Мирер Александр Исаакович. Мост Верразано

   Си-Джи поднял брови. Его адвокат Арчи Дуглас (он же Арчи Парамонова), сидевший в кабинете, воскликнул:
   — Ого! Неужто с белым флагом? Си-Джи сказал в интерком:
   — Сегодня после двух, мисс Каррингтон. Спасибо. — Повернулся к Арчи. — С белым? Я думаю, с «веселый Роджером».
   Арчи осторожно предложил:
   — Си-Джи, может быть, я буду тебе полезен?
   — Пожалуй. Мне от тебя скрывать нечего.
   Он слишком хорошо помнил о своем секрете, о том, что встал на одну доску с террористами. Присутствие известного адвоката при разговоре, за словами которого неизбежно будут маячить два террористических акта — взрыв цеха и взрыв вышки, — может когда-нибудь и пригодиться.
   Бабаджанян прибыл в два пятнадцать; Арчи Дуглас уже сидел в кабинете. На этот раз нефтяной король был одет по форме, то есть в двубортный костюм-тройку, при галстуке, и благодаря костюму выглядел куда менее пузатым. Если присутствие адвоката и удивило его, он никак этого не показал — уселся в гостевое кресло, скрестил ножки и вперил в Си-Джи свои газельи глаза, еще более грустные, чем в прошлый раз. Си-Джи проговорил:
   — Слушаю вас, уважаемый сэр.
   — Видел у господина Брумеля вашу очаровательную жену, — нараспев объявил гость и умолк.
   — Простите, сэр?.. — переспросил Клем, пытаясь не сжимать кулаки. «Не пугай меня, клоун, — подумал он. — У тебя тоже есть семья».
   — Да-да, это вы меня простите, — тот взмахнул пухлой рукой. — Я так… вспомнил… Господин Гилберт, очень хорошо, что здесь господин Дуглас. — Он подался вперед. — Господин Гилберт, пора кончать с этим безумием — вот с чем я пришел. С призывом к миру.
   Мы поменялись ролями, сказал себе Си-Джи и ровным голосом произнес:
   — Я ни с кем не воюю. Могу предположить, что вы говорите о диверсии на моем заводе?
   — Не только об этом. Арчи немедленно вмешался:
   — Иными словами, сэр, вы признаете, что имеете отношение к указанной диверсии?
   — Поверьте мне, господа, я не приемлю таких методов, они мне глубочайше отвратительны, уверяю вас. — Бабаджанян взмахнул обеими руками. — Если бы я сумел, я бы… Господин Гилберт, повторно призываю вас остановить свое производство. — Он смотрел на Клема в упор, и тот видел его глаза, пылающие горестным пламенем. — Спрашивайте любую компенсацию… Бог мой, я не нахожу слов… господин Гилберт! Вы живете в своем автомобильном мире — конечно, конечно, я живу в своем, нефтяном мире… — Он вдруг жалобно улыбнулся — Люди из разных миров редко понимают друг друга… Понимаете, господа, я по крови несколько иной, чем вы, мой отец видел резню, вырезали полтора миллиона человек — почти девяносто лет назад, но для нас это как вчера. — Он замолчал, потер щеки дрожащими пальцами. — Я не хочу резни, господа. Если вы не остановитесь, будет резня, вы не представляете себе, как огромен нефтяной мир, как он могущественен и .. и свиреп — о нет, я вас не запугиваю, я просто знаю.
   — Наверное, я тоже знаю, — мягко произнес Си-Джи Бабаджанян замотал головой.
   — Нет, сэр. Снаружи этого знать нельзя Для вас это общие фразы, общие понятия: нефть правит миром и так далее, а для меня — вода, которой я дышу, как рыба Мой мир вас уничтожит, но клянусь вам — самым дорогим вам клянусь, внуками, — мне не хочется этого, мне ужасно об этом думать.
   — Это шантаж! — вскрикнул Арчи. — Вы понимаете, что говорите?!
   — Вы мне нравитесь, господин Си-Джи, — сказал Бабаджанян, будто не слыша адвоката, и снова улыбнулся, на этот раз не жалобно, а ласково — Если вас убьют, это будет горем для меня и для моего отца. Я ему рассказывал о вас.
