Страница:
Но у Пети наступил следующий этап. Он освоил HTML, что по-русски звучит как «Гипер-текст-маркет-ленгвидж» – тот самый язык, без которого невозможно сделать ни один сайт. В России компьютерное обучение хотя и происходит по книгам «для чайников», но еще больше оно передается из рук в руки, или от мозга к мозгу. Как в древние времена – компьютерное племя одного поколения вручает свои знания и умения более молодому.
Скоро Петя познал еще более высокую науку – обращение со скриптами. И дело пошло. Он увлекся созданием собственных сайтов, словно токующий тетерев, словно композитор, сочиняющий симфонию лично для себя, А когда прочитал интернетовское объявление о всероссийском студенческом конкурсе – послал их туда.
Смысл обычного сайта – в информации, которую он несет. Но Петины были, по сути дела, всеинформационными. Они существовали сами по себе как произведение нового искусства. В жизни так бывало не раз – человек десятилетиями пишет стихи для себя, не думая их печатать, и умирает, так и не догадываясь, что он был настоящим поэтом. И лишь спустя годы какой-нибудь внук найдет на чердаке или под диваном в пыли рукописные записи на полуистлевших страницах, а мировая литература – ахнет!
К счастью, с Петром этого не произошло. Его сайты сразу произвели впечатление на жюри. А теперь его пригласили на работу из офиса самого Беневоленского.
– Что ж вы, юноша, прячетесь? – недовольно спросил офис-менеджер, солидный сорокалетний мужчина, когда Петр пришел по указанному адресу в красивый особняк напротив Петропавловской крепости, поблизости от Дома ученых. – Вас рекомендуют как выдающуюся личность, мы вам звоним, а там говорят, что такие здесь не живут. У вас заморочки какие-нибудь дома?
– Нет, никаких заморочек у меня нет, – ответил слегка смущенно и испуганно Петр.
– А то смотрите, мы можем для вас и квартиру снять. Фирма оплатит.
Это были настоящие работодатели, не то что всякая шушера, которая уговаривала его за пятьдесят баксов делать эротические сайты.
– Нам нужно изготовить четыре сайта. Один – личный сайт самого Георгия Ивановича. Может быть, я сумею организовать для вас пятиминутную с ним встречу. Чтобы вы прониклись масштабом… Три – по трем главным направлениям. Их тоже необходимо выполнить на самом высоком уровне.
– А договор будет? – несмело спросил Петр.
Более опытные знакомые утверждали, что без договора и аванса даже начинать работу нельзя. «Получат готовую дискету и кинут». Правда, и с договором то же – все равно кинут", – мелькнуло в голове Петра.
– Договор мы подготовили. – Солидный офис-менеджер посмотрел на него с пониманием. – Советую не спешить с подписанием. Изучите спокойно условия. Если понадобится, уточним. Само собой, любая информация о вашей работе – конфиденциальна.
Петр взглянул на первую страницу договора и увидел такую сумму, от которой могла вскружиться голова любого студента. Да и не только студента, а и профессора тоже.
– Здесь у вас не ошибка? – спросил он, стараясь не показывать напряжения в голосе. – Десять тысяч – это ведь рублей, не долларов?
– Нет, Петр Геннадьевич, долларов, – мягко уточнил офис-менеджер. – Мы ведь разговариваем о высоком международном уровне. Другого нам не надо. Причем это – обусловленный минимум. За отлично выполненную работу и сданную в срок Георгий Иванович, я уверен, вас премирует еще на сто процентов.
– Когда можно начинать?
– Да хоть сейчас, все материалы для вас подготовлены. Правда, есть одно маленькое условие: их нельзя выносить из офиса. Поэтому работайте только здесь. Сканеры, принтеры, пентиум-три – все к вашим услугам. Правда, этот компьютер без выхода в Интернет. Но ведь вам он и не понадобится. А если что нужно будет скачать, говорите мне, я вам помогу.
– Мне можно работать ночью?
– Ночью? – переспросил менеджер и чуть-чуть подумал. – Хорошо. Предупредите заранее, я сообщу службе безопасности.
– Тогда я съезжу на лекцию и вернусь. И останусь на ночь. Это можно?
– У нас можно все, что идет на пользу работе, – улыбнулся менеджер. – Договор будет лежать рядом с компьютером. Проведем через бухгалтерию, и получите аванс – двадцать пять процентов.
Разговоры с гостьей
Дедова работа
Скоро Петя познал еще более высокую науку – обращение со скриптами. И дело пошло. Он увлекся созданием собственных сайтов, словно токующий тетерев, словно композитор, сочиняющий симфонию лично для себя, А когда прочитал интернетовское объявление о всероссийском студенческом конкурсе – послал их туда.
Смысл обычного сайта – в информации, которую он несет. Но Петины были, по сути дела, всеинформационными. Они существовали сами по себе как произведение нового искусства. В жизни так бывало не раз – человек десятилетиями пишет стихи для себя, не думая их печатать, и умирает, так и не догадываясь, что он был настоящим поэтом. И лишь спустя годы какой-нибудь внук найдет на чердаке или под диваном в пыли рукописные записи на полуистлевших страницах, а мировая литература – ахнет!
К счастью, с Петром этого не произошло. Его сайты сразу произвели впечатление на жюри. А теперь его пригласили на работу из офиса самого Беневоленского.
– Что ж вы, юноша, прячетесь? – недовольно спросил офис-менеджер, солидный сорокалетний мужчина, когда Петр пришел по указанному адресу в красивый особняк напротив Петропавловской крепости, поблизости от Дома ученых. – Вас рекомендуют как выдающуюся личность, мы вам звоним, а там говорят, что такие здесь не живут. У вас заморочки какие-нибудь дома?
– Нет, никаких заморочек у меня нет, – ответил слегка смущенно и испуганно Петр.
– А то смотрите, мы можем для вас и квартиру снять. Фирма оплатит.
Это были настоящие работодатели, не то что всякая шушера, которая уговаривала его за пятьдесят баксов делать эротические сайты.
– Нам нужно изготовить четыре сайта. Один – личный сайт самого Георгия Ивановича. Может быть, я сумею организовать для вас пятиминутную с ним встречу. Чтобы вы прониклись масштабом… Три – по трем главным направлениям. Их тоже необходимо выполнить на самом высоком уровне.
– А договор будет? – несмело спросил Петр.
Более опытные знакомые утверждали, что без договора и аванса даже начинать работу нельзя. «Получат готовую дискету и кинут». Правда, и с договором то же – все равно кинут", – мелькнуло в голове Петра.
