морщась от нежелания, выплатила долг Америке.
Англия всегда держит слово. Это пережевывалось
со всех сторон, я был готов придушить всех за их
распроклятую честность.
Я собирался менять стофранковую
бумажку только в случае крайней необходимости,
но вся эта околесица, что Англия держит слово и
то, что, как я заметил, во мне узнали американца,
достали меня с такой силой, что я приказал
принести мне пива и сэндвич с ветчиной. Это
повлекло за собой неизбежное общение со
стюардом. Он хотел узнать мое мнение о
сложившейся ситуации. Видно было, что он считал
тяжким преступлением то, что мы сделали с
Англией. Больше всего я боялся, как бы он не
взвалил ответственность за происходящее на меня,
раз уж меня угораздило родиться в Америке. На
всякий случай я сказал, что понятия ни о чем не
имею, что меня все это не касается и что мне
абсолютно безразлично, заплатит Англия долг или
нет. Но он не успокоился. Нельзя безразлично
относиться к тому, что происходит у вас на родине,
даже если эта родина и совершает ошибки, пытался
донести до меня стюард. Плевать мне и на
американ-
415
цев, отозвался я... Я сказал, что во мне
нет ни грамма патриотизма. Проходивший мимо
моего столика мужчина при этих словах
остановился и стал прислушиваться. Я решил, что
это либо шпион, либо сыщик. Немедленно сбавил тон
и повернулся к мужчине, сидевшему возле меня,
который тоже попросил пива и сэндвич.
Он с явным интересом воспринял мою
тираду. Спросил, откуда я и что намереваюсь
делать в Англии. Я сказал, что хочу отметить здесь
Рождество, и затем в порыве откровенности
поинтересовался, не знает ли он, где найти самую
дешевую гостиницу. Он объяснил, что долгое время
отсутствовал и вообще не слишком хорошо знает
Лондон. Сказал, что последние годы жил в
Австралии. На мою беду рядом случился стюард, и
молодой человек, оборвав себя на полуслове, начал
допытываться у него, не знает ли тот в Лондоне
какого-нибудь приличного, но недорогого отеля.
Стюард подозвал официанта и задал ему тот же
самый вопрос, и тут-то подошел похожий на шпика
человек и прислушался. По серьезности, с которой
обсуждался этот вопрос, я понял, что допустил
серьезную ошибку. Подобные вещи нельзя обсуждать
со стюардами и официантами. Ощущая на себе
подозрительные взгляды, пронизывающие меня
насквозь, как рентгеновские лучи, я залпом осушил
остатки пива и, словно желая доказать, что деньги
волнуют меня меньше всего, приказал принести еще.
Повернувшись к молодому человеку, спросил, не
могу ли угостить его. Когда стюард вернулся с
напитками, мы увлеченно обсуждали вельды
Австралии. Он заикнулся было насчет гостиницы, но
я прервал его, сказав, чтобы он выбросил это из
головы. Это всего лишь праздное любопытство,
добавил я. Мое заявление поставило его в тупик.
Несколько секунд он стоял, не Зная, что делать, и
неожиданно, в порыве дружеских чувств, заявил,
что с удовольствием пригласит меня к себе, в
собственный дом в Нью-Хэвене, если я надумаю
задержаться там на ночь. Я от души поблагодарил
его, попросив не волноваться за меня и пояснив,
что мне все равно нужно будет вернуться в Лондон.
Это не имеет значения, добавил я. И понял, что
вновь ошибся, ибо непостижимым образом это стало
важным абсолютно для каждого из присутствующих.
Делать было нечего, поэтому я смиренно
внимал молодому англичанину, который в
Австралии, вдали от родины вел довольно странную
жизнь. Он пас баранов, и сейчас захлебывался
словами, вспоминая, как их что ни день
кастрировали чуть ли не тысячами. Не дай бог
зазеваешься. Сложность заключалась в том, что в
яйца барана нужно было вцепиться зубами,
мгновенно отхватить их ножом и
416
быстренько выплюнуть. Он пытался
подсчитать, сколько дар яичек прошли через его
руки и зубы, пока он жил в Австралии. За этой
сложной арифметикой он время от времени
машинально вытирал рот.
