Страница:
Фиби зачерпнула ложкой то, что могло быть либо пудингом, либо кашей, и поднесла ложку к его рту.
— Ты еще ничего не видел! — поддразнила она.
После завтрака Фиби включила телевизор, и началось обучение Дункана современной американской жизни с одного из эпизодов «Стиля жизни богатых и знаменитых людей». Дункан был поражен движущимися цветными изображениями и живыми голосами из телевизора, но Фиби едва смотрела на экран. Наблюдать за реакцией Дункана было гораздо интереснее, чем смотреть любую телепрограмму.
Фиби потратила большую часть дня, чтобы подготовить Дункана к тому, что ждало его впереди, с помощью потрепанных журналов из комнаты ожидания показывая ему, как одеваются мужчины и женщины, как выглядят дома, и какая пища наиболее распространена. Автомобили и самолеты, изображенные в рекламе, потрясли его, и после ленча он заснул.
Фиби поставила диагноз: информационная перегрузка.
Она сидела на стуле около его кровати, слишком взвинченная, чтобы спать, и думала, что делать, когда явится полиция, интересуясь, каким образом Дункан попал на Райский остров без сознания от лихорадки, одетый в костюм, несколько старомодный даже для маскарада, с аккуратно зашитой раной от холодного оружия на плече. Хорошо, что силы законопорядка не показывались, потому что никакой убедительной истории сочинить так и не удалось.
Следующий день был полон событий: прибыла новая кредитная карточка Фиби, и Дункан был выписан из госпиталя. Даже когда он надел белые штаны и пеструю рубашку, одолженные одним из санитаров, в нем было что-то пиратское.
Они вернулись в отель на такси, и Дункан обнаружил, что в реальности автомобиль гораздо более подозрительная вещь, чем на цветных картинках в журнале. Когда он увидел свой прекрасный дом, который время и недостаток ухода превратили в грязную второсортную гостиницу, его настроение совсем упало.
В холле был банкомат, и Фиби начала опустошать свой банковский счет. Дункан наблюдал за процедурой получения наличных с задумчивой гримасой, но ничего не сказал.
— С этим уже можно жить — сказала Фиби, — но сначала нужно оплатить больничный счет.
— Мы что-то должны? — спросил Дункан.
Он, вероятно, за всю свою жизнь никогда не был должен ни цента, если не считать стоимости всего оружия и боеприпасов, которые позаимствовал у британского правительства за время революции.
— Пойдем, — мягко сказала Фиби, взяв его за руку. — Мы поговорим об этом в музыкальном баре, за стаканом ледяного чая и пинья-колады.
Бар когда-то был кабинетом Дункана, и он явно не одобрил такой перемены. Пока он стоял и глазел на музыкальный автомат, как будто это было какое-то гипнотизирующее орудие дьявола, Фиби заказала в баре напитки и отнесла их на удаленный столик. Пинья-колада ему понравилась, в отличие от большинства прочих вещей, которые он увидел за стенами госпиталя.
— Расскажи мне о наших долгах, — настаивал он, выпив свою порцию.
— Мы должны заплатить госпиталю за твое лечение, — сказала Фиби. — Ты только не беспокойся об этом, хорошо?
— А эти деньги, которые ты достала из стены?
Фиби улыбнулась, услышав забавное, хотя и точное, определение.
— Их не хватит, — сказала она. — Двадцатый век ужасно дорог: нам еще нужно купить билеты на самолет до Орландо, поскольку чартер уже улетел в Штаты за новой партией потенциальных покупателей недвижимости. Потом еще еда, счет в гостинце…
— У меня есть золото, — сказал Дункан. Фиби вздохнула.
— Нет у тебя золота, — ответила она. — Поверь мне, я проверяла твои карманы, когда тебя раздели в госпитале. И хотя это место похоже на наш дом, все же прошло двести пятнадцать лет с того дня, когда Морно едва не стер нас в порошок твоими пушками.
Выражение на лице ее мужа говорило, что она выбрала неподходящий момент, чтобы вспоминать его старого врага и повреждения, которые тот причинил дому. Дункан наклонился к ней и заговорил тихим нетерпеливым голосом.
— У меня есть золото, — повторил он, медленно выговаривая слова, как будто Фиби могла их не понять. — Доказать?
— Ради Бога, — ответила Фиби со вздохом. — На мои сбережения мы долго не протянем.
Дункан подозрительно посмотрел на бармена.
— Позже, — ответил он.
Самые жаркие часы дня они провели в своем номере: Фиби была уверена, что Дункан не придет в восторг от идеи осмотра коттеджей или взгляда на то, во что современный бизнес превратил бухту, где когда-то стояла на якоре «Франческа». Они то дремали, то смотрели телевизор. Ее муж, пират, был унылым и мрачным, и, хотя Фиби с радостью занялась бы с ним любовью, он даже не дотрагивался до нее, а Фиби горела от нетерпения.
После наступления темноты и принесенного в номер обеда, который Дункан объявил несъедобным и вышвырнул бы в коридор вместе с тележкой, если бы Фиби не остановила его, они спустились вниз. Отель, который нельзя было назвать Меккой туристов, совершенно опустел, они легко нашли вход в погреб и прокрались туда.
Фиби чувствовала приступ тоски по восемнадцатому веку, пока Дункан тащил ее за собой. О чем сейчас думают Маргарет и Лукас, Алекс и Филиппа? Слуги, если кто-нибудь из них был поблизости и наблюдал странное исчезновение хозяина с хозяйкой, могли видеть стену, открывшуюся навстречу свету, и затем закрывшуюся снова, не оставив следа.
Современный подвал был хорошо освещен, и Дункан без труда нашел то, что искал маленькую кладовку с кирпичным полом и сгнившими балками. Он встал на колени, вытащил из-за пояса столовый нож, позаимствованный из обеденных приборов, и начал выковыривать из стены обыкновенный камень. Когда тот, наконец, поддался, он засунул руку в дыру и достал небольшой металлический ящик.
— Это мы откроем в комнате, — сказал Дункан, пряча пыльный ящичек под пеструю рубашку с проворством пирата. — Если новые владельцы пронюхают об этом, они, вероятно, окончательно доломают мой дом.
Фиби оставила притяжательное местоимение без внимания. Дункан был умным человеком и понимал, что дом ему больше не принадлежит. Он, вероятно, также догадался, что стал в некотором роде призраком: формально он не существовал, потому что где-то находилась могила с мраморной плитой, на которой было выбито его имя. Вообще-то говоря, Фиби тоже юридически никогда не жила в 1780 году, потому что родилась только в 1969-м. Все это было чертовски интересно.
— Ты здесь главный, — кивнула она устало.