– Договор мы подготовили. – Солидный офис-менеджер посмотрел на него с пониманием. – Советую не спешить с подписанием. Изучите спокойно условия. Если понадобится, уточним. Само собой, любая информация о вашей работе – конфиденциальна.
Петр взглянул на первую страницу договора и увидел такую сумму, от которой могла вскружиться голова любого студента. Да и не только студента, а и профессора тоже.
– Здесь у вас не ошибка? – спросил он, стараясь не показывать напряжения в голосе. – Десять тысяч – это ведь рублей, не долларов?
– Нет, Петр Геннадьевич, долларов, – мягко уточнил офис-менеджер. – Мы ведь разговариваем о высоком международном уровне. Другого нам не надо. Причем это – обусловленный минимум. За отлично выполненную работу и сданную в срок Георгий Иванович, я уверен, вас премирует еще на сто процентов.
– Когда можно начинать?
– Да хоть сейчас, все материалы для вас подготовлены. Правда, есть одно маленькое условие: их нельзя выносить из офиса. Поэтому работайте только здесь. Сканеры, принтеры, пентиум-три – все к вашим услугам. Правда, этот компьютер без выхода в Интернет. Но ведь вам он и не понадобится. А если что нужно будет скачать, говорите мне, я вам помогу.
– Мне можно работать ночью?
– Ночью? – переспросил менеджер и чуть-чуть подумал. – Хорошо. Предупредите заранее, я сообщу службе безопасности.
– Тогда я съезжу на лекцию и вернусь. И останусь на ночь. Это можно?
– У нас можно все, что идет на пользу работе, – улыбнулся менеджер. – Договор будет лежать рядом с компьютером. Проведем через бухгалтерию, и получите аванс – двадцать пять процентов.
Разговоры с гостьей
– Ольга, у тебя что, мужик появился? – Когда такой прямой, поставленный без обиняков вопрос прозвучал во время телефонного разговора с одной из старых университетских подруг Риммой Мальцевой, Ольга даже опешила.
Во-первых, ее поразила скорость, с которой распространяются слухи. Ведь прошло всего несколько дней с тех пор как Савва поселился у нее в квартире, а это событие уже стало «достоянием общественности».
– Это совсем не то, что ты думаешь, – сухо отрезала Ольга, которой совершенно не хотелось ничего объяснять.
– Что ты имеешь в виду? – допытывалась Римма. – А я-то было подумала, что ты Гришке нашла замену. А что? Я только – «за». Хватит соломенной вдовой сидеть. Он там по заграницам шатается, а ты должна своих пацанов тащить!
– Я же тебе говорю, – спокойно возразила Ольга, – это совсем не то, что ты думаешь. Это никакая не замена Григорию.
– Тогда на хрена он тебе? Лишние носки стирать? – искренне удивилась Римма.
– Давай о чем-нибудь другом, ладно? – устало попросила Ольга.
Однако подруги не сдавались. Римма позвонила Вале, Валя – Маше, та – Наташе и Борису. Короче, все по очереди стали осаждать Ольгу вопросами: кто да что? Кончилось тем, что Римма Мальцева, вооруженная тортиком и букетом чахлых хризантем, собственной персоной объявилась на пороге Ольгиной квартиры.
– Картина Ильи Ефимовича Репина «Не ждали»! – бодрым голосом возвестила она. – Чай да сахар, как говорили наши бабушки. Пустите или как?
– Да проходи, проходи, – ворчливо сказала Ольга, которая была явно рада подруге. – Цветы – в вазу, торт – на стол. Раздевайся, я сейчас чайник поставлю.
– А я на минутку, – говорила Римма. – Просто проходила мимо твоего дома, свет вроде горит, дай, думаю, загляну, на мальчишек твоих посмотрю. Я же их уже сколько времени не видела!
– А мальчишек-то как раз и нет, – развела руками Ольга. – Петр какую-то компьютерную халтуру нашел, вроде у самого Беневоленского, а у Павлуши встреча гномов. Гномов, ты не ослышалась, – пояснила она, увидев немой вопрос на лице подруги. – Он у нас толкинист. Так что придется нам сидеть по-стариковски, своей компанией. Сейчас пойду позову Савву Тимофеевича.
– Как, ты сказала, его зовут? – изумилась Римма.
– Савва, – ответила Ольга. – Савва Тимофеевич. Морозов.
– Да уж, – покачала головой Римма. – Ну и имечко.
– Мало ли, у тебя тоже не самое частое.
Когда Ольга ушла с кухни, Римма так и впилась глазами в дверь в ожидании этого таинственного мужчины, относительно которого Ольга только и делала, что темнила и не говорила, ни кто он, ни где работает, ни сколько получает.
Наконец дверь открылась, и долгожданный Савва вошел в кухню. Римма едва смогла скрыть разочарование. Это было совсем не то, что рисовало ее воображение: высокий, но уж очень худой, плечи острые, лицо обыкновенное, да еще в очках. Оправа, правда, металлическая, красивая, и глаза из-за стекол смотрят серьезно и внимательно, но это был вовсе не Жан Клод Ван Дамм и не Брюс Уиллис. Короче, не «Аполлон в джинсах», как она сама когда-то охарактеризовала мужчину своей мечты.
– Савва, – сказал человек и протянул ей руку. Рука его оказалась на удивление сухой и твердой.
– Римма, – внезапно присмирела старая подруга. – Вот зашла к Ольге, давно не виделись.
Чтобы скрыть непонятное смущение, Римма открыла коробку с тортом.
– Торт «Сказка», – улыбнулся Савва, – да какой свежий! В «Норде» брали, наверное?
– Да, – кивнула головой Римма. – Как вы догадались?
– Не знаю, – пожал плечами Савва. – Само в голову пришло.
– И часто вы вот так догадываетесь?
– Бывает, – снова улыбнулся Савва и как будто виновато развел руками.
– Интересно, как это вы догадались про «Норд»? Вы, наверное, ленинградец, то есть петербуржец? – спросила Римма как бы невзначай. Этот вопрос она задала далеко не случайно. Она боялась, что легковерная подруга окажется жертвой какого-нибудь иногороднего брачного афериста, которому нужна только жилплощадь и прописка.
– Да, я думаю, что я петербуржец, то есть ленинградец, – ответил Савва.
– Что значит «думаете»? Вы что, в этом не уверены? – стала докапываться Римма, которой такой ответ показался более чем подозрительным.
– Скорее, уверен, но не на все сто процентов, – задумчиво ответил Савва. – Просто я не помню.
– То есть? – Римма была окончательно сбита с толку.