-- У вас, должно быть, до сих пор во рту
престраннейший вкус, -- заметил я, невольно
коснувшись губ руками.
-- Это не так противно, как кажется, --
спокойно ответил он. -- Со временем ко всему
привыкаешь. Правда, совсем не противно... Сама по
себе мысль гораздо более отвратительна, чем
действие. Да разве мог я представить, покидая
уютный английский дом, что мне придется
отплевываться бараньими яйцами, чтобы
заработать на жизнь? Ко всему на свете
привыкаешь, даже к мерзости.
Я сидел и думал о том же. Думал о том
времени, когда выжигал кустарники в апельсиновой
роще в Чула Виста. По десять часов в день под
палящим солнцем носился от одного горящего куста
к другому, нещадно кусаемый несметными полчищами
мух. И ради чего? Чтобы доказать самому себе, что
меня ничем не проймешь? Я набросился бы на любого,
кто осмелился бы косо посмотреть на
могильщиком -- чтобы доказать, что я не гнушаюсь
никакой работы. Гробокопатель! С томиком Ницше
под мышкой, заучивающий последнюю сцену
"Фауста", когда выдается свободная минутка.
Верно подметил стюард, сказав, что англичанам
никогда не обойти нас. Показался причал.
Последний глоток пива, чтобы перебить вкус
бараньих яичек, и щедрые чаевые официанту -- дабы
доказать, что и американцы порой платят свои
долги. Неожиданно я с беспокойством обнаруживаю,
что рядом никого, кроме грузного англичанина в
длинном свободном пальто, перехваченном поясом,
и клетчатой кепке. В любом другом месте клетчатая
кепка смотрелась бы нелепо, но у себя дома он
волен делать все, что ему заблагорассудится,
больше того, меня даже восхитил его вид, такой
внушительный и независимый. Может, англичане не
так уж и плохи, задумался я.
На палубе темно, моросит. В мой прошлый
приезд в Англию мы поднимались по Темзе, тоже
было темно, моросил дождь, все вокруг были одеты в
черное, с пепельно-серыми лицами, а покрытые
сажей, закопченные дома казались мрачными и
зловещими. Проходя каждое утро по
Хай-Холборн-стрит, я видел самых респектабельных,
жалких оборванных нищих, каких только сотворил
Господь. Серых, бледнолицых ничтожеств в
котелках, в визитках и с тем нелепым
респектабельным видом, который только англичане
могут напускать на себя, попадая в разные пере-
417
дряги. Я опять втянулся в английский, и,
должен сказать, он мне ни капельки не нравится: он
звучит елейно, льстиво, подобострастно, липко.
Произношение -- это та черта, которая делит людей
на классы. Мужчина в клетчатой кепке и широком
пальто вылитый осел, напыщенный, чванливый; он и с
грузчиками изъясняется на каком-то птичьем
наречии. Я все время слышу слово "сэр".
Разрешите, сэр? Куда вы сказали, сэр? Да, сэр. Нет,
сэр. Черт подери, я уже вздрагиваю от этих "да,
сэр", "нет, сэр". Жопа ты, сэр
Иммиграционная служба. Жду, пока до
меня дойдет очередь. Как всегда, впереди сволочи
с толстой мошной. Очередь почти не движется.
Счастливчики, прошедшие контроль, ждут, пока
осмотрят их багаж. Снуют грузчики, похожие на
навьюченных ишаков. Передо мной осталось только
двое. В руках у меня паспорт, билет, багажные
квитанции. И вот я у цели, протягиваю паспорт. Он
смотрит на большой лист бумаги, находит в нем мое
имя, что-то отмечает.
-- Как долго вы собираетесь пробыть в
Англии, господин Миллер? -- спрашивает он, держа
паспорт наготове.
-- Неделю, может две.
-- Вы ведь направляетесь в Лондон, не
так ли?
-- Совершенно верно.
-- В какой гостинице вы хотите
остановиться, господин Миллер?
