Юля позвонила, — тоже волнуясь, ответила Тамарка. — Я бросила все дела, как только позвонила Юля, но следом за ней позвонила твоя баба Рая, и я понеслась к тебе.
— Баба Рая? А она-то звонила зачем? — удивилась я.
— Ну как же, упала картина, твой портрет.
Я возмутилась:
— И поэтому надо было звонить тебе, а не мне!
Будто баба Рая не могла позвонить мне на мобильный.
Ну как же, ей надо всем показать, как мало я бываю дома. Ее бы воля, привязала бы меня к себе. Зачем ей только это — непонятно.
— Она любит тебя как дочь, — с чувством призналась Тамарка.
— Тогда уж лучше как внучку, — уточнила я. — Меня как внучку, тебя как подружку.
— Мама, ты язва, — обиделась Тамарка, но мне уже было не до нее.
В голове моей шла энергичная работа. Работа мысли, разумеется.
— Но как же Тося пострадала? — никак не могла я взять в толк. — Я же оставила ее у постели Розы. Она весь день обещала там быть. Не у постели же Розы ее по голове огрели.
— Конечно, нет, — подтвердила Тамарка. — Тося вспомнила, что у нее есть сильное лекарство от тошноты. Маруся и Юля потребовали, чтобы она отправилась домой и сейчас же принесла это лекарство, раз так плохо Розе. Тося отправилась…
— Постой, ты сказала «Маруся и Юля»?
— Ну да, а что здесь такого?
— Ничего, но куда делась Лариса? Я же оставила ее там же, у постели Розы.
Тамарка почему-то разозлилась.
— Господи, Мама, ты невозможная! — закричала она. — Какие мелочи тебя занимают. Ну оставила ты Ларису там, но слава богу, она живая и могла уйти.
Разве в этом сейчас дело? Я рассказывала про Тосю, и, если память мне не изменяет, ты сама об этом просила, так почему не слушаешь?
— Слушаю, слушаю, — успокоила я ее.
— Тося вышла от Розы и почти сразу же получила по голове, но, к счастью, успела закричать. Маруся и Юля прибежали на ее крик, увидели окровавленную Тосю, лежащую на лестничной площадке, и сразу же вызвали «Скорую помощь».
— Надеюсь, она жива?
— Жива, — заверила Тамарка. — Еду к ней в больницу. Хочешь поехать со мной?
Я замялась, имея другие планы.
— Так ты едешь или не едешь? — нетерпеливо спросила Тамарка, показывая мне свои часы. — Времени в обрез.
— Знаешь, — ответила я, — полностью тебе доверяю. Ты человек ответственный. Раз за дело взялась, значит, можно спать спокойно.
— Мама, — закричала Тамарка, — ты что, спать собираешься?
— Я собираюсь поехать к Пупсу. Кстати, ты вчера видела его. Каким он тебе показался?
Тамарка выразительно закатила глаза:
— Мама, он украл стрелу, и этим все сказано.
У меня с ним важные дела, его компания наш подрядчик, а довести дело до конца я так и не смогла.
— Почему?
— Все из-за Пупса. Нервный он был какой-то, все вскакивал и глазел в окно, еще охал и стонал, ячмень у него. Знаешь, как несносны мужики, если у них что-нибудь болит. Пришел в очках…
— Пупс был в очках? — изумилась я.
— Ну да, Мама, что с тобой сегодня?
— А что сегодня со мной?
— Еще спрашиваешь. Тебя удивляет буквально все, что я ни скажу.
— Это потому, Тома, что последнее твое сообщение укрепило меня во мнении, которым я обзавелась несколько дней назад.
Тамарка была заинтригована.
— И что это за мнение? — спросила она. — Почему я не знаю?
— Потому что уверенности у меня полной еще не было, а теперь, когда я поговорила с Даней, уверенность есть. К тебе приходил не Пупс. У Пупса нет ячменя. Я совсем недавно видела его. Он трезв и свеж, следовательно, вчера у тебя был не Пупс.
— А кто же? — удивилась Тамарка.
— Уж не знаю, но только не Пупс. Господи! — заламывая руки, воскликнула я. — Бедная Роза! Эта сцена в прихожей покоя мне не дает!
— А что с Розой? — испугалась Тамарка.
— Ее чистота. Там в прихожей разыгралась настоящая драма. Надеюсь, ты в курсе?
— В курсе, — кивнула Тамарка. — И порадовалась за Пупса. Подумала, что сумасшествие пошло на пользу ему — и «Виагры» не надо. «Теперь Пупс сексуален, как все дебилы», — подумала я.
— Подумала и ошиблась. Оказывается, в тот день Роза изменила Пупсу черт знает с кем. О-о! Она этого не переживет.
— Лишь бы Пупс пережил, — резонно заметила Тамарка. — Но кому все это нужно? Думаешь, у Пупса есть двойник?