– Со мной нечто произошло, скорее всего травма головы, после чего я потерял память. Но когда я вижу предметы, которые я видел раньше, я вспоминаю их как некое «дежа-вю», понимаете? Невесть откуда является знание, которого не может быть. Например, я вошел в эту парадную, зная заранее, как тут расположены квартиры, какие почтовые ящики на стене. Как будто был здесь раньше. А вот в других городах таких чувств не возникало. Ни в Баргузине, ни в Иркутске, ни в Чите…
– Как-то не верится даже, – покачала головой Римма. – Прямо мексиканский сериал какой-то. Это у них все время кто-то память теряет. В жизни такого не случается.
– В жизни случается такое, – усмехнулся Савва, – что, если бы сценарист и режиссер решили показать это на экране, все бы сказали: «Фантастика! Это уж совершенно нереально». Вы только присмотритесь к своей жизни, вспомните случаи из жизни знакомых.
– Да, пожалуй, вы правы, – улыбнулась Римма и, понизив голос, сказала:
– Взять вот хоть ту же Ольгу. Жили скромненько: она – учительница, он – обычный инженер, и вдруг на тебе – почти новые русские! Квартира-то… Или, например, я. Устроилась наконец работать. Воспитательницей в детдом. Расписывали – показательное детское учреждение. Даже Беневоленский недавно приезжал. А на самом деле – такая жуть, станешь рассказывать, никто не поверит. Директор – ворюга. Все тащит: одежду, которую благотворители шлют кипами, еду. Да это уж ладно. Он мальчишками торгует! – Римма сообщила это Савве шепотом, перегнувшись к нему через кухонный стол.
– То есть как торгует. Продает?
– Дает ими попользоваться новым русским. Ну, понимаете, в каком смысле. Такое вот у нас в Павловске показательное учреждение. Хотела оттуда бежать сломя голову, так директор даже угрожать стал, говорит: «Знаете, у нас тут место очень странное, то кого-нибудь машина собьет, то электричка переедет. И все почему-то тех, кто увольняться собирается». Вот так.
– Вы мне адрес этого детского дома скажите, если помните.
– Конечно, помню. А вы говорите, Ольга. Ольга у нас всегда в везунчиках..
Римма не договорила, потому что на кухню вернулась Ольга,
– А что торт не разрезали?
– Так тебя ждем! – воскликнула Римма. – Чай, наверное, уже заварился, давайте я разолью.
– Только мне не надо, спасибо, – виновато улыбнулся Савва. – Мне просто горячей воды.
– Ну хоть для цвета чуть-чуть заварки, – настаивала Римма.
– Нет, – твердо ответил Савва. – Не надо, прошу вас.
– Ну хоть капельку!
– Римка, ну ты совершенно не изменилась! – воскликнула Ольга. – Ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Ну оставь ты его в покое, не пьет человек ни чая, ни кофе, понимаешь? Не пьет!
– Так и пусть не пьет, – кивнула Римма. – Я же говорю – каплю заварки для цвета. Ну что за безобразие: чашка кипятка? Даже просто с эстетической точки зрения.
И она решительным жестом налила Савве в чашку довольно приличное количество заварки.
– Вы можете не пить, – сказала Ольга Савве и, повернувшись к подруге, заметила, покачав головой:
– Вот потому с тобой ни один мужик и жить не стал, а дочь замуж выскочила при первой возможности.
Римма вспыхнула:
– Ольга, да ты что?! Ты считаешь, это я виновата, что Юрка пил, что Васька по бабам бегал, что Иннокентия Петровича увела эта проститутка-корректорша?
– Может быть, иначе и не увела бы?
– Ай, да что ты понимаешь! – махнула рукой Римма. – Все мужики – сволочи, вот и все. Давно известная истина.
– Ну-ну, – сказала Ольга. – Добавь еще, что все бабы – дуры. Господи, Римка, за кем ты повторяешь?
– Народная мудрость, – пожала плечами Римма. – Квинтэссенция житейского опыта.
– А что с вашей дочерью? – спросил Савва, так и не притронувшийся к чаю.
– Сегодня ей стукнуло восемнадцать, а назавтра уже документы в ЗАГС подала, – невесело ответила Римма. – Выскочила за лейтенанта, с которым знакома была, по-моему, три дня, и укатила вместе с ним, да куда? В Находку! Наверное, ты права – от меня подальше.
– Дальше некуда, это точно, – покачала головой Ольга.
– А это Приморье – это же ужас какой-то. Я теперь внимательно слежу, смотрю по телевизору, так просто волосы дыбом встают, что там такое творится. Наздратенко – этот бандит…
– Но замужеством-то она довольна? – спросил Савва.
– Да вроде довольна, – пожала плечами Римма. – По крайней мере не жалуется. Я ей несколько раз звонила, пыталась узнать, как они там. Говорит, все хорошо. А уж как там на самом деле, не знаю. Сердце не на месте. А Находка – это просто бандитский притон. Там такая криминогенная обстановка…
– А у нас? – вставила Ольга.
– У нас все-таки интеллигентный город, а там одни военные,
– Военные тоже люди, – покачал головой Савва. – А с людьми обычно можно найти общий язык.
– Ну не скажите! – запротестовала Римма. – Это смотря с кем! Не дай Бог, конечно, но если попасть в тюрьму или на зону, то там просто волчьи законы.
– Я думаю, там естественным образом воспроизводятся законы, свойственные человеку как биологическому виду, – задумчиво заметил Савва. – Я имею в виду, человеку как крупному стадному млекопитающему вроде шимпанзе. Когда я был в тюрьме, я понял, что это то, с чего мы, люди, начали. Таким было первобытное стадо. Мы от него уже далеко ушли, но когда люди снова попадают в первобытные условия, они возвращаются к тому, что заложено в них природой, вернее, к тому, что заложено в них как в животных.
Наступила пауза. Женщины напряженно молчали, а Савва как ни в чем не бывало потянулся к торту.
– Так вы были в тюрьме? – наконец спросила Римма.
– Да, был некоторое время, – кивнул Савва. – В Иркутске, в камере предварительного заключения.
– И за что же? – снова спросила университетская подруга. Сбывались ее самые худшие предположения: Ольга стала жертвой мошенника, втершегося к ней в доверие.
– За нарушение паспортного режима, – спокойно ответил Савва и отправил в рот кусок торта. – А также для выяснения личности. – Он улыбнулся и пояснил:
– Ведь у меня не было документов.
– А сейчас? – дрожащим голосом спросила Римма. – Сейчас они есть?
– Нет, – покачал головой Савва. – И сейчас нет. Я не числюсь в официальной статистике. Меня, как бы это сказать… Меня как бы и нет на свете. Нет такого человека.