Конечно, это было не вполне верно: для Фиби они с Дунканом были равны, но после всего, через что он прошел, она решила на некоторое время оставить семантику в покое.
Когда он запер дверь номера 73 и открыл ящик с помощью того же самого столового ножа, которым выковырял камень из стены подвала, Фиби шумно вздохнула. Ящик был полон тяжелых золотых монет, нисколько не потускневших от времени.
— Дункан! — прошептала Фиби. — Это же целое состояние!
Он улыбнулся.
— Мудрый человек, — ответил он, — готов к любым неожиданностям.
Фиби достала из ящика золотую монету и поднесла к глазам. Монета с отчеканенным на ней львом была большой и тяжелой. Средний нумизмат, вероятно, заплатит за подобный экземпляр гораздо больше номинала, решила она, но излишняя алчность была неразумной.
— Нужно действовать осторожно, — сказала она. — В мире осталось мало подобных вещей, и мы вызовем лишние расспросы, если попробуем расплатиться ими в «Макдонаддсе» или в супермаркете.
Взгляд на недоумевающее лицо Дункана напомнил Фиби, что его надо еще учить и учить американской жизни.
— Я все устрою, — сказала она.
Дункан только выкатил глаза.
На следующий день Фиби и Дункан покинули остров на маленьком самолете. К счастью, паспорта не требовались, поскольку Райский остров был американским владением, как Пуэрто-Рико, да и с деньгами больше проблем не было.
Вскоре они приземлились на аэродроме под Орландо.
Дункан с момента взлета не сказал ни слова и был белым, как борода Санта-Клауса. Когда самолет коснулся земли и покатился по полосе, ревя моторами, он посмотрел на Фиби взглядом, как бы говорящим: «Никогда не проси меня делать это снова».
Фиби задумалась, как он отнесется к ее сюрпризу. «Подъем на Космическую гору и звездные полеты», — подумала она с сожалением.
Они поселились в отеле и, взяв такси, отправились по магазинам. Фиби снова воспользовалась кредитной карточкой, на этот раз для того, чтобы вернуть сумму, потраченную на авиабилеты. Потом нужно было найти по соседству ломбард и заложить одну из золотых монет Дункана: для того чтобы выяснить их реальную стоимость. А тем временем ее любимого пирата необходимо приодеть при ней по-прежнему было измятое содержимое чемодана, привезенного из Сиэтла, так что она нарядила его в джинсы, спортивные туфли и голубую рубашку.
— Н-да-а-а. — вымолвила она, восхищаясь им.
Дункан, снова потрясенный современными магазинами и толпами едва одетых покупателей, потихоньку начал выходить из себя. Фиби взяла его за руку и потащила в кафетерий, где купила чизбургеры с двойным беконом, картофель по-французски и молочный коктейль.
— Это заметно лучше той бурды, которую мы ели в госпитале, — сказал Дункан, посветлев.
Фиби улыбнулась:
— Только не усердствуй. Какой бы вкусной эта штука ни была, если ты будешь питаться только ею, то снова попадешь в госпиталь.
Дункан прикончил свой картофель и принялся за порцию Фиби. На его лицо снова вернулись краски, а в глазах появился злобный блеск.
— Женщина, — сказал он, изображая свирепость, — ты собираешься указывать мне, что мне есть и чего не есть?
— Конечно, — не моргнув глазом, ответила Фиби. — Ведь я твоя жена.
Он вздохнул.
— Наверно, это значит, что ты не купишь мне еще порцию этого… — Он повернулся, чтобы прочесть вывеску над стойкой. — «Праздника для желудка» ?
— Вот именно, — ответила Фиби. — Ты хочешь умереть от несварения желудка до того, как тебе исполнится двести пятьдесят лет?
Дункан засмеялся.
— На следующий год мне исполнится двести сорок пять! — сказал он, и женщина, толкавшая тележку между столиков, обернулась и посмотрела на него.
В тот день они посетили один из главных туристских аттракционов Орландо.
— В мое время мы не боготворили мышей так, как вы, — поделился секретом Дункан, когда мимо на двух ногах прошагал гигантский и очень жизнерадостный грызун. — Отвратительные твари по большей части.
Фиби мягко взяла мужа за локоть, помня о его ране и общем истощении.
— Ты кощунствуешь, — предупредила она, улыбаясь глазами. — Идемте, капитан Рурк, я хочу вам показать кое-что.
Дункан был потрясен, когда они побывали на аттракционе самом любимом у Фиби, представляющем пиратов, скелеты, горы сокровищ и впечатляющую битву между кораблем и береговыми укреплениями.
— Ты могла бы заранее предупредить меня, — сказал он, играя желваком на скуле, — что нас ждет стрельба!
Фиби засмеялась.
— Я же предупреждала тебя, что все будет как на самом деле, — сказала она. — Как ты относишься к призракам?
Дункан ничего не ответил.
Тем же вечером в номере отеля, когда они наслаждались по шею в воде в джакузи, Фиби спросила:
— Ну, мистер Рурк? Что вы думаете о современной Америке?
Дункан, взяв стоявший на краю ванны стакан с вином и отхлебнув из него, обдумывал ответ.
— И это, — сказал он сухо после значительной паузы, — и есть современная Америка?
Фиби плеснула в мужа водой, чтобы сбить с него спесь. Однако ей пришлось признать, что в чем-то он прав.
— Да, такова одна из ее сторон, — согласилась Фиби, когда его вино перемешалось с водой, а волосы намокли. Она приблизилась к нему, обняла за поясницу и положила голову на его здоровое плечо. — Скажи мне, что ты думаешь, — настаивала она. Ей действительно хотелось знать.
Дункан помолчал, затем его руки замерли у нее на спине.
— Пираты меня позабавили, — сказал он, и шаловливые искорки в печальных глазах чрезвычайно напомнили Фиби его отца. — Хотя, должен признаться, раз другой я чуть не швырнул тебя на дно лодки, чтобы спасти от шальных пуль. Дом с призраками, однако, едва не прикончил меня.
Фиби подняла голову и поцеловала его.
— Но тебе здесь не нравится.
Он снова помолчал. Затем погладил ее волосы и сказал с неохотой:
— Нет, Фиби. Это не мой век.
Фиби прикусила губу, чтобы удержать слезы.
— Это моя вина, — сказала она. — Я заставила тебя поверить, что весь мир превратился в один увеселительный парк, а это не так.
Дункан, в стране, за будущее которой сражались ты и твои друзья, есть многое другое. Он заставил ее замолчать легким поцелуем.
— Я знаю, — сказал он хрипло, привлекая ее к себе. — Мы вместе, Фиби. И это самое главное.
Она фыркнула.