— Даже думаю, что не слишком двойник. Просто подобрали мужика, максимально похожего, одели его в ту же одежду и гоняют туда-сюда, сильно осложняя жизнь Пупсу. При всем при этом Пупс выглядит сумасшедшим, а кому-то это на руку.
— Да что же он, дурак? — изумилась Тамарка. — Не может разобраться в собственной жизни? Попробовали бы на меня натравить моего двойника, мигом его изобличила б.
— Да поят беднягу какой-то гадостью, от которой Пупс теряет речь, сознание и память, двойник же, пользуясь этим, черт-те что творит: дырявит шляпки, занимает «чирики», насилует Розу, пьет с твоим Даней и ворует стрелы…
Тамарка задумалась.
— Что же, Роза не может отличить родного мужа от какого-то двойника? — спросила она.
— Отличить может, но для этого надо как минимум на него глядеть, а Роза в таких отношениях с Пупсом, что даже видеть его не хочет.
— Знаешь, по-моему, это полная ерунда, — возразила Тамарка. — Я вчера разговаривала с Пупсом и не заметила ничего такого, если не считать того, что он странный.
Я разозлилась. Ставить под вопрос мою теорию?
Что может быть пошлей?
— А как ты могла заметить, если сразу уставилась в свои бумаги? — закричала я. — К тому же сама говоришь, что Пупс пришел в черных очках и наверняка не снял шляпу, прикрывающую половину лица.
— Точно, не снял, — подтвердила Тамарка.
— И все время в окно выглядывал. Следовательно, он на месте не сидел, а зачем он это делал?
— Зачем?
— Чтобы не дать себя рассмотреть. Теперь я вспомнила, в тот день, когда он у Розы сто долларов взял, он тоже не давал себя рассмотреть. Ворвался, убежал в свою комнату И потом все время сновал. Если бы мне сказали, что это не Пупс, я мигом разоблачила бы его, но я-то думала, что это Пупс. Я даже мысли другой допустить не могла. Понимаешь, кому-то очень нужно привлечь к Пупсу внимание, вот и придумали эти шляпки, стрелы и картины. Что может быть смешней и нелепей? А-ааа! — закричала я, осененная мыслью.
— Я бы не назвала это смешным, — поеживаясь и не подозревая, о чем я сейчас подумала, призналась Тамарка. — Всегда есть опасность, что, целясь в шляпку, попадешь в голову.
— Тома, бьюсь об заклад, что никто не целился в наши шляпки. Ах, как же я раньше не догадалась!
Шляпки были прострелены давно, а стрелы и картины придуманы лишь для того, чтобы мы и на шляпки внимание обратили.
— Что за глупость? — изумилась Тамарка. — Мама, ты хуже ребенка.
— Нет, не хуже, — обиделась я. — Посуди сама. Как получилось, что обе мои шляпы прострелили? Как преступник мог узнать, где моя шляпа? Никак. Он и не узнавал этого. Просто перед тем как затеять эту фантасмагорию с покушениями, он прошелся по нашим шляпкам и в каждой проделал дыру. Он даже в них не стрелял, а просто дырявил.
Тамарка побледнела и схватилась за сердце.
— Ты хочешь сказать, что и мои шляпки все в дырах? — дрожащим голосом спросила она.
Я поспешила ее успокоить:
— Ну, не все, а лишь самые любимые, те, которые мы часто надеваем. С любимыми шляпками выше вероятность, что мы заметим дыру.
— Мама, я должна это проверить! — закричала Тамарка.
— Проверишь потом. Я не договорила. Будь ты наблюдательней, спросила бы у меня про Розу.
— А что я должна спросить?
— Ну как же, ты с Розой сидела в нашем любимом кафе за нашим любимым столиком, и на вас посыпалась штукатурка…
Тамарка оживилась:
— Да-да, Мама, я же свидетелем была, в нас стреляли.
— Никто в вас не стрелял, — страшно гордясь собой, сообщила я. — Этот лжепупс знал, что все мы любим посидеть в том кафе и именно за тем столиком, вот он заранее и подготовил трюк с пулей. Пользуясь нашей неопытностью, он под покровом темноты расковырял штукатурку и вставил туда пулю. Шляпки к тому времени уже были продырявлены.
Тамарка опять схватилась за сердце:
— Мама, сколько можно? — взмолилась она, не в силах пережить этого горя.
— Шляпки уже были продырявлены, — зловредно повторила я, — оставалось выбрать жертву. По какой-то причине ею стала Роза, может, потому, что ты была без шляпки. Пуля — в стене, вы — за столиком, оставалось залезть на крышу и высыпать на ваши головы штукатурку. Вы, естественно, сразу же отвлеклись от своих сплетен, стали искать источник и увидели пулю.