– Но как же это? – на этот раз удивилась Ольга. – Можно было бы как-то начать розыск родственников через милицию, через телевидение, да мало ли разных способов.
– Для этого надо знать, например, как меня когда-то звали. – – Савва снова улыбнулся немного виновато.
– А Савва – это не ваше имя?
– Мое. Так меня назвал Учитель. Человек, который нашел меня и выходил. А остальное, отчество и фамилия, приложились уже сами собой. А почему он назвал меня Савва, я не знаю. Спросить теперь, к сожалению, не у кого.
Во-первых, ее поразила скорость, с которой распространяются слухи. Ведь прошло всего несколько дней с тех пор как Савва поселился у нее в квартире, а это событие уже стало «достоянием общественности».
– Это совсем не то, что ты думаешь, – сухо отрезала Ольга, которой совершенно не хотелось ничего объяснять.
– Что ты имеешь в виду? – допытывалась Римма. – А я-то было подумала, что ты Гришке нашла замену. А что? Я только – «за». Хватит соломенной вдовой сидеть. Он там по заграницам шатается, а ты должна своих пацанов тащить!
– Я же тебе говорю, – спокойно возразила Ольга, – это совсем не то, что ты думаешь. Это никакая не замена Григорию.
– Тогда на хрена он тебе? Лишние носки стирать? – искренне удивилась Римма.
– Давай о чем-нибудь другом, ладно? – устало попросила Ольга.
Однако подруги не сдавались. Римма позвонила Вале, Валя – Маше, та – Наташе и Борису. Короче, все по очереди стали осаждать Ольгу вопросами: кто да что? Кончилось тем, что Римма Мальцева, вооруженная тортиком и букетом чахлых хризантем, собственной персоной объявилась на пороге Ольгиной квартиры.
– Картина Ильи Ефимовича Репина «Не ждали»! – бодрым голосом возвестила она. – Чай да сахар, как говорили наши бабушки. Пустите или как?
– Да проходи, проходи, – ворчливо сказала Ольга, которая была явно рада подруге. – Цветы – в вазу, торт – на стол. Раздевайся, я сейчас чайник поставлю.
– А я на минутку, – говорила Римма. – Просто проходила мимо твоего дома, свет вроде горит, дай, думаю, загляну, на мальчишек твоих посмотрю. Я же их уже сколько времени не видела!
– А мальчишек-то как раз и нет, – развела руками Ольга. – Петр какую-то компьютерную халтуру нашел, вроде у самого Беневоленского, а у Павлуши встреча гномов. Гномов, ты не ослышалась, – пояснила она, увидев немой вопрос на лице подруги. – Он у нас толкинист. Так что придется нам сидеть по-стариковски, своей компанией. Сейчас пойду позову Савву Тимофеевича.
– Как, ты сказала, его зовут? – изумилась Римма.
– Савва, – ответила Ольга. – Савва Тимофеевич. Морозов.
– Да уж, – покачала головой Римма. – Ну и имечко.
– Мало ли, у тебя тоже не самое частое.
Когда Ольга ушла с кухни, Римма так и впилась глазами в дверь в ожидании этого таинственного мужчины, относительно которого Ольга только и делала, что темнила и не говорила, ни кто он, ни где работает, ни сколько получает.
Наконец дверь открылась, и долгожданный Савва вошел в кухню. Римма едва смогла скрыть разочарование. Это было совсем не то, что рисовало ее воображение: высокий, но уж очень худой, плечи острые, лицо обыкновенное, да еще в очках. Оправа, правда, металлическая, красивая, и глаза из-за стекол смотрят серьезно и внимательно, но это был вовсе не Жан Клод Ван Дамм и не Брюс Уиллис. Короче, не «Аполлон в джинсах», как она сама когда-то охарактеризовала мужчину своей мечты.
– Савва, – сказал человек и протянул ей руку. Рука его оказалась на удивление сухой и твердой.
– Римма, – внезапно присмирела старая подруга. – Вот зашла к Ольге, давно не виделись.
Чтобы скрыть непонятное смущение, Римма открыла коробку с тортом.
– Торт «Сказка», – улыбнулся Савва, – да какой свежий! В «Норде» брали, наверное?
– Да, – кивнула головой Римма. – Как вы догадались?
– Не знаю, – пожал плечами Савва. – Само в голову пришло.
– И часто вы вот так догадываетесь?
– Бывает, – снова улыбнулся Савва и как будто виновато развел руками.
– Интересно, как это вы догадались про «Норд»? Вы, наверное, ленинградец, то есть петербуржец? – спросила Римма как бы невзначай. Этот вопрос она задала далеко не случайно. Она боялась, что легковерная подруга окажется жертвой какого-нибудь иногороднего брачного афериста, которому нужна только жилплощадь и прописка.
– Да, я думаю, что я петербуржец, то есть ленинградец, – ответил Савва.
– Что значит «думаете»? Вы что, в этом не уверены? – стала докапываться Римма, которой такой ответ показался более чем подозрительным.
– Скорее, уверен, но не на все сто процентов, – задумчиво ответил Савва. – Просто я не помню.
– То есть? – Римма была окончательно сбита с толку.
– Со мной нечто произошло, скорее всего травма головы, после чего я потерял память. Но когда я вижу предметы, которые я видел раньше, я вспоминаю их как некое «дежа-вю», понимаете? Невесть откуда является знание, которого не может быть. Например, я вошел в эту парадную, зная заранее, как тут расположены квартиры, какие почтовые ящики на стене. Как будто был здесь раньше. А вот в других городах таких чувств не возникало. Ни в Баргузине, ни в Иркутске, ни в Чите…
– Как-то не верится даже, – покачала головой Римма. – Прямо мексиканский сериал какой-то. Это у них все время кто-то память теряет. В жизни такого не случается.
– В жизни случается такое, – усмехнулся Савва, – что, если бы сценарист и режиссер решили показать это на экране, все бы сказали: «Фантастика! Это уж совершенно нереально». Вы только присмотритесь к своей жизни, вспомните случаи из жизни знакомых.
– Да, пожалуй, вы правы, – улыбнулась Римма и, понизив голос, сказала:
– Взять вот хоть ту же Ольгу. Жили скромненько: она – учительница, он – обычный инженер, и вдруг на тебе – почти новые русские! Квартира-то… Или, например, я. Устроилась наконец работать. Воспитательницей в детдом. Расписывали – показательное детское учреждение. Даже Беневоленский недавно приезжал. А на самом деле – такая жуть, станешь рассказывать, никто не поверит. Директор – ворюга. Все тащит: одежду, которую благотворители шлют кипами, еду. Да это уж ладно. Он мальчишками торгует! – Римма сообщила это Савве шепотом, перегнувшись к нему через кухонный стол.
