Страница:
— Он не только твой, но и мой, — возразила она.
Фиби была потрясена спокойной уверенностью соперницы. Может быть, Дункан никогда и не порывал с Симоной. В этом месте и в этом времени мужчины смотрят на наложниц как на что-то само собой разумеющееся. Даже мужчины, которые считают, что счастливо женились.
— Нет! — сказала Фиби и пошла прочь. На пляже она встретилась с Дунканом отправившимся на ее поиски. Он взял ее за обе руки.
— С кем ты разговаривала?
— С Симоной, — ответила Фиби. Было бессмысленно избегать разговора. — Ты спал с ней, Дункан? После того, как я появилась на острове? — В темноте она не могла видеть его глаз, но это было неважно. Она прислушивалась к его ответу сердцем.
— После того, как ты появилась на острове, нет, — сказал он.
— А раньше?
— Да.
Фиби кивнула. — У тебя есть свое прошлое, — сказала она тихо, — и у меня тоже. Но сейчас, Дункан, для меня важно только будущее. И я обещаю тебе, что, если ты будешь изменять мне, никакая ярость англичан или Морно не сравнится с моей местью. Мы понимаем друг друга? Дункан прижал ее к своей труди.
— Да, — сказал он. — Но я не изменю тебе, Фиби. Ты можешь быть уверена в этом, как ни в чем другом.
Она посмотрела в лицо мужу.
— И я тоже не изменю тебе, — сказала она тихо. — Я так люблю тебя, Дункан!
Он ничего не ответил, только поцеловал ее и повел к дому по извилистой тропинке, которая огибала свадебные торжества, оставляя их далеко в стороне. Для Фиби сейчас было более чем достаточно, что Дункан взял ее в жены. Он сам объявит о своей любви именно так, как предсказывал Алекс, когда будет готов.
Внутри большого дома лежали цветные тени от самодельных бумажных фонариков, развешанных в саду, где продолжался праздник. Взяв Фиби за руку, Дункан повел ее вверх по лестнице, в свою спальню, которая теперь стала и ее спальней.
— Вероятно, это была самая необычная свадьба в истории, — сказала Фиби, внезапно разнервничавшись, как девственница, хотя Дункан уже наложил на нее, и весьма тщательно, супружеские узы. А до этого, разумеется, был Джеффри. Бедный напыщенный Джеффри, который не имел понятия, что значит разжечь в женщине настоящую страсть, увести за собой ее душу, вернуть обратно, удовлетворенную, и ласками погрузить в сон.
Дункан не зажигал лампу, и сквозь высокие окна, выходящие на море, проникал бледный лунный свет.
— Да, — согласился он. — Но это было только вступление.
Фиби задрожала от предчувствия и чуть-чуть от страха. Супруг обнял ее за плечи своими нежными руками.
— Что с тобой?
Фиби была рада, что в комнате темно: мрак позволял ей сохранить хоть какие-то остатки достоинства.
— Только то… ну, когда ты любил меня, наслаждение было таким огромным…
Пальцы Дункана гладили ее плечи, успокаивая, но одновременно раздувая искры в самых дальних уголках ее женского существа.
— Ты не хочешь, чтобы я дарил тебе наслаждение? — недоверчиво спросил он.
Фиби положила руку ему на грудь, вздрагивая, еле слышно усмехаясь и едва не плача.
— Конечно, хочу. Просто… ну… я теряю контроль над собой.
— Так и должно быть, — сказал Дункан, умелыми пальцами расстегивая пуговицы свадебного платья, которое Старуха сшила еще до ее появления, и которое замечательно сидело на ней. — Я тоже теряюсь и становлюсь необузданным, когда ты впускаешь меня в себя… — Он снял с нее платье, сорочку и замер неподвижно, пораженный ее красотой.
— Сними одежду, Дункан, — тихо потребовала Фиби. — Я хочу видеть тебя так же ясно, как ты видишь меня.
Он повиновался, скинул ботфорты, затем стащил рубашку через голову и отшвырнул ее в сторону и, наконец, снял бриджи. Он был высоким и крепким, как мачта корабля, и его вид наполнил Фиби распутными желаниями и храбростью.
— Боже мой! — прошептала она. — Ты такой красивый, как статуя, изваянная для прославления бога любви.
Дункан легко опустился на колени.
— Это тебя, — сказал он хриплым шепотом, — нужно боготворить, ублажать и почитать. — Он гладил ее бедра, вызывая в них почти ощутимую дрожь, и, наконец, раздвинул шелковистую дельту, готовясь покорить ее. — Я полностью овладею тобой, Фиби Рурк, и на этот раз не стану заглушать твои крики. Я хочу, чтобы весь остров, весь мир знал, что ты моя и что я ублажаю тебя в нашей спальне.
Фиби откинула голову и восторженно вскрикнула, когда он поцеловал пульсирующий бугорок, медленно и алчно касаясь его губами. По ее жаркому, податливому телу волнами пробежала дрожь, и ей казалось, что она вот-вот расплавится и растечется по полу, словно горячий воск, если бы Дункан, охватив ладонями ее ягодицы, не прижал ее еще теснее к своему рту.
Фиби выкрикнула его имя и обхватила руками его голову, требуя еще. Ее груди налились, словно переполнялись растущим наслаждением, и она знала, что гости на свадьбе все слышат и понимают, что их хозяин берет свою невесту, но это ее не волновало. Ее не волновало ничего, кроме наслаждения, которое она доставляет Дункану, а он ей. Она металась, крича, как дикая кошка. Дункан прижал ее спиной к стене и вскинул ее дрожащие ноги себе на плечи. Он наслаждался ею с неутолимым голодом, буквально терзая ее, и она умоляла, обещала и, всхлипывая, судорожно отдавала себя его языку и губам. Дункан, верный своему обещанию, не пытался утихомирить ее. Пока гости пировали на пляже среди костров, скрипок и кувшинов крепкого местного вина, брак Дункана и Фиби должным образом совершился к взаимному удовлетворению обеих сторон.
На следующее утро Дункану принесли письмо, доставленное по той же запутанной цепочке моряков, хозяев таверн и туземцев. В это время Дункан уже встал, оделся и пил кофе на террасе рядом с комнатой, где спала Фиби, в открытых дверях террасы появилась Старуха, и, судя по ее хитрой самодовольной улыбке, можно было решить, что она не только организовала этот брак, но и создала всю вселенную. Без единого слова она вручила Дункану потрепанный, грязный конверт и удалилась.
Дункан сразу же узнал почтовую бумагу, которой пользовалась его сестра Филиппа, хотя ее имя не было написано на конверте. Имя адресата было, как всегда, зашифровано: письмо сперва посылали в таверну «Аполлон» в Бостоне, где доверенный человек ждал подобных посланий и отправлял их дальше имеющимися под рукой средствами.