   Что за бредовая ситуация, подумал Си-Джи и неожиданно для себя спросил:
   — Ваш отец уже в возрасте?
   — Девяносто четыре года. Скоро девяносто пять.
   — Я привлеку вас к суду за шантаж и угрозы, слышите? — снова закричал Арчи Дуглас. — Чудовищно!
   — Помолчи, — сказал Клем. — Ваш отец видел геноцид армян в Турции?
   — Да, сэр.
   Клем опустил голову — так он бессознательно делал в секунды оценок, когда выносил суждение о человеке. Этот человек не был искусным гаером, он говорил искренне и действительно думал не о своих капиталах, а о мире и спокойствии. Как бывало почти всегда, Клем не смог бы объяснить, что именно заставляет его верить или не верить, — это наплывало, как облако, и уходило, оставив уверенность. Ошибся я в нем прошлый раз, ошибся, подумал он и спросил:
   — Кофе или чего-нибудь покрепче, господин Бабаджанян?
   Тот вдруг осмотрелся, как бы проснувшись, и пропел:
   — Я пью не всякий кофе, господин Си-Джи, сэр.. Если бы у вас нашелся ма-аленький стаканчик честной водки..
   Си-Джи налил ему водки, себе и Арчи — коньяка. Молча выпили; Арчи все еще гневно таращил глаза. Потом Си-Джи заговорил, покачивая «мартель» на дне рюмки:
   — Господин Бабаджанян, то, что вы сказали, мне чрезвычайно созвучно. Я тоже не хочу резни — помимо даже того, что могу стать ее жертвой. Но еще раз, как при нашей первой встрече, хочу напомнить вам о ваших внуках. Геноцид уже идет, сэр. Мой мир — автомобильный мир — уничтожает все живое на земле, и заметьте, при активной помощи вашего мира. Если вы помните, вы назвали это мифом и сослались на то, что электростанции также губят атмосферу. Это могло быть резонным ответом, если бы.. — Он поднял глаза от рюмки. — Если бы генератор Эйвона не делал ненужными и электростанции.
   В глазах Бабаджаняна что-то прыгнуло — или повернулось, — и Си-Джи подумал, что этого не может быть, — не может быть, чтобы гость не знал о генераторе всего, что надо.
   — Что-о-о? — пропел Бабаджанян.
   — Генератор Эйвона вообще не нуждается в энергии. Это своего рода вечный двигатель Нефть будет нужна только как химическое сырье и для реактивной авиации
   Минуту гость сидел, уставившись в пространство — вернее, в панорамное окно, за которым текли автомобильные реки. Без сомнения, он был хороший делец, то есть человек, сравнимый с Клемом Гилбертом по быстроте мысли и хватке, и многое, очень многое должно было сейчас прокручиваться в его кудрявой, без единого седого волоса, круглой голове.
   "Интересно, что для него главное, — думал Си-Джи — То, что перемены грядут воистине глобальные, или то, что его партнеры скрыли от него важнейшую информацию?»
   — В высшей степени любопытные сведения, — на октаву ниже, чем обычно, произнес гость — Иными словами..
   — Да, — сказал Си-Джи, — Это затрагивает интересы очень многих людей.
   Бабаджанян вскочил и замотал головой, издавая невнятные восклицания. Забегал по кабинету — Арчи Дуглас сидел, выпрямив спину, и только поворачивал голову туда-сюда На столе пискнуло и замигал огонек, это мисс Кар-рингтон извещала о каком-то срочном деле.
   Топот ног и бормотанье оборвались. Колобок подкатился к Си-Джи, помялся секунду и выговорил:
   — Это страшно, сэр. Вас и господина Эйвона сотрут с лица земли.
   — Что вы предлагаете?
   — Не смею ничего предлагать, господин Си-Джи, ни-че-го… — Я. понял, что предлагать вам деньги бессмысленно… попытаюсь что-нибудь сделать, но если вы не остановитесь. — Он вскинул руки и почти прокричал:
   — Еще не время, поймите же, — не время!