– То есть как торгует. Продает?
– Дает ими попользоваться новым русским. Ну, понимаете, в каком смысле. Такое вот у нас в Павловске показательное учреждение. Хотела оттуда бежать сломя голову, так директор даже угрожать стал, говорит: «Знаете, у нас тут место очень странное, то кого-нибудь машина собьет, то электричка переедет. И все почему-то тех, кто увольняться собирается». Вот так.
– Вы мне адрес этого детского дома скажите, если помните.
– Конечно, помню. А вы говорите, Ольга. Ольга у нас всегда в везунчиках..
Римма не договорила, потому что на кухню вернулась Ольга,
– А что торт не разрезали?
– Так тебя ждем! – воскликнула Римма. – Чай, наверное, уже заварился, давайте я разолью.
– Только мне не надо, спасибо, – виновато улыбнулся Савва. – Мне просто горячей воды.
– Ну хоть для цвета чуть-чуть заварки, – настаивала Римма.
– Нет, – твердо ответил Савва. – Не надо, прошу вас.
– Ну хоть капельку!
– Римка, ну ты совершенно не изменилась! – воскликнула Ольга. – Ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Ну оставь ты его в покое, не пьет человек ни чая, ни кофе, понимаешь? Не пьет!
– Так и пусть не пьет, – кивнула Римма. – Я же говорю – каплю заварки для цвета. Ну что за безобразие: чашка кипятка? Даже просто с эстетической точки зрения.
И она решительным жестом налила Савве в чашку довольно приличное количество заварки.
– Вы можете не пить, – сказала Ольга Савве и, повернувшись к подруге, заметила, покачав головой:
– Вот потому с тобой ни один мужик и жить не стал, а дочь замуж выскочила при первой возможности.
Римма вспыхнула:
– Ольга, да ты что?! Ты считаешь, это я виновата, что Юрка пил, что Васька по бабам бегал, что Иннокентия Петровича увела эта проститутка-корректорша?
– Может быть, иначе и не увела бы?
– Ай, да что ты понимаешь! – махнула рукой Римма. – Все мужики – сволочи, вот и все. Давно известная истина.
– Ну-ну, – сказала Ольга. – Добавь еще, что все бабы – дуры. Господи, Римка, за кем ты повторяешь?
– Народная мудрость, – пожала плечами Римма. – Квинтэссенция житейского опыта.
– А что с вашей дочерью? – спросил Савва, так и не притронувшийся к чаю.
– Сегодня ей стукнуло восемнадцать, а назавтра уже документы в ЗАГС подала, – невесело ответила Римма. – Выскочила за лейтенанта, с которым знакома была, по-моему, три дня, и укатила вместе с ним, да куда? В Находку! Наверное, ты права – от меня подальше.
– Дальше некуда, это точно, – покачала головой Ольга.
– А это Приморье – это же ужас какой-то. Я теперь внимательно слежу, смотрю по телевизору, так просто волосы дыбом встают, что там такое творится. Наздратенко – этот бандит…
– Но замужеством-то она довольна? – спросил Савва.
– Да вроде довольна, – пожала плечами Римма. – По крайней мере не жалуется. Я ей несколько раз звонила, пыталась узнать, как они там. Говорит, все хорошо. А уж как там на самом деле, не знаю. Сердце не на месте. А Находка – это просто бандитский притон. Там такая криминогенная обстановка…
– А у нас? – вставила Ольга.
– У нас все-таки интеллигентный город, а там одни военные,
– Военные тоже люди, – покачал головой Савва. – А с людьми обычно можно найти общий язык.
– Ну не скажите! – запротестовала Римма. – Это смотря с кем! Не дай Бог, конечно, но если попасть в тюрьму или на зону, то там просто волчьи законы.
– Я думаю, там естественным образом воспроизводятся законы, свойственные человеку как биологическому виду, – задумчиво заметил Савва. – Я имею в виду, человеку как крупному стадному млекопитающему вроде шимпанзе. Когда я был в тюрьме, я понял, что это то, с чего мы, люди, начали. Таким было первобытное стадо. Мы от него уже далеко ушли, но когда люди снова попадают в первобытные условия, они возвращаются к тому, что заложено в них природой, вернее, к тому, что заложено в них как в животных.
Наступила пауза. Женщины напряженно молчали, а Савва как ни в чем не бывало потянулся к торту.
– Так вы были в тюрьме? – наконец спросила Римма.
– Да, был некоторое время, – кивнул Савва. – В Иркутске, в камере предварительного заключения.
– И за что же? – снова спросила университетская подруга. Сбывались ее самые худшие предположения: Ольга стала жертвой мошенника, втершегося к ней в доверие.
– За нарушение паспортного режима, – спокойно ответил Савва и отправил в рот кусок торта. – А также для выяснения личности. – Он улыбнулся и пояснил:
– Ведь у меня не было документов.
– А сейчас? – дрожащим голосом спросила Римма. – Сейчас они есть?
– Нет, – покачал головой Савва. – И сейчас нет. Я не числюсь в официальной статистике. Меня, как бы это сказать… Меня как бы и нет на свете. Нет такого человека.
– Но как же это? – на этот раз удивилась Ольга. – Можно было бы как-то начать розыск родственников через милицию, через телевидение, да мало ли разных способов.
– Для этого надо знать, например, как меня когда-то звали. – – Савва снова улыбнулся немного виновато.
– А Савва – это не ваше имя?
– Мое. Так меня назвал Учитель. Человек, который нашел меня и выходил. А остальное, отчество и фамилия, приложились уже сами собой. А почему он назвал меня Савва, я не знаю. Спросить теперь, к сожалению, не у кого.
Дедова работа
Савва на миг закрыл глаза и увидел занесенный снегом сруб-пятистенок. Он мог воспроизвести его в своем воображении так, будто видел наяву, совершенно отчетливо. Что и неудивительно, ведь это был его родной дом – дом, где он, нынешний, родился.
Справа – навес, под которым сложены дрова, сарай, летняя кухня, где зимой они с Дедом хранили запасы продуктов. Несколько протоптанных тропинок, обледенелый колодец, изгородь, за которой летом поднимаются зеленые вершки картофеля, моркови, репы. Большую часть продуктов старик производил сам. Кое-что привозили по реке. А если людская просьба приводила его в селение, расположенное за несколько десятков километров, а то и за сотню по течению реки, там тоже он нагружался мукой, постным маслом, сахаром, керосином.