Дункан колебался, боясь читать письмо сестры. Он был близок с Филиппой и Лукасом, своим братом, несмотря на известные политические разногласия, но переписываться им было очень трудно, особенно во время войны. Ради пустяков посылать письмо не станут.
— Что это? — спросила Фиби из-за его спины, положив руки ему на плечи. Она уже во второй раз подобным образом заставала его врасплох, и он встревожился, потому что не слышал ее приближения.
Дункан ножом разрезал конверт и вытащил сложенные листки.
— Письмо от моей сестры, — объяснил он. Даже пылкое приветствие Филиппы не рассеяло его страхов. Интуиция не подвела его, обнаружил он, читая аккуратные строчки, украшенные завитушками, новости были нехорошими.
Фиби сидела напротив него за маленьким столиком, и ее волосы ярко блестели под солнцем. Она была одета в одну из рубашек Дункана, и ее щеки пылали теплым абрикосовым румянцем. Она молча ждала, когда Дункан заговорит.
— Я должен ехать в Чарльстон, — объявил он, наконец. — Мой отец болен.
Она в знак сочувствия дотронулась до его руки кончиками пальцев.
— Но Чарльстон занят англичанами, — осторожно напомнила она. Дункан сам рассказывал ей на пути из Куинстауна, как генерал Клинтон в мае взял город.
— Да, — ответил Дункан. — Любимая, мне жаль, что я так скоро покидаю тебя.
— Ничего подобного. Ты меня не покидаешь, — ответила миссис Рурк со всей властностью, которую давало ей положение хозяйки дома. — Я еду с тобой.
Дункан встал со своего кресла, собираясь сделать все приготовления и отплыть немедленно, но ее слова остановили его на месте.
— Нет, — сказал он. — Это исключено.
— Дункан, не заставляй меня ехать зайцем, — предупредила Фиби, вставая и подходя к нему. — Или пытаться уплыть на первом проходящем судне. Я пойду на все, но здесь не останусь.
Дункан издал долгий вздох и запустил руку в волосы, еще растрепанные с ночи.
— Почему ты так чертовски упряма? — раздраженно спросил он.
Фиби бесстыдно пожала плечами: — Не знаю. Такова моя натура. Но почему ты так чертовски упрям?
— Прошу тебя, не ругайся, — сказал он напряженным голосом, отворачиваясь от нее и направляясь в спальню. — Это нехорошо.
— Я ругалась?! — ответила Фиби, последовав за ним и одеваясь, пока он швырял в сундук рубашки, штаны и прочие необходимые вещи. — Ты должен был предупредить меня, а то я могу ляпнуть что-нибудь в приличном обществе.
Дункан стиснул зубы, но тут же заставил себя успокоиться.
— Черт побери, Фиби, только подобных неприятностей мне от тебя не хватало! Может быть, мой отец уже мертв!
— Знаю, — ответила Фиби с мягкой неумолимостью. — С другой стороны, он может быть жив и здоров, когда было написано это письмо? Если он скончался, а я в этом сильно сомневаюсь, поскольку он твой отец, и, следовательно, должен быть таким же железным, как ты, я буду тебе нужна для утешения. Если он здоров, он захочет познакомиться со своей невесткой.
Дункан некоторое время стоял в упрямом молчании, как мул, которого хотят тащить по грязной дороге, но затем смягчился. Фиби все равно отправится следом за ним, если он оставит ее на острове, и, вероятно, кончится тем, что ее убьют или похитят. По крайней мере, пока она с ним, он может защищать ее.
— Неужели я никогда не переспорю тебя? Фиби приблизилась к нему и обхватила его руками за пояс. Ее волосы пахли солнцем, а от тела исходил слабый мускусный аромат их любви.
— Никогда, пока ты мой муж, — ответила она.
И Дункан понял, что ее слова пророческие.
Они отплыли после полудня, с попутным ветром и отливом. Именно Фиби, отправившаяся исследовать корабль, нашла Симону, спрятавшуюся за ящиком в трюме. Девушка смотрела на нее испуганно и вызывающе. Пожитки Симоны находились в маленьком узелке рядом с ней.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Фиби, уперев руки в бедра и понизив голос.
— Я уезжаю, и ты должна радоваться. Ничего не говори Дункану, иначе он отправит меня обратно.
Фиби вздохнула и присела на другой ящик. Свет в трюме был тусклым, и она чувствовала себя неуютно, это место слишком напоминало ей о ее недолгом приключении на борту корабля Морно.
— Чему мне радоваться? — спросила она. — Остров твой дом. Ты ведь родилась на нем, верно?
— Неважно, — ответила Симона глухим голосом, глядя на Фиби с упрямым блеском в глазах. — Найду себе новое место.
— А я думала, что ты решила остаться и соблазнить моего мужа, — сказала Фиби. — Только вчера ночью ты говорила мне…
— Ты хочешь, чтобы я попыталась?
— Нет, конечно. Но если Дункан из тех людей, которым нужны любовницы, он найдет любовницу, будешь ли ты находиться на Райском острове или в Тимбукту. Симона, времена нынче тяжелые и опасные. Тебе было бы лучше не срываться с места.
— Тебе, как я полагаю, тоже. Но ты сорвалась.
Фиби тихо засмеялась и покачала головой.
— Не в бровь, а в глаз!
— Ты скажешь Дункану, что я на борту? Фиби задумалась.
— Нет, — сказала она, наконец. — Ты взрослая женщина, и если хочешь уехать, то это твое дело. Куда ты направляешься?
Симона уперлась рукой в борт корабля, закрыла глаза и вздохнула.
— На большой остров. Там я могу найти работу.
— Зайди в таверну «Корона и лилия» — предложила Фиби. — Спроси мистрисс Белл. Но ни в коем случае не говори ей, что тебя прислала я. Моя недолгая карьера в качестве прислуги не увенчалась успехом.
Симона, явно против своей воли, улыбнулась.
— Я слышала.
— Я принесу тебе еду и воду, — сказала Фиби, вставая. — И никому не скажу о тебе. Но я хочу, чтобы ты взамен ответила на один вопрос.
— Какой? — спросила Симона. Ее глаза были по-прежнему закрыты, и во время недолгих пауз в разговоре она что-то тихо мурлыкала себе под нос.
— Что заставило тебя передумать — ты же хотела остаться? — Та перемена, которую, я увидела в Дункане, — ответила Симона. — Сперва я пыталась не замечать этого, но от правды не уйдешь. Ты даешь ему нечто большее, чем наслаждение. Ты прикасаешься к той части его души, до которой другие женщины даже не могут дотянуться.
Фиби, ничего не ответив, покинула Симону с ее узелком и ее достоинством и поднялась на главную палубу, чтобы посмотреть, как остров исчезает за ослепительным горизонтом.