   — Искренне вам признателен, — сказал Си-Джи. Когда за гостем закрылась дверь, Дуглас в великом изумлении поднялся и спросил:
   — Клем, это правда — что ты ему сказал? Си-Джи кивнул.
   — Тогда ты сумасшедший, форменный сумасшедший, — объявил Арчи Дуглас.
 
   За время подготовки к отъезду Амалия сумела часа полтора походить в Невредимке — под бдительным присмотром Берта — и малость привыкнуть к этому невидимому скафандру. Окончательно убедилась, что на теле он неощутим, но тонкую работу делать никак невозможно: рука не чувствовала сопротивления предметов. Ухватиться, скажем, за ручку двери — можно; задача в том, чтобы эту ручку не отломать. Они еще дважды выезжали на машине, прикрытой Невредимкой, и Амалия несколько освоилась со странностями и неожиданностями такой езды, когда вдруг, на каком-то куске дороги, машину начинает вести вбок, и только энергичной работой рулем и отчаянно «газуя» удается ее выправить. Берт объяснил, что это зависит от электропроводности дорожного полотна. Он был возбужден и напорист более, чем обычно, и добрый десяток раз напомнил Амми о том, что можно и чего нельзя делать в машине, накрытой защитным полем:
   — Если тебя ударят с разгона, с любой скоростью, тебе не будет ничего, понятно? Ни машине, ни тебе. Зато если ты ударишься во что-то и не свернешь это «что-то» с места, то машине опять ничего не будет, а вот ты разобьешься, как яйцо, которое встряхнули в кастрюле. Понятно?
   В первый раз она сказала, что непонятно, и Берт неожиданно завопил:
   — Я же объяснял!! (Это была не правда.) Если бьют по тебе, тогда останавливается то, что тебя ударило, — если машина, значит, в ней бьются всмятку. А если бьешь и останавливаешься ты, тогда ты же и бьешься. В смятку, понятно? Например, ты влетела в столб. Машина остановится, целая и невредимая, а ты улетишь вперед, как хорошенькая маленькая пичужка, каковой, — пробасил он галантно, — ты и являешься.
   Берт помолчал и добавил, теперь уже снисходительно:
   — Это действительно трудно усвоить… что касательное столкновение безопасно, а столкновение в лоб — нет.
   Когда он повторил это в пятый или шестой раз, она спросила, отчего он так старается: ждет нападения по дороге, что ли? Он тут же надулся и ответил вопросом на вопрос: чему их учили в ее колледже, академии или где-то там еще? Не сказали разве, что готовность к инциденту есть вещь первостепенно важная?..
   В общем, к отъезду Амалия успела немного потренироваться и усвоила основные правила вождения под колпаком поля.
   Уезжали ранним утром; оно опять обещало быть солнечным. Рабочие еще не прибыли, и свидетелем отъезда хозяина был один Томас. Он прикрыл дверцу «мерседеса» за Амалией, спросил без улыбки:
   — Значит, ждем сутки, фройляйн Амми? Но возможно, вы еще позвоните?
   — Как получится, дружок. Оружие учебное не забудьте наверху…
   Томас ухмыльнулся и помахал раскрытой ладонью. Бог знает, увидимся, ли еще, подумала Амалия.
   Поехали — Умник с Амалией впереди, Рон следом. Старая мельница проплыла за боковым окном, перебралась в заднее, и ее затянуло пыльным хвостом. Амалия вела машину, она была возбуждена и не понимала еще, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, жаль места, где она обрела свое счастье, и непонятно, в какую глухомань ее тащат — не похлеще ли этой. А если смотреть по-другому, то она засиделась, и впереди были три страны, и Брюссель с Парижем, которые она любила, и Испания, где она не бывала, — вино в бурдюках и все остальное…
   — Рон, как связь? — спросил Берт.
   У них были маленькие рации с крохотными наушниками; Амалия услышала, как в ухе Берта что-то пропищало.
   Старая ферма утонула под плоским горизонтом, за пыльной дымкой. Теперь они ехали по узкому скучному местному шоссе, по которому Амалия уже много раз ездила, — на юго-юго-восток, к большой дороге на Амстердам. Так прошло минут пятнадцать — мелькнул один поворот на проселок, другой, и вдруг впереди обнаружилось темное пятно, не похожее на встречную машину. Еще тридцать секунд; пятно приобрело очертания: коричневый или черный фургон, стоящий поперек шоссе.
