Страница:
Гусейнов понимающе улыбнулся. Понятно, бог и царь, куда деваться.
— Также к нам присоединились — на этот раз совершенно добровольно — пятьдесят человек, русских. Это жители села Новоивановка. Армянские террористы разграбили село, многих убили. Этим жителям ничего не оставалось, кроме как взяться за оружие. Это ещё раз подчёркивает, что для противника нет ни флага, ни Родины — они бандиты.
Вот это новость. Теперь понятно, откуда русские добровольцы у Гусейнова. Здесь их называли «молокане». Много было русских сел как на территории Азербайджана, так и Армении ещё с царских времён. Да и Сталин любил такие вещи: на территории национального образования устраивать русские поселения. Разбавлять население. Много было смешанных браков.
Но вот от армян я такой подлости не ожидал, что будут они своих братьев-христиан убивать. Козлы! Нечего сказать. С этими все понятно, у них, вон, за победу даже мулла-замполит молится, а вот у армян попы, интересно, есть? Будут пленные, надо будет спросить.
Я задумался и пропустил, о чем говорил Гусейнов, лишь видел, что к нему подошла Аида. Батальон заржал. Понятно, что мужики долго с женщинами не общались, но здесь был особый случай. На краю плаца стоял и нервно курил Витька. Лицо было покрыто пунцовыми пятнами. Левая кисть непрерывно сжималась в кулак. Я внимательно смотрел на него, лишь бы дурить не начал, и не вздумал хвататься за пистолет. Витька докурил одну сигарету, начал доставать другую, пачка порвалась, часть сигарет высыпалось, он даже не стал поднимать их. Аида стояла рядом с Гусейновым, опустив голову. Нелегко женщине стоять перед таким количеством мужчин, как на расстреле.
Потом начал выступать мулла. Этот вещал на азербайджанском, я ничего не понимал, только проклятья, которые он призывал на головы врагов. Потом всех и новых и старых гвардейцев прогнали торжественным строем мимо командующего армией.
Никто из инструкторов не пошёл в этой колонне. Стояли в сторонке и курили, с усмешкой поглядывая на потуги гвардейцев ходить строевым шагом. Прибежал один из телохранителей Гусейнова, позвал нас в штаб.
Понятно, что сейчас будут распределять обязанности. Поэтому предварительно договорились, что мы с Виктором берём вторую и третью роту. Первую роту берет на себя Александр-десантник, Володя-пехота отвечает за БМП, там ему работы хватит надолго. Мишка-пижон должен быть при штабе консультантом, один черт мало соображает в общевойсковом деле, зато будут у нас глаза и уши в штабе. Командование, опять же, будет под присмотром. Модаева он толком не знал, а тот его. У Мишки был дар сходиться с людьми. Вот пусть и сходится, глядишь нам полегче будет, а там, может, и до наших документов доберёмся.
В приёмной было полно охраны. И Гусейновская и комбатовская, и новых инструкторов. Ахмед и Вели тоже были здесь. Мы безропотно отдали оружие своей охране. Вошли. Кабинет прибрали, на окна повесили постиранные шторы, сами окна отмыли. Запах комбатовского перегара невозможно было ничем отбить, и поэтому в комнате просто вылили пару фару флаконов одеколона. Видимо, они были разные, потому как дух стоял невообразимый, даже открытые окна мало помогали.
Там были все в сборе. Гусейнов, комбат, Модаев, мулла. Тенью за спиной своего командира стоял Ходжи. Рядом стояли пять свободных стульев. Мы расселись, не дожидаясь приглашения.
— Ну что, господа. Я думаю, что вы уже много успели обсудить. Могу лишь сказать: если вы будете выполнять свой долг как положено, то вы так же как Маков и Богданов будете относительно свободны в своих действиях. Ну, давайте, старые инструктора, излагайте, то о чем мы говорили, — при этих словах Гусейнова наша новая троица удивлённо возмущённо посмотрела на нас.
— Предлагаю первую роту сделать штурмовой. Собрать в ней любителей Аллаха…
— Но-но, не зарывайся, — предупредил меня Гусейнов.
— Ладно, назовём их готовыми погибнуть во имя веры. Этих, потом наиболее подготовленных воинов, спортсменов, уголовников, а также любителей острых ощущений. Такие всегда найдутся.
— Молокане рвутся в бой, — вставил Гусейнов.
— Ну, с этими разбираться надо, — проронил Виктор.
— Да, надо разобраться, а то может и не стоит их кидать в пекло. Роты надо разбить на взвода, взвода на отделения.
— Далее, надо разбить личный состав по землячеству, есть люди с одного района, населённого пункта, им легче будет понимать друг друга, может, есть и родственники. Тогда они не бросят друг друга в беде.
— Понятно, — Гусейнов задумчиво потёр подбородок. — А вы что думаете? — спросил он, обращаясь к командованию батальона.
— По-моему, какая разница, Сурет? Воевали так, какая разница, что людей перекидаем? От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Что по голове, что по лбу, — пожал плечами Нуриев.
— Что в лоб, что по лбу, — поправил его Гусейнов.
— Я думаю, что комбат прав. Не надо менять людей. Что есть, то есть. Аллах с нами, он поможет, — вставил свои «пять копеек» Модаев.
— Неверные хотят, чтобы все погибли. Вот они даже тех, кто истово верит в Пророка, и то посылают на верную гибель, чтобы они шли впереди всех. Не надо менять никого местами, а вот всех инструкторов поставить впереди первой роты, пусть покажут свою воинскую доблесть! — мулла яростно сверкал очками.
— И ещё. Прошу, чтобы мулла не совался со своими проповедями к вновь прибывшим офицерам и молоканам. Он все дело испортит, или устроит какую-нибудь провокацию. Мы это уже проходили, — не выдержал Виктор.
В голосе его клокотала ненависть и злость, голос вибрировал от напряжения. Повисла томительная пауза. Гусейнов думал, поглядывая на присутствующих. Новые офицеры молчали, лишь внимательно следили за происходящим.
— Ходжи, а ты что скажешь? — обратился Сурет к своей турецкой тени.
— То, что инструктора говорят, может сработать.
— А может не сработать! — встрял Модаев.
— Заткнись, — коротко бросил ему Гусейнов. Тот сел на место, покрывшись пятнами. — Продолжай.
— Особенно мне понравилась идея штурмовой роты. Можно попробовать. Подобрать в неё самых отчаянных, подготовленных воинов, добровольцы и фанатики тоже сгодятся. Применять её лишь на самых опасных участках, но тогда и львиную долю трофеев надо тоже им отдавать. Денег начислять им больше чем остальным. Землячество тоже может сработать. Если командиров назначать из их среды, то и подчиняться им тоже будут. Можно попробовать, — повторил Ходжи.
— Годится! Я пробуду здесь с вами три дня, посмотрим, что у вас получится. А как вы думаете распределиться по ротам?
— В первую роту пойду я сам, — подал голос Саша Калинин. — Я знаю, как учить штурмовиков.
— Понятно, правильно, — кивнул головой Гусейнов.
— Вторую и третью роту возьмём мы с Богдановым.
— Тоже понятно, а остальные?
— Бронетехнику я буду обслуживать, и обучать личный состав тоже. Вопрос лишь с горючим, маслами, может, запчастями, боеприпасами, — встал Владимир.
— Хорошо. А ты чем будешь заниматься? — спросил Гусейнов у Мишки.
— Я работал всю жизнь на командном пункте, вот только рука подживет, и научу ваш штаб, как работать с картами и исполнять положенную документацию.
— Я сам все могу прекрасно делать. Не нужны мне помощники, — буркнул Модаев обиженно.
— Сейчас проверим. Сергей Николаевич, покажи мне рабочие карты командира батальона и свою, — Гусейнов решил поставить зарвавшегося пацана на место.
— Вот, — Серёга достал из планшета карту.
И при беглом взгляде было видно, что склеена она крайне небрежно. Подписана кое-как, обстановка вообще не была нанесена.
— Понятно. Это чья карта? — спросил Гусейнов.
— Моя.
— А комбата где?
— Я её сегодня закончу, не успел.
— Можешь дать расклад по личному составу?
— Примерно.
— Вот именно — «примерно»! Готовый штабной офицер к тебе идёт, а ты от него отказываешься! Никто не думает тебя заменять. Или ты что-то против него имеешь?
— Не имею, — ворчливо ответил опозоренный начальник штаба.
— Тогда вперёд! Перестановки сделаем, как Маков с Богдановым предлагают. Мулла, не лезь ни к кому со своей пропагандой. Готовь к битве лишь тех, кто сам тебя слушает. Так. Скоро у нас будет своя авиация.
— Как своя авиация? — Нуриев даже подскочил от радости.
— Я договорился с русскими военными, они помогут. Немало стоит, естественно, но можно будет наводить несколько раз на определённые цели. Правда, не тогда, когда нам захочется, а когда у них будут плановые полёты и стрельбы, но в эти дни они будут сбрасывать свои бомбы и ракеты туда, куда мы скажем.
— Это хорошо, вот только жаль, что не тогда, когда нам будет нужно.
— Что поделаешь, и это уже неплохо. Дорого, но лучше это, чем ничего.
— А как со связью? — спросил я у Гусейнова.
— Со связью не получается.
— Что, неужели вы не можете «Р-105» достать?! Кому эти гробы нужны?
— Пока не получается, — хмуро ответил Гусейнов.
— Гуд бай, Америка! — насвистел я себе под нос.
— Чего там говоришь?
— Ничего, это я про себя. Можем батальон положить без связи-то.
— Посмотрим. Может, кого будем отводить на переформирование, так у них и возьмём. Обстановка тяжёлая, многие части здорово потрепали, некоторые только на бумаге и числятся. Денег не хватает на всех. Вот из вашего батальона сейчас конфетку сделаем, и пошлём на прорыв. Ладно, идите занимайтесь, а я посмотрю. Начальник штаба, построить батальон утром и будем делать перегруппировку. А сейчас новых офицеров накормить, переодеть, разместить.
— Олег, ты сам с ними разберись, а у меня тут дело есть.
— Аида?
— Да, — кивнул он и испарился.
— А куда Виктор пошёл?
— Дела у него.
— Дела сердечные?
— Они самые. Парень, похоже, всерьёз влюбился, так что, Миша, не дёргайся, порвёт как вчерашнюю газету.
— Понятно, ты мне уже говорил. У самого-то как дома?
— Хрен его знает, не трави душу, постоянно об этом думаю, по идее, жена должна была уже родить, а что, как и почему — не знаю.
— М-да! Тяжело.
— Тяжело, Миша, очень тяжело. Главное выбраться из этого дурдома, а там мы заживём!
Так мы дошли до склада, переодели мужиков. Десантура очень быстро нашла общий язык. Видеть видели раньше друг друга, но не были знакомы. Тут же прямо на складе организовался импровизированный фуршет. Коньяк, вяленое и копчёное мясо, консервы, сигареты — не «Памир», а вполне приличные болгарские. Я захватил на Витьку, курит как паровоз. Дурное дело не хитрое. Я вот одного боялся, чтобы в моё отсутствие никто на Витьку не дёрнулся. А то он сгоряча может и ствол вытащить, нескольких джигитов завалить. Из Стечкина — это плёвое дело.
Мы уже собирались идти к себе, как вдруг со стороны медпункта донеслись звуки драки. Я рванул вперёд. Мужики ничего не поняли, но тоже припустили. Забинтованный Мишка бежал последним.
Возле входа в санчасть Ахмед, Вели, Витька и двое из новой охраны дрались с толпой — человек в пятнадцать — ополченцев. Витька по курсантской привычке намотал на кулак ремень, и махал им как цепом, бляха со свистом рассекала воздух и опускалась то на чью-то голову, то на спину. Самое забавное, что ремень был не его, его портупея с пистолетом в кобуре была на поясе.
Охранники стояли в стойках каратистов и махали руками и ногами. А вот у нападавших были штык-ножи в руках. Ими, конечно, и дерьмо в горячем состоянии не разрежешь, но вот брюхо проткнуть можно. У многих ополченцев были зеленые повязки на головах. Фанатики. Интересно, и почему это я не удивился такому раскладу?
Я сходу с тыла врезался в толпу нападавших, одному закатал носком ботинка «пыром» по заднице, второму по затылку кулаком, в основание черепа, — с копыт долой, отдохни, сынок! Захватил левой рукой кулак правой и правым же локтем заехал в переносицу ближайшему уроду.
Нападавшие стали разворачиваться в нашу сторону. Тут подоспела подмога. Десантник начал махать ногами, пехота пошла боксом, Витька с охраной тоже не зевали. Через пару минут драка закончилась нашей полной победой. Все тяжело дышали, спины были мокрыми.
— Ну что, Ромео, из-за тебя вся эта фигня завязалась?
— Нет.
— А из-за чего?
— Пришли фанатики, — начал Ахмед, — сказали, что им мулла приказал привести к нему всех офицеров-инструкторов, и что теперь они будут нести охрану.
— Привет-привет! У муллы мозги вообще набекрень съехали!
— Наверное. Они попытались Виктора силой увести, ну мы и вмешались. Виктор попытался стрелять, но мы не дали. Горячий он очень.
— Это точно… Оборону против батальона мы не выдержали бы. Но ведь здесь Гусейнов, так какого черта мулла дёргается?
— Не знаю. Мы сейчас к нему сходим и расскажем все.
— Давайте, сходите, только не долго. Может, мулла хочет, чтобы весь батальон принял мученическую смерть на полях за независимость своей Родины и великой мусульманской идеи?
— Не знаю, но то, что он стал шизофреником — похоже.
— И часто у вас такая катавасия, мужики? — поинтересовались новички.
— Бывает, но до открытого столкновения доходит впервые. Не хочет мулла, чтобы мы учили батальон, пусть сам и учит. Ладно. Пошли. Ужин приготовили?
— Все накрыто, остывает.
Глава тринадцатая
Мужики тоже рассказали о своих злоключениях, сообщили, что в каждой азербайджанской части есть офицеры-инструктора из захваченных в плен. Прокуратура и все командиры об этом знают, но никаких попыток вызволить их не делают.
Иногда кому-то удаётся вырваться. Сбежавшие из плена рассказывали страшные истории (страшные они лишь с точки зрения тех, кто не побывал в нашей шкуре, а для нас почти ничего нового и интересного не было). Например, некоторые командиры, чтобы не сбежали инструктора, приковывали их за шею к охраннику, а на ноги вешали гирю. Это называлось «обезьяна с грузом».
С армянской стороны пленных офицеров не было, зато было много инструкторов-наёмников. Причём, по словам очевидцев, были там и добровольцы из числа офицеров и прапорщиков. Деньги по слухам платили хорошие, но и воевали они не за страх, а за совесть. Вот только не делали они никаких различий между азербайджанцами и всеми остальными. Дедушка Сталин всегда любил что-нибудь намешать. Вот и здесь, на стыке Грузии, Армении, Азербайджана он специально населил, намешал всех наций понемногу. Поэтому и бились все против всех. Прямо как мы.
У нас была одна мысль — вырваться, а кто победит — не важно.
Мы с Витькой пошли покурить. В голове шумело от выпитого.
— Ну, как у тебя?
— Знаешь, Олег, я вот думаю, что ради Аиды я, наверное, останусь здесь, не поеду домой.
— Ты, что совсем охренел? Любишь — забирай её и увози к себе. Идиот! Надо же было до такой ерунды додуматься! У вас что-нибудь было хоть?
— Ничего не было. Просто я люблю её. Люблю и все. Ради неё пойду на все.
— М-да, тяжёлый случай. Ты хоть ей сказал о своей любви-то?
— Сказал.
— Ну и что?
— Ничего. Она покраснела и заплакала.
— И все? Это все?
— Все.
— Я всегда говорил, что женщины — это существа не с нашей планеты. Инопланетяне. А дальше?
— Ничего. Я обнял её, гладил волосы, успокаивал, а она рыдала и ничего не говорила. Вся куртка в слезах.
— Это твой пот. Когда дрался, вспотел, ну, и когда пили — душно было.
— И её слезы тоже. Я пойду к ней.
— Ага, давай, пьяный иди. Хочешь, чтобы она тебя выгнала — иди. Утром протрезвеешь и пойдёшь. Только не обижай её. Она мужа недавно потеряла. А тут ты со своей любовью. Ей душой оттаять надо. Время для этого надо.
— Олег, я все это понимаю. Вот поэтому и хочу здесь остаться, чтобы она оттаяла, и поняла, что я действительно люблю её.
— Не майся дурью. Есть время, думаю, что на пару недель мы ещё здесь зависнем, вот и уговаривай её.
— Я тебе сейчас в морду дам.
— Пардон, неправильно выразился. Не уговаривай, а доказывай, что любишь её, пусть она тебя полюбит.
— Попробую.
— Ты не пробуй. Одна в Африке попробовала — шестерых родила. Ты сделай так, чтобы она тебя полюбила.
— Это как?
— А вот это уже, брат, только от тебя зависит. Курсантом был, не влюблялся что ли?
— Влюблялся.
— И здесь делай что угодно, главное, болтай побольше, рассказывай о себе, о своей семье, женщины ушами любят. По себе знаю, что когда мужик влюблён, таким дураком становится, что просто диву даёшься. Глупостей только не наделай.
— А может все-таки остаться?
— Можешь. Ты ещё ислам прими, и с укороченным хером будешь бегать. Дурак! Прости, Господи! — я перекрестился.
— Ладно, убедил. Мужикам сказал, чтобы они на Аиду даже не смотрели?
— Сказал, ты же и прибить можешь от ревности.
— Могу.
— Пойдём к столу, а то могут неправильно истолковать наше отсутствие.
Мы присоединились к нашей новой компании. Офицерская пьянка продолжилась. Потом пришёл Ахмед и рассказал, как Гусейнов вызвал муллу и кричал на него. По словам Ахмеда, Гусейнов запретил мулле и близко подходить к нам и молоканам.
— А теперь мыться, — Ахмед подогнал командирскую машину.
И несмотря на то, что уже близилась полночь, вновь прибывших вывезли в Герань на помывку. Отработанная схема. А Витька, влюблённый идиот, попёрся к своей мечте — Аиде.
Её разместили в соседнем подъезде нашего же здания, поста охраны там не было. Окно в её кабинете горело. Я курил, смотрел, как Витька прихорашивается, причёсывается. Хлопает себя по щекам, чтобы разогнать хмель, и чистит зубы, для отбития запаха.
Мне стало интересно, через сколько секунд его спустят с лестницы, и я пошёл смотреть на это зрелище. Виктор вошёл в подъезд, я присел на скамеечку. Вот он поднялся по лестнице, постучался в дверь. Потом слышно было какое-то бормотание, потом дверь открылась, короткий разговор и хлёсткая пощёчина. Я посмотрел на часы, три минуты с мелочью. Неплохо, я думал, что все закончится быстрее. Вышел Витька, смущённо потирая щеку.
— Ну и что?
— Сам видишь.
— А ты?
— Пытался поцеловать. Вот и получил по морде.
— Ещё раз спрашиваю. А ты?
— Не понял?
— Иди и пробуй ещё раз, получишь по морде — ничего страшного. Главное — говори, говори.
Витька вновь пошёл. Слышно было лишь его бормотанье под дверью. Пока был монолог, я уже хотел было пойти к себе спать, но тут дверь открылась, было слышно, как щёлкнул замок и скрипнула дверь. Моего друга впустили. Я ещё немного подождал, он не вылетел из окна, и не скатился по лестнице, значит все хорошо.
Я лёг спать. Сквозь сон слышал, как в другую комнату зашли помытые офицеры. Под самое утро меня разбудил Ахмед.
— Олег. Где Виктор?
— Рядом, — ответил я сонно.
— Олег, проснись, где Виктор? Он сбежал?
— Нет. Рядом. По подъёму явится.
— Он у Аиды? У доктора?
— Тебе какая разница? У них все серьёзно.
— Это хорошо если у них все серьёзно, иначе его убьют.
— Тебя приставили нас охранять — так охраняй. А сейчас дай поспать.
Я перевернулся на другой бок и проспал до самого подъёма. Когда начал умываться, пришёл Витька. Вид у него был совершенно счастливый и ошалелый.
— Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.
— Да, — он откинулся на постели, закурил. — Я самый счастливый человек на свете. Мы говорили, говорили.
— И до чего договорились?
— Она станет моей женой. Мы распишемся, как только выберемся из этого кошмара. Олег, какая она женщина! Умная, восхитительная, красивая, внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!
— Вы уже начали их делать?
— Заткнись, пошляк, даже твои тупые остроты не смогут омрачить мне настроение.
— Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.
— Что сказал?
— Они что, слепые что ли? Теперь будут тебя точно охранять от всяких тупых фанатиков и прочей дряни.
— Что делать?
— Ничего, пусть все идёт своим чередом. Только сейчас о любви поменьше думай, надо людей готовить.
— Подготовим.
Наконец нам удалось сделать перегруппировку сил. Составили списки личного состава, пересчитали по головам.
В первой роте оказалось сто тридцать два человека, во второй — сто сорок, в третьей — сто пятьдесят. «Китайский батальон».
Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он лишь махнул рукой. Мол, не надо. Все молокане, и стар и млад, добровольно пошли в первую штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой. Каждый выбирает свою дорогу сам.
Владимир набрал механиков-водителей, нашёлся даже один, который ранее служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он увёл их в парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.
Сашка тоже начал деловито командовать своей ротой. Мы с Витькой не сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.
Мишка отирался в штабе. Поначалу «три богатыря» не приняли его в свой коллектив, но он был тёртый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в штабе. Учил Модаева рисовать карты, подписывать их. Нашёл в батальоне художника и чертёжника, посадил их за работу, сам лишь попивал коньяк с комбатом, да ходил на перевязки к Аиде. Но, зная об их отношениях с Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.
Зачастую на всех наших занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним стоял Ходжи. Они о чем-то переговаривались, но не вмешивались в процесс обучения.
За целый день мы выматывались так, что падали после ужина и засыпали. Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном и шёл на свидание.
Рванули вперёд. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били Витьку ногами. Пришлось вмешаться, мы начали, а охрана доделала своё дело. Теперь они уже били нападавших ногами, а мулла как курица бегал вокруг и, махая руками, на азербайджанском и русском призывал не избивать воинов Аллаха. Даже начинал причитать молитвы на арабском, но охрана не успокаивалась.
Мы тем временем помогли подняться Витьке. Морда в крови, форма в пыли, рукав надорван, глаз заплывает. Видать хороший синяк будет, и плюс ухо распухло.
Он отодвинул нас, вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, пошатываясь подошёл к развлекающейся охране, раздвинул их и к каждому воину Аллаха приложился от души ботинком.
Потом подошёл к мулле, схватил его за руку и потащил в подъезд. Охрана бросила «футбол» и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.
— Спокойно, мужики, спокойно. Вы наши телохранители, а Виктор ничего ему не сделает. Просто поговорят, — я закурил.
Сам-то я боялся, что Витька сгоряча может и убить этого тщедушного муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.
Из подъезда казармы доносились крики, но понять толком ничего нельзя было. Лишь только одно Витькино:
— Если ты, старый козёл, ещё раз посмотришь в сторону доктора, то я тебя, урода, вот этими самыми руками порву на части. И плевать, что будет потом, но ты у меня первый сдохнешь, и охрана не поможет. Ты меня понял, старая обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко мне — зашибу. Не был бы ты муллой — давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!
Судя по характерному звуку, Витя прикладывал святого отца затылком об стену.
Я не выдержал и крикнул:
— Витя! Хватит, время идёт.
Из подъезда вылетел мулла, путаясь в полах халата, раскинув руки, он упал прямо на асфальт, очки слетели с носа и покатились впереди него. Мы подбежали к нему.
На святейшем заду муллы был явственно виден отпечаток от Витькиного солдатского ботинка.
Я стал поднимать муллу и при этом шептал ему на ухо, пока охрана не подошла близко:
— Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если не он, так я тебя на ремешки для часов распущу. Все понял, козлина уродливая, свинья постозная? И только пикни.
Я поставил его ровно, стал отряхивать сзади, и пока никто не видел, незаметно, исподтишка пару раз саданул по почкам и печени, тот лишь вздрогнул.
Вообще мулла находился в «ступоре». Не реагировал на происходящее. Сашка рукой помахал у него под носом. Но тот никак не отреагировал. Видать никто не позволял себе так обращаться с его святейшеством. Ничего, пусть привыкает. Наши бабы. Не хрен лезть. Пусть сам себе ищет.
Мы затащили охрану к себе, начали пить с ними. Хоть и не было большого желания, но они нам здорово помогли.
— Также к нам присоединились — на этот раз совершенно добровольно — пятьдесят человек, русских. Это жители села Новоивановка. Армянские террористы разграбили село, многих убили. Этим жителям ничего не оставалось, кроме как взяться за оружие. Это ещё раз подчёркивает, что для противника нет ни флага, ни Родины — они бандиты.
Вот это новость. Теперь понятно, откуда русские добровольцы у Гусейнова. Здесь их называли «молокане». Много было русских сел как на территории Азербайджана, так и Армении ещё с царских времён. Да и Сталин любил такие вещи: на территории национального образования устраивать русские поселения. Разбавлять население. Много было смешанных браков.
Но вот от армян я такой подлости не ожидал, что будут они своих братьев-христиан убивать. Козлы! Нечего сказать. С этими все понятно, у них, вон, за победу даже мулла-замполит молится, а вот у армян попы, интересно, есть? Будут пленные, надо будет спросить.
Я задумался и пропустил, о чем говорил Гусейнов, лишь видел, что к нему подошла Аида. Батальон заржал. Понятно, что мужики долго с женщинами не общались, но здесь был особый случай. На краю плаца стоял и нервно курил Витька. Лицо было покрыто пунцовыми пятнами. Левая кисть непрерывно сжималась в кулак. Я внимательно смотрел на него, лишь бы дурить не начал, и не вздумал хвататься за пистолет. Витька докурил одну сигарету, начал доставать другую, пачка порвалась, часть сигарет высыпалось, он даже не стал поднимать их. Аида стояла рядом с Гусейновым, опустив голову. Нелегко женщине стоять перед таким количеством мужчин, как на расстреле.
Потом начал выступать мулла. Этот вещал на азербайджанском, я ничего не понимал, только проклятья, которые он призывал на головы врагов. Потом всех и новых и старых гвардейцев прогнали торжественным строем мимо командующего армией.
Никто из инструкторов не пошёл в этой колонне. Стояли в сторонке и курили, с усмешкой поглядывая на потуги гвардейцев ходить строевым шагом. Прибежал один из телохранителей Гусейнова, позвал нас в штаб.
— 44 -
По дороге мы объяснили мужикам, чтобы они не тушевались, никто нас убивать не будет, мы им нужны позарез как инструктора. Поэтому можно выдвигать требования, чего-нибудь требовать.Понятно, что сейчас будут распределять обязанности. Поэтому предварительно договорились, что мы с Виктором берём вторую и третью роту. Первую роту берет на себя Александр-десантник, Володя-пехота отвечает за БМП, там ему работы хватит надолго. Мишка-пижон должен быть при штабе консультантом, один черт мало соображает в общевойсковом деле, зато будут у нас глаза и уши в штабе. Командование, опять же, будет под присмотром. Модаева он толком не знал, а тот его. У Мишки был дар сходиться с людьми. Вот пусть и сходится, глядишь нам полегче будет, а там, может, и до наших документов доберёмся.
В приёмной было полно охраны. И Гусейновская и комбатовская, и новых инструкторов. Ахмед и Вели тоже были здесь. Мы безропотно отдали оружие своей охране. Вошли. Кабинет прибрали, на окна повесили постиранные шторы, сами окна отмыли. Запах комбатовского перегара невозможно было ничем отбить, и поэтому в комнате просто вылили пару фару флаконов одеколона. Видимо, они были разные, потому как дух стоял невообразимый, даже открытые окна мало помогали.
Там были все в сборе. Гусейнов, комбат, Модаев, мулла. Тенью за спиной своего командира стоял Ходжи. Рядом стояли пять свободных стульев. Мы расселись, не дожидаясь приглашения.
— Ну что, господа. Я думаю, что вы уже много успели обсудить. Могу лишь сказать: если вы будете выполнять свой долг как положено, то вы так же как Маков и Богданов будете относительно свободны в своих действиях. Ну, давайте, старые инструктора, излагайте, то о чем мы говорили, — при этих словах Гусейнова наша новая троица удивлённо возмущённо посмотрела на нас.
— Предлагаю первую роту сделать штурмовой. Собрать в ней любителей Аллаха…
— Но-но, не зарывайся, — предупредил меня Гусейнов.
— Ладно, назовём их готовыми погибнуть во имя веры. Этих, потом наиболее подготовленных воинов, спортсменов, уголовников, а также любителей острых ощущений. Такие всегда найдутся.
— Молокане рвутся в бой, — вставил Гусейнов.
— Ну, с этими разбираться надо, — проронил Виктор.
— Да, надо разобраться, а то может и не стоит их кидать в пекло. Роты надо разбить на взвода, взвода на отделения.
— Далее, надо разбить личный состав по землячеству, есть люди с одного района, населённого пункта, им легче будет понимать друг друга, может, есть и родственники. Тогда они не бросят друг друга в беде.
— Понятно, — Гусейнов задумчиво потёр подбородок. — А вы что думаете? — спросил он, обращаясь к командованию батальона.
— По-моему, какая разница, Сурет? Воевали так, какая разница, что людей перекидаем? От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Что по голове, что по лбу, — пожал плечами Нуриев.
— Что в лоб, что по лбу, — поправил его Гусейнов.
— Я думаю, что комбат прав. Не надо менять людей. Что есть, то есть. Аллах с нами, он поможет, — вставил свои «пять копеек» Модаев.
— Неверные хотят, чтобы все погибли. Вот они даже тех, кто истово верит в Пророка, и то посылают на верную гибель, чтобы они шли впереди всех. Не надо менять никого местами, а вот всех инструкторов поставить впереди первой роты, пусть покажут свою воинскую доблесть! — мулла яростно сверкал очками.
— И ещё. Прошу, чтобы мулла не совался со своими проповедями к вновь прибывшим офицерам и молоканам. Он все дело испортит, или устроит какую-нибудь провокацию. Мы это уже проходили, — не выдержал Виктор.
В голосе его клокотала ненависть и злость, голос вибрировал от напряжения. Повисла томительная пауза. Гусейнов думал, поглядывая на присутствующих. Новые офицеры молчали, лишь внимательно следили за происходящим.
— Ходжи, а ты что скажешь? — обратился Сурет к своей турецкой тени.
— То, что инструктора говорят, может сработать.
— А может не сработать! — встрял Модаев.
— Заткнись, — коротко бросил ему Гусейнов. Тот сел на место, покрывшись пятнами. — Продолжай.
— Особенно мне понравилась идея штурмовой роты. Можно попробовать. Подобрать в неё самых отчаянных, подготовленных воинов, добровольцы и фанатики тоже сгодятся. Применять её лишь на самых опасных участках, но тогда и львиную долю трофеев надо тоже им отдавать. Денег начислять им больше чем остальным. Землячество тоже может сработать. Если командиров назначать из их среды, то и подчиняться им тоже будут. Можно попробовать, — повторил Ходжи.
— Годится! Я пробуду здесь с вами три дня, посмотрим, что у вас получится. А как вы думаете распределиться по ротам?
— В первую роту пойду я сам, — подал голос Саша Калинин. — Я знаю, как учить штурмовиков.
— Понятно, правильно, — кивнул головой Гусейнов.
— Вторую и третью роту возьмём мы с Богдановым.
— Тоже понятно, а остальные?
— Бронетехнику я буду обслуживать, и обучать личный состав тоже. Вопрос лишь с горючим, маслами, может, запчастями, боеприпасами, — встал Владимир.
— Хорошо. А ты чем будешь заниматься? — спросил Гусейнов у Мишки.
— Я работал всю жизнь на командном пункте, вот только рука подживет, и научу ваш штаб, как работать с картами и исполнять положенную документацию.
— Я сам все могу прекрасно делать. Не нужны мне помощники, — буркнул Модаев обиженно.
— Сейчас проверим. Сергей Николаевич, покажи мне рабочие карты командира батальона и свою, — Гусейнов решил поставить зарвавшегося пацана на место.
— Вот, — Серёга достал из планшета карту.
И при беглом взгляде было видно, что склеена она крайне небрежно. Подписана кое-как, обстановка вообще не была нанесена.
— Понятно. Это чья карта? — спросил Гусейнов.
— Моя.
— А комбата где?
— Я её сегодня закончу, не успел.
— Можешь дать расклад по личному составу?
— Примерно.
— Вот именно — «примерно»! Готовый штабной офицер к тебе идёт, а ты от него отказываешься! Никто не думает тебя заменять. Или ты что-то против него имеешь?
— Не имею, — ворчливо ответил опозоренный начальник штаба.
— Тогда вперёд! Перестановки сделаем, как Маков с Богдановым предлагают. Мулла, не лезь ни к кому со своей пропагандой. Готовь к битве лишь тех, кто сам тебя слушает. Так. Скоро у нас будет своя авиация.
— Как своя авиация? — Нуриев даже подскочил от радости.
— Я договорился с русскими военными, они помогут. Немало стоит, естественно, но можно будет наводить несколько раз на определённые цели. Правда, не тогда, когда нам захочется, а когда у них будут плановые полёты и стрельбы, но в эти дни они будут сбрасывать свои бомбы и ракеты туда, куда мы скажем.
— Это хорошо, вот только жаль, что не тогда, когда нам будет нужно.
— Что поделаешь, и это уже неплохо. Дорого, но лучше это, чем ничего.
— А как со связью? — спросил я у Гусейнова.
— Со связью не получается.
— Что, неужели вы не можете «Р-105» достать?! Кому эти гробы нужны?
— Пока не получается, — хмуро ответил Гусейнов.
— Гуд бай, Америка! — насвистел я себе под нос.
— Чего там говоришь?
— Ничего, это я про себя. Можем батальон положить без связи-то.
— Посмотрим. Может, кого будем отводить на переформирование, так у них и возьмём. Обстановка тяжёлая, многие части здорово потрепали, некоторые только на бумаге и числятся. Денег не хватает на всех. Вот из вашего батальона сейчас конфетку сделаем, и пошлём на прорыв. Ладно, идите занимайтесь, а я посмотрю. Начальник штаба, построить батальон утром и будем делать перегруппировку. А сейчас новых офицеров накормить, переодеть, разместить.
— 45 -
Мы пошли на выход. В приёмной забрали оружие и отправились с новыми офицерами к складу, чтобы переодеть их. Витька догнал меня и шепнул на ухо:— Олег, ты сам с ними разберись, а у меня тут дело есть.
— Аида?
— Да, — кивнул он и испарился.
— А куда Виктор пошёл?
— Дела у него.
— Дела сердечные?
— Они самые. Парень, похоже, всерьёз влюбился, так что, Миша, не дёргайся, порвёт как вчерашнюю газету.
— Понятно, ты мне уже говорил. У самого-то как дома?
— Хрен его знает, не трави душу, постоянно об этом думаю, по идее, жена должна была уже родить, а что, как и почему — не знаю.
— М-да! Тяжело.
— Тяжело, Миша, очень тяжело. Главное выбраться из этого дурдома, а там мы заживём!
Так мы дошли до склада, переодели мужиков. Десантура очень быстро нашла общий язык. Видеть видели раньше друг друга, но не были знакомы. Тут же прямо на складе организовался импровизированный фуршет. Коньяк, вяленое и копчёное мясо, консервы, сигареты — не «Памир», а вполне приличные болгарские. Я захватил на Витьку, курит как паровоз. Дурное дело не хитрое. Я вот одного боялся, чтобы в моё отсутствие никто на Витьку не дёрнулся. А то он сгоряча может и ствол вытащить, нескольких джигитов завалить. Из Стечкина — это плёвое дело.
Мы уже собирались идти к себе, как вдруг со стороны медпункта донеслись звуки драки. Я рванул вперёд. Мужики ничего не поняли, но тоже припустили. Забинтованный Мишка бежал последним.
Возле входа в санчасть Ахмед, Вели, Витька и двое из новой охраны дрались с толпой — человек в пятнадцать — ополченцев. Витька по курсантской привычке намотал на кулак ремень, и махал им как цепом, бляха со свистом рассекала воздух и опускалась то на чью-то голову, то на спину. Самое забавное, что ремень был не его, его портупея с пистолетом в кобуре была на поясе.
Охранники стояли в стойках каратистов и махали руками и ногами. А вот у нападавших были штык-ножи в руках. Ими, конечно, и дерьмо в горячем состоянии не разрежешь, но вот брюхо проткнуть можно. У многих ополченцев были зеленые повязки на головах. Фанатики. Интересно, и почему это я не удивился такому раскладу?
Я сходу с тыла врезался в толпу нападавших, одному закатал носком ботинка «пыром» по заднице, второму по затылку кулаком, в основание черепа, — с копыт долой, отдохни, сынок! Захватил левой рукой кулак правой и правым же локтем заехал в переносицу ближайшему уроду.
Нападавшие стали разворачиваться в нашу сторону. Тут подоспела подмога. Десантник начал махать ногами, пехота пошла боксом, Витька с охраной тоже не зевали. Через пару минут драка закончилась нашей полной победой. Все тяжело дышали, спины были мокрыми.
— Ну что, Ромео, из-за тебя вся эта фигня завязалась?
— Нет.
— А из-за чего?
— Пришли фанатики, — начал Ахмед, — сказали, что им мулла приказал привести к нему всех офицеров-инструкторов, и что теперь они будут нести охрану.
— Привет-привет! У муллы мозги вообще набекрень съехали!
— Наверное. Они попытались Виктора силой увести, ну мы и вмешались. Виктор попытался стрелять, но мы не дали. Горячий он очень.
— Это точно… Оборону против батальона мы не выдержали бы. Но ведь здесь Гусейнов, так какого черта мулла дёргается?
— Не знаю. Мы сейчас к нему сходим и расскажем все.
— Давайте, сходите, только не долго. Может, мулла хочет, чтобы весь батальон принял мученическую смерть на полях за независимость своей Родины и великой мусульманской идеи?
— Не знаю, но то, что он стал шизофреником — похоже.
— И часто у вас такая катавасия, мужики? — поинтересовались новички.
— Бывает, но до открытого столкновения доходит впервые. Не хочет мулла, чтобы мы учили батальон, пусть сам и учит. Ладно. Пошли. Ужин приготовили?
— Все накрыто, остывает.
Глава тринадцатая
— 46 -
Мы уселись за стол, приглашали охрану, но те отказались. Ничего, нам больше достанется. Мы рассказали подробно, как нас судьба закинула сюда, как Модаев предал всех и подвёл под расстрел, также рассказали, как и чему готовили батальон, и каких успехов достигли.Мужики тоже рассказали о своих злоключениях, сообщили, что в каждой азербайджанской части есть офицеры-инструктора из захваченных в плен. Прокуратура и все командиры об этом знают, но никаких попыток вызволить их не делают.
Иногда кому-то удаётся вырваться. Сбежавшие из плена рассказывали страшные истории (страшные они лишь с точки зрения тех, кто не побывал в нашей шкуре, а для нас почти ничего нового и интересного не было). Например, некоторые командиры, чтобы не сбежали инструктора, приковывали их за шею к охраннику, а на ноги вешали гирю. Это называлось «обезьяна с грузом».
С армянской стороны пленных офицеров не было, зато было много инструкторов-наёмников. Причём, по словам очевидцев, были там и добровольцы из числа офицеров и прапорщиков. Деньги по слухам платили хорошие, но и воевали они не за страх, а за совесть. Вот только не делали они никаких различий между азербайджанцами и всеми остальными. Дедушка Сталин всегда любил что-нибудь намешать. Вот и здесь, на стыке Грузии, Армении, Азербайджана он специально населил, намешал всех наций понемногу. Поэтому и бились все против всех. Прямо как мы.
У нас была одна мысль — вырваться, а кто победит — не важно.
Мы с Витькой пошли покурить. В голове шумело от выпитого.
— Ну, как у тебя?
— Знаешь, Олег, я вот думаю, что ради Аиды я, наверное, останусь здесь, не поеду домой.
— Ты, что совсем охренел? Любишь — забирай её и увози к себе. Идиот! Надо же было до такой ерунды додуматься! У вас что-нибудь было хоть?
— Ничего не было. Просто я люблю её. Люблю и все. Ради неё пойду на все.
— М-да, тяжёлый случай. Ты хоть ей сказал о своей любви-то?
— Сказал.
— Ну и что?
— Ничего. Она покраснела и заплакала.
— И все? Это все?
— Все.
— Я всегда говорил, что женщины — это существа не с нашей планеты. Инопланетяне. А дальше?
— Ничего. Я обнял её, гладил волосы, успокаивал, а она рыдала и ничего не говорила. Вся куртка в слезах.
— Это твой пот. Когда дрался, вспотел, ну, и когда пили — душно было.
— И её слезы тоже. Я пойду к ней.
— Ага, давай, пьяный иди. Хочешь, чтобы она тебя выгнала — иди. Утром протрезвеешь и пойдёшь. Только не обижай её. Она мужа недавно потеряла. А тут ты со своей любовью. Ей душой оттаять надо. Время для этого надо.
— Олег, я все это понимаю. Вот поэтому и хочу здесь остаться, чтобы она оттаяла, и поняла, что я действительно люблю её.
— Не майся дурью. Есть время, думаю, что на пару недель мы ещё здесь зависнем, вот и уговаривай её.
— Я тебе сейчас в морду дам.
— Пардон, неправильно выразился. Не уговаривай, а доказывай, что любишь её, пусть она тебя полюбит.
— Попробую.
— Ты не пробуй. Одна в Африке попробовала — шестерых родила. Ты сделай так, чтобы она тебя полюбила.
— Это как?
— А вот это уже, брат, только от тебя зависит. Курсантом был, не влюблялся что ли?
— Влюблялся.
— И здесь делай что угодно, главное, болтай побольше, рассказывай о себе, о своей семье, женщины ушами любят. По себе знаю, что когда мужик влюблён, таким дураком становится, что просто диву даёшься. Глупостей только не наделай.
— А может все-таки остаться?
— Можешь. Ты ещё ислам прими, и с укороченным хером будешь бегать. Дурак! Прости, Господи! — я перекрестился.
— Ладно, убедил. Мужикам сказал, чтобы они на Аиду даже не смотрели?
— Сказал, ты же и прибить можешь от ревности.
— Могу.
— Пойдём к столу, а то могут неправильно истолковать наше отсутствие.
Мы присоединились к нашей новой компании. Офицерская пьянка продолжилась. Потом пришёл Ахмед и рассказал, как Гусейнов вызвал муллу и кричал на него. По словам Ахмеда, Гусейнов запретил мулле и близко подходить к нам и молоканам.
— А теперь мыться, — Ахмед подогнал командирскую машину.
И несмотря на то, что уже близилась полночь, вновь прибывших вывезли в Герань на помывку. Отработанная схема. А Витька, влюблённый идиот, попёрся к своей мечте — Аиде.
Её разместили в соседнем подъезде нашего же здания, поста охраны там не было. Окно в её кабинете горело. Я курил, смотрел, как Витька прихорашивается, причёсывается. Хлопает себя по щекам, чтобы разогнать хмель, и чистит зубы, для отбития запаха.
Мне стало интересно, через сколько секунд его спустят с лестницы, и я пошёл смотреть на это зрелище. Виктор вошёл в подъезд, я присел на скамеечку. Вот он поднялся по лестнице, постучался в дверь. Потом слышно было какое-то бормотание, потом дверь открылась, короткий разговор и хлёсткая пощёчина. Я посмотрел на часы, три минуты с мелочью. Неплохо, я думал, что все закончится быстрее. Вышел Витька, смущённо потирая щеку.
— Ну и что?
— Сам видишь.
— А ты?
— Пытался поцеловать. Вот и получил по морде.
— Ещё раз спрашиваю. А ты?
— Не понял?
— Иди и пробуй ещё раз, получишь по морде — ничего страшного. Главное — говори, говори.
Витька вновь пошёл. Слышно было лишь его бормотанье под дверью. Пока был монолог, я уже хотел было пойти к себе спать, но тут дверь открылась, было слышно, как щёлкнул замок и скрипнула дверь. Моего друга впустили. Я ещё немного подождал, он не вылетел из окна, и не скатился по лестнице, значит все хорошо.
Я лёг спать. Сквозь сон слышал, как в другую комнату зашли помытые офицеры. Под самое утро меня разбудил Ахмед.
— Олег. Где Виктор?
— Рядом, — ответил я сонно.
— Олег, проснись, где Виктор? Он сбежал?
— Нет. Рядом. По подъёму явится.
— Он у Аиды? У доктора?
— Тебе какая разница? У них все серьёзно.
— Это хорошо если у них все серьёзно, иначе его убьют.
— Тебя приставили нас охранять — так охраняй. А сейчас дай поспать.
Я перевернулся на другой бок и проспал до самого подъёма. Когда начал умываться, пришёл Витька. Вид у него был совершенно счастливый и ошалелый.
— Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.
— Да, — он откинулся на постели, закурил. — Я самый счастливый человек на свете. Мы говорили, говорили.
— И до чего договорились?
— Она станет моей женой. Мы распишемся, как только выберемся из этого кошмара. Олег, какая она женщина! Умная, восхитительная, красивая, внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!
— Вы уже начали их делать?
— Заткнись, пошляк, даже твои тупые остроты не смогут омрачить мне настроение.
— Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.
— Что сказал?
— Они что, слепые что ли? Теперь будут тебя точно охранять от всяких тупых фанатиков и прочей дряни.
— Что делать?
— Ничего, пусть все идёт своим чередом. Только сейчас о любви поменьше думай, надо людей готовить.
— Подготовим.
— 47 -
После завтрака мы построили личный состав, до обеда происходила перегруппировка сил. Ополченцы вели себя как дети, поначалу в первую роту понабилось желающих — дальше некуда. Потом многие передумали, давай проситься назад, и так далее.Наконец нам удалось сделать перегруппировку сил. Составили списки личного состава, пересчитали по головам.
В первой роте оказалось сто тридцать два человека, во второй — сто сорок, в третьей — сто пятьдесят. «Китайский батальон».
Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он лишь махнул рукой. Мол, не надо. Все молокане, и стар и млад, добровольно пошли в первую штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой. Каждый выбирает свою дорогу сам.
Владимир набрал механиков-водителей, нашёлся даже один, который ранее служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он увёл их в парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.
Сашка тоже начал деловито командовать своей ротой. Мы с Витькой не сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.
Мишка отирался в штабе. Поначалу «три богатыря» не приняли его в свой коллектив, но он был тёртый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в штабе. Учил Модаева рисовать карты, подписывать их. Нашёл в батальоне художника и чертёжника, посадил их за работу, сам лишь попивал коньяк с комбатом, да ходил на перевязки к Аиде. Но, зная об их отношениях с Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.
Зачастую на всех наших занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним стоял Ходжи. Они о чем-то переговаривались, но не вмешивались в процесс обучения.
За целый день мы выматывались так, что падали после ужина и засыпали. Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном и шёл на свидание.
— 48 -
Однажды, когда мы только откинулись на кровати, а Витька ушёл, услышали со двора звуки борьбы и Витькины маты.Рванули вперёд. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били Витьку ногами. Пришлось вмешаться, мы начали, а охрана доделала своё дело. Теперь они уже били нападавших ногами, а мулла как курица бегал вокруг и, махая руками, на азербайджанском и русском призывал не избивать воинов Аллаха. Даже начинал причитать молитвы на арабском, но охрана не успокаивалась.
Мы тем временем помогли подняться Витьке. Морда в крови, форма в пыли, рукав надорван, глаз заплывает. Видать хороший синяк будет, и плюс ухо распухло.
Он отодвинул нас, вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, пошатываясь подошёл к развлекающейся охране, раздвинул их и к каждому воину Аллаха приложился от души ботинком.
Потом подошёл к мулле, схватил его за руку и потащил в подъезд. Охрана бросила «футбол» и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.
— Спокойно, мужики, спокойно. Вы наши телохранители, а Виктор ничего ему не сделает. Просто поговорят, — я закурил.
Сам-то я боялся, что Витька сгоряча может и убить этого тщедушного муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.
Из подъезда казармы доносились крики, но понять толком ничего нельзя было. Лишь только одно Витькино:
— Если ты, старый козёл, ещё раз посмотришь в сторону доктора, то я тебя, урода, вот этими самыми руками порву на части. И плевать, что будет потом, но ты у меня первый сдохнешь, и охрана не поможет. Ты меня понял, старая обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко мне — зашибу. Не был бы ты муллой — давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!
Судя по характерному звуку, Витя прикладывал святого отца затылком об стену.
Я не выдержал и крикнул:
— Витя! Хватит, время идёт.
Из подъезда вылетел мулла, путаясь в полах халата, раскинув руки, он упал прямо на асфальт, очки слетели с носа и покатились впереди него. Мы подбежали к нему.
На святейшем заду муллы был явственно виден отпечаток от Витькиного солдатского ботинка.
Я стал поднимать муллу и при этом шептал ему на ухо, пока охрана не подошла близко:
— Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если не он, так я тебя на ремешки для часов распущу. Все понял, козлина уродливая, свинья постозная? И только пикни.
Я поставил его ровно, стал отряхивать сзади, и пока никто не видел, незаметно, исподтишка пару раз саданул по почкам и печени, тот лишь вздрогнул.
Вообще мулла находился в «ступоре». Не реагировал на происходящее. Сашка рукой помахал у него под носом. Но тот никак не отреагировал. Видать никто не позволял себе так обращаться с его святейшеством. Ничего, пусть привыкает. Наши бабы. Не хрен лезть. Пусть сам себе ищет.
Мы затащили охрану к себе, начали пить с ними. Хоть и не было большого желания, но они нам здорово помогли.