В селениях Антония помнили, называли Дед или Дедушко и рассказывали о нем невероятные истории. Большинство людей, которым он помог, так и прожили, не узнав его имени и отчества. Но и в этом, несомненно, звучало уважение, даже почтение. Просто Дед, но зато с большой буквы. К его таежной избушке охотника-промысловика добирались, только когда возникала слишком серьезная надобность. Если кто-то вдруг тяжело заболевал и помочь ему отказывался не только местный фельдшер, но и доктора в сельской больнице, тогда оставалось одно – идти или плыть к Деду. Шли к нему бабы со своими бедами, с неизлечимо больными детьми, пьющими горькую мужьями, и те, у кого не было ни мужа, ни детей, но которые хотели их иметь. Приходили с просьбами приворожить и присушить, снять сглаз и порчу. Дед в порчу и сглаз не особенно верил, а всем твердил одно: главное – любовь, все беды и болезни от злобы и страха. Он был для людей округи последней палочкой-выручалочкой, потому и имя его звучало по-особенному значительно: Дед. С большой буквы.
Даже в том селе, куда они прилетели на вертолете с местным авторитетом, о нем слышали. И к его прилету отнеслись как к явлению святого чудотворца. После страшной ночи, когда они спасали ребенка в чреве молодой матери, авторитет, поутоваривав задержаться для отдыха, дал им лошадь с телегой, чтобы они запаслись в магазине продуктами. И по пути в магазин его уже ждал народ. Некоторые подходили просто безо всякой особой нужды. Говорили: «Дай, Дедушко, до тебя дотронуться, я в город собрался, вдруг меня там хворь какая прихватит или злые люди обчистят». И Дед улыбался и отвечал: «Поезжай, Данила, с легким сердцем, никакого зла с тобой не приключится». И все были уверены, что так будет.
В этот раз никакие продукты Деду были уже не нужны, он-то знал, что живет последний день, но для Саввы хотел отовариться. И оставить ему в подарок килограмм конфет. Они и прежде ели эти конфеты изредка по одной, и оттого простенькие карамельки казались невероятно вкусными. И названия у них были необычайные: «Клубника со сливками», «Грушевый аромат», «Обсыпка бухарская». Никакие торты, пирожные и шоколадки, которые Савва попробовал позже, не могли сравниться с теми дедовыми конфетами.
Свою жизнь с Дедом Савва вспоминал так, как обычно вспоминают детство: счастливая пора, когда все вокруг кажется новым и неизведанным, когда каждый день сам в себе находишь новые, совершенно неведомые возможности и вдруг начинаешь видеть то, чего раньше не только не видел, но о существовании чего даже не догадывался. Если это можно считать детством, то у Саввы оно было счастливым. Он жил, не подозревая о том, сколько в большом мире зла и как несовершенны люди.
Те люди, которые приходили к Деду, хотя и не являлись в полном смысле идеальными людьми, были значительно лучше среднестатистических, ведь уже в течение многих лет он понемногу да выправлял кое-что в каждом: у кого слегка урезал вспыльчивость, у кого добавлял добродушия, у третьего чуть-чуть повышал работоспособность. Потому-то, наверное, селения, что были в округе, чуть не объявили каким-то этнографическим заповедником; ученые усмотрели в них остатки настоящего сибирского уклада.
Живя рядом с Дедом, Савва ни разу не видел по-настоящему плохого человека. И лишь последний день поднес им такого. Тогда Савва и стал свидетелем того, как Дед работает.
Они приближались к магазину. Молодая кобылка по кличке Медаль везла их телегу неспешно, и Дед не погонял ее. Тем более, что с каждым пройденным метром он все больше хмурился.
– Что-то случилось? – спросил его Савва.
– Геологи пришли, – ответил Дед.
– Откуда? – удивился Савва.
– Вон у речки и вездеход их стоит, – усмехнулся Дед.
Действительно, у реки виднелась небольшая черная точка. Приглядевшись, Савва понял, что это действительно какая-то машина. Было удивительно, как старик смог заметить его с такого расстояния.
– Так вокруг же сияние, – пояснил Дед. Сиянием он называл поле излучения. – Видишь, светится пунцовым, отдающим в коричневый. Разные люди на нем приехали, не все хорошие.
Савва плотно зажмурился, расслабился, потом сосредоточился и внезапно распахнул глаза. Так смотреть его учил Дед. Все вокруг изменилось. Вокруг каждого существа, даже незаметной былинки, вокруг любого предмета витало прозрачное, но ясно видимое облако, как будто каждый предмет находился внутри некой сферы, образованной светом, исходившим от него самого. Таким было все: и деревья, и травы, и даже комья сухой земли на дороге. Теперь вездеход у реки стал виден гораздо яснее. Он попросту бросался в глаза, настолько цвет окружавшей его сферы контрастировал со всем окружающим, светившимся в основном разными оттенками серебристо-голубого.
– Теперь видишь? – спросил Дед.
– Вижу, – кивнул Савва,
Он проморгался, и свечение исчезло.
Тем временем они подъехали к магазину. На крыльце сидел высокий рыжий парень с кривым носом, видимо, сломанным в драке. Дед как ни в чем не бывало остановил Медаль, слез с телеги, и они вместе с Саввой направились к магазину. Парень уже изрядно выпил и сидел, свирепо разглядывая все вокруг. Он был из тех, кто во хмелю становится буен и лезет в драку,
– Здравствуйте, – мирно поздоровался с ним Дед, потому как в селе было принято здороваться с каждым.
– Здравствуй, здравствуй, – хмуро пробормотал в ответ парень и уже в спину добавил:
– Старый пердун.
Савва зажмурился и резко открыл глаза. Поле у парня было грязно-оранжевым, с элементами землисто-коричневого, переходящего в зеленый. Он испускал редкую агрессию, помноженную на ненависть ко всему окружающему миру. Было видно, что он только ищет повод для того, чтобы перейти к агрессии физической.
Савва с Антонием зашли в магазин. Выбор был небольшой, но им и не нужно было деликатесов. Пять бутылок постного масла, мешок муки, несколько килограммов сахара.
– Набираешь, мешочник! – раздался сзади злой голос. – Спекулянт проклятый!
Дед, не обращая внимания на окрик, продолжал спокойно разговаривать с продавщицей, которую впервые когда-то увидел еще в колыбели и вылечил от грыжи и родимчика.
– Пачку «Беломора» купи мне, ты, видать, богатенький Буратино! – сказал парень.
Он подошел совсем близко, и Савва отчетливо почувствовал его дыхание: водка, табак и злоба.