Дункан, как и вся его команда, был занят, и Фиби постаралась не путаться под ногами, ходить незаметно, как будто она тоже ехала зайцем.
Во время полуденного обеда на нижней палубе в камбузе Фиби собрала свою порцию на большую деревянную доску, добавив еще чуть-чуть, и заявила коку, что предпочитает есть в капитанской каюте. Она направилась в маленькую каморку, которую должна была делить с Дунканом во время плавания хотя они вдвоем едва ли уместились бы на койке, на тот случай, если кто-нибудь будет за ней следить. Там она поела, затем собрала сыр, хлеб, вяленое мясо, банан и флягу воды в кожаную сумку и пробралась в трюм. Симона приняла пищу с достоинством и пробурчала слова благодарности.
Фиби вернулась в каюту, сняла платье, легла в одной сорочке на койку и заснула. Когда она проснулась, Дункан был рядом с ней, с растрепанными волосами, в одних бриджах и со своей невыносимой ухмылкой.
— Хорошо, что вы проснулись, мистрисс Рурк, — сказал он. — У меня есть к вам дело. — Правой рукой он гладил ее ногу, от колена до бедра, одновременно стягивая с нее тонкую нижнюю юбку.
Фиби вздохнула и удовлетворенно вытянулась.
— Какое дело? — спросила она, пока он обнажал ее груди и подготавливал их к удовольствию легкими поглаживающими движениями пальцев.
— Самого интимного свойства, — ответил он, прикасаясь языком к ее соску.
Фиби выгнула спину и застонала.
— Ты… знаешь, сколько шума я делаю, — сумела вымолвить она, уже запустив пальцы в его волосы и привлекая его к себе. — Что скажут твои люди?
Дункан чуть-чуть приподнял голову только для того, чтобы ответить:
— Они скажут, что я счастливый ублюдок.
ГЛАВА 10
Фиби была потрясена спокойной уверенностью соперницы. Может быть, Дункан никогда и не порывал с Симоной. В этом месте и в этом времени мужчины смотрят на наложниц как на что-то само собой разумеющееся. Даже мужчины, которые считают, что счастливо женились.
— Нет! — сказала Фиби и пошла прочь. На пляже она встретилась с Дунканом отправившимся на ее поиски. Он взял ее за обе руки.
— С кем ты разговаривала?
— С Симоной, — ответила Фиби. Было бессмысленно избегать разговора. — Ты спал с ней, Дункан? После того, как я появилась на острове? — В темноте она не могла видеть его глаз, но это было неважно. Она прислушивалась к его ответу сердцем.
— После того, как ты появилась на острове, нет, — сказал он.
— А раньше?
— Да.
Фиби кивнула. — У тебя есть свое прошлое, — сказала она тихо, — и у меня тоже. Но сейчас, Дункан, для меня важно только будущее. И я обещаю тебе, что, если ты будешь изменять мне, никакая ярость англичан или Морно не сравнится с моей местью. Мы понимаем друг друга? Дункан прижал ее к своей труди.
— Да, — сказал он. — Но я не изменю тебе, Фиби. Ты можешь быть уверена в этом, как ни в чем другом.
Она посмотрела в лицо мужу.
— И я тоже не изменю тебе, — сказала она тихо. — Я так люблю тебя, Дункан!
Он ничего не ответил, только поцеловал ее и повел к дому по извилистой тропинке, которая огибала свадебные торжества, оставляя их далеко в стороне. Для Фиби сейчас было более чем достаточно, что Дункан взял ее в жены. Он сам объявит о своей любви именно так, как предсказывал Алекс, когда будет готов.
Внутри большого дома лежали цветные тени от самодельных бумажных фонариков, развешанных в саду, где продолжался праздник. Взяв Фиби за руку, Дункан повел ее вверх по лестнице, в свою спальню, которая теперь стала и ее спальней.
— Вероятно, это была самая необычная свадьба в истории, — сказала Фиби, внезапно разнервничавшись, как девственница, хотя Дункан уже наложил на нее, и весьма тщательно, супружеские узы. А до этого, разумеется, был Джеффри. Бедный напыщенный Джеффри, который не имел понятия, что значит разжечь в женщине настоящую страсть, увести за собой ее душу, вернуть обратно, удовлетворенную, и ласками погрузить в сон.
Дункан не зажигал лампу, и сквозь высокие окна, выходящие на море, проникал бледный лунный свет.
— Да, — согласился он. — Но это было только вступление.
Фиби задрожала от предчувствия и чуть-чуть от страха. Супруг обнял ее за плечи своими нежными руками.
— Что с тобой?
Фиби была рада, что в комнате темно: мрак позволял ей сохранить хоть какие-то остатки достоинства.
— Только то… ну, когда ты любил меня, наслаждение было таким огромным…
Пальцы Дункана гладили ее плечи, успокаивая, но одновременно раздувая искры в самых дальних уголках ее женского существа.
— Ты не хочешь, чтобы я дарил тебе наслаждение? — недоверчиво спросил он.
Фиби положила руку ему на грудь, вздрагивая, еле слышно усмехаясь и едва не плача.
— Конечно, хочу. Просто… ну… я теряю контроль над собой.
— Так и должно быть, — сказал Дункан, умелыми пальцами расстегивая пуговицы свадебного платья, которое Старуха сшила еще до ее появления, и которое замечательно сидело на ней. — Я тоже теряюсь и становлюсь необузданным, когда ты впускаешь меня в себя… — Он снял с нее платье, сорочку и замер неподвижно, пораженный ее красотой.
— Сними одежду, Дункан, — тихо потребовала Фиби. — Я хочу видеть тебя так же ясно, как ты видишь меня.
Он повиновался, скинул ботфорты, затем стащил рубашку через голову и отшвырнул ее в сторону и, наконец, снял бриджи. Он был высоким и крепким, как мачта корабля, и его вид наполнил Фиби распутными желаниями и храбростью.
— Боже мой! — прошептала она. — Ты такой красивый, как статуя, изваянная для прославления бога любви.
Дункан легко опустился на колени.
— Это тебя, — сказал он хриплым шепотом, — нужно боготворить, ублажать и почитать. — Он гладил ее бедра, вызывая в них почти ощутимую дрожь, и, наконец, раздвинул шелковистую дельту, готовясь покорить ее. — Я полностью овладею тобой, Фиби Рурк, и на этот раз не стану заглушать твои крики. Я хочу, чтобы весь остров, весь мир знал, что ты моя и что я ублажаю тебя в нашей спальне.
Фиби откинула голову и восторженно вскрикнула, когда он поцеловал пульсирующий бугорок, медленно и алчно касаясь его губами. По ее жаркому, податливому телу волнами пробежала дрожь, и ей казалось, что она вот-вот расплавится и растечется по полу, словно горячий воск, если бы Дункан, охватив ладонями ее ягодицы, не прижал ее еще теснее к своему рту.
