Миллер Линда Лейл. Флибустьер

   — Боюсь, что Дункан потерян для нас, — печально ответил Лукас. — Хотелось бы мне, чтобы это было не так, но, увы, он отбился от стада и никогда уже не вернется.
   Фиби облегченно вздохнула. Лукас сдержал свое слово, но все равно оставалась весьма реальная возможность, что он возбудит подозрения неумелой игрой.
   — А кто эта юная леди? — спросил майор Стоун с дружелюбным любопытством.
   Фиби едва не подняла глаза, что могло бы закончиться катастрофой, поскольку ее чувства обычно можно было с легкостью прочесть в ее взгляде.
   — Ее зовут Фиби, — объяснил Лукас, весьма грубо схватив свою невестку за локоть. — Она служанка и, к несчастью, немая. — Он снисходительно взъерошил ей волосы, и Фиби вспыхнула. — Она была ранена в голову, и ее постригли, как монашенку.
   — Похоже, крепкое существо, — заметил майор Стоун, как будто разговор шел о телке — рекордсмене. — Так где вы ее откопали?
   — У одного плантатора, к югу отсюда. Он задолжал мне за четырех молочных поросят и ломовую лошадь.
   Фиби почувствовала, как ее лицо становится пунцовым.
   — Неплохая сделка, — прогромыхал майор Стоун. Затем последовала короткая многозначительная пауза. — Рурк, вы дадите нам знать, если услышите что-нибудь о своем брате, не так ли?
   — Конечно, — сказал Лукас. — Но не стойте всю ночь на страже. Дункан слишком хитрый человек, чтобы показываться в Чарльстоне.
   Майор Стоун громко фыркнул и дал сигнал своим людям возвращаться на берег. Сам он медлил, и Фиби чувствовала на себе его взгляд. Хотя она понимала, что Стоун не злой человек, но все равно ощущала холодок страха. Вот в чем беда всех войн: с обеих сторон сражаются хорошие люди, выполняя свой долг так, как они его понимают, и веря в то, во что верили с самого рождения.
   — Пока будете в Чарльстоне, не сводите глаз с девчонки, — посоветовал британский офицер. — Мои ребята горячие парни, и если к благородным дамам не пристают, чтобы не отведать плетки, то этих бедняжек считают законной добычей.
   Сердце Фиби стучало так громко, что и Лукас, и майор наверняка должны были его слышать. Несмотря на ее дурное мнение о плетке в качестве наказания, она была возмущена тем, что только благородные дамы находятся под защитой, а подневольные женщины, рабыни и проститутки предоставлены собственной участи.
   Лукас еще крепче сжал локоть Фиби, как будто почувствовал нарастающий в ней гнев.
   — Не беспокойтесь, Бэзил, — сказал он утешающим тоном, как старый друг. — Я присмотрю за своим имуществом.
   Фиби, снова взглянув сквозь ресницы, увидела, что майор Стоун потоптался на месте, затем повернулся и последовал за своими подчиненными.
   — Он что-то подозревает, — пробормотала она.
   Лукас повел ее вслед за майором. Он по-прежнему держал ее за локоть, хотя чуть-чуть по-другому: прежде это был знак покровительства, теперь же просто придерживал ее, вероятно, опасаясь, как бы она не вытворила какую-нибудь глупость, — Подозревать можно все что угодно, — заметил Лукас, — но доказать что-нибудь гораздо сложнее. А теперь попридержите язык — вы не забыли, что считаетесь немой?
   Сойдя на берег, они оказались среди шумной толпы, пахнущей резкими запахами. Фиби торопилась, чтобы не отставать от больших шагов деверя, бросая косые взгляды на окружающую обстановку. Несмотря на все опасности, прогулка по революционному Чарльстону была потрясающим приключением, и ее неожиданно пронзило острое желание, чтобы профессор Беннинг мог взглянуть на это. Он, вероятно, был единственным известным ей человеком в двадцатом веке, который мог хоть чуть-чуть поверить ее описанию своей невероятной одиссеи.