– Ты чего, старый пень, оглох? А ну, мне «Беломор» гони! Слышишь или нет? Или тебя что, жаба задавила, старый хрен?
– Я не курю, – совершенно спокойно ответил Дед.
– А я курю, – с угрозой в голосе сказал рыжий. – И ты мне сейчас купишь три пачки. Покупай, послушайся доброго совета, хрыч, не то дороже выйдет!
– И килограмм подушечек, пожалуйста, – как ни в чем не бывало сказал старик. – «Обсыпки бухарской».
– Я кому сказал, а?! – взбеленился парень. – Ты что, дурочку валять вздумал?! – Он говорил стиснув зубы, глаза налились кровью. Он был готов растерзать кого угодно. – Тебе сколько раз повторять, скотина? Чмо ты паршивое! Ты забыл, с кем разговариваешь, а, старый придурок?
– Ну чего ты пристал к старику! Допился! – прикрикнула на рыжего магазинщица, крепкая и еще весьма эффектная женщина под сорок.
– Что?! Я что-то слышу? Ты-то что вякаешь, блядь? Я бы тебя сделал, но не встанет на тебя, суку поганую!
– Как вы смеете? – Савва не мог больше сохранять спокойствие и оставаться в стороне. – Немедленно прекратите, вы разговариваете с женщиной!
– С женщиной? – расхохотался парень. – Это вот эта вонючая старуха теперь называется женщиной?!
– А ну-ка выйди отсюда! – прикрикнула продавщица.
– Это ты-то женщина? – продолжал дико хохотать рыжий, показывая на магазинщицу грязным пальцем. – Да ты утром-то в зеркало смотришься? Ну и что ты там видишь? Же-енщину? – Он кривлялся и хохотал, но смех был не веселым, а страшным. – Ты-то что в ней видишь, чмо? – обратился он к Савве. – Вот такую вот женщину? Тетку? Станок? Бабу? Да откуда тебе знать-то, что такое баба, мозгляк? Так берешь папиросы? – Этот вопрос был обращен снова к Деду.
– Так сколько с меня, Аля Егоровна? – не меняя тембра голоса, по-обычному ласково спросил Дед.
– Ах ты, скотина, воображать много о себе начал!
Безразличие к своей персоне взбесило рыжего больше, чем разозлил бы отпор. Этого он просто не мог перенести. Он размахнулся огромным грязным кулаком, покрытым оранжевыми волосками.
Тут произошло что-то вовсе невероятное. Ни Савва, ни Алевтина Егоровна так и не поняли, что, собственно, случилось. Но только кулак промахнулся. Он вроде летел прямо на ничем не защищенную седую голову Антония, но почему-то проехал мимо, хотя промахнуться с такого расстояния не мог бы никто, даже вдрызг пьяный. Хуже того, рыжий неловко качнулся в сторону, и кулак с силой обрушился на острый край большой железной бочки, стоявшей поблизости.
Парень взвыл от боли. Он на миг затих, разглядывая разбитый до крови кулак, одновременно с затаенной яростью глядя на Савву и продавщицу. Дед так и не повернулся к нему лицом.
Справа – навес, под которым сложены дрова, сарай, летняя кухня, где зимой они с Дедом хранили запасы продуктов. Несколько протоптанных тропинок, обледенелый колодец, изгородь, за которой летом поднимаются зеленые вершки картофеля, моркови, репы. Большую часть продуктов старик производил сам. Кое-что привозили по реке. А если людская просьба приводила его в селение, расположенное за несколько десятков километров, а то и за сотню по течению реки, там тоже он нагружался мукой, постным маслом, сахаром, керосином.
В селениях Антония помнили, называли Дед или Дедушко и рассказывали о нем невероятные истории. Большинство людей, которым он помог, так и прожили, не узнав его имени и отчества. Но и в этом, несомненно, звучало уважение, даже почтение. Просто Дед, но зато с большой буквы. К его таежной избушке охотника-промысловика добирались, только когда возникала слишком серьезная надобность. Если кто-то вдруг тяжело заболевал и помочь ему отказывался не только местный фельдшер, но и доктора в сельской больнице, тогда оставалось одно – идти или плыть к Деду. Шли к нему бабы со своими бедами, с неизлечимо больными детьми, пьющими горькую мужьями, и те, у кого не было ни мужа, ни детей, но которые хотели их иметь. Приходили с просьбами приворожить и присушить, снять сглаз и порчу. Дед в порчу и сглаз не особенно верил, а всем твердил одно: главное – любовь, все беды и болезни от злобы и страха. Он был для людей округи последней палочкой-выручалочкой, потому и имя его звучало по-особенному значительно: Дед. С большой буквы.
Даже в том селе, куда они прилетели на вертолете с местным авторитетом, о нем слышали. И к его прилету отнеслись как к явлению святого чудотворца. После страшной ночи, когда они спасали ребенка в чреве молодой матери, авторитет, поутоваривав задержаться для отдыха, дал им лошадь с телегой, чтобы они запаслись в магазине продуктами. И по пути в магазин его уже ждал народ. Некоторые подходили просто безо всякой особой нужды. Говорили: «Дай, Дедушко, до тебя дотронуться, я в город собрался, вдруг меня там хворь какая прихватит или злые люди обчистят». И Дед улыбался и отвечал: «Поезжай, Данила, с легким сердцем, никакого зла с тобой не приключится». И все были уверены, что так будет.
В этот раз никакие продукты Деду были уже не нужны, он-то знал, что живет последний день, но для Саввы хотел отовариться. И оставить ему в подарок килограмм конфет. Они и прежде ели эти конфеты изредка по одной, и оттого простенькие карамельки казались невероятно вкусными. И названия у них были необычайные: «Клубника со сливками», «Грушевый аромат», «Обсыпка бухарская». Никакие торты, пирожные и шоколадки, которые Савва попробовал позже, не могли сравниться с теми дедовыми конфетами.
Свою жизнь с Дедом Савва вспоминал так, как обычно вспоминают детство: счастливая пора, когда все вокруг кажется новым и неизведанным, когда каждый день сам в себе находишь новые, совершенно неведомые возможности и вдруг начинаешь видеть то, чего раньше не только не видел, но о существовании чего даже не догадывался. Если это можно считать детством, то у Саввы оно было счастливым. Он жил, не подозревая о том, сколько в большом мире зла и как несовершенны люди.
Те люди, которые приходили к Деду, хотя и не являлись в полном смысле идеальными людьми, были значительно лучше среднестатистических, ведь уже в течение многих лет он понемногу да выправлял кое-что в каждом: у кого слегка урезал вспыльчивость, у кого добавлял добродушия, у третьего чуть-чуть повышал работоспособность. Потому-то, наверное, селения, что были в округе, чуть не объявили каким-то этнографическим заповедником; ученые усмотрели в них остатки настоящего сибирского уклада.