— Да, — согласилась она. — Только знаешь что? Мне кажется, что ваш мир мне тоже нравится больше, несмотря на все его войны и несправедливости. Почему-то он был более изящным, и все в нем казалось более материальным. Более настоящим.
Дункан взял ее за подбородок и заставил поднять голову.
— Но тебе будет лучше здесь, — сказал он. — Лучше для тебя и нашего ребенка.
Фиби кивнула. Чуть раньше вечером они смотрели передачу Си-Би-Эс о беременности и деторождении, и Дункан по-настоящему заинтересовался этими вопросами.
— Я схожу завтра к врачу, — пообещала она, видя тревогу в его глазах, — чтобы удостовериться, что все в порядке. А затем покажу тебе другую сторону Америки.
— Я люблю тебя, — сказал Дункан нежно. Он говорил ей эти слова и раньше, в муках страсти, но теперь все было по-другому. Что — то вроде верстового столба, заявление о том, что происходящее между ними будет всегда. Вечно.
Фиби смотрела на него с удивлением и радостью, потому что, несмотря на всю нежность Дункана, всю его мужественность и страсть, он никогда не говорил ей этих слов так, как сейчас. А она жаждала услышать их, как цветок пустыни жаждет холодного утреннего тумана.
— И я тоже тебя люблю, — ответила она. В этом мире и во всех остальных.
Дункан снова поцеловал Фиби и очень осторожно поднял ее из воды. Они вытерли друг друга мягкими гостиничными полотенцами и занялись любовью.
На следующее утро Фиби побывала у гинеколога и вышла из смотрового кабинета с улыбкой, держа в руке рецепт на витамины для беременных. Осмотр прошел хорошо, сердце ребенка билось сильно и уверенно. Дункан ждал ее в соседней комнате, глядя в окно на море.
Она увидела тоскливое выражение на его лице, прежде чем он успел сменить его на одну из своих ухмылок.
— Идемте, мистер Рурк, — нежно сказала Фиби, взяв его за руку и прикасаясь губами к его пальцам. — Я хочу вам показать еще кое-что.
Через час они были на автостраде, во взятом напрокат автомобиле направляясь на мыс Кеннеди.
— Пора поговорить об островах, океанах и сверхъестественных лифтах, — объявила Фиби, не отрывая взгляда от дороги.
Дункан, сидевший рядом с ней, нахмурился:
— Что с ребенком? Ты так и не рассказала мне, что говорил врач.
— С ребенком все в порядке, — заверила она, чувствуя, как что-то сдавливает горло. — Я беспокоюсь о тебе.
Они перекусили гамбургерами, любимым блюдом Дункана, в кафетерии рядом с базой. Затем Фиби повела своего мужа из восемнадцатого столетия в космический музей, рассказывая о полетах на Луну и прочих современных чудесах, насколько сама в них разбиралась.
На обратном пути в Орландо Фиби занималась мысленными сравнениями. Конечно, она многое любила в двадцатом веке, но понимала, что это не ее время, точно так же, как не время Дункана. Безмолвно, в самых сокровенных уголках сердца, она попрощалась с 90-ми годами XX столетия.
— Мы возвращаемся, — объявила Фиби.
— Возвращаемся? — отозвался Дункан. Он был погружен в свои мысли после посещения музея, в чем не было ничего удивительного. — Как это? — спросил он рассеянно.
— Начнем с того, что полетим ну ладно, поплывем, назад на Райский остров. Там поселимся в отеле и будем ждать, в надежде, что волшебный лифт рано или поздно вернет нас в тысяча семьсот восьмидесятый год.
Дункан улыбнулся так тоскливо, что у Фиби заныло сердце.
— Нам поможет разве что чудо, — сказал он.
— Может быть, — согласилась Фиби, дотронувшись до его руки. — Но разве это не случалось уже два раза? Говорят, Бог троицу любит.
Он вздохнул: — Даже если бы это было возможно, как же с ребенком?
— А что с ребенком? Он был зачат в восемнадцатом веке. Возможно, он и родиться должен тогда же.
Дункан, похоже, не был убежден, но в тот же день они продали несколько золотых монет владельцу магазина и к вечеру были на борту наемной яхты, направляясь к Райскому острову. Стоя у штурвала со шкипером и слушая пространную лекцию том, как работают приборы, Дункан впервые за много дней казался действительно счастливым.
В отеле «Эдем» было так же тоскливо, как и раньше, но в душе Фиби была уверена, что, вернувшись, они поступили правильно. Они поселились в отеле под именем мистера и миссис Рурк и проводили дни, читая, учась и разговаривая, а по вечерам занимались любовью. Фиби была совершенно довольна и могла бы вести такую бесцельную жизнь вечно, но она чувствовала в Дункане беспокойство, нетерпеливое стремление попасть в мир, который он знал.
Фиби всюду искала книгу профессора Беннинга о жизни Дункана, ничего не говоря мужу, но нигде ее не нашла. Вероятно, какой-нибудь турист обнаружил маленький томик и забрал его с собой. Запросы в островную библиотеку и в службу поиска книг на материке не принесли плодов, и Фиби неохотно прекратила попытки выяснить, чем закончится ее жизнь и жизнь Дункана. «Возможно, — рассудила она, — это к лучшему».
Беременность Фиби начала становиться заметной и выручка от продажи монет подходила к концу, когда у Дункана появилась бессонница. Фиби часто просыпалась по ночам и обнаруживала, что его нет рядом, и каждый раз это пугало ее до ужаса.
Обычно она находила его на одной из террас или за пианино в баре, где он тихонько перебирал клавиши, как будто боясь пробудить скрывающуюся внутри него музыку. Иногда он уходил на пляж и потом тоскливым тоном описывал замеченные им созвездия, как будто звезды, сиявшие на небосводе, были не те же самые, которые он знал с детства.
Хотя он любил ее и говорил это часто и красноречиво, не только словами, но и телом, Фиби стала бояться, что теряет Дункана, что он постепенно отдаляется от нее. Она хотела вцепиться в него, не отпускать от себя ни днем, ни ночью, но слишком сильно его любила, чтобы становиться его тюремщиком.
И ей оставалось только ждать, наблюдать за вечно изменчивым морем и чувствовать, как у нее под сердцем растет ребенок.
Однажды посреди тихой и душной ночи, месяца через три после их возвращения в отель на Райском острове, Дункан осторожно встал с кровати, стараясь не разбудить Фиби. Он познакомился с барменом, приветливым негром по прозвищу Снежок. Иногда он еще стоял за стойкой, протирая стаканы, или смахивал мусор со столиков, когда Дункан спускался вниз.
Когда Дункан вошел в холл, телевизор аппарат, который Дункан стал презирать после первоначального и очень короткого периода восхищения, был настроен на круглосуточный канал новостей.
