Страница:
Дункан слегка побледнел, и на его скуле снова заходил желвак.
— Что это за Гражданская война? — спросил он без всякого выражения.
— Едва ли вы готовы слышать об этом, — ответила Фиби. — Вам еще предстоит узнать о Революции и… ну, скажем, о войне, между Севером и Югом, которая была не лучшим событием в истории нашей страны. Потом еще был Вьетнам, но это вас просто расстроит…
— Хватит, — прервал ее Дункан. — Вы хотите сказать, что наш народ будет воевать сам с собой?
Фиби вздохнула, жалея, что упомянула об этом периоде американской истории.
— Да, — кивнула она.
— Из-за чего?
— Все это очень сложно, но, как мне кажется, главной причиной было рабство.
Похоже, у Дункана не на шутку разболелась голова.
— Даже сейчас, — пробормотал он, — этот вопрос вызывает горячие споры между самыми горячими патриотами.
— Если бы вы запретили рабство, когда сочиняли Декларацию Независимости, то все, особенно чернокожие, были бы избавлены от множества бед. Но этого не случится: плантаторы из южных колоний станут утверждать, что рабство необходимо для экономического выживания, и, в конечном счете, они возьмут верх.
Старуха прервала ее. — Хватит этих речей, детка, — сказала она, осторожно положив руки на поникшие плечи Фиби. Напряженные мышцы расслабились с головокружительной быстротой, как будто ей ввели какой-то сильнодействующий наркотик. — А теперь иди со мной. Тебе нужно погреться на солнце и подышать свежим воздухом, если ты хочешь поправиться.
Фиби не стала возражать, что ей не нужно поправляться, потому что сама не была вполне в этом уверена, если вспомнить все, что случилось с ней с прошлого вечера. Кроме того, она чувствовала глубокое и естественное стремление к морю, небу и тропическим бризам, которые шумели и гудели над волнами. Она медленно поднялась, и ее взгляд встретился с взглядом Дункана. Затем, потерпев какое-то неопределенное, но, совершенно восхитительное поражение, она опустила глаза и вышла вслед за Старухой из комнаты.
Когда женщины ушли, Дункан собрал таинственные пожитки Фиби и сложил их в сумку. Все, за исключением портрета, который она называла фотографией, его он оставил, разглядывая изображенное на нем мужественное лицо и думая, не возлюбленный ли это Фиби. Конечно, в самых отдаленных уголках ума он размышлял над доказательствами, которые видел собственными глазами, к которым прикасался своими пальцами. Он хотел верить в рассказ Фиби, хотя его встревожило предсказание войны между штатами, потому что она утверждала, что Континентальная Армия победит, несмотря на неравные силы, потери, предательства и разочарования.
Убрав сумку Фиби в самый дальний ящик стола, Дункан повернулся и решительно вышел из комнаты. Сегодня вечером они с Алексом собирались наведаться на другую сторону острова, где был выставлен караул на случай, если поступит давно ожидаемый сигнал о приходе корабля. Ходили слухи, что долгожданный корабль, носивший имя «Индийская королева», затонул под тяжестью своего груза, бочонков с порохом и ящиков с мушкетами и пулями. Полиция генерала Джорджа Вашингтона отчаянно нуждалась в любых боеприпасах, которые можно было выпросить, позаимствовать или украсть.
Теперь необходимо было разработать план. Британский корабль, держащий курс на бостонскую гавань, будет, без сомнения, хорошо вооружен. Задача перехватить корабль и изъять боеприпасы требовала точного расчета, и малейшая ошибка могла привести к гибели Дункана и всех членов его команды. Согласно полученной информации, человек за штурвалом «Индийской королевы» был старым морским волком, и знание моря запечатлено в его душе, подобно невидимой татуировке. Одолеть такого соперника нелегко.
Дункан спустился по главной лестнице и вышел из дома через боковую дверь, не глядя по сторонам, а только перед собой, чтобы его взгляд случайно не упал на мистрисс Тарлоу, которая наверняка находится где-то поблизости. Он не желал отвлекаться от неотложной задачи, захват оружия для армии генерала Вашингтона.
Дункан миновал сад с его опьяняющими ароматами и буйством красок, которые была не в силах уничтожить недавняя буря, мимо итальянских статуй, мраморных бассейнов и резных каменных скамеек. Ван Рубен, голландский купец и плантатор, явился на этот остров в поисках одиночества, но привез с собой красоту Старого Света, чтобы наслаждаться ею в одиночестве. Дункан пролез через дыру в изгороди и спустился по крутой каменистой тропинке, ведущей по заросшему зеленью склону к пляжу. Надежно укрытая тропической зеленью бухта, в которой стоял на якоре его корабль, находилась дальше по берегу.
Он был рад увидеть на палубе свою команду, готовящую корабль к скорому плаванию. Очевидно, не он один ждал сигнала; Алекс как первый помощник уже отдал приказ готовить «Франческу» к отплытию.
Заметив капитана, двое матросов спустили на воду ялик, и один из них сел за весла.
Дункан зашел в воду, поленившись снять ботфорты: все-таки они сделаны из крепкой кожи и рассчитаны на самые суровые условия. Когда ялик оказался рядом, он ловко забрался в него, шлюпка даже не качнулась, хотя он обладал немалым весом.
— Наш корабль просто картинка, верно, капитан? — похвастался моряк по имени Келси с такой гордостью, будто судно принадлежало ему лично.
Это чувство гордости и личной заинтересованности Дункан весьма ценил в своей команде. Он улыбнулся, взглянув на крепкие мачты и аккуратные паруса «Франчески».
— Да, — с улыбкой согласился он. — Гораздо лучше, чем картинка.
Доплыв до веревочной лестницы, свисающей с корабля, Дункан и Келси закрепили ялик у борта и поднялись на палубу.
Алекс ждал на палубе, заложив руки за спину, с раскрасневшимися щеками и сверкающими глазами. Перспектива скорых приключений приводила его в восторг, как и самого Дункана, и, судя по довольному выражению его лица, можно было надеяться, что он миновал полосу мрачного настроения, подобно кораблю, вышедшему из полосы шквалов.
— Ты ожидаешь сигнал сегодня ночью, — сказал Алекс.
Дункан кивнул, бросив взгляд на суматоху приготовлений. — Да. И, похоже, ты разделяешь мое мнение.
— Ну да. — Алекс помолчал и дипломатично откашлялся, но не мог не улыбнуться. — Что там с таинственной мистрисс Тарлоу? — спросил он, делая вид, что осматривает берег, вытянув шею и заглядывая за плечо Дункана. — Я-то думал, что ты приведешь ее с собой, бедняжку, и повесишь на рее как предательницу и шпионку.
Дункану не понравилось это напоминание: он, в конце концов, приложил значительные усилия, чтобы временно оставить все размышления об этой таинственной личности. Он нахмурился и, пройдя мимо своего друга, спустился по трапу, направляясь к своей каюте, где находились карты, корабельный журнал и навигационные инструменты.
— У нас найдутся более важные темы для обсуждения, — сказал он Алексу, едва не наступавшему ему на пятки. — «Индийскую королеву» вполне может сопровождать эскорт, если учесть, какой груз она везет, а англичане умеют сражаться и не сдадутся без боя.
Алекс вздохнул и закрыл дверь каюты, а Дункан открыл иллюминаторы, впуская в помещение свет и воздух.
— Мы запланировали этот рейд несколько недель назад, — напомнил капитану первый помощник. — О чем тут еще говорить?
Дункан достал из шкафа карту и развернул ее на столе. — О многом, — ответил он. — Если наш первоначальный план потерпит неудачу, мы должны иметь под рукой запасной. Да и третий не помешает.
Алекс на мгновение стиснул зубы и снова расслабился. Он умел со сверхъестественной точностью стрелять из любого оружия, от пращи до пушки, был не только умелым моряком и бойцом, но еще и отличным наездником. В его храбрости сомневаться не приходилось, а умение командовать также было безупречно. Но, несмотря на это за ним замечались поспешные действия, следствие его нетерпеливого характера, он был склонен к опрометчивым поступкам, и, следовательно, по мнению Дункана, к безрассудному риску.
— Англичане не станут ждать нас в таком отдалении от берега, — сказал Алекс после секундной паузы.
— Англичане, — ответил Дункан и задумчиво нахмурился, разглядывая карту, взглядом оценивая расстояние, а разумом вероятность, — ждут нас всегда и везде. Они бы не создали величайший в мире флот, если бы небрежно относились к безопасности кораблей, везущих жизненно важные припасы. — Он, наконец, поднял глаза и увидел, что шея Алекса покраснела, вероятно, от скрытого раздражения. — У тебя есть какие-нибудь предположения, — спросил он, — или же я должен решать проблему один?
Алексу была предоставлена возможность сохранить свое достоинство, и он от нее не отказался. Нагнувшись над картой, он внимательно изучил ее и предложил идею…
Сигнал пришел, как только тьма опустилась на длинную и запутанную цепь островов, на дальнем берегу вспыхнул костер. Дункан увидел его с террасы, на которую выходила его комната. «Индийская королева» окажется в их руках, если ветер будет благоприятным и они отплывут с ближайшим отливом. Когда корабль будет взят на абордаж, а капитан и команда прекратят сопротивление, его отведут в гавань к югу от Чарльстона, где будет ждать отряд патриотов, чтобы забрать мушкеты и порох для грядущих боев против королевской армии.
Дункан повернулся, намереваясь уйти в дом, и как раз в этот момент в маленькой часовне, построенной Ван Рубеном, зазвонили колокола. Он улыбнулся, довольный, что часовой не зевает. Члены команды, хижины и дома которых разбросаны по всему острову, соберутся в бухте, где на волнах покачивалась «Франческа», готовая взять курс в холодные северные моря.
Свечи и масляные лампы наполняли коридор и холл уютным сиянием, и Дункан почувствовал укол печали оттого, что ему приходится уезжать. Мысленно он сказал самому себе, что слишком привык к комфорту. Десяток дней в море будет отличным наказанием.
Неожиданно из темной двери гостиной в коридор вышла Фиби. Она была одета в плохо сидящее на ней платье, которое, вероятно, Старуха раскопала на дне одного из сундуков, а странная прическа делала ее похожей на нимфу или фею, сошедшую с пыльных страниц какой-то древней сказки. В ее облике была какая-то хрупкость, потерянность, которая тронула доселе неуязвимое сердце Дункана.
— Как видите, я еще не сумела вернуться назад в двадцатый век, — сказала она. — Я правильно понимаю, что эти колокола означают сигнал к сбору?
Дункан торопился, и сам не мог бы объяснить, почему замешкался в коридоре. Его мысли, обычно весьма последовательные, смешались в беспорядочную кучу, как яблоки, свалившиеся с тачки, и прошло несколько секунд, прежде чем он сумел дать ответ.
— Да, — сказал он, не двигаясь с места.
— Вы думаете, что я шпионка, верно? — спросила Фиби, и в ее огромных голубых глазах появилось болезненное выражение, как будто мысль, что он ей не доверяет, причиняла ей боль.
— Я не знаю, кто вы такая, — ответил Дункан лаконично и совершенно честно, когда к нему, наконец, вернулась способность соображать. — Надеюсь, что в мое отсутствие вы не причините никаких неприятностей и не попытаетесь сбежать с острова. Уверяю вас, за вами будут следить.
Фиби вспыхнула. — Я не собиралась отправляться вплавь во Флориду! — заявила она. Ее глаза блестели, словно от слез, но, возможно, это был обман зрения, вызванный мерцающим пламенем свечей, когда Фиби моргнула, эффект пропал. — Интересно, заметил ли хоть кто-нибудь, что я пропала?..
Дункан боролся с безрассудным побуждением крепко обнять ее и прижать к своей груди. Колокола часовни по-прежнему трезвонили, даже еще более настойчиво, и он осознал, что большинство его людей попадут на корабль раньше него и будут удивляться задержке капитана. Возможно, они даже начнут сомневаться в его решимости или станут оспаривать его власть ни из того, ни из другого не. выйдет ничего хорошего.
— Старуха посмотрит за вами, — сказал он и покинул Фиби, но спиной чувствовал ее взгляд и знал, что она стоит в дверях и смотрит ему вслед.
Фиби закрыла дверь и прислонилась к ней, ощущая тревогу. Она жалела, что не дочитала книгу профессора Беннинга о Дункане до того, как провалилась в дыру времени; неожиданно ей стало важно знать, как и когда он умрет. О цели сбора догадаться было нетрудно: Дункан отплывал, чтобы напасть на английский корабль и, вероятно, захватить его груз. Согласно третьей главе биографии Дункана, он именно на этом сделал карьеру, и Фиби вспомнила, что один раз он был довольно тяжело ранен в схватке на шпагах с английским капитаном, отказавшимся сдаться.
В животе Фиби разрастался тугой комок, угрожая исторгнуть наружу ужин, который она не более часа назад съела у кухонного очага в компании Старухи. Нет, она не влюбилась в Дункана Рурка, она знакома с ним слишком недолго, но ее начинало интересовать, что с ней произойдет. Ей хотелось надеяться, что такой интерес с её стороны вызван его немаловажной ролью в американской истории, но Фиби не умела себя обманывать. Впрочем, как и других. Дункан привлекал ее не только физически, но и эмоционально. Конечно, ее размышления были немного грустными, но, вероятно, только потому, что она была испугана. С ней случилось что-то крайне странное, и Дункан, невзирая на его подозрительность и бесцеремонные манеры, стал для нее маяком, сияющим во мраке бури. Он был пробным камнем, единственный человек, в существовании которого она была уверена так же, как в своем собственном.
Мечтая о том, чтобы, подобно героине романа, пробраться на корабль Дункана и принять участие в приключениях, Фиби медленно поднималась по лестнице. Ей не хватит ума, чтобы выполнить такое, подумала она. Дункан наверняка обнаружит ее, прячущуюся за бочонком или под его койкой, и либо вышвырнет за борт, либо запрет на гауптвахте.
Она шла, как привидение, по едва освещенному коридору второго этажа и, внимательно исследовав свой разум и сердце, поразилась, не найдя в них ни следа паники. Конечно, она порядком испугалась, когда впервые осознала, что случайно оказалась в другом времени с такой легкостью, как будто восемнадцатый век был одним залом в каком-то огромном, беспорядочном музее, а двадцатый другим. Но теперь, когда прошел день, и она привыкла к этому времени, у нее появилось чувство, что все так и должно быть. Точно так, как предсказывала Старуха, другой мир, мир Сиэтла, мир коттеджей, мир Джеффри уже казался нереальным.
В камине в ее комнате едва горел огонь, скорее ради света, чем тепла, поскольку ночь была почти жаркой. Фиби сняла платье. Старуха говорила ей, что оно нашлось в сундуке, много лет назад добытом с потерпевшего крушение корабля и осмотрелась. Главными предметами мебели в комнате были: кровать, позолоченное сооружение с пологом, уместное в будуаре Марии-Антуанетты, а также изящный письменный стол и канапе, обитое вышитым бархатом. На полу лежали персидские ковры, шторы были затканы изысканным узором. Обстановку дополняли красивый лакированный шкаф и бюро.
— Наверно, мне это понравится, — сказала Фиби своему отражению в зеркале над бюро. — Собственно, уже понравилось.
В дверь тихо постучали, и в комнату вошла Старуха, неся кувшин с горячей водой и полотенце.
— Это платье не годится для хозяйки такого большого дома, — заметила темнокожая фея-крестная. — Правда, у мистера Дункана водятся денежки. Он позаботится, чтобы у тебя были наряды, подходящие для жены и матери его детей…
Щеки Фиби залила краска. Она только-только смирилась с фактом, что оказалась здесь, в 1780 году. Это было достижение, которым она могла гордиться, пройти через такое испытание, не лишившись разума. Однако она была еще не совсем готова стать женой, Дункана Рурка или кого другого, а тем более матерью. Даже если ее муж окажется красивым пиратом (или патриотом), а у детей будут темные волосы и глаза цвета индиго.
— Я не жена, — сказала она. — И не мать. Я просто странница, которую принимают за шпионку или пиратскую любовницу.
Старуха благодушно улыбнулась: — Да, ты пока не жена и не мать. Но ты будешь и той, и другой. Хотя не могу тебе сказать, что случится раньше, что позже.
ГЛАВА 4
— Что это за Гражданская война? — спросил он без всякого выражения.
— Едва ли вы готовы слышать об этом, — ответила Фиби. — Вам еще предстоит узнать о Революции и… ну, скажем, о войне, между Севером и Югом, которая была не лучшим событием в истории нашей страны. Потом еще был Вьетнам, но это вас просто расстроит…
— Хватит, — прервал ее Дункан. — Вы хотите сказать, что наш народ будет воевать сам с собой?
Фиби вздохнула, жалея, что упомянула об этом периоде американской истории.
— Да, — кивнула она.
— Из-за чего?
— Все это очень сложно, но, как мне кажется, главной причиной было рабство.
Похоже, у Дункана не на шутку разболелась голова.
— Даже сейчас, — пробормотал он, — этот вопрос вызывает горячие споры между самыми горячими патриотами.
— Если бы вы запретили рабство, когда сочиняли Декларацию Независимости, то все, особенно чернокожие, были бы избавлены от множества бед. Но этого не случится: плантаторы из южных колоний станут утверждать, что рабство необходимо для экономического выживания, и, в конечном счете, они возьмут верх.
Старуха прервала ее. — Хватит этих речей, детка, — сказала она, осторожно положив руки на поникшие плечи Фиби. Напряженные мышцы расслабились с головокружительной быстротой, как будто ей ввели какой-то сильнодействующий наркотик. — А теперь иди со мной. Тебе нужно погреться на солнце и подышать свежим воздухом, если ты хочешь поправиться.
Фиби не стала возражать, что ей не нужно поправляться, потому что сама не была вполне в этом уверена, если вспомнить все, что случилось с ней с прошлого вечера. Кроме того, она чувствовала глубокое и естественное стремление к морю, небу и тропическим бризам, которые шумели и гудели над волнами. Она медленно поднялась, и ее взгляд встретился с взглядом Дункана. Затем, потерпев какое-то неопределенное, но, совершенно восхитительное поражение, она опустила глаза и вышла вслед за Старухой из комнаты.
Когда женщины ушли, Дункан собрал таинственные пожитки Фиби и сложил их в сумку. Все, за исключением портрета, который она называла фотографией, его он оставил, разглядывая изображенное на нем мужественное лицо и думая, не возлюбленный ли это Фиби. Конечно, в самых отдаленных уголках ума он размышлял над доказательствами, которые видел собственными глазами, к которым прикасался своими пальцами. Он хотел верить в рассказ Фиби, хотя его встревожило предсказание войны между штатами, потому что она утверждала, что Континентальная Армия победит, несмотря на неравные силы, потери, предательства и разочарования.
Убрав сумку Фиби в самый дальний ящик стола, Дункан повернулся и решительно вышел из комнаты. Сегодня вечером они с Алексом собирались наведаться на другую сторону острова, где был выставлен караул на случай, если поступит давно ожидаемый сигнал о приходе корабля. Ходили слухи, что долгожданный корабль, носивший имя «Индийская королева», затонул под тяжестью своего груза, бочонков с порохом и ящиков с мушкетами и пулями. Полиция генерала Джорджа Вашингтона отчаянно нуждалась в любых боеприпасах, которые можно было выпросить, позаимствовать или украсть.
Теперь необходимо было разработать план. Британский корабль, держащий курс на бостонскую гавань, будет, без сомнения, хорошо вооружен. Задача перехватить корабль и изъять боеприпасы требовала точного расчета, и малейшая ошибка могла привести к гибели Дункана и всех членов его команды. Согласно полученной информации, человек за штурвалом «Индийской королевы» был старым морским волком, и знание моря запечатлено в его душе, подобно невидимой татуировке. Одолеть такого соперника нелегко.
Дункан спустился по главной лестнице и вышел из дома через боковую дверь, не глядя по сторонам, а только перед собой, чтобы его взгляд случайно не упал на мистрисс Тарлоу, которая наверняка находится где-то поблизости. Он не желал отвлекаться от неотложной задачи, захват оружия для армии генерала Вашингтона.
Дункан миновал сад с его опьяняющими ароматами и буйством красок, которые была не в силах уничтожить недавняя буря, мимо итальянских статуй, мраморных бассейнов и резных каменных скамеек. Ван Рубен, голландский купец и плантатор, явился на этот остров в поисках одиночества, но привез с собой красоту Старого Света, чтобы наслаждаться ею в одиночестве. Дункан пролез через дыру в изгороди и спустился по крутой каменистой тропинке, ведущей по заросшему зеленью склону к пляжу. Надежно укрытая тропической зеленью бухта, в которой стоял на якоре его корабль, находилась дальше по берегу.
Он был рад увидеть на палубе свою команду, готовящую корабль к скорому плаванию. Очевидно, не он один ждал сигнала; Алекс как первый помощник уже отдал приказ готовить «Франческу» к отплытию.
Заметив капитана, двое матросов спустили на воду ялик, и один из них сел за весла.
Дункан зашел в воду, поленившись снять ботфорты: все-таки они сделаны из крепкой кожи и рассчитаны на самые суровые условия. Когда ялик оказался рядом, он ловко забрался в него, шлюпка даже не качнулась, хотя он обладал немалым весом.
— Наш корабль просто картинка, верно, капитан? — похвастался моряк по имени Келси с такой гордостью, будто судно принадлежало ему лично.
Это чувство гордости и личной заинтересованности Дункан весьма ценил в своей команде. Он улыбнулся, взглянув на крепкие мачты и аккуратные паруса «Франчески».
— Да, — с улыбкой согласился он. — Гораздо лучше, чем картинка.
Доплыв до веревочной лестницы, свисающей с корабля, Дункан и Келси закрепили ялик у борта и поднялись на палубу.
Алекс ждал на палубе, заложив руки за спину, с раскрасневшимися щеками и сверкающими глазами. Перспектива скорых приключений приводила его в восторг, как и самого Дункана, и, судя по довольному выражению его лица, можно было надеяться, что он миновал полосу мрачного настроения, подобно кораблю, вышедшему из полосы шквалов.
— Ты ожидаешь сигнал сегодня ночью, — сказал Алекс.
Дункан кивнул, бросив взгляд на суматоху приготовлений. — Да. И, похоже, ты разделяешь мое мнение.
— Ну да. — Алекс помолчал и дипломатично откашлялся, но не мог не улыбнуться. — Что там с таинственной мистрисс Тарлоу? — спросил он, делая вид, что осматривает берег, вытянув шею и заглядывая за плечо Дункана. — Я-то думал, что ты приведешь ее с собой, бедняжку, и повесишь на рее как предательницу и шпионку.
Дункану не понравилось это напоминание: он, в конце концов, приложил значительные усилия, чтобы временно оставить все размышления об этой таинственной личности. Он нахмурился и, пройдя мимо своего друга, спустился по трапу, направляясь к своей каюте, где находились карты, корабельный журнал и навигационные инструменты.
— У нас найдутся более важные темы для обсуждения, — сказал он Алексу, едва не наступавшему ему на пятки. — «Индийскую королеву» вполне может сопровождать эскорт, если учесть, какой груз она везет, а англичане умеют сражаться и не сдадутся без боя.
Алекс вздохнул и закрыл дверь каюты, а Дункан открыл иллюминаторы, впуская в помещение свет и воздух.
— Мы запланировали этот рейд несколько недель назад, — напомнил капитану первый помощник. — О чем тут еще говорить?
Дункан достал из шкафа карту и развернул ее на столе. — О многом, — ответил он. — Если наш первоначальный план потерпит неудачу, мы должны иметь под рукой запасной. Да и третий не помешает.
Алекс на мгновение стиснул зубы и снова расслабился. Он умел со сверхъестественной точностью стрелять из любого оружия, от пращи до пушки, был не только умелым моряком и бойцом, но еще и отличным наездником. В его храбрости сомневаться не приходилось, а умение командовать также было безупречно. Но, несмотря на это за ним замечались поспешные действия, следствие его нетерпеливого характера, он был склонен к опрометчивым поступкам, и, следовательно, по мнению Дункана, к безрассудному риску.
— Англичане не станут ждать нас в таком отдалении от берега, — сказал Алекс после секундной паузы.
— Англичане, — ответил Дункан и задумчиво нахмурился, разглядывая карту, взглядом оценивая расстояние, а разумом вероятность, — ждут нас всегда и везде. Они бы не создали величайший в мире флот, если бы небрежно относились к безопасности кораблей, везущих жизненно важные припасы. — Он, наконец, поднял глаза и увидел, что шея Алекса покраснела, вероятно, от скрытого раздражения. — У тебя есть какие-нибудь предположения, — спросил он, — или же я должен решать проблему один?
Алексу была предоставлена возможность сохранить свое достоинство, и он от нее не отказался. Нагнувшись над картой, он внимательно изучил ее и предложил идею…
Сигнал пришел, как только тьма опустилась на длинную и запутанную цепь островов, на дальнем берегу вспыхнул костер. Дункан увидел его с террасы, на которую выходила его комната. «Индийская королева» окажется в их руках, если ветер будет благоприятным и они отплывут с ближайшим отливом. Когда корабль будет взят на абордаж, а капитан и команда прекратят сопротивление, его отведут в гавань к югу от Чарльстона, где будет ждать отряд патриотов, чтобы забрать мушкеты и порох для грядущих боев против королевской армии.
Дункан повернулся, намереваясь уйти в дом, и как раз в этот момент в маленькой часовне, построенной Ван Рубеном, зазвонили колокола. Он улыбнулся, довольный, что часовой не зевает. Члены команды, хижины и дома которых разбросаны по всему острову, соберутся в бухте, где на волнах покачивалась «Франческа», готовая взять курс в холодные северные моря.
Свечи и масляные лампы наполняли коридор и холл уютным сиянием, и Дункан почувствовал укол печали оттого, что ему приходится уезжать. Мысленно он сказал самому себе, что слишком привык к комфорту. Десяток дней в море будет отличным наказанием.
Неожиданно из темной двери гостиной в коридор вышла Фиби. Она была одета в плохо сидящее на ней платье, которое, вероятно, Старуха раскопала на дне одного из сундуков, а странная прическа делала ее похожей на нимфу или фею, сошедшую с пыльных страниц какой-то древней сказки. В ее облике была какая-то хрупкость, потерянность, которая тронула доселе неуязвимое сердце Дункана.
— Как видите, я еще не сумела вернуться назад в двадцатый век, — сказала она. — Я правильно понимаю, что эти колокола означают сигнал к сбору?
Дункан торопился, и сам не мог бы объяснить, почему замешкался в коридоре. Его мысли, обычно весьма последовательные, смешались в беспорядочную кучу, как яблоки, свалившиеся с тачки, и прошло несколько секунд, прежде чем он сумел дать ответ.
— Да, — сказал он, не двигаясь с места.
— Вы думаете, что я шпионка, верно? — спросила Фиби, и в ее огромных голубых глазах появилось болезненное выражение, как будто мысль, что он ей не доверяет, причиняла ей боль.
— Я не знаю, кто вы такая, — ответил Дункан лаконично и совершенно честно, когда к нему, наконец, вернулась способность соображать. — Надеюсь, что в мое отсутствие вы не причините никаких неприятностей и не попытаетесь сбежать с острова. Уверяю вас, за вами будут следить.
Фиби вспыхнула. — Я не собиралась отправляться вплавь во Флориду! — заявила она. Ее глаза блестели, словно от слез, но, возможно, это был обман зрения, вызванный мерцающим пламенем свечей, когда Фиби моргнула, эффект пропал. — Интересно, заметил ли хоть кто-нибудь, что я пропала?..
Дункан боролся с безрассудным побуждением крепко обнять ее и прижать к своей груди. Колокола часовни по-прежнему трезвонили, даже еще более настойчиво, и он осознал, что большинство его людей попадут на корабль раньше него и будут удивляться задержке капитана. Возможно, они даже начнут сомневаться в его решимости или станут оспаривать его власть ни из того, ни из другого не. выйдет ничего хорошего.
— Старуха посмотрит за вами, — сказал он и покинул Фиби, но спиной чувствовал ее взгляд и знал, что она стоит в дверях и смотрит ему вслед.
Фиби закрыла дверь и прислонилась к ней, ощущая тревогу. Она жалела, что не дочитала книгу профессора Беннинга о Дункане до того, как провалилась в дыру времени; неожиданно ей стало важно знать, как и когда он умрет. О цели сбора догадаться было нетрудно: Дункан отплывал, чтобы напасть на английский корабль и, вероятно, захватить его груз. Согласно третьей главе биографии Дункана, он именно на этом сделал карьеру, и Фиби вспомнила, что один раз он был довольно тяжело ранен в схватке на шпагах с английским капитаном, отказавшимся сдаться.
В животе Фиби разрастался тугой комок, угрожая исторгнуть наружу ужин, который она не более часа назад съела у кухонного очага в компании Старухи. Нет, она не влюбилась в Дункана Рурка, она знакома с ним слишком недолго, но ее начинало интересовать, что с ней произойдет. Ей хотелось надеяться, что такой интерес с её стороны вызван его немаловажной ролью в американской истории, но Фиби не умела себя обманывать. Впрочем, как и других. Дункан привлекал ее не только физически, но и эмоционально. Конечно, ее размышления были немного грустными, но, вероятно, только потому, что она была испугана. С ней случилось что-то крайне странное, и Дункан, невзирая на его подозрительность и бесцеремонные манеры, стал для нее маяком, сияющим во мраке бури. Он был пробным камнем, единственный человек, в существовании которого она была уверена так же, как в своем собственном.
Мечтая о том, чтобы, подобно героине романа, пробраться на корабль Дункана и принять участие в приключениях, Фиби медленно поднималась по лестнице. Ей не хватит ума, чтобы выполнить такое, подумала она. Дункан наверняка обнаружит ее, прячущуюся за бочонком или под его койкой, и либо вышвырнет за борт, либо запрет на гауптвахте.
Она шла, как привидение, по едва освещенному коридору второго этажа и, внимательно исследовав свой разум и сердце, поразилась, не найдя в них ни следа паники. Конечно, она порядком испугалась, когда впервые осознала, что случайно оказалась в другом времени с такой легкостью, как будто восемнадцатый век был одним залом в каком-то огромном, беспорядочном музее, а двадцатый другим. Но теперь, когда прошел день, и она привыкла к этому времени, у нее появилось чувство, что все так и должно быть. Точно так, как предсказывала Старуха, другой мир, мир Сиэтла, мир коттеджей, мир Джеффри уже казался нереальным.
В камине в ее комнате едва горел огонь, скорее ради света, чем тепла, поскольку ночь была почти жаркой. Фиби сняла платье. Старуха говорила ей, что оно нашлось в сундуке, много лет назад добытом с потерпевшего крушение корабля и осмотрелась. Главными предметами мебели в комнате были: кровать, позолоченное сооружение с пологом, уместное в будуаре Марии-Антуанетты, а также изящный письменный стол и канапе, обитое вышитым бархатом. На полу лежали персидские ковры, шторы были затканы изысканным узором. Обстановку дополняли красивый лакированный шкаф и бюро.
— Наверно, мне это понравится, — сказала Фиби своему отражению в зеркале над бюро. — Собственно, уже понравилось.
В дверь тихо постучали, и в комнату вошла Старуха, неся кувшин с горячей водой и полотенце.
— Это платье не годится для хозяйки такого большого дома, — заметила темнокожая фея-крестная. — Правда, у мистера Дункана водятся денежки. Он позаботится, чтобы у тебя были наряды, подходящие для жены и матери его детей…
Щеки Фиби залила краска. Она только-только смирилась с фактом, что оказалась здесь, в 1780 году. Это было достижение, которым она могла гордиться, пройти через такое испытание, не лишившись разума. Однако она была еще не совсем готова стать женой, Дункана Рурка или кого другого, а тем более матерью. Даже если ее муж окажется красивым пиратом (или патриотом), а у детей будут темные волосы и глаза цвета индиго.
— Я не жена, — сказала она. — И не мать. Я просто странница, которую принимают за шпионку или пиратскую любовницу.
Старуха благодушно улыбнулась: — Да, ты пока не жена и не мать. Но ты будешь и той, и другой. Хотя не могу тебе сказать, что случится раньше, что позже.
ГЛАВА 4
Похоже, жаловаться на судьбу или противиться ей было бессмысленно Фиби уже пришла к заключению, что эта новая жизнь, навязанная ей насильно, более интересна, хотя и более опасна, чем та, которую она оставила позади.
Затем Старуха отвела ее в прачечную, занимавшую большое заплесневелое помещение в подвале по пути Фиби тайком искала глазами следы исчезнувшего лифта, и указала на чан с кипящей водой и груду хлопчатобумажных рубашек.
— Если ты станешь хозяйкой дома, — сказала она Фиби, — то должна знать, что в нем происходит. Мистер Дункан любит чистоту, и его одежду нужно стирать и гладить регулярно.
В этом невыносимо жарком помещении работали полдюжины женщин. Три из них, старухи, приветствовали Фиби беззубыми улыбками, но остальные были ее ровесницами или даже моложе, и они смотрели на нее с любопытством, но без явных признаков дружелюбия. Одна из них, высокая, гибкая девушка со смуглой кожей, черными волосами туземки и огромными миндалевидными глазами, швырнула бриджи, которые терла на стиральной доске, в бак с мыльной водой, и пересекла комнату, оказавшись лицом к лицу с Фиби. Девушка улыбалась, очевидно, зная о своей привлекательности, но выражение ее лица было враждебным, когда она рассматривала короткую стрижку Фиби и плохо сидящее на ней платье с чужого плеча.
— Симона, иди работай — приказала Старуха.
Симона не пошевелилась, только уперлась руками в бедра. Она выглядела очень экзотично в ярко-желтом саронге, и Фиби почему-то почувствовала себя обманщицей, как плохая актриса, забывшая роль, или маленькая девочка, надевшая платье матери.
— Значит, это та чародейка, — задумчиво проговорила Симона. — Та самая, которая явилась из ниоткуда.
Фиби открыла и снова закрыла рот. Старуха незаметно подтолкнула Фиби к чанам, хотя ее слова, как и прежде, были обращены к Симоне.
— Она такая же ведьма, как ты, — возразила Старуха. — И попробуй только задевать ее! Если я услышу, что ты ее дразнила, то три шкуры с тебя спущу!
«Как завоевать их дружбу? — подумала Фиби и, нерешительно улыбнувшись, украдкой бросила взгляд на других женщин. Они сосредоточенно занимались своей работой гладили, сортировали, терли и штопали, но почти наверняка внимательно прислушивались к тому, что происходило в центре помещения.
Симона выпятила губу, высокомерно повернулась и пошла к своему чану. Выловив из воды очередные бриджи, она яростно принялась тереть их о стиральную доску.
Старуха, не обращая на нее внимания, прошептала Фиби: — Если хочешь, можешь составить мне компанию на кухне.
Фиби пожала плечами: повар из нее был никакой. — Я буду зарабатывать себе на пропитание, как и эти женщины, — сказала она с бравадой и направилась к свободному чану. На полу рядом с ним лежала небольшая кучка грязных чулок. Спустя несколько минут Старуха ушла, и Фиби осталась наедине с прачками. Прикусив губу, она обернулась и увидела, что все, кроме Симоны, смотрят на нее: одни с осторожным интересом, другие с безразличием. Нетрудно было прийти к выводу, что Дункан небезразличен Симоне и что она, вероятно, увидела в таинственной незнакомке соперницу. Дункан, будучи хозяином поместья, а также всего, что находилось вокруг, вполне мог дать прекрасной прачке повод считать, что отвечает ей взаимностью. Да, вполне мог.
При этой мысли плечи Фиби уныло опустились. Со вздохом она подобрала горку чулок и бросила их в чан. Она была многим обязана Старухе и косвенно Дункану, и если могла оплатить долг, постирав чулки, то это было бы замечательно. Она не желала быть никому обязанной. Кроме того, если Симона может выполнять такую работу, то и она справится. Оттирая, полоща и выжимая, Фиби занимала руки черной работой, пока ее разум трудился то над одним диким, невыполнимым планом, то над другим. Стоило ей зазеваться, как ее будущим стало прошлое, и теперь впредь до особого уведомления ей придется осваиваться в незнакомом окружении. Что бы ни фантазировала Старуха и что бы ни подозревала Симона, Фиби не собиралась прожить всю свою жизнь пленницей на Райском острове, стирая хозяйские чулки. Сколь бы сильно ей ни хотелось быть рядом с Дунканом, она не была ни его любовницей, ни служанкой, и никогда не будет у него на побегушках. Более того, интересуясь историей, она хотела взглянуть на внешний мир. Не каждому человеку доводится попасть в другой век. Фиби напрягала мозги, придумывая план, как выбраться с острова. После двадцати минут работы она взмокла от пара и пота, волосы прилипли к щекам, шее и лбу, но к разумному плану бегства она нисколько не приблизилась.
Затем ее по спине ударило что-то холодное и мокрое. Еще не успев повернуться лицом к обидчице, Фиби уже знала, кто это, и, вооружившись намыленным чулком, яростно швырнула его в Симону. Та все еще держала в руках мокрую рубашку, которой нанесла удар. Чулок попал ей в правую щеку с громким шлепком. Симона ответила на удар, и Фиби, терзаясь уязвленной гордостью, выхватила из чана очередной чулок и изо всех сил швырнула его в соперницу.
И Симона и Фиби дрались не шутя, но прочие женщины присоединились к потасовке с громким хохотом, и скоро по всей прачечной летали рубашки, простыни, чулки и штаны. Пандемониум продолжался долго: все чаны были перевернуты, и сражающиеся скользили по мокрому полу, путались ногами в израсходованных боеприпасах, пока не лишись сил.
Симона и Фиби вымокли до костей. Они долго стояли посреди мыльного разгрома, глядя друг на друга и переводя дыхание, и вдруг одновременно расхохотались. На шум и крики явилась Старуха и, естественно, не обрадовалась. Фиби было приказано с позором покинуть прачечную: «Что скажет мистер Дункан, если ты простудишься и умрешь? Как ты думаешь, а?» Симону же и остальных просто выбранила на мелодичном островном диалекте.
Оказавшись в своей комнате, Фиби разделась до короткой рубашки без сомнения, спасенной с того же самого потерпевшего крушение корабля, и вытерла волосы полотенцем. Вскоре в дверь постучались, и после приглашения Фиби в комнату вошла Старуха.
— Симона любит Дункана, верно? — спросила Фиби, прежде чем та успела отругать ее за драку в прачечной.
— Да, — последовал лаконичный ответ. Из шкафа были извлечены и переданы Фиби мрачная черная юбка, простая блузка и столь же простое белье. Фиби послушно взяла сухую одежду и зашла за ширму, чтобы переодеться.
— Она его любовница?
Как ни странно, Фиби необходимо было знать ответ на этот вопрос, хотя она и собиралась сбежать с острова, и она отдала бы все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствовала сейчас.
— Спроси об этом самого мистера Дункана.
Фиби была рада, что скрылась за ширмой, потому что одно лишь предположение о разговоре на такие темы окрасило ее щеки пунцовым цветом.
— Проще будет спросить у Симоны, — заявила она, залезая в кружевные панталоны и нижнюю юбку, после чего потянулась за корсажем.
— От нее ты правды не добьешься, — спокойно возразила Старуха. — Она похожа на тебя: сама не знает, что творится у нее в сердце.
Фиби выглянула из-за ширмы, застегивая крошечные пуговицы блузки.
— Знаешь, тебе меня не обмануть. Твои речи очень цветистые, но я могу сообразить, когда меня пытаются надуть.
В глазах Старухи заблестели довольные искорки. — Видимо, придется отправить тебя полоть сорняки, раз со стиркой у тебя ничего не получается.
— Ты уклоняешься от темы, — заметила Фиби.
— Ты тоже, — ответила Старуха. Остаток дня Фиби провела в огороде, надев на голову широкополую соломенную шляпу, которую дала ей Старуха, и, когда ее наконец позвали ужинать, так утомилась, что не могла есть. Она с трудом взобралась по лестнице, чувствуя боль во всем теле, стянула юбку и блузку и с жалобным стоном повалилась на кровать. Даже веки ныли, и она закрыла глаза, надеясь затеряться в исцеляющем забвении сна.
— Все болит! — пожаловалась Фиби, когда услышала, как открылась и снова закрылась дверь ее комнаты. Она хотела, чтобы Старуха знала о ее страданиях и ощутила свою вину. — В ваше время уже изобрели конский линимент?
В ответ молчание. Фиби открыла глаза. Около кровати стояла не Старуха, а Симона. Однако на этот раз на ее хмуром лице было написано изумление, а не ядовитая неприязнь.
— Покажи мне свою ладонь, — сказала она.
Фиби села на кровати, но не спешила выполнить просьбу Симоны.
— Мне бы хотелось, чтобы ты постучала в следующий раз, когда решишь зайти, — заметила она.
Симона протянула руку, сжала сильными смуглыми пальцами пальцы Фиби, покрытые волдырями, нагнулась и всмотрелась в ее ладонь. Она что-то пробормотала, и на ее глазах выступили слезы.
Фиби высвободила руку. Она почувствовала симпатию к себе со стороны Симоны и еще зарождающуюся дружбу.
— Короткая линия жизни, что ли? Симона отвернулась, зажав рот рукой, и, подойдя к окну, посмотрела на море. Фиби не нужно было спрашивать, чтобы понять: женщина ищет взглядом корабль Дункана и тревожится за его жизнь. Она и сама тревожилась и скучала без него, хотя не имела на это никакого права. Фиби поднялась с кровати, но не стала подходить к Симоне.
— Он вернется, — сказала она.
Затем Старуха отвела ее в прачечную, занимавшую большое заплесневелое помещение в подвале по пути Фиби тайком искала глазами следы исчезнувшего лифта, и указала на чан с кипящей водой и груду хлопчатобумажных рубашек.
— Если ты станешь хозяйкой дома, — сказала она Фиби, — то должна знать, что в нем происходит. Мистер Дункан любит чистоту, и его одежду нужно стирать и гладить регулярно.
В этом невыносимо жарком помещении работали полдюжины женщин. Три из них, старухи, приветствовали Фиби беззубыми улыбками, но остальные были ее ровесницами или даже моложе, и они смотрели на нее с любопытством, но без явных признаков дружелюбия. Одна из них, высокая, гибкая девушка со смуглой кожей, черными волосами туземки и огромными миндалевидными глазами, швырнула бриджи, которые терла на стиральной доске, в бак с мыльной водой, и пересекла комнату, оказавшись лицом к лицу с Фиби. Девушка улыбалась, очевидно, зная о своей привлекательности, но выражение ее лица было враждебным, когда она рассматривала короткую стрижку Фиби и плохо сидящее на ней платье с чужого плеча.
— Симона, иди работай — приказала Старуха.
Симона не пошевелилась, только уперлась руками в бедра. Она выглядела очень экзотично в ярко-желтом саронге, и Фиби почему-то почувствовала себя обманщицей, как плохая актриса, забывшая роль, или маленькая девочка, надевшая платье матери.
— Значит, это та чародейка, — задумчиво проговорила Симона. — Та самая, которая явилась из ниоткуда.
Фиби открыла и снова закрыла рот. Старуха незаметно подтолкнула Фиби к чанам, хотя ее слова, как и прежде, были обращены к Симоне.
— Она такая же ведьма, как ты, — возразила Старуха. — И попробуй только задевать ее! Если я услышу, что ты ее дразнила, то три шкуры с тебя спущу!
«Как завоевать их дружбу? — подумала Фиби и, нерешительно улыбнувшись, украдкой бросила взгляд на других женщин. Они сосредоточенно занимались своей работой гладили, сортировали, терли и штопали, но почти наверняка внимательно прислушивались к тому, что происходило в центре помещения.
Симона выпятила губу, высокомерно повернулась и пошла к своему чану. Выловив из воды очередные бриджи, она яростно принялась тереть их о стиральную доску.
Старуха, не обращая на нее внимания, прошептала Фиби: — Если хочешь, можешь составить мне компанию на кухне.
Фиби пожала плечами: повар из нее был никакой. — Я буду зарабатывать себе на пропитание, как и эти женщины, — сказала она с бравадой и направилась к свободному чану. На полу рядом с ним лежала небольшая кучка грязных чулок. Спустя несколько минут Старуха ушла, и Фиби осталась наедине с прачками. Прикусив губу, она обернулась и увидела, что все, кроме Симоны, смотрят на нее: одни с осторожным интересом, другие с безразличием. Нетрудно было прийти к выводу, что Дункан небезразличен Симоне и что она, вероятно, увидела в таинственной незнакомке соперницу. Дункан, будучи хозяином поместья, а также всего, что находилось вокруг, вполне мог дать прекрасной прачке повод считать, что отвечает ей взаимностью. Да, вполне мог.
При этой мысли плечи Фиби уныло опустились. Со вздохом она подобрала горку чулок и бросила их в чан. Она была многим обязана Старухе и косвенно Дункану, и если могла оплатить долг, постирав чулки, то это было бы замечательно. Она не желала быть никому обязанной. Кроме того, если Симона может выполнять такую работу, то и она справится. Оттирая, полоща и выжимая, Фиби занимала руки черной работой, пока ее разум трудился то над одним диким, невыполнимым планом, то над другим. Стоило ей зазеваться, как ее будущим стало прошлое, и теперь впредь до особого уведомления ей придется осваиваться в незнакомом окружении. Что бы ни фантазировала Старуха и что бы ни подозревала Симона, Фиби не собиралась прожить всю свою жизнь пленницей на Райском острове, стирая хозяйские чулки. Сколь бы сильно ей ни хотелось быть рядом с Дунканом, она не была ни его любовницей, ни служанкой, и никогда не будет у него на побегушках. Более того, интересуясь историей, она хотела взглянуть на внешний мир. Не каждому человеку доводится попасть в другой век. Фиби напрягала мозги, придумывая план, как выбраться с острова. После двадцати минут работы она взмокла от пара и пота, волосы прилипли к щекам, шее и лбу, но к разумному плану бегства она нисколько не приблизилась.
Затем ее по спине ударило что-то холодное и мокрое. Еще не успев повернуться лицом к обидчице, Фиби уже знала, кто это, и, вооружившись намыленным чулком, яростно швырнула его в Симону. Та все еще держала в руках мокрую рубашку, которой нанесла удар. Чулок попал ей в правую щеку с громким шлепком. Симона ответила на удар, и Фиби, терзаясь уязвленной гордостью, выхватила из чана очередной чулок и изо всех сил швырнула его в соперницу.
И Симона и Фиби дрались не шутя, но прочие женщины присоединились к потасовке с громким хохотом, и скоро по всей прачечной летали рубашки, простыни, чулки и штаны. Пандемониум продолжался долго: все чаны были перевернуты, и сражающиеся скользили по мокрому полу, путались ногами в израсходованных боеприпасах, пока не лишись сил.
Симона и Фиби вымокли до костей. Они долго стояли посреди мыльного разгрома, глядя друг на друга и переводя дыхание, и вдруг одновременно расхохотались. На шум и крики явилась Старуха и, естественно, не обрадовалась. Фиби было приказано с позором покинуть прачечную: «Что скажет мистер Дункан, если ты простудишься и умрешь? Как ты думаешь, а?» Симону же и остальных просто выбранила на мелодичном островном диалекте.
Оказавшись в своей комнате, Фиби разделась до короткой рубашки без сомнения, спасенной с того же самого потерпевшего крушение корабля, и вытерла волосы полотенцем. Вскоре в дверь постучались, и после приглашения Фиби в комнату вошла Старуха.
— Симона любит Дункана, верно? — спросила Фиби, прежде чем та успела отругать ее за драку в прачечной.
— Да, — последовал лаконичный ответ. Из шкафа были извлечены и переданы Фиби мрачная черная юбка, простая блузка и столь же простое белье. Фиби послушно взяла сухую одежду и зашла за ширму, чтобы переодеться.
— Она его любовница?
Как ни странно, Фиби необходимо было знать ответ на этот вопрос, хотя она и собиралась сбежать с острова, и она отдала бы все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствовала сейчас.
— Спроси об этом самого мистера Дункана.
Фиби была рада, что скрылась за ширмой, потому что одно лишь предположение о разговоре на такие темы окрасило ее щеки пунцовым цветом.
— Проще будет спросить у Симоны, — заявила она, залезая в кружевные панталоны и нижнюю юбку, после чего потянулась за корсажем.
— От нее ты правды не добьешься, — спокойно возразила Старуха. — Она похожа на тебя: сама не знает, что творится у нее в сердце.
Фиби выглянула из-за ширмы, застегивая крошечные пуговицы блузки.
— Знаешь, тебе меня не обмануть. Твои речи очень цветистые, но я могу сообразить, когда меня пытаются надуть.
В глазах Старухи заблестели довольные искорки. — Видимо, придется отправить тебя полоть сорняки, раз со стиркой у тебя ничего не получается.
— Ты уклоняешься от темы, — заметила Фиби.
— Ты тоже, — ответила Старуха. Остаток дня Фиби провела в огороде, надев на голову широкополую соломенную шляпу, которую дала ей Старуха, и, когда ее наконец позвали ужинать, так утомилась, что не могла есть. Она с трудом взобралась по лестнице, чувствуя боль во всем теле, стянула юбку и блузку и с жалобным стоном повалилась на кровать. Даже веки ныли, и она закрыла глаза, надеясь затеряться в исцеляющем забвении сна.
— Все болит! — пожаловалась Фиби, когда услышала, как открылась и снова закрылась дверь ее комнаты. Она хотела, чтобы Старуха знала о ее страданиях и ощутила свою вину. — В ваше время уже изобрели конский линимент?
В ответ молчание. Фиби открыла глаза. Около кровати стояла не Старуха, а Симона. Однако на этот раз на ее хмуром лице было написано изумление, а не ядовитая неприязнь.
— Покажи мне свою ладонь, — сказала она.
Фиби села на кровати, но не спешила выполнить просьбу Симоны.
— Мне бы хотелось, чтобы ты постучала в следующий раз, когда решишь зайти, — заметила она.
Симона протянула руку, сжала сильными смуглыми пальцами пальцы Фиби, покрытые волдырями, нагнулась и всмотрелась в ее ладонь. Она что-то пробормотала, и на ее глазах выступили слезы.
Фиби высвободила руку. Она почувствовала симпатию к себе со стороны Симоны и еще зарождающуюся дружбу.
— Короткая линия жизни, что ли? Симона отвернулась, зажав рот рукой, и, подойдя к окну, посмотрела на море. Фиби не нужно было спрашивать, чтобы понять: женщина ищет взглядом корабль Дункана и тревожится за его жизнь. Она и сама тревожилась и скучала без него, хотя не имела на это никакого права. Фиби поднялась с кровати, но не стала подходить к Симоне.
— Он вернется, — сказала она.