Меня начинают забавлять эти вопросы.
-- Я еще не решил, -- отвечаю я, улыбаясь.
-- Может, вы мне что-нибудь посоветуете?
-- У вас есть друзья в Лондоне, господин
Миллер?
-- Нет.
-- Не сочтите за нескромность вопрос,
что вы собираетесь делать в Лондоне?
-- Вообще-то я хотел немного отдохнуть.
-- Я все еще улыбаюсь.
-- Надеюсь, у вас при себе достаточно
денег, чтобы прожить в Англии?
-- Я тоже на это надеюсь, -- беспечно
отвечаю я, улыбка не сходит с моего лица. Меня
начинает раздражать его придирчивость, такими
вопросами только людей запугивают.
-- Будьте добры, не будете ли вы столь
любезны показать мне ваши деньги, господин
Миллер?
-- Бога ради, пожалуйста. -- Я лезу в
карман джинсов и извлекаю то, что уцелело от ста
франков. Вокруг меня раздаются смешки. Я тоже
делаю попытку рассмеяться, но мне это не слишком
удается. Мой мучитель издает слабый
418
звук, похожий на кудахтанье, и, буравя
меня взглядом, произносит с сарказмом:
-- Вы ведь не собираетесь надолго
задерживаться в Лондоне, господин Миллер, не
правда ли?
И при каждой фразе "господин Миллер"!
Этот сукин сын, кажется испытывает мое терпение.
Мною начинает овладевать беспокойство.
-- Послушайте, -- дружелюбно говорю я,
пытаясь сохранять беззаботный вид. -- Неужели вы
думаете, что я собираюсь жить на э т о. Как только
остановлюсь в гостинице, я свяжусь с Парижем, мне
пришлют деньги. Я уезжал второпях и...
Он нетерпеливо перебивает меня. Не
затруднит ли меня назвать свой банк в Париже.
-- У меня нет счета в банке, -- вынужден
признать я. Мой ответ производит очень плохое
впечатление на слушателя. Чувствую, как вокруг
сгущается враждебность. Стоящие в очереди люди
поставили на пол свои чемоданы, словно в ожидании
долгой осады. Паспорт, который он держал в руках,
как миниатюрную святыню, он же кончиками пальцев
кладет на стойку, будто это серьезная улика.
-- Откуда вы намереваетесь получить
деньги? -- вкрадчиво, как никогда, спрашивают
меня.
-- От моего друга, мы живем вместе в
Париже.
-- А у него есть банковский счет?
-- Нет, но у него есть работа. Он
работает в "Чикаго Трибьюн".
-- И вы полагаете, что он вышлет вам
деньги на отпуск?
-- Не полагаю, а знаю, -- резко отвечаю я.
-- Какой смысл мне вам врать? Я же сказал, что
уезжал в спешке. Мы условились, что мне пришлют
деньги, как только я приеду в Лондон. Кроме того,
это мои деньги, а не его.
-- Вы предпочли доверить-деньги ему
вместо того, чтобы держать их в банке, я правильно
понял, господин Миллер?
Я начал потихоньку закипать.
-- Видите ли, там не такая уж большая
сумма, и вообще я не очень хорошо понимаю, о чем мы
спорим. Если вы мне не верите, готов подождать
прямо здесь. Пошлете телеграмму и выясните все
сами.
-- Одну минутку, господин Миллер. Вы
упомянули, что проживаете вместе... в гостинице
или в квартире?
--
В квартире.-- На чье имя она снята?
419
-- На его. Дело в том, что мы снимаем ее
вместе, но на имя друга, так как он француз, и так
было проще уладить все формальности.
-- Вы храните у него ваши деньги?
-- Нет, не всегда. Понимаете, я покидал
Париж при необычных обстоятельствах. Я...
-- Минуточку, господин Миллер, -- мне
делают знак выйти из очереди. Одновременно он
подзывает одного из своих помощников и отдает
ему мой паспорт. Последний забирает его и
скрывается за ширмой неподалеку. Я стою, наблюдая
за тем, как проходят контроль остальные.
-- Вы пока можете пройти багажный
досмотр, -- его голос выводит меня из транса. Я
подхожу к навесу и открываю чемодан. Поезд ждет.
Он похож на упряжку лаек, готовых в любой момент
сорваться с места. Паровоз пыхтит и выпускает
клубы пара. Наконец я возвращаюсь обратно и
оказываюсь напротив своего собеседника.
Оставшиеся пассажиры торопливо теснят друг
друга, спеша поскорее закончить с досмотром.
Из-за ширмы появляется длинный, тощий
таможенник с моим паспортом в руке. Его вид
говорит о том, что он заранее уверен в моей
неблагонадежности.
-- Господин Миллер, вы американский
гражданин?
-- Как видите. -- Да, от этого пощады не
дождешься. Чувство юмора у него отсутствует
начисто.
-- Сколько времени вы живете во
Франции?
-- Года два, может три. Там же написано...
А в чем собственно дело? При чем тут это?
-- Вы ведь собирались провести в Англии
несколько месяцев, не так ли?
-- Да нет. Я собирался провести неделю
или дней десять, и все. Но теперь...
-- И вы приобрели визу сроком на год,
собираясь провести здесь всего неделю?
-- Я и обратный билет купил, если вас
интересует.
-- Обратный билет можно выбросить, --
отвечает он, злобно скривившись.
-- Если человек -- идиот, то конечно
можно. Я до этого еще не дошел. Послушайте, в конце
концов, мне уже надоел весь этот бред. Я переночую
в Нью-Хэвене и завтра же сяду на пароход. Я
передумал проводить отпуск в Англии.
-- Не стоит так торопиться, господин
Миллер. Надо во всем разобраться.
В эту секунду раздался паровозный
свисток. Пассажиры уже заняли свои места, и поезд
начал трогаться. Я подумал о чемодане, который
отправил багажом в Лондон. В нем почти все мои
рукописи и пишущая машинка. Хоро-
420
шенькое дело, подумал я. И все из-за
каких-то жалких грошей, брошенных на стойку.
Теперь к нам присоединился
толстяк-коротышка с непроницаемо-вежливой
физиономией. Судя по его виду, он собирался
весело провести время.
Прислушиваясь к стуку колес
отходящего состава, я приготовился к самому
худшему. Раз уж меня поимели, придется вытерпеть
все до конца. Я потребовал, чтобы мне вернули
паспорт. Хотите учинить допрос с пристрастием --
валяйте. Делать все равно нечего, до прибытия
парохода успеем повеселиться.
К моему изумлению, длинный тощий
чиновник отказался отдать обратно мой документ.
Это привело меня в неописуемую ярость. Я сказал,
что немедленно обращусь к американскому консулу.
-- Послушайте, вы можете подозревать
меня в чем угодно, но это мой паспорт, и я хочу
получить его назад.
-- Зачем так волноваться, господин
Миллер? Вы получите паспорт перед отъездом. Но
сначала я хотел бы задать вам несколько
вопросов... Как я понял, вы женаты. Ваша жена живет
с вами -- и вашим другом? Или она в Америке?
-- По-моему, вас это не касается. Но раз
уж вы сами завели этот разговор, то я вам кое-что
расскажу. Я уехал с такой мизерной суммой из-за
того, что все отпускные деньги отдал жене. Мы
разводимся, на днях она уезжает в Америку. Я отдал
ей деньги, поскольку у нее нет ни гроша.
-- Могу я узнать, сколько вы ей дали?
-- Вы мне задали уже столько вопросов,
которых не имеете права задавать, так что почему
бы мне не ответить вам и на этот. Если вам так
интересно, я дал ей шестьдесят фунтов. Это легко
проверить. В моем бумажнике наверняка завалялась
квитанция. -- Я потянулся за бумажником
посмотреть, нет ли там квитанции обменного
пункта.
-- Но ведь это очень глупо -- отдать все
жене и прибыть в Англию без единого пенни, или
почти без единого пенни за душой?
Я кисло улыбнулся.
-- Дорогой мой, я тщетно пытаюсь вам
объяснить, что я приехал в Англию не за
милостыней. Если вы меня наконец отпустите, то в
Лондоне я получу деньги, и все будет о'кей. Мы
понапрасну теряем время на разговоры, но
попытайтесь меня понять. Я -- писатель. Я работаю
по вдохновению. У меня нет счета в банке, и я не
планирую ничего на год вперед. Когда мне чего-то
хочется, я беру и
Англию, чтобы... по правде говоря, не знаю, что вам
втемяшилось.
421
Мне просто захотелось увидеть Англию,
услышать английскую речь, можете вы в это
поверить? -- и, отчасти, отделаться от жены.
Улавливаете смысл?
-- Кажется, улавливаю. Вы намерены
сбежать от жены и предоставить государству
заботиться о ней. А вы уверены, что она не
последует за вами в Англию? И как вы собираетесь
содержать ее в Англии -- если у вас нет денег?
Разговаривать с ним было все равно, что
биться лбом о каменную стену. Не начинать же все с
начала?
-- Послушайте, меня совершенно не
волнует ее дальнейшая судьба. Если она захочет,
чтобы о ней заботилось государство, право же, это
ее личное дело.
-- Вы упомянули, что работаете в
"Чикаго Трибьюн"?
-- Я не говорил ничего подобного. Я
сказал, что мой друг, тот, который должен прислать
мне деньги, что он работает в "Чикаго Трибьюн".
-- Значит, вы никогда не работали в этой
газете?
-- Работал, но больше не работаю. На
днях меня уволили.
Он резко перебил меня.
-- Так значит вы выполняли работу в
газете в Париже?
-- Ну да, я так и сказал. А в чем дело?
Почему вы спрашиваете?
-- Господин Миллер, я прошу вас
показать мне ваше удостоверение личности. Раз вы
живете в Париже, у вас должна быть
d'identite...
Я выудил из кармана
carte. Вдвоем они принялись изучатьее.
-- Но это вид на жительство
неработающего человека -- а вы утверждаете, что
работали для "Чикаго Трибьюн" корректором. Как
вы это объясните, господин Миллер?
-- Извините, но, боюсь, что никак. Мне
кажется бессмысленным доказывать вам, что я
американский гражданин, что "Чикаго Трибьюн" --
это американская газета, и что...
-- Простите, но почему вас уволили?
-- Как раз об этом я и хочу сказать. Дело
в том, что французские чиновники, -- я хочу
сказать, те, кто ведает этой волокитой, относятся
к таким вещам примерно так же, как и вы. Я бы до сих
пор спокойно сидел в "Чикаго Трибьюн", если бы
не зарекомендовал себя плохим корректором.
Потому меня и уволили.
-- Кажется, вы даже гордитесь этим.
422
--
Горжусь. Ясчитаю, что это свидетельствует о наличии
интеллекта.
-- Таким образом, оставшись без работы,
вы решили немного отдохнуть в Англии. Оформили
себе визу на год, запаслись обратным билетом.
-- Да, чтобы послушать английскую речь
и сбежать от жены, -- добавил я.
Тут подал голос круглолицый коротышка.
Длинный же, как мне показалось, готов уже был
сдаться.
-- Вы писатель, господин Миллер?
-- Да.
-- То есть, вы хотите сказать, что
пишете книги, рассказы?
-- Да.
-- Вы пишете для американских журналов?
--Да.
-- Для каких, если не секрет? Можете
назвать какие-нибудь?
-- Конечно. "Америкен Меркьюри",
"Харпер", "Атлан-тик Мансли", "Скрибнер",
"Вирджиния Куотерли", "Йейл Ревью"...
-- Одну минутку. -- Он подошел к стойке,
нагнулся и достал откуда-то огромный толстенный
справочник. -- Америкен Меркьюри... Америкен
Меркьюри... -- бормотал он, листая страницы. --
Генри В. Миллер, да? Генри В. Миллер... Генри В.
Миллер... В этом году или в прошлом, мистер Миллер?
-- Года три назад -- для "Меркьюри", --
бесцветно отозвался я.
Такого древнего справочника у него,
понятно, под рукой не оказалось. А за последние
года два писал ли я для каких-нибудь журналов?
Нет, потому что все это время был слишком занят
своей книгой.
-- А книга вышла? Как зовут
американского издателя? Я сказал, что книгу
опубликовал англичанин.
-- Название издательства?
-- "Обелиск Пресс".
Он почесал в затылке. -- Английский
издатель? -- Он не мог вспомнить издательства с
таким названием. Подозвал коллегу, успевшего
скрыться за ширмой вместе с моим паспортом.
-- Вам что-нибудь говорит название
"Обелиск Пресс"? -- спросил он.
Я понял, что настал момент сообщить им,
что английское издательство выпускает книги в
Париже. Как они
423
взвились! Оба чуть не взвились до
потолка. Английское издательство в Париже! Это же
нарушение законов природы! И какие же книги в нем
выходят?
-- Я написал только одну. Она
называется "Тропик Рака".
Тут я перепугался не на шутку, решив,
что его сейчас хватит удар. С ним творилось что-то
странное. Кое-как он взял себя в руки и голосом, в
котором боролись сарказм и учтивость, произнес:
-- Ах вот как, господин Миллер, уж не
хотите ли вы меня уверить, что пишете еще и книги
по медицине?
Я остолбенело уставился на него. Они
надоели мне до чертиков, эти двое, сверлившие
меня своими маленькими глазками-буравчиками.
-- "Тропик Рака", -- замогильным тоном
медленно ответил я, -- это не медицинская книга.
-- А какая? -- хором спросили они.
-- Название, -- стал я занудно
объяснять, -- символично. Тропиком Рака в
учебниках называют температурный пояс, который
лежит к северу от экватора. Южнее экватора
находится Тропик Козерога, это южный
температурный пояс. Книга, разумеется, не имеет
никакого отношения к климатическим условиям,
разве что к ментальному климату, отражающему
состояние души. Меня всю жизнь интриговало это
название, Тропик Рака, оно часто встречается в
астрологии... Этимологически оно происходит от
слова "шанкр", означающего "краб". В китайской
символике трудно переоценить значение этого
зодиакального знака. Краб -- единственное живое
существо, способное с одинаковой легкостью
двигаться взад, вперед и вбок. Само собой, в своей
книге я не вдаюсь в эти подробности. Я сочинил
роман, точнее, автобиографический документ. Будь
у меня с собой мой чемодан, я показал бы вам
экземпляр. Думаю, он заинтересовал бы
вас. Между прочим,
причина, по которой он издается в Париже, в том,
что в Англии и Америке его считают чересчур
неприличным. Там слишком много рака, надеюсь, вы
понимаете...
Эти слова положили конец дискуссии.
Длинный сложил бумаги в портфель, надел шляпу,
пальто и, нетерпеливо переминаясь, стал
дожидаться своего низкорослого напарника. Я
опять напомнил им о паспорте. Длинный нырнул за
ширму и вернулся с моим документом. Раскрыв его, я
увидел, что моя виза перечеркнута жирным черным
крестом.
424
Я пришел в неописуемую ярость. Как
будто на моем добром имени поставили черную
метку.
-- В этом городишке есть гостиница, где
можно переночевать приличному человеку? --
желчно осведомился я, вложив в свой вопрос все
презрение, на которое был способен.
_ Констебль позаботится об этом, --
криво улыбнувшись, на ходу бросил долговязый. Я
ошарашенно смотрел, как из дальнего
неосвещенного угла комнаты ко мне приближался
невероятно высокий человек в черном, в большом
шлеме на голове, с мертвенно бледным лицом.
-- Что все это значит? -- не выдержав,
завопил я. -- Я, что, арестован?
-- Не волнуйтесь, господин Миллер.
Констебль позаботится о вашем ночлеге и утром
проводит вас на корабль, идущий в Дьепп. -- С этими
словами он вновь собрался уходить.
-- О'кей. Но имейте в виду, что я скоро
вернусь, может быть, даже на следующей неделе.
В этот момент моего локтя коснулась
рука констебля. Я побелел от бешенства, но
железная хватка убедила меня в бесполезности
дальнейших препирательств. До меня словно
дотронулась рука Смерти.
В сопровождении констебля я
направился к двери, по дороге вежливо и мирно
объясняя, что мой чемодан сейчас находится на
пути в Лондон, а в нем остались все мои рукописи и
вещи.
-- Мы позаботимся об этом, господин
Миллер, -- ответил он низким, ровным голосом. --
Следуйте за мной.
Мы пошли в комнату, где сидел
телеграфист. Я дал ему всю необходимую
информацию, он же спокойным, дружелюбным тоном
успокоил меня, что первое, что он сделает утром,
это проследит, чтобы мне были доставлены мои
вещи. По тону, которым были произнесены эти слова,
я понял, что имею дело с человеком слова. Во мне
даже зашевелилось смутное уважение к этому
господину. Правда, в тот момент я мечтал только о
том, чтобы он наконец отпустил мою руку. Черт
подери, не преступник же я в конце концов, и если
бы я даже хотел сбежать, то, спрашивается, куда? Не
в море же прыгать! Но затевать склоку было явно
бессмысленно. Этот человек беспрекословно
повиновался приказам свыше, и одного взгляда на
него было достаточно, чтобы понять, что
вышколенности могла бы позавидовать любая
служебная собака. Мягко, но решительно он повел
меня к месту моего заключения. Чтобы
425
добраться до него, нам пришлось идти
через пустые, еле освещенные комнаты и залы.
Каждый раз, перед тем, как открыть очередную
дверь, мой конвоир вытаскивал связку ключей и
запирал предыдущую. Впечатляюще, ничего не
скажешь. Меня начала бить нервная дрожь. И смех, и
грех. Одному Богу известно, как повел бы себя
констебль, окажись я и вправду опасным
преступником. Скорей всего, первым делом надел бы
на меня наручники. Наконец мы дошли до моей
темницы, которая представляла из себя обычную
тусклую залу ожидания. Вокруг не было ни души, в
темноте я смог разглядеть лишь несколько длинных
пустых скамеек.
-- Здесь мы и заночуем, -- сообщил
констебль тем же ровным спокойным голосом. Голос
у него был и вправду приятный. Этот человек
начинал мне нравиться.
-- Ванная комната там, -- добавил он,
показывая пальцем на дверь у меня за спиной.
-- Умываться я не собираюсь. Но с
удовольствием бы сходил в сортир.
-- Там есть все необходимое, --' заверил
он меня, открывая дверь и зажигая свет.
Я зашел внутрь, снял верхнюю одежду и
уселся. Случайно подняв глаза, я в изумлении
увидел констебля, примостившегося на маленьком
стульчике возле двери. Не то чтобы он пялился на
меня в упор, но одним глазком все же приглядывал.
Мои внутренности разом свело судорогой. Ну уж это
слишком! Надо об этом написать!
Застегиваясь, я высказал некоторое
недоумение по поводу такой бдительности.
Констебль добродушно отреагировал на мои слова,
пояснив, что это входит в его обязанности.
-- Я должен не спускать с вас глаз до
утра, пока не передам вас капитану. Таков порядок.
-- А что, бывает, бегут?
-- Не часто. Но сейчас сложилась такая
неблагоприятная ситуация, толпы иностранцев
пытаются незаконно проникнуть в Англию. Работу
ищут, знаете ли.
-- Понимаю, --
отозвался я. -- Все идет вверх дном. Я медленно
мерил шагами комнату. И вдруг понял, что дрожу от
холода. Взяв со скамейки пальто, я накинул его на
плечи.
-- Хотите, сэр, я разведу огонь? --
неожиданно предложил констебль.
Чертовски мило проявлять подобную
заботу об арестанте.
426
-- Даже не знаю. А вы? Вы сами-то хотите?
-- Дело не во мне, сэр. Для вас по закону
должен быть разведен огонь, если вы пожелаете.
-- Плевать на закон! Если вас не
затруднит, давайте разведем. Я могу вам помочь.
-- Не беспокойтесь, это входит в мои