Миронов Арсений. Древнерусская игра - Двенадцатая дочь

   - Это... лучшая шутка сезона? Мы... женимся?
   - А ты не догадалась? - Мой голос не дрогнул. - Я вызвал Катому, чтобы... договориться о деталях, составить меню и список приглашенных. Однако... важно не спугнуть фишку. Представь: заходит папа Катома и видит: во как! Его беглянка-дочь в неприлично короткой и довольно мокрой ночной рубашке томно валяется на лавке в кабинете взрослого мужчины. Поздним вечером. Хе-хе. Старик подумает дурное. Будто мы с тобой занимались... этим...
   - М-да?
   - Ну как его... забыл слово...
   - Петтингом?
   - Угу. В тяжелой форме. Причем до брака. По здешним законам петтинг до брака - это ах. Старик мне все уши оторвет. Поэтому извини, что я к тебе обращаюсь. Здесь имеется уютная смежная комнатка...
   Бух-перебух сапоги за дверью! Уже по коридору!
   - А почему... ты смотришь в сторону? - простонала уже напрочь зомбированная Метанка, пытаясь сцапать мою руку ногтями. Я поморщился. И мужественно вперил бессовестный взгляд туда, где в соленых женских глазах вовсю закипала эйфорическая матримониальная дурь. Нежно-зеленое счастье с искорками - я увидел его. Большое бабье счастье. Оно стремительно разгоралось меж длинных ресниц. А я думал, такие глупые бедняжки бывают только в дамских книжках с розовыми буквами на мягких обложках...
   - Ты... Славик, ты... правда?
   - Милаша, я в шоке. Обижусь вусмерть! Секунду назад в порыве безумной страсти я сделал тебе предложение руки и сердца! Гм, если эти части моего тела тебя не устраивают, то... Знаешь, я не хотел никого шокировать... Видимо, я должен попросить у тебя извинения за столь глупое и неумеммм-м-м! Мымм!!!
   - М-м-м...
   Бу-м!!! Хря-сь!!! Это стучат в дверь. Точнее, ее слегка ломают. А я, знаете, даже не могу откликнуться. Губы заняты. Ну вот... теперь и руки заняты. Кажется, я уже весь занят.
   - Гэй, Мстиславка! Это я, посадник! Отворяй!
   - М-м, угуммм, - сдавленно простонал я, тараща глаза и пытаясь отлепить прикипевшую девушку.
   - Дверь заломаю! Круши ее, робята!
   Хорошо, что девушка мне досталась легкая и нести ее на руках несложно - даже если перед глазами клубится сладкий розоватый туман, а в голове гудит тучка майских жуков. Ой, нет. Я не могу так жить. Сознание гаснет, как пьяный шмель в теплом ликере.
   Ах да, вспомнилось. Прежде чем робята сломают дверь, обязательно нужно спрятать девицу в смежной комнате. Так. Еще шаг... Я двигался по стеночке как во сне, удерживая на руках гибкое ведьмино тельце и стараясь не задевать мебель длинными женскими ногами, торчащими вбок. Метанкин язык не унимался, продолжая у меня во рту свою нежную и скользкую работу. В глазах стремительно смеркалось. Ну надо же. Кажись, она меня любит.
   Кто бы мог подумать.
   * * *
   Жаль, что вы не могли присутствовать при забавной сцене, когда красный и лысый, с висящими мокрыми усами, взбешенный и быстрый посадник Катома, опрокидывая лавки, вломился в мой кабинет - а за ним, как високосный ядерный февраль - двадцать девять стальных амбалов! Я как раз успел захлопнуть дверцу в заветную смежную комнатку, отскочить на шаг и придать перепуганной роже благостное выражение.
   Ух, безобразие. В моем просторном кабинете как-то враз воссияло и возгремело от обилия острых железок. Кольчужные гриди заполонили горницу, неловко круша мебель: чистый спецназ, только вместо черных тканевых масок металлические личины с дырьями для носа и голубых гляделок.
   В толпе вооруженных людей я, признаться, несколько теряюсь. Вот и теперь. Смущенно побагровев, я робко оскалил зубы и тихо рявкнул:
   - А-А-А, МЕРЗОПАКОСТНИКИ!!! Ничего не трогать! Груши не есть! Вести себя прилично!
   Ближайший дружинник сощурил недобрые глазки, и я замолк, инстинктивно косясь на кончики клинков. К счастью, сам боярин Катома не позволил гридям изорвать меня на тысячу маленьких мстиславушек. Вытирая кулаком соленые (видимо, от дождя) щеки, играя желваками и подпрыгивая, старый казак подошел и посмотрел, как безумный.
   - Никак, опять дочку потеряли? - поспешно спросил я, невинно моргая.
   Скрип-скрип зубьями! Вытаращенный из-под брови глаз:
   - Угу, потерял! Откуда знаешь?
   - Я все знаю, папаша, - натужно улыбнулся я, пряча за спиной зеленую ленточку. - Мы, эксперты, многое можем прогнозировать с ба-альшой степенью вероятности.
   - Верно говоришь, Мстислав Лыкович, - мертвым голосом произнес Катома. - Ухитили девку. Опять.
   Он закрыл глаза волосатой ручищей. Я воспользовался этим трогательным моментом, чтобы поспешно убрать с собственного плеча некстати прилипший волос - вопиюще длинный и золотистый.
   - Напрасно вы, папаша, не уберегли деточку, - откашлявшись, заметил я. - Должно быть, позабыли приставить к девичьей спаленке вооруженную охрану?
   - Пять болванов! - взревел Катома как больной на голову медведь. Пять дружинников охраны было, угу! И пес цепной! Тьфу, да все зря! Через окно, видать, улучили...
   - Не надо нервничать, - сухо заметил я. - И мебель пинать тоже не стоит, она нынче недешева. Сделайте глубокий выдох. Я найду вашу дочку, как два перца...
   - Выручай, Мстиславушка! - захрипел посадник, кидаясь и обнимая до боли в ребрах. - Не жить без солнышка моего! Одна радость осталась! Возверни ее, пропащую, домой!
   - Вот здесь не надо давить, - простонал я, освобождаясь от посадниковых рук. - Я вас тоже люблю, но давайте обнимемся позже. Хорошо. Я помогу, если вы согласны выполнить условия...
   - Исполню! Все исполню, добрый скомрах!
   - Если вы согласны выполнить _все_ условия, то...
   - К рассвету! Верни ее к рассвету, чародей!
   - Можно и к рассвету. Первое условие...
   - Нет, сперва скажи - кто?! Кто ее украл?! - перебил Катома, стискивая огромные кулаки.
   - Эгхм, - насупился я. - Тут страшно запутанная история. Вашу дочь похитили... э-э... двуглавые гуси-лебеди в камуфляже... По приказу пакостного Чурилы. Да-да, точно-точно. Диверсанты подкрались к детской кроватке, а потом - э-э... что они сделали потом? Они сделали вот такие страшные лица! Растопырили руки, и - хвать. Да, определенно: хвать! В охапку и под мышку. И давай деру, когти врозь. Только в путь.
   - Но где, где она теперь?!
   - О! Хороший вопрос! Ваша единственная дочь - в жуткой эм-м... газовой барокамере пыток! В ледяной пещере, в мр-рачном подземелье под горным хребтом Шышел-Мышел. В провинции Сычуань. Окружена... э-эм... ядовитыми гидрами, крезанутыми выдрами и гнойными пи... Пиратами. Веселыми ребятами.
   - Пр-роклятие! - заскрежетал Катома, на лбу его начали зрелищно разбухать разные жилы. - Убью их! Спасу доченьку!
   - Не увлекайтесь, - строго заметил я. - Вы старенький и будете отдыхать. А вот я (и только я) всех убью и спасу. И не путайте меня. М-да, впрочем, слушайте дальше, это даже интересно. Злые Пиночеты связали ее по ручкам и ножкам! А еще... хо-хо! засунули кляп, и защелкнули хромированные наручники на лодыжках, и заставили надеть красные ботфорты на каблуках, и потом... Что потом? Тьфу! Мы отвлеклись. Короче, плачет ваша доченька в кошмарных застенках... Ее щадяще пытают раскаленными спицами, заставляют слушать песни Кобзона и нюхать дезодоранты "Дзинтарс"! О бездушные звери, практически выродки! Они хотят надругаться над девичьей честью!!! Они - ...
   Я не договорил, ибо раздался...
   Дикий...
   ВИЗГ!!!
   - Скоти-и-ина!!! - неслось из-за дверцы, ведущей в смежную комнатку. Не-На-Ви-Ж-ж-жу-у!!!
   Орали качественно. Сразу заложило левое ухо. Частота визга знакома до боли: ну ясно, Метанка взбунтовалась.
   За девичью честь обиделась, смекнул я. И в страхе покосился на Катому. Тот замер, хватая воздух усатой пастью... Глаза его абсолютно остекленели: кажется, все пропало.
   - Ах, чур меня! Я слышу... голос дочки!
   Упс. Двадцать девять гридей заурчали, обступая меня колючим полукольцом. А посадник Катома начал меняться в лице, умело кося под чудовище из модной компьютерной игры. Скуластая рожа вздулась, волосы на висках зашевелились, а глаза почернели.
   - Это она! Там, за дверью! Ты... сховал ее!!! Меня спасло врожденное хладнокровие.
   - Вы чего, батя, опупели? - ледяным голосом поинтересовался я. - Это ж моя родная бабушка орет. Она там, в соседней каморке тусуется.
   - Бабушка? - жесткими трясущимися ручищами боярин ухватил за грудки. Кончики усов задергались и злобно приподнялись. - Отчего же голос... такой знакомый?!
   - Вам теперь... кхе! везде чудится милый голосок? Повторяю: визжит моя троюродная прабабушка, Марфа Патрикеевна Бисерова, девяносто три года от роду, ветеранша финской войны.
   - Кричит? Почему кричит?
   - Дык это... кушать просит. Вечерний бифштекс с яйцами и все такое... Старенькая, а жрет за троих.
   - Бабка, говоришь... - Катома фыркнул, недоверчиво мотнул головой. - А ну давай поглядим!
   Молодец такой, он уже привстал со скамьи! Вот весело.
   - Не-не, папаша! - выдохнул я. - Вам туда нельзя.
   - Это как? - во взгляде боярина мелькнула кривая тень недоверия. Бородавка на переносице сурово нахохлилась. Язык мой был мне враг. Он сработал прежде мозга:
   - Бабушка у меня... опасная. Оч-чень агрессивная.
   - Что???
   - Она это... м-м... боится людей. Особенно незнакомых мужчин. И кидается. Как укусит зубами, просто кошмар.
   - Ох ты... - Катома чуть отшатнулся, изумленно качнул усами. - Знать, болезная?
   - Да-да, у нее это... плоскостопие. И кариес. Сплошной, на всех зубах. Очень, очень мучительная болезнь. И заразная притом.
   ГРОХ!!!
   Тяжелое ударило в стенку с той стороны. И снова истошный девичий вопль. Затыкая уши, я поморщился. Фирменное Метанкино верещание, как обычно, напоминало по тону экспрессивный скрипичный пассаж в си-бемоль мажоре, брачный клич малайской макаки и предсмертный писк мытищинской пионерки, заживо изгрызаемой задорными никарагуанскими пираньями.
   Грох! Опять кидается посудой. Шмяк! И подушками.
   Катома тревожно покосился на дверцу:
   - Никак, случилось что?
   - Думаю, кинулась на служанку, - мигом сорвалось с языка. - Я же говорю, опасная бабушка: своих не признает. Ох, старость не радость. В смысле не в кайф.
   Хотел еще добавить некий бред о том, как часто приходится нанимать новых служанок взамен изгрызенных, но слова погасли в звенящем переливчатом Метанкином вопле:
   - Вр-р-руууун! Кр-р-ретииин! Негодяяяяяаааай!!!
   Кажется, от вибрации на подоконнике начали взрываться горшки с цветами. Лопнул также любимый глиняный графинчик (с пивом! оно потекло по столешнице!). Ну знаете... это слишком.
   - Я мигом, - кивнул я Катоме, взлетая с табуретки. - Проведаю бабушку и вернусь!
   Сбросив крючок, резко распахнул дверцу и ворвался в смежную комнатку. Чудом увернулся от очередной подухи (просвистела возле уха). Злые Метанкины глаза полыхнули из темного угла (она сидела на каких-то шкурах и коврах, сваленных в кучу прямо на полу).
   - Тихо-тихо, любимая, - зашептал я, спешно прикрывая за собой дверь. Отчего такая нынче грустная?
   - Я не грустная, гад. Я злая. Ты! Врун и подлец! Что там бредишь про мою девичью честь?! Как ты вообще смеешь...
   - Звезда моя, это розыгрыш, хи-хи-хо! - заворковал я, игриво подскакивая. - Мы же хотим сделать папе Катоме сюрпризик, правда?! Ах ты мой пупсик...
   - Укушу!
   - Ой, хи-хи. Куся-куся. Славику будет бо-бо. Крошка моя, давай не нервничай. Я не вру, но фантазирую. С минуты на минуту намерен объявить папе Катоме о нашей свадьбе...
   - Скотина ты, - сморщилась Метанка. - Я все слышала! Ты его грузишь, будто я в пещере сижу, в провинции Сычуань. Хочешь обмануть бедного дядечку! Опять башли вымогаешь!
   - Тише-тише! - я вздрогнул. - Потерпи последнюю минутку. Просто я хочу обделать твоему папе жутко приятную неожиданность. Вот смотри: сейчас ему кажется, что вся жизнь - полное дерьмо, и вдруг - хоп! Открывается дверь, и выходит дочка, живая-невредимая! Не грязная, измученная пленница, а прекрасная, счастливая невеста! Уверяю, это будет милая шутка. Старик обрадуется и сразу нас... это самое... благословит. На счастливый брак. Соединит наши руки и все такое. Точно-точно.
   Метанка недоверчиво шмыгнула. Пока она глотала слезы и думала, что бы такое язвительное ответить, ваш покорный слуга подпрыгнул, чмокнул соленую мягкую щечку, фальшиво хихикнул и грациозно выпорхнул обратно за дверь.
   "Ну до чего ж я ловок и мудер, - думалось мне в полете. - Одного боюсь: не пришлось бы взаправду жениться".
   Щелк! Крючок снова запал в петельку. Катома встретил меня абсолютно недоумевающим взглядом:
   - Жениться?! На ком? Неужто на бабушке?!
   Я замер. Гм. Дурная привычка напевать про себя!
   - На какой еще бабушке? На... моей? С гнилыми зубами, которая на служанок кидается?! Нет, что вы, право. Разве я могу сделать предложение собственной троюродной бабушке?
   - Но ты сказал: "Придется жениться"!
   - Н-да, я сказал. Сказал. Только имел в виду не бабушку, а...
   - Кого? - Катома мигом напрягся, забегали желваки. - Кто еще там сидит, за дверцей?
   - Нет-нет! Никого, кроме бабушки и... служанки. - Я закатил глаза и почесал нос, судорожно соображая. Выхода не было: - М-да-да, точно. Пришлось сделать предложение. В смысле ей. Ей-ей. Небабушке.
   - Служанке???
   - Гм! Ага.
   - Но ведь ее... загрызла бабушка!
   - Однако... не насмерть же! Просто немного погрызла. Поигралась типа. Но теперь служанка в ярости, она кричит, что подаст в суд. Требует компенсации морального ущерба. Я обязан спасти бабушку от позорной скамьи подсудимых.
   - Поэтому ты... женишься на служанке? - сухо сощурился боярин. Кажется, только священные законы уважения к чужому жилищу мешали ему немедленно ворваться в таинственную смежную комнатку.
   - Да, женюсь на служанке, а вай бы нет? Она... весьма ничего, затараторил я. - Знаете, у нее такие упругие... гм... щеки. И ноги такие... работящие. Золотые ноги у нее, вот. К тому же очень удобно. Жена служанка, служанка - жена. Двойная экономия для всей семьи. Она будет вытирать пыль. А я буду ее всячески, всячески эксплуатировать, ха-ха.
   Кажется, он (язык) снова сболтнул лишнее. За стенкой будто бензопилу включили - яростно и звонко:
   - Би-и-с-с-сер-р-р!!! Убью-у-у-у гада-а!!! Нет, только не опять! Тысячи иголок вонзились в жухнущие ухи, пронизывая последние мозги насквозь:
   - МЕНЯ-А!!!! ЭКСПЛУАТИРОВА-А-АТЬ?!! СКОТИ-И-ИНА!!!
   На этот раз Метанка не визжала, а практически ревела: вздулись занавески, оглушенные мухи умирали прямо в полете и сыпались на пол, лавка подо мной мелко задрожала и поползла к дальней стене. Ой, как ломит зубы! Даже железные гриди попятились. Когда вопль затих, Катома вытер навернувшиеся на глаза слезы и вопросительно сощурился.
   - Пардон, - сладко улыбнулся я. - Она у меня с характером.
   - Угу, - кивнул посадник. И добавил несколько ошарашенно: - Одержимая, видать. И почто терпишь такую-то визгляву? Надобно приструнить бабу! - Он хлопнул по столу жесткой ладонью. - А вот я ей скажу, чтобы место свое знала, угу! Я - посадник, мое слово - закон!
   - Стоп-стоп! - заторопился я. - Не стоит беспокоиться. Сейчас главная задача - вашу доченьку найти. А мои семейные дела - сущая мелочь...
   - Дочку ты и так обещался возвернуть к рассвету, - спокойно сказал посадник, и стало малость не по себе от металлической прохлады в этом голосе. - А что баба твоя дурит - то никак не мелочь. Не потерплю визга!
   - Вы правы, папаша, вразумите ее как следует! Только... не теперь, ладно? Кстати, хотите чарочку меда?
   - Отчего бы не теперь? - Катома отмахнулся от чарки и сделал решительный шаг к двери... Мамочка моя. Сейчас он войдет и увидит. Похищенная дочка в моем чулане. В мокром пеньюаре. И зачем я родился на свет?
   - Нет! - пискнул я, хватаясь за расшитый боярский рукав. - Умоляю! Моя невеста занята! У нее важное дело, к тому же она... больна. И неодета. Вот.
   Ой, тошно мне. Четвертуют, обезглавят, сошлют. Посадник уже взялся за крючок на двери... Обернулся через плечо и глянул почти насмешливо:
   - Угу... Что за дело такое, что больной да неодетой делается?
   - Суперважное дело! Актуальное дело! - забулькал я, тщетно пытаясь оттянуть боярина от роковой дверцы. - И неотложное притом.
   - Ха! Неужто рожает?!
   Вот молодец папаша - сам подсказал!
   - Вестимо, рожает, - брякнул я. - А как же.
   - УЖЕ?!!
   Тьфу, подумалось мне. Пусть я погибну красиво:
   - Да, а что вы так удивляетесь, она очень часто рожает, она у меня такая бой-баба, просто огонь. Весьма часто рожает, практически постоянно. И очень быстро, такая порода, такой организм. Очень здоровый организм, плодородный, с позволения сказать, точно-точно. Только поженились, сразу хоп - уже рожает. Ничего удивительного.
   - Это, должно быть, волшебство... - Катома отодвинулся от двери с видом человека, окончательно сбитого с толку. - А отчего же... кричать перестала?
   Действительно, Метанка как на зло затихла.
   - А она у меня... мужественная, она не кричит. Никогда не кричит, зубы стиснет и все. Такой организм. Железная воля, пластиковые нервы. У нее нет эмоций, нет сердца...
   - Ы-ы-кхы-кхы-ы... - вмиг донеслось из-за стенки. На этот раз ведьма не стала визжать, а негромко заплакала. Видимо, для разнообразия.
   Катома снова помрачнел, прислушиваясь к девичьему хныканью в соседней комнатке. "Йоперный театр! - выругался мой внутренний голос. - Пора заканчивать эти жуки-пуки на скользком канате. Время выпроваживать старика!"
   - Ну, не будем отвлекаться, - жарко зашептал я, склоняясь к загорелому боярскому уху. - Поскольку я подрядился вернуть вашу дочь к рассвету, нужно спешить. Мне уже пора. Собираться в жутко дальнюю дорогу, навстречу опасностям. Сосредоточить волю в кулак. Наточить стрелы. Препоясаться, так сказать, мечом. Ну и все такое.
   Чтобы произвести пущее впечатление на лысого боярина, я сделал вид, что препоясываюсь мечом.
   - Надеюсь, вы понимаете: я могу и не вернуться, будучи сражен вражеской пулей. В смысле - стрелой. Правда страшно! - нахмурился я, пушя Катому диким таращеньем глаз. Обернулся к тупо притихшим спецназовцам. Твердо знаю: все вы, друзья, будете ждать меня. И переживать. Поэтому хочу, по традиции... оставить вам что-нибудь на память!
   Быстро сунул руку за пазуху... Ну уж нет! Половинку пряника я вам не отдам! Так... куриная ножка, серебряная гривна, оторванная пуговица - тоже пригодится... Что же оставить?
   Вдруг меня осенило.
   - Вспомнил древнюю традицию! - серьезно сказал я, ковыряя в носу. Герои, уходя на опасное задание, оставляли боевым товарищам пробирки с собственной кровью. Если кровь почернеет - значит, герой сгинул. Вот! Хотите, я тоже оставлю вам частицу самого себя? Видите, она зеленоватая значит, все в порядке. Если потемнеет - сразу бегите на помощь.
   - Прекрати! - Катома снова начал скрежетать зубами. - Не время шутковать, скомрах! Время дело делать!
   - Хорошо, юмор в сторону, - сразу согласился я. - Итак, выслушайте мои условия...
   Катома вздрогнул: ах да, конечно-конечно, условия. Я убрал с лица улыбку, выпрямился и огладил волосы. Мой голос прозвучал твердо. Слова прогремели как обрез трубы по черепу Баумана:
   - В качестве награды за вызволение вашей дочери из рук гадских похитителей прошу... помиловать моего старого друга и соратника - князя Алексиоса Геурона, известного также под прозвищем Вещего Лисея.
   Боярин удивленно дернул плечом; глянул искоса... Смолчал. Я понимаю ваше недоумение, посадник Катома. Кто мог предположить, что грязный скоморох Мстиславка окажется преданным другом заносчивого иноземного аристократа, потомка базиликанских императоров. Откуда тебе знать, дикому средневековому дядьке, сколько бутылочек портвейна мы с Вещим Старцевым употребили на двоих в прошлой, московской жизни...
   Катома задумался. Левый ус его дрожал, приподнимаемый кривой полуулыбкой. Хитрый старый козак... боюсь, не догадался бы.
   И тут Метанка, как водится, вновь решила проявить себя в самый неподходящий момент:
   - Ы-ы-кхы! Шмыг-шмыг... У-укху-кху! - послышалось из смежной комнатки. - Не хочу-у-у... Ничего не хочу-у, кхы-кхы! Жить не хочу больше-е...
   - Гм! Так вот, любезный папаша! - я резко возвысил голос, перекрывая сдавленные рыдания за стенкой. - Я вызволю деточку из чеченского плена, если вы, в свою очередь, поможете выручить моего друга Лисея из крайне неудобного положения, в которое...
   Бух! Внезапный грохот, сухой неприятный треск - краткий истошный вопль - и тишина! Только слабый звук, жутко похожий на скрип туго натянувшейся веревки...
   Кошмар. Видимо, Метанка повесилась...
   Катома распахнул рот, но не успел ничего озвучить - я уже кинулся к дверце. Кто-то из боярских дружинников пытался вбежать следом - ага, щаз! Осади малость! С негаданной силой я отпихнул кольчужного дядьку плечом, стремительно развернулся и - захлопнул за собой дверь. Кажется, дядька получил по гулкому шлему.
   Судорожно задвинув засов, я вытаращил глаза в полумрак - ожидая увидеть, как остывает, медленно раскачиваясь на веревке, девичье тельце. Хе. Не тут-то было. Метанка смирно сидела на полу и, сосредоточенно выпячивая губы, дула на разбитую в кровь коленку. Периодически она хныкала и страдальчески морщилась. Я заметил, что на худенькой шее болтается обрывок тонюсенькой ветхой бечевки.
   - Зайчик мой... Хотела повеситься? - ласково поинтересовался я, приближаясь бочком по стенке.
   - Ну да, - прозвучало в ответ. - Ведь у меня... нет сердца. Ты сам сказал!
   - Йошкин коготь! - Убитый женской глупостью, я вяло всплеснул руками. - Суслик мой, ты все портишь. Я тут пытаюсь разрулить нашу свадьбу, а ты в петлю нацелилась. Потерпи до завтра. Уже через несколько секунд мы сделаем долгожданный сюрприз папе-боярину...
   - Не хочу сюрприз. Хочу вешаться. А ты не обращай внимания. Иди-иди, разговаривай с Катомой. Мне твоя помощь не нужна. Я сама прекрасно повешусь, не волнуйся, пожалуйста.
   - Ты это кинь, подруга. На хрена нам удавленная невеста? - Я протянул руку и осторожно похлопал по влажному плечику. - Давай бодрись. Почему ты мокрая, а нос красный? Возьми вон в шкафчике красивейший сарафан. Надо сюрприз красиво обустроить, чтобы все пышно. Чай, не каждый день свадьба! Наряжайся тщательно, не торопись - только не шуми, умоляю. Я еще немного поболтаю с Катомой, а потом хлопну в ладошки - и вау! Сюрприз-суперприз! Невесту - в студию! Ты влетаешь, как Натаха Ростова, вся прелестная, недотрогательно-невинная и жаждущая простого человеческого счастья, и тогда...
   "Тук-тук", - сухо сказала дверь.
   Кто-то ломится. Решительно и требовательно...
   - Эй, Мстислав? Чай, стряслось чего? - из-за тонкой дверцы прогремел нетерпеливый голос посадника Катомы. - Отворяй!
   - Никак не могу, господин боярин! - поспешно крикнул я, подскакивая и плотнее задвигая засов. - Жена рожает!
   - Отопри, говорю!
   - Дык... руки заняты! Как раз принимаю роды!
   - Не дури, Мстиславка!
   - Ах, боже мой! - завизжал я идиотским голосом, налегая широкой спиной на танцующую дверь. - Какое счастье! Это... мальчик!!!
   - Мальчик?! Хвала Мокоше! Пусти, я хочу поглядеть! Открой живее!
   - Никак не могу, дядя боярин! Помогаю жене рожать! Перегрызаю пуповину!
   - Я те помогу!
   - Не стоит беспокоиться! Уже перегрыз!
   - Как жинка?! Отчего не кричит? Не померла ли?!
   - Ну да, щас, помрет она. Живехонька! Пышет здоровьем!
   Метанка исподлобья окатила злобной зеленью, будто серной кислотой; в юном взгляде отчетливо читалось неприличное.
   - Не фыркай, зайчик мой, - сдавленно прошептал я, вытирая хладный пот с чела. (Влажной спиной чувствовал, как под напором боярского плеча дергается дверь). - Лучше это... поорала бы малость, а?
   - Не хочу кричать. Не хочу рожать. Хочу вешаться, - спокойно сказала ведьмочка и отвернулась. Добавила глухо, глядя в угол: - Незачем все, если сердца нету. Ты сам сказал, сам!
   Девочку клинит на сердечной теме, припомнил я. Как мог, попытался успокоить:
   - Ну подумаешь, нет сердца. Это все фигня, на карьере не сказывается. Главное, ноги у тебя длинные! Ну просто звери!
   Фр-р-р! Метанка почему-то зашипела, вскочила на ноги и - бросилась! Нет, не на меня - к двери! Ага - хоп! К счастью, я поймал ее плечом сграбастал в объятиях - ловко и нежно, как гениальный вратарь Филимонов грабастает мячик, пущенный неумелым малоросским форвардом.
   - Пусти! Я ухожу, пусти! - Пушистая девочка вмиг превратилась в злобный клубочек костлявых коленок, острых локотков и щелкающих зубков. Я заскрипел челюстями: стоять, женщина! Я тебя укротю...
   Уй! Кусаться нечестно!
   Превозмогая боль и крюча Метанку в объятиях, я истошно мыслил. Положение критическое: до дверцы три метра, за дверцей Катома. Ну почему мне всегда приходится балансировать на лезвии топора?
   - Постой, киса... - хрипел я, пытаясь придавить Метанку к ближайшему сундуку. - Куда ласты навострила?
   - Укушу! Гад! Пусти! - Метанка задергалась в стальном захвате моих рук, нанося довольно меткие удары по разнообразным болевым точкам моего крупного тела. - Сердца нет! Сам сказал! Не любишь меня!
   Р-раз! Я дернул за тонкий локоть и развернул ее резко, рывком - по лицу хлестнуло мокрыми волосами... Бледное личико оскалилось прямо перед носом:
   - Все! Больше не играю!
   Глаза цвета хаки - горькие, льдистые:
   - Дура я, дура была... Думала, ты по-честному веришь, что сердце есть! Даже казалось: взаправду стучит что-то... там, пониже шеи.. А тут - сам сказал, и все! И больше ничего! И так спокойно говоришь, так ужасно спокойно!
   Откуда столько крутости, мамочки мои? Неужели это - моя глупая, грудастая Метаночка...
   - Все, Бисеров, молчи. Отойди от двери. Отойди, я сказала!
   - Ты... красивая, когда дерешься.
   - Бесполезно, Славик. Комплименты не действуют. Я бессердечная ведьма - и я ухожу.
   М-да. Она могла уйти, пожалуй. Такая самостоятельная и гордая фря. Но я успел ухватить ее пальцами за ухо. Возможно, причинил боль - во всяком случае, она немедленно запищала противным таким голоском. Но, знаете... очень захотелось вдруг последний раз окунуться носом в это облако золотистых паутинок, злобно дрожавших над покрасневшим ушком. Дери меня. Как сейчас помню, приблизил свою небритую пошлую харю - и коснулся губами теплой кожи у виска: