Миллар Маргарет. Как он похож на ангела

   – Вас зовут Куинн?
   – Да.
   – Могу я видеть ваше удостоверение?
   Куинн достал из бумажника документы, и "фермер" вяло и без интереса просмотрел их, как бы исполняя скучный, но обязательный ритуал.
   – Я – шериф Ласситер, – сказал он, возвращая документы. – Это вы привезли час назад женщину?
   – Да.
   – Она ваша родственница?
   – Нет, мы познакомились дней десять назад.
   – Где?
   – В Башне Духа. Это религиозная община, расположенная в горах примерно в пятидесяти милях к востоку отсюда.
   По выражению лица Ласситера Куинн понял, что шериф знает о Башне и она ему не нравится.
   – Как вы там оказались?
   – Случайно.
   – Вы не жили там?
   – Нет.
   – Если будете говорить только "да" и "нет", мы тут с вами всю ночь простоим. Расскажите, что произошло.
   – Я не знаю, с чего начать.
   – С чего хотите.
   – Я отправился в Башню из Чикото сегодня утром...
   И Куинн рассказал, как встретил на дороге Мать Пуресу, как обнаружил затем труп. Он описал внутренний двор Башни, положение тела в нем и предполагаемые обстоятельства смерти. Шериф слушал молча, и лишь сузившиеся глаза свидетельствовали о его интересе.
   – Чей это был труп?
   – Джорджа Хейвуда, торговца недвижимостью из Чикото.
   – Значит, он упал – или его сбросили – с одного из этажей Башни?
   – Судя по всему, да.
   – Не повезло сегодня вашим друзьям, мистер Куинн.
   – Я прежде видел Хейвуда всего один раз, вряд ли его можно назвать другом.
   – Вы видели его один раз, – повторил Ласситер, – и тем не менее сразу же определили, что это он, хотя лицо было разбито и в крови? Хорошее у вас зрение!
   – Я узнал его машину.
   – По номеру?
   – Нет. По модели и цвету.
   – Только и всего?
   – Да.
   – Погодите, мистер Куинн. Вы увидели поблизости машину той же модели и того же цвета, что у Хейвуда, и немедленно решили, что это она и есть?
   – Да.
   – Но почему? По дорогам ездят сотни одинаковых машин.
   – Хейвуд уехал из Чикото несколько дней назад при странных обстоятельствах, – сказал Куинн. – Он сказал матери и друзьям, что улетает на Гавайи, но его имени нет ни в одном списке пассажиров – помощница Хейвуда обзвонила все авиакомпании.
   – И все равно это еще не повод, чтобы считать погибшего в Башне Хейвудом. Если только вы не догадывались, что встретите его там.
   – Для меня это была неожиданность.
   – Полная неожиданность?
   – Да.
   – В наших краях живет немного людей, но и из них мало кто знает о Башне, не говоря уже о том, где она расположена. Что там делал торговец недвижимостью из Чикото?
   – Судя по одежде и бритой голове, он решил вступить в общину.
   – И вы уверены, что это Хейвуд, хотя обнаружили его тело там, где не ожидали, в непривычной одежде, с обритой головой, – говорил Ласситер, делая ударение на каждом слове, – и с лицом, изуродованным до неузнаваемости?
   – Я не уверен стопроцентно, шериф, но если хотите заключить пари, то у меня много шансов выиграть.
   – Официально – не хочу, а неофициально – какие у вас шансы?
   – Девять из десяти.
   – Хорошие шансы, – сказал Ласситер, уважительно кивнув. – Просто замечательные. Знать бы еще, почему вы так высоко себя цените. Скажите откровенно.
   – Я уже сказал откровенно, что видел Хейвуда один раз и почти ничего о нем не знаю.
   Кто-то постучал в дверь, и Ласситер вышел ненадолго в коридор. Когда он вернулся, его лицо было багрового цвета, на лбу выступил пот.
   – В сегодняшней газете была заметка о женщине по фамилии Хейвуд, – сказал он. – Читали?
   – Нет.
   – Она убежала вчера из тюрьмы Теколото в грузовике. Сегодня утром ее обнаружили в горах, милях в пятнадцати от Теколото. У нее был тепловой удар, она в шоке и ничего толком не говорит. Эти двое Хейвудов случайно не родственники?
   – Брат и сестра.
   – Как интересно! А с мисс Хейвуд вы случайно не дружите?
   – Я видел ее один раз, – устало сказал Куинн. – Как и брата, так что и здесь нет повода говорить о дружбе.
   – У вас есть повод предполагать, что мисс и мистер Хейвуд назначили друг другу свидание в Башне?
   – Нет.
   – Странное совпадение! Сначала исчезает Хейвуд, а пару дней спустя его сестра. Они-то хоть между собой дружили?
   – Насколько я знаю, да.
   – Мистер Куинн, вы меня огорчаете. Я-то думал, поскольку мы коллеги, вы забросаете меня сведениями, а вы все "да" и "нет". Видно, в Неваде лицензию получить легче, чем в Калифорнии.
   – Не знаю.
   – Возможно, узнаете, если попробуете получить ее здесь, – сказал Ласситер. – Теперь насчет женщины, которую вы привезли. Какое она имеет отношение к Хейвуду?
   – Не знаю.
   – Надеюсь, Сестра Благодать Спасения не единственное ее имя?
   – Ее зовут Мария Алиса Фезерстоун.
   – Родственники есть?
   – Сын в Чикаго или где-то поблизости от Чикаго. Скорее всего, его зовут Чарли.
   – Девять против одного?
   – Примерно.
   Открыв дверь, Ласситер крикнул в коридор:
   – Билл, пришли сюда Сэма с походной лабораторией. И свяжись с чикагской полицией, пусть они найдут человека по фамилии Фезерстоун – возможно, его зовут Чарли – и сообщат, что его мать умерла. Кто-то накормил ее такой дозой мышьяка, что она убила бы лошадь.
   Несмотря на жару, Куинна стала бить дрожь. "Она была медсестрой, – думал он, чувствуя, как чья-то тяжелая рука сжимает ему горло. – Скорее всего, она сразу поняла, что ее отравили, и знала, кто это сделал, но не назвала имени".
   Он вспомнил их первый разговор. Сестра Благодать стояла у плиты, потирая руки, словно на нее пахнуло смертным холодом. "Я старею... Бывают дни, когда это чувствуется особенно сильно. Душа моя спокойна, но тело бунтует. Ему хочется чего-то мягкого, теплого, нежного. Когда я по утрам поднимаюсь с постели, моя душа прикасается к небу, а вот ноги – ох, как же им холодно, как они болят! Однажды в каталоге "Сиэрс" я увидела тапочки... лучше представить невозможно, хотя, конечно, они – потакание плоти..."
   – Пошли, Куинн, – сказал Ласситер. – Придется вам еще раз прогуляться в Башню.
   – Почему?
   – Вы хорошо знаете дорогу. Будете гидом и переводчиком.
   – Я бы предпочел отказаться.
   – А у вас нет выбора. Что с вами? О чем вы думаете?
   – О розовых махровых тапочках.
   – Извините, чего нет, того нет. Хотите взамен плюшевого медвежонка?
   Куинн глубоко вздохнул. "Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступлю на гладкую золотую почву райского сада".
   – Если можно, я хотел бы увидеть Сестру Благодать.
   – У вас для этого еще будет время. Она никуда не спешит. – Ласситер беззлобно улыбнулся. – Вам такие шутки не нравятся, Куинн? Хотите совет? Пусть они вам нравятся. Если при нашей работе начать думать о смерти всерьез, это кончится желтым домом.
   – Я все же рискну, шериф.

* * *

   Машину вел помощник шерифа, а сам шериф и Куинн сидели на заднем сиденье. За ними ехал второй автомобиль с другими помощниками и походной лабораторией. В четыре часа дня было жарко, как в полдень. Едва они выехали из города, Ласситер снял шляпу и пиджак и расстегнул ворот рубашки.
   – Вы хорошо знали Сестру Благодать, Куинн?
   – Разговаривал с ней несколько раз.
   – Тогда почему вас так расстроила ее смерть?
   – Она была очень хорошей и умной женщиной.
   – Кто-то думал иначе. У вас на примете никого нет?
   Куинн смотрел в окно, думая, как бы рассказать об убийстве О'Гормана, не упоминая о письме, которое получила Марта, и понимал, что скрыть его будет очень и очень трудно.
   – У меня есть основания полагать, – осторожно начал он, – что Сестра была другом и доверенным лицом преступника. Убийцы.
   – Кого-то из членов общины?
   – Да.
   – Глупо и опасно для женщины, которую вы называете умной.
   – Согласен, но представьте себе, что это за община. У нее нет связей с внешним миром, она существует сама по себе. Истинно Верующие, как они там себя называют, не считают нужным придерживаться наших правил. Входя в Башню, человек порывает с прежней жизнью, оставляет позади имя, семью, деньги, наконец, все свои грехи. По вашим законам преступно покрывать убийцу. Но взгляните на это с их точки зрения: жертва принадлежала миру, от которого они отказались, а преступник подлежит суду, которого они не признают. Сестра Благодать не считала себя соучастницей, равно как и другие члены общины – если они вообще знали об убийстве, в чем я сомневаюсь.
   – Вы ее защищаете с большим жаром.
   – Она уже не нуждается в защите, – сказал Куинн. – А вот вы сейчас столкнетесь с людьми, которые сильно от нас отличаются. Изменить вы их все равно не сможете, так что постарайтесь хотя бы понять.
   – А вам не кажется, что эта община – чистый дурдом?
   – Дурдом – тоже дом, со своими порядками.
   – Допустим. – Ласситер раздраженно почесал шею под воротником. – Но вы-то как сюда попали?
   – Проигрался в Рино и ехал на попутной машине в Сан-Феличе, где мне приятель кое-что должен. Подвозил меня человек по фамилии Ньюхаузер, он работает на ранчо неподалеку от Башни. Времени у него было в обрез, и он не смог довезти меня до Сан-Феличе, а высадил на повороте у Башни, и я пошел туда, потому что был голоден. Там я познакомился с Сестрой Благодать, и в тот же вечер она попросила меня отыскать человека по имени Патрик О'Горман. Просто узнать, где он живет. Мне кажется, когда она давала это поручение, то сама не была уверена, что Патрик О'Горман – реальное лицо. Она уже слышала о нем от убийцы, но допускала, что тот ее обманул. Естественно, она захотела узнать правду. Для этого ей пришлось нарушить правила общины, за что она и была потом наказана. Как выяснилось, убийца говорил правду. Патрик О'Горман действительно жил в Чикото и был убит пять с половиной лет назад.
   – Вы сообщили это Сестре Благодать?
   – Да, на прошлой неделе.
   – Она испугалась?
   – Нет.
   – Она не боялась, что убийца пожалеет о своем признании и заставит ее замолчать навсегда?
   – Нет. Карма – девушка, которая видела ее утром, – говорит, что Сестра была в прекрасном настроении, даже пела.
   – С чего бы это, интересно?
   – Не знаю. Возможно, она думала не о себе, а об общине и радовалась, что в ней появился новый человек. Община гибнет.
   – А новый человек – это Джордж Хейвуд или тот, кого вы считаете Джорджем Хейвудом?
   – Да. Насколько я понимаю, у нее не было причин полагать, что он притворяется и вступил в общину, преследуя свои цели.
   – Значит, его раскусил кто-то другой, – сказал Ласситер. – Интересная получается картина: Сестра Благодать еще на прошлой неделе знала, что убийство не вымысел, и тем не менее убийца ликвидировал ее, только когда появился Хейвуд. Что скажете, Куинн?
   – Пока ничего.
   – Сколько людей живет сейчас в общине?
   – Двадцать семь, в том числе двое детей и шестнадцатилетняя девушка, та самая Карма.
   – Кого из них можно не подозревать?
   – Прежде всего, детей и Карму. Сестра Благодать была для Кармы единственной надеждой – она обещала помочь ей уехать к тетке в Лос-Анджелес. Учителя, пожалуй, тоже можно исключить. Он руководит общиной с момента ее основания. Когда погиб О'Горман, община находилась еще в горах Сан-Габриэль. Не стоит подозревать и его жену, Мать Пуресу, она слабая, выжившая из ума старуха.
   – Отравителю не нужны мускулы и смекалка.
   – Я вообще не думаю, что Сестру Благодать отравила женщина.
   – Почему?
   Куинн знал ответ, но не мог же он сказать: "Потому что письмо Марте О'Горман написал мужчина".
   – Потому что это маловероятно, – произнес он. – Сестра Благодать была необходима общине ничуть не меньше, чем Учитель. Она была медсестрой, экономкой, администратором. Психологи сказали бы, что она осуществляла материнские функции, Пуреса называется Матерью чисто номинально. Она в этой роли не выступает, да, я думаю, никогда и не выступала.
   – Расскажите о мужчинах.
   – Брат Терновый Венец – механик, недоучка с тяжелым характером и едва ли не самый фанатичный из них. Это он сообщил Учителю, что Сестра Благодать нарушила правила, следовательно, у нее был повод обидеться на него, и, вполне вероятно, он ее тоже не любил, но убить... Разве что ему велел голос свыше. Брат Голос Пророков – кроткий неврастеник с частичной афазией.
   – Что это еще за афазия?
   – Неспособность говорить. Он зависит... зависел от Сестры Благодать как ребенок, поэтому его тоже трудно заподозрить. Брат Верное Сердце производит впечатление добродушного толстяка, но кто знает, такой ли он на самом деле. Брат Свет Вечности ходит за скотом, он угрюм и много работает, возможно, слишком много, до изнеможения, – чтобы очиститься от грехов. Во всяком случае, у него есть доступ к яду в виде порошка, которым он травит насекомых. Брат Узри Видение – мясник и сыровар, я видел его издали. Как зовут остальных – не знаю.
   – Мне кажется, вы знаете слишком много для человека, который пробыл в Башне недолго.
   – Сестра Благодать любила поговорить. Я люблю слушать.
   – Оно и видно, – сказал Ласситер с ядовитой усмешкой. – Но почему-то я не верю ни одному вашему слову.
   – Потому что не стараетесь, шериф.
   Машина ехала вверх, и по Ласситеру это было заметно. Он часто и тяжело дышал, его одолевала зевота.
   – Не так быстро, Билл, разреженный воздух для меня гибель.
   – А вы думайте о чем-нибудь приятном, шериф, – сказал помощник. – О цветах, музыке, о еде.
   – О еде?
   – Представьте себе бифштекс с кровью, жареную картошку, маринованный огурчик...
   – Да замолчи ты!
   – Слушаюсь, сэр.
   Ласситер прислонил голову к спинке сиденья и закрыл глаза.
   – Они ожидают нас, Куинн?
   – Я предупредил Учителя, что собираюсь сообщить о смерти Хейвуда.
   – Ну и как нас, по-вашему, встретят?
   – Цветов не ждите.
   – Черт, не хватало еще убийства, в котором замешаны психи. С нормальными и то нелегко бывает, но по крайней мере от них знаешь, чего ждать. А здесь? Правильно вы сказали: как будто въезжаешь в чужую страну со своими законами и непонятным языком.
   – Добро пожаловать в Дурдомию, шериф, – сказал Куинн.
   – Спасибо, я ненадолго.
   – Как знать, шериф.
   Плечи сидящего на переднем сиденье помощника тряслись от беззвучного хохота. Наклонившись вперед, шериф вкрадчиво спросил:
   – Смешно тебе, Билл?
   – Нет, сэр. Я не смеюсь. Чего тут смешного?
   – Вот и я считаю, что ничего смешного. Потому и не смеюсь.
   – Я икаю, сэр. От горного воздуха.
   Шериф снова обратился к Куинну:
   – Что, если они попытаются не пустить нас? Я имею в виду, удержать силой?
   – Теоретически они против насилия.
   – Теоретически я тоже, но иногда приходится быть "за".
   – Насколько я могу судить, оружия у них нет. Хотя, если говорить о численном превосходстве...
   – Именно о нем я и думаю.
   Ласситер мягко положил руку на кобуру пистолета, и Куинн замер. Ему вспомнилась Мать Пуреса – какой он увидел ее впервые, на верхнем этаже Башни, неотрывно глядящей в небо, словно оно вот-вот распахнется перед ней. Он подумал об Учителе, разрывавшемся между долгом и жалостью, ведущем Мать Пуресу прочь от призраков детства... О Брате Голос с попугаем на плече... О Брате Верное Сердце, болтливом, как все парикмахеры: "В мое время женщины были хрупкими, с маленькими, узкими ногами..."
   Он вспомнил хриплый голос Брата Свет, стоящего над ним с жестянкой: "Как будто у меня мало других дел! Но разве от этой женщины отвяжешься? Говорит, пойди посыпь матрас..." И Брат Венец, мрачный пророк: "Дьявол сидит в каждом из нас и грызет нашу плоть".
   – Не надо прибегать к насилию, – сказал Куинн тусклым голосом.
   – Это зависит от них.
   – Если вы будете вести себя агрессивно, это может их спровоцировать.
   – Вы случайно не из Башни? Случайно не слышите голоса?
   – Да, – сказал Куинн, – слышу.
   – Особенно один. "Я отказываюсь от мира суеты и злобы, слабости и насилия. Я ищу духовную сущность бытия, жажду спасения души. Отказавшись от земного уюта, я обрету уют небесный. Соблюдая пост, я пиршествую. Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступлю на гладкую золотую почву райского сада. Отказавшись украшать себя на земле, я обрету несказанную красоту. Трудясь в поте лица, я обрету вечное блаженство, уготованное Истинно Верующим".
   Куинн смотрел на безрадостный пейзаж. "Надеюсь, вы его обрели, Сестра".

Глава 19

   Все было таким же, как во время первого прихода Куинна. На лугу, хвостами к ветру, паслись коровы. Козы, привязанные к деревьям, и овцы за загородкой без интереса смотрели на проезжающие мимо машины. Даже на том месте, где Куинн несколькими часами раньше повстречал Мать Пуресу, не было видно ни следов, ни капель крови, их скрыли сосновые иглы, дубовые листья и рыжие хлопья от коры мадроньи, принесенные ветром.
   Шериф Ласситер вылез из машины и нервно оглянулся. Приказав помощникам из второй машины ждать, он вместе с Биллом и Куинном направился по круто ведущей вверх тропинке.
   Стояла полная тишина. Птицы еще не подняли гвалта из-за пищи, и если кто-то наблюдал за тремя незваными гостями, все ближе подходившими к столовой, то не спешил протестовать. Из трубы время от времени поднимались клубы дыма и таяли, не достигнув неба.
   – Куда все, черт возьми, подевались?
   Голос Ласситера прозвучал так громко, что он даже смутился и виновато посмотрел вокруг, словно был готов извиниться перед хозяевами, но их по-прежнему не было видно.
   Постучав в дверь кухни, он выждал немного и постучал вновь.
   – Эй, есть тут кто-нибудь?
   – Может, они на молитве в Башне? – сказал Куинн. – Попробуем войти.
   Дверь была незаперта. Когда они ее отворили, в лицо Ласситеру ударила струя жаркого воздуха, и солнце, светившее в стенное отверстие, едва не ослепило его.
   Длинный деревянный стол был накрыт к ужину. На нем стояли оловянные тарелки и кружки. Керосиновые лампы были наполнены доверху. В плите горел огонь, а рядом лежали аккуратно сложенные дрова, которые позднее должны были понадобиться Сестре Смирение.
   Место на каменном полу, где лежала Сестра Благодать, было чисто выскоблено, в воздухе стоял резкий запах паленой шерсти. Подойдя к плите, Ласситер сдвинул кочергой конфорку, заглянул внутрь и увидел обгоревшую тряпку, вернее, остатки тряпки, которой мыли пол.
   – Они сожгли улики, – сказал Ласситер в бессильной ярости. – И Бог свидетель, им это с рук не сойдет, даже если мне всех придется упрятать за решетку. Это я вам как миротворцу говорю, Куинн.
   После нескольких неудачных попыток подцепить горелые клочья – они рассыпались от прикосновенья – Ласситер швырнул кочергу на пол, едва не угодив в ногу Куинну, и взглянул на него так, словно это Куинн ее бросил.
   – Ну, где эта Башня? Пора мне побеседовать с вашими друзьями.
   Билл смотрел на него с беспокойством.
   – Шеф, тут и вправду чужая земля. Может, нам нужен переводчик, чтобы они нас поняли как надо? Вы, конечно, правы, но они тоже считают, что правы, и если мы не будем на них давить...
   – Что ты несешь? – спросил Ласситер. – Или у тебя, как у Куинна, размягчение мозга?
   – Нет, но...
   – Никаких но. Иди за мной, Билл.
   Они снова шли в тишине, только похрустывали иногда ветки под ногами да сойка в кустах свистом предупреждала птиц об опасности. Так, не проронив ни слова, они вступили во внутренний двор Башни. Труп лежал там же, перед алтарем.
   Он был накрыт одеялом, а неподалеку сидела на скамейке Мать Пуреса с четками в руках и, не мигая, смотрела на незнакомых мужчин. На ней было чистое белое одеяние.
   – Мать Пуреса, – тихонько позвал ее Куинн.
   – Вы хотели сказать, дона Изабелла?
   – Конечно. Где остальные, дона Изабелла?
   – Ушли.
   – Куда?
   – Далеко.
   – И оставили вас одну?
   – Я не одна. Вот Каприот.
   Она ткнула костлявым пальцем в сторону трупа, затем указала на Куинна и его спутников. – И вы. И вы. Уже четверо, а со мной – пятеро. Это гораздо лучше, чем сидеть одной у себя в комнате, где не с кем поговорить. Пять – хорошее число, у нас может получиться интересная беседа. С чего начнем?
   – С ваших друзей: Учителя, Сестры Смирение, Кармы...
   – Я же вам сказала – они ушли.
   – Но вернутся?
   – Не думаю, – сказала она, равнодушно пожав плечами. – К чему им возвращаться?
   – Чтобы заботиться о вас.
   – Обо мне позаботится Каприот, когда проснется.
   Ласситер приподнял одеяло и склонился к телу, разглядывая раны на голове.
   – Не могу поверить, чтобы муж оставил ее тут одну, – сказал Куинн.
   – Да?
   Ласситер разогнулся и сурово посмотрел на него.
   – Мне казалось, он очень к ней привязан.
   – У них же тут свои законы, возможно, что и слова "привязанность" в их языке нет.
   – Думаю, что есть.
   – Тогда что все это значит? Может, они с нами играют в прятки?
   – Нет.
   – Тогда что?
   – Либо Учитель собирается вернуться, либо он оставил здесь жену намеренно, понимая, что больше не в состоянии заботиться о ней как следует. Он знал, что мы скоро приедем, и ей недолго придется сидеть одной.
   – То есть он решил, что пора сматывать удочки, а старушка будет ему обузой?
   – Нет. Я думаю, он хотел, чтобы мы забрали ее отсюда и поместили в больницу. За ней нужен специальный уход.
   – Значит, ваш Учитель хотел, чтобы все было как лучше? – спросил Ласситер. – Впрочем, это не важно: здесь произошло убийство, а скорее всего два, к тому же они бросили старуху на произвол судьбы.
   – Он никогда не оставил бы ее тут из чисто эгоистических соображений.
   – Опять вы за свое!
   – Я вас не слышу! – раздраженно вмешалась Мать Пуреса. – Говорите громче! Какой смысл в беседе, если собеседники не слышат друг друга?
   – Успокойте ее, ради Бога, пусть помолчит, а то я сейчас сам с ума сойду, – сказал Ласситер.
   Билл, обходивший Башню, спустился с сообщением, что в ней никого нет.
   – У меня бабушка такая, – сказал он, сочувственно глядя на Мать Пуресу.
   – Что вы делаете, чтобы она молчала?
   – Даем леденец.
   – Так дай ей леденец, ради всего святого! Есть он у тебя?
   – Да. Пойдем, бабуля, посидим в тени, у меня для тебя кое-что есть.
   – Вы хороший собеседник? – спросила Мать Пуреса, хмурясь. – Можете читать наизусть стихи?
   – А то! Вот, например: "Если хочешь съесть конфетку, протяни мне руку, детка". Нравится?
   – Никогда прежде не слыхала! Кто автор?
   – Шекспир.
   – Подумайте! Наверное, он написал это в веселую минуту.
   – Точно.
   – А истории вы умеете рассказывать?
   – Сколько угодно.
   – Расскажите, как все жили долго и счастливо.
   – Давай вместе.
   Глаза Матери Пуресы заискрились, она весело захлопала в ладоши.
   – Хорошо! Жила-была однажды женщина... Теперь вы.
   – Жила-была однажды женщина, – повторил Билл.
   – И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.
   – И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.
   – Она жила долго и счастливо.
   Ласситер смотрел им вслед, вытирая пот с лица рукавом рубашки.
   – Отвезем ее в центральную больницу Сан-Феличе. Как же они могли бросить старую женщину одну?
   В этот момент Мать Пуреса была для них более серьезной проблемой, чем труп, казавшийся лишь частью декорации, на фоне которой разыгрывалась драма живых людей.
   – Здесь есть другие постройки?
   – Хлев, умывальные, кладовая.
   – Взгляните на них, а я дам радиограмму в Чикото, пусть высылают перевозку.
   Сначала Куинн зашел в хлев. Там никого не было, кроме козы, которую сосал козленок. Грузовик и зеленый "понтиак" исчезли. В умывальных тоже было пусто, и если бы не кусок серого мыла, таявший в миске с водой, можно было подумать, что сюда давно никто не входил.
   Шерстяные тряпки, служившие полотенцами, были сухими, и это подтверждало предположение Куинна, что члены общины покинули ее вскоре после его отъезда. Они задержались, только чтобы вымыть кухню, сжечь улики и накрыть тело Хейвуда, а потом уехали.
   Но куда – вот что было непонятно. Где бы они ни появились, их одежда и бритые головы Братьев немедленно привлекут к себе внимание окружающих. Чтобы избежать этого, им нужно было переодеться, и, скорее всего, они использовали ту одежду, в которой появились когда-то в Башне. Не в традициях общины было что-либо выбрасывать.
   Куинн быстро зашагал к кладовой. В закутке, где он ночевал, ничего не изменилось. Железную кровать по-прежнему покрывали два одеяла, и из-под них Куинн достал книгу о динозаврах, которую с такой предосторожностью выдала ему Сестра Благодать. Окно было все так же открыто, а замки на дверях, ведущих в соседние клетушки, так же заперты. Впрочем, он скоро убедился, что ошибается. Одну из дверей, видимо, закрывали впопыхах, и замок на ней не защелкнулся. Куинн снял его и вошел внутрь.
   Это была маленькая квадратная комната без окон, в которой пахло плесенью. Когда его глаза привыкли к темноте, Куинн увидал, что она вся заставлена картонными коробками разной величины. Некоторые были с крышками, некоторые без, одни пустые, из других торчали книги, сумочки, шляпы, одежда, связки писем, ручные зеркала, бумажник, щетки для волос, коробочки с лекарствами. Куинн разглядел веер из павлиньих перьев, старомодный фонограф, модель каноэ, склеенную из спичек, красную бархатную подушку, побитую молью, морскую раковину, коньки, лампу с выцветшим абажуром из шелка, куклу без головы и огромных размеров чашку с надписью: "Папа". На каждой коробке была наклейка с именем владельца.