Миронов Валерий. Капище (Чечня-1996)

вернулся, чтобы получить на первом же блоке пулю от бандитов, которые
занимаются грабежом на дорогах! Эх, раньше бы двое спецназовцев, вооруженных
лишь тремя ножами каждый, раскурочили всю эту богадельню к едреней фене!
Почему три ножа? Один всегда можно применить как метательное оружие. Он
может сломаться, выпасть, поднимать, искать нет времени. А когда "спец"
вооружен двумя ножами, в каждой руке по одному, то он может таких дров
нарубить! Пару раз приходилось видеть, что они делали с часовыми врага. Это
было нечто! Эх, были времена, были!
- Эй, пошевелитесь! - сказал самый важный, самый упитанный, самый
здоровый дух.
Жесты важные, начальник, кол осиновый ему в сердце! На пальце сверкает
золотой перстень, там какой-то камень, что-то большое и блескучее. Терпеть
не могу у мужиков украшений, ни цепей, ни колец, ни браслетов. Только часы.
Очень хорошие. Дорогие, функциональные часы.
- Да, да! - мы ускорили шаг.
Идти быстрее и улыбаться так, что рот до ушей, сложно, крайне сложно.
Надо смотреть под ноги, вся дорога в рытвинах и ухабах. Подошли, теперь
только хорошее настроение и полное расположение.
- Здравствуйте! - я первым вступаю в диалог, чувствую, как холодная
струя пота бежит между лопаток, скатываясь через пояс брюк в трусы.
- Вы кто? - пальцем больно тыкают в удостоверение журналиста на груди.
Палец грязен, ноготь обломан, а воняет от них! Как от козлов! Тот, который
справа от нас, чешет у себя в промежности. Мыться надо! Козлы!
- Мы - журналисты! - продолжаю скороговоркой я.
Попутно взгляд на Андрея. Мне худо от того, что вот так, "голый", без
оружия беседую с бандитами. А Андрею вообще худо. Весь бледный, пот катится
по лицу, на лице застывший оскал, взгляд стеклянный.
Нас рассматривали молча, как потенциальных рабов, точно так же, как вы
рассматриваете мясо на базаре. Молча прикидываете насколько оно хорошо, куда
его лучше использовать - в суп или для котлет. А может, отбивные получатся?
С чувством собственного превосходства, уверенные в своей силе,
безнаказанности, они обходили нас, трогали на ощупь ткань. И все это молча.
Вот это молчание как-то больше всего и вселяло в души ужас, даже не ужас, а
панику.
Рабинович тоже молчал. Но не от чувства превосходства, а из-за страха.
В очередной раз до меня дошло, в какое дерьмо я вляпался. Но только сейчас я
не просто это осознал, это дошло до самой последней клетки моего организма.
Но надо как-то выбираться из этого положения - мяса на базаре. Нужно взять
себя в руки, немедленно.
- Господа, мы журналисты, и имеем задание от нашей уважаемой газеты -
написать несколько статей о том, как федеральные войска творили здесь
бесчинства, и как страдало мирное население.
Я старался говорить убедительно, сохраняя при этом достоинство, хотя
это было крайне непросто. Страх смешивался с ненавистью. Теперь надо
поторопить этих молчаливых мужиков с оружием.
- Итак, господа, вы проводите нас к вашему старшему командиру или
будете просто стоять и рассматривать нас? - у меня прорезался "командный"
голос.
Чеченцы наконец-то что-то сообразили и начали переговариваться между
собой. Потом молча уставились на нас. Опять двадцать пять. Что делать? Что
делать? Господи, что делать? И кто виноват? Сам, дурень, сам виноват,
жадность тебя толкнула, теперь жри это дерьмо большой ложкой! Гражданин
Мира! Сейчас ты станешь удобрением. Не сразу, сначала поработаешь на этих
шакалов, а потом будешь компостом.
Тут наконец-то проснулся Андрей. Он что-то им сказал на ломаном
чеченском языке, не знаю, что именно, но чеченский я не перепутаю. И то, что
Андрей что-то сказал им с акцентом, я понял. Оба-на! "Чехи" активно
заинтересовались этой короткой фразой. Посыпались вопросы, Андрей что-то
отвечал. Потом перешел на арабский, потом на английский. Полиглот хренов.
Если очень не повезет, то Андрея они оставят в живых, в качестве говорящей
мартышки, вернее попугая, а меня в распыл.
Но, видно, русский еврей с английской фамилией "Коэн" говорил им что-то
убедительное, и они его слушали. Не знаю, что именно, но после последней
фразы Рабиновича они похлопали его по плечу, потом полезли к нему
целоваться. Надеюсь, что он не сказал, что мы гастролирующие
гомосексуалисты! Очень на это надеюсь!
Потом Андрей что-то сказал, и все вновь обратили внимание на меня. Я же
стоял с идиотской усмешкой, даже не улыбкой, а оскалом, не умею я красиво
улыбаться! Не умею! Что не дано, того и нет! Ну, морда еврейская, говори
только то, что надо! Иногда лучше не договорить чего-то, чем ляпнуть
лишнего! Очень надеюсь, что Андрей понимает это!
Спокойно, Леха, спокойно! Через оскал вдох и выдох, задержка дыхания,
как перед выстрелом. Боковым зрением вижу, что дух вышел из-за моей спины,
значит, в случае шухера можно будет его дернуть на себя и прикрыться этим
вражьим телом. Есть шанс. Есть ли такой же шанс у Рабиновича - не знаю, ой,
не знаю. Главное - веди игру, расслабляй их, Андрюха, расслабляй, притупляй
внимание!
Стволы автоматов тем временем уже поползли вниз. Ежу понятно, что в
случае оказания сопротивления нам живым не уйти, но, может, говорливому
Рабиновичу удастся убедить местных духов, что мы хорошие.
А Андрей что-то продолжал говорить. Говорил по-прежнему на чеченском.
Он даже не говорил, а заговаривал публику. Показывал на окружающий пейзаж,
потом что-то спрашивал у них, они отвечали. Есть живой диалог, значит, есть
надежда на мирный исход "переговоров".

И вот Рабиновичу что-то сказали, и мы двинулись толпой. Самое забавное,
что на посту никого не осталось. Абсолютно никого! Даже мальчишки шли рядом
с нами. М-да, служба у них!
В центре деревни стоял сельсовет, над ним гордо реял чеченский флаг, а
посередине этого стяга, как мы говорили - "шакал под луной". Вокруг - грязь,
горы мусора. Пацаны сбегали за местным предводителем команчей. Вышел местный
командир.
Больше всего я боялся, что появится знакомое лицо, хоть и не был я в
этих краях, но кто знает... Напрягся, постарался укрыться за спинами
окружающих чеченцев, делая вид, что копаюсь в карманах. Искоса, поглядывал
на вышедшего.
Мужичок-боевичок, обвешанный оружием, преисполненный собственного
достоинства. Нет, не встречался он мне во время "Южного похода". Но, правда,
это еще не говорит о том, что он меня никогда не видел.
Рабинович начал наглеть и стал чувствовать себя как рыба в воде. Он
дружески похлопывал по плечам чеченских боевиков. Это мне очень не
нравилось, нельзя, ой, нельзя с ними вот так, запанибрата.
Прошли внутрь бывшего сельсовета. Мусор повсюду. Ни деревня, ни само
здание администрации не пострадали от войны, не видел я тут ни воронок от
разрывов, ни останков сожженной бронетехники, ни даже следов от пуль на
стенах домов, похоже, что не было тут боев вообще. Вот только мусора в
здании этого "штаба" было много. Похоже, что они тут вообще не убираются.
Ну, да ладно, я сюда не жить и не служить приехал.
Зато кабинет он свой оборудовал как надо! Во всю стену карта Чечни с
надписанным грифом "Секретно". Там, где подпись командира, оторван кусок, а
где должно быть написано "Утверждаю" - замазано чернилами или фломастером.
Ну, понятно, где-то подобрали карту, самим сделать склейку, нанести
обстановку - не царское это дело. Ну-ну.
Внимательно посмотрел на карту, была нанесена обстановка конца июля
1996 года. Эх, были времена, были!
Стол у местного командира был хорош, ой, хорош! Не знаю, где он его
достал: старинный стол, массивный, из дерева, покрытый зеленым сукном.
Такие, наверное, стояли в тридцатые годы в НКВД и прочих сильных
учреждениях. Теперь сукно потерлось, кое-где протерлось до дыр. Стулья
разнокалиберные, выбитые окна закрыты мешками с песком, горит керосиновая
лампа. Верхний ряд мешков вынут, через него попадает свет и свежий воздух в
помещение. Мусора, правда, здесь поменьше, чем в коридоре. Командир уселся,
автомат свой положил на стол. Кивнул головой, мол, говорите.
Рабинович начал рассказывать что-то предводителю местных боевиков о
нашем тяжелом детстве на ломанном чеченском языке, потом что-то сказал на
арабском. Не знаю почему, но мне показалось, что это была сура из Корана.
Мужик внимательно слушал, кивал, при этом он сохранял солидность. Крепкий
мужичина, с первого раза его не возьмешь.
Рабинович полез за пазуху и снял с шеи журналистское удостоверение. Я
без команды решил ничего не делать. В общих чертах я представлял, о чем
говорил Андрей, но подробностей не знал. Командир повертел в пальцах
пластиковую карточку удостоверения, особо даже не читая, потом приказал
всем, кроме нас, очистить помещение.

Еще два часа мы с ним беседовали. Вернее беседовал Рабинович, я лишь
суетился вокруг с фотоаппаратом, фотографируя командира. Глядишь, может, и
для суда сгодится.
Потом нас отвели в дом к заместителю командира. Это нам так объяснили.
Разместили в большой комнате. Накормили ужином. Андрей вкратце пересказал
то, что он узнал из беседы с предводителем. Получалось, что войны в этой
деревне не было как таковой. Военные пришли и просто стояли на блоках.
Деревня спокойно их пустила, и до сих пор не жалеет об этом, но с другой
стороны их стали презирать соседние деревни, которые оказали сопротивление,
за что и получили сполна. Теперь соседи требуют от местных компенсации, что
они-то, мол, дрались с русскими, а местные нет, поэтому обязаны
компенсировать потери. Сложность заключается в том, что эта деревня из
одного тейпа, а соседние - из другого.
Восток - дело тонкое, если не сказать наитончайшее. В ходе беседы мы
подарили Командиру и заглядывавшим лицам радиозакладки, замаскированные под
авторучки и зажигалки. Всего шесть штук. Кто знает, может, пригодится.
Ближе к обеду мы вышли покурить во двор. Слышим шорох и шепот:
- Эй, русские братья, подойдите сюда! - из-за угла торчит голова,
причем явно нерусского "брата".
- Чего тебе? - я подошел поближе.
- Вы же пойдете в Россию? - продолжил шепотом юноша лет двадцати.
- Конечно, у нас там редакция! - я сделал самое невинное лицо, какое
только смог.
- Передайте ближайшему сотруднику ФСБ... - он полез во внутренний
карман.
"Так, началось в колхозе утро!" - подумал я. Провокация! Ни один
здравомыслящий опер или агент никогда не будет хранить при себе оперативные
материалы, тем более вручать их первому попавшемуся журналисту. Тут до
России пешком за сутки можно дотопать с большими перекурами и послеобеденным
сном. Я схватил провокатора за шею. Но не для того, чтобы придушить, как ни
велико было у меня желание сделать это. Просто надо было прощупать его
пульс. А заодно и проверить и потоотделение. Человек идет на смертельный
риск, сердце должно колотиться как заячья лапка, пот литься ручьем. Ан, нет!
И шейка сухая. Правда, жирная, и воняло от него как от козла, и пульс бился
ровненько. Была мысль сломать ему нос своим лбом, но я быстро остановился.
Нельзя, не место и не время! Смог лишь зашипеть ему в лицо:
- Скотина! Мы - представители демократического издания! И в ваши
гебешные игры не играем! И как ты мог! Именно ФСБ все это затеяло, а ты
стучишь им на своих товарищей! Иуда! Сексот! П-шел вон, собака! - я
брезгливо оттолкнул его.
- Э, нет! - включился Андрей. - Мы его сейчас отведем к командиру,
пусть он его судом шариата судит!
Мы ухватили за руки провокатора и потащили его на улицу. За углом стоял
"УАЗ" с флажком Чечни. Командир. Он ждал своего подручного, и явно не ожидал
увидеть нас. Мы с Андреем бросили провокатора ему под ноги и с самым
неподдельным возмущением начали рассказывать местному командиру о гнусном
предложении, что сделал нам этот агент ФСБ! Хотелось еще подольше поломать
"Ваньку", но нельзя. Лучше не доиграть, чем переиграть!
- Очень хорошо, очень хорошо! - по-русски сказал командир.
- Вы будете его судить? - с надеждой в голосе спросил я.
- Нет, судить мы его не будем! Он это делал по нашему указанию, -
командир был горд.
Мне понравилась фраза "по нашему указанию". Прямо как "Мы - Николай
II". А может у этих ребят кто-то умный сидит в кустах и говорит, что им
нужно делать? Не знаю. Тут всего можно ждать. Можно и нужно ждать всякой
пакости!
Мы с радостью сообщили, что оценили его шутку, но больше так делать не
стоит. Наши нежные демократические нервы могут не выдержать, и мы побьем
провокатора.
Потом вместе пообедали. По ходу обеда договорились, что он сам или его
люди за пятьдесят баксов подкинут нас на пятнадцать километров на юг. Все
ногами не топать.

Около пятнадцати часов выехали. Повез нас тот самый провокатор. Деньги
командир забрал сразу и положил их к себе в объемистое портмоне.
Нас посадили на заднее сиденье в потрепанный УАЗик с еще сохранившимися
военными номерами, рядом с водителем уселся еще один боевик. Когда отъехали
от деревни километров на пять, у сидевшего рядом с водителем-провокатором
воина затрещала радиостанция, и что-то затараторила на чеченском языке.
Боевик откликнулся, что-то сказал, потом обернулся и посмотрел на нас. Я
ничего не понимал, но Андрей напрягся.
- В чем дело, уважаемый? - я был сама любезность, хотя спина стала
мокрой.
- Эмир сказал, чтобы вас вернули назад, в деревню, - пояснил боевик.
- А в чем дело, он же нас только что отпустил?
- Это не он. Эмир приедет утром, он хочет лично с вами поговорить! -
недобрая усмешка оскалила эту бородатую морду.
- Понятно. Почему бы и не побеседовать с хорошим человеком, заодно у
него и интервью возьмем, как он воевал с оккупантами, - я старался быть
спокойным.
- Он расскажет, как воевал, - голос боевика был театрально зловещ и
многозначителен.
Водитель развернул машину, и мы поехали обратно.
- А как фамилия вашего командира?
- Не командира, а Эмира. Это у урусов командиры, которые воевать не
могут, только с женщинами способны, а у нас - Эмир! - он был горд. - Его
фамилия Толбоев. Зовут Мовсар.
После его слов спина у меня взмокла еще сильнее.
- А чем он занимался во время войны? - я напрягся, боясь услышать
ответ.
- Он был главой администрации деревни, - боевик сказал, как называется
деревня.
Вот теперь мне стало совсем не по себе. Та самая деревня и та сама
фамилия. Глава администрации тот самый. И псевдоним сразу же вспомнился
"Хвостов". Вот те на! Надо было его "пришить"! Испугался я, мог шум
подняться, что прибили главу администрации. Зато сейчас было бы проще. М-да,
дела! А может, стоит сделать "рывок"?
Я начал оценивать ситуацию. Водителя-то я быстро нейтрализую, он как
раз передо мной. А вот с этим боевиком... Деревня уже видна, и блок-пост
духов. Нет, не успеем уйти, не успеем! Бля! Обидно! Значит, надо уходить
ночью, до встречи с "Хвостовым"-Толбоевым. Не простит он мне, что я
участвовал в поимке группы боевиков, ой, не простит!
С другой стороны можно и пошантажировать этого духовского командира,
бывшего агента ФСБ. А откуда это знает демократический журналист? Откуда?
Значит он не журналист, а сам либо агент, либо сотрудник ФСБ. Пусть даже и
бывший сотрудник, плевать. Смерть будет избавлением, но наступит она не
скоро.
Я посмотрел на Андрея. Он сидел бледный, по лицу катился пот. Пока я
размышлял, что и как делать, подъехали к блок-посту. Теперь поздно
дергаться, надо определяться на месте. Подрулили к сельсовету. На крыльце
уже стоял наш старый знакомый. Он радушно улыбался. Мелькнула мысль, что это
очередная провокация, и сейчас этот толстяк нас отпустит. Ни фига, нам было
объявлено, что мы дождемся утра, и после беседы с эмиром нас отпустят.
Обращение стало хуже. На нас уже смотрели как на пленников. Взгляды,
пренебрежительные толчки, благо, что не пинали. Даже не пленниками они нас
считали, а потенциальными рабами. Плевать им на демократическую прессу и
свободу слова, видимо, и провокация была устроена по распоряжению этого
эмира. Радиостанции у них были УКВ-диапазона. Чем отличается КВ
(коротковолновый) диапазон от УКВ (ультракоротковолнового)? Все просто.
"Короткие" волны, отражаясь от ионосферы Земли, способны огибать всю
планету. То есть, находясь в любой точке земного шара, можно вести
переговоры с этими чеченскими бандитами. Но это лишь теоретически. Но все
равно связь на КВ-радиостанциях можно вести на большие расстояния. Они
больше и по размерам.
УКВ-радиостанции небольшие по размеру, и связь на них можно
поддерживать на небольшие расстояния. Если оценивать гористо-холмистый
ландшафт данного участка Чечни, то можно предположить, что это максимум
десять километров. Тот боевик, который был с нами в машине, разговаривал по
радиостанции не с самим эмиром, а с командным пунктом, расположенным в
деревне. Над сельсоветом торчала антенна типа "штырь". Самая простая и
примитивная антенна. Диаграмма направленности - шар. Будь я у них
начальником связи, то мог придумать что-нибудь получше.
Смотрим на антенну. Длина антенны составляет четверть длины радиоволны.
Чем выше частота, тем меньше длина радиоволны, тем меньше по размерам нужна
антенна. Судя по размерам антенны, возвышающейся над крышей сельсовета, то
они должны работать на сверхнизких частотах. Допустим, что у них стоит
коротковолновый передатчик, на машине тоже можно установить такой же. Они
сами говорят, что Толбоев припрется лишь утром. Что это значит? Только то,
что до утра надо отсюда "слинять", иначе с нас начнут сдирать кожу лоскутами
и очень медленно. Потом перережут горло.

Нас привели в тот же дом, где мы были раньше. Только с небольшой
поправкой. Мы сидели уже не в самом доме, а в сарае, что рядом. Добротный
сарай. Метров десять в длину, пять в ширину. Стены сложены из блоков.
Сарайчик недавней постройки. Все новенькое. Одна двойная дверь,
расположенная посередине. По три небольших окна на каждой стене. Окна
забраны решетками, сваренными из арматурного прута. Если убрать эти прутья,
то можно и пролезть.
Вдоль стен лежали охапки соломы. Нас со смехом завели в этот сарай и с
грохотом закрыли за нами обитую жестью дверь, было слышно, как запирают
большой навесной замок.
Мы обследовали помещение. Не хотелось думать, что оно может стать нашим
последним пристанищем. Помоги нам, Бог! Мы были просто подавлены. Говорить
не хотелось, надо было как-то осмыслить ситуацию, в которой мы оказались. И
почему-то было чувство, что за нами подсматривают и подслушивают. Надо вести
себя естественно. А как тут себя будешь вести естественно, когда ты вот-вот
станешь рабом, в самом худшем понимании этого слова?
Я сел на расстеленную солому. Потрогал на ощупь стену. Крепкий
рукотворный блок, отлитый из цемента. Я разгреб солому у основания,
мелькнула мысль, а вдруг там есть что-нибудь типа щели, лаза? Не было там
никакого лаза. Только что-то нацарапано.
- Андрей, сюда подойди, тут что-то написано, - позвал я того.
Мы начали разбирать нацарапанные надписи: "Коротков Сергей Ильич, 1976,
в\ч... личный номер... Самара, улица... дом... квартира... телефон..." И
самая страшная: "Нас было пятеро мы построили этот сарай. Все умерли. Я один
очень болею пытался бежать поймали завтра наверно убьют. Передайте
родителям. Прощайте!" Дальше шли установочные данные на остальных, кто был с
Коротковым. Недолго же они пожили в этом сарае, если такое ощущение, что
никого здесь никогда не было.
Мы сидели пораженные. Кто они были, эти пленники? Судя по годам
рождения и тому, что были указаны номера воинских частей - солдаты срочной
службы. Мальчишки... Нет больше мальчишек... Прощайте, братья, прощайте!
Я не сентиментальный человек, но в этот момент мне было до слез жалко
этих пацанов. Я еще раз посмотрел на номера воинских частей. Не знаю. Эх,
мальчишки, мальчишки! Глотая слезы, я переписал данные к себе в блокнот. Сам
себе пообещал, что выберусь, и сообщу родителям этих солдат, где погибли их
дети. Эх, дети, для этого ли вас рожали, растили?!..
- Ну, что, Леха, делать будем? - спросил Андрей шепотом, озираясь, как
будто рассчитывал увидеть тех, кто мог нас подслушивать.
- Сваливать будем. Не думаю, что нас будут подслушивать.
- Когда начнем уходить?
- Как стемнеет. Сейчас слишком опасно.
- Тихо будем уходить или громко? - Андрей был очень напряжен.
- Громко это как?
- У меня же есть взрывчатка в фотопленках.
- Ты в своем уме, умник! Успокойся, насколько сможешь. Тихо с темнотой
начнем пилить решетку.
- Чем мы ее будем пилить? Пальцем что ли?
- Смотри.
Я расстегнул пряжку брючного ремня, вытащил ремень, а уже из ремня
вынул пилки по металлу с алмазным напылением. Спасибо мужикам, помогли с
оборудованием. Дай бог, чтоб эти пилки сработали как надо. Всего их было
шесть, с различной конфигурацией и длиной зубьев. Для удобства на концах
полотен были сделаны утолщения. Сами полотна были в два раза уже, чем
обычные, бытовые.
Я лег на солому и стал ждать наступления темноты. Руки за голову, глаза
закрыл. Спать все равно не удастся, слишком много мыслей и страшно от всего
этого! Есть не хотелось, надо просто отдохнуть, может, что-нибудь полезное в
голову придет.
Сейчас самое главное, чтобы нас никто не трогал и не переводил в другие
помещения, не говоря уже про подвалы. Оттуда бежать было бы уже сложнее. Нас
никто не тревожил, а мы не привлекали к себе внимание требованиями, типа,
хотим в туалет или требуем суда над чеченскими военными преступниками.
Ничего этого не было. У духов своя свадьба, а у нас - своя.
Тут в голову пришло, что у духов наши радиозакладки. Собрал сканер.
Слушаю. Что-то говорят.
- Андрей, ну-ка, послушай, о чем "черти" гутарят.
Рабинович взял сканер, долго слушал.
- Ничего хорошего.
- Подробности.
- Ужинают. Попутно обсуждают, что с нами делать.
- Они еще не решили?
- Как же, не решили! - тон у Андрея саркастичный. - Уже решили. Рабы мы
у них. Просто сейчас решают, на каких работах нас использовать. Выдвигаются
различные предложения. Обсуждаются. Но ждут эмира. Он примет решение. Также
считают, что нужно тщательно скрывать от соседних тейпов, что у них
заложники. Отберут.
- Понятно, - я вздохнул.
Одно дело подозревать, что ты стал рабом, другое - знать наверняка.
- Еще есть что-нибудь интересное? - спросил я.
Ничего. Жена эмира с младшим сыном собираются завтра, после приезда
командира поехать в Россию за покупками. Выделен охранник, он же водитель.
Потом снова все по новой. Кого и как использовать. Тебя, кстати, собираются
на тяжелых работах заставить работать. Говорят, что ты сильнее и выносливее.
- Опять, Андрей, ты отмазался. Еврей везде еврей. Не обижайся - шучу.
Стандартное мышление.
- Что делать, Леха?
- Ничего. Ждать темноты, а там ноги в руки и ходу, насколько позволит
обстановка и силы.
Молча мы лежали на соломе, уставившись в не побеленный потолок нашей
тюрьмы. Будем надеяться, временной. Ворочаясь с боку на бок, дождались,
когда стемнеет, по осени темнело рано. Только солнце скрылось за сопкой и
все, опустилась темнота. Небо в Чечне низкое, звезды обычно крупные, но
сегодня нам везло. Не было ни звезд, ни луны, ни месяца. Низкие тяжелые тучи
закрыли небо, лишь бы не было осадков - и все нормально. Тихо уйдем, без
шума и пыли.
Пока еще что-то было видно на улице, начали смотреть в окна. Поблизости
никого, все, кто шарахался во дворе, ушли в дом. Ну, с богом!

Выбрали окно, выходящее на огород, и начали пилить прутья. Всего было
по четыре горизонтально и пять вертикально. Итого нам предстояло сделать
восемнадцать распилов. Наше счастье, что это была обычная арматура. Если бы
духи не пожалели денег и выковали эту решетку, то хрен бы мы ее перепилили.
Начали! В тишине визг полотен, казалось, раздавался на всю округу. Дело
спорилось. Импортные полотна вгрызались в наш мягкий металл как нож в
пластилин. От напряжения пот лился ручьем, в глазах плясали огненные пятна.
Руки ободрал в кровь, рукав куртки порвал, к черту, быстрее, быстрее! Темп,
темп, работаем, Алексей, работаем. Пыль скрипит на зубах. Хочется пить. К
черту! Только пилить! Время работает против нас! Только пилить, пилить!
Потные пальцы соскальзывают с утолщений, одна пилка у меня сломалась. Не
такой уж и мягкий металл. Беру другую, сломанные полотна - в карман, могут и
пригодиться.
Андрей также трудится рядом. Ему не надо объяснять, какие последствия
нас ждут, если не удастся удрать. Можно, конечно, и взорвать к чертовой
матери двери этого сарая, взрывчатки еврейской хватит, но это уже совсем
крайний случай. А сейчас пилить! Самое неудобное - пилить прутья,
расположенные сверху. Толком ничего под ноги не подставить, приходиться
вставать на носки, тянуться вверх. Сразу затекают спина и руки,
металлическая пыль сыпется на лицо, прилипая к потной коже, стекая по телу,
вызывает страшный зуд. Во рту все пересохло, хочется пить.
Хр-рум! У Андрея тоже сломалось полотно. Ничего, осталось всего четыре
прута. Пилим, Андрюха, пилим! Мы с тобой желаем свалить отсюда, поэтому
пилим. Андрей пониже меня ростом, ему нижние прутья, и боковые, до которых
он может дотянуться. Мы часто мешаем друг другу. Рабинович несколько раз
ударил меня локтем в живот и в бок. Я тоже не остаюсь в долгу, пару раз по
голове и по плечу моему напарнику достается. После удара только потираем
ушибленные места, никаких извинений, пилим!
Остался последний прут. Я быстро его перепиливаю. Если бы существовали
соревнования по перепиливанию решеток, то мы бы стали чемпионами. Уф!
Рукавом отираю пот с лица. Сваливаем!
Андрей более мелкий, подсаживаю его в окно, он прыгает. Слышен грохот