Фиби выкрикнула его имя и обхватила руками его голову, требуя еще. Ее груди налились, словно переполнялись растущим наслаждением, и она знала, что гости на свадьбе все слышат и понимают, что их хозяин берет свою невесту, но это ее не волновало. Ее не волновало ничего, кроме наслаждения, которое она доставляет Дункану, а он ей. Она металась, крича, как дикая кошка. Дункан прижал ее спиной к стене и вскинул ее дрожащие ноги себе на плечи. Он наслаждался ею с неутолимым голодом, буквально терзая ее, и она умоляла, обещала и, всхлипывая, судорожно отдавала себя его языку и губам. Дункан, верный своему обещанию, не пытался утихомирить ее. Пока гости пировали на пляже среди костров, скрипок и кувшинов крепкого местного вина, брак Дункана и Фиби должным образом совершился к взаимному удовлетворению обеих сторон.
На следующее утро Дункану принесли письмо, доставленное по той же запутанной цепочке моряков, хозяев таверн и туземцев. В это время Дункан уже встал, оделся и пил кофе на террасе рядом с комнатой, где спала Фиби, в открытых дверях террасы появилась Старуха, и, судя по ее хитрой самодовольной улыбке, можно было решить, что она не только организовала этот брак, но и создала всю вселенную. Без единого слова она вручила Дункану потрепанный, грязный конверт и удалилась.
Дункан сразу же узнал почтовую бумагу, которой пользовалась его сестра Филиппа, хотя ее имя не было написано на конверте. Имя адресата было, как всегда, зашифровано: письмо сперва посылали в таверну «Аполлон» в Бостоне, где доверенный человек ждал подобных посланий и отправлял их дальше имеющимися под рукой средствами.
Дункан колебался, боясь читать письмо сестры. Он был близок с Филиппой и Лукасом, своим братом, несмотря на известные политические разногласия, но переписываться им было очень трудно, особенно во время войны. Ради пустяков посылать письмо не станут.
— Что это? — спросила Фиби из-за его спины, положив руки ему на плечи. Она уже во второй раз подобным образом заставала его врасплох, и он встревожился, потому что не слышал ее приближения.
Дункан ножом разрезал конверт и вытащил сложенные листки.
— Письмо от моей сестры, — объяснил он. Даже пылкое приветствие Филиппы не рассеяло его страхов. Интуиция не подвела его, обнаружил он, читая аккуратные строчки, украшенные завитушками, новости были нехорошими.
Фиби сидела напротив него за маленьким столиком, и ее волосы ярко блестели под солнцем. Она была одета в одну из рубашек Дункана, и ее щеки пылали теплым абрикосовым румянцем. Она молча ждала, когда Дункан заговорит.
— Я должен ехать в Чарльстон, — объявил он, наконец. — Мой отец болен.
Она в знак сочувствия дотронулась до его руки кончиками пальцев.
— Но Чарльстон занят англичанами, — осторожно напомнила она. Дункан сам рассказывал ей на пути из Куинстауна, как генерал Клинтон в мае взял город.
— Да, — ответил Дункан. — Любимая, мне жаль, что я так скоро покидаю тебя.
— Ничего подобного. Ты меня не покидаешь, — ответила миссис Рурк со всей властностью, которую давало ей положение хозяйки дома. — Я еду с тобой.
Дункан встал со своего кресла, собираясь сделать все приготовления и отплыть немедленно, но ее слова остановили его на месте.
— Нет, — сказал он. — Это исключено.
— Дункан, не заставляй меня ехать зайцем, — предупредила Фиби, вставая и подходя к нему. — Или пытаться уплыть на первом проходящем судне. Я пойду на все, но здесь не останусь.
Дункан издал долгий вздох и запустил руку в волосы, еще растрепанные с ночи.
— Почему ты так чертовски упряма? — раздраженно спросил он.
Фиби бесстыдно пожала плечами: — Не знаю. Такова моя натура. Но почему ты так чертовски упрям?
— Прошу тебя, не ругайся, — сказал он напряженным голосом, отворачиваясь от нее и направляясь в спальню. — Это нехорошо.
— Я ругалась?! — ответила Фиби, последовав за ним и одеваясь, пока он швырял в сундук рубашки, штаны и прочие необходимые вещи. — Ты должен был предупредить меня, а то я могу ляпнуть что-нибудь в приличном обществе.
Дункан стиснул зубы, но тут же заставил себя успокоиться.
— Черт побери, Фиби, только подобных неприятностей мне от тебя не хватало! Может быть, мой отец уже мертв!
— Знаю, — ответила Фиби с мягкой неумолимостью. — С другой стороны, он может быть жив и здоров, когда было написано это письмо? Если он скончался, а я в этом сильно сомневаюсь, поскольку он твой отец, и, следовательно, должен быть таким же железным, как ты, я буду тебе нужна для утешения. Если он здоров, он захочет познакомиться со своей невесткой.
Дункан некоторое время стоял в упрямом молчании, как мул, которого хотят тащить по грязной дороге, но затем смягчился. Фиби все равно отправится следом за ним, если он оставит ее на острове, и, вероятно, кончится тем, что ее убьют или похитят. По крайней мере, пока она с ним, он может защищать ее.
— Неужели я никогда не переспорю тебя? Фиби приблизилась к нему и обхватила его руками за пояс. Ее волосы пахли солнцем, а от тела исходил слабый мускусный аромат их любви.
— Никогда, пока ты мой муж, — ответила она.
И Дункан понял, что ее слова пророческие.
Они отплыли после полудня, с попутным ветром и отливом. Именно Фиби, отправившаяся исследовать корабль, нашла Симону, спрятавшуюся за ящиком в трюме. Девушка смотрела на нее испуганно и вызывающе. Пожитки Симоны находились в маленьком узелке рядом с ней.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Фиби, уперев руки в бедра и понизив голос.
— Я уезжаю, и ты должна радоваться. Ничего не говори Дункану, иначе он отправит меня обратно.
Фиби вздохнула и присела на другой ящик. Свет в трюме был тусклым, и она чувствовала себя неуютно, это место слишком напоминало ей о ее недолгом приключении на борту корабля Морно.
— Чему мне радоваться? — спросила она. — Остров твой дом. Ты ведь родилась на нем, верно?
— Неважно, — ответила Симона глухим голосом, глядя на Фиби с упрямым блеском в глазах. — Найду себе новое место.
— А я думала, что ты решила остаться и соблазнить моего мужа, — сказала Фиби. — Только вчера ночью ты говорила мне…
— Ты хочешь, чтобы я попыталась?