— Дункан, дружище! — приветствовал его Снежок, ослепительно улыбаясь. Он всех звал «дружище», но Дункан не возражал, потому что это обращение давало ему ощущение гостеприимства. Как бы сильно он ни любил Фиби достаточно, как он думал иногда, чтобы ради нее пожертвовать своей душой, он скучал без мужской компании Алекса, Бидла и своего брата Лукаса. Когда он позволял себе задуматься над фактом, что эти люди, бывшие его друзьями, давным-давно умерли, его горе было едва переносимым.
— Привет, — ответил он, взглянув на часы на стене над стойкой. «Еще час до закрытия», — подумал Дункан. Как обычно, кроме них двоих, в баре никого не было.
— Эй, окажи услугу, ладно? — попросил Снежок. — У меня в погребе, в маленькой каморке под лестницей, хранится пол-ящика «гран-марнье». Будь другом, притащи его сюда, а то, едва я отлучусь, тут же явится какой-нибудь любитель майтая и менеджер спустит с меня шкуру за то, что меня нет на месте.
Дункан улыбнулся. Он еще не научился говорить на английском двадцатого века во всех его разновидностях. Снежок называл это «жаргоном», но обычно понимал бармена.
— Конечно, — сказал Дункан и направился в погреб, не спрашивая, как туда попасть. В свое время он хранил вино и контрабандный ром в той же самой каморке.
— Спасибо, парень, — поблагодарил Снежок.
На верхней ступеньке лестницы, ведущей в погреб, Дункан щелкнул выключателем одно из многих современных изобретений, которые он оценил, но ничего не произошло. Он помедлил, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку, и затем увидел странное тусклое свечение в проходе и услышал звонок.
Лифт. На мгновение его сердце учащенно забилось, но затем он вспомнил: эти механизмы широко распространены в двадцатом веке. Лифты имеются во всех домах, включая этот грязный отель.
Он спустился по лестнице, открыл дверь в кладовку и при свете задержавшегося лифта нашел початый ящик «гран-марнье», о котором говорил Снежок. Подхватив ящик, Дункан стал подниматься по лестнице, но тут же, засмеявшись, остановился. Лифт еще стоит с открытыми дверями, как будто ждет его. Зачем же идти пешком?
Дункан вошел в кабину, поздравляя себя с умением обращаться с современными устройствами, нажал кнопку холла, и двери закрылись перед его лицом. Кабина поехала вверх, остановилась, и Дункан, зевнув, вышел наружу. Он выпьет, поболтает со Снежком, а затем вернется в номер, ляжет рядом с Фиби и станет ждать рассвета. Если его жена проснется в хорошем настроении, он займется с нею любовью…
Он вышел из лифта и услышал, как двери тихо закрылись за его спиной, прежде чем понял, что случилось.
Холл больше не был холлом. Это было пустое, залитое лунным светом помещение, усеянное обломками статуй, блестящими хрустальными осколками от разбитой люстры, и кусками обвалившейся с потолка штукатурки.
Дункан развернулся на месте, держа в руках ящик с коричневыми бутылками, и увидел, что лифт пропал. Стена была гладкой и совершенно голой, если не считать крюка и натянутой проволоки, на которой когда-то висела картина.
Он поставил ящик на пол, слыша, как в ушах отдается стук сердца. Затем, поняв, что вернулся в 1780 год без Фиби, бросился на стену, где только что был лифт, выкрикивая ее имя.
Фиби села в кровати. Ей казалось, что мозг сжала невидимая рука, вырвав ее из глубин сна. Она взмокла от пота, ночная рубашка прилипла к телу, а в ушах воплем призрака отдавались звуки ее собственного имени.
— Дункан? — Она потянулась к выключателю настольной лампы, зажгла ее, и свет подтвердил то, что она знала и так: ее мужа не было. — Дункан!
Он внизу, говорила она себе, когда ужасная тревога, разбудившая ее, сменилась отчаянием. Или пошел на пляж, или читает в холле…
Но эти уверения не помогали. Фиби встала с кровати, стащила с себя ночную рубашку, нашла спортивный костюм и оделась, не попадая в рукава.
Она снова и снова повторяла имя Дункана, словно сумасшедшая, бормочущая молитвы, но ее не волновало, как это выглядит со стороны, и она не пыталась остановиться. Ее внутренний голос говорил ей то, что отрицал разум: случилось что-то ужасное и грандиозное.
Их номер помещался на втором этаже, и Фиби не стала вызывать лифт. Она сбежала по лестнице, босая, с растрепанными волосами, и бросилась в бар.
Снежок был там, и ожидающе поднял голову, когда Фиби появилась в баре, скользя, как олень на льду.
— Фиби? — спросил он, на мгновение прищурив глаза.
— Где Дункан? — промолвила запыхавшаяся Фиби. Она сама уже знала ответ, но не могла принять его и хотела услышать, как кто-нибудь станет отрицать очевидное.
Снежок вышел из-за стойки, взял Фиби за руку и усадил ее.
— Я послал его вниз кое за чем, — сказал он. — Наверно, он заговорился с кем-нибудь. А вы посидите-ка, и я налью вам стакан отличного молока.
Фиби поднялась было, но снова села. Она запыхалась, и у нее так сильно дрожали колени, что она боялась упасть. Она начала плакать, сначала тихо, затем сильнее и, наконец, забилась в громких истерических рыданиях.
Снежок похлопал Фиби по спине и пробормотал, что все будет в порядке, она положила голову на сложенные руки, продолжая рыдать.
— Хватит, — сказал бармен. — Это нехорошо для вас. Хотите, я вызову врача, а затем пойду и найду этого вашего идиота мужа?
Фиби подняла голову и всхлипнула.
— Он пропал, — сказала она.
— Пропал? Почему? — спросил Снежок, но в его голосе появились тревожные нотки. — Я видел его пару минут назад! Черт, да он через секунду или, две войдет в эту дверь. Когда он появится, как вы объясните ему свою выходку?
Фиби сделала вид, что успокоилась, и стала ждать, но Дункан не возвращался. К рассвету Снежок, портье и островная полиция поняли то, что Фиби знала с самого начала.
Дункан Рурк исчез как дым, как воспоминание.
ГЛАВА 19
— Ты еще ничего не видел! — поддразнила она.
После завтрака Фиби включила телевизор, и началось обучение Дункана современной американской жизни с одного из эпизодов «Стиля жизни богатых и знаменитых людей». Дункан был поражен движущимися цветными изображениями и живыми голосами из телевизора, но Фиби едва смотрела на экран. Наблюдать за реакцией Дункана было гораздо интереснее, чем смотреть любую телепрограмму.
Фиби потратила большую часть дня, чтобы подготовить Дункана к тому, что ждало его впереди, с помощью потрепанных журналов из комнаты ожидания показывая ему, как одеваются мужчины и женщины, как выглядят дома, и какая пища наиболее распространена. Автомобили и самолеты, изображенные в рекламе, потрясли его, и после ленча он заснул.
Фиби поставила диагноз: информационная перегрузка.
Она сидела на стуле около его кровати, слишком взвинченная, чтобы спать, и думала, что делать, когда явится полиция, интересуясь, каким образом Дункан попал на Райский остров без сознания от лихорадки, одетый в костюм, несколько старомодный даже для маскарада, с аккуратно зашитой раной от холодного оружия на плече. Хорошо, что силы законопорядка не показывались, потому что никакой убедительной истории сочинить так и не удалось.
Следующий день был полон событий: прибыла новая кредитная карточка Фиби, и Дункан был выписан из госпиталя. Даже когда он надел белые штаны и пеструю рубашку, одолженные одним из санитаров, в нем было что-то пиратское.
Они вернулись в отель на такси, и Дункан обнаружил, что в реальности автомобиль гораздо более подозрительная вещь, чем на цветных картинках в журнале. Когда он увидел свой прекрасный дом, который время и недостаток ухода превратили в грязную второсортную гостиницу, его настроение совсем упало.
В холле был банкомат, и Фиби начала опустошать свой банковский счет. Дункан наблюдал за процедурой получения наличных с задумчивой гримасой, но ничего не сказал.
— С этим уже можно жить — сказала Фиби, — но сначала нужно оплатить больничный счет.
— Мы что-то должны? — спросил Дункан.
Он, вероятно, за всю свою жизнь никогда не был должен ни цента, если не считать стоимости всего оружия и боеприпасов, которые позаимствовал у британского правительства за время революции.
— Пойдем, — мягко сказала Фиби, взяв его за руку. — Мы поговорим об этом в музыкальном баре, за стаканом ледяного чая и пинья-колады.
Бар когда-то был кабинетом Дункана, и он явно не одобрил такой перемены. Пока он стоял и глазел на музыкальный автомат, как будто это было какое-то гипнотизирующее орудие дьявола, Фиби заказала в баре напитки и отнесла их на удаленный столик. Пинья-колада ему понравилась, в отличие от большинства прочих вещей, которые он увидел за стенами госпиталя.
— Расскажи мне о наших долгах, — настаивал он, выпив свою порцию.
— Мы должны заплатить госпиталю за твое лечение, — сказала Фиби. — Ты только не беспокойся об этом, хорошо?
— А эти деньги, которые ты достала из стены?
Фиби улыбнулась, услышав забавное, хотя и точное, определение.
— Их не хватит, — сказала она. — Двадцатый век ужасно дорог: нам еще нужно купить билеты на самолет до Орландо, поскольку чартер уже улетел в Штаты за новой партией потенциальных покупателей недвижимости. Потом еще еда, счет в гостинце…
— У меня есть золото, — сказал Дункан. Фиби вздохнула.
— Нет у тебя золота, — ответила она. — Поверь мне, я проверяла твои карманы, когда тебя раздели в госпитале. И хотя это место похоже на наш дом, все же прошло двести пятнадцать лет с того дня, когда Морно едва не стер нас в порошок твоими пушками.
Выражение на лице ее мужа говорило, что она выбрала неподходящий момент, чтобы вспоминать его старого врага и повреждения, которые тот причинил дому. Дункан наклонился к ней и заговорил тихим нетерпеливым голосом.
— У меня есть золото, — повторил он, медленно выговаривая слова, как будто Фиби могла их не понять. — Доказать?
— Ради Бога, — ответила Фиби со вздохом. — На мои сбережения мы долго не протянем.
Дункан подозрительно посмотрел на бармена.
— Позже, — ответил он.
Самые жаркие часы дня они провели в своем номере: Фиби была уверена, что Дункан не придет в восторг от идеи осмотра коттеджей или взгляда на то, во что современный бизнес превратил бухту, где когда-то стояла на якоре «Франческа». Они то дремали, то смотрели телевизор. Ее муж, пират, был унылым и мрачным, и, хотя Фиби с радостью занялась бы с ним любовью, он даже не дотрагивался до нее, а Фиби горела от нетерпения.
После наступления темноты и принесенного в номер обеда, который Дункан объявил несъедобным и вышвырнул бы в коридор вместе с тележкой, если бы Фиби не остановила его, они спустились вниз. Отель, который нельзя было назвать Меккой туристов, совершенно опустел, они легко нашли вход в погреб и прокрались туда.
Фиби чувствовала приступ тоски по восемнадцатому веку, пока Дункан тащил ее за собой. О чем сейчас думают Маргарет и Лукас, Алекс и Филиппа? Слуги, если кто-нибудь из них был поблизости и наблюдал странное исчезновение хозяина с хозяйкой, могли видеть стену, открывшуюся навстречу свету, и затем закрывшуюся снова, не оставив следа.
Современный подвал был хорошо освещен, и Дункан без труда нашел то, что искал маленькую кладовку с кирпичным полом и сгнившими балками. Он встал на колени, вытащил из-за пояса столовый нож, позаимствованный из обеденных приборов, и начал выковыривать из стены обыкновенный камень. Когда тот, наконец, поддался, он засунул руку в дыру и достал небольшой металлический ящик.
— Это мы откроем в комнате, — сказал Дункан, пряча пыльный ящичек под пеструю рубашку с проворством пирата. — Если новые владельцы пронюхают об этом, они, вероятно, окончательно доломают мой дом.
Фиби оставила притяжательное местоимение без внимания. Дункан был умным человеком и понимал, что дом ему больше не принадлежит. Он, вероятно, также догадался, что стал в некотором роде призраком: формально он не существовал, потому что где-то находилась могила с мраморной плитой, на которой было выбито его имя. Вообще-то говоря, Фиби тоже юридически никогда не жила в 1780 году, потому что родилась только в 1969-м. Все это было чертовски интересно.
— Ты здесь главный, — кивнула она устало.
Конечно, это было не вполне верно: для Фиби они с Дунканом были равны, но после всего, через что он прошел, она решила на некоторое время оставить семантику в покое.
Когда он запер дверь номера 73 и открыл ящик с помощью того же самого столового ножа, которым выковырял камень из стены подвала, Фиби шумно вздохнула. Ящик был полон тяжелых золотых монет, нисколько не потускневших от времени.
— Дункан! — прошептала Фиби. — Это же целое состояние!
Он улыбнулся.
— Мудрый человек, — ответил он, — готов к любым неожиданностям.
Фиби достала из ящика золотую монету и поднесла к глазам. Монета с отчеканенным на ней львом была большой и тяжелой. Средний нумизмат, вероятно, заплатит за подобный экземпляр гораздо больше номинала, решила она, но излишняя алчность была неразумной.
— Нужно действовать осторожно, — сказала она. — В мире осталось мало подобных вещей, и мы вызовем лишние расспросы, если попробуем расплатиться ими в «Макдонаддсе» или в супермаркете.
Взгляд на недоумевающее лицо Дункана напомнил Фиби, что его надо еще учить и учить американской жизни.
— Я все устрою, — сказала она.
Дункан только выкатил глаза.
На следующий день Фиби и Дункан покинули остров на маленьком самолете. К счастью, паспорта не требовались, поскольку Райский остров был американским владением, как Пуэрто-Рико, да и с деньгами больше проблем не было.
Вскоре они приземлились на аэродроме под Орландо.
Дункан с момента взлета не сказал ни слова и был белым, как борода Санта-Клауса. Когда самолет коснулся земли и покатился по полосе, ревя моторами, он посмотрел на Фиби взглядом, как бы говорящим: «Никогда не проси меня делать это снова».
Фиби задумалась, как он отнесется к ее сюрпризу. «Подъем на Космическую гору и звездные полеты», — подумала она с сожалением.
Они поселились в отеле и, взяв такси, отправились по магазинам. Фиби снова воспользовалась кредитной карточкой, на этот раз для того, чтобы вернуть сумму, потраченную на авиабилеты. Потом нужно было найти по соседству ломбард и заложить одну из золотых монет Дункана: для того чтобы выяснить их реальную стоимость. А тем временем ее любимого пирата необходимо приодеть при ней по-прежнему было измятое содержимое чемодана, привезенного из Сиэтла, так что она нарядила его в джинсы, спортивные туфли и голубую рубашку.
— Н-да-а-а. — вымолвила она, восхищаясь им.
Дункан, снова потрясенный современными магазинами и толпами едва одетых покупателей, потихоньку начал выходить из себя. Фиби взяла его за руку и потащила в кафетерий, где купила чизбургеры с двойным беконом, картофель по-французски и молочный коктейль.
— Это заметно лучше той бурды, которую мы ели в госпитале, — сказал Дункан, посветлев.
Фиби улыбнулась:
— Только не усердствуй. Какой бы вкусной эта штука ни была, если ты будешь питаться только ею, то снова попадешь в госпиталь.
Дункан прикончил свой картофель и принялся за порцию Фиби. На его лицо снова вернулись краски, а в глазах появился злобный блеск.
— Женщина, — сказал он, изображая свирепость, — ты собираешься указывать мне, что мне есть и чего не есть?
— Конечно, — не моргнув глазом, ответила Фиби. — Ведь я твоя жена.
Он вздохнул.
— Наверно, это значит, что ты не купишь мне еще порцию этого… — Он повернулся, чтобы прочесть вывеску над стойкой. — «Праздника для желудка» ?
— Вот именно, — ответила Фиби. — Ты хочешь умереть от несварения желудка до того, как тебе исполнится двести пятьдесят лет?
Дункан засмеялся.
— На следующий год мне исполнится двести сорок пять! — сказал он, и женщина, толкавшая тележку между столиков, обернулась и посмотрела на него.
В тот день они посетили один из главных туристских аттракционов Орландо.
— В мое время мы не боготворили мышей так, как вы, — поделился секретом Дункан, когда мимо на двух ногах прошагал гигантский и очень жизнерадостный грызун. — Отвратительные твари по большей части.
Фиби мягко взяла мужа за локоть, помня о его ране и общем истощении.
— Ты кощунствуешь, — предупредила она, улыбаясь глазами. — Идемте, капитан Рурк, я хочу вам показать кое-что.
Дункан был потрясен, когда они побывали на аттракционе самом любимом у Фиби, представляющем пиратов, скелеты, горы сокровищ и впечатляющую битву между кораблем и береговыми укреплениями.
— Ты могла бы заранее предупредить меня, — сказал он, играя желваком на скуле, — что нас ждет стрельба!
Фиби засмеялась.
— Я же предупреждала тебя, что все будет как на самом деле, — сказала она. — Как ты относишься к призракам?
Дункан ничего не ответил.
Тем же вечером в номере отеля, когда они наслаждались по шею в воде в джакузи, Фиби спросила:
— Ну, мистер Рурк? Что вы думаете о современной Америке?
Дункан, взяв стоявший на краю ванны стакан с вином и отхлебнув из него, обдумывал ответ.
— И это, — сказал он сухо после значительной паузы, — и есть современная Америка?
Фиби плеснула в мужа водой, чтобы сбить с него спесь. Однако ей пришлось признать, что в чем-то он прав.
— Да, такова одна из ее сторон, — согласилась Фиби, когда его вино перемешалось с водой, а волосы намокли. Она приблизилась к нему, обняла за поясницу и положила голову на его здоровое плечо. — Скажи мне, что ты думаешь, — настаивала она. Ей действительно хотелось знать.
Дункан помолчал, затем его руки замерли у нее на спине.
— Пираты меня позабавили, — сказал он, и шаловливые искорки в печальных глазах чрезвычайно напомнили Фиби его отца. — Хотя, должен признаться, раз другой я чуть не швырнул тебя на дно лодки, чтобы спасти от шальных пуль. Дом с призраками, однако, едва не прикончил меня.
Фиби подняла голову и поцеловала его.
— Но тебе здесь не нравится.
Он снова помолчал. Затем погладил ее волосы и сказал с неохотой:
— Нет, Фиби. Это не мой век.
Фиби прикусила губу, чтобы удержать слезы.
— Это моя вина, — сказала она. — Я заставила тебя поверить, что весь мир превратился в один увеселительный парк, а это не так.
Дункан, в стране, за будущее которой сражались ты и твои друзья, есть многое другое. Он заставил ее замолчать легким поцелуем.
— Я знаю, — сказал он хрипло, привлекая ее к себе. — Мы вместе, Фиби. И это самое главное.
Она фыркнула.
— Да, — согласилась она. — Только знаешь что? Мне кажется, что ваш мир мне тоже нравится больше, несмотря на все его войны и несправедливости. Почему-то он был более изящным, и все в нем казалось более материальным. Более настоящим.
Дункан взял ее за подбородок и заставил поднять голову.
— Но тебе будет лучше здесь, — сказал он. — Лучше для тебя и нашего ребенка.
Фиби кивнула. Чуть раньше вечером они смотрели передачу Си-Би-Эс о беременности и деторождении, и Дункан по-настоящему заинтересовался этими вопросами.
— Я схожу завтра к врачу, — пообещала она, видя тревогу в его глазах, — чтобы удостовериться, что все в порядке. А затем покажу тебе другую сторону Америки.
— Я люблю тебя, — сказал Дункан нежно. Он говорил ей эти слова и раньше, в муках страсти, но теперь все было по-другому. Что — то вроде верстового столба, заявление о том, что происходящее между ними будет всегда. Вечно.
Фиби смотрела на него с удивлением и радостью, потому что, несмотря на всю нежность Дункана, всю его мужественность и страсть, он никогда не говорил ей этих слов так, как сейчас. А она жаждала услышать их, как цветок пустыни жаждет холодного утреннего тумана.
— И я тоже тебя люблю, — ответила она. В этом мире и во всех остальных.
Дункан снова поцеловал Фиби и очень осторожно поднял ее из воды. Они вытерли друг друга мягкими гостиничными полотенцами и занялись любовью.
На следующее утро Фиби побывала у гинеколога и вышла из смотрового кабинета с улыбкой, держа в руке рецепт на витамины для беременных. Осмотр прошел хорошо, сердце ребенка билось сильно и уверенно. Дункан ждал ее в соседней комнате, глядя в окно на море.
Она увидела тоскливое выражение на его лице, прежде чем он успел сменить его на одну из своих ухмылок.
— Идемте, мистер Рурк, — нежно сказала Фиби, взяв его за руку и прикасаясь губами к его пальцам. — Я хочу вам показать еще кое-что.
Через час они были на автостраде, во взятом напрокат автомобиле направляясь на мыс Кеннеди.
— Пора поговорить об островах, океанах и сверхъестественных лифтах, — объявила Фиби, не отрывая взгляда от дороги.
Дункан, сидевший рядом с ней, нахмурился:
— Что с ребенком? Ты так и не рассказала мне, что говорил врач.
— С ребенком все в порядке, — заверила она, чувствуя, как что-то сдавливает горло. — Я беспокоюсь о тебе.
Они перекусили гамбургерами, любимым блюдом Дункана, в кафетерии рядом с базой. Затем Фиби повела своего мужа из восемнадцатого столетия в космический музей, рассказывая о полетах на Луну и прочих современных чудесах, насколько сама в них разбиралась.
На обратном пути в Орландо Фиби занималась мысленными сравнениями. Конечно, она многое любила в двадцатом веке, но понимала, что это не ее время, точно так же, как не время Дункана. Безмолвно, в самых сокровенных уголках сердца, она попрощалась с 90-ми годами XX столетия.
— Мы возвращаемся, — объявила Фиби.
— Возвращаемся? — отозвался Дункан. Он был погружен в свои мысли после посещения музея, в чем не было ничего удивительного. — Как это? — спросил он рассеянно.
— Начнем с того, что полетим ну ладно, поплывем, назад на Райский остров. Там поселимся в отеле и будем ждать, в надежде, что волшебный лифт рано или поздно вернет нас в тысяча семьсот восьмидесятый год.
Дункан улыбнулся так тоскливо, что у Фиби заныло сердце.
— Нам поможет разве что чудо, — сказал он.
— Может быть, — согласилась Фиби, дотронувшись до его руки. — Но разве это не случалось уже два раза? Говорят, Бог троицу любит.
Он вздохнул: — Даже если бы это было возможно, как же с ребенком?
— А что с ребенком? Он был зачат в восемнадцатом веке. Возможно, он и родиться должен тогда же.
Дункан, похоже, не был убежден, но в тот же день они продали несколько золотых монет владельцу магазина и к вечеру были на борту наемной яхты, направляясь к Райскому острову. Стоя у штурвала со шкипером и слушая пространную лекцию том, как работают приборы, Дункан впервые за много дней казался действительно счастливым.
В отеле «Эдем» было так же тоскливо, как и раньше, но в душе Фиби была уверена, что, вернувшись, они поступили правильно. Они поселились в отеле под именем мистера и миссис Рурк и проводили дни, читая, учась и разговаривая, а по вечерам занимались любовью. Фиби была совершенно довольна и могла бы вести такую бесцельную жизнь вечно, но она чувствовала в Дункане беспокойство, нетерпеливое стремление попасть в мир, который он знал.
Фиби всюду искала книгу профессора Беннинга о жизни Дункана, ничего не говоря мужу, но нигде ее не нашла. Вероятно, какой-нибудь турист обнаружил маленький томик и забрал его с собой. Запросы в островную библиотеку и в службу поиска книг на материке не принесли плодов, и Фиби неохотно прекратила попытки выяснить, чем закончится ее жизнь и жизнь Дункана. «Возможно, — рассудила она, — это к лучшему».
Беременность Фиби начала становиться заметной и выручка от продажи монет подходила к концу, когда у Дункана появилась бессонница. Фиби часто просыпалась по ночам и обнаруживала, что его нет рядом, и каждый раз это пугало ее до ужаса.
Обычно она находила его на одной из террас или за пианино в баре, где он тихонько перебирал клавиши, как будто боясь пробудить скрывающуюся внутри него музыку. Иногда он уходил на пляж и потом тоскливым тоном описывал замеченные им созвездия, как будто звезды, сиявшие на небосводе, были не те же самые, которые он знал с детства.
Хотя он любил ее и говорил это часто и красноречиво, не только словами, но и телом, Фиби стала бояться, что теряет Дункана, что он постепенно отдаляется от нее. Она хотела вцепиться в него, не отпускать от себя ни днем, ни ночью, но слишком сильно его любила, чтобы становиться его тюремщиком.
И ей оставалось только ждать, наблюдать за вечно изменчивым морем и чувствовать, как у нее под сердцем растет ребенок.
Однажды посреди тихой и душной ночи, месяца через три после их возвращения в отель на Райском острове, Дункан осторожно встал с кровати, стараясь не разбудить Фиби. Он познакомился с барменом, приветливым негром по прозвищу Снежок. Иногда он еще стоял за стойкой, протирая стаканы, или смахивал мусор со столиков, когда Дункан спускался вниз.
Когда Дункан вошел в холл, телевизор аппарат, который Дункан стал презирать после первоначального и очень короткого периода восхищения, был настроен на круглосуточный канал новостей.
— Дункан, дружище! — приветствовал его Снежок, ослепительно улыбаясь. Он всех звал «дружище», но Дункан не возражал, потому что это обращение давало ему ощущение гостеприимства. Как бы сильно он ни любил Фиби достаточно, как он думал иногда, чтобы ради нее пожертвовать своей душой, он скучал без мужской компании Алекса, Бидла и своего брата Лукаса. Когда он позволял себе задуматься над фактом, что эти люди, бывшие его друзьями, давным-давно умерли, его горе было едва переносимым.
— Привет, — ответил он, взглянув на часы на стене над стойкой. «Еще час до закрытия», — подумал Дункан. Как обычно, кроме них двоих, в баре никого не было.
— Эй, окажи услугу, ладно? — попросил Снежок. — У меня в погребе, в маленькой каморке под лестницей, хранится пол-ящика «гран-марнье». Будь другом, притащи его сюда, а то, едва я отлучусь, тут же явится какой-нибудь любитель майтая и менеджер спустит с меня шкуру за то, что меня нет на месте.
Дункан улыбнулся. Он еще не научился говорить на английском двадцатого века во всех его разновидностях. Снежок называл это «жаргоном», но обычно понимал бармена.
— Конечно, — сказал Дункан и направился в погреб, не спрашивая, как туда попасть. В свое время он хранил вино и контрабандный ром в той же самой каморке.
— Спасибо, парень, — поблагодарил Снежок.
На верхней ступеньке лестницы, ведущей в погреб, Дункан щелкнул выключателем одно из многих современных изобретений, которые он оценил, но ничего не произошло. Он помедлил, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку, и затем увидел странное тусклое свечение в проходе и услышал звонок.
Лифт. На мгновение его сердце учащенно забилось, но затем он вспомнил: эти механизмы широко распространены в двадцатом веке. Лифты имеются во всех домах, включая этот грязный отель.
Он спустился по лестнице, открыл дверь в кладовку и при свете задержавшегося лифта нашел початый ящик «гран-марнье», о котором говорил Снежок. Подхватив ящик, Дункан стал подниматься по лестнице, но тут же, засмеявшись, остановился. Лифт еще стоит с открытыми дверями, как будто ждет его. Зачем же идти пешком?
Дункан вошел в кабину, поздравляя себя с умением обращаться с современными устройствами, нажал кнопку холла, и двери закрылись перед его лицом. Кабина поехала вверх, остановилась, и Дункан, зевнув, вышел наружу. Он выпьет, поболтает со Снежком, а затем вернется в номер, ляжет рядом с Фиби и станет ждать рассвета. Если его жена проснется в хорошем настроении, он займется с нею любовью…
Он вышел из лифта и услышал, как двери тихо закрылись за его спиной, прежде чем понял, что случилось.
Холл больше не был холлом. Это было пустое, залитое лунным светом помещение, усеянное обломками статуй, блестящими хрустальными осколками от разбитой люстры, и кусками обвалившейся с потолка штукатурки.
Дункан развернулся на месте, держа в руках ящик с коричневыми бутылками, и увидел, что лифт пропал. Стена была гладкой и совершенно голой, если не считать крюка и натянутой проволоки, на которой когда-то висела картина.
Он поставил ящик на пол, слыша, как в ушах отдается стук сердца. Затем, поняв, что вернулся в 1780 год без Фиби, бросился на стену, где только что был лифт, выкрикивая ее имя.
Фиби села в кровати. Ей казалось, что мозг сжала невидимая рука, вырвав ее из глубин сна. Она взмокла от пота, ночная рубашка прилипла к телу, а в ушах воплем призрака отдавались звуки ее собственного имени.
— Дункан? — Она потянулась к выключателю настольной лампы, зажгла ее, и свет подтвердил то, что она знала и так: ее мужа не было. — Дункан!
Он внизу, говорила она себе, когда ужасная тревога, разбудившая ее, сменилась отчаянием. Или пошел на пляж, или читает в холле…
Но эти уверения не помогали. Фиби встала с кровати, стащила с себя ночную рубашку, нашла спортивный костюм и оделась, не попадая в рукава.
Она снова и снова повторяла имя Дункана, словно сумасшедшая, бормочущая молитвы, но ее не волновало, как это выглядит со стороны, и она не пыталась остановиться. Ее внутренний голос говорил ей то, что отрицал разум: случилось что-то ужасное и грандиозное.
Их номер помещался на втором этаже, и Фиби не стала вызывать лифт. Она сбежала по лестнице, босая, с растрепанными волосами, и бросилась в бар.
Снежок был там, и ожидающе поднял голову, когда Фиби появилась в баре, скользя, как олень на льду.
— Фиби? — спросил он, на мгновение прищурив глаза.
— Где Дункан? — промолвила запыхавшаяся Фиби. Она сама уже знала ответ, но не могла принять его и хотела услышать, как кто-нибудь станет отрицать очевидное.
Снежок вышел из-за стойки, взял Фиби за руку и усадил ее.
— Я послал его вниз кое за чем, — сказал он. — Наверно, он заговорился с кем-нибудь. А вы посидите-ка, и я налью вам стакан отличного молока.
Фиби поднялась было, но снова села. Она запыхалась, и у нее так сильно дрожали колени, что она боялась упасть. Она начала плакать, сначала тихо, затем сильнее и, наконец, забилась в громких истерических рыданиях.
Снежок похлопал Фиби по спине и пробормотал, что все будет в порядке, она положила голову на сложенные руки, продолжая рыдать.
— Хватит, — сказал бармен. — Это нехорошо для вас. Хотите, я вызову врача, а затем пойду и найду этого вашего идиота мужа?
Фиби подняла голову и всхлипнула.
— Он пропал, — сказала она.
— Пропал? Почему? — спросил Снежок, но в его голосе появились тревожные нотки. — Я видел его пару минут назад! Черт, да он через секунду или, две войдет в эту дверь. Когда он появится, как вы объясните ему свою выходку?
Фиби сделала вид, что успокоилась, и стала ждать, но Дункан не возвращался. К рассвету Снежок, портье и островная полиция поняли то, что Фиби знала с самого начала.
Дункан Рурк исчез как дым, как воспоминание.
ГЛАВА 19
— Черт побери, где ты был? — спросил Алекс, бледный от раздражения и застарелой боли в поврежденном колене, войдя в комнату, которая была прежде кабинетом Дункана, и обнаружив там друга в компании с бутылкой.
Чтобы избавить свою семью и друзей от возможного потрясения, Дункан сперва спрятал ящик с «гран-марнье», затем отправился в спальню, где поспешно сменил одежду двадцатого века на штаны, башмаки и свободную льняную рубашку. Ему было невыносимо находиться там, зная, что Фиби теперь нет с ним и он, может быть, никогда больше ее не увидит. Одна лишь мысль о такой возможности была совершенно невыносимой, реальность же, день за днем, ночь за ночью будет просто пыткой.
Чтобы избавить свою семью и друзей от возможного потрясения, Дункан сперва спрятал ящик с «гран-марнье», затем отправился в спальню, где поспешно сменил одежду двадцатого века на штаны, башмаки и свободную льняную рубашку. Ему было невыносимо находиться там, зная, что Фиби теперь нет с ним и он, может быть, никогда больше ее не увидит. Одна лишь мысль о такой возможности была совершенно невыносимой, реальность же, день за днем, ночь за ночью будет просто пыткой.