Живя рядом с Дедом, Савва ни разу не видел по-настоящему плохого человека. И лишь последний день поднес им такого. Тогда Савва и стал свидетелем того, как Дед работает.
Они приближались к магазину. Молодая кобылка по кличке Медаль везла их телегу неспешно, и Дед не погонял ее. Тем более, что с каждым пройденным метром он все больше хмурился.
– Что-то случилось? – спросил его Савва.
– Геологи пришли, – ответил Дед.
– Откуда? – удивился Савва.
– Вон у речки и вездеход их стоит, – усмехнулся Дед.
Действительно, у реки виднелась небольшая черная точка. Приглядевшись, Савва понял, что это действительно какая-то машина. Было удивительно, как старик смог заметить его с такого расстояния.
– Так вокруг же сияние, – пояснил Дед. Сиянием он называл поле излучения. – Видишь, светится пунцовым, отдающим в коричневый. Разные люди на нем приехали, не все хорошие.
Савва плотно зажмурился, расслабился, потом сосредоточился и внезапно распахнул глаза. Так смотреть его учил Дед. Все вокруг изменилось. Вокруг каждого существа, даже незаметной былинки, вокруг любого предмета витало прозрачное, но ясно видимое облако, как будто каждый предмет находился внутри некой сферы, образованной светом, исходившим от него самого. Таким было все: и деревья, и травы, и даже комья сухой земли на дороге. Теперь вездеход у реки стал виден гораздо яснее. Он попросту бросался в глаза, настолько цвет окружавшей его сферы контрастировал со всем окружающим, светившимся в основном разными оттенками серебристо-голубого.
– Теперь видишь? – спросил Дед.
– Вижу, – кивнул Савва,
Он проморгался, и свечение исчезло.
Тем временем они подъехали к магазину. На крыльце сидел высокий рыжий парень с кривым носом, видимо, сломанным в драке. Дед как ни в чем не бывало остановил Медаль, слез с телеги, и они вместе с Саввой направились к магазину. Парень уже изрядно выпил и сидел, свирепо разглядывая все вокруг. Он был из тех, кто во хмелю становится буен и лезет в драку,
– Здравствуйте, – мирно поздоровался с ним Дед, потому как в селе было принято здороваться с каждым.
– Здравствуй, здравствуй, – хмуро пробормотал в ответ парень и уже в спину добавил:
– Старый пердун.
Савва зажмурился и резко открыл глаза. Поле у парня было грязно-оранжевым, с элементами землисто-коричневого, переходящего в зеленый. Он испускал редкую агрессию, помноженную на ненависть ко всему окружающему миру. Было видно, что он только ищет повод для того, чтобы перейти к агрессии физической.
Савва с Антонием зашли в магазин. Выбор был небольшой, но им и не нужно было деликатесов. Пять бутылок постного масла, мешок муки, несколько килограммов сахара.
– Набираешь, мешочник! – раздался сзади злой голос. – Спекулянт проклятый!
Дед, не обращая внимания на окрик, продолжал спокойно разговаривать с продавщицей, которую впервые когда-то увидел еще в колыбели и вылечил от грыжи и родимчика.
– Пачку «Беломора» купи мне, ты, видать, богатенький Буратино! – сказал парень.
Он подошел совсем близко, и Савва отчетливо почувствовал его дыхание: водка, табак и злоба.
– Ты чего, старый пень, оглох? А ну, мне «Беломор» гони! Слышишь или нет? Или тебя что, жаба задавила, старый хрен?
– Я не курю, – совершенно спокойно ответил Дед.
– А я курю, – с угрозой в голосе сказал рыжий. – И ты мне сейчас купишь три пачки. Покупай, послушайся доброго совета, хрыч, не то дороже выйдет!
– И килограмм подушечек, пожалуйста, – как ни в чем не бывало сказал старик. – «Обсыпки бухарской».
– Я кому сказал, а?! – взбеленился парень. – Ты что, дурочку валять вздумал?! – Он говорил стиснув зубы, глаза налились кровью. Он был готов растерзать кого угодно. – Тебе сколько раз повторять, скотина? Чмо ты паршивое! Ты забыл, с кем разговариваешь, а, старый придурок?
– Ну чего ты пристал к старику! Допился! – прикрикнула на рыжего магазинщица, крепкая и еще весьма эффектная женщина под сорок.
– Что?! Я что-то слышу? Ты-то что вякаешь, блядь? Я бы тебя сделал, но не встанет на тебя, суку поганую!
– Как вы смеете? – Савва не мог больше сохранять спокойствие и оставаться в стороне. – Немедленно прекратите, вы разговариваете с женщиной!
– С женщиной? – расхохотался парень. – Это вот эта вонючая старуха теперь называется женщиной?!
– А ну-ка выйди отсюда! – прикрикнула продавщица.
– Это ты-то женщина? – продолжал дико хохотать рыжий, показывая на магазинщицу грязным пальцем. – Да ты утром-то в зеркало смотришься? Ну и что ты там видишь? Же-енщину? – Он кривлялся и хохотал, но смех был не веселым, а страшным. – Ты-то что в ней видишь, чмо? – обратился он к Савве. – Вот такую вот женщину? Тетку? Станок? Бабу? Да откуда тебе знать-то, что такое баба, мозгляк? Так берешь папиросы? – Этот вопрос был обращен снова к Деду.
– Так сколько с меня, Аля Егоровна? – не меняя тембра голоса, по-обычному ласково спросил Дед.
– Ах ты, скотина, воображать много о себе начал!
Безразличие к своей персоне взбесило рыжего больше, чем разозлил бы отпор. Этого он просто не мог перенести. Он размахнулся огромным грязным кулаком, покрытым оранжевыми волосками.
Тут произошло что-то вовсе невероятное. Ни Савва, ни Алевтина Егоровна так и не поняли, что, собственно, случилось. Но только кулак промахнулся. Он вроде летел прямо на ничем не защищенную седую голову Антония, но почему-то проехал мимо, хотя промахнуться с такого расстояния не мог бы никто, даже вдрызг пьяный. Хуже того, рыжий неловко качнулся в сторону, и кулак с силой обрушился на острый край большой железной бочки, стоявшей поблизости.
Парень взвыл от боли. Он на миг затих, разглядывая разбитый до крови кулак, одновременно с затаенной яростью глядя на Савву и продавщицу. Дед так и не повернулся к нему лицом.