Миронов. Семь верст до небес

богатырь на поляне, мхом да мухоморами поросшей. Куда скакать за ним
далее, в какой стороне искать( Велик и черен был здешний лес, без конца и
краю. Полон всякой нечисти. Только тут вспомнил Усыня, что отряд его
остался биться с лешаками на поляне у дороги. Что с остальными ратниками
сталось он не ведал. Пора было возвращаться. Поразмыслил Усыня, и решил
возвернутся к воинам оставленным, с Дубыней-богатырем совет держать как
быть дальше. Алексия одному не найти, да и поспешать надо было уже на зов
княжеский в Солнцеград.
На обратной дороге примечал Усыня головешки тлеющие. Повсюду в низинах
одни уголья горящие лежать остались. Лешаки, почитай, все и сгинули. Мало
кому удалось меча Усыни уберечься. А кто убег, навечно запомнил его силу
огненную.
Вернулся Усыня под утро. Бой на поляне уж закончился. Много в том бою
леших сгинуло, надолго леса окрестные от них отчистились. А ратники все
живы остались, синяками да шишками отделались. Только одного Алексия,
впервые в поход отправившегося, недосчитались. Долго искали его потом по
лесу, да так и не нашли. Видимо, уволокли его лешаки сбежавшие с собой в
соседнее темное царство. Узнав об этом, Усыня с Дубыней порешили на
обратном пути повывести всю здешнюю нечисть лесную, а Алексия отыскать.
Надежда была, что жив воин, потому как лешие пленников своих не убивали, а
пытались обратить в такую же нечисть. Ждали, пока они свой дом да родню
позабудут, и от голода станут есть кору да поганки. А со временем сучками
обрастут, зазеленеют и вовсе в леших обернутся. Алексий же, хоть и впервые
в поход отправился, слыл воином крепким. Потому чаяли его богатыри живым
застать, а пока поспешать надо было в Солнцеград к Вячеславу князю.
Перво-наперво приказал Усыня принести к нему обтесанного лешака Сардера.
Дубыня богатырь его в плен взял. Стерегли Сардера пять добрых молодцев, в
плечах у каждого сажень косая. Принесли они Сардера, бросили к ногам
воеводушки. Леший и впрямь на обтесанное бревно походил. На всем его
зеленом теле одни лишь глазки остались, в коих уже не было злобы, а жил
лишь страх один. Жалок был бывший хозяин лесных глухоманей. Взглянули на
него Усыня с Дубыней и порешили: отвезти в Солнцеград к Вячеславу на
забаву. Мастеровые люди из него седушек для гостей заморских, да ложек
резных понаделают, али еще чего.
Услыхав сие Сардер взмолился, чтоб отпустили его и бросили в глубокой
придорожной канаве рыжим голодным муравьям на съедение. Но тщетно.
Богатыри решения своего не изменили, ибо раз решив, никогда от своего
слова не отступались, так на Руси было заведено среди людей добрых. Лешего
крепко-накрепко связали и к двум лошадям подвесили. Уже совсем рассвело,
когда отряд богатырский во главе с Усыней и Дубыней покинул поляну у
дороги и продолжил путь свой через колдовской лес к Солнцеграду, где
ожидал их князь Вячеслав.




Глава вторая


Кому клады видятся

На правом берегу широкой речки Туренки, что текла по землям вятским,
раскинулось село Перехватово. Жили там люди веселые да работящие, туряками
прозывавшиеся. Летом промышляли они ловлей рыбы да грибов сбором. Слыли в
народе туряки охотниками первейшими и на многие дни уходили промышлять
медведя, вепря, лося, а ли птицу какую в лес глухой без страха. Сказать
надобно, что почитай к самому селению со всех сторон походил лес темный,
дремучий, в котором живности всякой было видимо-невидимо. Лес этот кормил
обитателей села невеликого. Акромя Перехватова по реке ни вверх ни вниз по
течению никаких сел не было верст на пятьдесят с гаком, а то и более.
Никто не мерял.
Домов на том селе стояло - как пальцев на двух ладонях. Ровно столько же
семей там и жило. Старейший обитатель Перехватова был дед Макарий, а
обитал он в крайнем дому, срубленном еще его дедом собственным по случаю
женитьбы сына, то бишь отца евойного. В незапамятные времена это было. Дед
давно уж помер от лихоманки, да и отец Макария тоже - задрал его косолапый
на охоте. Один рос Макарий. Дружки да люди добрые только ему и были
опорой. Так и вырос один, как сосна высокая на утесе каменном. Но грех
Макарию на жись жаловаться. А он и не жалился. Неплохо пожил он. Многого
на своем веку долгом перевидал. И тонул дважды под ледоход, и леший трижды
в чаще зааукивал, и кабан разъяренный клыком под ребро угодил да по земле
повалял, и трясовица не единожды приключалась, и немочь огненная, а все
живым выходил. Видать свезло Макарию. Не оттого помереть должен. Ну, да
это кому как на роду написано.
Сызмальства дружил Макарий с Федосом, мальцом, что по соседству обитал.
Федос сыном был Игната-медвежатника, лучшего охотника на селе. А может и
на всей Туренке, никто не проверял. Всю жизнь они не-разлей-вода были. И
по грибы вместе шастали, и рыбу удить в ночное, а подросли, так охотится
всегда на пару ходили и дичи добывали помногу. Как пришло время ожениться,
да остепениться, так оба и оженились почитай в один год. Макарий
посватался к Евдокии, старшей дочери кузнеца Вавилы, девице здоровой,
работящей да красивой, с косой длинной, аж до пят доходившей. А Федос
выбрал себе в жены Добраву, дочь младшую Варлама-кузовщика, что кузова
плел всех лучше. Девица пригожая, скоромная и ростом невеликая. По всему
она Федосу приглянулась. Сродственники девиц не против были и отдали их за
муж с благословением. Федоса свадьбу перед Святками сыграли, а Макарий
оженился близь Семика.
Однако-ж, Перед тем как свадьбе Макария быть, пришлось отцу его семейство
кузнеца Вавилы, откудова невесту брать собирался, множество раз посещать.
Отец Евдокии для порядку, понятное дело, поначалу все отнекивался, мол,
девица еще не в соку, да приданого к ней еще не сшито-соткано достаточно
для замужества вечного, обождать бы надо, и все отказывал. А отец Макария,
понятное дело, сына нахваливал - мол, парень - чисто-золото, хоть и
молод, но уже охотник, добытчик не последний, не дурень и руками своими
сотворить чего полезное может. Ну, на третий раз сговорились все-таки,
свадьбу близ Семика назначили и подготавливаться стали с сему событию -
вытницу искать, чтоб за молодую поплакала, вежливца - чтоб сглаз от
молодых отвел, да кому кем в свадебном поезде быть.
А сговаривались отцы молодых так долго от того, что Евдокия пред тем
несчетно раз на мужа гадала, много способов испробовала и кажный раз ей
новость была непонятная, приводившая девицу в смятение.
Первый раз гадала Евдокия со своими подружками верными Любавой да Марьяной
на мужа будущего башмаком. Собрались как-то раз девицы под вечер, когда
солнушко еще висело над лесом и землю лучами последними грело, во дворе у
Марьяны. Как полагается при том гадании, подошли они к самым воротам со
двора, сняли кажная с левой ноги башмаки свои красные и за ворота кинули.
Апосля чего стали смотреть куда те башмаки упали, в какую сторону носками
легли. Ибо куда ляжет башмак носком, в ту сторону будет отдана девица
замуж. А ежели башмак ляжет носком к воротам, из которых выкинут был, то
девушке в этом году жить дома, и замуж не выходить.
Любавин башмак лег носком в дальнюю сторону, туда, откудова начиналась
единственная тропка вдоль реки Туренки, что вела в дальние селения.
Опечалилась девица, видно очень ей хотелось на родном селе замуж вытить,
неподалеку от маменьки родной, ибо не сильно она к хозяйству приучена
была. Опасалась - вдруг муж прожорливый, да драчливый попадется, и что ей
тогда горюшечке делать( Но, видать, ничего тут не переменить уж было. Раз
башмак носом лег в дальние края, значит скоро собираться в путь-дорогу.
Марьянин башмак упал носком в сторону горки лесистой, на которой три дома
главных охотников да добытчиков села Перехватова стояли. В кажном доме по
трое сыновей подрастали. Все как на подбор - кровь с молоком, сажень
косая в плечах, а то и две. Никто не мерял. И, почитай, все находилися в
том самом возрасте, когда сродственники мечтают их оженить поскорее, а они
сами об этом и не помышляют, пребывая в забавах резвых да игрищах
молодецких. У Марьяны от того гадания аж глаза загорелись, а потом в разны
стороны чуть не разбежались - столько женихов сразу привалило, поди
разберись который суженый. Призадумалась девица.
А башмак Евдокии упал посередь дороги, да только аккурат носом к самым
резным воротам. Сие означало - сидеть тебе девица в энтом году дома, песни
петь, да пряжу прясти, и про парней не вспоминать. И все бы так и
сложилось для Евдокии, если бы не случай странный. Аккурат неделю погодя к
ним в дом заявился отец Макария сватать ее за своего молодца чисто-золото.
Событие сие совсем не по гаданию выходило. Евдокия удивилася, и на пару с
Марьяной призадумалась крепко. Что-то гадание странно выходило,
неправильно. Наверное, башмакам верить нельзя никак.
Дивилася Евдокия цельную неделю, а потом решила сызнова погадать на
суженого. Только на этот раз испробовать гадание у ворот. При сием гадании
выходят девушки, которые на мужа гадают, к воротам. Выйдут вместе и
встанут у ворот самых. Только гадание это надо обязательно ночкой темной
гадать. В ту пору, когда все люди добрые спят и помехой забаве девичьей не
служат. Выйдут девицы тогда и, стоя за воротами посередь ночи, говорят еле
слышно промеж собою: "Залай залай собаченька! Залай серый волчок!. Где
залает собаченька, там и живет мой суженый!" Сказывают, откель лай
собачий, а ли вой волчий услышится, туда и отдадут красну девицу замуж.
Чем глуше и дальше будет лай слышен, тем дальше от дома ей и обретаться с
мужем. Ежели вдруг лай хриплый окажется, знать - сочетаться ей
молодушеньке несчастной со стариком. А коли звонкий и тонкий окажется -
считай повезло, молодой жених сыщется.
Как пришло время гадать собралися девицы-красавицы опять вместе - Марьяна,
Любава, да Евдокия. На этот раз у Евдокии в избе дело было. Посидели на
зорьке немного под окном, семечек полузгали, песни задушевные попели про
леса, да страны разные, что за речкой Туренкой находилися, но коих никто
никогда не видывал. В тех странах, бают, змеи семиглавые обретаются, что
огнем пыхают, в речках темных глубоких там рыбы длиннотелые со стальною
чешуею, с кольчугой схожею, водятся, да людей случайных, что в брод, а ли
на плоту путешествуют, жизни лишают. Сон-трава там повсюду растет, в лесах
заколдованных туман висит вечный под соснами, папоротники круглый год
цветут, в земле клады древние светятся, медведи бурые по-человечьи
разговаривают, а разбойники-душегубы апосля смерти в той стране покой
находят. Посидели девицы, языки почесали, а солнушко уж скрылось давно, за
окном ночь настала теплая.
Как улеглись спать сродственники Евдокии на печи, девицы шасть на двор и
за ворота. Встали они посередь дороги, осмотрелися. Не видать не зги
вокруг, хоть глаз выколи. Забавно девицам, что будет. Встали втроем
Марьяна, Любава, да Евдокия, прислушались. Тихо над деревней Перехватово,
к коей лес почитай вплотную подступал. Слышен только шум речки Туренки,
что поблизости течет. Да в лесу птицы первые ночные щебечут, еле слышно
переговариваются. Народ деревенский спит, должно быть, уже крепко. Десятый
сон видит.
Вышла вперед Марьяна и говорит:
- Залай, залай собаченька. Залай серый волчок!
Тишина в ответ была время малое, а потом вдруг на околице лай раздался
громкий. Аж вздрогнула девица от нежданности, от темноты ночной и чувств
вострых. А собачка все не унимается, знай себе заливается. Да близко так и
звонко - видать в своей деревне Марьяне жить, за добрым молодцем не старых
лет. Но, вскоре смолк лай все-таки. Теперь Любава вперед выступила, полную
грудь воздуха набрала для храбрости и говорит в свой черед:
- Залай собаченька, залай серый волчок!
Как и в первый раз тишина была, но на сей раз время долгое. Простояла так
Любава без движения, дыхание в груди затаив от страха и предчувствия. Но
ничто тишину не нарушило, лишь дерева вековые в лесу темном шумели да
постанывали несильно. Уж совсем решила Любава, что не судьба ей весточку
получить от суженого, как вдруг, далеко за лесом необъятным завыл волк
серый. Да хрипло так, с надрывом завыл. Хоть и выл он со всей силы, да
видать далече обретался, в чаще самой, а то и еще далее, потому как
хриплый вой его еле слышен был в деревне Перехватово. Услыхала лай Любава
и вздрогнула. Хриплым и далеким он казался - знать, быть ей за стариком и
вдали от дома родного дни свои молодые проводить до самой старости. Уж
второй раз гадание ей дальние края предрекало и путь-дорогу. Опять
пригорюнилась девица.
Настал и Евдокии черед.
- Ты залай собаченька, залай серый волчок! - говорит она.
И прислушалась. Все также ветер легкий ночной дерева колышет. Шумит
поодаль речка Туренка. Спит деревня Перехватово в глухомани лесной
затерянная. Спят все ее обитатели, акромя трех девиц молодых, что в ночи
темной на перекрестке тропок деревенских судьбу свою аукают. Ждала Евдокия
долго, но так и не дождалась. Не залаяла собачка ни близко ни далеко. Не
завыл серый волчок в дали далекой. Все также в тишине ночной лежала
деревня Перехватово. Постояли так девицы, да по домам своим разошлись в
чувствах-сомнениях. Кому что, а Евдокия решила, что уж ей-то точно замуж
нет пути в этом году. А на утро опять отец Макария заявился сватать ее за
сына. Мысли у Евдокии спутались и решила она вновь гадать. Что-то первые
гадания у нее все неправильные выходили.
В третий раз собрались подружки погадать на суженого у Любавы. На сей раз
решили они суженого на ужин пригласить. Гадать, правда, одна Евдокия
решилась. Марьяна с Любавой судьбу свою уже решенной почитали и теперь
только ее свершения ожидали со дня на день. А Евдокии будущее в тумане еще
находилось и требовало прояснения скорейшего.
Пригласить на ужин суженого - дело непростое. Тут Евдокии помощь подружек
пригодилась. Гадание сие так творить надо: перво-наперво, накрыв на стол
для суженого, надобно две миски и кружки две поставить, хлеб-соль, ложки.
Близь полуночи девица, которая будущее свое пытает, сесть должна за стол
одна-одинешенька, очертить вкруг себя линю на полу, чтоб нечистая не
подступилась, и сказать: "Суженый, ряженый приходи ко мне ужинать." Потом
ждать надобно. Лишь только полночь настанет, непременно жених явится в том
самом наряде, в котором он должен быть на свадьбе. Явится и за стол рядом
сядет.
На всякий случай девица красная под боком с собой петуха должна иметь,
ибо, если не поможет зачурание, а ли гость засидится дольше нужного, то
надобно хорошенько того петуха давнуть, запоет он и видение исчезнет. Те,
кто гадал, сказывают, будто если призрак что-либо вынет из кармана и
положит на стол, то стоит зачурать предмет сей и видение пропадет, а
оставленное останется на владение красной девицы. Бывало суженый,
отужинав, оставлял чего ценного - мех там какой, гребешки-заколочки, а то
и украшения золотые. И уж обязательно, прежде чем являться самому
суженому, появятся из ниоткуда знамения: ветра свист, запах серный, а
иногда дух смрадный.
Евдокия все сделала как велено: две миски поставила с кружками, хлеб-соль
сварганила, круг от нечистой силы очертила, под стол дубовый петуха
пустила. Тот смирный оказался, его Любава сонного с насеста сняла. Сел
петух под столом и заснул опять. Апосля всего Евдокия стала ждать
полуночи, до коей недолго уже оставалось. Подружки ейные Марьяна с Любавою
за дверьми караулили, чтоб в случае чего подмогнуть, да и интересно было
им узнать чем гадание окончиться - страсть!
Так прошло времени довольно много. Сидит Евдокия в комнатушке
одна-одинешенька. Страшно ей, но знать хочется кто ей явится - Макарий, а
ли кто другой. Уж больно жисть ее с гаданиями не сходилася. Сидит она, по
сторонам оглядывается. Вдруг, в избе дух смрадный появился. Евдокия
терпит, но с места не двигается. Вот стол задрожал, пламя свечи
заколебалося, миски запрыгали, да вязанки луковиц, на нитку суровую
нанизанные, что у потолка подвешены, закачалися. Боязно Евдокии сидеть,
бежать уж хочется, но - охота пуще неволи. Узнать бы - кто явится. И тут,
вдруг, окно открылося, дым повалил и черт на свинье внутрь влетел.
Спрыгнул он со свиньи и за стол к Евдокии подсел, телом с мужиком схожий,
а голова как у оленя-одногодка.
- Ну, угощай, суженая моя, - говорит, - коли звала.
Евдокия обомлела от ужаса, ни рукой ни ногой шевельнуть не может. А на
столе яства откуда ни возьмись оказалися, кушанья заморские. Черт на них и
накинулся. Ест и причмокивает, аж за ушами трещит. Рога его ветвистые в
потолок низкий упираются. Оторвался он от трапезы ночной и говорит
Евдокии:
- Что молчишь, суженая, а ли не люб я тебе(
Раз - дымом весь окутался. Глядь - вместо мужика с головой оленьей сидит
рядом с Евдокией рыба-Сом с чешуей блестящей. Ростом в человека, рот
клыкастый открыт, пузыри пускает, глазы навыкате, усищами шевелит.
Тут Евдокию силы и покинули. Закатились глаза раскосые и упала она
навзничь посередь комнаты. От шума этого петух проснулся и заголосил.
Испужался, видать, черт крика петушиного и враз исчез. Хорошо хоть Евдокию
с собой не унес, а то попробуй отыщи ее потом где неведомо.
Как вернулись силы к Евдокии, поднялась она с пола, огляделася. Никого в
избе акромя ее самой не было, только дух смрадный стоял плотно. На столе
две миски стоят надтреснутые, а рядом гребень золотой лежит. Испужалась
Евдокия его брать. Баяли, гребень заколдованный мог разума лишить, в
царство темное увести, а то и ведьмой сделать супротив воли. Зачурала
Евдокия его - гребень и исчез со стола, растворился. Видать нечистый был.
За окном, меж тем, рассвет наступил. Солнце лучиками землю греть начинало.
Марьяна с Любавою спали в сенях сном крепким, знать напущенным, ничего они
и не слышали. Порешила Евдокия им ничего не сказывать, мол и сама случайно
задремала, а то разнесут подружки сказанное по всей деревне, так ее, чего
доброго, и за ведьму посчитают. А еще сама с собою Евдокия поразмыслила и
надумала замуж вытить боле не загадывая. Ежели к ней черт повадился, - то
уж лучше за мужика рукастого, чем за черта рогастого. И велела своему
тятеньке отцу Макария согласие дать. На том и сладили.
От гаданий Евдокия впредь отказалася - больно штука сия боком выходила ей.
Хотя девицы да бабы на селе частенько гадали и ее звали, но она с тех пор
не шла, ибо они все больше на суженого гадали способами разными.
Полотенцем гадали. Вывешивают, бывало, полотенце белое из окошка на ночь,
приговаривая: "Суженый мой, ряженый приди и утрися". Если полотенце на
утро вымочено, значит быть девице в этот год замужем; а если к утру снимет
сухим, то не выйти в этом году. На поленьях гадали. Подходят девицы в том
гадании к поленнице задом, или защурясь, и берут из нее без полено
разбора, кому какое попадется. Затем кажная свое осматривает, из чего
помысливают они о женихе будущем разное, что видится. Гладкое полено в
коре ровной и тонкой пророчит жениха хорошего и красивого, ежели полено с
корой шершавой - жених на вид страшен будет, в толстой коре полено -
богатого жди. Если чурка местами драная или без коры полено - быть девице
за бедняком, толстое полено - жених сильный, либо прожорливый, с сучками
- семья у него числом не малая. Ну а как кривое попадется - выйдет девица
за урода или одноногого.
А еще гадали под окном. В полночь, сядут девицы у окон, и каждая из них
приговаривает: "Суженый! Ряженый! Поезжай мимо окна." Если которая их них
услышит поездь с криком и свистом, то ждет себе жизнь веселую и
счастливую; если же поезд тихим будет, то предвидит девица жизнь бедную.
Но, Евдокии сии увертки стали уже вроде ни к чему. Она в мысли утвердилась
и решила за муж вытить по всем правилам и по своему разумению.
Перво-наперво, как сговорились и свадьбу близь Семика назначили, молодую
невестушку в последний день перед свадьбою, что девишником прозывается, в
баньку сводили - такой обычай был в Перехватове. Расплели ей косу русую,
что до пят доходила, и долго терли-намывали в баньке ее тело белое под
завывания вытницы. Пела вытница долго песни разные, но все больше те, в
которых боги славянские любви и радостей Ладо, Тур и Лель вспоминаются.
Невестушка, тем временем, рыдала о жизни своей веселой незамужней,
прощалася, как положено, с молодыми годами, с подруженьками верными, с
игрищами забавными. А как намыли невестушку - повели в дом родительский,
где матушка ее и подруженек брагой и словом добрым встретила, да ужинать
усадила, как полагается.
Макарий аккурат в то самое время тоже в баньке с дружками парился. Не
столько обычая ради, сколь грязный был, с охоты только воротился. Приволок
медведя цельного на свадьбу своей невестушке, вместе с Федосом добытого. А
покуда он там намывался, да бражничал, около баньки вежливец творил свои
заговоры, чтобы отвратить нечисть всякую и порчу от молодых отвести на
веки вечные. Говорил он так:
- Покорюсь-поклонюсь, сей день - сей час, утором рано - вечером поздно!
Благослови меня Буй-Тур храбрый - с князем, с тысяцкими, с большими
боярами, со свахой, с дружкой и с подружкой, ко княгини ехати, княгиню
получити, с княгиней в дом приехати. Стану - поклонюсь, благослови меня
Буй-Тур храбрый! Дай нам путь-дорогу!
На день следующий начали сродственники обряды творить кои положено. Федос
завсегда первым дружкой Макария был, ему и выпало сватом быть. Ездил он
для порядку несколько раз в дом к невесте принародно уговаривать. Дары
всяки дарил, безделушки красивые, на меха у редких заезжих купцов
сменянные. Песни пел с родней Макария будущей. На третий день положили
поезд свадебный за невестой посылать. Поезд так составили: первым на
телеге с женихом, коего в тот день князем звать положено, отец крестный
Макария ехал, Бажен Поздеич, царя изображавший. С ним вместе братья
старшие или дядья жениха - тысяцких должны и бояр видом показывать. Да
только братьев у Макария не нашлося - один рос. Потому дядьки его Прохор и
Федул места сии заняли. За ними на телеге следующей крестная мать, тетка и
свахи ехали. Апосля всех дружки жениха и подружки невесты. А самый
последний в поезде том - колдун в звании вежливца для оберега от нечисти,
ибо родители молодых опасаются будто свадебный поезд злые духи могут
оборотить в зверей диких или птиц хищных из зависти к чужому счастью, а ли
просто из того, что призваны царем темным зло творить и всякого доброго
человека мучить.
На этой свадьбе, к счастью, нечисти кругом не наблюдалося. Довезли молодых
подобру-поздорову вкруг деревни до дому Макария, еще дедом срубленного.
Всю дорогу пели песни величальные. А как добралися, то в доме продолжили.
Перед тем как войти в сени по обычаю осыпали Макария с Евдокией хмелем и
зерном, чтобы жили они счастливо и горя не мыкали. Жить им желали все
сродственники толсто, то бишь богато, сидеть на мехах, а спать всю жизнь
на снопах, что означало прибыток в доме и богатство бескрайнее. Потому
постилали им ржаных снопов в горнице вместо постели и усаживали молодых на
меха. Всякий раз притом пели песни, величали отца с матерью, богов
славянских Тура и Леля, да еще Ладо, любовь и радость приносивших.
Понятное дело, в самый разгар свадебного застолья похитить невесту
полагалось и выкуп за нее потребовать с жениха и дружек его. Что и
сотворили Федос с Николашей, упрятав Евдокию в чулан, под хохот и веселие
общее, под шум гусельников и вой сопелок. Ну а как наступил первый вечер
свадьбы многодневной - испекли новобрачным яство вкуснейшее, прозывавшееся
куря вечерняя. Как наелися молодые сей кури, да медовухи сладкой испили,
потянуло их на разговор душевный, который, понятно дело, уединения
требует. А уединение молодым в такой день только в сеннике дозволяется.
Сенник, где молодым спать, так убирался - по четырем углам стрелы втыкали
вострые, а на каждой из них по соболю, а ли кунице с калачом вешали. На
лавках по углам ставили по посуде оловянной с медом. Самую постелю
брачную делали на двадцать одном снопе, ибо из числа уважался у
большинства русичей нечет.
Апосля того, как подали на стол последнее кушанье, то бишь курю вечернюю,
главный дружка жениха Федос обернул остатки сего кушанья, а вместе с ним
калач с солонкой, скатертью и отнес все это на постелю, куда вслед за ним
отвели и молодых. В дверях Макария с Евдокией посаженный отец встретил,
сдал, как полагается с рук на руки новобрачную мужу ее, сделал ей
пристойное нравоучение и советы дал как жить в супружестве.
Что далее было - про то только Макарий да Евдокия ведают, остальным пилося
сладко и до молодых боле дела не было. Покудова сами молодые незнамо чем с
сеннике занималися, остальные напились медовухи, да спать повалились в
скорости. Только дядьки Макария Федул да Прохор стойко держались, а к утру
их на разговоры потянуло. Стали они друг дружке истории всякие сказывать,
да по очереди удивляться. Про клады посудачили, что в земле лежат. Таких
на берегу Туренки не бог весть как много было, конечно, но было.
Сказывали, что разбойники-душегубы, что всю жизнь свою по лесам от войска
воеводского прячутся и людям добрым проходу не дают, клады сии в берегах
Туренки и запрятали в местах укромных. Клады те на крови людей убиенных
замешаны, потому лежит на них заклятье страшное. По началу лета прошлого,
аккурат на Ивана Купала, отправился один мужик перехватовский, Евлампием
прозывавшийся, родню навестить в село дальнее Верхотурино, что стояло в
трех днях пути выше по течению реки. По тропинке шел, что вдоль берега
вилася, еле под травой видная, потому как хаживали по ней раза три в год,
не более. Два дня шел Евлампий, никого на пути своем не встретил. Лег под
березой по полудни и заснул. Сморило его. А как очухался, так уж полдня
проспал, вечерело. Покумекал мужик - вроде к ночи дело идет, да только
ждет его родня этим днем вовремя - на именины торопился к сродственнику,
ну и пошел себе. Благо, ночь похоже звездная выходила по всем приметам и
теплая, а итить он вдоль берега должон - авось не заплутает в потемках.
Идет так себе Евлампий, песни под нос мурлыкает. А дело было, как сказано,