   На низком берегу среди суматохи, рядом с телегами, фургонами и вьючными мулами, ждал нарядный черный экипаж. На землю с высоких козел слез человек в лакейской ливрее и прикоснулся к треуголке в знак приветствия. Он был чернокожим, с дружелюбной улыбкой и копной седых волос на голове, и сразу же понравился Фиби.
   — Привет, Энох! — сказал Лукас. Энох слегка склонил голову.
   — Сэр… — отозвался он. — Открыв дверь экипажа, и достав изнутри деревянную лесенку, он аккуратно поставил ее на землю и, испытав ее прочность движением руки, пригласил Лукаса садиться.
   К большому удивлению Фиби, Лукас поднялся по лесенке, забрался в экипаж, закачавшийся на рессорах под его ощутимым весом, устроился внутри — а она осталась стоять снаружи.
   Прикусив губу, чтобы не выругаться и тем самым не выдать факт, что она вовсе не немая невольница, отданная в уплату за поросят и ломовую лошадь, Фиби поднялась в экипаж самостоятельно. Энох стоял рядом, но не оказал ей помощи.
   Примостившись на твердом узком сиденье напротив Лукаса, Фиби сложила руки на коленях и подождала, пока экипаж тронется в путь, прежде чем заговорить.
   — Это было очень грубо с вашей стороны, — заметила она обиженно.
   — Но вы же изображаете из себя подневольную служанку, — напомнил ей Лукас, оправляя кружевные манжеты своей дорогой рубашки. — Бэзил Стоун проницательный человек, как вы могли понять сами, и он вполне мог следить за нами, чтобы посмотреть, как я с вами обращаюсь.
   Раздражение Фиби слегка улеглось.
   — Но мы же не спустились с пресловутых гор, — сказала она. — Каждый человек на борту «Принцессы Чарльстона» знает, что вы вовсе не забрали меня у другого плантатора. Они видели, что я явилась с «Франчески»…
   Лукас остановил ее, махнув рукой.
   — Большинство из них состояли при нашей семье в той или иной должности еще с тех пор, как родился Дункан. Они питают не больше желания выдать его палачу, чем я.
   — Ваша вера в людей ничем не оправдана, — заметила Фиби.
   — А вы циничная женщина, — ответил Лукас с усмешкой. Он задумчиво осмотрел ее потрепанное платье. — Боюсь, что вы чересчур хорошо подходите на роль служанки. Правда, тревожиться не о чем матушка и Филиппа позаботятся, чтобы вас приодели должным образом.
   Экипаж катился, трясясь на булыжниках, и Фиби начало укачивать. Это показалось ей странным, поскольку в море с ней никогда не случалось ничего подобного.
   — Что значит «должным образом», если вы собираетесь представлять меня всему миру как подневольную служанку?
   Лукас вздохнул.
   — Вам просто придется вести двойную жизнь: одну в Чарльстоне, другую на плантации. Наша плантация, в конце концов, расположена не близко от города, и майора Стоуна нельзя назвать регулярным гостем в нашем доме.
   Фиби застонала, когда на нее накатилась волна тошноты, оставив после себя дрожь и холодный пот.
   Лукас потянулся и с тревогой на своем благородном лице взял ее за руку.
   — Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он.
   Фиби вздохнула, откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.
   — Мы, невольницы, крепкий народ, — сказала она. — Давайте мне изредка корочку хлеба и разрешите спать у камина холодными ночами, и я, вероятно, доживу… ох… до тридцати пяти лет.
   На мгновение Лукас замолчал. Потом понял, что она шутит, и усмехнулся.
   От Чарльстона до плантации действительно оказалось очень далеко. После часа езды они покинули экипаж и пересели в лодку, чтобы спуститься на несколько миль вниз по реке Чарльз. Вероятно, было далеко за полночь, когда Лукас разбудил Фиби, неудобно свернувшуюся на деревянной скамье, и сказал ей, что они, наконец, добрались до цели. На причале их ждал очередной экипаж.
   Еще через двадцать минут, сонная, с затекшими конечностями и в безнадежно измятом платье, Фиби выбралась из второго экипажа. Было темно, но дом Рурков был ясно виден в ярком лунном свете: настоящий дворец с колоннами и огромными стрельчатыми окнами, окруженными орнаментом из резного камня. Из главной двери появились две женщины в плащах, с фонарями в руках и поспешили по дорожке.
   — Где он? — спросила у Лукаса младшая из женщин. — Где Дункан?
   Она была красивой и темноволосой, как и ее брат, но ее глаза с густыми ресницами были темно-серого цвета.
   — Тс-с, Филиппа, — прервала ее пожилая женщина. — Дункан едва ли вернулся бы к нам так открыто, ведь его ищет половина британской армии.
   Лукас прочистил горло:
   — Матушка, Филиппа, разрешите представить вам Фиби. Она жена Дункана.
   Филиппа положила руку на грудь, прикрытую широкими складками плаща.
   — Жена? — повторила она с явным недоверием.
   Фиби уже решила, что не полюбит сестру Дункана, и приготовилась к неизбежному вопросу о своих волосах, когда лицо Филиппы внезапно осветила ослепительная улыбка.
   — Но это же чудесно! — воскликнула она. — Возможно, теперь он одумается и остепенится.
   Миссис Рурк, мать Дункана, со своей полупрозрачной кожей и обликом греческой богини, была нежной, как мадонна. Она радушно улыбнулась и взяла Фиби под руку.
   — Пойдемте, Фиби, вы, наверно, падаете с ног и проголодались. Добро пожаловать в наш дом.
   Миссис Рурк повела Фиби к парадному входу, и Филиппа поспешила за ними. Лукас остался позади вероятно, чтобы помочь Эноху убрать экипаж и лошадей.
   — Но мне нужно задать тысячу вопросов! — воскликнула девушка.
   Фиби решила, что ей лет восемнадцать.
   — Ты можешь приберечь их, — вежливо, но твердо ответила миссис Рурк, — на утро.
   Очевидно, это было не по силам Филиппе.
   — Где Дункан? — не умолкала она, следуя за ними по темному дому и по красивой лестнице на второй этаж. — Он жив? А у вас было кружевное подвенечное платье? Что случилось с вашими волосами?
   Миссис Рурк вздохнула.
   — Боже милосердный, Филиппа, иногда ты сущее наказанье. Пожалуйста, пойди и разбуди Марву. Попроси ее, чтобы она принесла того фазана, которого мы ели на ужин.
   — Нет, прошу вас, — поспешно возразила Фиби. — Не тревожьте никого. Я подожду до утра.
   — Чепуха, — сказала миссис Рурк. — Вы ужасно бледная.
   С явной неохотой Филиппа повернулась и спустилась по лестнице, отправившись на поиски несчастной Марвы. Фиби тем временем позволила отвести себя в большую комнату с темными силуэтами мебели по углам.
   Миссис Рурк поставила фонарь на стол и зажгла от его огня несколько свечей. Фиби с благодарностью посмотрела на большую мягкую кровать, мечтая побыстрее упасть в нее и забыться сном, как Спящая Красавица, пока не придет Дункан и не разбудит ее поцелуем.
   — Бедная моя, — сказала миссис Рурк. — Я смотрю, вы засыпаете на ходу. Пойдемте, я помогу вам раздеться.
   Леди, очевидно, получила хорошее воспитание. Ее подняли с постели посреди ночи, всучили ей незнакомую женщину с короткими волосами и в поношенном платье, принадлежавшем жертве кораблекрушения, торопливо сообщив, что она только что обзавелась снохой. И она, несмотря на все это, осталась совершенно невозмутима.
   — Вы очень добры, — сказала Фиби охрипшим голосом.
   Миссис Рурк достала из огромного сундука ночную рубашку и протянула ее Фиби.
   — Вы член нашей семьи, — вежливо ответила миссис Рурк, Она помогла Фиби снять платье и надеть ночную рубашку, как будто та была уставшим ребенком. — Я принесу из своей комнаты воду и таз, — сказала она и вышла.
   Помывшись, поев фазана и хлеба с маслом, который принесла ей Филиппа, Фиби устало откинулась на гору пуховых подушек и удовлетворенно вздохнула. Закрыв глаза, она не открывала их до вечера следующего дня.
   Проснувшись, она увидела, что у окна примостилась с рисованием Филиппа. Она была одета в серое платье, ее блестящие черные волосы были собраны в тяжелый шиньон.
   — Я думала, что вы никогда не проснетесь, — заявила она. — Хотите есть?
   Первая мысль Фиби была о ночном горшке, хотя, конечно, она не настолько невоспитанна, чтобы говорить об этом вслух.
   — Я…
   — Или, может быть, вы хотите сперва помыться? Матушка нашла чудесное платье, в котором вы можете ходить первое время, пока мы не послали за модисткой. Хотите, я пойду и скажу Марве и Эстер Сью, чтобы налили ванну?
   Мысль о ванне сулила райское блаженство, а если Филиппа отправится отдавать приказы, у Фибы появится возможность удовлетворить естественные потребности.
   — Это было бы чудесно, — сказала она. — Ванна, я имею в виду.
   Филиппа вернулась минут через двадцать в сопровождении матери. Миссис Рурк при дневном свете казалась еще прекраснее, она так и излучала безмятежность. Фиби поражалась, как такое возможно, ведь шла война, а за голову одного из ее сыновей была объявлена награда.
   — Хорошо отдохнули? — спросила миссис Рурк, ее улыбка была неподдельно радушной. Ей еще предстояло выяснить нынешнее местонахождение Дункана, хотя для этого представлялась неплохая возможность предыдущей ночью, и Фиби подумала: кто эта женщина образец сдержанности, или ей просто неинтересно? Правда, она могла узнать все у Лукаса.
   — Да, — ответила Фиби, садясь в кровати. — Я чувствую себя совершенно новым человеком.
   Филиппа посмотрела на ее волосы и нахмурилась. Выражение ее лица было скорее любопытным, чем враждебным, и Фиби пожалела ее. Она сочинила более-менее достоверную историю и была готова изложить ее.
   — Я провела несколько месяцев в монастыре, — поведала она, все сильнее входя в роль, пока небылицы слетали одна за другой с ее губ. — Я хотела стать монахиней, но, в конце концов, обнаружила, что это не мое призвание.
   Глаза Филиппы стали размером с блюдце.
   — Дункан женился на монахине?! — выдохнула она. Затем улыбнулась ослепительной улыбкой, и ее лицо засветилось от радости. — Великие Зевс и Аполлон, это превосходно!
   — Тс-с! — сказала миссис Рурк гораздо резче, чем вчера ночью. — Сколько раз я говорила тебе, что леди должна быть сдержанной.
   Филиппа опустила голову, но в ее глазах горели озорные искры.
   — Прости, мама, — пробормотала она, а Фиби пожалела, что придумала такую эффектную сказку: того и гляди нарвешься на новые неприятности.
   Фиби сделала мысленно заметку никогда не говорить «Великие Зевс и Аполлон», хотя едва ли ей угрожала такая опасность, и сказала скромно:
   — В общем-то, я не была монахиней. Понимаете, я не давала обета.
   — Не нужно ничего объяснять, — заметила миссис Рурк, когда чернокожая женщина, видимо Марва, появилась с подносом. Вслед за ней две служанки притащили тяжелую медную ванну.
   Марва, тощая, жилистая, и излучающая врожденное достоинство, осторожно поставила поднос на колени Фиби.
   — Бедняжка, — сказала она, поцокав языком. Затем повернулась, покачав седой головой, и выплыла из комнаты. Миссис Рурк и Филиппа тоже ушли, проследив, чтобы ванна была поставлена у очага.
   Пока оставшаяся служанка разжигала огонь, Фиби проглотила плантаторский завтрак из колбасы, горячих булочек, пропитанных сиропом, яиц и жареной картошки — жирные колории, будь они прокляты. Но она была голодна, и ее организму требовались силы.
   Когда она закончила завтрак, поднос был унесен, и явились слуги с ведрами горячей воды. Фиби разделась и опустилась в ванну в то же мгновение, как за последним слугой закрылась дверь. Она была на седьмом небе, погрузившись в воду до подбородка, ощущая блаженство. Горячая ванна может заставить позабыть о тысяче мелких несчастий, подумала она, улыбаясь. Сейчас она снова стала той Фиби, какой была раньше.
   Фиби блаженствовала почти час, судя по часам на камине. Затем, поскольку вода остывала, намылилась с ног до головы сладко пахнущим мылом, оставленным одной из служанок. Она уже вылезла из ванны и завернулась в полотенце, большое и мягкое, как одеяло, когда в дверь тихо постучали.
   — Фиби? — позвал знакомый женский голос. — Это я, Филиппа!
   — Входите, — отозвалась Фиби с печальной полуулыбкой. Рано или поздно это должно случиться.
   Вошла Филиппа, неся в руках охапку пышных кружевных одеяний.
   — Я принесла вам панталоны, корсаж и нижние юбки. Матушка почистила и вывесила проветриться васильковое платье, Марва принесет его через пару минут. Оно пойдет к вашим голубым глазам.
   Фиби с благодарностью взяла белье и зашла за изящную раскрашенную ширму, чтобы одеться. Часть ее существа ждала прибытия Дункана, надеясь услышать его шаги в коридоре у дверей комнаты.
   — Я так рада, что вы приехали в Трою, — сказала Филиппа.
   — Троя? — Фиби намеренно говорила радостным, веселым голосом, хотя тревога уже закрадывалась в ее сердце. Может быть, англичане схватили ее мужа и он уже повешен как преступник!
   — Так называется наша плантация, — живо объяснила Филиппа. — Неудивительно, что Дункан не говорил вам. Они с Лукасом считают, что это глупое название.
   Фиби, улыбаясь, вышла из-за ширмы.
   — А как вы думаете?
   Казалось, что Филиппа слегка удивлена ее вопросом.
   — Оно такое чудесное и поэтичное! — призналась она. Филиппа сидела на подушечке около потухающего огня, сплетя пальцы. — Это название выбрала моя бабушка, Дженни Поландер Рурк, когда приехала сюда, чтобы выйти замуж за моего деда, лет шестьдесят назад. Она любила греческую классику.
   У юной невесты был странный вкус, если вспомнить, что знаменитый город в конце концов погиб. Может быть, Дженни Рурк предвидела, что такой же конец постигнет плантацию мужа, она будет захвачена врагами, сожжена дотла и останется только в легендах? Фиби вспомнила все, что знала об истории страны, и на ее сердце, как тень черного ангела, легло легкое беспокойство. Даже если этот большой дом переживет революцию, а до конца войны осталось еще четыре года, если она хорошо помнит историю, впереди лежала Гражданская война.
   «Но до нее осталось почти сто лет», — напомнила себе Фиби. Источник этих страхов в переизбытке гормонов, вызванном ее беременностью, плюс тревога за безопасность Дункана. Свежий воздух и солнце вот что ей нужно.
   — Фиби? Только встревоженный оклик Филиппы заставил Фиби вспомнить, что она оставила последнюю реплику без ответа, размышляя о гормонах, Дункане и судьбе Трои.
   — Простите, — сказала она со смешком. — Я в последнее время жила в таком напряжении, что стала рассеянной.
   Улыбка Филиппы была такой же задумчивой, как у ее братьев.
   — Легко поверить, — кивнула она. — Вчера еще вы были монахиней, сегодня женой моего брата. Тут кто угодно станет рассеянным.
   — Да, — согласилась Фиби с мягкой улыбкой.
   Затем в дверь снова постучали, и появилась миссис Рурк, неся обещанное синее платье, перекинутое через изящную руку.
   — Весьма надеюсь, что ты не утомила нашу гостью болтовней, — с нежностью сказала мать дочери. — Я уверена, что Фиби за последнее время слишком многое пережила, чтобы ее хватило еще и на твои допросы. Ну вот давайте посмотрим, подойдет ли вам платье.
   Филиппа слегка надулась, опершись подбородком о ладонь. Ее мать помогла Фиби надеть синее платье, которое настолько подходило ей, как будто было сшито специально для нее.
   — Тут так скучно! — пожаловалась девушка. — Эта проклятая война все изменила. И как только появляется кто-нибудь, с кем я могу поговорить, меня ругают за то, что я пристаю к людям.
   Когда миссис Рурк посмотрела на Фиби, ее глаза лучились от доброго смеха.
   — Боюсь, что наша Филиппа неисправимо любопытна.
   — Ничего, — сказала Фиби, и это была правда. Она обречена лгать в конце концов, она же не может сказать, что прибыла из другого века, но любопытство Филиппы вполне естественно.
   Как только платье Фиби было застегнуто, а непокорная копна ее волос чуть-чуть приглажена влажной щеткой, Филиппа буквально вытащила ее из спальни и повела на первый этаж. Дом, который Фиби не успела толком разглядеть предыдущей ночью, оказался большим, просторным зданием с красивыми картинами на стенах и каминами из каррарского мрамора в комнатах. Фиби заметила несколько статуй, вполне вероятно греческих, от которых у смотрителя современного музея потекли бы слюнки.
   — Я хочу познакомить вас с отцом, — объяснила Филиппа, когда они вышли через французские двери, ведущие в сад.
   Едва Фиби увидела Джона Рурка, в честь которого будет назван ее сын, если сбудется предсказание Старухи, ее сердце пронзила горькая радость. На скамейке сидел худой, седовласый человек, в лице которого сочетались черты Дункана и Лукаса, поглощенный томиком «Ричарда III» в кожаном переплете. Фиби сразу же распознала в нем внутреннюю силу, но и слабость недостаток здоровья тоже бросалась в глаза. Услышав приближение Филиппы и Фиби, он поднял глаза от книги, улыбнулся и встал.
   — Итак, это Фиби, — сказал он мягким интеллигентным голосом.
   Перед мысленным взором Фиби промелькнуло видение: Джон Рурк отвязывает своего сына от позорного столба и везет его домой. Она почувствовала, как краска отливает от ее лица, и сделала реверанс в запоздалой попытке скрыть бледность.
   — Добро пожаловать в Трою, — сказал Джон Рурк, сделав шаг вперед и поцеловав Фиби в щеку, когда она выпрямилась. Он взял ее за обе руки, ласково глядя ей в глаза. — Несмотря на то, что политические воззрения моего младшего сына в один прекрасный день приведут нас всех на виселицу, должен признать, что он безошибочно разбирается в женщинах.
   Фиби была очарована, и часть ее самоуверенности испарилась. Ну ладно, прическа у нее как у кандидатки на мозговую операцию. Со временем волосы отрастут, и она перестанет чувствовать себя не в своей тарелке.
   — Спасибо, — сказала она.
   — Фиби раньше была монахиней, — заявила Филиппа, и Фиби снова густо покраснела.
   В голубых глазах мистера Рурка заплясали искорки скептического юмора, несмотря на глубокую печаль, переносимую мужественно.
   — Очень интересно, — сказал он. — Скажите мне, моя милая, когда Дункан приедет за вами?
   Филиппа села на другую скамью, с интересом прислушиваясь к разговору. Фиби села рядом с ней, повинуясь жесту своего свекра, который вернулся к своей скамье.
   — Не знаю, — ответила Фиби после паузы. Внезапно ей захотелось плакать, но она сдержала слезы. — Дункан подвергнет себя ужасному риску, приехав сюда.
   — Да, — тихо ответил мистер Рурк. — Дункан жить не может без таких эскапад. Признаться, я бы хотел, чтобы он был наделен чуточкой обычной трусости. Совсем чуть-чуть, чтобы не совершать глупостей.
   В это мгновение к ним присоединилась миссис Рурк и умело перевела разговор на другую тему.
   — Лукас отправился в Чарльстон по делам, — сказала она. — Я попросила его привезти с собой модистку, если у нее нет срочных заказов. Ты была совершенно права, Филиппа. — Она дотронулась до плеча дочери. — Жизнь здесь, в Трое становится утомительной. Я думаю, бал поднимет настроение нам и нашим соседям.
   Фиби неуверенно улыбнулась. Если Дункан, прибыв на плантацию, застанет полный дом гостей, то его жизнь будет в большой опасности.
   — Ты думаешь, это разумно, Маргарет? — спросил мистер Рурк. — Многие из наших друзей находятся на службе в королевской армии. Едва ли мы можем не пригласить их на празднество.
   — Конечно, не можем, — согласилась Маргарет. — Но разве можно придумать лучший способ развеять подозрения, чем пригласить всех наших друзей на бал? Имение у нас большое, мистер Рурк. Спрятаться есть где.
   Фиби не осмелилась высказать свое мнение: она была слишком смущена.
   У Филиппы таких проблем не было.
   — Прекрасная идея, — сказала она, радостно просияв. — А можно мне сшить новое платье лавандовое, с кружевной отделкой?
   — Идет война, — напомнил мистер Рурк дочери с мягким упреком в голосе. Его дружелюбный взгляд обратился на восхитительное, нестареющее лицо жены. — Тебе бы тоже следовало об этом напомнить, моя дорогая.
   — Я не забыла, — не смутившись, ответила Маргарет, садясь на скамью рядом с мужем и легким, изящным движением открывая веер из слоновой кости. — Мы сошьем простые платья, — добавила она, очевидно, в защиту Филиппы. — Серьезно обдумайте эту идею, мистер Рурк. Мы могли бы устроить танцы, и уж конечно мы можем позволить себе зажарить одну-две свиньи?
   Мистер Рурк — Фиби показалось очень романтичным, что Маргарет так церемонно обращается к мужу, — тяжело вздохнул.
   — Мы можем с таким же успехом заколоть старого борова, прежде чем королевская армия или мистер Вашингтон сочтут его достойным для своего пропитания.
   Таким образом, согласие было легко достигнуто. В «Трое» состоится бал. И это будет не затея на один вечер, праздники продлятся несколько дней, ведь гостям предстоит ехать издалека.
   Фиби и Филиппа в тот же вечер были отряжены писать приглашения, и ни одна из них не стала отказываться. Филиппу перспектива праздника приводила в восторг, а Фиби была просто благодарна, что есть чем заняться. Предоставленная сама себе, она бы измучила себя тревогами, беспокоясь, что Дункан не приедет, и в то же самое время, что приедет.
   В тот вечер он не появился.
   Утром вернулся Лукас, привезя с собой усталую модистку и несколько рулонов ткани, и был немедленно снова отправлен в Чарльстон вместе с лакеем, раздать приглашения. Остальные приглашения Джон Рурк лично отвез на соседние плантации, а Фиби, Филиппа и Маргарет занялись составлением меню и изобретением украшений.
   Модистка, говорившая по-французски, хотя выяснилось, что она прекрасно понимает английский, уединилась с Фиби и сняла с нее мерки. Вскоре задняя гостиная превратилась в пошивочную мастерскую. Миссис Рурк и Филиппа тоже не сидели без дела, и во всем большом доме царило возбуждение.
   Несмотря на всю свою занятость, Фиби по-прежнему ждала Дункана. После того как прошли три дня, ее охватило такое нетерпение, что она дошла до конца аллеи Рурков, протянувшейся на две мили, надеясь по пути встретить мужа. Но вместо этого она встретила своего свекра, управляющего коляской, запряженной серой лошадью.