Миронов Валерий. Капище (Чечня-1996)

Спортсмены, глядя на мои упражнения, сообщили:
- Около пятнадцати килограмм. Почти пуд денег. Будешь проверять?
- Конечно!
Я расстегнул сумку. Там ровными рядами были уложены пачки денег. Тут же
вспомнился детский анекдот. Так вот ты какой, северный олень! Так вот ты
какой, миллион долларов! Красив, нечего сказать! Из-за жары в вагоне от
сумки сразу пошел запах новых денег. Самый приятный запах. Запах новых денег
и новой машины. Так пахнет миллион. По сравнению с десятью-двадцатью
тысячами долларов - так, пшик. А густой запах миллиона кружил голову. К нему
не надо принюхиваться. Он сам шибал в нос, уносил далеко-далеко, за синие
моря и все океаны. Поднимал над Землей, а я смотрел сверху вниз. И все снизу
вверх на меня - и у них капала слюна от зависти! И плевать мне на весь мир с
высоты в один миллион долларов.
Протяни руку - и весь мир у твоих ног. Это безбедная жизнь до конца
жизни. Не надо думать о том, как прожить от получки до получки! Это миллион
долларов, который, как известно, и в Африке является миллионом долларов. Я
поглубже втянул ноздрями этот запах, и начал выкладывать деньги на стол. А
голова-то кружится!
Сейчас самое время, как в дешевых боевиках, вломиться сотрудникам
спецслужб и правоохранительных органов, заорать: "Всем стоять!" Автоматы,
наручники, маски на лицах. Шум, гам, весь вагон на ушах, понятые, описание,
фотографирование, видеосъемка.
От представленной картины ладони вспотели. А может они вспотели от
того, что я вот так, спокойно выкладываю миллион долларов на стол купейного
вагона Он, наверное, кроме водки, пива, жаренной курицы, голого женского
зада - больше ничего не видел в своей жизни.

Выкладывал и считал. В каждой пачке было по десять тысяч долларов. Так:
миллион, а это шесть нулей, делим на десять тысяч, а это четыре нуля.
Получается сто пачек. Сначала считаем количество пачек. Сто.
Теперь беру две пачки, тру пальцами бумагу, там, где должны быть
выпуклости, они присутствуют. Нюхаю пальцы. Пахнут деньгами. Пахнут властью,
почетом, богатством, пахнут мечтой. Сытой жизнью.
В обеих пачках, не разрывая их, считаю деньги. Американскую банковскую
упаковку сдвигаю на один конец, пересчитываю. Сто купюр, во второй тоже.
Вроде, все в порядке.
Все это время охрана с тревогой наблюдала за моими действиями.
- Расписку напиши, - выдавил из себя один из гоблинов.
- А может, тебе бабу сюда заказать? - съехидничал я.
- Тогда мы не отдадим тебе деньги! - они уже не говорили, а рычали.
В замкнутом пространстве шансов уцелеть у меня не было.
- Мы должны привезти расписку! - они надвигались на меня.
- Хорошо. - Я сел. - Сейчас мы возвращаемся назад, и я рассказываю, как
все было, Когану, что все мероприятие было сорвано из-за двух тупорылых
баранов - это его проблемы.
- Да я тебя... - они сделали еще четверть шага. Больше нельзя. А то
упрутся в меня.
- Вам команда была брать с меня расписку?
- Вроде бы нет, - они почесали головы .
- Так вот - выполняйте ту работу, за которую вы отвечаете, и которую
вам оплачивают. Инициатива наказуема, пора бы знать. Вы же не местные? -
последний вопрос я задал, не меняя интонации, позы, выражения лица.

- Да, - ответ последовал машинально. - То есть мы местные, но здесь, на
Кавказе, не живем.
Поправка тоже выглядела смущенно. Поняли, что попались.
- Так ты хочешь сказать, что вот так, возьмешь миллион и просто уйдешь
от нас? - ребята нормальные, любят деньги, как все смертные.
- Именно! - я также неспешно начал укладывать деньги назад в сумку.
- Э, ты хоть сумку-то оставь!
- Сейчас, разбежался! Коган вам компенсирует все потери. У вас на
Родине этих сумок полно, а здесь нет, и она мне нравится. - Я застегнул
сумку. - Привет семье! - взялся за ручку двери.
- Ну, ты это...
- Чего? - я повернулся.
- Удачи! И Андрею привет передавай.
- Спасибо, передам, - я улыбнулся.
Не такими уж они и сволочами оказались. Мелочь, но приятно.

В купе я переложил деньги в свою одежду-контейнер. Журналы "Новый мир
перечитал за поездку, самые любимые места перечитал. Жаль, но придется их
оставить в рундуке. После моего ухода бригада экспертов осмотрит очень
тщательно все купе, задокументирует. Журналы подвергнут всем мыслимым
анализам, в том числе и на тайнопись, и не использовал ли я их для
шифрования или дешифрования. И все это ляжет в толстое дело под условным
наименованием. А также эксперты-психологи изучат те места, которые я
особенно много читал, и сделают пару штрихов к моему психологическому
портрету.
Покрутился перед зеркалом, помахал руками. Застегнулся, расстегнулся.
Вроде обычная куртка. Немного толстовата для погоды. Но осень - даже на
Северном Кавказе - осень. Сойдет. Снаружи и внутри обычная, как много тысяч,
куртка. А между тканью слой из тонкой, прочной проволоки, из непромокаемого
материала сшит жилет с большими карманами. Вот в них я и уложил весь этот
миллион долларов. Пытался как-то отрешится и воспринимать эти деньги просто
как неодушевленный предмет, ну, например, как кирпичи или журналы, которые
только что выложил. Кстати, в банках пачки долларов по десять тысяч так и
называют "кирпич".
Не получается. Этот проклятый миллион завораживал, притягивал,
оттягивал плечи. Надо привыкать ходить по улицам с миллионом. Все нормальные
люди носят в карманах и кошельках ровно столько чтобы купить продуктов на
сутки-двое, а я вот - целый миллион. Ну, не доверяю я банкам, не доверяю.
Показался город. Я посмотрелся в зеркало. Ну что, миллионер Салтымаков,
пошли. Твой выход. Начали работать! Работаем. Работаем. Пот по спине. Руки
вытираю об одеяло. Напоследок.
Все эмоции - по боку. Я снова на войне. В груди как бы повернулся
выключатель. Душа умерла, уснула. Я сжался как пружина. Клич "Работаем" мы
кричали, когда шли в бой, на спецоперацию.
Ничего личного, только работа. Работаем! Работаем! Поезд остановился.
Пестрая толпа встречающих бежит вдоль вагонов, машет руками. Меня тоже
встречают мужики из "наружки". Будут фиксировать каждый мой шаг, отслеживать
все мои контакты, проверять их. Значит, побольше контактов. Прямых и
косвенных, подозрительных и не очень. Пусть побегают, попотеют.

Я вышел из вагона. Вперед, вперед, работаем, Алексей Михайлович,
работаем! Вперед! Фас! Ату!
Вот и небольшой город Моздок. Во время первой войны этот город стал
опорной базой для Ставки группировки. Здесь же располагалась крупная
авиабаза.
Раньше, в годы "холодной войны", здесь базировались стратегические
бомбардировщики. Сейчас они могли бы нанести удар по любой точке,
расположенной в южной части Земного шара.
Милиция здесь выдрессирована на запах оружия, боеприпасов, денег.
Поэтому я должен быть обычным гражданином. Приезжий корреспондент. Такого
добра здесь всегда было много. Сейчас чуть поменьше, но тоже болтаются без
дела, выспрашивая о делах минувших.
Здесь же отирается масса криминального люда. Мошенники, бандиты. Все
тут. Здесь можно купить и продать все что угодно. Начиная от ведра патронов,
и заканчивая танком, рабом, рабыней.
Не исключено, что этот преступный телеграф уже донес, что в город
прибывает гонец с миллионом долларов. Уж им-то точно плевать на эмоции.
Сумма как меня завораживала, а этих маргиналов и подавно. Новый фактор,
который я раньше не брал в расчет. Внимание и еще раз внимание. Ушки на
макушке!

Новая одежда, отягощенная грузом денег, мешала спокойному и свободному
перемещению. Походка изменилась. Это плохо. Надо попривыкнуть. К журналам
привык, надо побыстрее и к деньгам адаптироваться.
Первым делом пошел в привокзальное кафе, пообедал. Сел у окна.
Привокзальная площадь. Много народа. Кто-то ждал поезд, кто-то таксовал,
много народу, много. Это хорошо. Столбы обклеены объявлениями. А там
написано, что сдается комната, дом, в гостиницу нельзя.
Я вышел. Сытой, размеренной походкой, сигарета в зубах. Солнышко в лицо
- очки на глаза. Заодно и не очень видно, куда я смотрю. Спина расслаблена.
Так, турист, знакомится с местным бытом. Сумка болтается за спиной. Фраерок,
пижон, лох.
Подхожу к столбу, читаю внимательно. Зная повадки бывшей конторы, можно
рассчитывать, что за ночь они могли обклеить все эти столбы своими
объявлениями. Чтобы, куда я не пошел, а все равно пришел к ним. Все
возможно. Но надо рисковать.
Демонстративно срываю несколько отрывных листочков. Там указаны
телефоны. Несколько телефонов запоминаю. Повторяю про себя. И только когда
убеждаюсь, что запомнил, перехожу к другому столбу, там ситуация
повторяется.
Здесь же на площади несколько таксофонов, покупаю жетоны и звоню.
Смотрю в оторванные бумажки и звоню по объявлениям. Подробненько выспрашиваю
про удобства, здесь большой процент частного сектора, какой этаж, стоимость
и прочее. Некоторые бумажки рву и нагло мусорю, некоторые демонстративно
складываю в карман. Один адрес находится недалеко от вокзала. С него и
начнем.
Пятиэтажка - "хрущевка". Третий этаж. Трехкомнатная квартира. Готовы
сдать всю. Беру. Годится.
Ванная, горячая вода, чай, телевизор. Что там нового в мире? Не
началась новая война в Чечне? Телефон стоит в квартире, но звонить отсюда по
поводу обмена бессмысленно и крайне неразумно. Думаю, что через час
"участковый" опросил владельцев квартиры, и телефон уже поставлен на
контроль.

Засыпаю, мне ночью предстоит еще работа. Жетонов для таксофона я набрал
достаточно. В зале оставляю работающий телевизор. Входная дверь открывается
внутрь, подпираю ее табуретом. От штурмующего спецназа не спасет, но зато
загремит и будет помехой при проникновении. Куртка с деньгами лежит рядом,
нож-тесак с хозяйской кухни тоже рядышком.
Проснулся уже часов в семь вечера. Поужинал, поотжимался, взбодрился,
душ, сигарета. Кофе, еще кофе. Очень хочется коньячку рюмашку, но пока
воздержимся. Главное - дело. Работаем, Леха, работаем. Вперед.
Вытягиваю руки, кисти предательски дрожат, нервы ни к черту. А ведь еще
ничего не началось. Это только так, прелюдия. Пролог!
Включаю сканер, прохожу всю квартиру, включая и туалет с ванной. Вроде
чисто, но успокаиваться рано.
В двадцать три ноль-ноль выключаю свет во всей квартире, выключаю
телевизор, сижу в кресле и курю. Напротив нет домов, поэтому следить в окно
не будут. Думаю. Нет информации, нет выводов, так - одни предположения.
Этого мало.
В час тридцать осторожно смотрю в щель между шторами. Война приучила
народ не блудить по ночным улицам. Риск есть, но делать нечего. С миллионом
не пойдешь гулять по ночному городу. Скручиваю куртку с деньгами, в пакет ее
- и под ванну. Спереди старые банки с краской. Оставляю каплю краски на полу
в ванной, она маленькая, вот только форму я ей придал экзотическую.

Аккуратно выхожу из подъезда. Тихо. Наружка, по своему опыту знаю,
сидит и сторожит часов до двенадцати ночи, потом по домам или по знакомым
женщинам. Часов с полседьмого - на боевом посту. Но бывали и твердолобые,
особенно среди новичков, те сидели сутками. Со мной работали или очень
опытные профессионалы, либо просто уже уехали. Никого я не увидел ни возле
подъезда, ни на улице. Стоят машины, но без людей. Не заглядывать же в
темные окна машин!
Когда шел сюда, приметил на соседней улице пару таксофонов. Так и
тянуло меня к ним. Нет, прогуляемся пару кварталов. Заслышав шум
подъезжающего автомобиля, я становился в тень деревьев. Реклама и встречи
мне ни к чему. Сегодня и последующие дни я работаю соло и только соло.
Работаем, работаем.
Через два квартала натыкаюсь на телефонную будку.
В память врезался телефон, который мне показал Коган. Набираю номер.
Фраза, конечно, дурацкая (видимо, кто-то из боевиков ее придумал), но была
не лишена чувства юмора.
Гудок, один, второй, третий, четвертый, понятно, люди спят, но в
ожидании миллиона долларов могли бы и бессонницей помаяться. Взяли трубку.
Сонный мужской голос с сильным акцентом:
- Алло!
- Это посольства Израиля? - идиотская условная фраза-пароль.
- Нэт! Это консульство Кытая.
Обмен паролями состоялся.
- Вы привезли?
- Привез. У вас товар, у нас купец.
- Оставите дэнги... - начал он.
- Э, нет, любезный! Сначала я должен убедиться, что клиент живой и в
порядке, а то боюсь, что вы мне подсунете уши дохлого осла, - я перебил его
на полуслове.
- Мнэ нужно посовещаться, - голос был недоволен. - Позвоны завтра, но
пораньше.
- Спокойно ночи, - я был сама любезность.

Точно так же, со всеми предосторожностями я пробирался в свою квартиру.
Меня бил озноб, зубы лязгали. Спина мокрая, по животу пот струился, стекая в
трусы.
Капля краски на месте. Включаю сканер. Вроде ничего. Спать. Работы
завтра много. Проспали меня, или работали асы? Все возможно, все возможно.
А теперь спать, спать. Не могу уснуть, нервы расшалились, но надо
спать! Надо спать! Спать, Лёха, сокровища в размере одного миллиона
долларов. Сокровища республики спать!

Наутро я пошел знакомиться с городом. В руках сумка, в которой в поезде
были деньги. Там же фотоаппарат. Пусть все видят сумку, с которой спортсмены
сели в поезд, потом вышли без нее, и вот теперь она оказалась у меня. Путем
несложных умозаключений можно предположить, что там и спрятаны израильские
деньги.

Мне необходимо подальше держаться от военных и милиции. А также
посмотрим, как местные комитетчики работают. Хоть и знаю я местных
особистов.
Взять хотя бы Виктора - старшего опера на этой базе ВВС, знаю, что
может помочь, мужик отчаянный, вопреки всем существующим инструкциям и
приказам, но зачем его подставлять?
Недалеко от подъезда стояла машина "Жигули" шестой модели. Там сидело
трое. Двое мужчин и одна женщина. Обычное дело. Машина забрызгана грязью,
все-таки осень, а вот номер сияет первозданной чистотой. Может быть, хозяин
законопослушный гражданин и следит за чистотой государственного номера. Кто
знает. Кто знает. Смотрим дальше.
Город небольшой, большую часть пути будем гулять пешком, заодно и
посмотрим на здоровье и физическую подготовку местных "топтунов". Работаем,
работаем, Алексей! Вперед!
Первый визит на рынок. Тут нужно прикупить чего-нибудь покушать и
кое-что из хозяйственных мелочей.
План уже начал сформироваться в голове. Есть общие перспективы и много
неясностей. Импровизируем. Импровизируем. Думаем, модулируем.
Ходим спокойно, прицениваемся, пробуем на вкус. А также смотрим на
лица, вернее, на глаза. Одежду, головные уборы можно изменить, а вот глаза,
как бы тебя не учили, не изменишь, очки тоже лишь искажают глаза, но не
могут их полностью заменить.
С годами у опера взгляд становится как бы осязаемым, его называют
"липким". С этим ничего поделать нельзя, недостатки профессии.
Наблюдателей должно быть минимум трое, и снаружи трое-четверо. Это по
минимуму. Ничего страшного, ты знал, Алексей, что все именно так и будет.
Работаем, работаем. Работаем. Спина предательски потеет. Нельзя горбиться.
Ведь ты же турист, корреспондент без совести, тебя интересует лишь материал
и гонорар за него. И все. Ничего личного, лишь работа. И эти аборигены для
меня лишь средство для заработка.
Взял немного фруктов, колбасы, вяленого мяса, зелени, литровую бутылку
домашнего подсолнечного масла, хлеба домашнего, соуса. Масло мне надо было
для освобождения Рабиновича. Все покупки двойного назначения нельзя делать
сразу и в одном месте. Составил список и держу его в голове. Только в
голове. Работаем.
С той же целью купил два метра медного провода, две пачки сухой краски
"серебрянки". Можно было бы здесь же на базаре купить пару гранат, но нельзя
рисковать, нельзя. Местные комитетчики только и ждут, чтобы я совершил
ошибку. Только предметы двойного назначения.
А вот теперь надо рисковать, - купил пакет натриевой селитры. Для
освобождения Рабиновича почти все готово, надо лишь поговорить с ним самим.
Может, это удастся сегодня ночью, а может и нет. Все зыбко и призрачно в
этом мире спецслужб и больших денег. Рахат-лукум с порцией цианида.
Даже если какой-нибудь болван и остановит меня для досмотра, то найдет
лишь продукты, селитру, - скажу, что это для проявки пленки, придает особый
оттенок фотографиям. Краска "серебрянка" тоже для этих же целей. Чушь,
конечно, но попробуй докажи обратное.
А теперь пообедаем дома. Все на скорую руку, для холостяка не
привыкать.

5.

Сигарету в зубы. Часы показывают начало третьего. У дяди было
достаточно времени, чтобы связаться со своими. Пока гулял по городу, план
сформировался, правда, в нем было многое пробелов и изъянов, многое, очень
многое зависело от слова "если". Если произойдет это, то будет так. Мне
необходимо наступление причинно-следственной связи. И самое забавное, что
для этого мне нужно, чтобы в этом принимали участие мои бывшие коллеги.
Самое непосредственное участие. А поэтому, коль телефон на контроле,
приглашаем к беседе и "слухачей". Я решил разговаривать стоя. Выпил воды,
прокашлялся. Пару раз рявкнул в пустоту "Р-а-а-вняйсь! Смир-р-р-но! Равнение
на середину!" Пусть кто слушает, оглохнет, а психологи подумают, что я
спятил. Еще раз прокашлялся. Командирский голос в норме. Говорить буду стоя.
Тембр голоса другой. И легче управлять интонациями.
- Алло, это посольство Израиля? - голос звенит как натянутая струна.
Тон не терпит возражений. Если я звоню в посольство Израиля, значит,
так оно и должно быть, и никак иначе.
- А, это ты. - Даже не удосужился назвать отзыв. Дилетанты. - Твоего
друга - еврея Рабиновича здесь нет, но ты отдашь деньги и мы привезем его
тебе.
- Нет, - голос я сделал как можно тверже.
- Мы пришлем тебе его пальчик, и ты поймешь, что он у нас.
- А теперь послушай меня, дядя, - я начинал злиться, поэтому в голосе у
меня начали звучать металлические командирские нотки, раньше мне это мешало,
а сейчас пригодится. - Если ты выкинешь что-нибудь подобное, то каждый палец
заложника или его другое повреждение оценивается в сто тысяч. Ты, понял,
дядя?
- Ты будешь мне говорить, что делать? - собеседник тоже кипел от
злости.
- Я покупаю товар, и если он будет подпорчен, цена уменьшается. Так где
мой Рабинович?
На той стороне было слышно лишь сопение. Потом говоривший закрыл трубку
рукой и что-то сказал товарищу. Пауза явно затягивалась.
Потом он сказал:
- Поедешь в Ставропольский край. На границе с Чечней стоит деревня
Красново (название изменено. Прим. автора), там позвонишь по телефону...
Я записал.
- Какой район то? Деревень таких много.
Снова затыкает трубку рукой. Совещается.
- Она там одна. Из Ставрополя ходят автобусы. Это конечная остановка.
Быть там через пять дней. Все остальное скажут на месте. И чтобы был один.
- Буду. И сами чтобы без фокусов. А то останетесь без своей доли.
Потом начались угрозы в мой адрес и в адрес Рабиновича. Пой, ласточка,
пой, весь наш разговор пишется. Тебя возьмут на заметку, и кто знает, может
через три-четыре месяца быстро открутят голову. Пой, ласточка, пой. Я
затушил сигарету, прикурил другую. Того времени, пока он говорил, хватит,
чтобы засечь, откуда ведется разговор, установить владельца квартирного
телефона, и еще много чего.
Этот говорун, полагающий, что нагнал на меня жути своими угрозами, лишь
мелкая сошка, а вот с кем он советовался - более солидная фигура.

Делать мне здесь больше нечего. Я позвонил в справочное бюро
железнодорожного вокзала, узнал, как можно добраться до Ставрополя. Достал
сканер, начал обследовать квартиру. Через час нашел первую радиозакладку,
она была спрятана в розетке, вторую обнаружил на кухне, и еще одну - в
ванной комнате. Все снял и добросовестно спустил в унитаз. Эта игра с
"жуками" меня начинала забавлять.
Звонок владельцам квартиры. Сообщаю, что завтра выезжаю после обеда,
оплатил гостиницу я за неделю вперед, деньги назад не требую. У людей
праздник. Я богатый человек, могу позволить себе такие щедрые жесты.
Для окончания задуманного абсурдного плана мне не хватало еще
нескольких мелочей. После очередной вылазки в город я приобрел маленький
детский брелочек с десятью кнопочками различных цветов. При нажатии кнопочки
раздавалась мелодия. Каждой кнопке соответствовала своя мелодия. Маленькая
лазерная указка тоже пригодится.

На следующий день я погрузился в плацкартный вагон, - купейных не было,
и отправился я в Ставрополь.
Сумку держал на виду, я же должен был показать, что она мне ценна.
Куртку снял и положил в металлический рундук.
В вагоне было много казаков. Раньше я относился скептически к этим
ребятам, носившим форму образца прошлого века. Порой даже посмеивался, не
понимал их. Это было до тех пор, пока не увидел, как эти мужики дерутся в
Приднестровье и Чечне.
Оставили свои дома, семьи, работу и поехали на войну. Совершенно
добровольно. Им никто за это не платил ни копейки, и военные использовали их
на всю катушку.
Кидали их на самые тяжелые участки. Многие гибли. Потери казачьи не
входили в официальные отчеты. Но они спасали солдатские жизни. Так было и в
Приднестровье, и в Чечне. Им не надо было объяснять, зачем они воюют. Они не
скулили, не жаловались на жизнь. Они просто воевали за Россию, за Родину.
А если гибли, то не входили в официальную статистику. Они гибли за
солдат.

Вот и сейчас из их разговоров я понял, что они ехали на помощь своим
собратьям - казакам в Ставропольский край, обустраивать границы с Чечней. И
разговор шел о том, что надо отрывать рвы, возводить большие земляные
насыпи. И что надо вооружаться.
Здесь же ехали ходоки из Ставрополья. Они рассказывали, что как только
в августе подписали мир-капитуляцию, так тут же начался угон скота,
воровство.
Воровали все. И технику и детей и мужиков и женщин. Очень много женщин
было изнасиловано, а затем убито.
Часто требовали выкуп за похищенных. Скидывались всем миром, чтобы
выкупить земляка. Но было и так, что деньги забирали, а пленного не
возвращали, или сообщали, где труп, или возвращали инвалида.
Много народу за два месяца сгинуло в тех краях. Милиция ничего поделать
не могла. Как только бандиты скрывались на чеченской территории, так погоня
тут же прекращалась.

Были и стихийные митинги, казаки требовали оружия, писали письма
Президенту. Приезжали краевые власти, качали головой, обещали помочь, но все
оставалось по-прежнему. Когда же казаки пытались самостоятельно вооружится,
кто чем мог, милиция отбирала оружие, но никого, слава богу, в тюрьму не
сажала.
Кто возвращался из плена, рассказывал, что много там наших сидит. И
гражданских и военных.
Со всеми бандиты обращались как с животными. Работали пленные по
четырнадцать-шестнадцать часов в день. Кормили горячей водой с хлебом. Тех,
кто слабел, и за кого не приносили выкуп - убивали. Трупы часто просто
выбрасывали в реку или в лес. Их клевали птицы, терзали бродячие собаки, они
разлагались неделями. Пленным не позволяли хоронить своих товарищей. Власти
безмолвствовали, правозащитники хлопали в ладоши. Империя была побеждена.
Плевать на ее граждан. Главное - Идея, на остальное - плевать. Совсем как
коммунисты после революции. Главное - пожар Всемирной революции. А люди -
дрова для нее. То же самое и здесь. Безумство приобретает новые формы.

Вот и ехали на помощь к своим братьям казаки. Под перестук колес шел
неспешный разговор, чувствовалось, что все это обсуждалось не раз, не было
особых эмоций, все уже было выплеснуто.
Натруженные руки, с мозолями больше, чем у меня на пятках, пытались
рисовать предполагаемые фортификационные сооружения для отпора чеченским
бандитам.
И мне хотелось с ними поговорить, сказать, что я свой, что я тоже
воевал в Чечне, что знаю, какие среди чеченских бандитов законченные гады.
Выпить с ними стопку водку, плюнуть на все эти игры в шпионов и поехать с
ними. Все понятно. Вот ров, по ту сторону - враг, по эту - свои братья. Хоть
и не занимался я крестьянским трудом, но может, сгожусь на что-нибудь. Там
все понятно, все как на войне. Есть свои и чужие и нет серых теней, которые
следят за каждым твоим шагом, чтобы воткнуть тебе нож в спину.
А может рискнуть, и поговорить с мужиками. Они тоже могут пригодиться?
Опасно.
Во-первых, я могу их "засветить" - будут их потом таскать на беседы в
местное Управление ФСБ.
Во-вторых, и это тоже нельзя скидывать со счетов, что среди них есть
агент или сотрудник спецслужбы. Тогда я сам положу голову в пасть льву.

Когда ходил курить в тамбур, познакомился со старшим среди казаков.
Ездил он по Северному Кавказу, звал на помощь казакам. Черепанов Виталий
Витальевич.
Матерый мужичина. С него только портреты казаков да богатырей былинных
писать. Рост под метр девяносто, широк в плечах, огромные ручища, перевитые
венами, а пальцы, казалось, способны были разогнуть подкову.
Иссине-голубые глаза, шапка рано поседевших кучерявых волос, борода и
усы с проседью, широкие крепкие зубы. Красавец. Оказалось, что в прошлом был
он был заместителем командира полка. Проходил службу в Германии. Вывели в
Союз. Попал под сокращение, хоть пенсия была.
Жена умерла, дочери вышли замуж. Оставил им квартиру в Туле, а сам
поехал к матери в Ставропольский край.
Тут и начал он хозяйствовать. Живет с русской женщиной - беженкой из
Чечни. Ее сын живет в этой же станице. Виталий вступил в казачье войско.
Когда началась чеченская компания, пришел в военкомат, попросился на службу.
Не взяли, сказали, что стар уже. А ему было на ту пору всего-то сорок четыре