   — Рон, включай! — рявкнул Берт. — Объезжаем по целине… на скорости…
   Эйвон щелкнул переключателем, и Амалия руками ощутила — машина стала слегка плавать на дороге. Как хорошо, подумала она, что Берт заставил их испытать невре-димки при езде по целине и убедиться, что защитное поле словно расширяет покрышки и машина совсем не вязнет.
   — Нет, стоим! — приказал Берт. — Дай гудок. По команде — вперед, объезжаем справа.
   Амалия нажала на сигнал — два раза. Они стояли футах в двадцати перед фургоном; он оказался темно-коричневым, с темными стеклами. Длины машины хватало на три четверти ширины дорожного полотна. Никто из нее не выходил.
   — А рассматривают, — спокойно констатировал Берт. — Убеждаются… Гукни им еще. Что? Что? — Он шумно выдохнул и сказал:
   — Рон говорит, сзади кто-то едет. Совсем интересно…
   Теперь и Амалия видела в зеркале — краем глаза, — что подъезжает машина. Светлая.
   — А может, ударим? — неожиданно и с явным удовольствием спросил Берт.
   — Ты же говорил, нельзя, — сказала Амалия, — самим бить нельзя.
   — На скорости нельзя. На пяти милях можно… Ого, и этот разворачивается поперек!
   — Называется — коробочка, милое дело, — сказала Амалия. — Ждем?
   — Ты сиди спокойно, нога на газу…
   Дверца — передняя правая — коричневой машины открылась, и на асфальт, в косые лучи солнца, засвечивающие из-под ее днища, шагнул человек. Без оружия. И отодвинулась задняя дверца — на четверть. Человек был в костюме, темноволосый, слегка кривоногий; он направился не к Амалии, не к водительскому месту, а к Умнику — по краю асфальта. Похож на латиноамериканца, подумала Амми.
   Умник приспустил стекло и спросил по-голландски:
   — Нужна помощь?
   Темноволосый ответил по-английски:
   — Выходите из машины.
   Амалия дрожала от возбуждения, что было ей совсем не свойственно в критических ситуациях. Странное состояние: защитное поле, одевающее их автомобиль, делало ее вроде бы зрительницей, сидящей в гостиной перед экраном телевизора. Вот лицо — крупным планом. Рука ныря-
   Ег за пазуху в выскакивает с пушкой. Черная дырка в стволе, чуть дальше смуглое лицо, и совсем далеко — косо освещенная солнцем пустошь.
   — Стрелять… не… советую… — врастяжку проговорил Умник и поднял стекло.
   — Выхода!! — донеслось из-за стекла.
   — А иди в жопу, если не понимаешь…
   Амалия быстро оглянулась и увидела, что к Рону тоже подошел кто-то. А смуглый, по-видимому, растерялся: и опять гаркнул: «Выходи!» — и выстрелил.
   Хлопок ударил по ушам даже в закрытой машине. Приподнявшись, Амалия увидела, как смуглого человека отбросило — назад, на спину, — нелепо взлетела рука с пистолетом в упала. И сейчас же сзади ударил еще один выстрел.
   — Обходи по обочине! — рявкнул Берт.
   Она нажала на газ и, энергично выправляя заносы, проскочила мимо фургона. Едва вернулась на дорогу, как в зеркале объявилась машина Рона, закрыв собою коричневый корпус фургона.
   — Не спеши, — приказал Берт. — Пусть догоняют. Рон, твой тоже готов?
   Он сидел, глядя в заднее стекло. Выслушав ответ, пробормотал:
   — Двое с дырками в кулак… Тому голову разнесло. Мерзость. Бедняга Рон…
   — Зачем тебе, чтобы догоняли? — задыхаясь, спросила Амалия,
   Удивительно было, что Берт совершенно спокоен. Он положил ей руку на плечо и мягко пророкотал:
   — Все равно не отвяжутся. Лучше уж сейчас, пока пустое шоссе… А! Едут.
   Фургон догонял очень быстро. Бросили своих подыхать, вот же сволочи, думала Амалия. Берт крикнул:
   — Рон!! Пропусти его к нам!! — Пригнулся к левому окну и объяснил:
   — Рон хотел его ударить… А, вот и мы! Фургон выскочил слева, с водительской стороны. Амалия повернула к нему голову и увидела, что из окна на нее смотрит автомат. «Мы под защитой поля», — напомнила себе она, и сейчас же черный ствол выплюнул в нее две пламенно-оранжевые вспышки и исчез, а половинка дверного стекла под автоматом мгновенно помутнела и тоже исчезла.
   — Дай по нему бортом! — крикнул Берт. — Ну?!
   Амалия не успела ударить: фургон отстал. Она еще сбавила скорость, но было видно, что обе машины бандитов отодвигаются назад, и вот они уже едут рядом — насколько можно судить, сразу за «мерседесом» Рона.
   — Не-ет, не бросят, не таковские… — проворчал Берт. — Совещаются…
   По привычке Амалия считала секунды: тридцать, тридцать пять, сорок. Между сорок первой и сорок второй послышались «га-ак, га-ак, га-ак» — крупнокалиберный автомат — и почти сразу тяжелое «у-ух!». Их швырнуло вперед и осветило сзади.
   Она притормозила, потом остановилась.
   Легковая машина пылала бледным бескопотным пламенем — совершенно как в кино, — накатываясь на машину Рона. Рон вильнул и подъехал к ним слева, а горящее авто сползло с шоссе и остановилось.
   — Ронни, ты видишь их фургон? — спокойно спросил Берт. Было видно, что Рон кивнул и зашевелил губами.
   — Он говорит, они отстали, но не уходят. Разворачивайся… Разворачивайся, кому сказал! Еще спрашивает — зачем!
   Амалия и не заметила, как спросила. Рон подал вперед, и они одновременно стали разворачиваться. Когда выехали на прямую, увидели, что фургончик все-таки уходит — не очень быстро и сильно виляя.
   Позади, в горящей машине, захлопали выстрелы. Патроны рвутся, целый арсенал, подумала Амалия. Через секунду там грохнуло уже очень сильно, их качнуло, а в зеркале мелькнули клочья пламени, взлетающие к бледному небу.
   — Гранаты? — спросил Берт. — Впрочем… Амми, прыгай на заднее сиденье!
   Он ногой спихнул ее ступню с педали, перехватил руль. Амалия извернулась и через спинку водительского сиденья перебросилась назад,
   Странно виляющий задок фургона медленно приближался. Берт прибавил газа и скомандовал
   — Амми, ложись на пол и включи машинку. Рон, я захожу перед ним. Ты по команде ударишь его сзади Понятно?
   Амалия перебралась на пол, включила Невредимку на поясе и, приподняв голову, посмотрела в правое окно — увидела, как наполз коричневый борт, увидела зияющую дыру на месте стекла, подумала, что это другое, не то, что было разбито у нее на глазах, и что за окном никого не видно. В эту секунду Берт резко взял вправо, сбил фургон на обочину и обогнал его.
   — Что ты хочешь? — спросила она.
   — Ты упрись, — пробасил он очень спокойно. — Едет, не посмел… Ронни, раз, два, три!
   Тормоза внизу отчетливо скрипнули; Амалию, одетую полем, прижало к стойкам передних сидений — совершенно нечувствительно, — и сейчас же что-то темное закрыло широкое заднее окно, мелькнуло, бесшумно улетело вперед, раздался грохот «Держись!» — крикнул Берт, и ее еще раз прижало. Отпустило. Амалия приподнялась и посмотрела в переднее стекло.
   Они стояли. Прямо перед капотом торчал бандитский фургон — колесами вверх и двигателем назад, к ним. Амалия не сразу поняла, что видит именно передок машины, так он был искорежен. Поняла, когда увидела перевернутую измятую надпись «Мицубиси» над зияющей дырой на месте ветрового стекла Людей внутри не было видно, хотя в отверстие ярко светило низкое еще солнце.
   — Не выходить! Быстро отсюда! — приказал Умник, выворачивая налево и вперед. — Слава Богу, не ахнуло…
   Он резко развернулся — так что Амалия снова упала на пол, — отключил Невредимку и погнал к югу, мимо горящей машины, что-то бормоча себе под нос, иногда передергивая плечами.
   Амалия так и осталась на полу. Лежать в поле Невредим-ки было удивительно приятно — как на самом мягком матрасе, равномерно подпирающем все тело. «Вот что он проделал, — думала она, — тормознул, подставил им багажник, а Рон еще наподдал сзади, и они проскользнули по защитному полю поверх нашей крыши, а мы еще ехали и снова по ним ударили. Полем, как танковой броней..» Ее слегка тошнило. «Сколько их было в обеих машинах? Даже если по два человека.. Без пощады .. Повезло.. Как повезло, что никто не ехал по шоссе. Впрочем, это обычное дело, некуда здесь ездить. Но кто-то нас выдал, однако же… Они ждали наших машин .. Дальше на них ехать нельзя».
   Почему-то Амалия не могла сейчас восхищаться Бертом, его неколебимым спокойствием и мгновенными, точными решениями Даже его изобретательской гениальностью. Тошно ей было, тошно. Она закрыла глаза и вспомнила, что в хаотической куче, мелькнувшей в перевернутой «мицубиси», на потолке, ставшем полом, видела что-то похожее на человеческую спину. «Пусть так Они хотели нас убить, мы только защищались.. « Наконец Берт позвал ее
   — Эй, Амми, ты где?
   Она выключила машинку, сразу ощутив жесткий пол, и перелезла к нему Берт странно, искоса, поглядел на нее и спросил:
   — Ну, ты как?
   — В порядке. — Она заставила себя улыбнуться — Куда мы теперь? Надо сменить машины.
   — Ага. Верно. У Марты стоит запасная — я, ваш Умник, своевременно озаботился, К счастью, другого цвета. Эти оставим у нее в гараже.
   — А поместятся? — почему-то спросила Амалия. И сейчас же, без перехода — Кто-то нас все-таки выдал, Берт.
   Он опять перекатил на нее глаза, помолчал а очень мягко проговорил:
   — Известно кто.
   — Ну?
   — Томас, Амми.
   — Откуда ты…
   — Рон видел его. Он был во второй машине. Смотрел на Рона и улыбался.
   Она закрыла лицо ладонями и зарыдала, привизгивая, обливаясь слезами.
   Умник больше не смотрел на нее. Вел машину на ста километрах в час, отсчитывал километры, оставшиеся позади, и ждал, что вот-вот над дорогой появится полицейский вертолет.
   Когда выехали на магистральное шоссе и влились в общий поток, он взял Амалию за запястье, оторвал мокрую ее руку от мокрого лица и поцеловал в ладонь.
   — Эй… Обезьянка… Ну что ж теперь поделаешь… Она вырвала руку, но сейчас же ухватилась за него обеими руками и уперлась лбом в плечо.
   — Ну ничего, ничего, — бормотал он. — Ну ничего…
   Через небольшое время Амалия разжала пальцы и подняла голову. Глаза у нее были уже сухие, огромные и светлые — как выбеленные. Она спросила:
   — Как такое может быть, а, Берти?
   Он заговорил сразу, будто ждал этого вопроса.
   — У меня был учитель… есть учитель — профессор Горовик. Когда я был на втором курсе, ему испоганили фасад дома — нарисовали свастики и эсэсовские молнии — и написали: «Евреи, вон из Америки». Я чуть не лопнул, когда увидел, и стал орать, что найду их и измолочу. Понимаешь, проф — он такой человек, он доброты необычайной… Как Марта — такой же добропомощный человек. И он мне вдруг говорит: «Берт, оставь это. Пойми, между ними и шимпанзе разница меньше, чем между тобой и ними».
   — Это верно, — вдруг сказала Амалия. — Куда меньше. Я таких видывала,
   — Смотри ты! А я тогда взбеленился — обиделся, понятно? Во мне же сидело: все люди рождены равными и все такое, понятно? Потом уже, много позже до меня дошло, что он прав. — Не сводя глаз с дороги, Берт погладил ее по колену. — Так я с ним и не попрощался… эх…
   — Томас не такой.
   — Амми, ты не поняла; профессор говорил не о бандитах, вот что меня зацепило. Он имел в виду обыкновенных средних индивидуумов, которых можно сделать фашистами, заманить в Ку-клукс-клан и вообще купить. За деньги, еще за что-то. За власть. За право рисовать свастики.
   — Я знаю, когда его купили, — сказала Амалия. — Позавчера он поехал за велосипедистами, если помнишь. Что-то было заметно… Напряжение какое-то, и глаза..
   — Он же не знал, что мы сегодня уезжаем? А?
   — Не знал, но он — специалист, и хороший специалист. У него чутье. Догадаться было нетрудно. — Амалия огляделась; кругом ехали машины, и, как обычно на магистральном шоссе, казалось, что они стоят. В дорогом «опе-ле», ехавшем-стоявшем слева от них, сидела девушка-блондинка в шапке с длинным козырьком и двигала челюстью, как автомат. Давно ведь так едет, миль пять, подумала Амалия, решительно запретила себе реветь и сказала:
   — Не понимаю, почему он гранату не сунул под сиденье — простенько и со вкусом… Берт ухмыльнулся.
   — А потому, что Рон — тоже специалист, у него своя автомобильная сигнализация, никакому «Сименсу» такая не снилась. Эй, Ронни, как дела?.. Говорит, порядок.
   "Сколько же ему предложили, — размышляла Амалия, — что такой славный парень решился стать убийцей и предателем? Берт говорил о Джеке: если предложат миллион… Как он тогда меня поддел, вернувшись из разведки: «Фройляйн Амми, начинаем паниковать?» Точно, точно — тогда это и случилось, и он, скорее всего, получил аванс. Интересно, выезжая вслед за нами на мотоцикле — к светлому «универсалу», — взял он этот аванс с собой или оставил, рассчитывая вернуться и продолжать жизнь добропорядочного офицера охраны? Если оставил, то в кожаном своем сундучке… в спальне… За малые деньги он бы не продался, это несомненно», — подытожила она и вдруг сказала:
   — Берт, включите машинки.
   Как ни странно, он немедленно передал команду Рону и только тогда спросил:
   — Что-то заметила?
   — Вспомнила.
   — А?
   — Деньжищи у них огромные… Что для них за расход — еще одна группа или две? Могли ждать на въезде на А-9 или еще где-нибудь.
   — Но ты же их не зафиксировала. И вообще, в такой толпе разве рискнут?
   — По миллиону-другому на рыло — и в церкви рискнут, — сказала Амалия. — Будет стоять на дороге рядом, как впереди просвет — отстреляется, и по газам, и хрен его поймают.
   — Не каркай, — буркнул Умник. — Пока Господь за нас…
   — Не Господь, а Невредимка, мой дорогой.
   — А! Все собирался спросить: ты в Бога веришь, Амми?
   — А не знаю, не знаю… Не знаю! — вдруг вскрикнула она так, что он вздрогнул и машина вильнула. Потом спокойно добавила — Логично предположить, что они будут стоять за выездом на Зандам, на развязке.
   — Скоро узнаем, — сказал Умник.
   — Или у дома Марты, он же побывал у Марты…
   — Скоро узнаем, — повторил Умник и сморщился. — И Марту не минуешь — на этих машинах ехать нельзя, а покупать сейчас новую — безумие…
   Он сообщил Рону насчет возможной засады у развязки, и остаток пути по большому шоссе они проехали молча.
   Перед поворотом «опель» жующей блондинки перешел на правую полосу, на выезд. Умник катился за блондинкой осторожно, отпустив ее футов на двадцать. Позади, за машиной Рона, ехал еще кто-то. Амалия напряженно всматривалась влево, в кустарник, покрывающий треугольник между поперечной дорогой и полосой съезда, по которой они ехали. И едва не проглядела: впереди на широкой обочине стояла машина. Синий «БМВ». Берт увидел ее раньше Амалии и приказал: