Миронов Вячеслав. Не моя война

   — Нет.
   — Так какой кровью тебя повязали? Член укоротили что ли? Ты ислам-то принял?
   — Ислам принял. Ничего не обрезали. Сейчас Коран изучаю, рассказываю мулле.
   — Мы про это уже слышали. Так что за кровью тебя повязали?
   — Я наших убил.
   — Каких наших? Не понял. В школе, что ли?!
   — Да, — Серёга кивнул. — Они все равно бы умерли. Они раненые были. Гусейнов мне дал пистолет, а сам встал за спиной. Меня самого бы убили! — он заплакал, плечи его сотрясала дрожь.
   — Ах ты сука!
   Мы вскочили на ноги, ударом в скулу повалили Модаева на пол и начали бить. Били ногами, руками.
   Модаев заорал. Я сидел на нем сверху и затыкал ему рот левой рукой, а правой бил его что было сил по лицу. В каждый удар я вкладывал душу. По поганой роже предателя, по лицу убийцы. Витя охаживал его по корпусу ногами. Пару раз промахнулся и заехал мне по спине. Боли я не почувствовал. Была только одна мысль — убить предателя, прибить эту гниду!
   Витька схватил пистолет. Забыл, что сам же вытащил магазин. Пару раз передёрнул затвор, потом понял это, и хотел уже от всей души приложится к голове сволочи рукояткой пистолета, но тут на шум вбежала охрана. Нас с трудом оттащили от Модаева.

— 33 -

   Чтобы мы не трепыхались, нас заковали в наручники. Серёга плюхнулся на свой стул, достал носовой платок с какими-то письменами на арабском языке и приложил его к своим ранам.
   — Ничего-ничего, вас ещё за это расстреляют! — он был зол и свирепо смотрел на нас. — Все! Вам звиздец полный! Вы покойники!
   — Замучаешься пыль глотать, собака серая!
   — Ты что думаешь, что ты им нужен?
   — Они презирают тебя не меньше, чем мы. Земля у тебя под ногами скоро будет гореть, Иуда!
   — Скоро вы сами будете в аду париться, уроды!
   — Ты кого, падаль, уродом назвал?
   — Ничего, сейчас я пойду к комбату, а потом посмотрим, что он скажет.
   — Иди, беги, предатель!
   — Может, он тебе кость бросит погрызть!
   — Мы, сука, одни на тот свет не пойдём. Тебя с собой заберём! Запомни это! — крикнул я вслед Модаеву.
   Он убежал на второй этаж. Охранники спросили, за что мы его так. Мы пояснили. Те покачали головами в знак сочувствия, поцокали языками, но наручники, несмотря на все наши мольбы, не сняли.
   Прибежал Модаев. Злорадно бросил охранникам:
   — К комбату их! Уж теперь-то вы попрыгаете! Я посмотрю, кто из вас первым приползёт ко мне на брюхе, будет целовать ботинки и умолять, чтобы жизнь оставили.
   — Посмотрим, сука, посмотрим!
   — Ребята, тобой убитые, по ночам не снятся?
   — Нет. Сплю очень даже хорошо!
   — На, получи! — я изловчился, проходя мимо, врезал ему ногой.
   Целил в пах, но угодил в бедро. Тоже не хило! Серёга отлетел в сторону и согнулся от боли. Хорошо! Очень хорошо! Значит, попал по нерву!
   — Я тебя за это убью! Ты мне ногу сломал! — он дёрнулся было ко мне, но упал как подкошенный. Хорошо же я его приложил. Жаль, что не голова попалась!
   Он пытался встать, но не мог опереться на ушибленную ногу. Она подламывалась.
   — Тварь! Ты мне за это ответишь! — шипел предатель сквозь зубы.
   — Ага! Сейчас! Дай только руки освобожу!
   — Ты с нас наручники сними, а там посмотрим, кто кому покажет, козёл! — орал Витка на весь штаб.
   На шум стали сбегаться ополченцы, что были в штабе. Я особо не следил за их реакцией, не всматривался в лица. Но уже то, что видел, показывало, что они негативно относятся к этой сволочи. Впрочем, и нас они тоже особо не жаловали. Подумаешь, неверные устроили потасовку! Это же забавно!
   Они подхватили своего начальника штаба и помогли ему усесться на стул. Серёга, охая и постанывая, руками подтащил обмякшую ногу и начал усиленно растирать ушибленное место. Лицо его перекосилось от боли. Так тебе и надо! Урод ссученный!
   К комбату их! — приказал Серёга.
   Прихрамывая, держась за стену, он стал подниматься по лестнице, сбоку его поддерживал один из ополченцев. Потом он попытался меня пнуть, но телохранитель поставил блок и поймал ногу Модаева.
   — Не надо, господин подполковник! — голос его был твёрд.
   Вы что, тоже против меня? Да я вас сгною! — его разбитое, окровавленное, опухшее лицо исказила гримаса гнева.
   — Я — охранник! И подчиняюсь лишь командиру батальона и командующему армией.
   — Накося выкуси, ублюдок! — Витя из-за спины скованными руками показал Модаеву фигу.
   — Сейчас у комбата разберёмся! — тот, хромая, рванул наверх.
   Мы подошли к двери командирского кабинета, она была приоткрыта, и оттуда раздавался возбуждённый, оттого немного визгливый голос Модаева. Что конкретно он говорил, разобрать было невозможно. Губы от моих стараний у него распухли, и он шепелявил! Получил, гад! Ничего, это только начало! Кровью харкать будешь!
   Мы вошли в огромный кабинет командира батальона. Все было по-прежнему. Только стал он ещё более загаженным. Ну а комбат пребывал в своём обычном полупьяном состоянии. Он безо всякого интереса слушал рассказ своего начальника штаба, без каких-либо эмоций рассматривая его разбитое лицо.
   Потом перевёл взгляд, полный тоски и полнейшего безразличия к происходящему, на нас.
   — Что скажете? — произнёс он.
   Только тут я понял, что комбат мертвецки пьян и ему приходилось прилагать гигантские усилия, что бы выговорить какую-нибудь фразу.
   — Ничего. Он предатель и заслуживает смерти, — проорал Витя из-за моей спины.
   Видать не дошло ещё до него душевное и физическое состояние Нуриева.
   Комбат пьяно кивнул головой, перевёл взгляд на Модаева.
   — Понятно, — пауза, долго, очень долго он смотрел на своего начальника штаба. — Я же говорил, что не любят они тебя, ой не любят!
   — Они убить меня хотели! — Модаев пытался орать, но у него это не получалось.
   — Не убили?
   — Не убили, но они…
   — Не убили? — тупо повторяет вопрос комбат.
   — Они хотели меня убить. Я получил сотрясение мозга.
   — Мозга? — комбат уставился на лоб Серёги. Смотрел долго. Потом добавил: — Но ведь не убили?
   — Вы оставите это безнаказанным?
   — Нет. Построить личный состав на плацу и всыпать им по двадцать ударов палкой по спине. Но не сильно! Мне они здоровые нужны!
   — И это все?! Вы это так оставите? — Возмущению Серёги не было предела.
   — И это все, — алкоголь догонял комбата, язык заплетался все больше.
   — Я этого так не оставлю! — визжал Серёга.
   — Иди проводи учёбу! Я устал от всего вашего шума! А вы, — он показал пальцем на наших охранников, — будете их бить!
   — Они в сговоре! Он не дал мне убить Макова! — снова подал визгливый голос Серёга, показывая на нашего охранника.
   — И правильно сделал! Иди проводи занятия! — он махнул рукой, еле оторвав её от стола. — Наручники снимите с них, — бросил комбат нашей охране.
   — Я буду жаловаться Гусейнову! — снова начал Модаев.
   Комбат лишь пару раз лениво махнул рукой. Говорить он уже не мог. На него наваливался сон. Голова медленно клонилась на грудь. Он несколько раз безуспешно попытался придать ей вертикальное положение и, наконец, захрапел.
   Наручники сняли, мы с наслаждением растирали руки. Закурили. Охрана вытолкала нас на улицу и отвела на плац, там уже строился батальон. В череде серых армейских будней ополченцев наконец-то ждало развлечение. Гяуров будут наказывать! Это же интересно!
   Весть о том, что мы сотворили с начштаба, уже облетела наш маленький гарнизон. Вреда мы никому никогда не делали, поэтому особого злорадства не увидели, только любопытство и не более того.
   Но все равно — для них мы были мы неверные, и поэтому сочувствия, каких-либо ободряющих слов мы тоже не видели и не слышали.
   Мулла стоял на левом фланге и что-то кричал на нам. Лицо его горело праведным огнём, — казалось, что оправа очков вот-вот раскалится до красна, сжатые кулаки поднимались в праведном гневе к небу. Толпа внимала ему, но нам было не до его воплей.
   С нами остался один охранник, второй убежал за палками. Мы приготовились получить что-то вроде розог, но это оказались настоящие палки, высушенные, крепкие, ошкуренные. Значит, мы не первые. Господи, помоги.
   Надо было бы поговорить с охраной, чтобы не сильно нас пороли из-за этого ублюдка-предателя. Ох, попадётся он мне ещё раз в руки — живым не выпущу! В очередной раз мы влипли из-за него в историю! Козёл вонючий! Но все-таки классно я ему пару раз приложил! Надо было шею ублюдку сломать! Хорошая мысля приходит опосля!

— 34 -

   Принесли палки. Двое охранников начали размахивать ими, приноравливаясь, чтобы побольней ударить. Один даже взял палку обеими руками, перекинув автомат за спину, и начал ей махать, нанося рубящие удары. При этом ещё и орал по типу каратистов «Кий-я!» Спортсмен хренов. Гуд бай, Америка!
   От этого зрелища мне стало страшно, пара таких ударов и позвоночник высыпается в трусы. Это факт!
   Толпа одобрительно ржала над каждым ударом наших охранников-палачей.
   — Не успели с ними поговорить, Витя! Сейчас достанется!
   — Ага, если они нас так будут мочалить этим дубьём, то к утру остынем.
   — С них станется.
   — А мы их ещё поили, разговаривали как с людьми!
   — Только ведь ноги зажили, а тут такое!
   — А у меня ребра поджили.
   — Это ненадолго.
   — Спасибо, утешил.
   — Ребра мне ещё не ломали, но чует моя задница, что скоро узнаю, каково это.
   — Не волнуйся, — узнаешь! Ничего хорошего. Гуд бай, Америка!
   — Опять?
   — Снова. Мандраж бьёт, вот и лезет в голову всякая ересь.
   Мы старались своей болтовнёй загнать страх вглубь. Но это не особенно получалось. Страшно! Очень страшно! Во рту пересохло. Липкий пот стекал со лба, струился по груди и между лопаток холодной змеёй страха, доходил до брючного ремня и растекался по пояснице. Нервы на пределе, каждая клеточка кожи приготовилась к боли. Господи! Дай мне, дай нам силы! Ведь ни за хрен собачий будут бить!
   Так, надо успокоиться и не подавать вида, что тебе страшно. Вдох, выдох, медленный вдох и очень медленный выдох. Эх, сейчас бы водочки стаканяру засадить! Предлагал ведь утром Виктор! Так нет же. Воротило меня от спиртного. А так бы напились бы с утра до поросячьего визга, глядишь, и шкура целее была бы! Гуд бай, Америка!
   Тем временем принесли скамейки, на краю плаца замаячила разбитая рожа Модаева. Он нёс свои побои как герой, получивший их боях за Родину. Рассказывали, как некоторые сволочи побои, полученные в результате местных драк, выдавали за боевые и получали какие-то награды за это.
   Серёжа, судя по последним месяцам его жизни, способен на любую подлость. Глубока же ты, бездна человеческого падения!
   — Похоже, что именно он будет командовать нашей экзекуцией, — пробормотал Виктор и сплюнул на землю.
   — М-да. Влипли.
   — Орать будем?
   — А ты что, героя будешь из себя строить?
   — Смотря как бить будут. Сигарета есть?
   Мы закурили, впервые в жизни мы курили на плацу. Плевать на все эти условности. Когда выводили на расстрел, мы уже, в принципе, простились с жизнью, а теперь был иной расклад. Обидно! От этих побоев можно и помереть, а можно на всю жизнь остаться инвалидом… Ох, и достала меня эта песенка «Гуд бай, Америка!»
   Сделав пару затяжек, я щелчком отправил окурок в кусты.
   — Туши, Витька. Плац — священное место. Этому меня в училище в первый же день научили.
   — Меня тоже научили. Толку-то!
   Модаев вышел на середину плаца.
   — Батальону построиться в каре! — проорал он.
   — Интересно, а они вообще знают, что такое «каре»? — спросил я?
   — Сейчас посмотрим. А тебе не все равно?
   — Хочется посмотреть, как они будут строиться в каре.
   — Это может стать последним, что увидишь в жизни.
   — Зато повеселюсь от души.
   — А потом они.
   — Каждому своё. Каждый развлекается, как может!
   — А ты оптимист!
   На плацу тем временем творился цирк. Батальон действительно не знал, что такое каре. Не научил их этому начальник штаба.
   Витя решил рискнуть. Он сделал шаг вперёд и заорал во всю силу своих лёгких, перекрывая шум батальона:
   — Батальон! Слушай мою команду! — выдержал двухсекундную паузу и продолжил: — Просто построиться! Живо! Становись! — рявкнул он.
   Я понял, что он хотел сделать. Хоть и ополченцы, но они знали уже, что такое команды, и начали строиться. Сейчас главное не упустить инициативу!
   — Отставить! — завизжал Модаев.
   Хорошо же мы ему морду разворотили! И он лишь мог шипеть и сипеть. Батальон уже начал строиться по Витькиной команде, и предателя никто не слышал!
   Когда роты более-менее построились, Витя дал команду:
   — Первая рота — правое плечо вперёд, третья рота — левое плечо вперёд, шагом а-арш! — исполнительную команду Витька проорал что было мочи.
   И батальон пошёл!
   — Эх, жаль, что нельзя им скомандовать, чтобы они расстреляли Модаева, — сказал я Вите. — Молодец! А теперь они нас будут пороть!
   — Но уже не так жестоко, надеюсь, как хотели раньше.
   — Через несколько минут посмотрим. Каждому своё!
   Модаев тоже начал орать, но у него это плохо получалось:
   — Я здесь командую! Меня слушать, не эту арестантскую шваль!
   — Ты, сука, полегче насчёт швали! — предупредил я его.
   Нет, ну как все же устроена человеческая психика! Во время захвата нас на КП дивизиона я знал, как ломать шею, даже мысленно попробовал на одном из бандитов. Я был готов к этому! А когда был реальный шанс сломать шею этому недоноску, увы, даже в голову не пришло! А жаль! Жаль! Видать, бог хранит его. А за что? Зачем?
   Тем временем вынесли скамейки, принесли короткие верёвки.
   — Ну все, финиш! — сказал Витя.
   — Приплыли тапочки к дивану. Меня последний раз отец бил. Лет в девять, я тогда с пацанами курить пробовал.
   — Видать плохо бил, раз ты курить все-таки начал.
   — Сейчас исправят положение.
   — Куртки снять! — просипел Модаев.
   — Тьфу ты, сука! — я сплюнул от досады. — Носит же земля таких уродов!
   Мы сняли куртки и медленно, тщательно их сложили по-военному. Тянули время до последнего. К Модаеву подошёл мулла. Ну да, отсюда лучше видно, как нас будут пороть!
   Мы подошли к скамейкам. Обычные солдатские скамейки, что стоят в каждой солдатской столовой, на них сразу умещается 4-5 человек. Я лёг на свою, Витя на свою. Ладно хоть две принесли сразу, а то смотреть на мучения первого, зная, что тебя ждёт тоже самое чуть погодя — это страшно. И за это вам отдельное спасибо.
   Нам связали руки обычной бельевой верёвкой под скамейкой, я напрягся, Господи, прости, помоги!
   И понеслось! Первый удар обжёг меня наискосок. Но оказался не таким сильным, как я ожидал. Батальон хором считал. Удары сыпались часто, было больно, я чувствовал, как по спине побежала кровь. Сердце рвалось из груди. Бля! Только не по сломанному ребру! А-а-а-а! В глазах уже темно, кровь рвёт череп на куски. А-а-а! Видит бог, я не хотел орать, я держался четыре удара, терпел, кусал губы, но после пятого закричал. Корчился и кричал. Меня держали за ноги, чтобы я не соскользнул со скамейки.
   Рядом ужом извивался Витька. Он отчаянно матерился, маты смешивались с криками боли. Смотреть на то, как Витя пытался вырваться из пут, уйти от удара, было страшно. Его лицо было красным от напряжения, по лицу струился пот, на шее, руках вздулись вены. И все, больше я ничего не помню. Сознание ушло быстро, мгновенно. Раньше, в подвале школы, оно уходило медленно, постепенно, а здесь, сейчас, просто вырубило и все.

Глава десятая

— 35 -

   Очнулся я от боли и холода. Как был, без куртки, лежал на бетонном полу, — это я понял, ощупав его в темноте. Кто-то или что-то копошилось рядом.
   — Кто здесь? — окликнул я темноту.
   — Очнулся, Олег? — Витин голос.
   — Ты тоже здесь. Давно мы здесь?
   — Не знаю, отрубился ещё на плацу, последнее, что видел, так это твою рожу.
   — А я твою.
   — Ну как, понравилось?
   — Ты не девочка, чтобы нравиться.
   — И что дальше?
   — Посмотрим.
   — Ты одет?
   — Нет. А ты?
   — Куртки здесь лежат. Я свою не стал надевать. Попробовал, но смог.
   — Больно?
   — Попробуй. Узнаешь.
   Я пополз на звук его голоса. Поздоровались. Каждое движение отдавалось жуткой болью во всем теле. Нащупал куртку. Попытался надеть, больно, очень больно. При малейшем прикосновении тело выгибало дугой, в глазах плыли красные круги. Пришлось просто накинуть её на плечи. Холодно и больно, надо искать компромисс.
   В боковом кармане куртки нащупал сигареты и спички, вытащил, угостил Виктора, зажёг спичку, прикурили, потом при помощи спичек стали осматривать друг друга и разглядывать помещение, в которое нас кинули.
   Плечи и спина у Виктора были изуродованы, по спине, наискось шли багровые, вздувшиеся рубцы, во многих местах кожа лопнула. Могло быть гораздо хуже. По его словам у меня было не лучше. Я ощупал свои бока. Ребра целы, не повредили бы недавно сросшиеся кости.
   — Витя, я не доктор, но, по-моему, лучше зашить эти раны.
   — Чем?
   — Это как в том анекдоте. Пацан в школу не пришёл, на следующий день учительница спрашивает: "Почему прогулял вчера школу? ". «С отцом корову к быку водили». "А что, отец сам не мог? " «Отец-то может, но бык лучше!». Так вот и у нас с тобой такая же дилемма, либо шьём сами друг друга, либо нужен бык, то есть врач.
   — Где же мы тут врача найдём?
   — А где мы вообще?
   — Очень похоже на овощехранилище полигона. Пойдём посмотрим.
   — Спички тратить не будем. Надо что-нибудь поджечь для лучшего освещения, и костерок развести, чтобы согреться.
   Мы начали обход помещения, нашли какие-то старые накладные, зажгли их. Да, это было овощехранилище. На наше счастье тут было много разного деревянного хлама, мусора, все это прекрасно подходило для растопки костра. Попробовали открыть входную дверь — не получилось; вентиляционная шахта была слишком узкой, не пролезть. Да и сил никаких не было напрягаться.
   Чтобы не наглотаться дыма, мы развели костёр под вентиляцией. Потихоньку натаскали дров к костру, чтобы потом не бегать, и уселись возле него. Не было сил разговаривать. Живот крутило от голода, мы сидели молча, привалившись плечами друг к другу и дремали. Главное не свалиться в костёр. Постепенно часть тела отогревалась, зато другая замерзала. Приходилось постоянно ворочаться, подставляя то один бок, то другой. «Гуд бай, Америка! Гуд бай!»
   Где-то под утро распахнулась дверь, и вошли наши охранники.
   — А предатели-истязатели пожаловали, — приветствовал я их.
   — Если бы мы не стали вас так бить, то были бы другие, они бы вам ребра сломали или позвоночник перебили, — оправдывались они.
   — Слабое утешение. Чего надо?
   — Ваше заточение закончилось.
   — Что, срок вышел, или амнистия?
   — Комбат приказал вас освободить. Вас ждёт врач.
   — А что случилось?
   — У нас большие потери.
   — В батальоне вашем?
   — Нет, в соседнем. Попали под танки. Раскатали их.
   — А мы то здесь при чем?
   — Откуда у армян танки?
   — Наёмники.
   — Нормально. Нет, даже отлично! Твою мать! Сначала вы нас избиваете до полусмерти, затем кидаете в вонючий подвал, где мы должны подохнуть, а затем спокойно приходите и сообщаете, что мы вам снова понадобились. Я правильно понял ваш визит?
   — Комбат вас вызывает.
   — Ему надо, пусть сам приходит, у нас нет сил ходить. Нам нужен врач: медицинская помощь и уход, и не забудьте про медикаменты.
   — Своих соплеменников, наверное, не так сильно били?
   — Не так.
   — У них только синяки были. Но у вас почки целы, ребра целы, позвоночник не повреждён.
   — Спасибо, благодетели! Отведите нас в медпункт, и пока не получим полный пансион, включая врача, никаких разговоров не будет. Хоть убейте.
   — За врачом уже послали. Должны уже привезти.
   — И не говорите так. С сегодняшнего дня у вас начнётся новая жизнь.
   — Это как?
   — Скорее всего, нас закуют в кандалы или привяжут на цепь, чтобы больше ни на кого не бросались. Так?
   — Нет. Но вы скоро все сами увидите и поймёте.
   — Слушай, Вели, после порки у меня башка плохо варит, ты по-русски объясни. А то мне все ваши восточные загадки уже порядком надоели.
   — Вы все увидите сами.
   — Ну-ну, посмотрим, какую пакость вы задумали в очередной раз. После такой порки нас можно только на свалку, на помойку. А они тут намёки многообещающие делают, глазки строят. Тьфу! Гуд бай, Америка! О-о-о! Где я не буду никогда! — сипел я, корчась от боли.
   — Олег, твоя «Америка» меня уже достала. Заткнись, пожалуйста!
   Медленно передвигаясь, поддерживая друг друга, опираясь на своих охранников, мы побрели на выход. Охали от боли на каждом шагу.

— 36 -

   Наша комната была помыта, постельное бельё заменено, лежали чистые комплекты нательного белья и новая форма, правда, такая же, что и была. В комнате уже сидела врач.
   Аида! Видимо, у неё уже вошло в традицию спасть нас. Витька, было, оживился, но потом быстро скис. Аида изменилась. Похудела, осунулась, под глазами тёмные круги. Мы тоже изменились после нашей последней встречи.
   Завидев нас, она заохала от жалости, помогла скинуть куртки, начала обрабатывать раны. Было больно, она сделала нам обезболивающие уколы. В голове зашумело. Хорошо! Боль отступила. Она стала зашивать раны на наших многострадальных спинах. Мне наложила семь швов, а Витьке — девять. Оставила кучу лекарств, таблеток, мазей. Когда охранники на минуту отвлеклись, она быстро сунула нам двухсотграммовую склянку спирта. Витька пытался храбриться, острить, типа, что его шкура уже на барабан не пойдёт, так как дырявая, но это было жалкое зрелище.
   Он задержал на секунду её руку в своих ладонях и поцеловал запястье. Аида быстро и испугано отдёрнула свою кисть. После этого очень внимательно посмотрела на Виктора. Эта беззвучная, мгновенная сцена прошла мимо внимания охраны. Аида пообещала заглянуть к нам через три дня после её ухода пришёл комбат. Удивительно, но он был не пьян. Запах свежего перегара был, но не более того. Когда отправлял нас на экзекуцию, был в стельку, а тут раз — и трезвый как стёклышко. Вот так бы мне научиться!
   Комбат был хмур.
   — Выжили! — вместо приветствия сказал он.
   — Не дождётесь! — вырвалось у меня.
   — Если бы не я, то вас давно уже шакалы бы жрали.
   — Если бы не ты, к нам бы никто не прикоснулся.
   — Должен же я был вас наказать.
   — Наказать? За что? За то, что мы хотели сделать тебе милость и избавить тебя же от присутствия этого предателя. Он что, нравится тебе? Тебе нравятся предатели? Он и тебя предаст, если армяне пообещают хорошие деньги. Он самолично убил лучших друзей, и ему плевать на это. Вот так! А ты его защищаешь! Он, может, и провёл противника, когда вырезали людей. У него большой опыт в подобных делах!
   — Так иди ко мне начальником штаба, а второй заместителем!
   — Нет! Мы принимали одну присягу.
   — Скажи лучше, чего тебе надо?
   — Для начала давайте выпьем! — он вытащил из-за пазухи бутылку коньяка, потом что-то крикнул охранникам, — те внесли поднос с фруктами: — Сейчас будет ещё шашлык, вы должны поправляться.
   — Зачем? Чтобы ты через неделю нас снова избил, и мы сдохли в твоём овощехранилище?
   — Никто вас больше пальцем не тронет. Сурет звонил. Откуда он узнал про это? Очень недоволен. Сильно ругался. Сказал, что скоро приедет. Сказал, чтобы батальонные учения провели.
   — Ты понимаешь, что мы минимум неделю, а то и две, не сможем двигаться, только до туалета, и то медленно.
   — Неделю? Две недели? Вах! Это много!
   — Сам виноват.
   — Ладно, но вы можете объяснить, как проводить занятия.
   — Кому — Модаеву?
   — Ну, хотя бы и ему… — комбат замялся.
   — Вот так — пятьдесят процентов. А вот так — сто процентов! — я сделал известный жест, сначала до локтя, а потом до плеча. — Хочешь завалить дело — поручи его Модаеву.
   — Он такое же военное училище заканчивал, вот и пусть проводит у тебя занятия.
   — Мы основные темы отработали, ротные не могут, что ли, провести занятия?
   — Пробовали, но у них не получается. Давайте выпьем! — он тем временем разлил коньяк.
   Себе стакан, нам по полстакана. Коньяк он пил как воду, не морщась. Нам с голодухи, да после лекарств ударило в голову. В голове сразу же зашумело, мы набросились на фрукты. Витаминов, наверное, тоже не хватало, уж больно вкусными они нам тогда показались.
   — Слушай, а почему братья ваши турки не присылают инструкторов?
   — Не знаю, надо у Сурета спросить.
   — Так что с соседним батальоном случилось?
   — Вроде все хорошо, отучились, кинули их в бой. Три дня провоевали нормально, захватили деревню, как водится всех мужиков повесили, расстреляли, барахла уже там никакого не было, так, бабы одни. Потом пошли дальше, другую деревню освобождать, только спустились в лощину — по ним ударили с двух сторон из пушек и пулемётов, когда заметались, запаниковали, выехали шесть танков, и всех замесили. Осталось в живых человек десять от всего батальона. Кто погиб. Кто в плен попал. Эти танки часто появляются и портят нам всю картину. Мы тоже пару раз пытались свои танки выставлять против них. Но у них более опытные танкисты — все офицеры-наёмники.
   — Офицеры-наёмники? Это круто! А не врёшь?
   — Нет. Однажды подбили танк. Предлагали сдаться, но они отказались, взорвали себя гранатами. Потом уже по остаткам документов определили, что офицеры. У них были удостоверения личности офицеров, у всех. И жетоны на шеях. Все офицеры. От майора до лейтенанта.
   — Русские?
   — А все! — он махнул рукой. — Русские, белорусы, украинцы. Всякой твари по паре.
   — М-да, печально. Жаль мужиков.