— Нет, конечно. Но если Дункан из тех людей, которым нужны любовницы, он найдет любовницу, будешь ли ты находиться на Райском острове или в Тимбукту. Симона, времена нынче тяжелые и опасные. Тебе было бы лучше не срываться с места.
— Тебе, как я полагаю, тоже. Но ты сорвалась.
Фиби тихо засмеялась и покачала головой.
— Не в бровь, а в глаз!
— Ты скажешь Дункану, что я на борту? Фиби задумалась.
— Нет, — сказала она, наконец. — Ты взрослая женщина, и если хочешь уехать, то это твое дело. Куда ты направляешься?
Симона уперлась рукой в борт корабля, закрыла глаза и вздохнула.
— На большой остров. Там я могу найти работу.
— Зайди в таверну «Корона и лилия» — предложила Фиби. — Спроси мистрисс Белл. Но ни в коем случае не говори ей, что тебя прислала я. Моя недолгая карьера в качестве прислуги не увенчалась успехом.
Симона, явно против своей воли, улыбнулась.
— Я слышала.
— Я принесу тебе еду и воду, — сказала Фиби, вставая. — И никому не скажу о тебе. Но я хочу, чтобы ты взамен ответила на один вопрос.
— Какой? — спросила Симона. Ее глаза были по-прежнему закрыты, и во время недолгих пауз в разговоре она что-то тихо мурлыкала себе под нос.
— Что заставило тебя передумать — ты же хотела остаться? — Та перемена, которую, я увидела в Дункане, — ответила Симона. — Сперва я пыталась не замечать этого, но от правды не уйдешь. Ты даешь ему нечто большее, чем наслаждение. Ты прикасаешься к той части его души, до которой другие женщины даже не могут дотянуться.
Фиби, ничего не ответив, покинула Симону с ее узелком и ее достоинством и поднялась на главную палубу, чтобы посмотреть, как остров исчезает за ослепительным горизонтом.
Дункан, как и вся его команда, был занят, и Фиби постаралась не путаться под ногами, ходить незаметно, как будто она тоже ехала зайцем.
Во время полуденного обеда на нижней палубе в камбузе Фиби собрала свою порцию на большую деревянную доску, добавив еще чуть-чуть, и заявила коку, что предпочитает есть в капитанской каюте. Она направилась в маленькую каморку, которую должна была делить с Дунканом во время плавания хотя они вдвоем едва ли уместились бы на койке, на тот случай, если кто-нибудь будет за ней следить. Там она поела, затем собрала сыр, хлеб, вяленое мясо, банан и флягу воды в кожаную сумку и пробралась в трюм. Симона приняла пищу с достоинством и пробурчала слова благодарности.
Фиби вернулась в каюту, сняла платье, легла в одной сорочке на койку и заснула. Когда она проснулась, Дункан был рядом с ней, с растрепанными волосами, в одних бриджах и со своей невыносимой ухмылкой.
— Хорошо, что вы проснулись, мистрисс Рурк, — сказал он. — У меня есть к вам дело. — Правой рукой он гладил ее ногу, от колена до бедра, одновременно стягивая с нее тонкую нижнюю юбку.
Фиби вздохнула и удовлетворенно вытянулась.
— Какое дело? — спросила она, пока он обнажал ее груди и подготавливал их к удовольствию легкими поглаживающими движениями пальцев.
— Самого интимного свойства, — ответил он, прикасаясь языком к ее соску.
Фиби выгнула спину и застонала.
— Ты… знаешь, сколько шума я делаю, — сумела вымолвить она, уже запустив пальцы в его волосы и привлекая его к себе. — Что скажут твои люди?
Дункан чуть-чуть приподнял голову только для того, чтобы ответить:
— Они скажут, что я счастливый ублюдок.
ГЛАВА 10
— А теперь, — сказал Дункан, когда они лежали, утомленные любовью, на койке в его каюте, по-прежнему переплетя руки и ноги, — скажи мне, кого ты прячешь в трюме.
Фиби набрала в грудь воздуху, чтобы отрицать обвинение, но все же промолчала. Нельзя начинать свой новый чудесный брак со лжи мужу это означало бы разрушить краеугольный камень их отношений и все, что было для нее самым драгоценным.
— Я обещала, что не скажу, — пробормотала она подавленно. — Хотя это неважно. Если ты сам спустишься в трюм, она все равно решит, что ее выдала я.
— Она… — пробормотал Дункан, проведя по изгибу скулы Фиби кончиком указательного пальца и поглаживая ее губы, которые не утратили своей чувствительности после его поцелуев. — Это наверняка не Старуха, поскольку она не стала бы утруждать себя игрой в прятки. Наоборот, она заявила бы свои права на эту каюту и взяла бы на себя мои обязанности, а также кока и штурмана. Так что наша путешественница, очевидно, Симона.
Фиби облегченно вздохнула.
Как раз в тот момент, когда я начала ей нравиться… — пожаловалась она.
Дункан взглянул на нее с задумчивым выражением на лице.
— Симона не рабыня и не пленница, — сказал он наконец своей погрустневшей жене. — Если она хочет покинуть остров и найти свое место в мире, никто не запрещает ей это сделать, как и любому другому из моих домочадцев. Конечно, кроме тебя. — Он усмехнулся и прикоснулся губами к ее рту, как будто пробовал дорогое вино. — Тебя я не смогу потерять.
Фиби чувствовала возбуждение, ее тело уже проснулось и снова расцвело под ласками Дункана. Она хотела задать ему важные вопросы, но ее мысли разбегались, словно она слишком много выпила.
— М-м-м… это очень приятно. Но, если ты снова заставишь меня кричать, как в прошлый раз, я уже никогда не решусь покинуть эту каюту…
— По мне, это было бы прекрасно, — хрипло сказал Дункан, неторопливо и немилосердно продолжая разжигать в ней огонь, приводя ее в крайнюю степень возбуждения. — Во всяком случае, здесь ты не сможешь вляпаться ни в какую историю.
— Это… О Боже, Дункан… Это ты так думаешь…
Он снова овладел ею, и вскоре ее бессвязные слова сменились тихими стонами. Став на колени между ног распростертой перед ним жены, приподнимая ее за бедра, Дункан с каждым неистовым рывком проникал в нее все глубже. Фиби вздымалась всем телом ему навстречу, и ее всхлипы и вздохи слились в один непрекращающийся стон.
Когда все закончилось, она неподвижно замерла в изнеможении и безмерном блаженстве. Фиби смотрела на чудесное лицо мужа, когда он отдавался на милость удовольствия, и ее переполняла радость, потому что он впервые не смог скрыть от нее своих чувств.
— Если мы будем это продолжать, — сказала она, гладя Дункана по голове, после того как он повалился рядом с ней, положив щеку ей на грудь, — у нас будет больше детей, чем я хотела бы родить без анестезии и классов Ламаза.
— Говори по-английски, — сказал Дункан невнятно, не поднимая головы с ее груди.
Фиби засмеялась.
— Я пытаюсь, милый. Действительно пытаюсь. — Она снова помрачнела, вспомнив о Симоне. — Что мы будем делать с нашим зайцем?
Дункан вздохнул.
— Что мы можем сделать? — проворчал он.
— Я могу спуститься и сказать ей, что ты видел, как я относила ей еду а ты именно так все узнал и догадался, что она прячется на корабле, верно?
— Она тебе не поверит.
В Фиби нарастало отчаяние.
— Ты прав. К тому же Симона чертовски горда, думаю, она скорее согласится проделать весь путь в трюме, чем позволит тебе узнать, что ее сердце разбито.
Дункан поднял голову и посмотрел Фиби в глаза.
— Прошу тебя, не романтизируй ситуацию, — сказал он. — Симона молода и очень красива. Она свободна. Со временем она преодолеет свою страсть, и сама будет поражаться, что она во мне находила.
Фиби запустила пальцы в его мягкие блестящие волосы, такие приятные на ощупь. Волосы любимого человека.
— Нет, — сказала она. — Полагаю, ты был ее первым любовником. В ее сердце навсегда останется маленький шрам, который будет болеть всякий раз, как она вспомнит о тебе.
Он издал преувеличенный стон тоски и отчаяния.
— Вижу, что ты не только берешь надо мной верх в каждом споре, но и вообще ничего мне не оставляешь.
Фиби приподняла голову, чтобы поцеловать его в подбородок, уже покрытый щетиной, хотя он брился только утром, перед тем как они отправились в путь.
— Мой долг жены восемнадцатого века не дать тебе сбиться с пути истинного, для чего мне придется при необходимости применять палку с крюком на конце. Что касается Симоны…
Дункан застонал снова. На этот раз громче.
— Я буду носить ей еду и воду, пока мы не прибудем в Куинстаун и, она не сойдет на берег, — безапелляционно заявила Фиби. — А ты можешь не замечать ее и стараться, чтобы ее не обнаружили, пока мы не прибудем в порт.
— Мы не будем заходить в Куинстаун, — сказал Дункан с обезоруживающей логичностью. — Если ты не забыла, там кишмя кишат британские солдаты, и любой из них захочет повесить меня на крепкой веревке и тренироваться на моем трупе в штыковом бою.
— Но мы же не можем везти ее в Штаты… колонии, я хочу сказать, — возразила Фиби с пылающим лицом, потому что, как ни странно, она, в самом деле, забыла, что Куинстаун не такой порт, куда Дункан может приплыть с развевающимися флагами и под звуки фанфар. Но, с другой стороны, Чарльстон ничуть не лучше, а он ведь направляется прямо туда.
На краю ее сознания цеплялось что-то еще, какая-то неясная, но неотложная забота, но Фиби не могла уловить ее в своем одурманенном состоянии. Она понизила голос до шепота:
— Симона — чернокожая.
— Да, — сухо ответил Дункан. — Я это уже выяснил.
Фиби шлепнула его по плечу достаточно сильно, чтобы передать свое раздражение.
— Дункан, ты не можешь везти эту женщину, девушку туда, где ее могут продать в рабство!
— Да, — сказал он. — Но она сама решилась на это плавание, я ее не заставлял. Я не стану рисковать жизнями своей жены и команды…
Она приложила палец к его губам.
— Тебе не надо этого делать, — заметила она рассудительно. — Можешь отправить Симону на берег в ялике, когда мы подойдем к Куинстауну. После этого она сама о себе позаботится.
Дункан снова напустил на лицо непроницаемое выражение.
— Это разрушит иллюзию, будто я не знаю, что она путешествует в трюме, не так ли? Боже милосердный, Фиби, все это так сложно, так по-женски! Гораздо проще сказать девчонке, что я все знаю, и что ей не нужно прятаться в трюме, как крысе, питаясь объедками. Мы отправим ее на берег завтра вечером мои друзья переправят ее на большой остров.
Фиби терпеливо ждала, когда он закончит.
— Это хорошая идея, — согласилась она. — Я имею в виду вторую часть, про твоих друзей, которые доставят Симону в Куинстаун. Но до завтрашнего вечера, мой супруг, ты должен оставить все как есть. Когда настанет время отправлять ее на берег, скажи мне, и я все устрою.
— Каким образом?
— Не знаю, но у меня есть целые сутки, чтобы придумать что-нибудь.
Дункан выругался про себя и спрыгнул с койки, чтобы привести себя в порядок. Он по-прежнему был капитаном корабля, в конце концов, и не мог проводить все время в своей каюте, занимаясь любовью с женой. «Тем хуже», — подумала Фиби. Он действительно был само загляденье: мускулистый, загорелый, с длинными, слегка растрепанными волосами даже следы от хлыста на его спине не портили физического совершенства человека по имени Дункан Рурк.
Пират. Патриот. Будущий отец.
Фиби улыбнулась, вспомнив о своей тайне. Она не скажет Дункану про ребенка, пока не будет уверена в беременности. А поскольку месячные у нее никогда не отличались регулярностью, ей понадобится некоторое время, чтобы узнать наверняка.
Когда Дункан привел себя в приличный вид, наклонившись над койкой, поцеловал Фиби в лоб и вышел из каюты, она встала, обтерлась мокрой губкой и надела платье женщины, погибшей при кораблекрушении.
— Он знает! — бросила Симона обвинение, когда во время ужина Фиби появилась в трюме, принеся тарелку с горячей едой, вилку и кувшин со свежим кофе последнее было роскошью, доступной только контрабандистам и пиратам. — Ты все рассказала Дункану про меня!
Фиби осторожно поставила тарелку и кувшин на ящик и аккуратно положила вилку рядом с тарелкой, как будто накрывала стол для праздничного обеда.
— Я ничего ему не говорила, — объявила она дрожащим, но искренним голосом. — Разве что косвенно.
— Косвенно? — многозначительно повторила Симона, но взяла вилку и принялась за еду.
— Должно быть, тебе не терпится погулять, — сказала Фиби. — А как ты ходишь в уборную? Тут есть ночной горшок?
Симона отказалась отвечать и лишь бросала огненные взгляды на своего невольного тюремщика, пережевывая пищу.
Фиби не выдержала:
— Ну да, да, Дункан знает, что ты здесь! Он спросил меня кого я прячу в трюме, и я ответила, что не скажу, потому что обещала молчать. — Симона бросала на нее еще более яростные взгляды, и белки ее глаз блестели в сумраке. — Я не могла лгать ему! — крикнула Фиби. — Я люблю этого человека, а ложь и любовь несовместимы.
Симона молчала так долго, что Фиби уже собралась уходить, когда та заговорила.
— Я не могу показаться ему на глаза, — сказала она. — И команде тоже.
— Ну и не показывайся, — ответила Фиби. — Завтра вечером Дункан отправит тебя на берег в ялике. Он сказал, что кто-нибудь доставит тебя в Куинстаун в целости и сохранности.
Глаза Симоны заблестели от слез, но у Фиби хватило ума не выказывать жалости. Перед ней была женщина не менее гордая, чем сама Фиби, а она понимала, что значит страдать от тех ран, от которых страдала Симона, и крепко держаться за свое достоинство, когда кажется, что больше ничего у тебя не осталось.
Фиби направилась, было к двери, но остановилась перед ней, не оглядываясь на женщину, которая могла бы при иных обстоятельствах стать ее подругой. Вопрос, ответ на который ей необходимо было знать, наконец, всплыл на поверхность.
— Ты выдашь англичанам Дункана и всех нас, когда окажешься в Куинстауне?
Должно быть, Дункан подумал о такой возможности, но не стал утруждать себя разговорами о ней. Симона, из ревности или по какой-нибудь менее понятной причине, могла привести врагов на Райский остров.
— Вы кое-что забыли, мистрисс Рурк, — сказала Симона с горькой печалью и усталостью, но беззлобно. — Я люблю вашего супруга не меньше, чем вы, а может быть, больше, потому что знаю его дольше. Я видела шрамы на спине Дункана и слышала, как он кричал по ночам, когда во сне вспоминал позорный столб и свою боль. Я не пережила бы, если бы это случилось снова по моей вине, тем более что на этот раз есть разница. В тот раз красномундирники просто высекли его. Теперь они его повесят.
Фиби почувствовала спазмы в желудке, к ее горлу поднялась едкая желчь. Она не могла вымолвить ни слова.
Симона безжалостно продолжала:
— Так что, мистрисс, помните, что я сказала, и будьте осторожны. Иначе как бы вам не пришлось увидеть, как ваш муж расплатится за ваши слова или дела.
Фиби набрала в грудь воздуху, чтобы отрицать обвинение, но все же промолчала. Нельзя начинать свой новый чудесный брак со лжи мужу это означало бы разрушить краеугольный камень их отношений и все, что было для нее самым драгоценным.
— Я обещала, что не скажу, — пробормотала она подавленно. — Хотя это неважно. Если ты сам спустишься в трюм, она все равно решит, что ее выдала я.
— Она… — пробормотал Дункан, проведя по изгибу скулы Фиби кончиком указательного пальца и поглаживая ее губы, которые не утратили своей чувствительности после его поцелуев. — Это наверняка не Старуха, поскольку она не стала бы утруждать себя игрой в прятки. Наоборот, она заявила бы свои права на эту каюту и взяла бы на себя мои обязанности, а также кока и штурмана. Так что наша путешественница, очевидно, Симона.
Фиби облегченно вздохнула.
Как раз в тот момент, когда я начала ей нравиться… — пожаловалась она.
Дункан взглянул на нее с задумчивым выражением на лице.
— Симона не рабыня и не пленница, — сказал он наконец своей погрустневшей жене. — Если она хочет покинуть остров и найти свое место в мире, никто не запрещает ей это сделать, как и любому другому из моих домочадцев. Конечно, кроме тебя. — Он усмехнулся и прикоснулся губами к ее рту, как будто пробовал дорогое вино. — Тебя я не смогу потерять.
Фиби чувствовала возбуждение, ее тело уже проснулось и снова расцвело под ласками Дункана. Она хотела задать ему важные вопросы, но ее мысли разбегались, словно она слишком много выпила.
— М-м-м… это очень приятно. Но, если ты снова заставишь меня кричать, как в прошлый раз, я уже никогда не решусь покинуть эту каюту…
— По мне, это было бы прекрасно, — хрипло сказал Дункан, неторопливо и немилосердно продолжая разжигать в ней огонь, приводя ее в крайнюю степень возбуждения. — Во всяком случае, здесь ты не сможешь вляпаться ни в какую историю.
— Это… О Боже, Дункан… Это ты так думаешь…
Он снова овладел ею, и вскоре ее бессвязные слова сменились тихими стонами. Став на колени между ног распростертой перед ним жены, приподнимая ее за бедра, Дункан с каждым неистовым рывком проникал в нее все глубже. Фиби вздымалась всем телом ему навстречу, и ее всхлипы и вздохи слились в один непрекращающийся стон.
Когда все закончилось, она неподвижно замерла в изнеможении и безмерном блаженстве. Фиби смотрела на чудесное лицо мужа, когда он отдавался на милость удовольствия, и ее переполняла радость, потому что он впервые не смог скрыть от нее своих чувств.
— Если мы будем это продолжать, — сказала она, гладя Дункана по голове, после того как он повалился рядом с ней, положив щеку ей на грудь, — у нас будет больше детей, чем я хотела бы родить без анестезии и классов Ламаза.
— Говори по-английски, — сказал Дункан невнятно, не поднимая головы с ее груди.
Фиби засмеялась.
— Я пытаюсь, милый. Действительно пытаюсь. — Она снова помрачнела, вспомнив о Симоне. — Что мы будем делать с нашим зайцем?
Дункан вздохнул.
— Что мы можем сделать? — проворчал он.
— Я могу спуститься и сказать ей, что ты видел, как я относила ей еду а ты именно так все узнал и догадался, что она прячется на корабле, верно?
— Она тебе не поверит.
В Фиби нарастало отчаяние.
— Ты прав. К тому же Симона чертовски горда, думаю, она скорее согласится проделать весь путь в трюме, чем позволит тебе узнать, что ее сердце разбито.
Дункан поднял голову и посмотрел Фиби в глаза.
— Прошу тебя, не романтизируй ситуацию, — сказал он. — Симона молода и очень красива. Она свободна. Со временем она преодолеет свою страсть, и сама будет поражаться, что она во мне находила.
Фиби запустила пальцы в его мягкие блестящие волосы, такие приятные на ощупь. Волосы любимого человека.
— Нет, — сказала она. — Полагаю, ты был ее первым любовником. В ее сердце навсегда останется маленький шрам, который будет болеть всякий раз, как она вспомнит о тебе.
Он издал преувеличенный стон тоски и отчаяния.
— Вижу, что ты не только берешь надо мной верх в каждом споре, но и вообще ничего мне не оставляешь.
Фиби приподняла голову, чтобы поцеловать его в подбородок, уже покрытый щетиной, хотя он брился только утром, перед тем как они отправились в путь.
— Мой долг жены восемнадцатого века не дать тебе сбиться с пути истинного, для чего мне придется при необходимости применять палку с крюком на конце. Что касается Симоны…
Дункан застонал снова. На этот раз громче.
— Я буду носить ей еду и воду, пока мы не прибудем в Куинстаун и, она не сойдет на берег, — безапелляционно заявила Фиби. — А ты можешь не замечать ее и стараться, чтобы ее не обнаружили, пока мы не прибудем в порт.
— Мы не будем заходить в Куинстаун, — сказал Дункан с обезоруживающей логичностью. — Если ты не забыла, там кишмя кишат британские солдаты, и любой из них захочет повесить меня на крепкой веревке и тренироваться на моем трупе в штыковом бою.
— Но мы же не можем везти ее в Штаты… колонии, я хочу сказать, — возразила Фиби с пылающим лицом, потому что, как ни странно, она, в самом деле, забыла, что Куинстаун не такой порт, куда Дункан может приплыть с развевающимися флагами и под звуки фанфар. Но, с другой стороны, Чарльстон ничуть не лучше, а он ведь направляется прямо туда.
На краю ее сознания цеплялось что-то еще, какая-то неясная, но неотложная забота, но Фиби не могла уловить ее в своем одурманенном состоянии. Она понизила голос до шепота:
— Симона — чернокожая.
— Да, — сухо ответил Дункан. — Я это уже выяснил.
Фиби шлепнула его по плечу достаточно сильно, чтобы передать свое раздражение.
— Дункан, ты не можешь везти эту женщину, девушку туда, где ее могут продать в рабство!
— Да, — сказал он. — Но она сама решилась на это плавание, я ее не заставлял. Я не стану рисковать жизнями своей жены и команды…
Она приложила палец к его губам.
— Тебе не надо этого делать, — заметила она рассудительно. — Можешь отправить Симону на берег в ялике, когда мы подойдем к Куинстауну. После этого она сама о себе позаботится.
Дункан снова напустил на лицо непроницаемое выражение.
— Это разрушит иллюзию, будто я не знаю, что она путешествует в трюме, не так ли? Боже милосердный, Фиби, все это так сложно, так по-женски! Гораздо проще сказать девчонке, что я все знаю, и что ей не нужно прятаться в трюме, как крысе, питаясь объедками. Мы отправим ее на берег завтра вечером мои друзья переправят ее на большой остров.
Фиби терпеливо ждала, когда он закончит.
— Это хорошая идея, — согласилась она. — Я имею в виду вторую часть, про твоих друзей, которые доставят Симону в Куинстаун. Но до завтрашнего вечера, мой супруг, ты должен оставить все как есть. Когда настанет время отправлять ее на берег, скажи мне, и я все устрою.
— Каким образом?
— Не знаю, но у меня есть целые сутки, чтобы придумать что-нибудь.
Дункан выругался про себя и спрыгнул с койки, чтобы привести себя в порядок. Он по-прежнему был капитаном корабля, в конце концов, и не мог проводить все время в своей каюте, занимаясь любовью с женой. «Тем хуже», — подумала Фиби. Он действительно был само загляденье: мускулистый, загорелый, с длинными, слегка растрепанными волосами даже следы от хлыста на его спине не портили физического совершенства человека по имени Дункан Рурк.
Пират. Патриот. Будущий отец.
Фиби улыбнулась, вспомнив о своей тайне. Она не скажет Дункану про ребенка, пока не будет уверена в беременности. А поскольку месячные у нее никогда не отличались регулярностью, ей понадобится некоторое время, чтобы узнать наверняка.
Когда Дункан привел себя в приличный вид, наклонившись над койкой, поцеловал Фиби в лоб и вышел из каюты, она встала, обтерлась мокрой губкой и надела платье женщины, погибшей при кораблекрушении.
— Он знает! — бросила Симона обвинение, когда во время ужина Фиби появилась в трюме, принеся тарелку с горячей едой, вилку и кувшин со свежим кофе последнее было роскошью, доступной только контрабандистам и пиратам. — Ты все рассказала Дункану про меня!
Фиби осторожно поставила тарелку и кувшин на ящик и аккуратно положила вилку рядом с тарелкой, как будто накрывала стол для праздничного обеда.
— Я ничего ему не говорила, — объявила она дрожащим, но искренним голосом. — Разве что косвенно.
— Косвенно? — многозначительно повторила Симона, но взяла вилку и принялась за еду.
— Должно быть, тебе не терпится погулять, — сказала Фиби. — А как ты ходишь в уборную? Тут есть ночной горшок?
Симона отказалась отвечать и лишь бросала огненные взгляды на своего невольного тюремщика, пережевывая пищу.
Фиби не выдержала:
— Ну да, да, Дункан знает, что ты здесь! Он спросил меня кого я прячу в трюме, и я ответила, что не скажу, потому что обещала молчать. — Симона бросала на нее еще более яростные взгляды, и белки ее глаз блестели в сумраке. — Я не могла лгать ему! — крикнула Фиби. — Я люблю этого человека, а ложь и любовь несовместимы.
Симона молчала так долго, что Фиби уже собралась уходить, когда та заговорила.
— Я не могу показаться ему на глаза, — сказала она. — И команде тоже.
— Ну и не показывайся, — ответила Фиби. — Завтра вечером Дункан отправит тебя на берег в ялике. Он сказал, что кто-нибудь доставит тебя в Куинстаун в целости и сохранности.
Глаза Симоны заблестели от слез, но у Фиби хватило ума не выказывать жалости. Перед ней была женщина не менее гордая, чем сама Фиби, а она понимала, что значит страдать от тех ран, от которых страдала Симона, и крепко держаться за свое достоинство, когда кажется, что больше ничего у тебя не осталось.
Фиби направилась, было к двери, но остановилась перед ней, не оглядываясь на женщину, которая могла бы при иных обстоятельствах стать ее подругой. Вопрос, ответ на который ей необходимо было знать, наконец, всплыл на поверхность.
— Ты выдашь англичанам Дункана и всех нас, когда окажешься в Куинстауне?
Должно быть, Дункан подумал о такой возможности, но не стал утруждать себя разговорами о ней. Симона, из ревности или по какой-нибудь менее понятной причине, могла привести врагов на Райский остров.
— Вы кое-что забыли, мистрисс Рурк, — сказала Симона с горькой печалью и усталостью, но беззлобно. — Я люблю вашего супруга не меньше, чем вы, а может быть, больше, потому что знаю его дольше. Я видела шрамы на спине Дункана и слышала, как он кричал по ночам, когда во сне вспоминал позорный столб и свою боль. Я не пережила бы, если бы это случилось снова по моей вине, тем более что на этот раз есть разница. В тот раз красномундирники просто высекли его. Теперь они его повесят.
Фиби почувствовала спазмы в желудке, к ее горлу поднялась едкая желчь. Она не могла вымолвить ни слова.
Симона безжалостно продолжала:
— Так что, мистрисс, помните, что я сказала, и будьте осторожны. Иначе как бы вам не пришлось увидеть, как ваш муж расплатится за ваши слова или дела.